Реферат: Макс Шелер "Ordo Amoris"

Макс Шелер

Ordo Amoris

ПЛАН

1. НОРМАТИВНОЕ И ДЕСКРИПТИВНОЕ ЗНАЧЕНИЕ «ORDO AMORIS»

3

2. ОКРУЖАЮЩИЙ МИР, СУДЬБА, «НДИВИДУАЛЬНОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ» И ORDO AMORIS

4

3. ФОРМА ORDO AMORIS

10

1. НОРМАТИВНОЕ И ДЕСКРИПТИВНОЕ ЗНАЧЕНИЕ «ORDO AMORIS»

Я пребываю в неизмеримом мире чувственных и духовных объек­тов,которые приводят в непрестанное движение мое сердце и страсти. Я знаю, что отэтого движения моего сердца, от его иг­ры. Зависят и предметы, входящие в моевоспринимающее и мыс­лительное познание, как и все то, что я волю, избираю,делаю, совершаю, исполняю. Отсюда для меня следует, что всякого родаправильность или ложность и извращенность моего образа жизни будет определятьсятем, имеется ли объективно правильный по­рядокэтих движений моей любви и ненависти, расположения и нерасположения, всех моихинтересов к вещам этого мира и могу ли я запечатлеть в своей душе этот ordo amoris.

Исследуюли я индивида, историческую эпоху, семью, народ, на­цию или любые иныесоциоисторические единства на предмет их интимнейшей сущности, — самым глубокимобразом я познаю и пойму ее тогда, когда познаю всегда неким образомрасчлененную систему ее фактических ценностных оценок и ценностных пред­почтений.Эту систему я называю этосом этого субъекта. А под­линная сердцевина этогоэтоса — это порядок любви и ненавис­ти,форма строения этих господствующих и преобладающих страстей, прежде всего — втом слое, который стал образцом. Мировоззрением,поступками и действиями субъекта всегда пра­вит также и эта система.

Итак,понятие «ordo amoris» имеет двазначения: нормативное и значениетолько фактическое, дескриптивное.Нормативно его значение не в том смысле, что сам этот порядок есть совокупностьнорм. Тогда он мог бы быть положен лишь посредством некоторо­го воления, — будьто веление человека или Бога, — но не мог бы познаваться очевидным образом. Ноэто познание существует — познаниесубординации всего, что в вещах может быть достой­нымлюбви, сообразно внутренней, присущей ему ценности. Это познание —центральная проблема всякой этики. Любить же вещи по возможности так, как любитих Бог, и разумно сопереживать в своем акте любви встречу-совпадениебожественного и человеческо­го акта в одной и той же точке мира ценностей — этовысшее, на что был бы способен человек. Итак,  объективно правильный ordo amorisстановится нормой, только если он, будучи познан, сопрягается с волением человека и требуется от неговолением. Но и в дескриптив­ном значении понятие ordo amoris имеетфундаментальную цен­ность. Ибо здесь оно есть средство обнаружить запервоначально вводящими в заблуждение фактами морально релевантных чело­веческихдействий, выразительных проявлений, велений, нравов, обычаев, творений духапростейшую структуру самых элемен­тарныхцелей целесообразно действующего ядра личности — об­наружить как бы основнуюнравственную формулу, в соответствии с которой морально существует и живет этотсубъект… Итак, все то в человеке или группе, что мы познаем как моральноважное, непременно должно быть —сколько бы ни понадобилось опосредований —сведено к особого рода строению его актов и потенций любви и ненависти: кгосподствующему над ними, выражающему­ся во всех движениях ordo amoris.

2. ОКРУЖАЮЩИЙ МИР, СУДЬБА,«ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ» И ORDO AMORIS

Кто узнал ordo amorisчеловека, тот узнал и его самого.Для человека как моральногосубъекта ordo amoris — то же самое, что формула кристалла для кристалла. Ктознает ordo amoris че­ловека, тот прозревает его так глубоко, как тольковозможно, тот за всем эмпирическим многообразием и сложностью видит всегдапростые основные черты его душевногосклада, который куда более заслуживает называться сердцевиной челове­ка каксущества духовного, чем познание и ведение. Кто знает ordo amoris, тот владеетдуховной схемой, тем первоистоком, ко­торый тайно питает все, исходящее отэтого человека; более того:

онзнает, чем изначально определяется то, что постоянно готово обступить человека— в пространстве его мораль­нымокружающим миром, во времени — его судьбой,т.е. сово­купностью могущего состояться с ним и только с ним. Ведь даже независимым от человека, встречающимся емувоздействиям при­роды значение раздражителя, имеющего некий вид и величину, не придается без участия его ordoamoris.

