Реферат: Иосиф Бродский: До и после...
Хакасский государственный университет
им. Н.Ф. Катанова
Институт филологии (русская филология)
КУРСОВАЯ ПО ЛИТЕРАТУРЕ ХХ ВЕКА
Тема: ИОСИФ БРОДСКИЙ:
ДО И ПОСЛЕ...
Выполнил
студент 4 курса б
Феськов К.В.
Проверил
к.фил.н, доцент
Прищепа В.П.
Оценка
_________________
Абакан, 1999
СОДЕРЖАНИЕ
Введение… 04
Глава1. «Третья волна»советской эмиграции… 06
1.1. Идеология эмигрантов и конфликтпоколений… 06
1.2. Литературные направления«третьей волны»… 07
Глава2. Иосиф Бродский: поэтнового зрения… 11
2.1.Хронология… 11
2.2.Литературные воззрения Иосифа Бродского… 12
2.3.«Поэта далеко заводит речь...» Анализ творчества 14
Заключение… 28
Библиография… 30
Все есть встихах — и вкус, и слово,
Ичувства верная основа,
Истиль, и смысл, и ход, и троп,
Имысль изложена не в лоб.
Всеесть в стихах — и то и это,
Нотолько нет судьбы поэта,
Судьбы,которой обречен,
Зачто поэтом наречен.
ВВЕДЕНИЕ
Советская гласностьимеет особое значение для русской зарубежной литературы. В западных странахничего не видят предосудительного в том,что некоторые люди проживают за границей. По-английски таких людей называют «expatriates». Как известно,у русских писателей советского периодатаких возможностей не было. Теперь изгнание окончилось, хотя Исходпродолжается. И пришло время оглянутьсяназад и сохранить для будущих поколений показания тех, ктопережил изгнание.
Литературнымиизгнанниками можно считать и так называемыхвнутренних эмигрантов, то есть писателей, находящихся в ссылке внутри России.
Русские эмигрантысоветского периода традиционно делятся на три группы: «первая волна» — то есть те, которые уехаливо время или сразу после гражданскойвойны в России; «вторая волна», к которой относятся люди, бежавшие наЗапад или оставшиеся там во время Второй мировойвойны; и «третья волна» — эмигранты, покинувшие страну в семидесятыегоды и позднее.
Предметом нашегоисследования является «третья волна» эмиграции.
Советский Союзбеспрестанно проводил ожесточенную войну против эмиграции, выпускаямногочисленные статьи, которые рисовали мрачную картину эмигрантской жизни.
Не отступая от своейжесткой линии в отношении эмиграции, советские власти прибегли к тактике, примененной в свое время к Троцкому, — лишению гражданства.
История русскойэмиграции неумолимо связана с евреями в России. Евреи составляли основную часть экономической эмиграции. «Третья волна» сталаеврейским феноменом. По мере того, как отходят в иной мир старшие, русскаяэмигрантская община становится все более и более общиной русских евреев. [3,с.14]
В своей работе мырассмотрим мир русской иммиграции и остановимся на творчестве Иосифа Бродского.
ГЛАВА 1. «ТРЕТЬЯ ВОЛНА»
СОВЕТСКОЙ ЭМИГРАЦИИ
1.1. ИДЕОЛОГИЯ ЭМИГРАНТОВ И
КОНФЛИКТ ПОКОЛЕНИЙ
Идеологический спектрэмигрантской общины, как и тот, которыйнаблюдается в советских диссидентских кругах, значительно правеедиапазона Западной Европы. Во многих отношениях идеология инакомыслия была выработана ранее в эмигрантских группах, нежели в самой советской империи.
В начале семидесятых,когда на Запад стала пребывать «третья волна», писатели вскореобнаружили свою несовместимость с редакторами таких старых эмигрантских изданий, как «Новое русскоеслово» в Нью-Йорке, «Русская мысль» в Париже и «Грани»во Франкфурте-на-Майне. Совершенноразные опыт и мировоззрение мешали возникновению общих точек соприкосновениямежду поколениями старых и новых эмигрантов. К тому времени читательскаяаудитория этих изданий настолькоуменьшилась, что для того, чтобы выжить, нужно было заинтересовать новоприбывших. Некоторые из недавних эмигрантов,например Александр Солженицын и Владимир Максимов, в конце концов примкнули к старшему поколению.
