Реферат: Человек на войне. По произведениям В.Быкова "Сотников" и Б.Васильева "В списках не значился"

Васильев Б. Л.

В СПИСКАХ НЕ ЗНАЧИЛСЯ

Часть первая

1

За всю жизнь Коле Плужникову невстречалось столько приятных неожиданностей, сколько выпало в последние тринедели. Приказ о присвоении ему, Николаю Петровичу Плужникову,воинского звания он ждал давно, но вслед за приказом приятные неожиданностипосыпались в таком изобилии, что Коля просыпался по ночам от собственногосмеха.

После утреннего построения, на котором был зачитан приказ,их сразу же повели в вещевой склад. Нет, не в общий, курсантский, а в тот,заветный, где выдавались немыслимой красоты хромовые сапоги, хрустящиепортупеи, негнущиеся кобуры, командирские сумки с гладкими лаковымипланшетками, шинели на пуговицах и гимнастерки из строгой диагонали. А потомвсе, весь выпуск, бросились к училищным портным, чтобы подогнать обмундированиеи в рост и в талию, чтобы влиться в него, как в собственную кожу. И тамтолкались, возились и так хохотали, что под потолком начал раскачиватьсяказенный эмалированный абажур.

Вечером сам начальник училища поздравлял каждого сокончанием, вручал “Удостоверение личности командира РККА” и увесистый ТТ.Безусые лейтенанты оглушительно выкрикивали номер пистолета и изо всей силытискали сухую генеральскую ладонь. А на банкете восторженно качали командировучебных взводов и порывались свести счеты со старшиной. Впрочем, все обошлосьблагополучно, и вечер этот — самый прекрасный из всех вечеров — начался изакончился торжественно и красиво.

Почему-то именно в ночь после банкета лейтенант Плужниковобнаружил, что он хрустит. Хрустит приятно, громко и мужественно. Хруститсвежей кожей портупеи, 123 необмятымобмундированием, сияющими сапогами. Хрустит весь, как новенький рубль, которогоза эту особенность мальчишки тех лет запросто называли “хрустом”.

Собственно, все началось несколько раньше. На бал, которыйпоследовал после банкета, вчерашние курсанты явились с девушками. А у Колидевушки не было, и он, запинаясь, пригласил библиотекаршу Зою. Зоя озабоченноподжала губы, сказала задумчиво: “Не знаю, не знаю...”, но пришла. Онитанцевали, и Коля от жгучей застенчивости все говорил и говорил, а так как Зояработала в библиотеке, то говорил он о русской литературе. Зоя сначалаподдакивала, а в конце обидчиво оттопырила неумело накрашенные губы:

— Уж больно вы хрустите, товарищ лейтенант. На училищномязыке это означало, что лейтенант Плужников задается. Тогда Коля так это ипонял, а придя в казарму, обнаружил, что хрустит самым натуральным и приятнымобразом.

— Я хрущу, — не без гордости сообщил он своему другу и соседупо койке.

Они сидели на подоконнике в коридоре второго этажа. Былоначало июня, и ночи в училище пахли сиренью, которую никому не разрешалосьломать.

— Хрусти себе на здоровье, — сказал друг. — Только, знаешь,не перед Зойкой: она — дура, Колька. Она жуткая дура и замужем за старшиной извзвода боепитания.

Но Колька слушал вполуха, потому что изучал хруст. И хрустэтот очень ему нравился.

На следующий день ребята стали разъезжаться: каждомуполагался отпуск. Прощались шумно, обменивались адресами, обещали писать, иодин за другим исчезали за решетчатыми воротами училища.

А Коле проездные документы почему-то не выдавали (правда,езды было всего ничего: до Москвы). Коля подождал два дня и только собралсяидти узнавать, как дневальный закричал издали:

— Лейтенанта Плужникова ккомиссару!..

Комиссар, очень похожий на вдруг постаревшего артиста Чиркова, выслушал доклад, пожал руку, указал, куда сесть, имолча предложил папиросы.

— Я не курю, — сказал Коля и начал краснеть: его вообщекидало в жар с легкостью необыкновенной. 124

— Молодец, — сказал комиссар. — А я, понимаешь, все никакбросить не могу, не хватает у меня силы воли.

И закурил. Коля хотел было посоветовать, как следуетзакалять волю, но комиссар заговорил вновь.

— Мы знаем вас, лейтенант, как человека исключительнодобросовестного и исполнительного. Знаем также, что в Москве у вас мать ссестренкой, что не видели вы их два года и соскучились. И отпуск вам положен. —Он помолчал, вылез из-за стола, прошелся, сосредоточенно глядя под ноги. — Всеэто мы знаем, и все-таки решили обратиться с просьбой именно к вам… Это — неприказ, это — просьба, учтите, Плужников. Приказывать мы вам уже права неимеем…

— Я слушаю, товарищ полковой комиссар. — Коля вдруг решил,что ему предложат идти работать в разведку, и весь напрягся, готовыйоглушительно заорать: “Да!..”

