Лекция: Ветер пустыни

Жил-был старик, кожу которого солнце пустыни сожгло дочерна,

И он говорил: молод когда был,

штормом его унесло от его каравана,

что специи вез, и он шел чрез пески и скалы, шел день и ночь,

встречая лишь маленьких ящериц и сурикатов.

И на третий день вышел он к городу сплошь из палаток,

из шелковых ярких шатров. В самый большой,

алого шелка шатер позвала его женщина.

Жажду свою он запил охлажденным шербетом,

возлежа на подушках, ее же алые губы в бровь его целовали.

Танец живота исполняли танцовщицы, лица сокрыты вуалью,

глаза словно омуты, пурпур шелков, и в перстнях золотых.

Он жадно смотрел, пока слуги еду подносили,

все, что угодно душе, – и подавали вино:

белое, как шелк, и красное, как грех.

Когда изнутри согрело вино все его члены, ударило в голову,

резко вскочил он,

встал в центре круга, и танцевал, притопывал

и кружился,

вместе плясали они, а после

выбрал красивейшую из танцовщиц, обнял в поцелуе.

Но губы вдруг ощутили иссушенный пустыней череп.

Тут оказалось, танцуют вокруг скелеты,

и он понял: тот странный город —

сплошной песок, что с тихим шорохом

пересыпается в пальцах, и вздрогнул, уткнувшись в бурнус,

и зарыдал, и больше не слышал

тех барабанов, что ритм отбивали.

Проснувшись, продолжил старик, он обнаружил,

что нет перед ним

ни яств, ни шатра, ни женщин.

Лишь синее небо и солнце, что жгло его кожу.

То было давненько.

Он выжил, и вот теперь беззубо смеялся, и говорил,

что видел потом тот город, те шатры,

они колыхались в дымке.

Спросил я, может, мираж. Он кивнул. Иль мечта?

Он снова кивнул, да, мечта, но мечта не его – пустыни.

А потом добавил,

что через год примерно, когда наживется, уйдет,

уйдет он в тот город на горизонте. Тогда-то, мол, точно

уже навсегда там останусь.