Реферат: Достоверность писцовых книг
Акты,фиксировавшие иммунитетные права феодалов и переход земель из рук в руки(жалованные, указные, купчие, данные, меновые, деловые, мировые, правыеграмоты), имеют важное значение для изучения многих проблемсоциально-экономической истории Русского государства XV–XVI вв, особеннофеодального землевладения. Их всестороннее использование стало непременнымправилом в современных исследованиях по истории России XV–XVI вв. Однако досих пор не решены многие важные источниковедческие проблемы, касающиеся этогорода актов. Пожалуй, основная из них – их репрезентативность, т. е. вопрос отом, насколько сохранившиеся источники отражают основные черты всейсовокупности реально существовавших документов этого рода. Отсюда вытекаетвозможность или невозможность делать выводы исходя из сохранившейсясовокупности источников данного типа, или привлечение их к исследованию чистоиллюстративно.
Настоящая статья не ставит своей задачейрешить эту большую и сложную проблему. Ее цель скромнее – лишь наметитьвозможные пути ее решения и высказать некоторые предварительные соображения поэтому поводу.
Следует подчеркнуть, что репрезентативностьисточников существует не сама по себе, а лишь относительно к целям исследования.Сохранившиеся источники могут оказаться достаточно представительными длярешения одной группы вопросов и недостаточно репрезентативными – для другой.Но в любом случае репрезентативность связана, во-первых, со степеньюсохранности дошедших до нас материалов, во-вторых, с тем, насколько возникшаяв результате естественная выборка приближается к случайной, т. е., говоряязыком статистики, насколько были равновелики шансы у всех членов не дошедшейдо нас генеральной совокупности попасть в выборку.
Начнем с проблемы степени сохранностидошедших до нас актов феодального землевладения. В литературе наметились различныеточки зрения на этот вопрос.
Болеетонкие образцы изучения писцовых книг и пользования ими мы найдем у А. С.Лаппо-Данилевского. В своем первом крупном труде «Организация прямого обложения»А. С. Лаппо-Данилевский много уделяет места писцовым книгам, в этом трудеопределяется и отношение его к писцовым книгам как к историческому источнику.Первое, что бросается в глаза, это двойственность в его оценке. С однойстороны, «недостатки писцовых книг лишь в незначительной мере умаляют тогромадное значение, какое они имели в XVI веке. «Вообще можно сказать, чтонародные переписи, производившиеся в Московском государстве с XV века до второйполовины ХVII, за немногимиисключениями, едва ли имели равные им правительственные предприятия в Зап.Европе в тот же период времени». С другой стороны, на десятке страниц перечисляютсянедостатки писцовых книг как исторического источника, и делается вывод:«писцовые книги не могли служить вполне точным и удовлетворительным источникомсведений».
Лаппо-Данилевский—националисти патриот. XVII век выбран Лаппо-Данилевским для изучения как эпоха наиболеерезкого развития национальных особенностей русского государственного строят.Этим он напоминает К. С. Аксакова; сходятся они и в восторженной оценкемосковских переписей. Но в то же время Лаппо-Данилевскийисторик-государственник, продолжатель Чичерина и Соловьева, сделавший от нихеще шаг вперед в возвеличении роли государства.
Впротивоположность Соловьеву и Чичерину для Лаппо-Данилевского писцовыекниги—один из важнейших источников, что, однако не мешает ему выдвигать длиннуюцепь аргументов против достоверности массового материала писцовых книг. Новремя Лаппо-Данилевского в истории иное. Новое время выдвигает новые задачи.«Историческая наука, как мы понимаем ее современные задачи, ставит на очередьизучение материальной стороны исторического процесса, изучение историиэкономической и финансовой, истории социальной, истории учреждений»— такопределяется это новое Милюковым. Под влиянием этих выдвинутых временем, новыхзадач «государственник» Лаппо-Данилевский занимается вопросами историигосударственного хозяйства. Отсюда и неизбежность обращения к писцовым книгам.
Писцовыекниги он рассматривает как нечто цельное, более или менее законченно отражающеесостояние хозяйства и положение населения Московского государства в различныхего частях. Для него особенно ценны не отдельные показания, а общая картина.Для буржуазной историографии 90-х гг. единичные показания, которые так ценилиСоколовский и др. его современники, мало убедительны, убеждают лишь общиеданные, выраженные в средних отвлеченных единицах. Так, Лаппо-Данилевский считаеткрупным недостатком работ А. Никитского, что последний «метод средних величин ичисловых отношений оставляет без всякого употребления ...»
«Изучениеистории экономической, финансовой, истории социальной...» ставит по-новомувопрос об источниках. Ищут источник по экономике прошлого, источник с массовымицифровыми показателями, которые в глазах буржуа придают необходимую солиднуювнешность научному исследованию.
В70-х гг. в крупнейшем Московском университете не 6ыло профессоров-историков,осведомленных в вопросах экономических. В 90-х гг. мы этого уже не наблюдаем.
Всвязи с этими новыми требованиями писцовые книги среди исторических источниковдля эпохи ХУ—ХУП вв. не имеют конкурентов. Они являются неисчерпаемымисточником для всякого рода цифровых показателей, писцовые книги становятсястатистическим материалом.