— Наше училище расширяется, — сказал комиссар. — Обстановкасложная, в Европе — война, и нам необходимо иметь как можно большеобщевойсковых командиров. В связи с этим мы открываем еще две учебные роты. Ноштаты их пока не укомплектованы, а имущество уже поступает. Вот мы и просимвас, товарищ Плужников, помочь с этим имуществом разобраться. Принять его,оприходовать…

И Коля Плужников остался в училище на странной должности“куда пошлют”. Весь курс его давно разъехался, давно крутил романы, загорал,купался, танцевал, а Коля прилежно считал постельные комплекты, погонные метрыпортянок и пары яловых сапог. И писал всякие докладные.

Так прошло две недели. Две недели Коля терпеливо, от подъемадо отбоя и без выходных, получал, считал и приходовал имущество, ни разу невыйдя за ворота, словно все еще был курсантом и ждал увольнительной отсердитого старшины.

В июне народу в училище осталось мало: почти все уже выехалив лагеря. Обычно Коля ни с кем не встречался, по горло занятый бесконечнымиподсчетами, ведомостями и актами, но как-то с радостным удивлением обнаружил,что его… приветствуют. Приветствуют по всем правилам армейских уставов, скурсантским шиком выбрасывая ладонь к виску и лихо вскидывая подбородок. Коляизо всех сил старался отвечать с усталой 125 небрежностью, но сердце егосладко замирало в приступе молодого тщеславия.

Вот тогда-то он и начал гулять по вечерам. Заложив руки заспину, шел прямо на группки курсантов, куривших перед сном у входа в казарму.Утомленно глядел строго перед собой, а уши росли и росли, улавливая осторожныйшепот:

— Командир…

И, уже зная, что вот-вот ладони упруго взлетят к вискам,старательно хмурил брови, стремясь придать своему круглому, свежему, какфранцузская булка, лицу выражение невероятной озабоченности…

— Здравствуйте, товарищ лейтенант.

Это было на третий вечер: носом к носу — Зоя. В теплыхсумерках холодком сверкали белые зубы, а многочисленные оборки шевелились самисобой, потому что никакого ветра не было. И этот живой трепет был особеннопугающим.

— Что-то вас нигде не видно, товарищ лейтенант, И вбиблиотеку вы больше не приходите…

— Работа.

— Вы при училище оставлены?

— У меня особое задание, — туманно сказал Коля. Онипочему-то уже шли рядом и совсем не в ту сторону. Зоя говорила и говорила,беспрерывно смеясь; он не улавливал смысла, удивляясь, что так покорно идет нев ту сторону. Потом он с беспокойством подумал, не утратило ли егообмундирование романтичного похрустывания, повелплечом, и портупея тотчас же ответила тугим благородным скрипом…

—… жутко смешно! Мы так смеялись, так смеялись… Да вы неслушаете, товарищ лейтенант.

— Нет, я слушаю. Вы смеялись.

Она остановилась: в темноте вновь блеснули ее зубы. И он ужене видел ничего, кроме этой улыбки.

— Я ведь нравилась вам, да? Ну, скажите, Коля, нравилась?..

— Нет, — шепотом ответил он. — Просто… Не знаю. Вы ведьзамужем.

— Замужем?.. — Она шумно засмеялась: — Замужем, да? Вамсказали? Ну, и что же, что замужем? Я случайно вышла за него, это былаошибка…

Каким-то образом он взял ее за плечи. А может 126 быть, ине брал, а она сама так ловко повела ими, что его руки оказались на ее плечах.

— Между прочим, он уехал, — деловито сказала она. — Еслипройти по этой аллейке до забора, а потом вдоль забора до нашего дома, такникто и не заметит. Вы хотите чаю, Коля, правда?..

Он уже хотел чаю, но тут темное пятно двинулось на них изаллейного сумрака, наплыло и сказало:

— Извините.

— Товарищ полковой комиссар! — отчаянно крикнул Коля,бросившись за шагнувшей в сторону фигурой. — Товарищ полковой комиссар, я…

— Товарищ Плужников? Что же это вы девушку оставили? Ай, ай.

— Да, да, конечно, — Коля метнулся назад, сказал торопливо:— Зоя, извините. Дела. Служебные дела.

Что Коля бормотал комиссару, выбираясь из сиреневой аллеи наспокойный простор училищного плаца, он намертво забыл уже через час. Что-тонасчет портяночного полотна нестандартной ширины или, кажется, стандартнойширины, но зато не совсем полотна… Комиссар слушал-слушал, а потом спросил:

— Это что же, подруга ваша была?