Оказавшаяся все-таки внекоторой изоляции «третья волна» начала горько сетовать на цензуру,а потом принялась создавать свои издательства, газеты и журналы. Старые эмигрантыобъясняли «цензуру» неизбежнымв издательском процессе редакторским правом.
Жесткие требования влитературе советского периода вынудилимногих писателей выступать против любых политических идей в своих книгах.
В марте 1987 годаоткрытое письмо, ставящее под вопрос истинное значение гласности и подписанноедесятью эмигрантами, было опубликовано введущих газетах Запада. К удивлению подписавших, их письмо было перепечатано вгазете «Московские новости», и отсюда начался долгожданный диалогмежду советскими и эмигрантскими писателями. В 1988 и 1989 годахсоветские журналы и издательстваопубликовали огромное число романов, рассказов, стихов и мемуаров эмигрантскихписателей и поэтов. Некоторые из них посетили Советский Союз, где выступали перед огромными аудиториями поклонников. [3, с.15]
1.2. ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ
«ТРЕТЬЕЙ ВОЛНЫ»
Поэзия 1920-1970 годовразвивалась по направлениям, намеченным в модернизме и авангарде. Можновыделить три основные линии. Первая идетот акмеизма, условно говоря, петербургская, наследующая опыт в первую очередь Аннинского, Блока, Ахматовой, Мандельштама. Вторая идет от футуризма, условно говоря, это линия московская, наследующаяопыт прежде всего Хлебникова, Пастернака, Маяковского, Цветаевой. Третья линия,линия крестьянской поэзии, еще болееусловно говоря, деревенская, идет от Клюева и Есенина. Каждый из поэтов середины ХХ века находятся на одном изэтих меридианов или между ними, ближе ктому или иному.
В литературе эмиграциизначительно преобладала акмеистическая,петербургская линия. [1, с.267]
Будучи в полной мерепродуктом советского общества, «третья волна» сформировалась в результате эстетическихпроцессов, развивавшихся в относительной изоляции от западной литературы.
Эмигрантские писатели,как правило, отвергали либо политические аспекты доктринысоциалистического реализма, либо художественные, а часто и те, и другие. Когдав 1981 году в Лос-Анджелесе состоялась конференция по русской литературе в эмиграции, ни один из многочисленных участников конференции не посчитал нужным даже критиковать социалистический реализм.
Эдуард Лимоновосуществил свою литературную месть в использовании реалистического метода для изображения мира сексуальных извращений. Его книги — это своего рода преднамеренный акт богохульства против прошлых и мнимых настоящихугнетателей.
Александр Солженицын иВладимир Максимов сохранили великие традиции реализма девятнадцатого векаи не считают нужным извиняться за свое неприятие литературныхнаправлений двадцатого века.
Популярный средимолодежи в СССР, на Западе Василий Вайнович написал роман «ОстровКрым» — эскапистскую фантазию, героямикоторой являются сливки советского общества.
Владимир Войнович тожеиспробовал свое перо в области сатирической фантазии в написанном за рубежом главном своем романе «Москва 2042».Используя в качестве художественного орудия классический прием научной фантастики — машину времени. Роман Войновича принадлежит к традиции свифтовскойсатиры. Такое погружение в русские дела- явление не новое для литературной эмиграции.
Александр Зиновьев — еще один приверженец облеченной в фантастику политической сатиры. Самая известная его книга «Зияющие высоты» — своего рода русский вариант «Скотногодвора» Оруэлла.
Еще будучи в СоветскомСоюзе, Андрей Синявский предпринял одну из самых значительных теоретических нападок насоцреализм и в подтверждение своихдоводов начал сам создавать фантастическиепроизведения.
Фантастика была однимиз видов протеста против реализма. Кроме нее существовали также, поопределению русских, «модернизм» и «авангардизм».
Одним из самыхнаблюдательных и остроумных мастеров юмористического рассказа был Сергей Довлатов, умевший талантливо и ироничнопередавать мелкие детали эмигрантской жизни.
