Реферат: Александр Блок. Жизнь и творчество. Влияние творчества Блока на поэзию Анны Ахматовой
ПЛАН
1.Вступление.
2.Из воспоминаний о Блоке
3. Начало.Десятые годы ,
1). Сборник «Вечер»
2). Сборник «Четки»
4. Поэма безгероя.
1) «у шкатулки тройное дно...»
2) «Возмездие»,«Двенадцать», «Снежная маска» Блока и«Поэма без героя».
3)Параллели со стихотворением «Шаги Командора»
5.Стихи, посвященные Ахматовой Блоку.
Заключение.
-Что ж, — сказала Анна Андреевна,-
я ничего тут не вижу. И Пушкин таквсегда делал. Всегда.
Брал у всех, все,что ему нравилось.
И делал навеки своим.
(№14, стр. 104)
Известным литературоведом В.М. Жирмунским было проведено крупноеисследование, посвященное теме «блоковского текста» в творчестве Анны Ахматовой.Многие исследователи затрагивают в своих работах эту проблему: Чуковская Л.К.,Тименчик Р.Д., Цивьян Т.В., а также Топоров В.Н., посвятивший этому вопросумногие статьи.
Но все же пока еще сложно, да и рано подводить итоги поэтическойперекличке двух поэтов. Очень много противоречивых фактов и мнений связаны сэтой темой. Настоящая работа также не может претендовать на то, чтобы исчерпать этот вопрос, но в ней, в частности,предпринимается попытка обратиться к новомукругу источников, скрытых, однако, в тех же самых текстах (ахматовских),которые давно известны исследователям.
Понятие легенды неоднозначно. Термин «легенда» применительно к истории своих отношений к Блокуупотребляла сама Ахматова. «Вторая легенда», с которой я прошу моих читателей распроститься навсегда,- писала она в поздних автобиографических заметках, — относится к моему такназываемому «роману» с Блоком...", " Из чего была состряпана легенда о романе,просто ума не приложу, но что она нравилась и ее хотели, это несомненно".( № 3 стр. 189 ) Понятие «легенда» употреблено здесьАхматовой в очень узком, чисто биографическом и резко отрицательному смысле,как синоним «сплетни», «нелепого вымысла». С этой«легендой» Ахматова в поздние годы жизни, по мнению многихисследователей, считала необходимым бороться, опровержению этой«легенды» ( также по мнениюнекоторых литературоведов) взначительной степени посвящены ее «Воспоминания об Александре Блоке».
В ином, значительно более широком смысле, применительно к творчествуБлока и его облику в сознании современников, употребил понятие «легенда» Ю.М. Тынянов. В статье«Блок», написанной вскоре после смерти поэта, Тынянов писал:«Блок- самая большая лирическая тема Блока.(...) Об этом лирическом героеи говорят сейчас. Он был необходим, его окружает легенда, и не только теперь — она окружала его с самого начала,казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока...» (№ 12, стр.94).
В своей работе мы пользуемся понятием «Блоковская легенда» вшироком смысле, близком к пониманию Ю. Н. Тынянова, имея ввиду восприятиесовременниками и, в частности, Ахматовой поэтического образа Блока, еголитературной личности, его лирического героя, его лирической темы.
«ВОСПОМИНАНИЯ О БЛОКЕ»
В рабочих тетрадях Ахматовой сохранилось большое число отрывков мемуарного характера,относящиеся к Блоку. Все они, как и печатные «Воспоминания», пошутливому определению самой писательницы, в сущности, написаны на тему: «Отом, как у меня не было романа с Блоком». Все мои воспоминания о Блоке,-сообщает Ахматова в своих записях,- могут уместиться на странице обычногоформата, и среди них интересна только его фраза о Льве Толстом".
В черновых планах статьи перечислены все встречи Ахматовой с поэтом,они даже пронумерованы (девять номеров, однако список не доведен до конца).
Однако при всем поверхностном и мимолетном характере этих встреч«на людях», в литературных салонах и литературных вечерах, нельзя незаметить, что для Ахматовой они всегда были чем-то очень важным что она на всюжизнь запомнила, казалось бы внешне незначительные, но для нее по-особенномузнаменательные слова своего собеседника. Это относится, например, к упомянутымвыше словам Блока о Л.Н. Толстом. Вразговоре с Блоком Ахматова передала ему замечание молодого поэта БенедиктаЛившица, «что он, Блок, одним своим существованием мешает писатьстихи». «Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: „Японимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой“. В другой раз, на одномлитературном вечере, где они выступали вдвоем, Ахматова сказала:»Александр Александрович, я не могу читать после вас". Он- с упрекомв ответ- «Анна Андреевна, мы не тенора». Сравнение это, надолгозапечатлевшееся в памяти, было, может быть подхвачено через много лет встихотворении, где Блок предстает как «трагический тенор эпохи»(1960). Ахматова рассказывает дальше: «Блок посоветовал мне прочесть»Все мы бражники здесь". Я стала отказываться: «Когда я читаю»Я надела узкую юбку", смеются". Он ответил: «Когда ячитаю: „И пьяницы с глазами кроликов“- тоже смеются». ( №4, стр.21).
