Реферат: Творчество братьев Стругацких

Содержание

<st1:place w:st=«on»>I.</st1:place>Вступление.

1.Чтотакое фантастика?

2.Фантастикаи фантастическое в мировой и русской литературе.

II. Основная часть.

1.Темы и проблемы произведений Стругацких.

2.Критики о Стругацких.

3.Некоторые биографические сведения.

4. Характеристика творчества Стругацких:

а) «Трудно быть богом»,

б) «Пикник на обочине».

5.Язык и стиль повестей Стругацких. 

III. Заключение.

VI. Библиография.

<st1:place w:st=«on»>I.</st1:place>Вступление

1.Что такое фантастика?

Выходит все больше и больше фантастических книг. Фантастикавла­ствует над сердцами и умами миллионов читателей. Теперь существуют двамира: реальный и фантастический — с машинами времени, с роботами, со сверхсветовымискоростями. Так что же есть фантастика? По мнению Стру­гацких, фантастика — литературноеотображение мира, сильно сдобренного человеческим воображением.

Фантастика — пралитература, первичная литература. Мифы,сказки, поверья, легенды — фантастика младенческого возраста человечества. Ко­нечноже, мифология — эта милая гипотеза о существовании сверхъ­естественных сил —пыталась осмыслить лишь природу, а не социальные коллизии. Но полз ледник,сметая все на своем пути, но огонь и наводнения пожирали первые творения рукчеловеческих, но орды варваров сеяли смерть и уничтожение — и человек начиналпонимать: жизнь — это не подчинение воле богов, а скорее борьба с ними. Таквозникла потребность в утопии (до­словный перевод этого греческого слова —«место, не существующее ни­где»). Утопия — одна из форм критики настоящего воимя будущего. Значит, и утопический проект Филеаса Халкедонского, и«Республика» Платона, и «Утопия» Томаса Мора, и «Город Солнца» Кампанеллы — всеэти произве­дения, будучи свободной игрой фантазии, выражалинеудовлетворенность людей существующими отношениями.

2.Фантастика и фантастическое в мировой и русской литературе.

Гоголь, Бальзак, Достоевский, Гофман… Михаил Булгаков…Брэдбери. Жюль Верн первый понял, что в мире дает о себе знать влияниетехнологии. Он осознал: Земля медленно, но неотвратимо населяется машинами. Исам помог этому «размножению» машин, хотя до конца своих дней опасался, что егожелезные питомцы со временем могут стать даже причиной регресса об­щества. ЖюльВерн — певец технологии. Люди и их отношения между собой интересовали его лишькак иллюстрация к техническим идеям. Талантливые описания последующихтехнических открытий — вот суть любого из его ро­манов.

Кто-то из зарубежных литературоведов назвал фантастов «сумеречны­мипророками человечества. Отбрасывая эпитет «сумеречный», можно ска­зать:фантастика непрерывно бомбардирует Землю логическими моделями возможногобудущего. Но когда речь идет не о технологии, а о социальных перспективах,всякие художественные прогнозы — дилетантство. Ими долж­ны заниматься толькокрупные ученые — историки, социологи, футурологи и т. д.

Парадоксально, но фантастика не имеетпочти никакого отношения к будущему, хотя и подготавливает человека ко временижелезных чудес. Главная ее задача — в художественной форме переводить идеинауки на язык простого смертного. Когда читаешь «45<span Arial",«sans-serif»;color:black">˚

по Фаренгейту», по-настоящему ужасаешься,но потом приходит понимание того, что Брэдбери пишет о на­стоящем! Об ужасе ибеззащитности современного гуманитария перед дви­жением науки и технологии,находящихся в руках мерзавцев.

II. Основная часть.

1.Темы и проблемы произведений Стругацких

Казалось бы, оглянись вокруг — и думай. Казалось бы, мирогромен и открыт для мысленного анализа. Но он огромен чересчур, в нем легко неувидеть главное — ключевые, больные точки. Стругацкие с непостижимым упорством,год за годом, книга за книгой, выделяют для нас главные пробле­мы. Первейшая —воспитание детей. Отчаянный вопрос; что делать, чтобы наша скверна не передаваласьследующим поколениям? От этого зависит бу­дущее человечества, это равно волнуетхристианина, мусульманина, атеиста; ученого педагога и неграмотного старика,брошенного внуками. Стругацкие впервые написали об этом тридцать лет назад идаже — вопреки своим пра­вилам — предложили проект новой школьной системы,иного статуса учите­ля, умного и человечного подхода к ребенку.