Человекперемещается словно в раковине, образованной всякий раз особенной субординацией самых простых, еще неоформлен­ных как вещи и блага ценностейи ценностных качеств. Эту раковину он повсюду носит за собой; и ему неизбавиться от нее, как бы быстро он ни бежал. Через окна этой раковины он восп­ринимаетмир и себя самого — не более того ине иное, чем то, что показывают ему вмире и в нем самом эти окна, сообразно их положению, величине, окраске. Ибоструктура окружающего ми­ра каждого человека, будучи в своем совокупномсодержании расчленена, в конечном счете, в соответствии со своей ценностной структурой, не перемещается ине меняется, когда человек пе­ремещается в пространстве. Она только наполняетсявсякий раз новыми определенными отдельными вещами, — но так, что и этонаполнение происходит согласно закону образования, предписан­ному ценностнойструктурой среды. Вещные блага, подле которых человек ведет свою жизнь,практические вещи: сопротивления волению и действованию, к которым он прилагаетсвое воление, — также и они [суть нечто такое, что] всегда уже прошло и как быпросеялось через особый механизм отбора егоordo amoris. He те же самые люди и вещи, но как бы тот же самый вид [их] — иэти «виды», которые в любом случае являются видами ценност­ей, всюду притягивают его — по определенным постоянным пра­вилампредпочтения (или небрежения) одного перед другим — или же отталкивают его,куда бы он ни попал. Эти притяжения и отталкивания (как тяга и толчки,исходящие от вещей, — а не от Я, в отличие от так называемого активноговнимания, — они ощущаются и даже подвергаются повторному упорядочению иограничению, согласно потенциально действующим установкам инте­реса и любви,переживаемым как готовность к соприкосновению) определяют не только то, что он замечает, на что он обращаетвнимание — и что оставляет незамеченным и чему внимания не придает, — но уже иматериал того, что возможно заметитьи принять во внимание. Как бы самым изначальным, предшествую­щим единствувосприятия трубным звуком ценностного сигнала, который возвещает: «туг что-тослучилось!», — сигналом, исходя­щим в переживании от вещей, а не от нас, — действительные ве­щи обыкновенно уведомляют осебе на пороге нашего окружаю­щего мира и затем, приходя из далей необъятногомира, вступают в. окружающий мир как его члены. Именно в тех случаях, когда мы не следуем тяге вещей, когда нам неудается как-либо воспри­нять похождения этой тяги, ибо уже на этой ступени еевоздей­ствия мы оказываем ей волевое сопротивление, или же когда бо­лее сильнаятяга душит более слабую уже в зародыше, тогда с полной ясностью выступает этоявление «уведомления».

Но в этом притяжении и отталкивании присутствует определен­ныйordo amoris[данного] человека,и его особый рельеф. И подобно тому, как структураокружающего мира не меняется вместе с его фактическими изменениями, так иструктура челове­ческой судьбы мало меняется с появлением того нового, что вно­ситв нее человек своей жизнью, волением, действием и творчест­вом. Не меняет ее ито новое, что ему встречается: судьба иок­ружающий мир покоятся на одних итех же факторах ordo amoris человека и различаются только во временном ипростра­нственном измерениях. Их закономерный способ образования, ис­следованиекоторых относится к важнейшим проблемам углублен­ного изучения моральногосущества "человек",следуютordo amoris всегда и повсюду.

