Реферат: Ответы на билеты по языкознанию

<span Times New Roman",«serif»">В.Н. Топоров

<span Times New Roman",«serif»">СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕЯЗЫКОЗНАНИЕ

<span Times New Roman",«serif»">(Лингвистическийэнциклопедический словарь. — М., 1990. — С. 486-490)

Сравнительно-историческоеязыкознание — область языкознания, объектом которой являются родственные, т.е.генетически связанные языки. Кокретно в сравнительно-историческом языкознанииречь идет об установлении соотношений между родственными языками и описании ихэволюции во времени и пространстве; сравнительно-историческое языкознаниепользуется как основным инструментом исследования сравнительно-историческимметодом; наиболее общая форма исследований — сравнительно-историческиеграмматики (включающие в себя прежде всего фонетику) и этимологические словари(лексика).

Сравнительно-историческоеязыкознание противостоит описательному, или синхроническому, языкознанию,нормативному и общему языкознанию. Вместе с тем сравнительно-историческоеязыкознание связано как с описательным языкознанием, так и с общим языкознаниемвзаимовлияниями в целом ряде вопросов.

Обычно возникновениесравнительно-исторического языкознания, прежде всего его ядра — сравнительно-исторической грамматики, связывают со знакомством европейскихлингвистов с санскритом в кон. 18 в., недооценивая роль общегоидейно-интеллектуального контекста, который складывался в научно-философской,литературно-художественной и общественной жизни Европы во второй половине 18 в.- первые десятилетия 19 в. К этому времени в естественных науках (прежде всего)был накоплен большой конкретный материал, давший основание первым универсальнымклассификциям и таксономиям, открывшим возможность рассматреть целое,определить иерархию его частей и предположить, что сама она есть результатдействия неких общих законов. Весь этот этап работы подразумевал существеннуюроль эмпирического сравнения фактов и неизбежно приводил к выводу, согласнокоторому за внешне разнообразными фактами должно крыться (по крайней мере, взначительном числе случаев) внутреннее единство, нуждающееся в истолковании.Принципом истолкования для секуляризованной науки того времени стал историзм,т.е. признание развития во времени, осуществляющегося естественным образом (ане божественной волей, реализующей некий общий план), по законам,которые не только описывают самое смену одних форм другими, но и конкретныйвид, ими принимаемый. Отсюда новая установка в трактовке фактов: в них склонныбыли видеть уже не «лестницу» форм («существ» — вбиологических науках), но «цепь развития», предполагающуюестественное изменение форм. Изменяемость форм (идея, в полном своем видеоформившаяся к сер. 19 в., ср. «Происхождение видов» Ч. Дарвина,1959), объясняемая их историей, стала выступать как причина их многообразия.Само развитие мыслилось в двух вариантах: чаще как восходящая линия от простогок сложному и улучшенному (ср. многочисленные теории прогресса от А.Р.Ж. Тюрго иГ.Э. Лессинга, И.Г. Гердера и М.Ж.А.Н. Кондорсе до ж.Б. Ламарка, Э. Жоффруа деСент-Илера и того же Ч. Дарвина), реже как нисходящая линия, связанная сдеградацией (Ж.Ж. Руссо, Ю. Мезёр и др.). Отражения подобной концепции многообразныи нередко объединяют естественные науки с гуманитарными. Так, с одной стороны,возникают отдельные опыты исторического описания, претендующие на полноту ицелостность (Д. Юм или Э. Гиббон), утверждаются взгляды об истории какавтономной науке (Тюрго, энциклопедисты, «Идея всеобщей истории» И.Канта, 1784), вырабатываются общефилософские теории развития с особым вниманиемк его причинам и стадиям, к соотношению «логического» и«исторического» (Г.В.Ф. Гегель, Ф.В.Й. Шеллинг и др.). С другой стороны,возникают многочисленные сравнительные дисциплины (сравнительная анатомия,эмбриология, палеоантология, геология и т.д.) и развиваются общие и частныепринципы естественно-научного «компаративизма» (Ламарк, ЖоффруаСент-Илер, Ж. Кювье, Ч. Лайель и др.). Характерно, что объектом историческогоизменения и научного сравнение становится форма (а не функция), что ипредопределило возрастание роли морфологии и то важное значение, которое сталопридаваться понятию гомологии в структуре исследуюмых объектов (т.е. подобию нефункциональному, но формальному, отсылающему к общему происхождению). Длясравнительно-исторического языкознания оказались важными также результатыисследований в области естественных наук, не получившие, однако, всеобщегопризнания, — об оформлении понятия системы, определяющей взаимодействиечастей целого (ср. строго детерминистическую концепцию Кювье), нередкоопределяемой термином «организм», и о выдвижении идеи модели-архетипа(Р. Оуэн), объединяющей развитие всех реально засвидетельствованных конкретныхтипов.

