Реферат: Герменевтика в социологии

(МГУС)

на тему

«Герменевтика в социологии»

Студент Исаева Е.А.

Москва, 2002 г.

    1. Герменевтические идеи в социологии искусства………….……3

    2. Герменевтический подход…………………………………..……5

    3. Герменевтика и метод социальных наук………………...………9

      3.1. Герменевтика текста…………….………………….……9

      3.2. Герменевтика социальногодействия…………………..15    

ВВЕДЕНИЕ

На протяжении многихвеков предпринимались многочисленные попытки интерпретации библейских текстов,текстов классической древности. Необходимость толкования текстов вызванаследующими причинами:

1)  неясностьдревнего текста, зависящая от содержащихся в законе архаических, вышедших изупотребления слов, или же от того, что употребляемое законом выражениеграмматически одинаково допускает два разных толкования;

2)  конкретность визложении закона (сомнения в понимании закона возникают иногда оттого, чтозаконодатель при изложении закона, вместо общего принципа, выставляетотдельные, конкретные объекты закона);

3)  неопределенностьзакона (иногда сомнения возникают вследствие употребления законодателем общих,недостаточно определенных выражений);

4)  противоречиямежду различными текстами закона;

5)  интерпретационныеограды вокруг закона (одним из важных ранних мотивов к толкованию текста визвестном направлении является стремление законоучителей оградить ипредохранить Моисеев закон от внедрения в него чуждых ему языческих элементов);

6)   изменение жизненных условий (главныммотивом, побудившим законоучителей к толкованию текста, притом довольно часто впротиворечии с прямым, буквальным его смыслом — были изменения в культурномстрое народной жизни, а также перемены, происшедшие в этических воззренияхнарода на личность человека).

Метод понимания действияпутем аналитической интерпретации текста (или действия) в широком контекстемировосприятия, продуктом которого он является, называется герменевтикой(от греч. hermeneutikos – разъясняющий, истолковывающий).

1.   ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЕ ИДЕИ В СОЦИОЛОГИИИСКУССТВА

Красота спасет мир, если человек в полной мере постигнет смысл этой красоты.

                                           А. Камю

Эстетический объект – это произведение искусства, воспринятое как таковое, произведение искусства, добившееся восприятия, которого оно домогалось, которого оно заслуживает и которое совершается в послушном сознании зрителя.

                                        А. Дюфренн

         Феноменологические идеипродуктивно применяются в социологии искусства, как генератор языковыхструктур, образов, смыслов. Базирующиеся на них герменевтико-рецептивныйподход, широко используемый в эстетических исследованиях в русле «игрового»толкования человеческого существования. К.-О. Аппеля, Г.-Г. Гадамера, В. Изера,Х.-Р. Яусса и др., позволяет вскрывать механизмы взаимопонимания междуискусством и аудиторией, воздействие художественного произведения на людей.

         Художественный процесс вконцентрированном виде включает экзистенционально-феноменологическуюпроблематику, соединяющую чувственность и рассудок, субъективное переживание ипонимание в единой смыслообразующей целостности: в целостныйинтеллектуально-эмоциональный акт как прерогатива художественного сознания.Предметом исследования в нем являются пласты акта сознания, через которыеосуществляется восприятие художественного произведения.

         В функционировании искусствавыделяют три типологических состояния:

1)   творческий  замысел художника;

2)   собственно произведение искусства;

3)   его восприятие.

В художественной коммуникации«художник-произведение-аудитория» представлены следующим образом.

         Художник осмысливаетдействительность, творчески воссоздает ее явления и процессы, используясредства выражения художественной идеи и воплощая ее в произведении.

         Художественное произведениеявляется отражением действительности с помощью знаковой системы, несущейхудожественную информацию.

         Аудитория и ее восприятиеявляются завершающим звеном художественной коммуникации. В свою очередьвосприятие включает:

а) рождающее смысл взаимодействияличности реципиента (зрителя) и текста;

б) расшифровку знаковой системы ипостижение смысла художественного текста;

в) интерпретацию смысла;

г) оценку произведения.

         В частности, в актевосприятия искусство становится социальным фактом, который фиксируется привоздействии художественного произведения на аудиторию. Именно посредствомэмпирического описания явлений художественного произведения на аудиторию.Именно посредством эмпирического описания явлений художественного переживания ивосприятия как количественно измеряемых ответных реакций, можно судить, каковасоциальная природа и функции искусства. Так, за простой психологическойреакцией, вызванной чтением, скрывается сложная, многогранная структуравзаимодействия. Поэтому чтение можно осмыслять как культурный факт, т.е.гораздо шире, чем только отношения между читателем и художественнымпроизведением. Процесс чтения обретает свое подлинное значение лишь в смысловомконтексте культуры.

