Реферат: Жизнь и творчество А. Блока

АлександрАлександрович Блок родился и воспи­тывался в высококультурнойдворянско-интеллигентской семье. Его отец, Александр Львович, вел свой род отврача Иоганна фон Блока, приехавшего в Россию в середине XVIII века изМекленбурга, и был профессо­ром Варшавского университета по кафедре государст­венногоправа. По отзывам сына, он был также способ­ным музыкантом, знатоком литературыи тонким стилистом. Однако его деспотический характер стал причиной того, чтомать будущего поэта, Александра Андреевна, была вынуждена уйти от мужа еще дорождения сына. Таким образом, детские и юношеские годы Блока прошли сначала впетербургском «ректор­ском доме» (дед, Андрей Николаевич Бекетов,— про­фессор-ботаник,ректор Петербургского университета), затем, после второго замужества матери, вдоме отчи­ма — офицера Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттух, а каждое лето — вбекетовском подмосковном имении Шахматове.

Влиберальной и «народолюбивой» семье Бекето­вых многие занимались литературнымтрудом. Дед Блока был автором не только солидных трудов, но и многихнаучно-популярных очерков. Бабушка, Елиза­вета Григорьевна, всю жизньзанималась переводами научных и художественных произведений. «Список ее трудовгромаден», — вспоминал позднее внук. Литера­турной работой систематическизанимались и ее доче­ри — мать Блока и его тетки.

Атмосфералитературных интересов очень рано про­будила в нем непреодолимую тягу к поэзии.Благодаря воспоминаниям М. А. Бекетовой до нас дошли детские стихи Блока,написанные им в пятилетнем возрасте. Однако серьезное обращение к поэтическомутворчест­ву, во многом связанное с увлечением юного Блока поэзией Жуковского,Пушкина, Лермонтова, Тютче­ва, Фета, Полонского, падает на годы окончания имгимназии и поступления в 1898 году на юридический факультет Петербургскогоуниверситета (в 1901 году он перейдет на славяно-русское отделениеисторико-филологического факультета и успешно закончит его в 1906 году).

ЛирикаБлока — явление уникальное. При всем многообразии ее проблематики ихудожественных ре­шений, при всем отличии ранних стихотворений от последующих —она выступает как единое целое, как одно развернутое во временипроизведение, как отра­жение пройденного поэтом «пути». На эту ее особен­ностьуказывал и сам Блок.

Повторимся,что в 1910—1911 годах, подготавли­вая к изданию свое первое собраниестихотворений, Блок разместил их по трем книгам. Это трехтомное деление поэтсохранил и в двух последующих издани­ях (1916 и 1918—1921), хотя внутри томовавтор и внес существенные изменения. В окончательном виде три тома включают всебя 18 лирических циклов («стран души», по выражению поэта). В предисловии кпервому изданию «Собрания стихотворений» Блок подчеркивал единство своегозамысла: «Каждое сти­хотворение необходимо для образования главы(т. е. цикла.— Ред.); из нескольких глав составляется книга;каждая книга есть часть трилогии; всю трило­гию я могу назвать «романомв стихах»...» А через несколько месяцев в письме к Андрею Белому он рас­крываетосновной смысл этапов пройденного им пути и содержание каждой из книг трилогии:«… таков мой путь, теперь, когда он пройден, я твердо уверен, что этодолжное и что все стихи вместе — «трилогия вочеловечения» (от мгновенияслишком яркого света — через необходимый болотистый лес — к отчаянью,проклятиям, «возмездию* и...— к рождению человека «общественного», художника,мужественно глядяще­го в лицо миру..,)».

В первый том(1898—1903) вошли три цикла. Пер­вый из них — «Ante lucem» («До света») — какбы предварение будущего нелегкого пути. Общая роман­тическая настроенностьцикла предопределила и анти­номическое отношение молодого поэта к жизни. Наодном полюсе — мотивы мрачной разочарованности, кажущиеся такиминеестественными для девятнадца­тилетнего юноши: «Я стар душой. Какой-то жребийчерный — // Мой долгий путь». Или: «Смеюсь над жалкою толпою // И вздохов ей неотдаю». Зато на другом — тяга к жизни, приятие ее:

Я стремлюсь к роскошной воле, Мчусь к прекраснойстороне, Где в широком чистом поле Хорошо, как в чудном сне,—

и осознаниевысокой миссии поэта, его грядущего тор­жества:

Но к пели близится поэт, Стремится, истиной влекомый, Ивдруг провидит новый свет За далью, прежде незнакомой...