Иосиф Бродский — примерабсолютной независимости. Уже в четырнадцать лет он бросил школу, чтобы заняться самообразованием, а в двадцать три сказалсудье, собиравшемуся приговорить его за «тунеядство»,что его поэтический дар «от Бога». Сохраняя смесь любви и презренияк другим русским писателям-эмигрантам, он делает по-своему. И в своейНобелевской речи в 1987 году он сказал, что назначение поэзии - ее уникальность. Когда чешский писатель-эмигрант Милан Кундера провозгласил «конец Запада», Бродский ответил,что подобные заявления звучат грандиозно и трагически, но весьматеатрально. «Культура, — сказал он, - умирает только для тех, которые не способныпознать ее, подобно тому, как мораль перестает существовать дляразвратника». [3, с.16]
Требования, чтобыпоэзия была партийной, тенденциозной, ангажированной, единообразной сильно ослабляло влияние традиций началавека, делало принадлежность поэта к тому или иному меридиану более или менее условной.
Поэтому в ХХ векечетче, чем поэтическая традиция, место в литературе определялапринадлежность к тому или иному поколению.
Отношение к поэзии, квласти резко изменилось у того поколения, которое вошло в литературу в 1960годы. Оно порвало с представлением отом, что поэзия должна служить — чему бы то ни было — и вернулось к ее пониманию как самодостаточной ценности.
Новое поэтическоемышление наиболее выразил Иосиф Бродский.[1, с.268]
ГЛАВА 2. ИОСИФ БРОДСКИЙ:
ПОЭТ НОВОГО ЗРЕНИЯ
2.1. ХРОНОЛОГИЯ
Иосиф Бродский родилсяв 1940 году в Ленинграде, в семье журналистов.
На стихотворениевыдающегося поэта обратила внимание Анна Ахматова, чьим учеником Бродский был многие годы.
В 1963 году состоялосьвыступление главы советского государства Н.С. Хрущева, началась новая кампания, направленная против интеллигенции, и — один из первыхударов тогдашней ленинградской администрации пришелся по Бродскому. Его,успевшего поработать фрезеровщиком назаводе, санитаром, кочегаром в котельной, побывать в геологических партиях,и - занимавшегося поэтическим трудом, объявили тунеядцем исослали на 5 лет в деревню Норинское Архангельской области.
Через полтора года поэт,благодаря хлопотам А. Ахматовой, А. Твардовского, К. Чуковского, Д.Шостаковича, был досрочно освобожден и вернулся в родной город.
В 1965 и 1970 годах вНью-Йорке выходят два его поэтическихсборника: «Стихи и поэмы» и «Остановка в пустыне», вызвавшие ярость у литературных чиновников.
В России к моменту егоэмиграции было опубликовано лишь четырестихотворения.
В 1972 году поэтвынужден эмигрировать в США, где вышли его сборники: «В Англии», «Конец прекрасной эпохи», «Часть речи» (1977),«Римские элегии» (1982), «Новые стансы к Августе» (1983),«Урания» (1987), драма «Мрамор» (1984) и на английскомязыке книга-эссе «Меньше, чем единица»(1986).
К 1986 году все чащевыступает как англоязычный автор, в частности как переводчиксобственной поэзии.
В 1987 г. Бродскийудостоен Нобелевской премии.
Скончался в 1996 году.
2.2. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ
ИОСИФА БРОДСКОГО
Иосифа Бродского частоназывают «последним реальным новатором»,«поэтом нового измерения» или «поэтом нового видения».
Во всех«определениях» Бродского-поэта присутствует слово «новый». И это, думается, неслучайно.
Он - поэт мыслитель, поражающий нетрадиционностью мыслей. Любой культурныйчеловек идет по выработанному человечеством руслу, и его гордость состоит в том, что он повторяетсамые последние достижения культуры. Бродский, наоборот избегает читать то, что стремились понятьдесятки поколений до него. [5, с.73]
На вопрос: «В чемваша поэтическая иерархия?». Бродский ответил, в интервью Джону Глэду: «Ну, прежде всего речь идет оценностях, хотя и не только о ценностях. Дело в том, что каждый литератор в течении жизни постоянно меняетсвои оценки. В его сознании существуеткак бы табель о рангах, скажем, тот-то внизу, а тот-то наверху… Вообще, как мне представляется, литератор, по крайней мере я, выстраивает эту шкалу по следующим соображениям: тот или иной автор, та или инаяидея важнее для него, чем другой авторили другая идея, — просто потому, что этот автор вбирает в себя предыдущих». [3, с.123]
Бродский — поэт концентрированной мыслительной энергии. Мысль его порождена словом, а ненаоборот. Омонимия, полисемия, устойчивые сочетания — тотматериал, из которого Бродский разворачиваетцепочку образов. Стихотворение «выползает» из «случайных» совпадений. Но поэт не верит в эту случайность, доверяясь смысловомутечению языка. Он уверен, что в языке уже есть все вопросы и ответы. [5, с.73]
«В конечном счетекаждый литератор стремится к одному и тому же: настигнуть или удержать утраченное или текущее время». [3,с.123]
Язык, по Бродскому, — анатомия, высшая созидающая ценность,язык первичен.
