Реферат: Феноменологическая социология

Докладстудента группы СП-1-99 Каледина Олега на тему: «ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ А.ШЮЦА»

Большое воздействие на развитие ряда разделовсовременной социо­логии Запада оказала так называемая феноменологическаясоциология, оригинальная версия которой была разработана австрийским (до 1938г.) философом и социологом, профессором социологии нью-йоркской школысоциальных исследований  АльфредомШюцем(1899-1959).

Опираясь как на учение Э. Гуссерля, так и на идеи М.Вебера, Дж. Г. Мида, А. Бергсона, У. Джеймса, Шюц в своем основном труде«Феноменология социального мира» (1932) выдвинул собственную концепциюпонимающей социологии, пытаясь решить применительно к сфере социального знанияпо­ставленную Гуссерлем задачу — восстановить связь абстрактных научных по­нятийс жизненным миром, миром повседневного знания и деятельности.

Эта новая социология оказа­лась, по сути дела,систематическим описанием, с точки зрения дейст­вующего индивида, структурсоциального мира, каким он является в ходе и посредством самой этойдеятельности, или, другими словами, она оказалась систематическим описаниемпознания социального мира в процессе деятельности. Подходя с этой последнейточки зрения, со­циологию Шюца по сраведливости можно назвать социологией позна­ния.Шюц проводил свою позицию весьма последовательно, просле­живая процесссоциального познания от субъективно подразумеваемо­го смысла изолированногодействия до претендующих на объектив­ность понятий социальных наук. Тем самымон пытался связать науку со здравым смыслом, с миром повседневного знания иопыта (некото­рые из вариантов феноменологической социологии, основывающиеся наидеях Шюца, не случайно носят имя «социологии повседневности»).Выявление такой связи крайне важно, но в то же время и опасно, ибо оно лишаетнауку свойственной ей ауры объективности и исключи­тельности и показывает, чтообыденное и научное познание социаль­ного мира в принципе неразделимы. Научноепознание тем самым релятивизируется. В обнаружении, систематическом анализе иизложе­нии этого достаточно двусмысленного факта состоит главная заслуга Шюца вобласти теоретической социологии.

Из многочисленных философских и социологическихконцепций Шюца остановимся на трех, оказавших наибольшее влияние на позд­нейшееразвитие. Первая — это концепция природы объективности социального мира, вторая— концепция рациональности социального взаимодействия, третья — концепцияповседневной реальности как реальности высшего порядка.

Размышления о природе объективности социального мираШюц начинает с констатации кардинального факта несовместимости пози­ций, точекзрения Я и другого. Каждая индивидуальная позиция опре­деляется тем, что Шюцименует биографической ситуацией индивида. Биографическая ситуация определяетсяобстоятельствами рождения, взросления, воспитания, разнообразными религиознымии идеологи­ческими воздействиями и т.д. Для каждого индивида она уникальна, иименно она превращает «мир вообще», как общую для всех живущихреальность, в «мой собственный мир» каждого конкретного человека.Кроме того, биографическая ситуация создает для каждого особенную перспективувидения, где индивид оказывается как бы центром мира, «отсчитывающим»и организующим каждую интерпретацию, каждый акт понимания, исходя из иотносительно этого центра.

Вместе с тем все биографические ситуации имеют междусобой не­что общее: ведь они представляют собой продукт истории не толькоиндивидуального ознакомления с миром, но и усвоенной в ходе обра­зования ивоспитания «всеобщей истории» предметно-смыслового ос­воения мира.Поэтому, как говорит Шюц, каждый из моментов моего опыта,«осажденного» в биографической ситуации, с самого начала типичен,т.е. заключается в горизонте возможных подобных этому моментов опыта. А ужеразделение индивидуального и общего, отбор типизирующих признаков, вообще видениечего-то в качестве общего, а чего-то в качестве особенного — это задача моейсобственной ак­тивности. Источником этой активности, согласно Шугну, являетсямой практический интерес и «релевантность» явления, с точки зрениямоих практических целей, которые, в свою очередь, определяются перспективоймоих отношений с миром, моей уникальной биографическойситуацией.