Наука о языке не толькоиспытывала плодотворные влияния со стороны общей методологии наук, но и самапринимала активное участие в выработке общих идей. В частности, важную рольсыграла работа Гердера «Исследование о происхождении языка» (1770,изд. 1772), которая наряду с его же статьей «О возрастах языка»явилась одним из самых серьезных подступов к будущему историческомуязыкознанию. Выступая против распространенных тезисов об исконности языка, егобожественном происхождении и неизменяемости, Гердер был одним из первыхпровозвестников историзма в языкознании. Согласно его учению, естественныезаконы определили необходимость возникновения языка и его дальнейшего развития:язык, связанный по своему происхождению с культурой (и, в частности, споэзией), в ходе своего развития совершенствуется, как и общество; нераздельнаясвязь языка с культурой и и обществом делает его важнейшим компонентомнационального духа (перечень причин изменения языка во многом предвосхищаетаналогичную проблему в естественных науках, ср. биологическую географию А. фонГумбольдта). И.К. Аделунг в нач. 19 в. выдвигает свои соображения о причинахисторического развития языка и формулирует критерии различия в степеняхязыкового родства, предполагающие не просто сравнение языков, считающихсяродственными, но, по сути дела, сравнение их грамматических структур (нетолько лексем!). Характерно, что У. Джоунз, познакомившийсь с санскритом иобнаружив его сходство в глагольных корнях и в грамматических формах сгреческим, латинским, готским и др. языками, в 1786 уже смог предложитьсовершенно новую концепцию лингвистического родства; наличие достаточногоколичества подобных совпадений в сравниваемых языках позволяет заключить об ихгенетическом родстве и, следовательно, об их происхождении из общего праязыка.Ф. фон Шлегель в труде «О языке и мудрости индийцев» (1808) не толькоподчеркивает роль грамматических элементов при установлении языкового родства(именно он ввел в употребление термин «сравнительная грамматика»), нои применительно к санскриту, персидскому, греческому, немецкому и другим языкамформулирует первые постулаты сравнительно-исторической грамматикииндоевропейских языков, подчеркивая особую методологическую сущность формспряжения. Эти теоретические предпосылки сравнительно-исторического языкознанияподкреплялись обширным собранием лексики разных языков, упорядоченной всловарях сопоставительного типа («Сравнительные словари всех языков инаречий» П.С. Палласа, 1787-89), 2 изд. 1790-91; словарь испанского миссионераЛоренсо Эрвас-и-Пандуро, 1784, 2 изд., 1800-05; «Mithridates, oderallgemeine Sprachkunde» Аделунга и И.С. Фатера, 1806-07 и др.), гдесоздавались особо благоприятные условия для выделения лексем родственных языков(хотя бы сугубо предварительного и приблизительного).

Идеи языкового родствавыдвигались и раньше (ср. отчасти у Данте, а также «О родстве языков»Гвилельма Постеллуса, 16 в.). Выделялись работы, авторы которых ограничивалиськругом языков, обнаруживающий сходство: «Рассуждение о европейскихязыках» Й.Ю. Скалигера (1599), где, однако, в сравнение включались кромеязыков, позже признанных индоевропейскими, также финский, венгерский, баскский,которые затушевали некоторые бесспорные результаты. Еще более широкаяклассификация родственных языков Старого Света была предложена Г.В. Лейбницем,по сути дела разграничившим индоевропейские языки (по его терминологии,«кельтские») и урало-алтайские («скифские»). Болееперспективным в плане будущих сравнительно-исторических исследованийоказывались те работы, в которых ставились более узкие задачи (напр.,доказательство родства отдельных групп или семей языков, ориентированные приэтом на сравнение сходных элементов). Так, уже в 17 в. сложились представленияо родстве языков семитской семьи (Э. Гишар, И. Лудольф и др.), германской (Л.тен Кате) и романской (Рейнуар) групп, славянских языков (Ю. Крижанич и др.) ит.п. Особое значение имели изданные Ф.Ю. фон Страленбергом в 1730 сравнительныетаблицы языков Северной Европы, Северного Кавказа, благодаря чему была созданаклассификация уральских и алтайских языков (финно-угорские и самодийские;тюркские, монгольские, тунгусские), хотя и в предварительном варианте. Этипервые попытки классификации языков способствовали формированию раннихвариантов сравнительно-исторического языкознания и, в свою очередь, во многомот них зависели.