Центральныйцикл первого тома — «Стихи о Пре­красной Даме». Это и есть то «мгновениеслишком яркого света», о котором Блок писал А. Белому. В этом цикле нашлиотражение любовь молодого поэта к своей будущей жене Л. Д. Менделеевой иувлечение его философскими идеями Вл. Соловьева. Наиболее близко ему в этовремя было учение философа о суще­ствовании Души Мира, или Вечной Женственности,которая может примирить «землю» и «небо» и спасти находящийся на граникатастрофы мир через его ду­ховное обновление. Живой отклик у поэта-романтикаполучила мысль философа о том, что сама любовь к миру открыта через любовь кженщине.

Соловьевскиеидеи «двоемирия», сочетание матери­ального и духовного воплотились в циклечерез много­образную систему символов. Многопланов облик герои­ни. Содной стороны, это вполне реальная, «земная»

женщина.«Она стройна и высока, // Всегда надменна и сурова». Герой видит ее «каждыйдень издалека». С другой же стороны, перед нами небесный, мистический образ«Девы», «Зари», «Величавой Вечной жены», «Святой». «Ясной», «Непостижимой»…То же можно сказать и о герое цикла. «Я и молод, и свеж, и влюб­лен»,—вполне «земная» самохарактеристика. А далее он же «безрадостный и темный инок»или «отрок», за­жигающий свечи. Для усиления мистического впечатле­ния Блокщедро использует эпитеты, такие, например, как «призрачные», «неведомыетени» или «неведомые звуки», «надежды нездешние» или «нездешние виде­ния»,«красота неизреченная», «непостижимая тайна», «грусть несказанных намеков» и т.п.

Таким образом история земной, вполнереальной любви преображается в романтико-символический мистико-философскиимиф. У него своя фабула и свой сюжет. Основа фабулы — противопоставление«зем­ного» (лирический герой) «небесному» (Прекрасная Дама) и в тоже время стремление к их соединению, «встрече», в результате чего идолжно наступить пре­ображение мира, полная гармония. Однако лиричес­кийсюжет осложняет и драматизирует фабулу. От стихотворения к стихотворениюпроисходит смена на­строений героя: радужные надежды — и сомнения в них,ожидание любви — и боязнь ее крушения, вера в неизменность облика Девы — идопущение того, что он может быть искажен («Но страшно мне: изменишь обликТы»).

Драматическая напряженность присущаи заверша­ющему первый том циклу с многозначительным на­званием «Распутья».Тема Прекрасной Дамы продол­жает звучать и в этом цикле, но здесь возникает инечто новое: качественно иная связь с «повседневнос­тью», внимание к людскомугорю, социальная пробле­матика («Фабрика», «Из газет», «По берегу плелсябольной человек...» и др.). «Распутья» намечают воз­можность грядущих перемен втворчестве поэта, кото­рые отчетливо проявят себя уже во втором томе.

Лирикавторого тома (1904—1908) отразила суще­ственные изменения блоковскогомировосприятия. Об­щественный подъем, охвативший в это время самые широкие слоироссийского народа, решающим обра­зом воздействовал и на Блока. Он отходит отмисти­цизма Вл. Соловьева, от чаянного идеала мировой гармонии, но не потому,что идеал этот стал несостоя­тельным для поэта. Он навсегда остался для неготой «тезой», от которой начинался его путь. Но в сознание поэта властновторгаются события окружающей жизни, требующие своего осмысления. Он восприни­маетих как динамичное начало, «стихию», вступаю­щую в конфликт с «несмутимой» ДушойМира, как «антитезу», противостоящую «тезе», и погружается в сложный ипротиворечивый мир людских страстей, страданий, борьбы.

Своеобразный пролог ко второму тому— цикл «Пу­зыри земли». Поэт неожиданно и полемически обраща­ется к изображению«низменной» природы: «вечности болот», «ржавых кочек и пней», фантастическихска­зочных тварей, их населяющих. Он мог бы сказать вмес­те со своим добрейшим«болотным попиком»:

Душа моя рада Всякому гаду И всякому зверю И о всякойвере,—

признаваязакономерность существования этого сти­хийного мира и право его обитателейчтить «своего полевого Христа».

В последующих двух циклах («Разныестихотворе­ния» и «Город») охват явлений действительности не­измериморасширяется. Поэт погружается в тревож­ный, остроконфликтный мир повседневнойжизни, ощущая себя сопричастным всему происходящему. Это и события революции,которую он воспринимал, подобно другим символистам, как проявление народ­нойразрушительной стихии, как борьбу людей новой формации с ненавистным емуцарством социального бесправия, насилия и пошлости. В той или иной степе­ни этапозиция отражена в стихотворениях «Шли на приступ. Прямо в грудь...»,«Поднимались из тьмы погребов...», «Митинг», «Сытые» и др. Характерно, однако,что лирический герой при всей солидарности с теми, кто выступает на защитуугнетенных, не считает себя достойным оказаться в их рядах:

Вотони далёко, Весело плывут. Только вас с тобою, Верно, не возьмут!