Другая тема, другая всеобщая болезнь, о которой последниегоды мы буквально кричим: отношения человека с живой природой. Писатели подня­лиее, когда в нашей стране никто не слышал и не думал о подступающей экологическойкатастрофе и самого слова «экология» большинство еще не знало. Едва ли непервыми в мировой литературе они изобразили биологиче­скую, то есть слитую сживой природой, цивилизацию. И уж точно первыми написали роман-предупреждение,в котором без экивоков и с удивительной отвагой обвинили пресловутуюкомандно-административную систему в уничтожении природы: «… За два месяцапревратим там всё в… э-э… в бето­нированную площадку, сухую и ровную».

Еще одна мучительная проблема: личность и общество. Тема колос­сальнаяи вечная, она, в сущности, охватывает все остальные людские про­блемы, отсвободы личности до государственного устройства. Стругацкие в каждой книгевыхватывают — как профессиональные фотографы— новые ракурсы этой темы и давноуже нашли свой. Так до них практически никто на мир не смотрел. Это стремлениек потребительству — не в том, разумеет­ся, виде, о котором пишут в газетныхфельетонах. Не о мебельных гарниту­рах речь. Писатели четко отделяют естественнуютягу людей к комфорту от тупого ожидания подарка, от убежденности, что комфортдолжен объявиться как манна небесная — мол, общество обязано его даровать. Этутему они также затронули четверть века назад, когда с высоких трибун намталдычили: слушайтесь начальства, сидите тихо и с открытыми ртами, манна самапосы­плется...

Стругацкие и призывают нас к мысли, усердной и постоянной.Мысль, соединенная с добротой и благожелательностью, — их ключ к любым шка­тулкамПандоры, что бы там ни было запрятано. В этом один из секретов обаянияСтругацких — для интеллигентного читателя, но здесь же и некото­рая опасность:ленивый разум не всё поймет или поймет навыворот.

К их утопическим картинам очень точноподходит определение Викто­рии Чаликовой: «Утопия враждебна тоталитаризмупотому, что она думает о будущем как об альтернативе настоящему». Эту враждебностьеще в шести­десятые годы уловили правые критики, верные режиму. Один из нихобъя­вил, что Стругацкие «… обесценивают роль наших идей, смысл нашей борь­бы,всего того, что дорого народу». Уловили и восприняли на свой лад сотни тысяч«простых» читателей — не такими уж простыми они оказались, сейчас многие из нихотчаянно дерутся за новую жизнь… Но есть читатели и крити­ки, даже самые интеллигентныеи «левые», которые так ничего и не поняли. Как бы загипнотизированные ярлычкамии наклейками, они считают Стру­гацких едва ли не сталинистами и приписывают имсоответствующие грехи.

Крайности сходятся. Что же, это в российской традиции — каки яро­стные споры о литературе. Она неотторжима от жизни нашего народа, словохудожника значит очень много, на него отзываются радостно и гневно, чест­но илукаво.

2.Критики о Стругацких.

Что бы ни говорили о творчестве писателя, это всегдаинтересно и познавательно. Критика воссоздаёт атмосферу времени объективно,несмотря на, порой, необъективные оценки.

Вот несколько выдержек из критических статей, посвященныхтворче­ству братьев Стругацких.

«Это произведение, названное фантастической повестью, являетсяне чем иным, как пасквилем на нашу действительность. Авторы не говорят, в какойстране происходит действие, не говорят, какую формацию имеет опи­сываемое имиобщество. Но по всему строю повествования, по тем событиям и рассуждениям,которые имеются в повести, отчетливо видно, кого они под­разумевают», — пишет вгазете «Правда Бурятии» (19 мая 1968 года) В. Александров.

(В. Свининников. «Блеск и нищета» «философской» фантастики»-«Журналист»,1969, № 9).

 «Внаучно-фантастической литературе сегодня преобладает массовая фантастика,которую можно было бы назвать рок-фантастикой (см. напри­мер: Дунаев М.«Роковая музыка»,- «Наш современник», 1988, № 1 и 2). Главное внимание врок-фантастике обращено на занимательность сюжета, а духовная жизнь какого-либосталкера до неприличия убога и состоит из со­мнений, растерянности, забвениячувства собственного достоинства и потери цели жизни».