Таким образом, индивид видит мир частью обобщенно (потерминологии Шюца, в типических его характеристиках), частью — в егоиндивидуальных свойствах. Но в каждом случае видение в целом уникально инеповторимо и (это главное) не гарантирует надежное взаи­мосогласованноепротекание сложных человеческих взаимодействий.

Тем не менее, сложнейшие взаимодействия имеют место ипротека­ют успешно. Повседневное мышление, пишет Шюц, преодолевает различияиндивидуальных перспектив с помощью двух главных идеа­лизации.

1. Идеализация взаимозаменяемости точек зрения: «Ясчитаю само собой разумеющимся и предполагаю, что другой считает также, что,если я поменяюсь с ним местами и его «здесь» станет моим, я буду на­ходитьсяна том же самом расстоянии от объектов и видеть их в той же самой типичности,что и он в настоящий момент, более того, в пре­делах моей досягаемости будутнаходиться те же самые вещи, что у него сейчас»

2. Идеализация совпадения систем релевантности: «Дотех пор, пока не доказано обратно, я считаю само собой разумеющимся — и пола­гаю,что другой считает также, — что различие перспектив, порожда­емые нашимиуникальными биографическими ситуациями, несущест­венны с точки зрения наличныхцелей любого из нас, и что он и я (т е «мы») полагаем, что отбираем иинтерпретируем потенциально и ак­туально общие объекты и их характеристики темже самым или, по крайней мере, «эмпирически тем же самым», т.е. темже самым с точ­ки зрения наших практических целей способом».

Согласно Шюцу, эти две идеализации являются орудиемтипизации объектов с целью преодоления и «снятия» черт своеобразияличного опыта. Ее постоянное применение порождает такое представление об объектах,которое лишено «перспективной» природы, свойственно ка­ждому, т.е.никому в частности. Это анонимное, ничье знание. Оно же воспринимаетсяучастниками взаимодействия как объективное, т.е независимое от меня и моегопартнера, от того, как мы по-особенному видим мир, от нашей биографическойситуации и наших практических целей.

Другими словами, в результате применения этихидеализации воз­никает ощущение объективности воспринимаемого иконцептируемого, общего мне и моим партнерам мира. Это и есть мир повседневнойжизни в его самых общих характеристиках, как он воспринимается в согласииподавляющим большинством социальных индивидов. Это наш привычный«социокультурный мир». По своему генезису наши представления о немимеют социально (т.е. посредством межчеловече­ских взаимодействий)детерминированный характер. Но в сознании са­мих индивидов он выступает какобъективный, независимо от них са­мих существующий мир. Поэтому можно сказать,что объективность социального мира есть рефлексивный, социально организованныйфе­номен.

Социальным взаимодействием, следовательно, будетявляться то взаимодействие, которое основывается на представлениях, имеющихопределенный уровень типичности. Типизируются мотивы участни­ков, типизируются,согласно мотивам, личности участников, само вза­имодействие воспринимается егоучастниками как типическое. В по­вседневной жизни в большинстве случаев мыимеем дело не с людьми, а с типами.

«Я предполагаю, — пишет Шюц, — что мое действие(скажем, я опускаю в почтовый ящик правильно адресованное и снабженное мар­койписьмо) побудит некоего анонимного партнера (почтового служа­щего) совершитьтипичное действие (выемку почты) на основе типи­ческого мотива (выполнениедолжностных обязанностей). Я также предполагаю, что мое представление о типедеятельности другого в основе своей совпадает с его типологическимпредставлением о самом себе, причем в последнее включено и типическоепредставление о мо­ем (его анонимного партнера) типичном поведении, основанномна ти­пичных мотивах… В моем собственном типическом представлении обо мнесамом, как о клиенте почтового ведомства, я строю свои дей­ствия так, как этогоожидает типичный почтовый служащий от типич­ного клиента».

Чем выше степень анонимности и типичностивзаимодействий, чем более они стандартизованы, тем более со­гласованно,успешно, «гладко» протекает повседневная жизнь в целом.