В 10-х гг. 19 в. идеисравнительно-исторического языкознания воплотились в исследованияхсравнительно-исторического характера, в которых была применена исоответствующая техника исследований, опиравшихся преимущественно на данныеиндоевропейских языков, и таким образом сравнительно-историческая грамматикаэтих языков стала ведущей дисциплиной сравнительно-исторического языкознания,оказавшей стимулирующее влияние на развитие других частныхсравнительно-исторических грамматик.

Главные фигуры той революциив сравнительно историческом языкознании, которая привела к созданиюсравнительно-исторической грамматики, были Ф. Бопп («О системе спряжениясанскритского языка в сравнении с таковою в греческом, латинском, персидском игерманских языках», 1816), Р.К. Раск («Разыскания о древнесеверномязыке», 1818), Я. Гримм («Грамматика немецкого языка», т. 1-4,1819-37, речь идет о германских языках) и В. фон Гумбольдт («Осравнительном изучении языков применительно к различным эпохам ихразвития», 1820, и др.). Гумбольдт теоретически обосновал статуссравнительно-исторического языкознания как не только особой, но и автономнойлингвистической дисциплины, выводы которой имеют, однако, первостепенноезначение при изучении культуры, интеллектуальной деятельности, народнойпсихологии. Заслугой Гумбольдта было выделение языкознания как новой наукиисторического цикла — «сравнительной антропологии». При этом задачисравнительно-исторического языкознания понимались им исключительно широко:"… язык и постигаемые через него цели человека вообще, род человеческий вего поступательном развитии и отдельные народы являются теми четырьмяобъектами, которые в их взаимной связи и должны изучаться в сравнительномязыкознании". Уделяя большое внимание таким ключевым длясравнительно-исторического языкознания проблемам, как внутренняя форма, связьзвука и значения, языковая типология и т.п., Гумбольдт в отличие от многихспециалистов в области сравнительно-исторического языкознания, и в историческомаспекте изучения языка подчеркивал связь с духом творчества, с категориейзначения в широком смысле слова (язык и мышление). Тем самым принцип историзмав языкознании получил понимание, выходящее далеко за рамки сравнительно-историческихграмматик. Боппу наука обязана созданием первой сравнительно-историческойграмматики индоевропейских языков (1833-49), открывшей серию подобных грамматикбольших языковых семей; выработкой методики последовательного сравнения форм вродственных языках; попыткой интерпретации самого феномена родственных языков.Особое значение имело обращение к санскриту, который в пространстве и временибыл наиболее удален от европейских языков, не имея с ними контактов в своейистории, и тем не менее сохранил с особой полнотой древнее состояние. ЗаслугаРаска состояла в выработке методики анализа соотносимых друг с другомграмматических форм и в демонстрации разных степеней родства между языками.Дифференциация родства по степени близости явилась необходимой предпосылкой кпостроению схемы исторического развития родственных языков. Такая схема былапредложенна Гриммом, рассмотревшим систематически три степени развитиягерманских языков (древнюю, среднюю и новую) — от готского до новоанглийского.Начиная с Гримма, понятие «исторической грамматики» группы языков иособенно отдельного языка стало в языкознании реальностью (при этом — в отличиеот опыта Гримма — «сравнительная» часть в таких историческихграмматиках нередко отступала на задний план или присутствовала в скрытомвиде). Таким образом, к 30-40-м гг. 19 в. сравнительно-историческое языкознаниезавоевало себе прочное место в языкознании и начало оказывать значительноевлияние на другие его области. В это время происходит становлениесравнительно-исторического языкознания, его принципов, методов и техникиисследования.