(А. Воздвиженская, «продолжая споры о фантастике» — «Вопросыли­тературы», 1981, № 8).

«Хотелось бы услышать мнение читателей икритиков о повести-«Отягощенные злом», а также о «коммунистической» повести«Трудно быть богом», в которой нет ни одной новой идеи, зато есть воспеваниемассовых убийств и кровавой мести».

(С. Плеханов. «Когда все можно?»- «Литературная газета»,1989, 29 марта).

«Вторая повесть — «Трудно быть богом», как и первая(«Далекая Раду­га»), скорее может дезориентировать нашу молодежь, чем помочь ейв пони­мании законов общественного развития. Насколько же мы, граждане сего­дняшнегосоциалистического общества, человечнее, гуманнее героев, соз­данных Стругацкими?Мы вмешиваемся в ход истории, мы помогаем наро­дам, которые борются за своюсвободу и национальную независимость. И будем помогать, пока живет в насреволюционный дух».

(Ю. Котляр. «Фантастика и подросток» — «Молодой коммунист»,1964,

№6).

«Четверть века я регулярно перечитываю эту вещь, и каждыйраз пора­жаюсь ее странной доле. Она была уже опубликована, но не как единое це­лое,а двумя половинами: «Лес» и «Управление», причем вышли эти полови­ны буквальнов противоположных концах страны. В подзаголовке ее значит­ся «Фантастическаяповесть», между тем это один из самых умных и значи­тельных романов XXвека, и фантастичен он не более, чем «Столет одиноче­ства» или «Мастер и Маргарита».

(А. Лебедев. «Реалистическая фантастика и фантастическая реаль­ность»- «Новый мир», 1968, № 11).

«Обитаемый остров» напоминает хорошо, профессионально сделанныйкинофильм. Сюжет захватывает. Читатель в напряжении до последней стра­ницы.Развязка неожиданна. Про эту повесть никак не скажешь, что конец ясен с самогоначала. И сцена за сценой выписаны так, будто смотришь их на экране. Еще однодостоинство повести — хороший юмор».

(Л. Ершов. «Листья и корни» — «Советская Россия», 1969, 26июня).

«Убедительный тому пример — повесть «Пикник на обочине»братьев Стругацких. Композиция произведения позволяет нам познакомиться лишь снекоторыми отдельными эпизодами из жизни Рэдрика Шухарта — сталкера, нарушителязакона. И каждый из них добавляет очередной штрих к психоло­гическому портретугероя. Несколько эпизодов — и перед нами судьба чело­века, его взлеты ипадения, желание отстоять собственное место под солнцем и напряженная вера вдобро, не сломленная никакими испытаниями».

(И. Бестужев-Лада. «Этот удивительныймир...»- «Литературная газе­та», 1969, 3 сентября).

Стругацкие укрепили традицию русской литературы. Они изтех, «кто в годы бесправия… напоминал согражданам о неуничтожимости мысли,совес­ти, смеха» — так сказал о них один, не слишком благожелательный критик.

Они подтолкнули нас к разрыву со средневековьем, к прыжку вбуду­щее.

3.Некоторые биографические сведения об Стургацких.

Есть мнение, что о жизни писателя ничего сообщать не нужно:вся не­обходимая информация содержится в его творчестве. Может быть, читателюследует знать лишь о переломах жизни писателя — тех поворотах, которые отбрасываюттень на все созданные произведения.

В жизни братьев Стругацких таким переломом была война, иособо — гитлеровско-сталинское злодеяние, которое принято называть ленинградскойблокадой. Война и блокада — вот что их сформировало. Сейчас в это нелегкоповерить, минуло полвека, наша трусливая память отторгла правду, которую и ввоображении трудно вынести, и нам кажется, что другие тоже забыли прошлое...

Они были мальчишками: Аркадию не хватало двух месяцев до шестна­дцатилетия,Борису только исполнилось восемь. Росли спокойно, ровно, в тихой интеллигентнойсемье: мать — учительница, отец — искусствовед. В воскресный полдень 22 июняжизнь рухнула. Аркадия послали рыть окопы под Ленинградом, и его, вместе сдругими старшеклассниками, накрыла вол­на немецкого наступления. Он ушел — сбоем, отстреливаясь… Домой вер­нулся взрослым человеком.

Потом была блокада. Братья ее вынесли, спаслись, но ужаспережитого был так велик, что они молчали о блокаде, ничего не переносили набумагу, молчали тридцать лет — до очередного перелома жизни.