Такой образ социального взаимодействия и социальнойжизни в це­лом может казаться чересчур рациональным. Но, как показывает Шюц,нормальность, правильность, разумность, предсказуемость по­ведения вповседневной жизни имеет мало общего с рациональностью. Классическаяхарактеристика рационального поведения дана Максом Вебером, на нее и ссылаетсяШюц: «Рациональное действие предпола­гает, что деятель ясно представляетцели, средства и вторичные пос­ледствия его, включая сюда рациональныепредставления о средствах для достижения цели, о соотношении избранной цели сдругими воз­можными результатами применения этих средств, наконец, об относи­тельнойважности различных возможных целей».

Для того, чтобы действие отвечало критериямрациональности, Действующий должен проанализировать (а) ситуацию начала деятель­ности,в том числе в ее специфическом биографическом преломлении, (б) состояние дел,которое предполагается в качестве цели, в том чис­ле место предполагаемой целив иерархии своих планов, совмести­мость ее с другими целями, их возможноевоздействие друг на друга (в) средства, возможности их использования, ихсовместимость с целя­ми, их совместимость со средствами, привлекаемыми дляреализации других планов и т.д. Ясно, что действие вызовет реакцию других лю­дей.Тогда не только эти другие должны выполнить все предписания рациональности (а,б, в), но и сам действующий должен учесть в своих расчетах все их расчеты,чтобы суметь реализовать свои цели.

Таковы явно невыполнимые — и явно невыполняемые вкаждом конкретном случае — условия рационального поведения. Тем не ме­нееповседневная жизнь почти полностью состоит из дийствий, кото­рые понятны,разумны, предсказуемы и в этом смысле рациональны. А это значит, чтоповседневная рациональность отличается от идеаль­ной, логическойрациональности, как она описывалась М. Вебером и многими другими. Онаосновывается не на «исчислении» средств-це­лей, а на априорно данныхтипических структурах, которые не анали­зируются и не рассчитываются, а принятына веру. Они представляют собой нормальную объективную среду повседневнойдеятельности. Эта нормальность есть повседневный эрзац научной рациональности,хотя и слывет последней.

Повседневная реальность вообще, согласно Шюцу,является реаль­ностью особого рода. Как это понимать? Выдвигая концепцию мно­жественностиреальностей, Шюц опирается на идею американского философа и психолога У. Джемсао существовании многообразных миров опыта, единственным критерием реальностикоторых служит психологическая убежденность, вера в их реальное существование.Джеме говорит о мире физических объектов, мире научной теории, мире религиознойверы и т.д.

Шюц говорит об этих же явлениях, называя джемсовские«миры опыта» «конечными областями значений», которым людимогут при­писывать свойство реальности. «Мы называем конечной областьюзначений, — пишет Шюц, — некоторую совокупность данных нашего опыта, если всеони демонстрируют определенный когнитивный стиль и являются — по отношению кэтому стилю — в себе непротиворечи­выми и совместимыми друг с другом». Этиконечные области значений: мир научного теоретизирования и т.д.

К понятию когнитивного стиля, конституирующего тот илииной «мир», относятся следующие характеристики:

(а) особая форма активности сознания (напряженноебодрствова­ние, спокойствие созерцания, пассив­ность во сне и т.д.);

(б) преобладающая форма деятельности (физическаяработа, дея­тельность мышления, эмоциональная активность, работа воображения);

(в) специфическая форма личностной вовлеченности(участвует в данной сфере человек как целостная личность или фрагментарно);

(г) особенная форма социальности (спецификапереживания друго­го или других, специфика протекания взаимодействий);

(д) своеобразие переживания времени.

Следуя этим пунктам, Шюц выделяет специфику каждой изсфер реальности, т.е. конечных областей значений. Конечны эти области в томсмысле, что между ними нет прямого перехода, прямой коммуни­кации, переход изодной в другую предполагает скачок, перерыв по­степенности и своеобразноешоковое переживание.