(Барка жизни стала...)

На такойщемящей ноте начинает звучать в лирике Блока одна из главных для него проблем —народ и интеллигенция.

Помимо мотивов, связанных среволюционными со­бытиями, в названных циклах отражены и многие другие сторонымногообразной и бесконечно изменчи­вой русской жизни. Но особое значениеприобретают стихотворения, где поэт развертывает «широкоохватный» образ родиныи подчеркивает свою неразрывную связь с ней. В первом из них («Осенняя воля»,1905) отчетливо просматриваются лермонтовские традиции. В стихотворении«Родина» Лермонтов назвал свою любовь к отчизне «странной», потому что онарасхо­дится с традиционным «патриотизмом». Ему были до­роги «не слава,купленная кровью», а «степей холод­ное молчанье» и «дрожащие огни печальныхдере­вень». Такова же и любовь Блока: «Над печалью нив твоих заплачу, // Твойпростор навеки полюблю...»,— с той, пожалуй, разницей, что она у него болееинтим­ная, более личная. Не случайно образ родины «перете­кает» здесь в образженщины («И вдали, вдали при­зывно машет // Твой узорный, твой цветной ру­кав»),—прием, который будет повторяться и в более поздних стихотворениях Блока ородине. Блоковский герой не случайный прохожий, а один из сыновей России,идущий «знакомым» путем и сопричастный горькой судьбе тех, кто «умирает, нелюбя», но кто стремится к слиянию с родиной: «Приюти ты в далях необъятных! //Как и жить и плакать без тебя!»

По-иному раскрывается образ отчизныв стихотво­рении «Русь» (1906). Русь — это тайна — вот исход­ное и итоговоерезюме, подчеркнутое кольцевой компо­зицией стихотворения. Поначалукажется, что тайна Руси проистекает из «преданий старины»: «мутного взораколдуна», ведунов с ворожеями, ведьм, чертей… Однако, вчитываясь встихотворение, начинаешь по­нимать, что тайна Руси не в этом. Она там, «гдеразно­ликие народы // Из края в край, из дола в дол // Ведут ночные хороводы //Под заревом горящих сел». Разгадка тайны — в «живой душе» народа, не запят­навшейна просторах России своей «первоначальной чистоты». Чтобы ее постичь, надо житьодною жизнью с народом.

Погружаясь в стихию повседневности,Блок создает и ряд стихотворений, который исследователи его творчества называют«чердачным циклом»: «Холодный день», «В октябре», «Ночь. Город угомонился...»,«Я в четырех стенах — убитый // Земной заботой и нуж­дой...», «Окна водвор», «Хожу, брожу понурый...», «На чердаке» и др. Лирический герой цикла —пред­ставитель городских низов, один из многих «унижен­ных и оскорбленных»,обитатель городских подвалов и чердаков. Уже сами названия и зачины стихов, а веще большей степени детали обстановки, окружающей героя («зловонные двери»,«низкий потолок», «запле­ванный угол», «оловянные кровли», «колодезь двора» ипр.), кажутся неожиданными в устах певца Пре­красной Дамы. Но вот что ещеудивительнее: герой «чердачного цикла» при всей своей внешней непохо­жести наавтора воспринимается нами именно как вы­разитель авторского «я». И это неактерский прием поэта, играющего соответствующую роль. Здесь про­явилась существеннаяособенность блоковского лириз­ма, которую он не только сознавал, но и активноза­щищал: «Писатель, может быть, больше всего — чело­век, потому-то емуслучается так особенно мучительно безвозвратно и горестно растрачивать своечеловечес­кое «я», растворять его в массе других требовательных и неблагодарных«я». И еще: «… Писатель, верующий в свое призвание, каких бы размеров этотписатель ни был, сопоставляет себя со своей родиной, полагая, что болеет ееболезнями, сораспинается с нею...» Таким образом, самораскрытие блоковскоголирического героя в ряде случаев происходит через «растворение себя» в чужих«я», через «сораспинание» его с этими чужими «я», благодаря чему происходитобретение самого себя.