В творчестве Бродскогоисследуется конфликт двух философских категорий: пространства и времени.
«Меня более всего,- пишет Бродский, — интересует и всегда интересовало, — это время и тотэффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, то есть это такое вот практическое время в его длительности. Это, если угодно, то, что происходит с человеком во времяжизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует… на самомделе литература не о жизни, да и самажизнь не о жизни, а о двух категориях, более или менее о двух:пространстве и о времени… время для меня куда более интересная категория, нежели пространство». [3, с.123]
Пространство поэт нелюбит, потому что оно распространяетсявширь, то есть ведет в никуда. Время любит, потому что оно в конечном счете оканчивается вечностью, переходитв нее. Отсюда конфликт между этими категориями, который принимает частью форму противостояния белого и черного.
«Диктат языка — это и есть то, что в просторечии именуется диктатом музы, на самом деле это немуза диктует вам, а язык, который существует у вас на определенном уровне помимовашей воли», — сказал Бродский в одном интервью; эту мысль он повторил и в своей нобелевской речи. [1, с.269]
Какой онтологическойценностью обладает художественное словов современном мире, ставящем индивида перед выбором: «прожить свою собственную, а ненавязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь» или же «израсходовать этот единственный шанс наповторение чужой внешности, чужогоопыта, на тавтологию»?[1]
Слово как сопротивлениекакой бы то ни было деспотии, как будущее культуры, реализующееся в ее настоящем.
«Поэта далекозаводит речь...» — эти слова Цветаевой Бродский воплотил всвоем поэтическом опыте, а также в жизни, выбросившей его на далекий берег.
2.3. «ПОЭТА ДАЛЕКО ЗАВОДИТ РЕЧЬ...»
АНАЛИЗ ТВОРЧЕСТВА
Лауреат Нобелевскойпремии 1987 года по литературе, поэт русской культурыныне, по воле судьбы, принадлежит американской цивилизации.
Роберт Сильвестр писало Бродском: «В отличие от поэтов старшего поколения, созревших в товремя, когда в России процветала высокаяпоэтическая культура, Бродский, родившийся в 1940 году, рос в период, когда русская поэзиянаходилась в состоянии хронического упадка, и вследствиеэтого вынужден был прокладыватьсвой собственный путь».
Высказывание Сильвестрадостаточно справедливо, потому что в качестве поэзии выдавалось то, чтосуществовало на страницах печати, — ноэто был абсолютный вздор, об этом и говорить стыдно, и вспоминать не хочется.
«Ценность нашегопоколения заключается в том, что, никак и ничем не подготовленные,мы проложили эти самые, если угодно, дороги» — пишет Бродский. «Мыдействовали не только на свой страх и риск, это само собой, но просто исключительнопо интуиции. И что замечательно — чточеловеческая интуиция приводит именно к тем результатам, которые не так разительноотличаются от того, что произвела предыдущая культура, стало быть, перед нами не распавшиеся еще цепи времен, а этозамечательно». [3, с.126]
Поэт русской культурыныне принадлежит американской цивилизации. Но дело не ограничивается цивилизацией. В случае с Бродским эмиграция не просто географическое понятие. Поэт пишет на двух языках, отчетливо осознает«дневную» и «ночную» диалектикудвуязычия, и его стихи, написанные в эмиграции, существуют одновременно врусской и английской словесных «оболочках», на страницах русскоязычныхкниг и, параллельно, американских поэтических журналов. Смысл этого параллелизма, наверное, не в том, чтобудучи наследником двух поэтических традиций, поэт совмещает в себедве поэтические культуры. Его авторские переводы — не механический жест, а момент раскрытия и узнавания англо-американского творческого наследства, так что современнаяамериканская словесность видит вБродском не только поэта-пришельца, сколько своего продолжателя.