В предисловии кПисцовой книге Н.-Новгорода, написанном А. Лаппо-Данилевским несколько позднееотзыва о работе Никитского, мы находим и прямое указание на то, что именнописцовые книги могут послужить необходимым для получения средних величинстатистическим источником. Отмечая, что «по количеству довольно точных иразнообразных данных наряду с писцовыми книгами едва ли можно поставитькакой-либо другой из современных источников», А.Лаппо-Данилевский указывает наважную для историка возможность, которую дают писцовые книги—«не довольствуясьодними примерами, из массы наблюдений выводить средние величины,обнаруживающие, хотя и более отвлеченные, но за то и более общие чертыизучаемых явлений». В своих работах он, правда, нечасто пользуется материаламиписцовых книг, сводя их в таблицы, которые обычно служат иллюстрациями кразбираемым автором явлениям.
В оценкеписцовых книг как исторического источника к А. Лаппо-Данилевскому примыкает И.И. Миклашевский. Он согласен с отрицательной оценкой Лаппо-Данилевского, но вто же время видит возможность широко использовать этот источник. Миклашевскийпишет: «Для изучающего писцовые и переписные книги теперь, так сказать,ретроспективно, эти недостатки значительно умаляются в своем значении. Дляизучающего хозяйственный быт какой-либо части государства в XVII в. писцовые ипереписные книги остаются главным и наиболее ценным источником сведений».Подобная оценка становится как бы формулою в большинстве работ буржуазнойисториографии по писцовым книгам. Диссертация И. Н. Миклашевского о хозяйствеюжной окраины целиком построена на материалах писцовых книг. Основной прием —подсчет показаний писцовых книг в разных направлениях. Характер поселений,категории населения, численность и движение его, характер землевладения, обложениеЗависимого населения—все это дается И. Н. Миклашевским в форме таблиц; наоснове их и строится картина хозяйства изучаемой автором области. Однакопривлечение богатого материала, огромный труд, потребовавшийся для составлениятаблиц, не привели автора к разрешению каких-либо важных, с точки зренияисторика, проблем. Труд И. Н. Миклашевского «представляет нечто среднее междуисследованием и статистическим описанием»— таков вполне справедливый вывод егорецензента Д. И. Багалея.
Нам важноотметить, что единичные показания отошли у Миклашевского на задний план.
Признаниебесспорной необходимости оперировать сводными цифровыми показателями находитвыражение в работах, специальная задача которых состояла в переработкемалопоказательных сырых материалов писцовых книг в таблицы. Таковы работы Е.Щепкиной и И. Лаппо,^ появившиеся в начале 90-х годов.
Развивающаясямысль заставляла и буржуазных историков с большей осторожностью решать общиевопросы методологии истории и отдельные методологические проблемы,выдвинувшиеся в 90-е годы на первый план. В таком направлении идет работа инад нашим источником. Впервые резко ставит вопрос о приемах разработки писцовыхкниг и их научной ценности Н. А. Рожков в статье «К вопросу о степени достоверностиписцовых книг».
Появлению этойстатьи сопутствовали занятия в архивах в период работы над книгой «Сельскоехозяйство в XVI в.» Это тот период, когда Рожков, по собственному признанию,развивался в сторону марксизма. Н. А. Рожков выступает при поддержкенекоторых молодых ученых, объединившихся в Археографической комиссииМосковского Археологического общества. При постановке вопроса о достоверностиписцовых книг Н. А. Рожков указывает, что он думает «о научной обновленности всфере статистики с появлением земско-статистических комитетов», а не офактической казенной статистике первой половины XIX в. Это характеризуетсимпатии Н. А. Рожкова. Его постановка вопроса полностью направлена противЛаппо-Данилевского и Миклашевского; заключительное замечание Н. Рожкова «олегких, но сомнительных победах над „невежеством" древнерусских писцов»указывает на остроту разногласий с указанными авторами. В противоположность имН. А. Рожков находит в писцовых книгах все качества, чтобы расценивать их какдостоверный статистический источник. Он отмечает ясность и простоту программыдревне-русских описаний,—употреблявшиеся меры обладают, по его мнению,необходимым для точности качеством — определенностью. «Писцовые книги вдостаточной мере удовлетворяют точности отдельного наблюдения, выставляемогосовременною статистическою теориею». «В общем писцовые книги достаточнодостоверный источник» —продолжает Рожков.— «Их отличительные особенности…большая узость задачи, обеспечивавшая за то больший успех выполнения,… иотсутствие правильной научной обработки собранного материала… дают намнадежную точку опоры в нашей работе». «Не будем же с излишним скептицизмомотноситься к одному из важнейших источников нашей истории...» Работа Н. А.Рожкова «Сельское хозяйство Московской Руси XVI в.» является практическимприложением установок, выдвигаемых в статье. Мы видим в этой работе самоеширокое использование материалов писцовых книг. Сведенные в таблицы, онислужат опорою при доказательстве многих совершенно новых в то время точек зренияпо отдельным проблемам истории Московского государства.