Дваследующих цикла второго тома — «Снежная маска* и «Фаина» — отражают внезапновспыхнув­шее чувство поэта к актрисе Н. Н. Волоховой. Стихия природы («Пузыриземли»), стихия повседневной жизни («Разные стихотворения», «Город») теперь сме­няютсястихией хмельной, испепеляющей страсти. От­даваясь своему чувству, герой«Снежной маски», «на­стигнутый метелью», погружается в «вихри снеж­ные », в «снежный мрак очей », упивается этими «снежными хмелями» и во имя любви готовсгореть «на снежном костре». Заметим, что символы ветра, метели пройдут черезвсю поэзию Блока вплоть до поэмы «Двенадцать», знаменуя собой стихийную,динамическую сторону жизни. Героиня цикла почти ли­шена конкретных примет, еечерты романтически ус­ловны (у нее «неизбежные глаза», они могут «цвести»;

«тихаяпоступь» и «снежная кровь», ее голос «слышен сквозь метели»).

В цикле«Фаина» образ героини обогащается новы­ми свойствами. Она не только воплощение«стихии души», но и выражение стихии народной жизни:

Смотрю я — руки вскинула, Вширокий пляс пошла, Цветами всех осыпала И в песне изошла… Неверная, лукавая,Коварная — пляши! И будь навек отравою Растраченной души.

Мотив«растраченной души» звучит и в других сти­хотворениях цикла, в том числе и вшироко известном «О, весна без конца и без краю...». Его обычно приво­дят какпример мужественного взгляда поэта на жизнь. И это, конечно, верно. Но сам Блокговорил, что «художник, мужественно глядящий в лицо миру», вглядывается «вконтуры добра и зла — ценою утраты части души». Недаром стихотворение этозаканчивает­ся упоминанием не только «мучений», но и «гибели»:

И смотрю, и вражду измеряю, Ненавидя, кляня и любя:

За мученья, за гибель — я знаю — Все равно: принимаю тебя!

Однако измира стихий, «бушующих лиловых миров», как определяет сам Блок период«антитезы», отраженный во втором томе, художник выходит не столько с утратами,сколько с обретениями. Теперь «за плечами все «мое» и все «не мое», равно вели­кое...»— пишет он в письме А. Белому. Это новое ми­роощущение поэта отразилось и ввенчающем второй том цикле с многозначительным названием «Вольные мысли».Именно здесь звучат слова, предвещающие его переход к третьему, завершающемуэтапу его «во­человечения»:

Всегда хочу смотреть вглаза          людские,

И пить вино, и женщинцеловать,

         И яростью желаний полнитьвечер,

         Когда жара мешает днеммечтать.

         И песни петь! — И слушать в миреветер!

Третий том — завершающий, высший этап прой­денного поэтом трудного,подчас мучительного пути. «Тезу» первого и «антитезу» второго тома сменяет«синтез». Синтез — это новая, более высокая ступень осмыслениядействительности, отвергающая предыду­щие и в то же время соединяющая в себепо-новому некоторые их черты. Это следует иметь в виду, ибо существует довольнораспространенное представление о пути Блока как о прямолинейном и неуклонномдвижении «все вперед и выше». А между тем сам поэт свидетельствовал, что его«восхождение» шло не по прямой, а по спирали и сопровождалось «отклонения­ми» и«возвратами». И содержание третьего тома под­тверждает это.

Оноткрывается циклом «Страшный мир». Тема «страшного мира» — сквозная втворчестве Блока. Она присутствует и в первом, и особенно во втором томе. Ксожалению, ее часто трактуют лишь как тему обличения «буржуазнойдействительности». На самом же деле это только внешняя, легко видимая сторона«страшного мира». Но есть и другая, глубинная его суть, быть может еще болееважная для поэта. Чело­век, живущий в «страшном мире», испытывает еготлетворное воздействие. При этом страдают и нравст­венные ценности. Стихия,«демонические» настро­ения, губительные страсти овладевают человеком. В орбитуэтих темных сил попадает и сам лирический герой. Душа его трагически переживаетсостояние соб­ственной греховности, безверия, опустошенности, смертельнойусталости.

Здесьотсутствуют естественные, здоровые челове­ческие чувства. Любовь? Ее тоже нет.Есть «горькая страсть, как полынь», «низкая страсть», бунт «черной крови»(«Унижение», «На островах», «В ресторане», «Черная кровь»). Герой, утратившийдушу, предстает перед нами в разных обличиях. То он лермонтовско-врубелевскийдемон, страдающий сам и несущий ги­бель другим (два стихотворения с одинаковымназва­нием «Демон»), то «стареющий юноша» — двойник лирического героя(«Двойник»). Прием «двойничества» лег в основу и трагически-сатирического цикла«Жизнь моего приятеля». Это история человека, который «в сумасшествии тихом»бессмысленных и безра­достных буден растратил сокровища своей души:

«Пробудился:тридцать лет. // Хвать-похвать,— а сердца нет». Печальный итог его жизниподводит сама смерть («Говорит смерть»):

С него довольно славить Бога,— Уж он — не голос, только— стон, Я отворю. Пускай немного Еще помучается он.