Как раз в 1972 году, когда вышел седьмой том энциклопедии,настало очень трудное для них время, и братья писали «Град обреченный», не рас­считываяна публикацию, «в стол», для себя. Там есть полторы страницы о блокаде: «Вот вЛенинграде никакой ряби не было, был холод, жуткий, сви­репый, и замерзающиекричали в обледенелых подъездах — все тише и тише, по многу часов...»

Сжатый, тесный, словно не хватает воздуха,рассказ, с постоянным рефреном: «умирал… тоже умирал… тоже умирал...» —повествование идет как бы от лица младшего из братьев. «Я бы там обязательносошел с ума. Меня спасло то, что я был маленький. Маленькие просто умирали...»И еще он вспоминает: «Вот уже брат с отцом снесли по обледенелой лестнице исложили в штабель трупов во дворе тело бабушки». Потом умер отец, а мать и детинепонятно как выжили...

Таким вот способом жизнь готовила их к литературной работе.И по­том, словно взяв за правило, все время вела братьев по краю — давалавыжить, выскочить, но как бы чудом. Не было, конечно же, никаких чудес, было ро­дительскоенаследство: здоровье, и невероятная работоспособность, и талант.

В 1972 году уже могло бы выйти собрание произведений Стругацких,уже восемнадцать крупных вещей были написаны, да еще переводы, сценарии… Ужебыла громкая слава, книги пошли по всему миру. Только-только вышла статья ка­надскоголитературоведа Дарко Сувина, где он назвал Стругацких «несо­мненными первопроходцамив советской научной фантастике». Но тут-то их и «закрыли» — было такое выражение.Разумеется, не в одночасье закрыли, им лет семь-восемь дали порезвиться, апотом начали крутить рукоять прес­са, выжимая из редакционных планов лучшиевещи Стругацких. В конце шестидесятых попали под запрет «Улитка на склоне» и«Гадкие лебеди», примерно в 1971 — полный «стоп», замок щелкнул. Кто-то далкоманду: Стругацких не печатать! И тогда случилось чудо: не все взяли подкозырек. Два журнала — «Аврора» в Ленинграде и «Знание — сила» в Москве —как-то пробились, что-то кому-то доказали и продолжали Стругацких публико­вать.Честь и хвала редакторам, они серьезно рисковали, но задумаемся: по­чему онипошли на риск? Обаяние таланта? Разумеется. Для любимых писа­телей можносовершить многое… Но не только. Именно в начале семидеся­тых годовпопулярность Стругацких достигла высшей точки. Нет, не так: высшего уровня, накотором и держится до сих пор. Начали создаваться клу­бы любителей Стругацких,вовсю заработал самиздат — книги ксерокопиро­вались, перепечатывались напишущих машинках и принтерах компьютеров, переписывались от руки. Читатели требовалиСтругацких, и имя этим читателям было легион: школь­ники, студенты, инженернаяи научная молодежь и вообще научные работ­ники, притом не гуманитарии, которыхвласть от веку презирала, а люди для власти важные, изобретавшие ядерное оружиеи вычислявшие траектории ракет и спутников. И зона молчания не замкнуласьвокруг писателей — с ог­ромной неохотой, с оттяжками и оговорками, люди изначальственных каби­нетов пропускали их вещи в печать.

Это было трудное десятилетие: книги не выходят, а жить начто-то нужно. Аркадий Натанович взялся за переводы, Борис Натанович подрабаты­валв Пулкове. И, конечно, они продолжали писать.

Очень трудно рассказывать о Стругацких:слишком сложное они явле­ние в нашей культуре. Не выходит связного рассказа.Вот, например, часто спрашивают, как они пишут вдвоем. Бытует даже легенда, чтобратья съез­жаются на полупути между Москвой и Ленинградом, на станции Бологое.На деле же у них отработана довольно жесткая технология, которая почти ни­когдане нарушается. Сначала вещь задумывается — в самом общем виде, — и начинаетсяпроцесс созревания, который может длиться годы. Разумеется, братья думаютврозь, каждый у себя дома. В некий момент они съезжаются и делают полныйконспект будущего произведения: общая идея, сюжет, персо­нажи, разбивка наглавы, иногда даже ключевые фразы. Работают, где удоб­ней: то в первопрестольной,то в Питере, то в писательских домах творчест­ва. Затем, как правило,разъезжаются и шлифуют конспект поодиночке. На следующем этапе уже отписываются- это журналистский термин. Пишут на машинке, под копирку. Один из братьевпечатает, второй диктует — попере­менно. Пишут практически начисто и очень быстро,по многу часов. Когда они работали в каком-нибудь из домов творчества,коллеги-писатели подкра­дывались к их двери и удивленно крутили головами:машинка тарахтит с ут­ра до ночи безостановочно, как пулемет. Отписавшись,забирают каждый по экземпляру и потом правят дома. Обычно правка минимальна, новсе равно приходится опять съезжаться, чтобы ее согласовать,