Бросается вглаза нагромождение таблиц, ссылок и цифровых показателей в процентах иабсолютных величинах. Но аргументация Рожкова, основанная на писцовых книгах,довольно часто не обладает достаточной убедительностью. Так напр., толкованиетермина «наезжая пашня», как показателя отхода от правильного севооборота,приводит автора к неправильному истолкованию цифр в таблицах, характеризующихсенообороты. В этих же таблицах термину «перелог» придано значение признакапереложной системы, на этом строятся важные выводы автора об упадке земледелияи о переходе к переложной системе. Источник же говорит о большом количествеселений, превратившихся в пустоши, и писец эти запустевшие земли пишет в перелогдо тех пор, пока эта земля не зарастет «лесом в бревно» или «лесом в руку»Запустение, сопровождающееся полным исчезновением населения в деревнях иселах, нет никаких оснований толковать как переход к переложной системе, этогоне хочет говорить писец, он только, соблюдая интересы фиска, не перечисляетЗапустевшую землю в разряд навсегда заброшенных. В другою месте Рожков уже самдает правильное толкование этому явлению Показательным, но не в пользу Рожкова,является и прием при решении вопроса о системе хозяйства в пользу земледельческогоили скотоводческого. В основу взято соотношение площади посева к площадисенокоса, как 10:1. У Рожкова как будто есть и документальные основания,устанавливающие норму подобного соотношения, но указ 1550 г., служащий этимоснованием, истолкован Рожковым с привнесением произвольных пояснений,дополненных таким же необоснованным расшифрованием показаний писцовых книг осенных покосах. Достаточно изучения небольшого числа данных писцовых книг озакосе, чтобы отвергнуть возможность какого-либо приближения к абсолютнымцифрам,^ независимо от интереса к «угодьям», а практические возможности учесть«полянки», «росчисти», «россечи», «пожснки» и т. п., в угодьях сенокосныхследует признать несравнимо меньшими, чем для учета и описания запашки, аотсюда необходимость особого обоснования тому, чтобы пользоватьсясоотношениями пашни и закоса.
Приведенные примеры отмечают отсутствиекритики источника и его показаний. У А. Лаппо-Данилевского критика писцовыхкниг направлена к тому, чтобы выбросить этот источник, преодолеть его какпреграду и очистить путь для поисков источников другого типа. В противовестакой критике, отрицательного свойства, должна быть противопоставлена критика,устанавливающая методы пользования источником. На основе оценки эпохи иокружения, создавших документ, на основе определения классовой егоцелеустремленности и отраженных в нем задач текущего момента, долженустанавливаться способ истолковании и понимания документа. Именно такая критикабольше всего необходима в отношении писцовых книг. Н. А. Рожков в своей статьетоже говорит о критике писцовых книг— «надо обращать внимание на конкретныеусловия, под влиянием которых сложились дошедшие до нас отдельные спискиразных писцовых книг», но он ограничивает содержание понятия «критики» внешнеюкритикою—происхождения документа, подлинности, доброкачественности его спискови т. п. При таком способе оценки источника, избавляющем исследователя отнеобходимости какой либо поверки его данных, Рожков оказывается в одном ряду сСоколовским.
Исследуя подход Рожкова к цифровомуматериалу, хочется напомнить яркие слова М. Н. Покровского: «Каленым железомнужно выжечь представление, будто материалистическое объяснение истории естьее цифровое объяснение… Цифрами можно охарактеризовать лишь наиболееэлементарные экономические процессы,… обобщения более высокого порядка даженепосредственно в истории хозяйства требуют уже анализа». Такого анализа цифрмы не находим у Н. А. Рожкова. Случаен и подбор его цифр. Количественныепоказатели внешнего порядка загромождают книгу; таблицы, цифры в тексте ивереницы ссылок, не определяют разрыва Рожкова с прошлым русской историографии.Признание решающей роли экономического фактора в историческом процессе,апелляция к показателям массового порядка и защита таких показателей, какединственно достаточных для исторического исследования, не могли не вызватьрешительного отпора со стороны представителей реакционной и буржуазнойисториографии. В этом направлении и ставится вопрос об изучаемом намиисточнике, и работа Рожкова подвергается резкой критике.
«В интересах науки и последователей г.Рожкова, число которых весьма значительно», выступает с подобной критикой В.И. Сергеевич. «Он (Рожков.) по мнению Сергеевича— не довольствуетсяобыкновенными способами исследования, он стремится достигнуть более точныхрезультатов и выражает свои выводы в цифрах. Ему мало указать на нескольких примерах,каковы были, например, размеры господских запашек, он желает определить ихабсолютные и относительные размеры».
В. Сергеевичем признание высокойценности писцовых книг. Писцовые книги, по характеру освещаемых вопросов,оценены и признаны буржуазной историографией, но в то же время ее тревожит то,что разработка их может итти не только по линиям, приемлемым для буржуазныхисториков. Такую тревогу и недовольство Рожковым мы должны отметить и укрупнейшего из русских историков — В. О. Ключевского. Два случая имел Ключевский,чтобы более или менее полно высказаться о писцовых книгах,—это отзывы о работеЧечулина «Города Московского государства XVI в.» и о работе Н. А. Рожкова.Двенадцать лет отделяют друг от друга два эти высказывания.