Сравнительно-историческоеязыкознание, по крайней мере с 20-30-х гг. 19 в., отчетливо ориентируется надва начала — «сравнительное» и «историческое» (в этомсмысле показательно название этой дисциплины в русской лингвистическойтерминологии), отношения между которыми не всегда ясны (практически онитрактуются по-разному). Иногда акцент делается на «историческом»: оноопределяет цель сравнительно-исторического языкознания (история языка, в т.ч. ив бесписьменную эпоху), его направления и принципы (историзм), и в этом случаеоно наиболее точно отвечает идеяс всей линии Гердер — Шлегель — Гримм — Гумбольдт. При таком понимании роли «исторического» другое начало — «сравнительное» — скорее определяет средство, с помощью которогодостигаются цели исследования языка или языков. В этом смысле характерныисследования в жанре «история конкретного языка», при которых внешнеесравнение (с родственными языками) может практически отсутствовать, т.е. как быотноситься к доисторическому периодув развитии данного языка, и заменяться внутреннимсравнением более ранних фактов с более поздними, одного диалекта с другим илисо стандартной формой языка и т.п. Но и такое внутреннее сравнение нередкооказывается замаскированным, низведенным до технического приема, служащегоисключительно целям установления исторической эволюции языка (сам же аспектсравнения, т.е. соотношение сопоставляемых элементов, лишается своегосамодовлеющего характера). В работах других исследователей акцентируется именносравнение, в центре внимания оказывается само соотношение сравниваемыхэлементов, образующее как бы главный объект исследования, а историческиевыводы из этого сравненияостаются неподчеркнутыми, неэксплицированными,отложенными для последующих исследований. В этом случае сравнение выступает нетолько как срадство, но и как цель: именно поэтому оно может оставаться неинтерпретированным вообще, многие сравнительные грамматики групп языковотносятся именно к этому типу, а выдвинутое А. Мейе понимание соотношений междуэлементами родственных языков как основного содержания сравнительной грамматикииндоевропейских языков — наиболее яркий пример «сравнения радисравнения», из чего, однако, не следует, что такое сравнение не предполагаетценных для истории языка импликаций. Сравнение часто оказываетсяинтерпретированным (ср. такие результаты сравнения, как постулированиепраязыка, или языка-основы, установление исторического взаимоотношениясравниваемых языков, их диалектного членения, относительной хронологии илиразные виды реконструкции, позволяющие удлинить историю данного языка илигруппы родственных языков или сделать ее более богатой, дифференцированной).Соответственно описанным двум ситуациям соотношения «исторического» и«сравнительного» нередко различают историческое языкознание(грамматику) и сравнительное языкознание (грамматику), что несколько огрубляетдемаркационную линию между «историческим» и«сравнительным», упрощенно разводя их в разные стороны и тем самымотчасти затушевывая как раз наиболее показательные и теоретически наиболееважные случаи, когда оба этих начала поддерживают и усиливают друг друга.