Они невероятно скромные люди. Умение свое писать начисто ипо многу страниц в день категорически отказываются признавать даром Божьим и объясняютхорошей ремесленной выучкой.

… Миновали черные для Стругацких семидесятые годы, иневидимая колючая проволока, которой их окружили, начала рваться — открылисьдве­ри редакций, а в 1984 году писатели удостоились первой книги-сборника виздательстве «Советский писатель», по категории «Избранное». Это надообъяснить. В казарменной системе советского литературного мира была твердаятабель о рангах и привилегиях. Выход «Избранно­го» в «Советском писателе» —знак признания, вроде медали, — и гонорар полагается повышенный.

Этот сборник — он называется «За миллиард лет до концасвета» — был знаком и приближающейся перестройки. Надо сказать, что криваяпубликаций братьев Стругацких почти точно повторяет кривую политической жизнистраны. Крутой подъем в первой половине шес­тидесятых, во времена оттепели;резкий спад в период стагнации; постепен­ная реабилитация в преддверии перестройкии мгновенный взлет в ее разга­ре. В 1989 году общий тираж книг Стругацких,кажется, перевалил за милли­он экземпляров.

Но вне узкого издательского мирка, запределами важных кабинетов, в которых решались судьбы советских писателей,произведения Стругацких жили собственной жизнью. Здесь спадов не было. Читателис упрямством продолжали поклоняться своим любимцам, заграничные издатели судоволь­ствием печатали их книги. Стругацкие были признаны «самым известным тандемоммировой фантастики» — на нынешний день больше трехсот изда­ний за рубежом. Вотцифры: в США вышли 18 произведений в 29 изданиях; ФРГ — тоже 18 произведений,32 издания. Рекорд установила Чехословакия: соответственно 23 и 35.

4.Характеристика творчества братьев Стругацких.

Невероятно, но факт — о братьях Стругацких до сих пор неопублико­вало ни одной серьезной статьи. То есть нельзя сказать, что вокруг ихтвор­чества существовал заговор молчания. Произведения их регулярно упомина­лисьи наскоро разбирались в обзорах текущей фантастики; на некоторые из них появилисьжурнальные рецензии; толковый анализ работы Стругацких до начала 70-х годов далА. Урбан в книге «Фантастика и наш мир». Заметим еще, что появлялись впериодике время от времени весьма заинтересованные суждения о писателях,которые, однако, и полемическими назвать язык не поворачивается — напрашиваютсяопределения более жесткие.

В целом же отклик критики на тридцатилетнюю без малого деятель­ностьСтругацких в литературе выглядит обескураживающе скромным. А ведь о степенипопулярности этих авторов в самых широких читательских кругах говорить излишне.За журналами, где печатаются их повести, и биб­лиотеках выстраиваются длинныеочереди, а уж книги исчезают с прилавков магазинов в мгновение ока.

Так в чем же дело? Быть может, в сложившемся среди критиковубеж­дении, будто фантастика говорит о чем-то отдаленном, экзотическом, не свя­занномс насущными делами и заботами текущего дня? А раз так, то и не за­служивает онасерьезного разговора между серьезными людьми, а должна оставаться достояниемшкольников старших классов да отдельных чудаков с гипертрофированным воображением.

Чтобы опровергнуть это мнение, нет нужды тревожить тенивеликих, активно обращавшихся к фантастике: Свифта и Гофмана, Уэллса и Чапека,А. Толстого. Проза Стругацких вполне может сама постоять за себя. И не толькоза себя, но и за честь жанра. Нетрудно показать, что Стругацкие все­гда подставлялисвои паруса ветру времени — как попутным, так и встреч­ным его порывам,— всегдапребывали в эпицентре общественных страстей и борений.