— Нет, нет, что вы! — испугался Коля. — Что вы, товарищполковой комиссар, это же Зоя, из библиотеки. Я ей книгу не сдал, вот и…

И замолчал, чувствуя, что краснеет: он очень уважалдобродушного пожилого комиссара и врать стеснялся. Впрочем, комиссар заговорило другом, и Коля кое-как пришел в себя.

— Это хорошо, что документацию вы не запускаете: мелочи внашей военной жизни играют огромную дисциплинирующую роль. Вот, скажем,гражданский человек иногда может себе кое-что позволить, а мы, кадровыекомандиры Красной Армии, не можем. Не можем, допустим, пройтись с замужнейженщиной, потому что мы на виду. мы обязаны всегда, каждую минуту быть дляподчиненных образцом дисциплины. И очень хорошо, что вы это понимаете…Завтра, товарищ Плужников, в одиннадцать тридцать прошу прибыть ко мне.Поговорим о вашей дальнейшей службе, может быть, пройдем к генералу.

— Есть…

— Ну, значит, до завтра. — Комиссар подал руку, 127задержал, тихо сказал: — А книжку в библиотеку придется вернуть, Коля!Придется!..

Очень, конечно, получилось нехорошо, что пришлось обманутьтоварища полкового комиссара, но Коля почему-то не слишком огорчился. Вперспективе ожидалось возможное свидание с начальником училища, и вчерашнийкурсант ждал этого свидания с нетерпением, страхом и трепетом, словно девушка —встречи с первой любовью. Он встал задолго до подъема, надраил досамостоятельного свечения хрустящие сапоги, подшил свежий подворотничок иначистил все пуговицы. В комсоставской столовой —Коля чудовищно гордился, что кормится в этой столовой и лично расплачивается заеду, — он ничего не мог есть, а только выпил три порции компота из сухофруктов.И ровно в одиннадцать прибыл к комиссару.

— А, Плужников, здорово! — Перед дверью комиссарскогокабинета сидел лейтенант Горобцов — бывший командир Колиного учебного взвода, —тоже начищенный, выутюженный и затянутый. — Как делишки? Закругляешься с портяночками?

Плужников был человеком обстоятельным и поэтому поведал освоих делах все, втайне удивляясь, почему лейтенант Горобцов не интересуется,что он, Коля, тут делает. И закончил с намеком:

— Вчера товарищ полковой комиссар расспрашивал. И велел…

— Слушай, Плужников, — понизив голос, вдруг перебилГоробцов. — Если тебя к Величко будут сватать, ты не ходи. Ты ко мне просись,ладно? Мол, давно вместе служишь, сработались…

Лейтенант Величко тоже был командиром учебного взвода, но —второго, и вечно спорил с лейтенантом Горобцовым повсем поводам. Коля ничего не понял из того, что сообщил ему Горобцов, новежливо покивал. А когда раскрыл рот, чтобы попросить разъяснений, распахнуласьдверь комиссарского кабинета и вышел сияющий и тоже очень парадный лейтенантВеличко.

— Роту дали, — сказал он Горобцову,— Желаю того же!

Горобцов вскочил, привычно одернул гимнастерку, согнав однимдвижением все складки назад, и вошел в кабинет.

— Привет, Плужников, — сказал Величко и сел 128 рядом. —Ну, как дела в общем и целом? Все сдал и все принял?

— В общем, да. — Коля вновь обстоятельно рассказал о своихделах. Только ничего не успел намекнуть насчет комиссара, потому чтонетерпеливый Величко перебил раньше:

— Коля, будут предлагать — просись ко мне. Я там несколькослов сказал, но ты, в общем и целом, просись.

— Куда проситься?

Тут в коридор вышли полковой комиссар и лейтенант Горобцов,и Величко с Колей вскочили. Коля начал было “по вашему приказанию...”, нокомиссар не дослушал:

— Идем, товарищ Плужников, генерал ждет. Вы свободны,товарищи командиры.

К начальнику училища они прошли не через приемную, где сиделдежурный, а через пустую комнату, В глубине этой комнаты была дверь, в которуюкомиссар вышел, оставив озадаченного Колю одного.

До сих пор Коля встречался с генералом, когда генерал вручалему удостоверение и личное оружие, которое так приятно оттягивало бок. Была,правда, еще одна встреча, но Коля о ней вспоминать стеснялся, а генералнавсегда забыл.

Встреча эта состоялась два года назад, когда Коля — ещегражданский, но уже стриженный под машинку — вместе с другими стриженымитолько-только прибыл с вокзала в училище. Прямо на плацу они сгрузили чемоданы,и усатый старшина (тот самый, которого они порывались отлупить после банкета)приказал всем идти в баню. Все и пошли — еще без строя, гуртом, громкоразговаривая и смеясь, — а Коля замешкался, потому что натер ногу и сиделбосиком. Пока он напяливал ботинки, все уже скрылись за углом; Коля вскочил,хотел было кинуться следом, но тут его вдруг окликнули:

— Куда же вы, молодой человек? Сухонький, небольшого ростагенерал сердито смотрел на него. — Здесь армия, и приказы в ней исполняютсябеспрекословно. Вам приказано охранять имущество, вот и охраняйте, пока непридет смена или не отменят приказ. 129

Приказа Коле никто не давал, но Коля уже не сомневался, чтоприказ этот как бы существовал сам собой. И поэтому, неумело вытянувшись исдавленно крикнув: “Есть, товарищ генерал!”, остался при чемоданах.