Нижестанет ясно, что дает для понимания, людских судеб учение о смущениях ordoamoris. Здесь же следует лишь сказать о том, что мы только и вправе называтьсвоей судьбой. Конечно [мы не можемназывать судьбой] все происходящее вокруг нас ив нассамих, известное нам как нами же свободно водимое или порож­даемое. Но[судьба], разумеется, также и не и все то, что касает­ся нас чисто внешнимобразом. Ведь и многое из [этого внешне­го] мы воспринимаем как слишком случайное,чтобы считать его своей судьбой. От судьбы мы требуем, чтобы она, правда,подсте­регала нас, чтобы [свершалась] помимо нашей воли и по большей частинепредвиденно, но при этом была чем-то иным, нежели ря­дом следующих каузальнойнеобходимости обстоятельств и дей­ствий. А именно: [судьбе следует быть] единством сквозного смысла,представляющимся нам как индивидуальнаясущностная. взаимнопринадлежность человеческого характера и того, чтопроисходит вокруг него и в него проникает. Итак: обозревая всю нашу жизнь илидлинный ряд лет и событий, мы, быть мо­жет, и воспринимаем каждое из этихсобытий как совершенно случайное, но связь их — сколь бы непредвиденна ни былакаж­дая часть целого до своего появления — отражает именно то, что мы должнырассматривать также и как сердцевину соответствую­щей личности: это исоставляет особенность судьбы. Этонекое совершенно независимое от воления, намерения, желания, но так­же и отслучайных объективно реальных событий и сопряжении и взаимодействий одного сдругим взаимосогласованного мира и че­ловека,обнаруживающее себя для нас в этом единстве смысла протекания некой жизни. Ибонасколько несомненно, что в содер­жание судьбы входит то, что «происходит» счеловеком и находится, таким образом, по ту сторону его воли и намерения, — на­столькоже несомненно, что в ее содержание входит лишь то, что, если оно «происходит» скем-то, могло произойти только именно с этимединственным моральным субъектом. Итак, лишь то, что находится впространстве известных характерологически четко очерченных возможностейпереживания мира, — а даже при постоянстве внешних событий такие пространствавозможностей варьируются у разных людей и народов — и то из реально проис­ходящего,что проявляется как наполнение этих пространств, по праву может называться«судьбой» человека. И как раз в этом бо­лее точном смысле слова способобразования фактического ordo amoris человека — то есть способ его образованияпо вполне оп­ределенным правилам постепенной функционализации первичных ценностных объектов его любви в раннемдетстве — есть то, что содержательно управляет течением его судьбы. Получивпредварительную ясность относительно того, что мы должны понимать под ordoamoris в очевидном, нормативном и чисто дескриптивном смысле, надо такжесказать, что следует по­нимать под неким данным беспорядком правильного ordo amoris, какие есть виды беспорядка  и что следуетподразумевать под процессом, приводящим от некоего упорядоченного совокупногосостояния к состоянию неупорядоченному, то есть иод понятием смятения ordo amoris. Наконец, следуетпоставить вопрос о том, какова ди­намика таких смятений и каким образом можноповлиять на раз­решение тех основных форм и видов смятений, которые предстоитописать, то есть, как может состояться восстановление(но воз­можности) правильного ordo amoris в субъекте? Естественным об­разом,ответ на этот последний вопрос, относящийся к еще не очень ясно познанным и неочень четко очерченным в их своеоб­разии областям педагогики' и терапевтическойтехники целения человека, будет зависеть, во-первых, от идеала спасения,вытекающего из внятного и общезначимого ordo amoris и одновременно изиндивидуального предназначения к спасению соответствующего особого субъекта, а во-вторых, — от уже познанной психодинамикисмятений. Однако вопросы прояснения понятий мы не отделяем здесь от ис­следованиясамого предмета. Но прежде чем начинать его, мы хо­тим еще сказать, в какомсмысле речь пойдет об индивидуальномпредназначении  в его отношении ксреде и судьбе. Подобно тому, как идея правильного и истинного ordo amoris естьдля нас идея строго объективного и независимого от человека царства, гдеупорядочено достойное во всех вещах любви нечто такое, что мы способны лишьпознавать, но не «полагать», тво­рить, создавать, и подобно тому, как«индивидуальное предназна­чение» некоего духовного субъекта, единичного иликоллективно­го, в силу своего особого ценностного содержания, хотя и имеет ввиду этот субъект — и только его, но одновременно оно есть неч­то не менее объективное, нечто такое, что нельзя полагать,но должно лишь познавать. В этом«предназначении» выражается то, какое место в плане спасения мира принадлежитименно это­му субъекту, а тем самым выражается и его особая задача, его«призвание» в старом этимологическом смысле слова. Субъект мо­жет заблуждатьсяотносительно этого плана, может к тому же (свободно) совершить здесь промашку —но может также познать его и осуществить. Если мы попытаемся моральноисчерпываю­щим образом как-то оценить и измерить субъект, нам придетсяпостоянно учитывать, наряду с общезначимыми масштабами, идею егоиндивидуального предназначения, относящуюся именно к нему, а не к нам или к какому-то иному субъекту. Как и по­средствомчего мы можем постичь это предназначение, созерцая жизненные выражения данногосубъекта и выделяя самые цен­тральные интенции его внутреннейнастроенности  из их эмпирическогоосуществления (остающегося всегда только фрагментарным), создавая [тем самым]общую картину, — это я попытался показать в другом месте.