         Акт взаимодействияпроизведения и аудитории устанавливает известную адекватность между ними.Вполне возможно, что они вступают во взаимодействие не всем богатством своихвнутренних структур, а только одним или несколькими аспектами. Характер болееили менее богатого взаимодействия обусловлен как художественным потенциаломпроизведения, так и личной структурой аудитории. Для лучшего пониманияпроизведение необходимо вырабатывать в сознании реципиента соответствующиесмысловые структуры («корреляты»).

         Художника, произведение иаудиторию связывает интерпретация (сознание-смысл), т.е. не произведение, акомментарий к нему является предпосылкой идентичности восприятия. При этомнеобходимо выяснить и уточнить, какому пласту сознания принадлежит то или иноесуждение и в какой мере это суждение требует очищения от разного роданапластований.

2. ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ ПОДХОД

Суметь, исходя из собственных умонастроений, проникнуть в умонастроения автора, которого собираешься понять…, понять автора лучше, чем он сам себя понимал.

         Обращение кэкзистенциально-феноменологическим посылкам олицетворяло тенденцию отхода отпозитивистского умонастроения в социологии искусства. В нем социальный фактрассматривался в качестве некой очевидной неразложимой единицы социальнойжизни. Позитивизм не принимал во внимание, что это «очевидность» являетсяпроизводной от уровня и типа самосознания, свойственного данной культуре. Сампроцесс творчества понимался как некая эмоционально-психологическаяпродуктивность (формообразующая деятельность художника), а произведение какобработанный материал. Социокультурная целостность искусства, его глубиннаяприрода остаются за пределами исследования.

         Возрождениеинтереса к герменевтическим и рецептивным  концепциям, несомненно, сопряжено сактуализацией «внутреннего смысла» художественного творчества и разработкоймоделей и правил исследования в социологии искусства: постижение языковыхструктур, пластов и актов сознания, через которые осуществляется восприятиехудожествен­ного произведения. Отсюда перенесение акцента на внутренний смыслпроизведения, универсализм его понимания и интерпретации с выходом в прос­транство-время(хронотоп) духовной традиции.

Первичной реальностью вфеноменологии вы­ступает «жизненный мир» (а не сознание), пред­посланныйсубъект-объектному делению. Сознание в ней — это поле значений (смыслов) ипоэтому открывается возможность интерпретации и, следо­вательно, герменевтике.Последняя есть феномено­логия человеческого бытия, а само бытие всегдапредпослано мышлению о нем: изначальная вовлеченность мышления в то, что иммыслится. Субъ­ект всегда «преднаходит» себя в определенной ситуации(пространство—время). Способ, каким осу­ществляется это нахождение, и естьпонимание.

Герменевтика традиционнозанималась интер­претацией смысла и способствовала пониманию текста. Основнымиее положениями выступали:

1. Принципиальная открытостьинтерпретации, которая никогда не может быть завершена.

2. Неотделимость понимания текста отсамопо­нимания интерпретатора.

3. Выявляя внутренний смысл конкретныхяв­лений духовной жизни, герменевтика стремилась связать их с логикой развитияи историческим кон­текстом культуры.

Герменевтическаяустановка ориентировала на то, что социолог должен вести диалог с текстами.Цель этого диалога с «текстуальными партнерами» по коммуникации — нахождениесредств излече­ния современного общества. Но получить ответы на вопросы жизнидолжно не от текстов, а от их интерпретаций.

Х.-Г. Гадамер (ученик М.Хайдеггера) сделал герменевтическую проблематику универсальной вхайдеггеровском духе: понимание неотделимо от человеческого общения (человекакак такового), и оно есть конструктивный элемент общей структу­ры бытия (некий«экзистенциал»). Сущность истол­кования определяется сущностью бытия, котороеистолковывает, таким образом, себя. Следовательно, самобытие принимаетгерменевтический характер, а герменевтика — способ существования познающего,действующего и оценивающего человека.

В герменевтическомисследовании текст подвер­гается анализу с целью нахождения различных воз­можныхего интерпретаций — истолкования и по­нимания. Каждый акт интерпретацииявляется событием в жизни текста (момент его «действен­ной истории») — диалогпрошлого и настоящего: диалогическая модель интерпретации текста. Та­кимобразом, это не воссоздание авторского (аутен­тичного) текста, а созданиесмысла заново. Интер­претация есть постижение внутреннего смысла произведения,логики его развития, раскрытие заключенного в нем социокультурного смысла.

Главный тезисгадамеровской «антиметодичес­кой» герменевтики: истина плюралистична, ибо со­впадаетс мнением интерпретатора.

