Реферат: Феноменологическая социология
Докладстудента группы СП-1-99 Каледина Олега на тему: «ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ А.ШЮЦА»
Большое воздействие на развитие ряда разделовсовременной социологии Запада оказала так называемая феноменологическаясоциология, оригинальная версия которой была разработана австрийским (до 1938г.) философом и социологом, профессором социологии нью-йоркской школысоциальных исследований АльфредомШюцем(1899-1959).
Опираясь как на учение Э. Гуссерля, так и на идеи М.Вебера, Дж. Г. Мида, А. Бергсона, У. Джеймса, Шюц в своем основном труде«Феноменология социального мира» (1932) выдвинул собственную концепциюпонимающей социологии, пытаясь решить применительно к сфере социального знанияпоставленную Гуссерлем задачу — восстановить связь абстрактных научных понятийс жизненным миром, миром повседневного знания и деятельности.
Эта новая социология оказалась, по сути дела,систематическим описанием, с точки зрения действующего индивида, структурсоциального мира, каким он является в ходе и посредством самой этойдеятельности, или, другими словами, она оказалась систематическим описаниемпознания социального мира в процессе деятельности. Подходя с этой последнейточки зрения, социологию Шюца по сраведливости можно назвать социологией познания.Шюц проводил свою позицию весьма последовательно, прослеживая процесссоциального познания от субъективно подразумеваемого смысла изолированногодействия до претендующих на объективность понятий социальных наук. Тем самымон пытался связать науку со здравым смыслом, с миром повседневного знания иопыта (некоторые из вариантов феноменологической социологии, основывающиеся наидеях Шюца, не случайно носят имя «социологии повседневности»).Выявление такой связи крайне важно, но в то же время и опасно, ибо оно лишаетнауку свойственной ей ауры объективности и исключительности и показывает, чтообыденное и научное познание социального мира в принципе неразделимы. Научноепознание тем самым релятивизируется. В обнаружении, систематическом анализе иизложении этого достаточно двусмысленного факта состоит главная заслуга Шюца вобласти теоретической социологии.
Из многочисленных философских и социологическихконцепций Шюца остановимся на трех, оказавших наибольшее влияние на позднейшееразвитие. Первая — это концепция природы объективности социального мира, вторая— концепция рациональности социального взаимодействия, третья — концепцияповседневной реальности как реальности высшего порядка.
Размышления о природе объективности социального мираШюц начинает с констатации кардинального факта несовместимости позиций, точекзрения Я и другого. Каждая индивидуальная позиция определяется тем, что Шюцименует биографической ситуацией индивида. Биографическая ситуация определяетсяобстоятельствами рождения, взросления, воспитания, разнообразными религиознымии идеологическими воздействиями и т.д. Для каждого индивида она уникальна, иименно она превращает «мир вообще», как общую для всех живущихреальность, в «мой собственный мир» каждого конкретного человека.Кроме того, биографическая ситуация создает для каждого особенную перспективувидения, где индивид оказывается как бы центром мира, «отсчитывающим»и организующим каждую интерпретацию, каждый акт понимания, исходя из иотносительно этого центра.
Вместе с тем все биографические ситуации имеют междусобой нечто общее: ведь они представляют собой продукт истории не толькоиндивидуального ознакомления с миром, но и усвоенной в ходе образования ивоспитания «всеобщей истории» предметно-смыслового освоения мира.Поэтому, как говорит Шюц, каждый из моментов моего опыта,«осажденного» в биографической ситуации, с самого начала типичен,т.е. заключается в горизонте возможных подобных этому моментов опыта. А ужеразделение индивидуального и общего, отбор типизирующих признаков, вообще видениечего-то в качестве общего, а чего-то в качестве особенного — это задача моейсобственной активности. Источником этой активности, согласно Шугну, являетсямой практический интерес и «релевантность» явления, с точки зрениямоих практических целей, которые, в свою очередь, определяются перспективоймоих отношений с миром, моей уникальной биографическойситуацией.