Дажев случае самого полного мыслимого совершенства (именно в этом случае!)нравственный космос по существу своему, хотя и являет себя в рамках общезначимообъективно благого, но все-та­ки — в некой никогда не могущей быть завершеннойполноте ин­дивидуальных и уникальныхобразований ценности, личности и благ, а одновременно — в ряду историческивсегда уникальных моментов бытия-деяния-твореиия, каждое из которых следует сво­ему«велению дня», «велению часа». А потому не это несходство форм, но, напротив,однообразие окончательных масштабов было бы для людей, народов, наций, всякогорода союзов чем-то нравственно долженствующим-не-быть. Лишь в рамках общезначимо­го предназначениячеловека вообще (и уж конечно разумного ду­ховного существа) должны найти своеместо и все индивидуаль­ные предназначения. Индивидуальное предназначение такжеи по­тому не «субъективно», что могло бы быть познано и осуществле­но лишь тем,для кого оно существует. Напротив, весьма вероятно, что некто иной, например,более адекватно познает мое инди­видуальное предназначение, чем я сам; можетбыть и так, что в его осуществлении некто иной оказывает мне большую помощь.Существовать  в форме совместной жизни, [сов­местного} действования, верования, надежды, образования, бытьи быть ценными друг для друга — ведьэто же часть общезначи­мого предназначения всякого конечного духовного существа: то есть посколькуиндивидуальное предназначение тоже имеет сущностную природу (всякий [человек] иесть для себя самого тот особый случай, который позволяет ему постичь, чтотаковое пред­назначение есть у каждого), каждый также со-ответственен за то, чтобы каждый понимал и осуществлял своеиндивидуальное предназначение. Итак, идея индивидуального предназначения от­нюдьне исключает, а, напротив, включает в себя взаимную солидарность ответственности в вине и заслугах со стороны мо­ральныхсубъектов.

Нестоит и говорить, что вся действительная жизнь человека мо­жет отклоняться отего индивидуального предназначения, как и от общезначимых норм. Здесь для насважно то, что его индивиду­альное предназначение может находиться отчасти вотношении соответствия, а отчасти — вотношении противоречия (при­чем вкакой угодно степени) и со структурой его окружающего мира, и с его судьбой —хотя и структура окружающего мира, и судьба сами суть уже нечто совершенноиное, чем то, что чисто фактически затрагивает его и действует на него извне.Итак, прежде всего судьба отнюдь не естьиндивидуальное предназначе­ние человека. Только противоположное утверждениеследовало бы называть фатализмом, ноникак не признание самого факта судьбы. Лишь покуда судьбу овеществляли, или же сводили и судьбу и предназначение человека кпредвечному выбору самого Бога,лишьдо тех пор последнее было справедливо. Однако теперь структура окружающего мираи судь­ба (в определенном выше смысле) — это нечто ставшее естест­венным ипринципиально понятным, то есть не просто нечто слу­чайным образомдействительное и действенное. Правда, судьба не может быть свободно избрана,как предполагают некоторые край­ние индетерминисты, не понимающие ни сущностиее, ни [сочета­ния] в нас самих уровней свободы и несвободы. Уже сферы выбо­ра— или то, между чем может выбирать акт выбора, — опреде­лены судьбой, но судьбане определена выбором. Однако же произрастаетсудьба из жизни самого человека илинарода, из жизни, все более и более наполняющейся содержанием и всякий развновь функционализирующей предшествующее по времени содержание;по большей части судьба образуется в жизни индивида, вовсяком случае, вида. То же самое относится и к структурам среды. Если судьба,как и структура среды и не избирается свободно, тем не менее, человек все-такиможет совершенно по-разному личносвободно относиться к ней. Он может быть всецело в ее власти, вообще непостигая ее как судьбу (словно рыба в аквариуме); но он может, постигая ее,встать над ней. Он может, далее,отдаться на волю рока или оказывать ему сопротивление. Мы еще увидим, что впринципе он способен даже вовлечь в себя или же переме­нить и структуру своегоокружающего мира (а не только содержа­ния мира, всегда случайные), как и своюсудьбу, сколь бы совер­шенными они не были. Конечно, эта его способностьотлична от свободных актов выбора, совершающихся в границах его структу­ры, егосреды и его судьбы и не могущих выйти за эти пределы, ибо акты и способы поведения[здесь] сущностно отличны от тех, посредством которых он совершает такназываемый «свободный выбор». Но еще важнее другое: он не способен сделать этов оди­ночку, ему всегда нужна помощь и содействие существ, находя­щихся вне егосудьбы и вне структуры его среды. А потому и че­ловечество как целое, иотдельный человек или коллектив, коль скоро судьба их — противодействовать дажеобщезначимому пред­назначению человека, способны на такое лишь посред­ствомБога.