Основные механизмы формирования освоения человекоммира заложены в языке: он задает исход­ные схемы человеческой ориентации вмире, пред­варяя его схватывание в понятиях. Допонятийное «предпонимание»обусловливает рефлекторно-теоретическое освоение мира. Поэтому обращение кязыку есть аутентичный способ самораскрытия истины, которая являетсяхарактеристикой бытия (а не познания). Она не может быть схвачена с помощью«метода», а лишь открыта понимающим осмыслением. При этом, где есть метод, тамне может быть истины, а где ищут истину, там бес­полезны апелляции к методу.

Вне потребленияпроизведение существует только как знаковое образование — потенциальный смысл,нуждающийся в актуализации, но не худо­жественная ценность. Только в актевзаимодейст­вия с реципиентом оно обретает реальное сущес­твование,объективируя свой смысл. Отсюда и задача интерпретации выглядит иначе: художес­твенныйсмысл перестает рассматриваться исклю­чительно как характеристика текста, какнечто, жестко с ним связанное. Произведение мыслится как «открытаясистема», а его смысл и ценность — как исторически подвижные и изменчивые. По­этомуникакое суждение о произведении не может считаться абсолютным, окончательноисчерпанным.

Каждый новый герменевтиксоздает совершен­но новое содержание истолковываемого им историко-культурноготекста (первоисточника). Следова­тельно, дело герменевтики — это не репродукцияпрежних смыслов, которые вкладывали в текст его авторы, а производствовсевозможных новых. Фак­ты текстов при таком подходе понимаются беско­нечнопластичными и податливыми, материалом, в котором скрывается неисчерпаемыйкладезь са­мых разных интерпретационных возможностей. Этот «податливый»материал как сгусток пережи­ваний в закапсулированном виде — «вторая при­рода»,сформулированная человеком в прошлом. Чтобы черпать из него, нужна лишьинициатива. В этом смысле, по Гадамеру, текст саморефлективен: познавательнаяактивность читателя обнару­живает посредством текста его же духовный мир.Подобные интерпретации и составляют герменев­тический плюрализм.

Особую роль герменевтикиотводят «предпониманию» — особой беспредпосылочной интуиции: она не имеетничего «до» себя и играет роль «пред­посылки» для всей последующейинтерпретирую­щей деятельности. В замкнутом взаимодействии между интерпретациейи прежним пониманием текста (герменевтический круг) Гадамер увидел пониманиекак игру «между движением традиции и движением интерпретатора». В рамках интер­претирующейдеятельности совмещается собствен­но «предпонимание», ориентированное напрошлые «традиции» (аутентичные тексты) в толковании данного текста, и активная«игра», которая «игра­ет сама себя». Это игра как текста с интерпрета­тором,так и последнего с текстом, развертываю­щаяся в широком диапазоне междутворческой догадкой и фантазирующим воображением. При­чем воображение беретверх и над творческой до­гадкой, и над извлеченным из глубин «предпонимания»воспоминанием о традициях истолкования данного текста в их интегральном виде.Соответ­ственно, социология в своем развитии является историей различныхсоциологических текстов и их разных толкований, каждое из которых можетсчитаться истинным. На смену одним интерпрета­циям приходят другие, а сам ихвеер превращает­ся в предстоящую субъекту плюралистическую ре­альность.

3.   ГЕРМЕНЕВТИКА И МЕТОД СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

Одним  из ученых, изучавших герменевтику всоциологии, был французский философ Поль Рикер, являющейся автором трудов поэтике, эстетике, истории философии и, в частности, автором статьи «Герменевтикаи метод социальных наук». В этой статье П. Рикер рассматривает совокупностьсоциальных наук с точки зрения конфликта методов, местом рождения которогоявляется теория текста, подразумевая при этом под текстом объединенные илиструктурированные формы дискурса (discours), зафиксированные материально ипередаваемые посредством последовательных операций прочтения.