Если в логическойструктуре сравнительно-исторического языкознания соотношение«исторического» и «сравнительного» довольно ясно иприоритет первого не вызывает особых сомнений, то в центре эвристическойструктуры, характеризующей сравнительно-историческое языкознание, находитсявсе-таки «сравнительное», выступающее как своего рода зависимаяпеременная величина, «зависящая» в своем статусе от исходного поотношению к нему понятия родства. Поэтому одним из основных (хотя обычнои неформулируемых) постулатов сравнительно-исторического языкознания являетсянеобходимость проверки лингвистического материала на возможность примененияоперации сравнения, иначе говоря, необходимость доказательства принадлежностиэтого материала к родственным языкам. Но само родство языков определяетсяисключительно через их «исторически» ориентированное сравнение друг сдругом. Этот логический круг (парадокс ignotum per ignotum — «неизвестноечерез неизвестное») не может не учитываться при описании логическойструктуры сравнительно-исторического языкознания и при практических операцияхсравнения элементов, относительно которых нет полной уверенности в их родстве.Выход из этого круга в сравнительно-историческом языкознании, и особенно всравнительно-исторической грамматике, достигается методом последовательных проби ошибок, т.е. опираясь вначале на более или менее внешние признаки, а далееосновываясь на внутренних, первично не явных фактах, обнаруживаемых в ходеисследования. Такая попытка сопоставления может оказаться удачной (и в такомслучае сопоставление заменяется сравнением, число фактов, подлежащих сравнению,резко возрастает, и на их основе возникает возможность формулирования системысоответствий или даже реконструкции праязыка, выступающего как источник ипричина засвидетельствованного эмпирически языкового родства) или неудачной(исходная предпосылка о родстве сопоставляемых элементов не подтверждаетсядальнейшими сопоставлениями, и первые гипотетические соответствияквалифицируются как случайные совпадения). В зависимости от исхода этойоперации решается общий вопрос о том, могут ли быть данные языковые фактыобъектом сравнительно-исторического исследования или нет. В первом случае онипоступают в ведение сравнительно-исторической грамматики, во втором — в ведениесопоставительной грамматики. В отличие от других разделов языкознания, объектомсравнительно-исторического языкознания является язык в аспекте его развития,т.е. того вида изменения, который соотносится непосредственно с временем или спреобразованными формами его (напр., пространство, диалектный ареал, различиявнутри которого могут пониматься как пространственная форма выражения временныхразличий); в этом смысле изменения во времени не имеют непосредственной связи сизменениями языка, связанными с другими причинами (профессиональными,возрастными, половыми, жанровыми, стилистическими, окказиональными,патологическими и т. п.). Более точно, объектом сравнительно-историческогоязыкознания является то в языке, что подвержено действию времени, и лишьпостольку, поскольку изменяясь во времени, оно отражает его движение.Следовательно, для сравнительно-исторического языкознания язык важен как меравремени («языковое» время), а тот факт, что время может измерятьсяязыком (и разными его элементами, причем каждый раз по-разному), имеетнепосредственное отношение к обширной проблеме форм выражения времени. Притаком понимании объекта сравнительно-исторического языкознания становитсяоправданным введение минимальной меры «языкового» времени, т.е.кванта языкового изменения, единицы отклонения языкового состояния А1 отязыкового состояния А2, если А1 и А2 смежны во времени (предполагается, что«языковое» время останавливается, если нет языковых изменений, хотябы «нулевых»). В качестве таких квантов языкового изменения могутвыступать любые единицы языка, если они только способны фиксировать языковыеизменения во времени (фонемы, морфемы, слова (лексемы), синтаксическиеконструкции). Но в реальном развитии сравнительно-исторического языкознания, иособенно сравнительно-исторической грамматики, особое значение приобрели такиеязыковые единицы, как звуки (а позже и фонемы), на основании минимальных сдвигов(«шагов») которых (типа звук x > y) выстраивались цепочкиисторических последовательностей (типа a1 > a2 > a3… > an, где a1 — самый ранний из реконструируемых элементов, а an — последний по времени, т.е.современный) и формировались матрицы звуковых соответствий (типа: звук х языкаА соответствует звуку у языка В, звуку z языка С и т.п.); с развитиемфонологии, особенно в том ее варианте, где выделяется уровень фонологическихдифференциальных признаков — ДП, актуальным становится учет еще более дробныхквантов языковых изменений самих ДП (так, изменение d > t объясняется не каксдвиг на одну фонему, а как более мелкий сдвиг на один ДП: звонкость >глухость). В этом случае можно говорить о фонеме как минимальном языковомфрагменте (пространстве), на котором может быть зафиксирован временной сдвиг всоставе ДП. Эта ситуация объясняет одну из основных особенностейсравнительно-исторического языкознания, наиболее рельефно проявляющихся всравнительно-исторической грамматике; хотя, как было сказано, минимальный сдвигфиксируется на уровне звуков (или морфем) и описывается как «звук х водном языке соответствует звуку у в другом (родственном) языке», контрастивнымпространством (минимальным и достаточным) для сравнения звуков (или фонем)является морфема (в эксплицитном виде соответствие должно было бы выражатьсяследующим образом: фонема х в морфеме К языка А соответствует фонеме у вморфеме К1 языка В, причем К и К1 — родственные морфемы, реализующие общийисточник, предшествующий наличным его отражениям. Поэтому морфеме суждено былосыграть совершенно исключительную роль в сравнительно-историческом языкознании,и особенно в развитии сравнительно-исторического метода (хотя до некотороговремени эта роль могла не осознаваться с достаточной четкостью). Если утверждениятипа «звук х языка А соответствует звуку у языка В» вполне тривиальны(при отсутствии особых условий) и неоперативны в рамках тех целей, которыеставит перед собой сравнительно-историческое языкознание (в еще большей степенито же относится к тезисам типа «значение m в языке А соответствуетзначению n в языке В», выглядящим как абсурд), то подобное сопоставлениеморфем (они могут быть выражены грамматической категорией, элементом структурыслова или носителем лексического значения (корневые морфемы)) оказываетсянаиболее эффективным и операционным: оно не только отсылает к меньшим (фонемы)и большим (слово) членам сравнения, но и кратчайшим образом указывает элемент,фиксирующий родство сравниваемых членов. Поэтому морфемы данного языка (или языков)представляют собой необходимое и достаточное (строго говоря, достаточноограничиться только «грамматическими» морфемами) основание дляпостроения на нем сравнительно-исторической фонетики и грамматики данного языкаили группы языков. Чем четче морфемная структура языка, тем более полной инадежной оказывается сравнительно-историческая интерпретация этого языка и тембольший вклад вносит этот язык в сравнительно-историческую грамматику даннойгруппы языков.

Из указанных особенностейлогической структуры сравнительно-исторического языкознания вытекают не толькоего преимущества (среди них: относительная простота процедуры, если известно,что сравниваемые морфемы родственны; нередкая ситуация, когда реконструкцияпредельно облегчена или даже уже представлена частью сравниваемых элементов;возможность упорядочения этапов развития одного или нескольких явлений вотносительно-хронологическом плане; приоритет формы над функцией, при том чтопервая нередко остается более устойчивой и надежной, чем последняя, и т.п.), нои его недостатки или ограничения, относящиеся к методу, применяемому всравнительно-историческом языкознании. Последние связаны главным образом сфактором «яызкового» времени: данный язык, привлекаемый длясравнения, может отстоять от исходного языка-основы или от другого родственногоему языка на такое количество шагов «языкового» времени, при которомбольшая часть унаследованных языковых элементов (теоретически все элементы)оказалась утраченной («вымытой» временем) и, следовательно, самданный язык выбывает из сравнения или же становится для него ненадежнымматериалом; иной аспект того же ограничения — невозможность реконструкции техявлений, древность которых превосходит способность языка к фиксации«языкового» времени, т.е. превышает временную глубину данного языка.В других случаях значительность «языкового» времени, отделяющегоданный язык от родственных ему языков или от праязыка такова, что материал длясравнения (напр., морфемы) остается, но подвергается столь глубоким изменениям,что становится крайне ненадежным, в частности допускающим целый ряд разныхсравнительно-исторических интерпретаций. Наконец, особую сложность могутпредставлять заимствования в языке. Слишком большое число заимствований — аизвестны языки, где число заимствованных слов превышает число исконных, — можетсущественно деформировать представление о соотношении «своей» и«чужой» лексики и дать основания для рядов «ложных»соответствий, которые, однако, обладают высокой степенью регулярности. Приотсутствии внешних свидетельств заимствования определяются изнутри,лингвистически, как раз по отклонениям от действующей в данном языке или группеязыков схемы соответствий. Но старые заимствования могут утрачиватьфонетические знаки «чужого» происхождения и полностью ассимилироваться.Эти вкрапления могут смешать общую картину, притом что у исследователя нетсредств для определения того, является ли это слово заимствованным или исконными, следовательно, корректно или некорректно привлечение его для сравнения.Особую категорию сложностей составляют случаи «невзвешенного»сравнения, когда в качестве членов ряда соответствий выступают, например, дваили более состояния одного и того же языка (причем исследователь полагает, чторечь идет о разных языках) или, наоборот, один из членов ряда оказываетсяпустым из-за ненадежности материала. Нередки (особенно в случае недостаточногоколичества фактов) примеры «игры случая», когда возникают фантомныефакты, которым реально ничего не соответствует, или «сдвинутые», какбы подстроенные факты, смещающие и затемняющие реальное положение вещей. В силуэтих обстоятельств исследования в области сравнительно-историческогоязыкознания не могут опираться исключительно на предусмотренные процедуры (на«правила»); нередко обнаруживается, что подлежащая решению задачапринадлежит к числу исключительных и нуждается в обращении к нестандартнымприемам анализа и/или решается лишь с определенной вероятностью.