Судьбаи структура среды (далее это будет видно еще лучше) вы­растают изцелесообразных (не активных, свободно осознанных актов суждения, выбора,предпочтения, но автоматических, хотя и отклоняемых с посторонней помощью)процессов психовитального субъекта в человеке. Напротив, индивидуальное предназна­чение есть сама по себе вневременная ценностная сущность в формеличности. И поскольку оно необразовывается и не пола­гается посредством духа в человеке, но толькопознается и лишь постепенно, шаг за шагом как бы раскрывается во всей своейполноте в личном опыте жизни и действования, то и существует оно лишь длядуховной личности в нас самих. Итак, индивидуальное предназначение есть предметинтуитивно­го постижения — в то времякак судьба есть нечто та­кое, что следует только констатировать: некая фактичность,сама по себе слепая к ценностям. Этоопять-таки некоторая разновидность любви,которая должна предшествовать познанию индивидуального предназначения: это — принципиально отличное от всякоготак называемого себя­любия  подлинное само-любие, или лю­бовь ксвоему собственному спасению. При себялюбии все, в том числе и себя самих, мывидим ннтенционально лишь посредством «собственного» ока и одновременносоотносим все данное, то есть  себясамих, с состояниями собственных чувств, так что у нас нет обособленного,ясного осознания этого со­отнесения как такового. Поэтому, застряв на этом, мыможем да­же наши высшие духовные потенции, дарования, силы, даже высший субъектнашего предназначения сделать рабами нашего тела и его состояний. Мы не«спекулируем своими талантами» — мы ими разбрасываемся. При себялюбии мы все, азначит, и себя самих воспринимаем, запутавшись в пестром покрове иллюзий,сотканном из тупости, тщеславия, честолюбия, гордости. Совсем иначе делообстоит в случае подлинного само-любия. Здесь наше духовное око и егоинтенциональное излучение ориентированы на надмирный духовный центр. Мы зримсебя «словно бы» оком са­мого Бога — то есть, во-первых, вполне предметно, аво-вторых, в полной мере как члены целого универсума. Мы, пожалуй, еще любимсебя [при этом], но только как таких, какими мы были бы пред неким всевидящимоком, и лишь постольку, поскольку мы смогли бы выдержать этот взгляд. Все жеостальное в нас са­мих мы ненавидим — и тем сильнее, чем больше наш дух прони­каетв наш божественный образ, чем величественней он возраста­ет пред нами и, сдругой стороны, чем более он уклоняется от то­го образа, который мыобнаруживаем в себе самих вне божест­венного состава. Самообразующие, ваяющиемолоты самоисправ­ления, самовоспитания, раскаяния, умерщвления обрушиваются навсе части [нашего существа], которые выходят за пределы это­го образа нас самихпред Богом и в Боге.