3.1. Герменевтика текста

Под герменевтикой П. Рикер понимает теорию операций пониманияв их соотношении с интерпретацией текстов; слово «герменевтика»означает не что иное, как последовательное осуществление интерпретации. Подпоследовательностью подразумевается следующее: если истолкованием называтьсовокупность приемов, применяемых непосредственно к определенным текстам, тогерменевтика будет дисциплиной второго порядка, применяемой к общим правиламистолкования. Таким образом, нужно установить соотношение между понятиямиинтерпретации и понимания. Не менее важным П. Рикер считает термин «понимание».Под пониманием он  имеет в виду искусство постижения значения знаков,передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другими сознаниями через ихвнешнее выражение (жесты, позы и, разумеется, речь). Цель понимания — совершитьпереход от этого выражения к тому, что является основной интенцией знака, ивыйти вовне через выражение. Согласно Дильтею, виднейшему после Шлейермахератеоретику герменевтики, операция понимания становится возможной благодаряспособности, которой наделено каждое сознание, проникать в другое сознание ненепосредственно, путем «переживания» (re-vivre), а опосредованно,путем воспроизведения творческого процесса исходя из внешнего выражения;заметим сразу, что именно это опосредование через знаки и их внешнее проявлениеприводит в дальнейшем к конфронтации с объективным методом естественных наук.Что же касается перехода от понимания к интерпретации, то он предопределен тем,что знаки имеют материальную основу, моделью которой является письменность.Любой след или отпечаток, любой документ или памятник, любой архив могут бытьписьменно зафиксированы и зовут к интерпретации. Важно соблюдать точность втерминологии и закрепить слово «понимание» за общим явлениемпроникновения в другое сознание с помощью внешнего обозначения, а слово «интерпретация»употреблять по отношению к пониманию, направленному на зафиксированные вписьменной форме знаки.

Именно это расхождение между пониманием и интерпретациейпорождает конфликт методов. Вопрос состоит в следующем: не должно ли понимание,чтобы сделаться интерпретацией, включать в себя один или несколько этапов того,что в широком смысле можно назвать объективным, или объективирующим, подходом?Этот вопрос сразу же переносит нас из ограниченной области герменевтики текстав целостную сферу практики, в которой действуют социальные науки.

Интерпретация остается некойпериферией понимания, и сложившееся отношение между письмом и чтениемсвоевременно напоминает об этом: чтение сводится к овладению читающим субъектомсмыслами, заключенными в тексте; это овладение позволяет ему преодолетьвременное и культурное расстояние, отделяющее его от текста, таким образом, чтопри этом читатель осваивает значения, которые по причине существующей между ними текстом дистанции были ему чужды. В этом крайне широком смысле отношение«письмо-чтение» может быть представлено как частный случай понимания,осуществляемого посредством проникновения в другое сознание через выражение.

Такая односторонняя зависимостьинтерпретации от понимания как раз и была долгое время великим соблазном герменевтики.В этом отношении Дильтей сыграл решающую роль, терминологически зафиксировавхорошо известную противоположность слов «понимать» (comprendre) и«объяснять» (expliquer) (verstehen vs. erklaren). На первый взгляд мыдействительно стоим перед альтернативой: либо одно, либо другое. На самом жеделе речь здесь не идет о конфликте методов, так как, строго говоря,методологическим можно назвать лишь объяснение. Понимание может в лучшем случаетребовать приемов или процедур, применяемых тогда, когда затрагиваетсясоотношение целого и части или значения и его интерпретации; однако как быдалеко ни вела техника этих приемов, основа понимания остается интуитивной попричине изначального родства между интерпретатором и тем, о чем говорится втексте.

Конфликт между пониманием иобъяснением принимает форму истинной дихотомии с того момента, как начинаютсоотносить две противостоящие друг другу позиции с двумя различными сферамиреальности: природой и духом. Тем самым противоположность, выраженная словами«понимать-объяснять», восстанавливает противоположность природы идуха, как она представлена в так называемых науках о духе и науках, о природе.Можно схематично изложить эту дихотомию следующим образом: науки о природеимеют дело с наблюдаемыми фактами, которые, как и природа, со времен Галилея иДекарта подвергаются математизации; далее идут процедуры верификации,определяющиеся в основе своей фальсифицируемостью гипотез (Поппер); наконец,объяснение является родовым термином для трех различных процедур: генетическогообъяснения, опирающегося на предшествующее состояние; материального объяснения,опирающегося на лежащую в основании систему меньшей сложности; структурногообъяснения через синхронное расположение элементов или составляющих частей.Исходя из этих трех характеристик наук о природе, науки о духе могли быпроизвести следующие почленные противопоставления: открытым для наблюденияфактам противопоставить знаки, предложенные для понимания; фальсифицируемостипротивопоставить симпатию или интропатию; и, наконец, что может быть особенноважно, трем моделям объяснения (каузальной, генетической, структурной)противопоставить связь (Zusammenhang), посредством которой изолированные знакисоединяются в знаковые совокупности (лучшим примером здесь является построениеповествования).