Таким образом, индивид видит мир частью обобщенно (потерминологии Шюца, в типических его характеристиках), частью — в егоиндивидуальных свойствах. Но в каждом случае видение в целом уникально инеповторимо и (это главное) не гарантирует надежное взаимосогласованноепротекание сложных человеческих взаимодействий.
Тем не менее, сложнейшие взаимодействия имеют место ипротекают успешно. Повседневное мышление, пишет Шюц, преодолевает различияиндивидуальных перспектив с помощью двух главных идеализации.
1. Идеализация взаимозаменяемости точек зрения: «Ясчитаю само собой разумеющимся и предполагаю, что другой считает также, что,если я поменяюсь с ним местами и его «здесь» станет моим, я буду находитьсяна том же самом расстоянии от объектов и видеть их в той же самой типичности,что и он в настоящий момент, более того, в пределах моей досягаемости будутнаходиться те же самые вещи, что у него сейчас»
2. Идеализация совпадения систем релевантности: «Дотех пор, пока не доказано обратно, я считаю само собой разумеющимся — и полагаю,что другой считает также, — что различие перспектив, порождаемые нашимиуникальными биографическими ситуациями, несущественны с точки зрения наличныхцелей любого из нас, и что он и я (т е «мы») полагаем, что отбираем иинтерпретируем потенциально и актуально общие объекты и их характеристики темже самым или, по крайней мере, «эмпирически тем же самым», т.е. темже самым с точки зрения наших практических целей способом».
Согласно Шюцу, эти две идеализации являются орудиемтипизации объектов с целью преодоления и «снятия» черт своеобразияличного опыта. Ее постоянное применение порождает такое представление об объектах,которое лишено «перспективной» природы, свойственно каждому, т.е.никому в частности. Это анонимное, ничье знание. Оно же воспринимаетсяучастниками взаимодействия как объективное, т.е независимое от меня и моегопартнера, от того, как мы по-особенному видим мир, от нашей биографическойситуации и наших практических целей.
Другими словами, в результате применения этихидеализации возникает ощущение объективности воспринимаемого иконцептируемого, общего мне и моим партнерам мира. Это и есть мир повседневнойжизни в его самых общих характеристиках, как он воспринимается в согласииподавляющим большинством социальных индивидов. Это наш привычный«социокультурный мир». По своему генезису наши представления о немимеют социально (т.е. посредством межчеловеческих взаимодействий)детерминированный характер. Но в сознании самих индивидов он выступает какобъективный, независимо от них самих существующий мир. Поэтому можно сказать,что объективность социального мира есть рефлексивный, социально организованныйфеномен.
Социальным взаимодействием, следовательно, будетявляться то взаимодействие, которое основывается на представлениях, имеющихопределенный уровень типичности. Типизируются мотивы участников, типизируются,согласно мотивам, личности участников, само взаимодействие воспринимается егоучастниками как типическое. В повседневной жизни в большинстве случаев мыимеем дело не с людьми, а с типами.
«Я предполагаю, — пишет Шюц, — что мое действие(скажем, я опускаю в почтовый ящик правильно адресованное и снабженное маркойписьмо) побудит некоего анонимного партнера (почтового служащего) совершитьтипичное действие (выемку почты) на основе типического мотива (выполнениедолжностных обязанностей). Я также предполагаю, что мое представление о типедеятельности другого в основе своей совпадает с его типологическимпредставлением о самом себе, причем в последнее включено и типическоепредставление о моем (его анонимного партнера) типичном поведении, основанномна типичных мотивах… В моем собственном типическом представлении обо мнесамом, как о клиенте почтового ведомства, я строю свои действия так, как этогоожидает типичный почтовый служащий от типичного клиента».
Чем выше степень анонимности и типичностивзаимодействий, чем более они стандартизованы, тем более согласованно,успешно, «гладко» протекает повседневная жизнь в целом.