А ребята, как на грех, куда-то провалились. Потомвыяснилось, что после бани они получили курсантское обмундирование, и старшинаповел их в портняжную мастерскую, чтобы каждый подогнал одежду по фигуре. Всеэто заняло уйму времени, а Коля покорно стоял возле никому не нужных вещей.Стоял и чрезвычайно гордился этим, словно охранял склад с боеприпасами. И никтона него не обращал внимания, пока за вещами не пришли двое хмурых курсантов,получивших внеочередные наряды за вчерашнюю самоволку.

— Не пущу! — закричал Коля. — Не смейте приближаться!..

— Чего? — довольно грубо поинтересовался один из штрафников.— Вот сейчас дам по шее…

— Назад! — воодушевленно заорал Плужников, — Я — часовой! Яприказываю!..

Оружия у него, естественно, не было, но он так вопил, чтокурсанты на всякий случай решили не связываться. Пошли за старшим по наряду, ноКоля и ему не подчинился и потребовал либо смены, либо отмены. А посколькуникакой смены не было и быть не могло, то стали выяснять, кто назначил его наэтот пост. Однако Коля в разговоры вступать отказался и шумел до тех пор, покане явился дежурный по училищу. Красная повязка подействовала, но, сдав пост,Коля не знал, куда идти и что делать. И дежурный тоже не знал, а когдаразобрались, баня уже закрылась, и Коле пришлось еще сутки прожить штатскимчеловеком, но зато навлечь на себя мстительный гнев старшины…

И вот сегодня предстояло в третий раз встретиться сгенералом. Коля желал этого и отчаянно трусил, потому что верил в таинственныеслухи об участии генерала в испанских событиях. А поверив, не мог не боятьсяглаз, совсем еще недавно видевших настоящих фашистов и настоящие бои.

Наконец-то приоткрылась дверь, и комиссар поманил егопальцем. Коля поспешно одернул гимнастерку, облизнул пересохшие вдруг губы ишагнул за глухие портьеры. 130

Вход был напротив официального, и Коля оказался за сутулой генеральскойспиной. Это несколько смутило его, и доклад он прокричал не столь отчетливо,как надеялся. Генерал выслушал и указал на стул перед столом. Коля сел, положивруки на колени и неестественно выпрямившись. Генерал внимательно поглядел нанего, надел очки (Коля чрезвычайно расстроился, увидев эти очки!..) и сталчитать какие-то листки, подшитые в красную папку: Коля еще не знал, что именнотак выглядит его, лейтенанта Плужникова, “Личноедело”.

— Все пятерки — и одна тройка? — удивился генерал. — Отчегоже тройка?

— Тройка по матобеспечению, —сказал Коля, густо, как девушка, покраснев. — Я пересдам, товарищ генерал.

— Нет, товарищ лейтенант, поздно уже, — усмехнулся генерал.

— Отличные характеристики со стороны комсомола и со сторонытоварищей, — негромко сказал комиссар.

— Угу, — подтвердил генерал, снова погружаясь в чтение.

Комиссар отошел к открытому окну, закурил и улыбнулся Коле,как старому знакомому. Коля в ответ вежливо шевельнул губами и вновь напряженноуставился в генеральскую переносицу.

— А вы, оказывается, отлично стреляете? — спросил генерал. —Призовой, можно сказать, стрелок.

— Честь училища защищал, — подтвердил комиссар.

— Прекрасно. — Генерал закрыл красную папку, отодвинул ее иснял очки. — У нас есть к вам предложение, товарищ лейтенант.

Коля с готовностью подался вперед, не проронив ни слова.После должности уполномоченного по портянкам он уже не надеялся на разведку.

— Мы предлагаем вам остаться при училище командиром учебноговзвода, — сказал генерал. — Должность ответственная. Вы какого года?

— Я родился двенадцатого апреля тысяча девятьсот двадцатьвторого года! — отбарабанил Коля.

Он сказал машинально, потому что лихорадочно соображал, какпоступить. Конечно, предлагаемая должность была для вчерашнего выпускникачрезвычайно почетной, но Коля не мог вот так вдруг вскочить и заорать: “Судовольствием, товарищ генерал!” Не мог, 131 потому что командир — он былтвердо убежден в этом — становится настоящим командиром, только послужив ввойсках, похлебав с бойцами из одного котелка, научившись командовать ими. А онхотел стать таким командиром и поэтому пошел в общевойсковое училище, когда всебредили авиацией или, на крайний случай, танками.