Именно эта дихотомия была поставленапод вопрос с момента рождения герменевтики, которая всегда в той или инойстепени требовала объединять в одно целое свои собственные взгляды и позициюсвоего оппонента. Так, уже Шлейермахер стремился соединить филологическуювиртуозность, свойственную эпохе просвещения, с гениальностью романтиков. Точнотак же несколько десятилетий спустя, испытывал трудности Дильтей, особенно всвоих последних произведениях, написанных под влиянием Гуссерля: с одной стороны,усвоив урок «Логических исследований» Гуссерля, он стал акцентироватьобъективность значений по отношению к психологическим процессам, порождающимих; с другой стороны, он был вынужден признать, что взаимосвязь знаков придаетзафиксированным значениям повышенную объективность. И, тем не менее, различиемежду науками о природе и науками, о духе не было поставлено под сомнение.

Все изменилось в XX веке, когдапроизошла семиологическая революция и началось интенсивное развитиеструктурализма. Для удобства можно исходить из обоснованной Соссюромпротивоположности, существующей между языком и речью; под языком следуетпонимать большие фонологические, лексические, синтаксические и стилистическиесовокупности, которые превращают единичные знаки в самостоятельные ценностивнутри сложных систем независимо от их воплощения в живой речи. Однакопротивопоставление языка и речи привело к кризису внутри герменевтики текстовтолько по причине явного перенесения установленной Соссюром противоположностина различные категории зафиксированной речи. И все же можно сказать, что пара«язык- речь» опровергла основной тезис дильтейевской герменевтики,согласно которому любая объяснительная процедура исходит из наук о природе иможет быть распространена на науки о духе лишь по ошибке или небрежности, и,стало быть, всякое объяснение в области знаков должно считаться незаконным ирассматриваться в качестве экстраполяции, продиктованной натуралистическойидеологией. Но семиология, примененная к языку вне зависимости от ее функционированияв речи, относится как раз к одной из модальностей объяснения, о которых речьшла выше, — структурного объяснения.

Тем не менее, распространение структурного анализа наразличные категории письменного дискурса (discours ecrits) привело к окончательномукраху противопоставления понятий «объяснять» и «понимать».Письмо является в этом отношении неким значимым рубежом: благодаря письменнойфиксации совокупность знаков достигает того, что можно назвать семантическойавтономией, то есть становится независимой от рассказчика, от слушателя,наконец, от конкретных условий продуцирования. Став автономным объектом, текстрасполагается именно на стыке понимания и объяснения, а не на линии ихразграничения.

Но если интерпретация больше не можетбыть понята без этапа объяснения, то объяснение не способно сделаться основойпонимания, составляющей суть интерпретации текстов. Под этой неустранимойосновой я подразумеваю следующее: прежде всего, формирование, максимальноавтономных значений, рождающихся из намерения обозначать, которое являетсяактом субъекта. Затем — существование абсолютно неустранимой структуры дискурсакак акта, посредством которого кто-либо говорит что-либо о чем-либо на основекодов коммуникации; от этой структуры дискурса зависит отношение «обозначающее- обозначаемое — соотносящее»- словом, все то, что образует основу всякогознака. Кроме того, наличие симметричного отношения между значением ирассказчиком, а именно отношения дискурса и воспринимающего его субъекта, тоесть собеседника или читателя. Именно к этой совокупности различныххарактеристик прививается то, что мы называем многообразием интерпретаций,составляющим суть герменевтики. В действительности текст всегда есть нечтобольшее, чем линейная последовательность фраз; он представляет собойструктурированную целостность, которая всегда может быть образована несколькимиразличными способами. В этом смысле множественность интерпретаций и дажеконфликт интерпретаций являются не недостатком или пороком, а достоинствомпонимания, образующего суть интерпретации; здесь можно говорить о текстуальнойполисемии точно так же, как говорят о лексической полисемии.

Поскольку понимание продолжаетконституировать неустранимую основу интерпретации, можно сказать, что пониманиене перестает предварять, сопутствовать и завершать объяснительные процедуры.Понимание предваряет объяснение путем сближения с субъективным замыслом авторатекста, оно создается опосредованно через предмет данного текста, то есть мир,который является содержанием текста и который читатель может обжить благодарявоображению и симпатии. Понимание сопутствует объяснению в той мере, в которойпара «письмо-чтение» продолжает формировать область интерсубъективнойкоммуникации и в этом качестве восходит к диалогической модели вопроса и ответа,описанной Коллингвудом и Гадамером. Наконец, понимание завершает объяснение втой мере, в которой, как об этом уже упоминалось выше, оно преодолеваетгеографическое, историческое или культурное расстояние, отделяющее текст от егоинтерпретатора. В этом смысле следует заметить по поводу того понимания,которое можно назвать конечным пониманием, что оно не уничтожает дистанциючерез некое эмоциональное слияние, оно скорее состоит в игре близости ирасстояния, игре, при которой посторонний признается в качестве такового дажетогда, когда обретается родство с ним.