Конечно,виды данности особенной материи,своеобразного со­держания индивидуального предназначения, раскрывающегося длянас лишь благодаря актам самопознания в сократовском смыс­ле, — это отдельнаятема. Позитивного, четко обозначенного об­раза этого предназначения несуществует,— не говоря уже о ка­ком-то законе, который можно было бысформулировать. Мы чувствуем, где и когда от него уклоняемся, где и когда, говоря словами гете, поддаемся «ложным тенденциям», и только в этом всеснова повторяющемся ощущении, как бы в разграничительных линиях его отдельныхмоментов, сопряженных в некое целое, в некий облик личности, на поверхность выступает образ нашегопредназначения. Однако именно в этом обстоятельстве (которое, конечно, мешаетдать образу словесное выражение) заключена для нас в высшей степени позитивная,движущая сила этого обра­за. Ведь ясно: то, что всегда с нами и всегда тайно нанас дей­ствует, что всегда руководствует и ведет, никогда при этом непринуждая, не может восприниматься как обособленное содержа­ние сознания (такоесодержание — это всегда только «процесс», в нас он прекращается и в нас жевновь возникает). Ведь очевидно же, что вечная мудрость, которая, такимобразом, говорит и ру­ководствует в нас, негромка и не отдает приказаний, этомудрость тишайшая и только предостерегающая — которая, однако же, звучит темгромче, чем больше поступают вопрекией. Словно ме­тодом так называемой негативной теологии (если понимать егоправильно, то есть так, что отрицания не определяют «что» иско­мого предмета иотнюдь не исчерпывают его значения, но только должны путем последовательныхубавлений сделать его совершен­но зримым во всей его полноте) — вот такработает самопозна­ние нашего индивидуального предназначения. И именно поэтомутехнически наилучшим образом осуществить свое предназначение позволяет нестолько позитивное формообразование, сколько — пусть даже опосредованное —вытеснение, умерщвление, «целе­ние» «ложных тенденций» (или всего того, противчего как бы за­являют протест ощущаемые [нами] моменты соответствия, либо жемоменты противоречия образа предназначения нашему эмпи­рически наблюдаемому Я.Об этой технике подробнее бу­дет сказано ниже.

Скольотличны судьба и среда от индивидуального предназначе­ния, показывает и тотфакт, что возможно трагическое отноше­ние противоречиямежду ними и явно выраженное осознание этого со стороны субъекта. Ибо не там,где лишь случайная дей­ствительность человека, народа и т.д. противныпредназначению, но там, где предназначение и судьба сами находятся в войне другс другом, где саморазвившееся пространство более отдаленных жизненныхвозможностей как бы оказывается непригодным для познанного предназначения, —там это противоречие становится трагическимв самом подлинном смысле слова. Где мы видим людей и даже народы, которых самаих судьба принуждает дей­ствовать противно их предназначению, где мы видимлюдей, не «подходящих» не только к содержанию, но к структуре своей среды — что, в принципе, вынуждает их к отбору все новых и новыханалогичных по структуре сред, — именно там и существу­ет это трагическоеотношение. Насколько могут быть разрешены эти дисгармонии — это задача последующегорассмотрения, пред­метом которого будет разложение в нас специфических,определя­ющих судьбу сил вообще.

Однакотеперь давайте обратимся к более подробному исследова­нию формы правильного ordo amoris, а затем к тому, как овладе­вает им —или же обнаруживает свою с ним соотнесенность — человеческий дух. Ведь только втом случае, если мы сформируем отчетливые и ясные идеи этого, мы сможем (что иявляется глав­ной темой данной работы) упорядочить соответственно определен­нымосновным типам смятения ordo amoris и объяснить их проис­хождение.                        .       .        -