Трагическоемироощущение, «угрюмство», свойст­венные большинству стихотворений цикла,находят свое крайнее выражение в тех из них, где законы «страшного мира»приобретают космические масшта­бы:

Миры летят. Года летят. Пустая Вселенная глядит в насмраком глаз. А ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь,— который раз?

Мысльо роковом круговороте жизни, о ее безыс­ходности с удивительной простотой исилой выражена в известном восьмистишии «Ночь, улица, фонарь, ап­тека...».Этому способствуют его кольцевая компози­ция, точные и емкие эпитеты(«бессмысленный и тус­клый свет», «ледяная рябь канала»), наконец, необыч­ная исмелая гипербола («Умрешь — начнешь опять сначала»).

Такой же обобщающий смысл несет ипоследнее стихотворение цикла «Голос из хора». В нем звучит мрачное, поистинеапокалиптическое пророчество о грядущем торжестве зла во всем мире:

И век последний, ужасней всех, Увидим и вы и я. Все небоскроет гнусный грех, На всех устах застынет смех, Тоска небытия...

Изаключительные строки:

О, если б знали, дети, вы,

Холод и мрак грядущих дней!

Означаетли это, что Блок признает торжество «страшного мира» над людьми и таким образомкапи­тулирует перед ним? Дадим слово самому поэту:

«Очень неприятные стихи <...> Лучше бы былоэтим словам остаться несказанными. Но я должен был их сказать. Трудное надопреодолеть. А за ним будет ясный день».

Тему«страшного мира» продолжают два неболь­ших цикла — «Возмездие» и «Ямбы». Слово«возмез­дие» понимают обычно как наказание за некое пре­ступление. Причемнаказание, исходящее со стороны, от кого-то. Возмездие, по Блоку, это преждевсего осуждение человеком самого себя, суд собственной со­вести. Главная винагероя — измена данным когда-то священным обетам, высокой любви, изменачеловечес­кому предназначению. А следствием этому — распла­та: душевнаяопустошенность, усталость от жизни, по­корное ожидание смерти. Эти мотивызвучат во всехстихотворениях цикла «Возмездие», начиная с перво­го широко известного «Одоблестях, о подвигах, о славе...» и кончая «Шагами командора» и «Как свер­шилось,как случилось?». В исполненных глубокого символического значения «Шагахкомандора» Блок переосмысливает сюжет о Дон Жуане. Его герой вы­ступает не вамплуа традиционного соблазнителя, а в роли изменника, презревшего любовь ДевыСвета, донны Анны. И хотя он и бросает дерзкий вызов судь­бе: «Жизнь пуста,безумна и бездонна! // Выходи на битву, старый рок!» — его поражение предопределено.Превыше всего ценивший свою «постылую свободу» и предавший «Деву Света», онобречен на гибель:

«Донна Анна в смертный час твой встанет. // Аннавстанет в смертный час».

Если в цикле «Возмездие» расплате подвергаетсяличность, допустившая воздействие на себя губитель­ных ядов «страшного мира»,то в «Ямбах» возмездие грозит уже не отдельному человеку, а «страшному миру» вцелом. Смысловой и ритмической основой цикла стал «гневный ямб». Этоподчеркивает и эпи­граф к нему — слова древнеримского сатирика Ювенала:«Негодование рождает стих». Ранее в письме к А. Белому Блок признавал право«здраво, честно, наяву говорить «НЕТ» всему настоящему только за тем человеком,кто делает это «по-божьи» (т. е. имея в себе в самых глубинах скрытое, новерное «ДА»)». Это «ДА» — вера в добро и свет и желание трудиться во имя ихбудущего торжества,— прозвучало во вступи­тельном стихотворении цикла:

О, я хочу безумно жить:

Все сущее — увековечить, Безличное — вочеловечить,Несбывшееся — воплотить!

Говоря «нет»«дням настоящим», поэт убежден в том, что крушение старых устоев жизни —неизбеж­но:

На непроглядный ужас жизни Открой скорей, открой глаза,Пока великая гроза Все не смела в твоей отчизне...

(Да,так диктует, вдохновенье...)

Эта «великая гроза», по Блоку, разразится в ре­зультатеусилий новых, молодых людей («Юность — это возмездие»):

Я верю: новый век взойдет Средь всех несчастныхпоколений.

Пусть день далек — у нас все те ж Заветы юношам и девам:

Презренье согревает гневом, А зрелость гнева — естьмятеж.

(Вогне и холоде тревог...)

Об этом жепоэт писал в одном из своих писем 1909 года: «Революция русская в ее лучшихпредста­вителях — юность с нимбом вокруг лица».