В первом отзыве В. О. Ключевскийпризнает большую ценность писцовых книг как исторического источника и отмечаетнеобходимость особых приемов в изучении их материала: удачному выбору приемовразработки, искусству исследователя придается решающее значение. Тема о городахи городском населении заставляет признать недостаточность одних писцовых книг,чтобы получить ответ па все возникающие в данном случае вопросы. Ключевскийособо подчеркивает необходимость использования числовых показателей,необходимость сведения в таблицы всех существенных данных писцовых книг:«Состав самых таблиц должен быть соображен с цельным составом писцовых книг,следовательно основан на изучении последних в полном их объеме.
Чечулину далеко не удалось овладетьбогатым материалом писцовых книг, и труд его является малозначительным по результатам.В Ключевском это вызывает лишь желание подчеркнуть особые заслуги автора впреодолении трудностей при разрешении ряда частных, но важных вопросов поистории городов.
Иными настроениями веет от рецензии В.О. Ключевского на работу Н. А. Рожкова. Неоднократно указывая на то, что авторприступал к работе над источниками «с готовой схемой, построенной из общихполитико-экономических и сельскохозяйственных представлений». Ключевский неодобряет общих ее установок я отмечает предвзятость и необоснованность выводовавтора. «Автор усиленно искал осуществления этой (готовой, заранее созданной)схемы… вообще шел не от данных к выводам, а от предположений к данным».
Осуждение Н. А. Рожкова связано уКлючевского с изменениями его оценки писцовых книг как историческогоисточника. Давая достаточные указания по более простым вопросам, писцовыекниги, по мнению Ключевского, оказываются неспособными отвечать на сложныепроблемы истории. В писцовых книгах и отдельных грамотах, уцелевших от XVI в.,исследователь сельского хозяйства находит дефектные, отрывочные данные, недостаточныедля полного изучения предмета, и принужден рассматривать явления сквозь этоттусклый просвет, не дающий им всестороннего освещения».
Мы видим, как посравнению с рецензией на работу Н. Д. Чечулина суживается здесь роль писцовых книг.
Эволюция вовзглядах В. О. Ключевского на писцовые книги в сторону сужения их ценности исведения ее до раскрытия лишь мелких частных подробностей народного хозяйства,требование более строгой критики писцовых книг и оправдания приемовпользования ими—говорят о тревоге за возможность слишком широких выводов натом, сравнительно новом, пути в разработке писцовых книг, по какому пошел Н. А.Рожков.
Более полная изаконченная оценка методологических приемов, выдвинутых Рожковым постановкоювопроса о статистическом методе в применении к писцовым книгам, раскрывается впоследующие годы. Рожков не был одинок. Рядом с ним вопрос о приложениистатистического метода в истории поднимается и другими историками, при чемнекоторые из них апеллируют к авторитету западно-европейской историографии.
Логическимзавершением такого рода постановки вопроса о статистическом методе служитработа Н. Нордмана «Статистический метод в исследованиях древне-русскогохозяйственного быта». Н. Нордман начинает с заявления о недостаточности существующихметодов в исторических исследованиях о народном хозяйстве. «Неточностивыражений,—заявляет Н. Нордман— и отсутствие указания «относительного веса»выводов и склонность распространять выводы за пределы рассматриваемого материала,без предварительного обследования этого приема, ведут к неточностям ипротиворечивым выводам… Уничтожить эти недостатки возможно лишь путеммассового исследования данных обработки их статистическим методом».
Статья Г. А.Максимовича «К вопросу о степени достоверности писцовых книг». Выводы этойстатьи ставят под сомнение все данные писцовых книг о сенных угодьях, а за нимии вообще данные об угодьях. Так порождаемая глубоко-критическим отношением кисточнику непрерывная цепь мелких частных вопросов исключает возможностьположительной работы над ним. Так, Н. Е. Носов говорит о «бедности иотрывочности имеющихся в нашем распоряжении грамот» и настаивает на том, что«нельзя характеризовать дошедшие до нас акты как основной комплексдействительно существовавших актовых материалов». Близко к этой точке зрениястоит Л. В. Черепнин, писавший, что до нас дошли (при отсутствии копийных книг)лишь «разрозненные остатки собраний подлинных актов». Принявший участие вобсуждении этой проблемы В. В. Дорошенко в основном поддержал Носова,считая, что невозможно изучать историю иммунитетных привилегий светскихфеодалов по сохранившимся грамотам.
Иные позиции занимает С. М. Каштанов. Всвоих многочисленных работах по истории феодального иммунитета он постоянноисходит из того, что до нас дошел не случайный конгломерат грамот, а комплекс,дающий возможность изучать определенные закономерности в выдаче иммунитетныхграмот. С ним согласен А. А. Зимин, утверждающий, что «уже сейчас ясно, что донас дошел не случайный комплекс актовых источников, а основная масса земельныхактов, выданных монастырям-вотчинникам» –. С известной осторожностью подошел к этому спору С. О. Шмидт, ограничившись замечанием, что акты феодальногоземлевладения «неравномерно распределены» между феодалами и территориями.