— Через три года вы будете иметь право поступать в академию,— продолжал генерал. — А судя по всему, вам следует учиться дальше.

— Мы даже предоставим вам право выбора, — улыбнулсякомиссар. — Ну, в чью роту хочешь: к Горобцову или кВеличко?

— Горобцов ему, наверно, надоел, — усмехнулся генерал.

Коля хотел сказать, что Горобцов ему совсем не надоел, чтоон отличный командир, но все это ни к чему, потому что он, Николай Плужников,оставаться в училище не собирается. Ему нужны часть, бойцы, потная лямкавзводного — все то, что называется коротким словом “служба”. Так он хотел сказать,но слова запутались в голове, и Коля вдруг опять начал краснеть.

— Можете закурить, товарищ лейтенант, — сказал генерал,пряча улыбку. — Покурите, обдумайте предложение…

— Не выйдет, — вздохнул полковой комиссар. — Не курит он,вот незадача.

— Не курю, — подтвердил Коля и осторожно прокашлялся. —Товарищ генерал, разрешите?

— Слушаю, слушаю.

— Товарищ генерал, я благодарю вас, конечно, и большоеспасибо за доверие. Я понимаю, что это — большая честь для меня, но все-такиразрешите отказаться, товарищ генерал.

— Почему? — полковой комиссар нахмурился, шагнул от окна. —Что за новости, Плужников?

Генерал молча смотрел на него. Смотрел с явным интересом, иКоля приободрился:

— Я считаю, что каждый командир должен сначала послужить ввойсках, товарищ генерал. Так нам говорили в училище, и сам товарищ полковойкомиссар на торжественном вечере тоже говорил, что только в войсковой частиможно стать настоящим командиром. 132

Комиссар растерянно кашлянул и вернулся к окну. Генералпо-прежнему смотрел на Колю.

— И поэтому — большое вам, конечно, спасибо, товарищгенерал, — поэтому я очень вас прошу: пожалуйста, направьте меня в часть. Влюбую часть и на любую должность.

Коля замолчал, и в кабинете возникла пауза. Однако нигенерал, ни комиссар не замечали ее, но Коля чувствовал, как она тянется, иочень смущался.

— — Я, конечно, понимаю, товарищ генерал, что…

— А ведь он молодчага, комиссар, — вдруг весело сказалначальник. — Молодчага ты, лейтенант, ей-богу, молодчага!

А комиссар неожиданно рассмеялся и крепко хлопнул Колю поплечу:

— Спасибо за память, Плужников! И все трое заулыбались так,будто нашли выход из не очень удобного положения.

— Значит, в часть?

— В часть, товарищ генерал.

— Не передумаешь? — Начальник вдруг перешел на “ты” и обращенияэтого уже не менял.

— Нет.

— И все равно, куда пошлют? — спросил комиссар. — А как жемать, сестренка?.. Отца у него нет, товарищ генерал.

— Знаю. — Генерал спрятал улыбку, смотрел серьезно,барабанил пальцами по красной папке. — Особый Западный устроит, лейтенант?

Коля зарозовел: о службе в особых округах мечтали, как онемыслимой удаче.

— Командиром взвода согласен?

— Товарищ генерал!.. — Коля вскочил и сразу сел, вспомнив одисциплине. — Большое, большое спасибо, товарищ генерал!..

— Но с одним условием, — очень серьезно сказал генерал. —Даю тебе, лейтенант, год войсковой практики. А ровно через год я тебя назадзатребую, в училище, на должность командира учебного взвода. Согласен?

— Согласен, товарищ генерал. Если прикажете…

— Прикажем, прикажем! — засмеялся комиссар. — Нам такиенекурящие страсть как нужны.

— Только есть тут одна неприятность, лейтенант: 133отпуска у тебя не получается. Максимум в воскресенье ты должен быть в части.

— Да, не придется тебе у мамы в Москве погостить, —улыбнулся комиссар. — Она где там живет?

— На Остоженке… То есть теперь это называетсяМетростроевская.

— На Остоженке… — вздохнул генерал и, встав, протянул Колеруку: — Ну, счастливо служить, лейтенант. Через год жду, запомни!

— Спасибо, товарищ генерал. До свидания! — прокричал Коля истроевым шагом вышел из кабинета.

В те времена с билетами на поезда было сложно, но комиссар,провожая Колю через таинственную комнату, пообещал билет этот раздобыть. Весьдень Коля сдавал дела, бегал с обходным листком, получал в строевом отделедокументы. Там его ждала еще одна приятная неожиданность: начальник училищаприказом объявлял ему благодарность за выполнение особого задания. А вечеромдежурный вручил билет, и Коля Плужников, аккуратно распрощавшись со всеми,отбыл к месту новой службы через город Москву, имея в запасе три дня: довоскресенья… 2

В Москву поезд прибывал утром. До КропоткинскойКоля доехал на метро — самом красивом метро в мире; он всегда помнил об этом ииспытывал невероятное чувство гордости, спускаясь под землю. На станции “ДворецСоветов” он вышел; напротив поднимался глухой забор, за которым что-то стучало,шипело и грохало. И на этот забор Коля тоже смотрел с огромной гордостью,потому что за ним закладывался фундамент самого высокого здания в мире: ДворцаСоветов с гигантской статуей Ленина наверху.