НаписанныйБлоком после поездки в Италию вес­ной 1909 года цикл — «Итальянские стихи»может показаться чужеродным в третьем томе. Недаром В. Брюсов охарактеризовалих лишь как «прекрасные строфы чистой поэзии». Однако насчет «чистой поэ­зии»Брюсов ошибся. Именно здесь Блок определяет позицию «чистого искусства» как«творческую ложь». «В легком челноке искусства» можно «уплыть от скуки мира»,но подлинное искусство — «ноша на плечах», долг, подвиг. Другой вопрос, глубоковол­нующий поэта и поставленный им в цикле,— о соот­ношении цивилизации икультуры. В современной ци­вилизации поэт усматривает бездуховное, а значит,разрушительное начало. Именно поэтому «цивилизо­ванную» Флоренцию, забывшую освоей древней куль­туре, он называет предательницей:

Умри, Флоренция, Иуда, Исчезни в сумрак вековой!

Хрипят твои автомобили, Твои уродливы дома,Всеевропейской желтой пыли Ты предала себя сама.

(Флоренция,1)

Подлиннаякультура, по Блоку, неразрывно связа­на со «стихией», т. е. с жизнью народа. Встихотворе­нии «Равенна» современный город рисуется кладби­щем («дома и люди —все гроба»), но зато звучат над­писи на старинных надгробьях:

Поет на плитах, как труба.

Именно вэтом городе — хранилище непреходящих ценностей культуры, который, «какмладенец», спит «у сонной вечности в руках»,— и может появиться тень великогофлорентийца:

Тень Данта с профилем орлиным

О Новой Жизни мне поет.

Грядущееобновление связывает А. Блок и с обли­ком простых итальянских девушек, каждаяиз кото­рых может стать Мадонной и подарить миру нового Спасителя.

Раздел «Разные стихотворения»содержит действи­тельно «разные» по своему содержанию стихи.

Несколько из них посвящены теме«поэта и поэ­зии» («За гробом», «Художник», «Друзьям», «Поэ­ты»). Остановимсяна последнем из них. Со свойствен­ной ему беспощадной искренностью Блок создает«групповой портрет» современных поэтов, не исклю­чая из их ряда и самого себя.Поначалу блоковские служители муз могут вызвать у читателя неприятие (они«напивались», «болтали цинично и пряно», «под утро их рвало», «потом вылезалииз будок как псы»). Вот уж поистине вспомнишь пушкинскую характерис­тикустихотворца: «И меж детей ничтожных мира, // Быть может, всех ничтожней он».Однако поэты у Блока, несмотря на все свои человеческие слабости, обладаютогромным преимуществом перед благопри­стойными обитателями «обывательскойлужи». Они способны ценить прекрасное, мечтать о «веке златом», способны,наконец, на бунт против лживых устоев жизни:

Ты будешь доволен собой и женой, Своей конституциейкупой, А вот у поэта — всемирный запой, И мало ему конституций!

И даже уходяиз жизни (собачья жизнь — собачья смерть), поэт возвышается над обывателями,ибо до конца сохраняет веру в свои идеалы:

Пускай я умру под забором, как пес, Пусть жизнь меня вземлю втоптала,— Я верю: то Бог меня снегом занес, То вьюга меня целовала!

«Музыкальное» название следующего цикла — «Арфы искрипки» — появилось не случайно. Оно связано с блоковской концепцией музыкикак внут­ренней сущности мира, его организующей силы. «Душа настоящегочеловека,— писал А. Блок в одной из своих статей,— есть самый сложный и самый певу­чиймузыкальный инструмент <...> Бывают скрипки расстроенные и скрипкинастроенные. Расстроенная скрипка всегда нарушает гармонию целого; ее визгли­выйвой врывается докучной нотой в стройную музы­ку мирового оркестра <...>Художник — это тот <..->, кто слушает мировой оркестр и вторит ему, нефаль­шивя». Если скрипки могут быть расстроенными и настроенными, то арфа дляБлока — символ музыки, звучащей всегда в унисон с «мировым оркестром».

Тематический диапазон цикла(наиболее объемного в томе) весьма широк. Верность или неверность чело­века«духу музыки» может выражаться в самых раз­нообразных проявлениях: от высокихвзлетов души до ее подчинения «темным стихиям», падения, капиту­ляции перед«страшным миром». Поэтому многие сти­хотворения цикла находятся как бы воппозиции друг другу.

Одно изключевых стихотворений цикла — «На смерть Комиссаржевской». Поэт чтит ее каквеликую актрису, как «художницу», которая «не лукавила, но была верна музыке»,как воплощение «вечной юнос­ти». По убеждению Блока, истинный художник не уходит от нас бесследно.

Пускай хоть в небе — Вера с нами. Смотри

сквозь тучи: там она — Развернутое ветром

знамя, Обетованная весна.