3.2.    Герменевтикасоциального действия

В самом деле, если возможно в общихсловах определить социальные науки как науки о человеке и обществе и,следовательно, отнести к этой группе такие разнообразные дисциплины, которыерасполагаются между лингвистикой и социологией, включая сюда исторические июридические науки, то не будет неправомочным по отношению к этой общей тематикераспространение ее на область практики, которая обеспечивает взаимодействие междуиндивидуальными агентами и коллективами, а также между тем, что мы называемкомплексами, организациями, институтами, образующими систему.

Имеетсмысл выделить две группы феноменов, из которых первая относится к идеезначения, а вторая — к идее интеллигибельности.

В первую группу будут объединены феномены, позволяющиеговорить о том, что действие может быть прочитанным. Действие несет в себеизначальное сходство с миром знаков в той мере, в какой оно формируется спомощью знаков, правил, норм, короче говоря — значений. Действие являетсяпреимущественно деянием говорящего человека. Можно обобщить перечисленные вышехарактеристики, употребляя не без осторожности термин «символ» в томсмысле слова, который представляет собой нечто среднее между понятием аббревиатурногообозначения (Лейбниц) и понятием двойного смысла (Элиаде). Именно в этомпромежуточном смысле, в котором уже трактовал данное понятие Кассирер в своей«Философии символических форм», можно говорить о действии как очем-то неизменно символически опосредованном (здесь я отсылаю к«Интерпретации культуры» Клиффорда Геертца). Эти символы,рассматриваемые в самом широком значении, остаются имманентными действию,непосредственное значение которого они конституируют; но они могут конституироватьи автономную сферу представлений культуры: они, следовательно, выражены вполнеопределенно в качестве правил, норм и т. д. Однако если они имманентны действиюили если они образуют автономную сферу представлений культуры, то эти символыотносятся к антропологии и социологии в той мере, в какой акцентируетсяобщественный характер этих несущих значение образований: «Культураявляется общественной потому, что таковым является значение» (К. Геертц).Следует уточнить: символизм не коренится изначально в головах, в противномслучае мы рискуем впасть в психологизм, но он, собственно, включен в действие.

Другая характерная особенность:символические системы благодаря своей способности структурироваться всовокупности значений имеют строение, сопоставимое со строением текста.Например, невозможно понять смысл какого-либо обряда, не определив его место вритуале как таковом, а место ритуала — в контексте культа и место этогопоследнего — в совокупности соглашений, верований и институтов, которые создаютспецифический облик той или иной культуры. С этой точки зрения наиболееобширные и всеохватывающие системы образуют контекст описания для символов,относящихся к определенному ряду, а за его пределами — для действий,опосредуемых символически; таким образом, можно интерпретировать какой-либожест, например поднятую руку, то как голосование, то как молитву, то какжелание остановить такси и т. п. Эта «пригодность-для» (valoir-pour)позволяет говорить о том, что человеческая деятельность, будучи символическиопосредованной, прежде чем стать доступной внешней интерпретации, складываетсяиз внутренних интерпретаций самого действия; в этом смысле сама интерпретацияконституирует действие. Добавим последнюю характерную особенность: средисимволических систем, опосредующих действие, есть такие, которые выполняютопределенную нормативную функцию, и ее не следовало бы слишком поспешно сводитьк моральным правилам: действие всегда открыто по отношению к предписаниям,которые могут быть и техническими, и стратегическими, и эстетическими, и,наконец, моральными. Именно в этом смысле Питер Уинч (Winch) говорит о действиикак о rule-governd behaviour (регулируемое нормами поведение). К. Геертц любитсравнивать эти «социальные коды» с генетическими кодами в животноммире, которые существуют лишь в той мере, в какой они возникают на своихсобственных руинах.

Таковы свойства, которые превращаютдействие, поддающееся прочтению, в квазитекст. Далее речь пойдет о том, какимобразом совершается переход от текста-текстуры действия — к тексту, который пишетсяэтнологами и социологами на основе категорий, понятий, объясняющих принципов,превращающих их дисциплину в науку. Но сначала нужно обратиться кпредшествующему уровню, который можно назвать одновременно пережитым изначащим; на данном уровне осуществляется понимание культурой себя самой черезпонимание других. С этой точки зрения К. Геертц говорит о беседе, стремясьописать связь, которую наблюдатель устанавливает между своей собственнойдостаточно разработанной символической системой и той системой, которую емупреподносят, представляя ее глубоко внедренной в сам процесс действия ивзаимодействия.