Возле дома, откуда он два года назад ушел в училище, Коляостановился. Дом этот — самый обыкновенный многоквартирный московский дом сосводчатыми воротами, глухим двором и множеством кошек, — дом этот был совсемпо-особому дорог ему. Здесь он знал каждую лестницу, каждый угол и каждыйкирпич в каждом углу. Это был его дом, и если понятие “родина” ощущалось какнечто грандиозное, то дом был попросту самым родным местом на всей земле. 134

Коля стоял возле дома, улыбался и думал, что там, во дворе,на солнечной стороне, наверняка сидит Матвеевна, вяжет бесконечный чулок изаговаривает со всеми, кто проходит мимо. Он представил, как она остановит егои спросит, куда он идет, чей он и откуда. Он почему-то был уверен, чтоМатвеевна ни за что его не узнает, и заранее радовался.

И тут из ворот вышли две девушки. На той, которая была чутьповыше, платье было с короткими рукавчиками, но вся разница между девушками наэтом и кончалась: они носили одинаковые прически, одинаковые белые носочки ибелые прорезиненные туфли. Маленькая мельком глянула на затянутого доневозможности лейтенанта с чемоданом, свернула вслед за подругой, но вдругзамедлила шаг и еще раз оглянулась.

— Вера?.. — шепотом спросил Коля. — Верка,чертенок, это ты?..

Визг был слышен у Манежа. Сестра с разбегу бросилась на шею,как в детстве подогнув колени, и он едва устоял: она стала довольно-такитяжеленькой, эта его сестренка…

— Коля! Колечка! Колька!..

— Какая же ты большая стала, Вера.

— Шестнадцать лет! — с гордостью сказала она. — А ты думал,ты один растешь, да?.. Ой, да ты уже лейтенант! Валюшка,поздравь товарища лейтенанта.

Высокая, улыбаясь, шагнула навстречу:

— Здравствуй, Коля.

Он уткнулся взглядом в обтянутую ситцем грудь. Он отличнопомнил двух худющих девчонок, голенастых, как кузнечики. И поспешно отвелглаза:

— Ну, девочки, вас не узнать…

— Ой, нам в школу! — вздохнула Вера. — Сегодня последнеекомсомольское, и не пойти просто невозможно.

— Вечером встретимся, — сказала Валя. Она беззастенчиворазглядывала его удивительно спокойными глазами. От этого Коля смущался исердился, потому что был старше и по всем законам смущаться должны былидевчонки.

— Вечером я уезжаю.

— Куда? — удивилась Вера.

— К новому месту службы, — не без важности сказал он. — Ятут проездом. 135

— Значит, в обед. — Валя опять поймала его взгляд иулыбнулась. — Я патефон принесу.

— Знаешь, какие у Валюшкипластиночки? Польские, закачаешься!.. Вшистко мни едно, вшистко мни едно… — пропела Вера. — Ну, мы побежали.

— Мама дома?

— Дома!..

Они действительно побежали — налево, к школе: он сам бегалэтим путем десять лет. Коля глядел вслед, смотрел, как взлетают волосы, какбьются платья о загорелые икры, и хотел, чтобы девочки оглянулись. И подумал:“Если оглянутся, то...” Он не успел загадать, что тогда будет: высокая вдругповернулась к нему. Он махнул в ответ и сразу же нагнулся за чемоданом,почувствовав, что начинает краснеть.

“Вот ужас-то, — подумал он с удовольствием. — Ну, чего,спрашивается, мне краснеть?..”

Он прошел темный коридор ворот и посмотрел налево, насолнечную сторону двора, но Матвеевны там не было. Это неприятно удивило его,но тут Коля оказался перед собственным подъездом и на одном дыхании влетел на пятыйэтаж.

Мама совсем не изменилась, и даже халат на ней был тот же, вгорошек. Увидев его, она вдруг заплакала:

— Боже, как ты похож на отца!..

Отца Коля помнил смутно: в двадцать шестом тот уехал вСреднюю Азию и — не вернулся. Маму вызвали в Главное политуправление и тамрассказали, что комиссар Плужников убит в схватке с басмачами у кишлака Коз Кудук.

Мама кормила его завтраком и беспрерывно говорила. Коляподдакивал, но слушал рассеянно: он все время думал об этой вдруг выросшейВальке из сорок девятой квартиры и очень хотел, чтобы мама заговорила о ней. Номаму интересовали другие вопросы.