Тем не менее, благодаряустановлению схемы соответствий между соотносимыми элементами разных родственныхязыков («сравнительное» тождество) и схемы преемственности во времени(т.е. a1 > a2 >… an), сравнительно-историческое языкознание приобрелосовершенно самостоятельный статус. Языкознанию традиционного типа какописательной и/или предписывающей дисциплине оно противопоставлялось какдисциплина объясняющая. В этом отношении сравнительно-историческое языкознаниенапоминало естественные науки. В обоих случаях эмпирические данные, отраженныев соответствующих описаниях, нуждались в причинном объяснении; установление жепричин и следствий в принципе объясняло историческое развитие объекта,изучаемого в этих науках. Высшим выражением принципа «исторической»причинности и одновременно методологической строгости (своего рода«математичности») сравнительно-исторического языкознания былооткрытие понятия фонетического закона. роль фонетики всравнительно-историческом языкознании оказалась совершенно иной, чем вописательном языкознании; если в последнем фонетика оставалась вспомогательнойдисциплиной, а звуки, как и буквы, трактовались только как средство выражения,то в сравнительно-историческом языкознании фонетика стала ведущей его частью, вчастности потому, что в ней наиболее полно и объективно раскрывалисьисторические процессы, не нарушаемые, как на других уровнях, коррекцией состороны осознаваемых говорящим элементов содержания. На первых порах всравнительно-историческом языкознании довольствовались признанием соответствийи не настаивали на их закономерности и неукоснительности в той степени, в какойэто принято в естественных науках. Во всяком случае, предполагалось, что наязык оказывает влияние нечто более сильное, нежели лингвистические законы(Бопп). Но уже А. Шлейхер, одержимый идеями естествознания и рассматривавшийязык как естественный организм, пытался увидеть в языковых закономерностяхреализацию законов природы. Шлейхер был, пожалуй, первым, кто пыталсяустановить как частные фонетические законы, действующие в пределах данногоязыка, так и всеобщие (универсальные) законы языка. Шлейхеровская реконструкцияиндоевропейского праязыка, по сути дела, уже предполагает всевластиелингвистических законов. Но сама трактовка этих законов Шлейхером не могла бытьпринята следующим поколением компаративистов, хотя убеждение в исключительнойважности фонетических законов стало в 70-80-х гг. 19 в. общим тезисоммладограмматического направления в сравнительно-историческом языкознании.Соответственно росла непримиримость ко всем тем утверждениям в областисравнительно-исторической грамматики, которые основывались не на законе, а наисключении из него. В 1878 в своих «Морфологических исследованиях» Г.Остхоф и К. Бругман формулируют принцип постоянства фонетических законов,которому было суждено сыграть выдающуюся роль в сравнительно-историческомязыкознании. Большую методологическую ценность имели законы-предсказания,подтверждавшиеся лишь впоследствии, ср. реконструированные Ф. де Соссюром«сонантические коэффициенты», отражением которых было хеттское h, какпозже показал Е. Курилович; ср. также романские реконструкции Ф.К. Дица и ихподтверждение фактами народной латыни. Известная категоричность и максимализм вформулировке положения о постоянстве фонетических законов вызвала позжедискуссию, внесшую много нового в понимание условий действия закона. Преждевсего, потребовались объяснения для тех языковых фактов, которые не могли бытьвыведены из данного фонетического закона и выглядели исключениями. Первойпопыткой наиболее общего объяснения отклонений в действии лингвистическихзаконов была ссылка на аналогию, психологическая теория которой былаизложена уже Г. Паулем в «Принципах истории языка» (1880). Многиеконкретные исключения в сравнительно-исторической грамматике индоевропейскихязыков (а отчасти и других языковых семей) были более или менее удачнообъяснены. но опыт обращения к аналогии как важному фактору языкового развитияпривел к двум существенным выводам: во-первых, само действие аналогии естьрезультат взаимоотношения членов языковой системы со своей особой иерархиейэтих членов, которая и определяет направление аналогии (в этом случае