Такой образ социального взаимодействия и социальнойжизни в целом может казаться чересчур рациональным. Но, как показывает Шюц,нормальность, правильность, разумность, предсказуемость поведения вповседневной жизни имеет мало общего с рациональностью. Классическаяхарактеристика рационального поведения дана Максом Вебером, на нее и ссылаетсяШюц: «Рациональное действие предполагает, что деятель ясно представляетцели, средства и вторичные последствия его, включая сюда рациональныепредставления о средствах для достижения цели, о соотношении избранной цели сдругими возможными результатами применения этих средств, наконец, об относительнойважности различных возможных целей».
Для того, чтобы действие отвечало критериямрациональности, Действующий должен проанализировать (а) ситуацию начала деятельности,в том числе в ее специфическом биографическом преломлении, (б) состояние дел,которое предполагается в качестве цели, в том числе место предполагаемой целив иерархии своих планов, совместимость ее с другими целями, их возможноевоздействие друг на друга (в) средства, возможности их использования, ихсовместимость с целями, их совместимость со средствами, привлекаемыми дляреализации других планов и т.д. Ясно, что действие вызовет реакцию других людей.Тогда не только эти другие должны выполнить все предписания рациональности (а,б, в), но и сам действующий должен учесть в своих расчетах все их расчеты,чтобы суметь реализовать свои цели.
Таковы явно невыполнимые — и явно невыполняемые вкаждом конкретном случае — условия рационального поведения. Тем не менееповседневная жизнь почти полностью состоит из дийствий, которые понятны,разумны, предсказуемы и в этом смысле рациональны. А это значит, чтоповседневная рациональность отличается от идеальной, логическойрациональности, как она описывалась М. Вебером и многими другими. Онаосновывается не на «исчислении» средств-целей, а на априорно данныхтипических структурах, которые не анализируются и не рассчитываются, а принятына веру. Они представляют собой нормальную объективную среду повседневнойдеятельности. Эта нормальность есть повседневный эрзац научной рациональности,хотя и слывет последней.
Повседневная реальность вообще, согласно Шюцу,является реальностью особого рода. Как это понимать? Выдвигая концепцию множественностиреальностей, Шюц опирается на идею американского философа и психолога У. Джемсао существовании многообразных миров опыта, единственным критерием реальностикоторых служит психологическая убежденность, вера в их реальное существование.Джеме говорит о мире физических объектов, мире научной теории, мире религиознойверы и т.д.
Шюц говорит об этих же явлениях, называя джемсовские«миры опыта» «конечными областями значений», которым людимогут приписывать свойство реальности. «Мы называем конечной областьюзначений, — пишет Шюц, — некоторую совокупность данных нашего опыта, если всеони демонстрируют определенный когнитивный стиль и являются — по отношению кэтому стилю — в себе непротиворечивыми и совместимыми друг с другом». Этиконечные области значений: мир научного теоретизирования и т.д.
К понятию когнитивного стиля, конституирующего тот илииной «мир», относятся следующие характеристики:
(а) особая форма активности сознания (напряженноебодрствование, спокойствие созерцания, пассивность во сне и т.д.);
(б) преобладающая форма деятельности (физическаяработа, деятельность мышления, эмоциональная активность, работа воображения);
(в) специфическая форма личностной вовлеченности(участвует в данной сфере человек как целостная личность или фрагментарно);
(г) особенная форма социальности (спецификапереживания другого или других, специфика протекания взаимодействий);
(д) своеобразие переживания времени.
Следуя этим пунктам, Шюц выделяет специфику каждой изсфер реальности, т.е. конечных областей значений. Конечны эти области в томсмысле, что между ними нет прямого перехода, прямой коммуникации, переход изодной в другую предполагает скачок, перерыв постепенности и своеобразноешоковое переживание.