Возьмем повседневность как особую сферу реальности.Для нее ха­рактерно:

(а) бодрствующее напряженное внимание к жизни какформа ак­тивности сознания;

(б) в качестве преобладающей формы деятельности —выдвижение проектов и их реализация, вносящая изменения в окружающий мир, Шюцквалифицирует ее как трудовую деятельность и говорит, что она играет важнейшуюроль в конституировании повседневности;

(в) трудящееся Я выступает как целостная, нефрагментированнаяличность в единстве всех ее способностей;

(г) как особенная форма социальности выступаеттипизированный мир социального действия и взаимодействия;

(д) как своеобразная временная перспектива —социального орга­низованное и объективированное стандартное время, или трудовоевремя, или время трудовых ритмов. -— Можно подвести итог, дав общее определениеповседневности, как она понимается Шюцем. Повседневность — это сферачеловеческого опыта, характеризующаяся особой формой восприятия и переживания мира,возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее харак­тернонапряженно-бодрствующее состояние сознания, целостность личностного участия вмире, представляющим собой совокупность не вызывающих сомнения в объективностисвоего существования форм объектов, явлений, личностей и социальныхвзаимодействий.

Для того, чтобы лучше понять специфику повседневности,взгля­нем через эти же «очки» на любую другую из конечных областейзна­чений, например на мир фантазии. Сюда может быть отнесено мно­гое: и простое«фантазирование», и измышленная реальность литера­турногопроизведения, и мир волшебной сказки, мифа и т.д.

Все они по всем параметрам отличаются от мираповседневности. В них превалирует совсем иная форма деятельности — не труд,мотиви­руемый окружающим миром и воздействующий на его объекты. Нап­ряженно-бодрствующаяустановка сознания заменена созерцательной, воображающей. Человеческое Я нереализуется в этом мире полностью, практиче­ски-деятельная его сторона остаетсяне участвующей. Качество соци­альности этого мира снижается: в предельномслучае коммуникация и понимание продуктов фантазии вообще невозможно. Наконец,здесь совсем иная временная перспектива: фантастика не живет в трудовомвремени, хотя и может быть локализована в личностном и социо-историческомвремени.

Мы не будем вдаваться в детали; важно, что буквальновсе характери­стики мира фантазии обнаруживают дефицит каких-то качеств, свойст­венныхмиру повседневности: внимания к жизни, деятельности, личностности,социальности. Отсюда можно сделать вывод, что мир фантазии представляет собойкакую-то трансформацию мира повседневности, а не независимую по отношению к нейи равноправную с ней реальность. То же самое можно сказать и в отношении других«конечных сфер»: мира душевной болезни, мира игры, мира научнойтеории. Анализ показыва­ет, что, являясь одной из сфер реальности, одной изконечных областей, повседневность первична по отношению к другим сферам. Шюцговорит поэтому о реальности повседневной жизни как верховной реальности, поотношению к которой прочие являются квазиреальностями.

В заключение рассмотрим, как понимает Шюц такую важнуюдля нас сферу, как научное теоретизирование в его взаимоотношениях сповседневной жизнью.

Здесь исследователь также сталкивается с рядом«дефицитов». Пре­жде всего, конечно, дефицит деятельности. Теоретикименно в своей роли теоретика не испытывает воздействий внешнего мира и сам нанего не воздействует. Его установка чисто созерцательная. Конечно, правильноговорят, что нет ничего более практичного, чем хорошая теория. Но вопросприменения теории — это вопрос, относящийся к компетенции либо самоготеоретика, либо других людей уже в другой сфере — в сфере повседневных целей,задач, проектов.

Кроме того, дефицит личности. Физическая и социальнаяличность теоретика практически выключены, когда он занимается теоретизи­рованием.Он в это время и везде, и нигде, его личная перспектива от­сутствует. Егоконкретное физическое местоположение, физическая конституция, пол, возраст,социальное положение, воспитание, харак­тер, религия, идеология, национальность— все это не имеет отноше­ния к решаемой научной проблеме.

При этом складывается своеобразная временная форма.Как для теоретика не существует «здесь», так не существует и«сейчас». Если проблема должна быть решена «сейчас» (ибо заэто, скажем, будет присуждено профессорское звание), то тем самым она изымаетсяиз контекста теоретизирования и помещается в контекст повседневно­сти, а ученыйоказывается выступающим в роли повседневного деяте­ля. В теоретическом жеконтексте проблема стоит вне времени (и про­странства) — сама она и ее решениедействительны для любого времени (и места). Именно эта его вневременностьпридает научному теоре­тизированию свойство обратимости, в отличие отнеобратимости про­дуктов деятельности в повседневной жизни.