В другом месте мы подробно говорили о сущности любви в самомформальной смысле слова, отвлекаясь от психологических и орга­низационныхособенностей и сопутствующих явлении, отличаю­щих или унижающих любовь,носителем которой является чело­век. Тогда у нас еще оставалось то сущностноеопределение, что любовь есть тенденция или, соответственно, уже акт, которыйпытается направить — и направляет там, где не возникает по­мех, — каждую вещь всторону свойственного ей ценностного со­вершенства. Таким образом, мыопределяем как сущность любви акцию воздвижения и построения в мире и над миром. Любовь человека является толькоособой разновидностью и даже частной функцией этой универсальной, действующейво всем и на всем си­лы. Притом любовь для нас всегда была в динамическомотноше­нии становлением, ростом, разбуханием вещей в направлении первообраза,каковым первообразом полагают они Бога. Итак, каждая фаза этого внутреннегоприращения ценности вещей, тво­римых любовью, всегда есть также и станция скольбы то ни бы­ло удаленная, опосредованная станция на пути мира к Богу. Вся­каялюбовь есть еще не завершенная, нередко замирающая или увлекающая, словно быделающая привал на своем пути любовь к Богу. Любит ли человек некую вещь, некуюценность, как, например, ценность познания, любит ли он природу в том или иномее образе, любит ли он человека как друга или же как еще что-то — это всегдаозначает, что в своем личностном центре он высту­пил за пределы себя кактелесного единства и что он сопричастен акции чуждого предмета, сопричастен,благодаря ей, этой тенден­ции чуждого предмета утверждать собственноесовершенство, со­действовать ей, поощрять ее, благословлять ее.

Поэтомулюбовь была для нас всегда одновременно и тем изна­чальным актом, посредствомкоторого сущее, не прекращая быть данным ограниченным сущим, покидает себясамое, дабы так участвовать в ином сущем, чтобы оба они ка­ким-то образомвсе-таки не становились реальными частями друг друга. Бытнйственное отношение,которое мы называем «познани­ем», всегда предполагает, таким образом, этотизначальный акт:акт ухода от себя и своихсостояний, своих собственных «содер­жаний сознания», трансцендирования их, чтобы по возможности вступить вконтакт-переживание с миром. То же, что мы называ­ем «реальным»,действительным, прежде всего предполагает акт реализующего ведения некоторогосубъекта, а данный акт веле­ния — предшествующую ему, дающую ему направление исодер­жание любовь. Итак, любовьвсегда пробуждает к поз­нанию и волению,более того, любовь — матерь самого духа и разума. Но это Единое, что участвуеттаким образом во всем, без чьего воления ничто реальное не может быть реальными через что ипосредством чего неким образом(духовно) участвуют друг в друге и солидарны друг с другом все вещи, то Единое,что создало их и к чему они совокупно друг с другом устремляются в сообраз­ныхи предписанных им границах, — это Единое есть вселюбящий, а потому также ивсепознающий и всеволящий Бог — лич­ностныйцентр мира как Космоса и целого. Цели и сущностные идеи всех вещей вечнопредлюбимы, предмыслимы в нем.

Итак,ordo amoris есть сердцевина миропорядка как порядка бо­жьего. В этоммиропорядке находится и человек. Он находится в нем как достойнейший служения исвободнейший слуга божий, и лишь как таковой может он также называться и.господином тво­рения. Лишь та частьordo amoris, которая принадлежит ему, свойственна ему, должна быть здесьпринята в расчет.

Полнота,ступенчатость, дифференциация, сила его любви устанавливает пределы полноты,функциональной специ­фикации, силы его возможного духа и возможной для негошироты контакта с универсумом. Ему сущностно доступна лишь часть всего, чтоможет быть любимо, чьи сущности априорно устанав­ливают пределы доступных егопостигающей способности факти­ческих благ. Эта часть определяется ценностнымикачествами и ценностными модальностями, которые человек вообще можетпостигнуть, в том числе и в каких-либо вещах. Не те вещи и свойства их, которые способен познать человек,определяют и ог­раничивают его целостный мир, но именно егоценностно-сущностный мир устанавливает пределы и определяет доступное егопознанию бытие и, словно остров, поднимает его из мира бытия. Чем плениласьдуша его, там всякий раз и оказывается для него «сердцевина» так называемой«сущности» вещей. И всякий раз бу­дет для него «мнимым» и «производным» то, чтоотдаляется от этого предмета. Его фактические правила предпочте­ния однихценностей и небрежения другими, определяет также структуру и содержание егомировоззрения, познания мира, мыш­ления о мире, а к тому же его волю ксамоотдаче вещам или к господству над ними. Это имеет силу для индивидов и рас,наций, культурных кругов, народов и семей, партий, классов, каст, со­словий.Внутри общезначимого человеческого порядка ценностей каждой особой формечеловечности предназначены определенные качественные сферы ценностей, и толькоих гармония, их смыка­ние в строении общей мировой культуры способно изобразитьвсе величие и широту человеческой души.