—… А я им говорю: “Боже мой, боже мой, неужели дети должныцелый день слушать это громкое радио? У них ведь маленькие уши, и вообще этонепедагогично”. Мне, конечно, отказали, потому что наряд уже был подписан, ипоставили громкоговоритель. Но я пошла в райком и все объяснила…

Мама заведовала детским садом и постоянно пребывала вкаких-то странных хлопотах. За два года Коля 136 порядком отвык от всего и теперьбы слушал с удовольствием, но в голове все время вертелась этаВаля-Валентина…

— Да, мама, я Верочку у ворот встретил, — невпопад сказалон, прерывая мать на самом волнующем месте. — Она с этой была… Ну, как ее?..С Валей…

— Да, они в школу пошли. Хочешь еще кофе?

— Нет, мам, спасибо. — Коля прошелся по комнате, поскрипел всвое удовольствие. Мама опять начала вспоминать что-то детсадовское, но онперебил: — А что, Валя все еще учится, да?

— Да ты что, Колюшка, Вали не помнишь? Она же не вылезала отнас. — Мама вдруг рассмеялась. — Верочка говорила, что Валюша была в тебявлюблена.

— Глупости это! — сердито закричал Коля. — Глупости!..

— Конечно, глупости, — неожиданно легко согласилась мама. —Тогда она еще девчонкой была, а теперь — настоящая красавица. Наша Верочка тожехороша, но Валя — просто красавица.

— Ну, уж и красавица, — ворчливо сказал он, с трудом скрываявдруг охватившую его радость. — Обыкновенная девчонка, каких тысячи в нашейстране… Лучше скажи, как Матвеевна себя чувствует? Я вхожу во двор…

— Умерла наша Матвеевна, — вздохнула мама.

— Как так — умерла? — не понял он.

— Люди умирают, Коля, — опять вздохнула мама. — Тысчастливый, ты можешь еще не думать об этом,

И Коля подумал, что он и вправду счастливый, раз встретилвозле ворот такую удивительную девушку, а из разговора выяснил, что девушка этабыла в него влюблена…

После завтрака Коля отправился на Белорусский вокзал. Нужныйему поезд отходил в семь вечера, что было совершенно невозможно. Коля походилпо вокзалу, повздыхал и не очень решительно постучался к дежурному помощникувоенного коменданта.

— Попозже? — Дежурный помощник тоже был молод и несолидноподмигивал. — Что, лейтенант, сердечные дела?

— Нет, — опустив голову, сказал Коля. — Мама у меня больна,оказывается. Очень… — Тут он испугался, 137 что может накликатьдействительную болезнь, и поспешно поправился: — Нет, не очень, не очень…

— Понятно, — опять подмигнул дежурный. — Сейчас поглядимнасчет мамы.

Он полистал книгу, потом стал звонить по телефонам,разговаривая вроде бы по другим поводам. Коля терпеливо ждал, рассматриваяплакаты о перевозках. Наконец дежурный положил последнюю трубку.

— С пересадкой согласен? Отправление в три минуты первого,поезд Москва—Минск. В Минске — пересадка.

— Согласен, — сказал Коля. — Большое вам спасибо, товарищстарший лейтенант.

Получив билет, он тут же на улице Горького зашел в гастрономи, хмурясь, долго разглядывал вина. Наконец купил шампанского, потому что пилего на выпускном банкете, вишневой наливки, потому что такую наливку делаламама, и мадеру, потому что читал о ней в романе про аристократов.

— Ты сошел с ума! — сердито сказала мама. — Это что же: накаждого по бутылке?

— А!.. — Коля беспечно махнул рукой. — Гулять так гулять!

Встреча удалась на славу. Началась она с торжественногообеда, ради которого мама одолжила у соседей еще одну керосинку. Вера вертеласьна кухне, но часто врывалась с очередным вопросом:

— А из пулемета ты стрелял?

— Стрелял.

— Из “максима”?

— Из “максима”. И из других систем тоже.

— Вот здорово!.. — восхищенно ахала Вера. Коля озабоченноходил по комнате. Он подшил свежий подворотничок, надраил сапоги и теперьхрустел всеми ремнями. От. волнения он совсем не хотел есть, а Валя все не шлаи не шла.

— А комнату тебе дадут?

— Дадут, дадут.

— Отдельную?

— Конечно. — Он посмотрел на Верочку снисходительно. — Яведь строевой командир.

— Мы к тебе приедем, — таинственно зашептала она. — Мамуотправим с детским садом на дачу и приедем к тебе… 138

— Кто это — мы?

Он все понял, и сердце сладко колыхнулось.

— Так кто же такие — мы?

— Неужели не понимаешь? Ну, мы — это мы: я и Валюшка.

Коля покашлял, чтобы спрятать некстати выползшую улыбку, исолидно сказал:

— Пропуск, вероятно, потребуется. Заранее напиши, чтобы скомандованием договориться…

— Ой, у меня картошка переварилась!..