Однако в отличие, например, от области фантазии сферанаучного теоретизирования определенным образом социально структурирова­на.Проблема, над которой работает теоретик, определяет систему его релевантности,диктует, какие разделы знания являются более, какие менее важными. Здесьсуществуют типические проблемы и типиче­ские решения. Существует социальноераспределение знания — име­ются эксперты в определенных областях. Научнаятерминология (по­нятия-типы) выполняет функции коммуникативного посредника вмире научного теоретизирования.

Имеется, следовательно, определенное сходство вструктурной орга­низации мира повседневности и мира научного теоретизирования.Но за этим сходством — фундаментальное различие, состоящее в том, что, го­ворясловами Шюца, «теоретизирующее Я одиноко, у него нет социаль­ногоокружения, оно стоит вне социальных связей». Отсюда сле­дует важнейшаяпроблема: «Как одинокое теоретизирующее Я находит доступ к миру трудовойдеятельности (т.е. к миру повседневности — Л.И.) и делает его объектомтеоретического созерцания?» .

Нужно сказать, что сам Шюц удовлетворительного ответана этот вопрос не дал, он сам не нашел решения сформулированного им пара­докса.Его предложения в области теории социальных наук не выхо­дят далеко за рамкитрадиционного натуралистического подхода. Иск­лючение представляют двасоображения. Первое: предложение рас­сматривать научные понятия как «типывторого порядка», т.е. как ти­пы повседневных типов. Второе: включение вчисло требований к на­учной теории так называемого постулата субъективнойинтерпрета­ции, состоящего в том, что «все научные объяснения социальногоми­ра… должны соотноситься с субъективными значениями действий че­ловеческихиндивидов, из которых и складывается социальная реаль­ность». Этотребование напоминает идею субъективной адек­ватности, характерную дляметодологии У. Томаса. Важное само по себе, оно, тем не менее, не сталометодологическим нововведением.

Формулируя же различия между собственно феноменологиейи социо­логией, Шюц акцентировал внимание на том, что «феноменологу… нет деладо самих объектов. Его интересуют их значения, конституированные деятельностьюнашего разума».

В итоге для феноменолога, в отличие от социолога,данные опыта представляет собой самоданность объекта в опыте феноменолога.Социо­лог же черпает данные из иных источников, нежели его собственный ин­туитивныйопыт.

Анализ свойств обыденного мышления и деятельностиявился, пожа­луй, самым значительным достижением феноменологически ориентиро­ваннойсоциологии Шюца. Он показал и доказал, что наиболее полно и последовательночеловеческая субъективность реализуется в мире повсе­дневности. Повседневность- одна из сфер человеческого опыта, характе­ризующаяся особой формой восприятияи осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности.

Социология Шюца не только существенно разнообразиласпектр на­личных версий социологического теоретизирования на Западе, но исумела явно обозначить принципиально нетрадиционные исследовательские гори­зонты.

Развитие феноменологической социологии после Шюцаознамено­валось огромным количеством работ его учеников и последователей,носящих в основном либо популиризаторский, либо эпигонский характер. Важнымдостижением, однако, стала разработка концепции так называемой этнометодологии.

Использованная литература:

1.   Очерки по истории теоретическойсоциологии ХХ столетия (от М.Вебера к Ю.Хабермасу, от Г.Зимеля кпостмодернизму)/ Ю.Н.Давыдов, А.Б.Гофман, А.Д.Ковалев и др. – М.: Наука, 1994. –380 с.

2.   История социологии: Учеб.пособие/А.Н.Еслуков, Г.Н.Соколова, Т.Г.Румянцева, А.А.Грицанов; под общ. Ред. А.Н.Еслуковаи др. – 2-е изд., перераб. И доп. _ Мн.: Выш. шк., 1997. – 381 с.