Таким образом, втворчестве поэта сошлись и причудливо переплелись две разнородные культуры, и их«конвергенция», случай в известной мере уникальный, чем-то напоминаеттворческую судьбу В. Набокова. [4, с.206]
В своей книге-эссе«Меньше, чем единица», написанной по-английски, как считают сами американцы, пластично и безупречно, Бродский приобщает американского читателя к мирурусской поэзии. В своих же русскихстихах поэт парит над американским ландшафтом:
Северо-западный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит — грядупокатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живойклинок,
сталь в зазубринахперекатов,
схожие с бисером городки
Новой Англии...
Этот полет одинокогосильного ястреба, держащего курс на юг, к Рио-Гранде, на пороге зимы,прослежен, казалось бы, американским глазом, но смущает финальнаястрока стихотворения: детвора, завидевпервый снег, «кричит по-английски: „Зима, зима!“ На каком же языке ей кричать в США, как не по-английски? Последняястрока вызывает герметичность американского мира, вселяет подозрение, что здесь не обошлось безмистификаторской мимикрии, разрушеннойнапоследок намеренно и наверняка.
В декорацияхамериканского неба вдруг возникает черная языковая дыра, не менее страшная, чем осенний крик птицы, чей образ, ибез того нагруженный тяжестью разнородного смысла, в виду той дыры приобретает новое, четвертое измерение, куда и устремляется ястреб:
… Все выше. В ионосферу.
В астрономическиобъективный ад
птиц, где отсутствуеткислород,
где вместо проса — крупадалеких
звезд. Что для двуногихвысь,
то для пернатых наоборот.
Не мозжечком, но вмешочках легких
он догадывается: неспастись.
А вот стихотворение изкниги Бродского „части речи“ (1977). Оно написано в знакомой нам форме фрагмента, которая заставляет вспомнить, что он принадлежит к школе Ахматовой:
… и при слове»грядущее" из русского языка
выбегают мыши и всейоравой
отгрызают от лакомогокуска
памяти, что твой сырдырявой.
После скольких зим ужебезразлично, что
или кто стоит в углу уокна за шторой,
и в мозгу раздается ненеземное «до»,
но ее шуршание. Жизнь,которой,
как даренной вещи, несмотрят в пасть,
обнажает зубы при каждойвстрече.
От всего человека вамостается часть
речи. Часть вообще. Частьречи.
Стихотворение так иначинается у Бродского со строчной буквыпосле отточия. При слове «грядущее» по прихоти ассоциаций из языка возникают другие слова с присущими им шлейфами настроений, эмоций, чувствований. Они, какмыши, вгрызаются в память, и тут выясняется, что память стала дырявой,что многое уже забылось. Слово влечет за собой другое слово не только по смыслу, многие ассоциации возникаютпо созвучию: грядуЩее - мыШи - Шторой — ШурШание. За этой звуковойтемой следует другая: Жизнь - обнаЖает — в каЖдой. Далееразвивается третья: встреЧе — Человека — Часть — реЧи- Часть — реЧи — Часть — реЧи. Это не просто инструментовкана три темы шипящих согласных звуков, это слова-мыши,которые выбегают и суетятся при одном только слове «грядущее».
Из мышиной суеты с еешуршанием возникает образ, неясный, колеблющийся. Когда-то за шторой стоял Полоний, выдал себяшумом, и Гамлет с возгласом «Крысы!» проткнул его шпагой.Когда-то Петр Степанович Верховенскийпредложил Кириллову смотреть на него, Петра Степановича, какна мышь, а вскоре уже стоял против окна, в углу, между стеною и шкафом,Кириллов, и был готов к тому, чтобычерез минуту застрелиться. Когда-то в светелке, не за шторой, а за дверцей, не стоял, а висел Николай Ставрогин, гражданин кантонаУри… («Бесы» Достоевского). Слово следует за словом по звуковым и смысловым ассоциациям, словавызывают образ, за которым тянутся другие и приводят к мысли обумирании. [1, с.269]
Конфликт между временеми пространством принимает часто форму противостояния былого и черного. Белый- цвет пустоты, цвет смерти, цвет — ничто. В занесенном снегом мире остаются только черные следы:
Если что-то чернее, тотолько буквы.