более чемконстатация аналогии оправдано обращение к исследованию самой системы ипринципов ее функционирования); во-вторых, аналогия (даже при обращении к ееисходным механизмам, коренящимся в системе языка) все-таки оставляет многиеязыковые факты необъясненными вовсе или же объясненными недостаточноудовлетворительно. В этом случае наибольший прогресс и всравнительно-историческом языкознании в целом, и в сравнительно-историческойграмматике конкретных языков или языковых групп, и в самом понимании пределовдействия фонетических законов был достигнут в тех многочисленных и, по сутидела, разнородных, внутренне обычно не скоординированных исследованиях, гдеположения сравнительно-исторического языкознания проверялись анализом формразвития языка в пространстве. постулирование праязыка, как и гипотезы опромежуточных языках-основах, о членении праязыка и преимущественных связяхмежду отдельными его ветвями, строго говоря, скрывали в себе неизбежный вопросо пространственно-временной интерпретации этих чисто лингвистическихконструкций. «Волновая» теория И. Шмидта (1871), полемическизаостренная против теории «родословного древа» Шлейхера,фиксировавшей последовательность этапов распадения языка, но игнорировавшей какпроблему локализации праязыка и его последующих продолжений, так и всесколько-нибудь сложные случаи многосторонних языковых связей, была, по сутидела, одним из первых вариантов определения пространственного соотношенияродственных языков и, главное, объяснения пространственным фактором (т.е.способом существования языка в пространстве) языковых особенностей, в частностии тех, которые выглядели как исключение. Соотнесенность двух тем — фонетическихзаконов и пространственного аспекта языка и языкового родства — рельефнее всегобыла обозначена в трудах Г. Шухардта, выступавшего против тезиса непреложностифонетических законов и как бы компенсировавшего их дискредитацию объяснениями,вытекающими из фактора пространства и происходящего на нем постоянного ипостепенного взаимодействия (вплоть до смешения) языков (ср. его работы «Офонетических законах», 1885, «О классификации романскихдиалектов», 1900, «К вопросу о языковом смешении» и т.п.).Близкие идеи высказывались и И.П. Бодуэном де Куртенэ. В той или иной мере оппозициятезису о непреложности фонетических законов и слишком упрощенным представлениямо схемах развития языка или родственных языков, о причинах и формах«переходных» явлений обнаружилась вскоре в наиболее развитых областяхсравнительно-исторического языкознания, прежде всего в романистике, несколькопозже в германистике. В частности, эта оппозиция была связана с опытом работынад диалектологическими атласами (специально — география слов) и в областилингвистической географии (Ж. Жильерон, позже Ф. Вреде, Г. Венкер, К. Яберг идр.), показавшей несравненно более сложную картину фонетических (и вообщеязыковых) изменений (в частности, было показано постепенное действиефонетических законов в отношении отдельных слов, дополнительно усложненноеразным темпом распространения слов с фонетической инновацией в лингвистическомпространстве). Идеи пространственной детерминации (или, по крайней мере,важности этого аспекта) языковых изменений постепенно находили свое отражение всравнительно-историческом языкознании: ср. исследования Мейе о диалектахиндоевропейского языка, продолженные позже в работах о членении индоевропейскихязыков у В. Порцига, Х. Краэ, у представителей итальянской«пространственной» (ареальной) лингвистики — М. Дж. Бартоли, Дж.Бонфанте, В. Пизани, Дж. Девото и др. с их интересом к качественному различиюареалов (центральные, латеральные, маргинальные), к определению центровинноваций и путей их распространения, к анализу того слоя лексики, которыйускользает из ведения сравнительно-исторической фонетики (ср.«культурные», иначе «странствующие» слова), к языковымсвязям внутри родственных и неродственных языков и т.п. Наконец, в 20-30-х гг.20 в. выдвигается теория языковых союзов (ср. работы Н.С. Трубецкого, Р.О.Якобсона, К. Сандфельдта и др.), определяющая такой тип взаимоотношения, прикотором пространственная смежность способствует формированию«вторичного» родства, проявляющегося прежде всего в выработке с