Вместе с тем обе точки зрения пока ещенедостаточно аргументированы. Носов видит одно из оснований справедливостисвоего мнения в том, что, как ему представляется, нет пропорциональности междуземельными владениями монастырей и количеством сохранившихся жалованных иуказных грамот (другие разновидности актового материала он, ведя спор сКаштановым по вопросам иммунитетной политики, не рассматривает), хотяодновременно признает, что от крупнейших монастырей «дошло в целом значительнобольше грамот, чем от монастырей мелких» – (а ведь это ужепропорциональность!). Весь ход рассуждений Носова направлен скорее надоказательство плохой сохранности документов светского феодальногоземлевладения (факт достаточно известный), плохая же сохранность монастырскихактов аргументируется Носовым недостаточно убедительно. Говоря о грамотахвремени правления Елены Глинской, Носов отмечает, что они охватывают далеко невсе монастыри и относятся в основном к новым приобретениям монастырей, аргументируяэтим обстоятельством неполноту дошедшего до нас актового материала. Это,однако, не опровергает тезиса о том, что актовый материал монастырских архивовдошел до нас с большой степенью полноты. Вовсе не обязательно, чтобы закратковременное правление Елены Глинской (всего четыре года) грамоты получиливсе монастыри или хотя бы их большинство, и притом на основные владения. Такаямассовая выдача могла бы быть вызвана лишь всеобщим пересмотром жалованныхграмот. Не прав Носов, когда утверждает, что архивы тех монастырей, грамотыкоторых от времени Елены Глинской не сохранились, просто пострадали впоследующие годы. Если бы это было так, то стало бы непонятным отсутствиеграмот Спасо-Евфимьева. Троицкого, Калязина, Спасо-Ярославского, Соловецкогомонастырей, наличие всего одной грамоты из архива Кирилло-Белозерскогомонастыря, хотя материалы перечисленных монастырей хорошо сохранились.
Вместе с тем и Каштанов ограничился вспоре с Носовым лишь обоснованием полноты сохранности иммунитетных грамот.
Думается, что изучение степенисохранности актов феодального землевладения и хозяйства не может ограничитьсялишь какой-то одной группой разновидностей этих документов, так как преждевсего необходимо выяснить, какова вообще сохранность архивов феодалов XV–XVIвв. Сейчас эта задача представляется более выполнимой, чем еще несколькодесятилетий назад. Выход в свет серийных публикаций актов XV–XVI вв дал в рукиисследователей надежный материал для суждений о количестве дошедших до нашихдней актов и об их видах и разновидностях. Исследования Л. В. Черепнина, С. М.Каштанова и Л. И. Ивиной о копийных книгах, работы С. Н. Валка и М. Н.Тихомирова о древнейшей истории русского акта, изучение С. М. Каштановым и Н.Е. Носовым иммунитетных грамот–, труды С. Б. Веселовского, Л. В. Черепнина, А.А. Зимина, А. И. Копанева, Ю. Г. Алексеева и многих других историков по историифеодального землевладения – значительно облегчили пути дальнейших изысканий вэтой области. Давно известна резкая разница между сохранностью документовсветских и духовных феодалов. Можно предположить, что начало небрежномухранению документации у светских феодалов было положено во второй половине XVIIв., когда запись вотчины в писцовых книгах стала основным и достаточным документомна право владения земельной собственностью. В связи с этим уменьшилисьматериальные стимулы к сохранению такого рода документации. Уже к моментуотмены местничества в 1682 г. от этих актов осталось немного: среди документов,представленных в Разрядный приказ как основание для включения в родословнуюкнигу, чрезвычайно мало земельно-имущественных документов, причем это толькоиммунитетные грамоты XVIII–начало XIX в., когда, по словам А. С. Пушкина, «русскийветреный боярин считает грамоты царей за пыльный сбор календарей», привели ктому, что у нас вне монастырских архивов сохранились считанные акты светскогофеодального землевладения XV–XVI вв.
Этаспецифичность сохранности актов светского феодального землевладения приводит ктому, что их невозможно использовать для общих статистических выкладок. Теакты, которые дошли до нас, относятся, как справедливо отметил Носов, главнымобразом к тем феодалам, положение которых в силу различных причин оказывалосьнеустойчивым и вынуждало дарить или продавать свои вотчины, в монастыри".У нас не сохранилось в актовом материале почти никаких данных о землевладениимногих крупных феодалов XVI в.– Воротынских, Шуйских, Захарьиных-Юрьевых. Намизвестна вотчина князей Трубецких в Волокном уезде, но мы ничего не узнаем изактов об их владениях в Трубчевске, который оставался родовым гнездом этойкняжеской семьи –; крайне неполны и связаны в основном с земельными спорами сТроице-Сергиевым монастырем наши сведения о вотчинах князей Оболенских. Затозначительно лучше мы представляем себе по актовым материалам историю землевладенияБелозерских князей, чьи вотчины в большом количестве переходили в рукиКирилло-Белозерского монастыря.