Совсем иные мелодии звучат в тех стихотворениях, гдеслышны отзвуки дисгармонии «страшного мира». Среди них известное «Я пригвожденк трактирной стойке...» — о безвозвратно утраченном счастье и ги­бельнойлюбви-страсти. К ним относится и «Черный ворон в сумраке снежном… » — одно излучших созда­ний блоковской любовной лирики. Подлинного глубо­кого чувствагерой стихотворения не испытывает («В легком сердце — страсть и беспечность»).И не ведают опьяненные страстью влюбленные, что «Над бездон­ным провалом ввечность, // Задыхаясь, летит рысак».

Этотудивительный по своей смелости и емкости образ-символ говорит и о мимолетностии зыбкости любовного чувства, да и вообще человеческой жизни, и напоминает ороковой зависимости человека от не­подвластных ему мировых законов, а можетрассмат­риваться и как некое апокалиптическое пророчество (вот он — «черныйворон»!). Завершающая строфа — отрезвление героя:

Страшный мир! Он для сердца тесен! В нем —

твоих поцелуев бред, Темный морок цыганских

песен, Торопливый полет комет!

Он сноваоказывается перед лицом «страшного мира», где поцелуи — только «бред», гдечеловека околдовывает «темный морок цыганских песен». Слово «морок» —полногласная форма от «мрак». И к тому же родственное слову «морочить».Известно, что Блок любил цыганские песни и романсы. Но здесь они выступают кактемная сила, поскольку берут в плен свободную человеческую душу. Последняя жестрока возвращает нас к тому, что все мы пленники угрожа­ющего нам космоса.

«Цыганская» тема присутствует и внекоторых дру­гих стихотворениях цикла. В них слышны отзвуки «метельных»мотивов второго тома, губительных «ли­ловых миров» блоковской антитезы. Одно изних — «Опустись, занавеска линялая...» — стилизовано под народную песню:

Сгинь, цыганская жизнь небывалая, Погаси,

сомкни очи твои!

Отдаваясь до конца стихии цыганских страстей, герой,что называется, «прожигал жизнь». И вот пе­чальный итог: «Спалена моя степь,трава свалена, // Ни огня, ни звезды на пути...»

Сходнаяситуация и в другом «цыганском стихотво­рении» — «Когда-то гордый инадменный...».

Подобныетрагические, «гибельные» мотивы со­ставляют существенную часть лирическогонаследия А. Блока. Более того, они органичны для его поэтичес­кого облика ираскрывают сложность и противоречи­вость его души. «… Я всегда был последователенв основном,— подчеркивал поэт,— я последователен и в своей любви к «гибели»(незнание о будущем, окру­женность неизвестным, вера в судьбу и т. д.— свойст­вамоей природы, более чем психологические». Но при этом следует понимать, что«гибель» и «мрак» — это только неизбежные этапы большого и трудного пути поэта.«Разве можно миновать «мрак», идя к «свету»?» — вопрошал совсем еще юный Блок.И предназначенный ему путь он прошел мужественно и до конца.

«Цыганскаястихия», любовь, музыка, искусство, «печаль и радость» нашли свое место и вследующем цикле — «Кармен». С одной стороны, он живо напо­минает «Снежнуюмаску» и «Фаину» сходными обсто­ятельствами создания (там — увлечение поэтаактри­сой Н. Волоховой, здесь — оперной певицей Л. А. Дельмас, которой ипосвящен цикл) и сквозной темой всепоглощающей стихийной любви. Да и сам поэтпризнавался, что в марте 1914 года (время напи­сания последнего цикла) он«отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907-го», когда была написана«Снежная маска». Однако «Кармен» не повторение пройденного. Гимн стихийнойлюбви звучит здесь уже на новом витке спирали блоковского пути.

ОбразКармен у поэта многолик, синтетичен. Кар­мен — и героиня оперы Визе, исовременная женщи­на. Она и независимая, вольнолюбивая испанская цы­ганка, иславянка, которую герой под «заливистый крик журавля» обречен «ждать у плетнядо заката горячего дня». Стихийное начало выражено в ней в самых различных егопроявлениях — от стихии сжи­гающей страсти, стихии природы и космоса — дотворческой стихии «музыки», дающей надежду на грядущее просветление. Этим иблизка героиня цикла лирическому герою:

Мелодией одной звучат печаль и радость…

Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

(Нет,никогда моей, и ты ничьей не будешь...)