Но прежде чем перейти к опосредующейроли объяснения, нужно сказать несколько слов о той группе свойств, благодарякоторым возможно рассуждать об интеллигибельности действия. Следует отметить,что агенты, вовлеченные в социальные взаимодействия, располагают в отношениисамих себя описательной компетенцией, и внешний наблюдатель на первых порахможет лишь передавать и поддерживать это описание; то, что наделенный речью иразумом агент может говорить о своем действии, свидетельствует о егоспособности со знанием дела пользоваться общей концептуальной сетью, отделяющейв структурном плане действие от простого физического движения и даже отповедения животного. Говорить о действии — о своем собственном действии или одействиях других значит сопоставлять такие термины, как цель (проект), агент,мотив, обстоятельства, препятствия, пройденный путь, соперничество, помощь,благоприятный повод, удобный случай, вмешательство или проявление инициативы,желательные или нежелательные результаты.

В этой весьма разветвленной сети ярассмотрю только четыре полюса значений. Вначале — идею проекта, понимаемогокак мое стремление достигнуть какой-либо цели, стремление, в котором будущееприсутствует иначе, чем в простом предвидении, и при котором то, что ожидается,не зависит от моего вмешательства. Затем — идею мотива, который в данном случаеявляется одновременно и тем, что приводит в действие в квазифизическом смысле,и тем, что выступает в качестве причины действия; таким образом, мотив вводит вигру сложное употребление слов «потому что» как ответ на вопрос«почему?»; в конечном счете, ответы располагаются, начиная с причиныв юмовском значении постоянного антицедента вплоть до основания того, почемучто-либо было сделано, как это происходит в инструментальном, стратегическомили моральном действии. В-третьих, следует рассматривать агента как того, ктоспособен совершать поступки, кто реально совершает их так, что поступки могутбыть приписаны или вменены ему, поскольку он является субъектом своейсобственной деятельности. Агент может воспринимать себя в качестве автора своихпоступков или быть представленным в этом качестве кем-либо другим, тем, кто,например, выдвигает против него обвинение или взывает к его чувствуответственности. И, в-четвертых, я хотел бы, наконец, отметить категориювмешательства или инициативы, имеющую важное значение; так, проект может бытьили не быть реализован, действие же становится вмешательством или инициативойлишь тогда, когда проект уже вписан в ход вещей; вмешательство или инициативаделается значимым явлением по мере того, как заставляет совпасть то, что агентумеет или может сделать, с исходным состоянием закрытой физической системы;таким образом, необходимо, чтобы, с одной стороны, агент обладал врожденной илиприобретенной способностью, которая является истинной «способностью делатьчто-либо» (pouvoir-faire), и чтобы, с другой стороны, этой способностибыло суждено вписаться в организацию физических систем, представляя их исходныеи конечные состояния.

Как бы ни обстояло дело с другимиэлементами, составляющими концептуальную сеть действия, важно то, что ониприобретают значение лишь в совокупности или, скорее, что они складываются всистему интерзначений, агенты' которой овладевают такой способностью, когдаумение привести в действие какой-либо из членов данной сети является вместе стем умением привести в действие совокупность всех остальных членов. Этаспособность определяет практическое понимание, соответствующее изначальнойинтеллигибельности действия.

Теперь можно сказать несколько словоб опосредованиях, благодаря которым объяснение в социальных науках идетпараллельно тому объяснению, которое формирует структуру герменевтики текста.

         а) В действительности здесь возникает та жеопасность воспроизведения в сфере практики дихотомий и, что особенно важноподчеркнуть, тупиков, в которые рискует попасть герменевтика. В этом отношениизнаменательно то, что данные конфликты дали о себе знать именно в той области,которая совершенно не связана с немецкой традицией в герменевтике. Вдействительности оказывается, что теория языковых игр, которая была развита всреде поствитгенштейнианской мысли, привела к эпистемологической ситуации,похожей на ту, с которой столкнулся Дильтей. Так, Элизабет Анскомб в своейнебольшой работе под названием «Интенция» (1957) ставит цельюобоснование недопустимости смешения тех языковых игр, в которых прибегают кпонятиям мотива или интенции, и тех, в которых доминирует юмовскаяказуальность. Мотив, как утверждается в этой книге, логически встроен вдействие в той мере, в которой всякий мотив является мотивом чего-либо, адействие связано с мотивом. И тогда вопрос «почему?» требует дляответа двух типов «потому что»: одного, выраженного в терминахпричинности, а другого — в форме объяснения мотива. Иные авторы, принадлежащиек тому же направлению мысли, предпочитают подчеркивать различие между тем, чтосовершается, и тем, что вызывает совершившееся. Что-нибудь совершается, и этообразует нейтральное событие, высказывание о котором может быть истинным илиложным; но вызвать совершившееся — это результат деяния агента, вмешательствокоторого определяет истинность высказывания о соответствующем деянии.