Стародубскихкнязей, значительно пострадавших от опричных опал, и т. д. Возможностиреконструирования землевладения большинства светских феодалов – лежат запределами актового материала. Значительную помощь окажут здесь писцовые книги20-х годов XVII в., часто дающие указания на прежних владельцев. Быть может,наступит время и для изучения ретроспективных замечаний и включенных актов XVIв. в столбцах Поместного приказа XVII в. не только по Новгороду и Пскову ведьоснованные на материалах столбцов по этим уездам разыскания В. И. Корецкого иЛ. М. Марасиновой – показали, какие ценные источники можно извлечь из этогофонда. Кроме того, межевые книги и акты из монастырских архивов дают важныесведения о самом существовании тех или иных вотчин и поместий, если ониграничат с монастырскими землями, по не о размерах этих владений.
Если документы светских феодаловнедостаточно репрезентативны в силу плохой сохранности для изучениягеографического размещения вотчин отдельных феодальных родов, то некоторыедругие вопросы, о чем будет сказано ниже, могут быть изучены даже и наосновании таких разрозненных и неполных документов. Но прежде необходимоостановиться на степени сохранности документов монастырских архивов. Дело втом, что большинство документов монастырских архивов составляют грамоты,являющиеся одновременно актами монастырского и светского землевладения.Документы, фиксирующие передачу земель светских феодалов в монастыри, нельзясчитать только актами монастырского землевладения, они также и источники поистории обычного вотчинного землевладения.
Значительное количество документовмонастырских архивов сохранилось в списках в составе копийных книг актов XVI–XVIII вв. Какова степень полноты, с которой представлены реально существовавшиеакты в этих документах? Носов, соглашаясь с тем, что многочисленные копийныекниги Троице-Сергиева монастыря включают практически все документы троицкогоархива, утверждает, что копийные книги Симонова, Кирилло-Белозерского и Иосифо-Волоколамского монастырей и митрополичьего дома далеко не полны, иссылается при этом на исследование Л. И. Ивиной и предисловия к II тому АСЭИ и1 и II томам АФЗиХ". Однако из названных трудов нельзя извлечь столькатегорических выводов. Ивина говорит лишь о гибели при пожаре части актов до1448 г. и о некоторых случайных пропусках малозначительных документов –. И. А.Голубцов в предпосланных II тому АСЭИ «Археографических сведениях опечатаемых актах)) подробно говорит о находящихся в хранилищах копийных книгахКирилло-Белозерского монастыря, но ни словом не упоминает об их неполноте –.Это и понятно: до нас дошло пять составленных в разное время копийных книгКирилло-Белозерского монастыря, в том числе рукописи А 1/16 и А 1/17 изсобрания Санкт-Петербургской духовной академии (ОРГПБ), содержащие сотни актовболее чем на 1,5 тыс. листах фолио, исписанных мелкой скорописью XVII в. Ониникак не могут быть заподозрены в значительных пропусках. Черепнин говорит обутрате подлинных (а отнюдь не копий) древнейших актов митрополичьего архива,известных только благодаря копийной книге, но далее действительно отмечает, чтоосновная копийная книга митрополичьего дома (прочие либо списки с нее, либоохватывают лишь определенные уезды или приписные монастыри) содержит восновном акты до времени правления митрополита Даниила.
«Более поздниеграмоты, – пишет Черепнин, – имеются в указанном сборнике далеко не все, ввиде случайных и неполных приписок на пустых листах копийной книги митрополитаДаниила среди более ранних документов». Однако Черепнин не приводит аргументов,подтверждающих значительные пропуски актов в копийной книге митрополичьегодома. Во всяком случае ясно, что большинство актов (все документы до 1539 г. иопределенная часть более поздних) вошло в эту книгу. Что же касаетсяИосифо-Волоколамского монастыря, то Зимин в своем предисловии подчеркивает, что«использование материалов копийных книг XVI–XVIII вв. дает основаниеутверждать, что в данную публикацию вошли… все (за единичными исключениями}акты XV–XVI вв., хранившиеся там в XVIII в.–, и ни слова не говорит о пробелахкопийных книг.
Создавая книги копий земельных актов,монастырские власти были кровно заинтересованы в том, чтобы в них с исчерпывающейполнотой были представлены материалы монастырского архива: ведь именно втщательности хранения документации состояло одно из преимуществ монастырей присудебном разрешении земельных споров. Поэтому можно с уверенностью говорить отом, что сохранность копийных книг – это сохранность основной массы документовмонастырского архива, реально существовавших к моменту составления книг Таккак при составлении новых копийных книг обычно использовались и старыекопийные книги и в них включались не только списки с подлинников, но и спискисо списков, то с большой долей вероятности можно полагать, что сохранностькопийных книг – это сохранность вообще основной массы документов монастырскогоархива.
С. Б. Веселовский и вслед за нимКаштанов отмечают и доказывают своими исследованиями достоверность писцовыхкниг, что из 400 монастырей XVI в., указанных в них (книгах) только небольшуючасть составляли крупные земельные собственники. По подсчетам Каштанова, лишьот четвертой части из этих 400 монастырей сохранились иммунитетные грамоты,причем автор считает, что из остальных трех четвертей большая часть не получалаиммунитетных грамот и привилегий, так как это были слишком слабые и небольшиемонастыри, что в известной степени подтверждается и самими книгами. Однако этовполне вероятные, но достаточно общие рассуждения.