«Кармен» — последний блоковский цикл о любви — не только связан спредшествующими ему «Арфами и скрипками», но является своеобразным переходом кпоэме «Соловьиный сад». О ней мы лишь отметим, что поэма эта — новый шаг Блокав поисках смысла жизни и места человека в ней. Уходя из замкнутого круга«соловьи­ного сада», поэт вступает в широкий и суровый мир, заключающий в себету подлинную и высокую правду, к постижению которой он стремился на протяжениивсего своего творческого пути. Так возник цикл «Ро­дина», едва ли не вершинныйцикл не только третьего тома, но и всей поэзии А. Блока.

Тема родины, России — сквозная блоковскаятема. На одном из последних его выступлений, где поэт читал самые разные своистихотворения, его попроси­ли прочесть стихи о России. «Это все — о России»,—ответил Блок и не покривил душой, ибо тема России была для него поистиневсеобъемлюща. Однако наибо­лее целеустремленно он обратился к воплощению этойтемы в период реакции. В письме к К. С. Станислав­скому (1908, декабрь) Блокпишет: «… Стоит передо мной моя тема, тема о России (вопрос обинтеллиген­ции и народе, в частности). Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаюжизнь. Все ярче сознаю, что это — первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный.К нему-то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни».

«Родина» для Блока — понятиенастолько широ­кое, что он посчитал возможным включить в цикл и стихотворениясугубо интимные («Посещение», «Дым от костра струею сизой...», «Приближаетсязвук. И покорна щемящему звуку...»), и стихотворения, пря­мым образом связанныес проблематикой «страшного мира» («Грешить бесстыдно, непробудно...», «На же­лезнойдороге»).

К двумпоследним стихотворениям обычно обраща­ются те блоковеды, кто рассматриваетпуть поэта как целенаправленное движение от символизма к реализ­му. И в самомделе, в стихотворении «На железной дороге» немало жизненных реалий («ровнекошеный», «платформа», «сад с кустами блеклыми», «жандарм» и т. д.). К томуже сам автор снабдил его примечани­ем: «Бессознательное подражание эпизоду из«Воскре­сения» Толстого: Катюша Маслова видит в окне Не­хлюдова на бархатномкресле ярко освещенного купе первого класса». Казалось бы, и знаменитая строфа:

Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели;

 Молчали желтые и синие;

 В зеленых плакали и пели —

тожеподтверждает гипотезу о «реалистичности» сти­хотворения. Но как раз здесь мывидим признаки не привычного реалистического, а емкого символическо­го образа.Желтые, синие, зеленые вагоны (2, 1 и 3-го классов) — не просто реальныеприметы идущего по­езда, а символы по-разному сложившихся человечес­ких судеб.Символичен и образ героини. Кто она? Что мы знаем о ней? Очень немного.Пожалуй, лишь то, что она испытала крушение надежд на возможное счастье. И вот«она раздавлена». А чем — «любовью, грязью иль колесами» — не суть важно: «всебольно». И когда мы возвращаемся к первой строфе («Лежит и смотрит, как живая,// В цветном платке, на косы брошенном, // Красивая и молодая»), невольно дума­ется:не сама ли это поруганная, «раздавленная» Рос­сия. Ведь у Блока она нередкопредстает в облике женщины в цветастом или узорном платке. Глубокий символическийсмысл стихотворения не исключает и такого его прочтения.

Смысловоеядро цикла составляют стихи, посвя­щенные непосредственно России. Среди самыхзначи­тельных —цикл «На поле Куликовом» и стихотворе­ние «Россия» (мыостановимся на них подробно даль­ше). О своей неразрывной связи с родиной, с еево многом темной и трудной судьбой говорит поэт в сти­хотворении «Русь моя,жизнь моя, вместе ль нам ма­яться?..». Возникающий в последней его строфе сим­волическийобраз («Тихое, долгое, красное зарево //

Каждуюночь над становьем твоим») — предвестие грядущих перемен.

Совсемпо-иному раскрывается тема России в сти­хотворении «Новая Америка». Поначалуперед чита­телем все та же «убогая» Русь с ее «страшным просто­ром» и«непонятной ширью». Однако постепенно лицо России проясняется («Нет, нестарческий лик и не постный // Под московским платочком цветным»). На еепросторах появляются фабричные трубы, корпуса заводов, «города из рабочихлачуг». В последних стро­фах Блок говорит о том, что ископаемые богатства родиныпомогут ее обновлению. Подобный панегирик углю и руде кажется неожиданным вустах поэта. На самом же деле Блок серьезно размышлял о роли наци­ональнойпромышленности в «великом возрождении» России. «Будущее России,— писал он,—лежит в еле еще тронутых силах народных масс и подземных бо­гатств». И это непротиворечило его отрицательному отношению к «цивилизации», потому что его«Новая Америка» — не «старая Америка», то есть не Соеди­ненные Штаты, апоэтический образ будущ