Возьмем повседневность как особую сферу реальности.Для нее характерно:
(а) бодрствующее напряженное внимание к жизни какформа активности сознания;
(б) в качестве преобладающей формы деятельности —выдвижение проектов и их реализация, вносящая изменения в окружающий мир, Шюцквалифицирует ее как трудовую деятельность и говорит, что она играет важнейшуюроль в конституировании повседневности;
(в) трудящееся Я выступает как целостная, нефрагментированнаяличность в единстве всех ее способностей;
(г) как особенная форма социальности выступаеттипизированный мир социального действия и взаимодействия;
(д) как своеобразная временная перспектива —социального организованное и объективированное стандартное время, или трудовоевремя, или время трудовых ритмов. -— Можно подвести итог, дав общее определениеповседневности, как она понимается Шюцем. Повседневность — это сферачеловеческого опыта, характеризующаяся особой формой восприятия и переживания мира,возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее характернонапряженно-бодрствующее состояние сознания, целостность личностного участия вмире, представляющим собой совокупность не вызывающих сомнения в объективностисвоего существования форм объектов, явлений, личностей и социальныхвзаимодействий.
Для того, чтобы лучше понять специфику повседневности,взглянем через эти же «очки» на любую другую из конечных областейзначений, например на мир фантазии. Сюда может быть отнесено многое: и простое«фантазирование», и измышленная реальность литературногопроизведения, и мир волшебной сказки, мифа и т.д.
Все они по всем параметрам отличаются от мираповседневности. В них превалирует совсем иная форма деятельности — не труд,мотивируемый окружающим миром и воздействующий на его объекты. Напряженно-бодрствующаяустановка сознания заменена созерцательной, воображающей. Человеческое Я нереализуется в этом мире полностью, практически-деятельная его сторона остаетсяне участвующей. Качество социальности этого мира снижается: в предельномслучае коммуникация и понимание продуктов фантазии вообще невозможно. Наконец,здесь совсем иная временная перспектива: фантастика не живет в трудовомвремени, хотя и может быть локализована в личностном и социо-историческомвремени.
Мы не будем вдаваться в детали; важно, что буквальновсе характеристики мира фантазии обнаруживают дефицит каких-то качеств, свойственныхмиру повседневности: внимания к жизни, деятельности, личностности,социальности. Отсюда можно сделать вывод, что мир фантазии представляет собойкакую-то трансформацию мира повседневности, а не независимую по отношению к нейи равноправную с ней реальность. То же самое можно сказать и в отношении других«конечных сфер»: мира душевной болезни, мира игры, мира научнойтеории. Анализ показывает, что, являясь одной из сфер реальности, одной изконечных областей, повседневность первична по отношению к другим сферам. Шюцговорит поэтому о реальности повседневной жизни как верховной реальности, поотношению к которой прочие являются квазиреальностями.
В заключение рассмотрим, как понимает Шюц такую важнуюдля нас сферу, как научное теоретизирование в его взаимоотношениях сповседневной жизнью.
Здесь исследователь также сталкивается с рядом«дефицитов». Прежде всего, конечно, дефицит деятельности. Теоретикименно в своей роли теоретика не испытывает воздействий внешнего мира и сам нанего не воздействует. Его установка чисто созерцательная. Конечно, правильноговорят, что нет ничего более практичного, чем хорошая теория. Но вопросприменения теории — это вопрос, относящийся к компетенции либо самоготеоретика, либо других людей уже в другой сфере — в сфере повседневных целей,задач, проектов.
Кроме того, дефицит личности. Физическая и социальнаяличность теоретика практически выключены, когда он занимается теоретизированием.Он в это время и везде, и нигде, его личная перспектива отсутствует. Егоконкретное физическое местоположение, физическая конституция, пол, возраст,социальное положение, воспитание, характер, религия, идеология, национальность— все это не имеет отношения к решаемой научной проблеме.