В настоящее время известны следующиевключающие материалы XVI в. писцовые книги владычных кафедр и монастырей митрополичьего(патриаршего) дома–, Новгородского дома св. Софии –. Троице-Сергиева монастыря Симонова монастыря–, Московского Богоявленского монастыря, ЛужецкогоМожайского монастыря, Савво-Сторожевского монастыря–, Иосифо-Волоколамскогомонастыря, Амвросиева Дудина Нижегородского монастыря –, СуздальскогоСпасо-Евфимьева монастыря–, Троицкого Макарьева Калязина монастыря–, ЮрьеваНовгородского монастыря, Данилова Переславского монастыря, Спасо-Ярославскогомонастыря, Кирилло-Белозерского монастыря–, Богоявленского Кожеозерскогомонастыря–, Спасо-Преображенского Пыскорского монастыря–, Соловецкого монастыря–, Велико-Устюжского Михайло-Архангельского монастыря. У нас нет данныхсводного характера о землевладении монастырей за XVI в., однако так как в результатезаконодательных ограничений в конце XVI – первой половине XVII в приостановилсярост земельных владений духовных феодалов то можно использовать данные XVII в.для приблизительной оценки доли тех или иных монастырей в общем количестве земель,принадлежавших церкви. К такому приему прибегал и Веселовский, писавший, что,«поскольку рост монастырского землевладения вообще остановился с конца XVI в.,данные о дворах 1678 г. дают довольно верное представление об удельном весестарых монастырей… Эти данные показательны и для более раннего времени, таккак владения этих монастырей, как и большинства старых монастырей, сложились вбольшей части к концу XVI в. До нас дошли три росписи дворов, находившихся всобственности разных землевладельцев, в том числе и духовных феодалов:1645/46–1646/47 гг.– от декабря 1661 г и от декабря 1678 г. Росписи 1645–1647 и1661 гг. связаны друг с другом и дают в большинстве случаев одинаковые илиблизкие цифры, но в росписи 1661 г. пропущены владычные кафедры. Из-за близостиэтих двух росписей привожу в таблице данные только одной из них – более раннейи более полной.
Итак, как видноиз данных табл., в руках монастырей, писцовые книги которых сохранились донаших дней, в XVII в. было сосредоточено немногим менее двух пятых земельнойсобственности церкви.
Для XVI в. эта доля была, вероятно,несколько больше, так как во вновь осваиваемых районах создавались новыемонастыри, а вклады в старые монастыри были запрещены, и рост их землевладенияпочти остановился. Кроме того, нужно учесть, что многие из старых монастырейбыли расположены в уездах с преимущественным развитием поместногоземлевладения, где не было или почти не было вотчин: в Нижегородском,Свияжском, Казанском и других средневолжских уездах, в южных районах, близких кзасечной черте, и т. д. Акты этих монастырей ограничиваются в основномжалованными, указными и правыми грамотами и, естественно, менее многочисленны,чем у монастырей–
Таблица
Доля владычных кафедр и монастырей,копийные книги которых сохранились, во владычно-монастырском землевладении
Монастырь, кафедра Число дворов по росписи 1640-е годы 1678 год Патриарший (митрополичий) дом 6481 7128 Новгородский дом св. Софии 1432 694 Троипе-Сергиев монастырь 16839 16813 Симонов монастырь 2407 2638 Московский Богоявленский монастырь 115 141 Лужецкий Можайский монастырь 77 --------------------- Савво-Сторожевский монастырь 240 622 Иосифо-Волоколамский монастырь 1104 1394Суздальский Спасо-Евфимьев
Монастырь
2033 2886 Амвросиев Дудин Нижегородский монастырь 696 --------------------- Троицкий Макарьев Калязин монастырь 1411 1935 Юрьев Новгородский монастырь 535 389 Данилов Переславский монастырь 318 450 Спасо-Ярославский монастырь 3819 3879 Кирилло-Белозерский монастырь 3854 5530 Велико-Устюжский Михайло-Архангепьский монастырь 402 ------------------ Соловецкий монастырь 560 ------------------- ИТОГО42323
44499
ВСЕГО ДВОРОВ ЗА КАФЕДРАМИ И МОНАСТЫРЯМИ
109167
114461
ДОЛЯ КАФЕДР И МОНАСТЫРЕЙ КОПИЙНЫЕ КНИГИ КОТОРЫХ СОХРАНИЛИСЬ, %
38,78
38,9
расположенных встаринных районах вотчинного землевладения. Поэтому можно с уверенностьюутверждать, что архивы монастырей и кафедр, писцовые книги которых дошли донас, составляют не менее 40% всей совокупности актов землевладения ихозяйства духовных феодалов.
Возникаетвопрос, какова сохранность монастырских архивов в тех случаях, когда до нашихдней не дошли копийные книги? Естественно, степень сохранности материалов вразных монастырях была разной и зависела от разнообразных и трудноучитываемыхпричин: пожары, аккуратность хранителей, полнота, с которой документы былисданы в XVIII в. в Коллегию экономии, пригодность помещения для хранениядокументов и даже отношение к древностям (причем не к царским и патриаршимграмотам, не к златотканым ризам, а к невзрачным купчим и.данным) умонастырских властей в XIX–XX вв.– ведь немало погибло в эти временаисключительно из-за невежества монахов.