Писатели дебютировали на рубеже 50-х —60-х годов. Это было время общественного подъема, горячих ожиданий и надежд,энтузиазма. С одной стороны, решения XXи XXIIсъездов партии создали в стране совершенно новую духовнуюатмосферу. С другой — на новый виток эволюционной спи­рали вышла наука: первыекосмические полеты, успехи в обуздании атомной энергии, ошеломляющий прогрессэлектроники и вычислительной техники. Все это, вместе взятое, порождало в ту пору,особенно в молодежной среде, ощущение сжатия пространственных и временныхграниц — Вселенная ста­новилась соразмерной человеку. Казалось, что до планет,а потом и до звезд рукой подать, что еще несколько яростных, дерзновенныхусилий — и дос­тупными станут глубины космоса. Одновременно будущее, котороееще не­давно представало в ореоле фантастичности, приблизилось, стало видетьсярезультатом сегодняшних трудов и свершений.

В этой-то атмосфере, рядом с произведениями Ефремова, Казанцева,Гора и появились первые повести Стругацких: «Страна багровых туч», «Путь наАмальтею», «Полдень, XXIIвек. Возвращение», несущие на себе ясно различимые меты времени.Книги эти исполнены пафоса пионерства, пре­одоления, покорения. Их герои —Быков и Ермаков, Дауге и Юрковский — истинные рыцари космическогопервопроходчества, отважные, це­леустремленные, готовые на жертвы. Как иподобает рыцарям, они закованы в доспехи — доспехи своих добродетелей, которыеделают их похожими друг на друга, несмотря на добросовестные попытки авторов ихиндивидуа­лизировать. Лишь иногда мелькнет из-под забрала своеобразноевыражение лица — и тут же скроется. Общность цели, необходимость ради еедостиже­ния складывать силы вдоль одной оси неизбежно оттесняют на второй планпсихологические различия, делают их малосущественными.

В этих ранних повестях все ясно: цели, пути к ним, личностигероев, трудности, которые их ожидают. Трудности эти многочисленны и серьезны —в «бесхитростны». Для их преодоления требуются только знания и отвага, быстротареакции в готовность к самопожертвованию. О благословенные, романтическиевремена!

Но проходит всего несколько лет — и тональность произведенийСтру­гацких начинает меняться. На смену ликованию по поводу победного шест­виянаучно-технического прогресса приходят интонации раздумчивые, во­просительные.Усложняется предмет художественного исследования. В «Стажерах», «Попытке кбегству», «Трудно быть богом» писатели выходят к теме превратностейисторического развития, драматической его диалектики. Конфликты всех этихпроизведений имеют общую основу: столкновение представителей коммунистическойцивилизации, духовно зрелой и высоко­гуманной, с социально-историческим злом, среальностью, к которой неприложимы мерки и критерии гуманизма.

В «Попытке...» они как будто незамахивались на многое. Еще раз ска­зали о средневековой сути фашизма ипредупредили, что темная страсть к насилию живуча, что ее с наскока непреодолеть — должны пройти века и века, прежде чем восторжествуют разум ичеловечность. Не замахнулись — не намекнули, что сталинизм ничем не лучшегитлеризма и его не одолеешь разом — оттепелью или решением партийного съезда.Не посмели? Думает­ся, просто двигались в своей последовательности, как велосердце. Фашизм они ненавидели с детства, а сталинизм только учились ненавидеть.Они пи­сали о старой боли, о том, что еще ныло, как старые переломы.

а)«Трудно быть богом»,

О сталинизме они написали в «Трудно быть богом». Тот же формаль­ныйприем, что и в «Попытке к бегству»: люди из счастливого коммунисти­ческого будущего,делегаты чистой и радостной Земли, оказываются в гряз­ном и кровавомсредневековье. Но здесь под личиной средневекового коро­левства на сценувыведена сталинская империя. Главному пыточных дел мастеру, «министру охраныкороны», дано многозначительное имя: Рэба; в оригинале его звали Рэбия, норедакторы попросили сделать намек не столь явным. Более того, Стругацкиеустроили свою империю гибридной, сшитой из реалий средневековых и объединенных,сталинско-гитлеровских, реалий нашего времени. Получился немыслимый тройнойход, обнажились кровное родство двух тоталитарных режимов XXвека и их чудовищная средневеко­ваясущность.