При этом складывается своеобразная временная форма.Как для теоретика не существует «здесь», так не существует и«сейчас». Если проблема должна быть решена «сейчас» (ибо заэто, скажем, будет присуждено профессорское звание), то тем самым она изымаетсяиз контекста теоретизирования и помещается в контекст повседневности, а ученыйоказывается выступающим в роли повседневного деятеля. В теоретическом жеконтексте проблема стоит вне времени (и пространства) — сама она и ее решениедействительны для любого времени (и места). Именно эта его вневременностьпридает научному теоретизированию свойство обратимости, в отличие отнеобратимости продуктов деятельности в повседневной жизни.
Однако в отличие, например, от области фантазии сферанаучного теоретизирования определенным образом социально структурирована.Проблема, над которой работает теоретик, определяет систему его релевантности,диктует, какие разделы знания являются более, какие менее важными. Здесьсуществуют типические проблемы и типические решения. Существует социальноераспределение знания — имеются эксперты в определенных областях. Научнаятерминология (понятия-типы) выполняет функции коммуникативного посредника вмире научного теоретизирования.
Имеется, следовательно, определенное сходство вструктурной организации мира повседневности и мира научного теоретизирования.Но за этим сходством — фундаментальное различие, состоящее в том, что, говорясловами Шюца, «теоретизирующее Я одиноко, у него нет социальногоокружения, оно стоит вне социальных связей». Отсюда следует важнейшаяпроблема: «Как одинокое теоретизирующее Я находит доступ к миру трудовойдеятельности (т.е. к миру повседневности — Л.И.) и делает его объектомтеоретического созерцания?» .
Нужно сказать, что сам Шюц удовлетворительного ответана этот вопрос не дал, он сам не нашел решения сформулированного им парадокса.Его предложения в области теории социальных наук не выходят далеко за рамкитрадиционного натуралистического подхода. Исключение представляют двасоображения. Первое: предложение рассматривать научные понятия как «типывторого порядка», т.е. как типы повседневных типов. Второе: включение вчисло требований к научной теории так называемого постулата субъективнойинтерпретации, состоящего в том, что «все научные объяснения социальногомира… должны соотноситься с субъективными значениями действий человеческихиндивидов, из которых и складывается социальная реальность». Этотребование напоминает идею субъективной адекватности, характерную дляметодологии У. Томаса. Важное само по себе, оно, тем не менее, не сталометодологическим нововведением.
Формулируя же различия между собственно феноменологиейи социологией, Шюц акцентировал внимание на том, что «феноменологу… нет деладо самих объектов. Его интересуют их значения, конституированные деятельностьюнашего разума».
В итоге для феноменолога, в отличие от социолога,данные опыта представляет собой самоданность объекта в опыте феноменолога.Социолог же черпает данные из иных источников, нежели его собственный интуитивныйопыт.
Анализ свойств обыденного мышления и деятельностиявился, пожалуй, самым значительным достижением феноменологически ориентированнойсоциологии Шюца. Он показал и доказал, что наиболее полно и последовательночеловеческая субъективность реализуется в мире повседневности. Повседневность- одна из сфер человеческого опыта, характеризующаяся особой формой восприятияи осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности.
Социология Шюца не только существенно разнообразиласпектр наличных версий социологического теоретизирования на Западе, но исумела явно обозначить принципиально нетрадиционные исследовательские горизонты.
Развитие феноменологической социологии после Шюцаознаменовалось огромным количеством работ его учеников и последователей,носящих в основном либо популиризаторский, либо эпигонский характер. Важнымдостижением, однако, стала разработка концепции так называемой этнометодологии.
Использованная литература:
1. Очерки по истории теоретическойсоциологии ХХ столетия (от М.Вебера к Ю.Хабермасу, от Г.Зимеля кпостмодернизму)/ Ю.Н.Давыдов, А.Б.Гофман, А.Д.Ковалев и др. – М.: Наука, 1994. –380 с.
2. История социологии: Учеб.пособие/А.Н.Еслуков, Г.Н.Соколова, Т.Г.Румянцева, А.А.Грицанов; под общ. Ред. А.Н.Еслуковаи др. – 2-е изд., перераб. И доп. _ Мн.: Выш. шк., 1997. – 381 с.