Могли бытьотдельные монастыри, акты которых вообще не сохранились; могли встречатьсямонастыри, акты которых дошли до нас полностью. В большинстве случаев должныбыли, естественно, действовать и благоприятные и неблагоприятные факторы,взаимно уравновешивая друг друга. Так как мы не знаем размеров утраченного, тодля того, чтобы не установить, но хотя бы приблизительно оценить процентсохранившихся актов, существует единственный путь – выяснить процент дошедшихв подлиннике актов монастырей, копийные книги которых сохранились. Конечно,это достаточно скользкий путь хотя бы потому, что в монастырях, копийные книгикоторых дошли до нас, вероятно, вообще бережнее относились к хранению архивов.Считаю необходимым подчеркнуть во избежание недоразумений, что речь ниже идетне о точных вычислениях, заведомо невозможных, а лишь о путях приблизительнойоценки.
Можно на примерепоказать, что иной раз и при неблагоприятных условиях сохраняется немалодокументов из монастырского архива. Копийные книги Чудова монастыря не сохранились,архив разрознился довольно давно: документы Чудова монастыря встречаются нетолько в фондах Коллегии экономии, но и в различных коллекциях. Этосвидетельствует о том, что документы чудовского архива обращались наантикварном рынке начиная с XIX в. до наших дней.
Различные формыразрешения вопросов, связанных с освоением писцовых книг как источника иименно с определением их места в историческом исследовании, с установлениемприемов их разработки, отмечают отдельные важнейшие этапы в развитиибуржуазной историографии.
Однако особоевнимание к писцовым книгам, специальное изучение их оказались недостаточнымидля окончательной оценки нашего источника. По пятые важнейшие вопросы осталисьнеразрешенными: не разрешен вопрос о степени достоверности данных писцовыхкниг, об установлении приемов разработки писцовых книг, не разрешен и вопрос остатистическом методе. Бесспорным может считаться, что писцовые книги— источникчрезвычайной сложности и безусловно большой ценности.
Писцовые книгиискусственно вырваны из ряда других многочисленных актов московского приказногоделопроизводства;
в порыве националистическихвосторгов некоторые историки их выделяют в особый разряд творений, переросшихэпоху. Между тем длинная цепь других «книг»—дозорных, сыскных, оброчных,ясачных, даточных, отписных, отдельных, селидьбенных,
отвозных,записных, строельных, засечных, деловых, меновных, межевых книг, составляющихнеразграниченное целое с переписными и писцовыми, эта цепь через«грамоты»—межевые отдельные, ободные, сыскные и т. п.—сливается в единый общийряд источников, вышедших из московских приказных канцелярий.
Писцовые книги, в числе других свойств,— крепостные акты на сельское население Московского государства, они закрепляютуспехи наступления на этом участке; бесспорно первостепенную роль играют они ина другом участке агрессии — на участке колониальных захватов и эксплуатации. Сэтих сторон не раскрывалось, а замалчивалось содержание писцовых книг.
Слабо затронуты и богатейшие материалыпо городам: на городских переписных и писцовых книгах резче всего заметенразрыв между большими тратами сил по публикации документов и малой степеньюпоследующей разработки их.
Писцовые книги—многообещающий источник,особое внимание к нему буржуазной историографии является в этом случае хорошимпоручительством. Очередная задача—привести в движение этот важнейший фонд;писцовые книги должны быть в постоянном обороте при всех работах по Московскомугосударству, они должны быть на постоянном учете исследователя при разработкевсякого вопроса, к этому обязывает и охват писцовыми книгами всех важнейшихсторон социально-экономических взаимоотношений населения и исключительнаяполнота территориального охвата.
В связи с этимвыдвигается задача приведения их в состояние наибольшей доступности для научнойразработки и, именно, не только публикации, а критики их, анализа содержания иклассификации, т. е. задача изучения их как источника.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ1. ЗиминА.А. Хронологический перечень актов архива суздальского Спасо Ефимьевамонастыря. М., «Наука», 1970 с. 518
2. ВеселовскийС.Б. Исследования по истории класса служилых людей М., «ОГИЗ» 1977 с. 219
3. ВалкС.Н. Начальная история древнерусского акта М., 1937 «Наука» с. 412
4. КобринВ.Б. Две жалованные грамоты Чудову монастырю М., «Издательство академии наук»1962 стр. 289-322
5. ИвинаЛ.И. Копийная книга актов Симонова монастыря. М., «Наука» 1974 с. 344
6. НосовН.Е. «Новое» направление в актовом источниковедении. М., «Наука» 1970 с. 273
7. ЧерепнинЛ.В. Русские феодальные архивы М., «Наука» 1962 с. 512
8. КобринВ.Б. К вопросу о репрезентативности источников по истории феодальногоземлевладения в русском государстве XV-XVI вв. М., 1973«Наука» с.395
9. КочинГ.П. Писцовые книги в буржуазной историографии Л., 1936 «издательство академиинаук» с.21