Как следы уцелевшегочудом зайца.
Поэт сводит картинумира к белому листу бумаги и черным буквам. Зачернить стихами бумагу — единственный способ придать смысл пустоте.
Отсюда и пониманиестиха как понятия временного, вечного.
Творчество Бродскогометафизично, это микрокосмос, где уживается Бог и черт, вера и атеизм, целомудрие и цинизм. Его поэзия чрезвычайно объемна и — одновременно — разнопланова. Не случайно один из его лучших сборников названв честь музы астрономии — Урании. Обращаясь к Урании, Бродскийпишет:
Днем и при свете слепыхкоптилок,
видишь: она ничего нескрыла
и, глядя на глобус,глядишь в затылок.
Вон они, те леса, гдеполно черники,
реки, где ловят рукойбелугу,
либо — город, в чьейтелефонной книге
ты уже не числишься.Дальше к югу,
то есть к юго-востоку,коричневеют горы,
бродят в осокелошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше — плывут линкоры,
и простор голубеет, какбелье с кружевами.
Отсюда, из этоймногомерности восприятия мира вытекает и еще одна особенность его поэтическогомышления: Бродский никогда не был политическим поэтом, хотя он — сынсвоего времени. По своей природе он аполитичен, ибо Поэту всегдапротивна сама идея власти — какой бы онане была. Просто он — больше политики, и власти — как носитель более вечной категории — языка. [5, с.74]
Развитие поэта вело еговсе дальше к одиночеству, это было им же предсказано. Причина его таится нестолько в исходе политической тяжбы с не распознавшим его талант государством,сколько в поэтическом кредо Бродского, его экзистенциальной позиции.
Простая, жестокая мысльо том, что свобода художника обретается ценой одиночества, а, если перефразировать Брехта, абсолютная свобода стeq o (о;´)ит абсолютного одиночества, приходит на ум,когда читаешь стихи из «Урании»:
Вечер. Развалиныгеометрии.
Точка, оставшаяся отугла.
Вообще: чем дальше, тембеспредметнее.
Так раздеваются догола.
Но останавливаются. Изаросли
скрывают дальнейшее, какпечать
содержанье послание...
Одиночество, в глазахобывателя, вещь не менее стыдная, чемголое тело. Чем дальше, тем прозрачнее становится воздух стихов Бродского, тени удлиняются, оказываясь куда длиннее человеческих фигур, которые к тому же всечаще оборачиваются мраморными изваяниями, не приспособленными для диалога.
Склонность кдлиннонотам, порою свойственная Бродскому, толкающая мысль все с большейскоростью вращаться по кругу, приобретает другое значение: мысль круто разворачиваетсяк воспоминанию и сладостно вязнет в нем,в том месиве человеческой жизни, где не было ни свободы, ни одиночества, гдебыло все несовершенно, но зато БЫЛО: длиннонотыпревращаются в признания:
Мне нечего сказать нигреку, ни варягу.
Зане не знаю я, в какуюземлю лягу.
Скрипи, скрипи, перо!переводи бумагу.
В сущности, это не так,это только «часть речи» - уступка отчаянию; ведь именно «так раздеваются догола». Однако,как помним, спохватываются, «останавливаются». Движение начинается в другую сторону. Мысловно оказываемся в некой геометрической фигуре, в поле сильных разнонаправленных эмоций. Отчаяние сменяется любовью, это особый вид любви, даньдавней философской традиции, amor fati(любовь к року), стоическая позиция, позиция, совмещающая любовь и отчаяние, наполпути от отчаяния к любви. [4, с.210]
Что сказать мне о жизни?Что казалась длинной.
Только с горем я чувствуюсолидарность.
Но пока мне рот не забилиглиной,
из него раздаваться будетлишь благодарность.
"… зачастую,когда я сочиняю стихотворение и пытаюсь уловить рифму, вместорусской вылезает английская, но это издержки, которые у этого производства всегда велики. А какую рифму принимают эти издержки, ужебезразлично" - так говорит Бродский о «технологии» своего творчества.«Больше всего меня занимает процесс, а не его последствия». "… когда я пишу стихипо-английски, — это скорее игра, шахматы, если угодно, такое складывание кубиков. Хотя я часто ловлю себя на том,что процессы психологические, эмоционально-акустическиеидентичны". [3, с.128]
Ветренно. Сыро, темно. Иветренно.