Мы видим, насколько эта дихотомиямежду мотивом и причиной оказывается феноменологически спорной и научнонеобоснованной. Мотивация человеческой деятельности ставит нас перед оченьсложным комплексом явлений, расположенных между двумя крайними точками:причиной в смысле внешнего принуждения или внутренних побуждений и основаниемдействия в стратегическом или инструментальном плане. Но наиболее интересныедля теории действия человеческие феномены находятся между ними, так чтохарактер желательности, связанный с мотивом, включает в себя одновременно исиловой, и смысловой аспекты в зависимости от того, что является преобладающим:способность приводить в движение или побуждать к нему либо же потребность воправдании. В этом отношении психоанализ является по преимуществу той сферой,где во влечениях сила и смысл смешиваются друг с другом.

         б) Следующий аргумент, который можнопротивопоставить эпистемологическому дуализму, порождаемому распространениемтеории языковых игр на область практики, вытекает из феномена вмешательства, окотором было упомянуто выше. Мы уже отметили это, когда говорили о том, чтодействие отличается от простого проявления воли своей вписанностью в ход вещей.Именно в этом отношении работа фон Вригта «Интерпретация иОбъяснение» является, на мой взгляд, поворотным пунктом впоствитгенштейнианской дискуссии о деятельности. Инициатива может быть понятатолько как слияние двух моментов — интенционального и системного, — посколькуона вводит в действие, с одной стороны, цепи практических силлогизмов, а сдругой стороны, — внутренние связи физических систем, выбор которыхопределяется феноменом вмешательства. Действовать в точном смысле словаозначает приводить в движение систему, исходя из ее начального состояния,заставляя совпасть «способность — делать» (un pouvoir-faire), которойрасполагает агент, с возможностью, которую предоставляет замкнутая в себесистема. С этой точки зрения следует перестать представлять мир в качествесистемы универсального детерминизма и подвергнуть анализу отдельные типырациональности, структурирующие различные физические системы, в разрывах междукоторыми начинают действовать человеческие силы. Здесь обнаруживаетсялюбопытный круг, который с позиций герменевтики в ее широком понимании можнобыло бы представить следующим образом: без начального состояния нет системы, нобез вмешательства нет начального состояния; наконец, нет вмешательства безреализации способности агента, могущего ее осуществить.

Таковы общие черты, помимо тех,которые можно заимствовать из теории текста, сближающие поле текста и полепрактики.

         в) В заключение я хотел бы подчеркнуть, что этосовпадение не является случайным. Мы говорили о возможности текста бытьпрочитанным, о квазитексте, об интеллигибельности действия. Можно пойти ещедальше и выделить в самом поле практики такие черты, которые заставляютобъединить объяснение и понимание.

Одновременно с феноменом фиксациипосредством письма можно говорить о вписываемости действия в ткань истории, накоторую оно накладывает отпечаток и в которой оставляет свой след; в этомсмысле можно говорить о явлениях архивирования, регистрирования (английскоеrecord), которые напоминают письменную фиксацию действия в мире.

         Одновременно с зарождением семантической автономиитекста по отношению к автору действия отделяются от совершающих их субъектов, атексты — от их авторов: действия имеют свою собственную историю, свое особоепредназначение, и поэтому некоторые из них могут вызывать нежелательныерезультаты; отсюда вытекает проблема исторической ответственности инициаторадействия, осуществляющего свой проект. Кроме того, можно было бы говорить оперспективном значении действий в отличие от их актуальной значимости;благодаря автономизации, о которой только что шла речь, действия, направленныена мир, вводят в него долговременные значения, которые претерпевают ряддеконтекстуализаций и реконтекстуализаций; именно благодаря этой цепивыключении и включений некоторые произведения — такие, как произведенияискусства и творения культуры в целом, — приобретают долговременное значение великихшедевров. Наконец — и это особенно существенно — можно сказать, что действия,как и книги, являются произведениями, открытыми множеству читателей. Как и всфере письма, здесь то одерживает победу возможность быть прочитанными, то верхберет неясность и даже стремление все запутать. Итак, ни в коей мере не искажаяспецифики практики, можно применить к ней девиз герменевтики текста: большеобъяснять, чтобы лучше понимать.

Литература

1.  Э.А. Капитонов.Социология XX века. Ростов-на-Дону, 1996.

2.  П. Рикер. Герменевтикаи метод социальных наук.

3.  Советскийэнциклопедический словарь. М., 1980.