Однако не только из-за этого роман произвел впечатлениевзрыва — да и сейчас поражает всех, кто читает его впервые. Это первокласснаяприклю­ченческая вещь, написанная сочно, весело, изобретательно. Средневековыйантураж, все эти бои на мечах, ботфорты и кружевные манжеты послужили волшебнойпалочкой, магически действующей на аудиторию и заставляющей безотрывно читатьфилософский роман, многослойный и не слишком-то лёг­кий для восприятия.

Действие происходит в отдаленном будущемна одной из обитаемых планет, уровень развития цивилизации, которойсоответствует земному сред­невековью. За этой цивилизацией наблюдают посланцы сЗемли — сотруд­ники Института экспериментальной истории. Их деятельность напланете ог­раничена рамками поставленной проблемы — Проблемы Бескровного Воз­действия.А тем временем в городе Арканаре и Арканарском королевстве происходят страшныевещи: серые штурмовики ловят и забивают насмерть любого, кто так или иначе выделяетсяиз серой массы; человек умный, обра­зованный, наконец, просто грамотный может влюбой момент погибнуть от рук вечно пьяных, тупых и злобных солдат в серыходеждах. Двор короля Арканарского, еще недавно бывший одним из самых просвещенныхв Импе­рии, теперь опустел. Новый министр охраны короля дон Рэба (недавно вы­нырнувшийиз канцелярий министерства неприметный чиновник, ныне — влиятельнейший человекв королевстве) произвел в мире арканарской куль­туры чудовищные опустошения:кто по обвинению в шпионаже был заточен в тюрьму, называемую Веселой башней, азатем, признавшись во всех зло­деяниях, повешен на площади; кто, сломленныйморально, продолжает жить при дворе, пописывая стишки, прославляющие короля.Некоторые были спа­сены от верной смерти и переправлены за пределы Арканараразведчиком с Земли Антоном, живущим в Арканаре под именем благородного донаРуматы Эсторского, находящегося на службе в королевской охране.

В маленькой лесной избушке, прозванной в народе Пьяной берлогой,встречаются Румата и дон Кондор, Генеральный судья и Хранитель больших печатейторговой республики Соан и землянин Александр Васильевич, кото-рый гораздостарше Антона, кроме того, он живет на планете уже много лет и лучше ориентируетсяв здешней обстановке, Антон взволнованно объясняет Александру Васильевичу, чтоположение в Арканаре выходит за пределы ба­зисной теории, разработаннойсотрудниками Института, — возник какой-то новый, систематически действующийфактор; у Антона нет никаких конст­руктивных предложений, но ему простострашно: здесь речь уже идет не о теории, в Арканаре типично фашистскаяпрактика, когда звери ежеминутно убивают людей. Кроме того, Румата обеспокоенисчезновением после пере­хода ируканской границы доктора Будаха, которогоРумата собирался пере­править за пределы Империи; Румата опасается, что егосхватили серые сол­даты. Дону Кондору о судьбе доктора Будаха тоже ничегонеизвестно. Что же касается общего положения дел в Арканаре, то дон Кондорсоветует Румате быть терпеливым и выжидать, ничего не предпринимая, помнить,что они просто наблюдатели.

Вернувшись домой, Румата находит дожидающуюся его Киру— де­вушку,которую он любит. Отец Киры — помощник писца в суде, брат — сержант уштурмовиков. Кира боится возвращаться домой: отец приносит из Веселой башни дляпереписки бумаги, забрызганные кровью, а брат прихо­дит домой пьяный, грозитсявырезать всех книгочеев до двенадцатого коле­на. Румата объявляет слугам, чтоКира будет жить в его доме в качестве до­моправительницы.

Румата является в опочивальню короля и, воспользовавшисьдревней привилегией рода Румат — собственноручно обувать правую ногу короно­ванныхособ Империи, объявляет королю, что высокоученый доктор Будах, которого он,Румата, выписал из Ирукана специально для лечения больного подагрой короля,схвачен, очевидно, серыми солдатами дона Рэбы. К изум­лению Руматы, дон Рэбаявно доволен его словами и обещает представить Будаха королю сегодня же. Заобедом сгорбленный пожилой человек, кото­рого озадаченный Румата никогда бы непринял за известного ему только по его сочинениям доктора Будаха, предлагаеткоролю выпить лекарство, тут же им приготовленное. Король лекарство выпивает,приказав Будаху предвари­тельно самому отпить из кубка.