Полночь швыряет листву иветви на
кровлю. Можно сказатьуверенно:
здесь и скончаю я дни,теряя
волосы, зубы, глаголы,суффиксы,
черпая кепкой, что шлемомсуздальским,
из океана волну, чтобсузился,
хрупая рыбу, пускайсырая.
Бродский, подобноАхматовой и Мандельштаму, очень литературный поэт, у него много аллюзий напредшественников. В приведенном отрывке из стихотворения«1972» есть намек на «Слово о полку Игореве», в конце перефразирован Гейне; другоестихотворение начинается: «Ниоткудас любовью, надцатого мартобря...» — это «Записки сумасшедшего» Гоголя. Неожиданно возникает Хлебников: [1, с.271]
Классический балет!Искусство лучших дней!
Когда шипел ваш грог ицеловали в обе,
и мчались лихачи, ипелось бобэоби,
и ежели был враг, то онбыл — маршал Ней.
Поэтический мирБродского, по сути дела, оказывается квадратом, сторонами коего служат:отчаяние, любовь, здравый смысл и ирония.
Бродский был изначальноумным поэтом, то есть поэтом, нашедшим удельный вес времени в поэтическомхозяйстве вечности. Оттого он быстропреодолел «детскую болезнь» определенной части современной ему московско-ленинградской поэзии,так называемое «шестидесятничество», основной пафос которого определяется... впрочем, Бродский отдал этому пафосумимолетную дань, хотя бы в ранних,весьма банальных стихах о памятнике:
Поставим памятник
в конце длинной городскойулицы...
У подножья пьедестала — ручаюсь -
каждое утро будутпоявляться
цветы...
Подобные стихи о памятнике обеспечивали поэту репутацию смутьяна, и Бродский в конце 50-х годов явно ценил эту репутацию.Но куда сильнее и своевольнее прорывалась в поэзии юного Бродского темаэкзистенциального отчаяния, захватывая попутно темы расставаний жанр, смешиваясь с темойабсурдности жизни и смотрящий из всех щелей смерти:
Смерть — это все машины,
это тюрьма и сад.
Смерть — это все мужчины,
галстуки их висят.
Смерть — это стекла вбане,
в церкви, в домах — подряд!
Смерть — это все, что снами -
ибо они — не узрят.
Такой бурный«пессимизм» в сочетании с «фрондой» был чреват общественным скандалом.
Любовь — мощныйдвигатель поэзии Бродского, порою кажущийсянамеренно форсированным. Обычная любовь переплетается с отчаянием и тревогой, образуя синкретическийобраз любви к возлюбленной, родине,несовершенному миру, року и др. Любовная трагедия может обернуться и фарсом, изложенным бойким ямбом:
Петров женат был на еесестре,
но он любил свояченицу; вэтом
сознавшись ей, онпозапрошлым летом,
поехав в отпуск, утонул вДнестре.
(«Чаепитие»)
Фарс разлагает любовь — особенно тогда, когда она слаба, — на составные, чреватые натурализмом,элементы:
Сдав все свои экзамены,она
к себе в субботупригласила друга;
был вечер, и закупоренатуго
была бутылка красноговина.
(«Дебют»)
Однако откровенно«раздевающий» взгляд редко доминирует, находясь в«связанном» виде, обогащаясь, нейтрализируясь или преображаясьблагодаря иронии.
Роль иронии в поэзииБродского непосредственным образом сопряжена со здравым смыслом. Мог назватьпоэзию Бродского поэзией здравого смысла, так велик в неймомент сдержанности, самоотчуждения,«постороннего» взгляда. [4, с.214]
Бродский о главном неговорит прямо, а всегда уклончиво, обиняками.Заходит с одной и с другой стороны, ищет все новых возможностей пробитьсяк идее, к собеседнику.