Дажеесли с точки зрения божественной вселюбви, именно актом ее создается и носит насебе ее печать то, что достойно любви, любовь человека не запечатлевает и несоздает этого. Она должна единственно только признавать его предметное требование под­чинитьсяградации рангов достойного любви, существующей в себе (но в себе «для»человека), устроенной в виду его особой сущнос­ти. Лишь потому есть любовь,характеризуемая как правильная и как ложная, что фактические склонности и актылюбви человека могут согласоваться ссубординацией достойного любви и про­тиворечитьей, позволено даже будет сказать, что они могут ощущать и сознавать себя вединстве или разладе и противоречии с той любовью, какою Бог уже любил идеюмира, соответственно, и его содержания, прежде чем Он создал его, и какою Онпродол­жает сохранять его каждую секунду. Если человек в своей факти­ческойлюбви или порядке строения своих актов любви, в пред­почтении и небрежении,ниспровергает этот существующий в себе порядок, то он — в отношении себя[самого] — одновременно

ниспровергает, по интенции, самый божественный миропорядок, Игде бы он его, таким образом, ни рушил, всюду с необходимос­тью рушился следоми его мир как возможный предмет познания и поле действия, воздействия и воли.

Здесьне место говорить о том, что представляет собой по содер­жанию иерархическийпорядок рангов в царстве достойного люб­ви. Довольно будет сказать кое-что о форме этого царства и о его содержании.

Начинаяс первоатома и песчинки и вплоть до Бога царство это есть одно царство. Это «единство» не означает замкнутости. Мы сознаем,что ни одна из данных нам его конечных частей не спо­собна исчерпать егополноты и его протяженности. Если хотя бы разу нас был опыт того, как рядом с чем-то, что достойно люб­ви, внезапновсплывает в том же самом или другом предмете что-то еще, или как внезапно надтем, что в определенной ценностной сфере казалось нам «в высшей степени»достойным любви, оказы­валось еще нечто более высокое, то, значит, нам знакомасущ­ность продвижения или проникновения в то царство, у которого, как мыпонимаем, не может быть определенных границ. Лишь поэтому ясно также, что длявсякого удовлетворения какого-ни­будь любовного побуждения через его исполнениеадекватным ему предметом существенна неспособность быть окончательным. Точнотак же, как для определенных мыслительных операций, самоза­конно производящихсобственные предметы  существенно, что ихприменению не может быть положена граница, так и для акта любви, находящегосвое испол­нение в том, чтодостойно любви, существенна возможность прод­вигаться от ценности к ценности,от вершины — к более высокой вершине. «Наше сердце слишком просторно», говорит паскаль. Пусть даже наша фактическаяспособность любви весьма ограни­чена и мы знаем об этом, но одновременно мызнаем и чувствуем совершенно точно, что ограничена она не конечными объектами, достойными любви и не сущностью акта любвикак такового. Ее граница может находиться лишь в нашей организации и в том, какона обусловливает совершение и пробуждение  акта любви. Ибо это пробуждение связано снашей телесной жиз­нью влечений, прикованных к возбуждающему их объекту, но нес том, что мы постигаем в таком объекте как собственно заслужи­вающее бытьлюбимым, а также и не с формой и структуройтого царства, членом которого представляется для нас это достой­ное любви.

•I

Любовь любит и смотрит в состоянии любви  всегда несколько дальше, чем только на то,что у нее под руками, чем она обладает. Пробуждающий ее импульс влечения можетутомиться —сама она не устает. Это составляющее ее сущность, может приниматьпринципиально различные формы на разных высотах ценностных сфер. Не более чемсластолюбца все быстрее убывающее удовлетворение от наслаждения приятны­ми длянего объектами толкает, при наличии такого же и даже убывающего импульсавлечения, вес быстрее от одного объекта к другому. Ибо такова уж эта влага: чембольше пьешь ее, тем больше жажда. И наоборот: все быстрее увеличивающееся ивсе более глубокое по своей природе удовлетворение того, кто любит объектыдуховные, будь то предметы или любимые личности, дает при таком же или дажеубывающем импульсе изначально направ­ленного на них влечения, так сказать, всеновые обещания; оно понуждает движение любви устремить взор немного дальше, заграницы данного. Движение любви — в предельном случае любви личностной — в принципе безгранично развертывает личностьименно таки