Крутнулась на каблуке, раздула куполом платье, хлопнуладверью. Коля только покровительственно усмехнулся. А когда закрылась дверь,совершил вдруг немыслимый прыжок и в полном восторге захрустел ремнями: значит,они сегодня говорили о поездке, значит, уже планировали ее, значит, хотеливстретиться с ним, значит… Но что должно было следовать за последним“значит”, Коля не произносил даже про себя.

А потом пришла Валя. К несчастью, мама и Вера все ещевозились с обедом, разговор начать было некому, и Коля холодел при мысли, чтоВаля имеет все основания немедленно отказаться от летней поездки.

— Ты никак не можешь задержаться в Москве? Коля отрицательнопокачал головой.

— Неужели так срочно? Коля пожал плечами.

— На границе неспокойно, да? — понизив голос, спросила она.

Коля осторожно кивнул, сначала, правда, подумав насчетсекретности.

— Папа говорит, что Гитлер стягивает вокруг нас кольцо,

— У нас с Германией договор о ненападении, — хрипло сказалКоля, потому что кивать головой или пожимать плечами было уже невозможно. —Слухи о концентрации немецких войск у наших границ ни на чем не основаны иявляются результатом происков англо-французских империалистов.

— Я читала газеты, — с легким неудовольствием сказала Валя,— А папа говорит, что положение очень серьезное.

Валин папа был ответработником, ноКоля подозревал, что в душе он немножко паникер. И сказал:

— Надо опасаться провокаций. 139

— Но ведь фашизм — это же ужасно! Ты видел фильм “Профессор Мамлок”?

— Видел: там Олег Жаров играет. Фашизм — это, конечно,ужасно, а империализм, по-твоему, лучше?

— Как ты думаешь, будет война?

— Конечно, — уверенно сказал он. — Зря, что ли, открылистолько училищ с ускоренной программой? Но это будет быстрая война.

— Ты в этом уверен?

— Уверен. Во-первых, надо учесть пролетариат порабощенныхфашизмом и империализмом стран. Во-вторых, пролетариат самой Германии,задавленный Гитлером. В-третьих, международную солидарность трудящихся всегомира. Но самое главное — это решающая мощь нашей Красной Армии. На вражескойтерритории мы нанесем врагу сокрушительный удар.

— А Финляндия? — вдруг тихо спросила она.

— А что — Финляндия? — Он с трудом скрыл неудовольствие: этовсе паникер папочка ее настраивает. — В Финляндии была глубоко эшелонированнаялиния обороны, которую наши войска взломали быстро и решительно. Не понимаю,какие тут могут быть сомнения.

— Если ты считаешь, что сомнений не может быть, значит, ихпросто нет, — улыбнулась Валя. — Хочешь посмотреть, какие пластинки мне привезпапа из Белостока?

Пластинки у Вали были замечательные: польские фокстроты,“Черные глаза”, и “Очи черные”, и даже танго из “Петера” в исполнении самой Франчески Гааль.

— Говорят, она ослепла! — широко распахнув круглые глаза,говорила Верочка. — Вышла сниматься, посмотрела случайно в самый главныйпрожектор и сразу ослепла.

Валя скептически улыбнулась. Коля тоже сомневался вдостоверности этой истории, но в нее почему-то очень хотелось верить.

К этому времени они уже выпили шампанское и наливку, амадеру только попробовали и забраковали: она оказалась несладкой, и былонепонятно, как мог завтракать виконт де Пресси, макаяв нее бисквиты.

— Киноартистом быть очень опасно, очень! — продолжала Вера.— Мало того, что они скачут на бешеных 140 лошадях и прыгают с поездов: наних очень вредно действует свет. Исключительно вредно.

Верочка собирала фотографии артистов кино. А Коля опятьсомневался и опять хотел во все верить. Голова у него слегка кружилась, рядомсидела Валя, и он никак не мог смахнуть с лица улыбку, хоть и подозревал, чтоона глуповата.

Валя тоже улыбалась: снисходительно, как взрослая. Она былавсего на полгода старше Веры, но уже успела перешагнуть через ту черту, закоторой вчерашние девчонки превращаются в загадочно молчаливых девушек.

— Верочка хочет быть киноартисткой, — сказала мама.

— Ну и что? — с вызовом выкрикнула Вера и даже осторожностукнула пухлым кулачком по столу. — Это запрещено, да? Наоборот, этопрекрасно, и возле сельскохозяйственной выставки есть такой специальныйинститут…

— Ну, хорошо, хорошо, — миролюбиво соглашалась мама. —Закончишь десятый класс на пятерки — иди куда хочешь. Было бы желание.

— И талант, — сказала Валя. — Знаешь, какие там экзамены?Выберут какого-нибудь поступающего десятиклассника и застав