Структура стихотворенияБродского в принципе открыта. Так возникают укрупненные массивы слов, разбитых на стихи. Обычно видна художественная целесообразность каждого эпизода, а композициячасто основана на симметрии, так что массы стихов относительно легко обозримы. Можно даже выявить такую закономерность: вкоротких стихотворениях формальные ограничения нередко ослабляются, а в длинныхнарастают. В коротких текстах Бродский иногда доходит до полного разрушенияформы. Так в стихотворении «Сонет» (1962), где не соблюдено ни единое правило построенияэтой твердой строфической формы, за исключением одного: в нем 14 стихов: [1, с.272]
Мы снова проживаем узалива,
и проплывают облака наднами,
и современный тарахтитВезувий,
и оседает пыль попереулкам,
и стекла переулковдребезжат.
Когда-нибудь и насзасыпет пепел.
Так я хотел бы в этотбедный час
Приехать на окраину втрамвае,
войти в твой дом,
и если через сотни лет
придет отряд раскапыватьнаш город,
то я хотел бы, чтоб менянашли
оставшимся навек в твоихобъятьях,
засыпанного новою золой.
В 1965 год Бродскийформулирует свое кредо, оставшееся в силе до конца его жизни. В стихотворении«Одной поэтессе» он писал:
Я заражен нормальнымклассицизмом.
А вы, мой друг, зараженысарказмом...
Бродский обнаруживаеттри вида поэзии: [4, с.217]
Один певец подготавливаетрапорт.
Другой рождаетприглушенный ропот.
А третий знает, что онсам лишь рупор.
И он срывает все цветыродства.
Поэтика Бродскогослужит стремлению преодолеть страх смерти и страх жизни.
Бродский дошел допредела в сплавлении всех стилистических пластов языка. Он соединяетсамое высокое с самым низким. Началостихотворения «Бюст Тиберия»:
Приветствую тебя две тыщилет
спустя. Ты тоже был женатна бляди.
Одна из характернейшихпримет стихотворной речи Бродского — длинные сложные синтаксические конструкции, переливающиеся через границы строк и строф, иногда действительно вызывающие ассоциации со стальными гусеницами танка, неудержимо накатывающего на читателя. В«Стихах о зимней компании 1980-го года» танк появляется и буквально — закованный в бронютропов, бесконечными синтаксическими переносами выплывает из-за горизонтастрофы и обрушивается на читателя:
Механический слон,задирая хобот
в ужасе перед черноймышью
мины в снегу, изрыгает кгорлу
подступивший комок,одержимый мыслью,
как Магомет, сдвинуть сместа гору.
Танк — слон, пушка — хобот, мина — мышь. Из этих двух рядовтем вырастает образ. У Бродского нередко образы возникают на пересечении совершенно неожиданносопоставленных тем. [1, с.274]
Стихи Бродского, в своей совокупности, представляют собой гимнбесконечным возможностям русского языка, все пишется во славу ему:
Слушай, дружина, враги ибратие!
Все, что творил я, творилне ради я
славы в эпоху кино ирадио,
но ради речи родной, словесности.
За каковоераденье-жречество
(сказано ж доктору: сампусть лечится),
чаши лишившись в пируОтечества,
ныне стою в незнакомойместности.
Именно вера в языквводит Бродского в классическую эстетику, сохраняет его экзистенциальное правобыть поэтом, не чувствующим абсурдностисвоего положения, подозревать за культурой серьезный и неразгаданный смысл и, что тоже важно, сдерживать капризы своенравного лирического«я», иначе его — в рамках эмоционального квадрата — швыряет во все стороны: от любовного безумства к ироническому признанию, от утверждениясвоей гениальности к утверждению собственного ничтожества. [4,с.219]
Как истинный творец, онсам подвел итог своему творчеству.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
24 мая 1980 года, в деньсвоего сорокалетия, Бродский написалстихотворение, которое подвело итоги не только его собственной жизни за предшествующие годы, нов известной степени исканиям русской поэзии в области языка, поэтической формы, культурного и исторического контекста, художественнойи этической свободы. Здесь не только судьба Бродского, но, в обобщении, судьба русского поэта вообще.
Я входил вместо дикогозверя в клетку,
выжигал свой срок икликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл врулетку,
обедал черт знает с кемво фраке.
С высоты ледника я озиралполмира,
трижды тонул, дваждыбывал распорот.
Бросил страну, что менявскормила.
Из забывших меня можносоставить город.
Я сло