В эту ночь в городе неспокойно, все какбудто чего-то ждут. Оставив Киру на попечение вооруженных слуг, дон Руматаотправляется на ночное дежурство в опочивальню принца. Среди ночи в караульноепомещение вры­вается полуодетый, сизый от ужаса человек, в котором дон Руматаузнает министра двора, с криком: «Будах отравил короля! В городе бунт! Спасайтепринца!» Но поздно — человек пятнадцать штурмовиков вваливаются в ком­нату,Румата пытается выпрыгнуть в окно, однако, сраженный ударом копья, непробившего, тем не менее, металлопластовую рубашку, падает, штурмо­викамудается накинуть на него сеть, его бьют сапогами, волокут мимо двери принца,Румата видит ворох окровавленных простыней на кровати и теряет сознание.

Через некоторое время Румата приходит в себя, его отводят впокои дона Рэбы, и тут Румата узнает, что человек, отравивший короля, вовсе неБудах: настоящий Будах находится в Веселой башне, а лже-Будах, попробо­вавшийкоролевского лекарства, на глазах у Руматы умирает с криком: «Об­манули! Это жебыл яд! За что?» Тут Румата понимает, почему утром Рэба так обрадовался егословам: лучшего повода подсунуть королю лже-Будаха и придумать было невозможно,а из рук своего первого министра король нико­гда бы не принял никакой пищи. ДонРэба, совершивший государственный переворот, сообщает Румате, что он являетсяепископом и магистром Свято­го ордена, пришедшего к власти этой ночью. Рэбапытается выяснить у Рума­ты, за которым он неустанно наблюдает уже нескольколет, кто же он та­кой — сын дьявола или Бога или человек из могущественнойзаморской страны. Но Румата настаивает на том, что он — «простой благородныйдон». Дон Рэба ему не верит и сам признается, что он его боится.

Вернувшись домой, Румата успокаивает перепуганную ночнымисобы­тиями Киру и обещает увезти ее отсюда далеко-далеко. Вдруг раздается стукв дверь — это явились штурмовики. Румата хватается за меч, однако подо­шедшая кокну Кира падает, смертельно раненная стрелами, выпущенными из арбалета.

Обезумевший Румата, понимая, что штурмовики явились поприказу Рэбы, мечом прокладывает себе дорогу во дворец, пренебрегая теорией«бес­кровного воздействия». Патрульный дирижабль сбрасывает на город шашки сусыпляющим газом, коллеги-разведчики подбирают Румату-Антона и от­правляют наЗемлю.

Герой романа «Трудно быть богом» Антон-Румата — один из на­блюдателейЗемли на планете, переживающей период господства мракобесия в изуверства. Онвсем своим существом жаждет поддер­жать, спасти от гибели робкие пока иуязвимые ростки духовности, стремления к социальной справедливости, к интеллектуальнойнеза­висимости. Но вот вопрос: допустимо ли глубокое вмешательство из­вне всложившуюся ситуацию, в естественный ход событий — пусть сердцу и уму Антона онпредставляется совершенно противоестест­венным? Не должен ли каждый народ сам идо конца выстрадать свою историю, пройти по всем ее кругам, не полагаясь напомощь «богов», чтобы обрести органичную форму самоосуществления?

В центре конфликта — один из кардинальныхвопросов сущест­вования современного человечества, в год публикации не представлявшийсятаким острым и актуальным; вопрос о возможности и нрав­ственной приемлемостикакого бы то ни было ускорения естественно­го исторического процесса. Трагизм индивидуальноговыбора подчер­кивается душевными терзаниями гл. героя — сотрудника Института экспериментальнойистории Антона-Руматы, разведчика, посланного с заданием не вмешиваться, атолько наблюдать, на планету, где пра­вит бал средневековое варварство,отдельными чертами напоминаю­щее и фашизм, и религиозную деспотию Инквизиции,и, насколько оказалось возможным показать в середине 1960-х гг., сталинский то­талитаризм.Несовпадение благородных утопических идеалов с исто­рической реальностью, вболее широком контексте— неизбежный крах любых социальных доктрин, направленныхна «улучшение» че­ловечества, — с художественной силой показанное в повести,знаме­новало собой ступень внутренней эволюции авторов.

Такими вот любопытными и вовсе не лишенными социальной ак­туальностивопросами задаются Стругацкие в своем романе. Ведь по­пытки перескакиваниячерез этапы естественного развития общества знакомы нам не только излитературы.

В 1965 году Стругацкие опубликовали повес