Но наиболее впечатляющей была неожиданная встреча Ахматовой с Блоком впоезде на глухом полустанке междугеографически близкими Шахматовым (усадьбой Бекетовых) и Слепневым (имениемГумилевых), скорее напоминающая не бытовую реальность, а эпизод изнеправдоподобного любовного романа: «Летом 1914 года я была у мамы вДарнице, под Киевом. В начале июля я поехала к себе домой, в деревню Слепнево,через Москву. Где-то, у какой-то пустой платформы, поезд тормозит, бросаютмешок с письмами. Перед моим изумленным взором неожиданно вырастает Блок. Явскрикиваю: „Александр Александрович!“. Он оглядывается и, таккак он был не только великим поэтом, нои мастером тактичных вопросов, спрашивает: „С кем вы едете?“. Яуспеваю ответить: „Одна“. Поезд трогается». И этот рассказ подтверждается свидетельствомзаписных книжек Блока. Ахматовапродолжает: Сегодня, через 51 год, открываю Записную книжку Блока и под ( 9 июля 1914 года читаю: "Мы с мамой ездили осматривать санаторию за Подсолнечной.- Меня бес дразнит.-Анна Ахматова в почтовом поезде". (№ 7, стр. 325).
В своих мемуарных записях Ахматова уделила немало места опровержению «легенды» о ее«так называемом романе с Блоком», или, как она пишет в другом месте,«чудовищных слухов о ее»безнадежной страсти к А. Блоку, которая почему-то до сих пор всех весьмаустраивает. (...) Однако теперь, когда она грозит перекосить мои стихи и дажебиографию, я считаю нужным остановиться на этом вопросе". (№10, стр. 325).
Сплетня эта -«провинциального происхождения», она "возникла в 20-х годах, после смерти Блока", " уже одно опубликованиеархива А.А. Блока должно было прекратить эти слухи". ( №10, стр.325).
Гораздо существеннее для современного читателя восприятие Ахматовойпоэтической личности Блока и те творческие связи между ними, о которых ниже пойдет речь.Ахматова писала в своих заметках: «Блока я считаю не только величайшимпоэтом первой четверти Двадцатого века (первоначально стояло: „одним извеличайших“, — В. Жирмунский — № 10, стр. 325), но и человеком-эпохой,т.е. самым характерным представителем своего времени...»
К богатой мемуарной литературе о Блоке присоединяются еще несколькофрагментарных страниц содержащих воспоминания о Блоке Анны Ахматовой. В этихвоспоминаниях воспроизводятся 3-4 интересных высказывания Блока, ряд беглыхвпечатлений от встреч с ним и кое-какие любопытные подробности, но в целом онидалеко не поражают обилием материала. Информация, заключенная в них имеет значение не столько сама по себе,сколько тем, от кого она исходит. Анна Ахматова избрала в своих краткихмемуарах жесткий, «пушкинский» принцип чистого фотографическогоповествования. Рассказав о встречах с Блоком, она не поделилась своими мыслямио нем, промолчала о своем глубинном отношении к нему и о его поэзии и оставилапри себе свои оценки его произведений.
В самом деле, А. Ахматова и ее старший современник А. Блок были знакомы друг с другом гораздо меньше, чем это многим представляется. " АннаАндреевна говорила мне,- пишет Д. Максимов что встречалась с Блоком редко, за всю жизнь — не более 10-ти раз иподолгу с ним не разговаривала, Эти встречи происходили на людях, иногда присовместных выступлениях. У Анны Андреевны Блок ни разу не был. А она к нему зашла лишь 1 раз — в концедекабря1913 года, когда он жил на Офицерской. Да и тогда она торопилась к себев Царское село и просидела недолго, «минут сорок».(№11, стр. 188).Легенду о романе с Блоком Ахматова решительно отрицала, и не случайно, читая Д.Максимову свои воспоминания, в шутку назвала их так: «О том, как у меня небыло романа Блоком». «Как человек-эпоха Блок попал в моюпоэму „Триптих“ (Демон сам с улыбкой Тамары»...), однако изэтого не следует, что он занимал в моей жизни какое-то особенное место. А чтоон занимал особенное место в жизни всего предреволюционного поколения, доказывать не приходится". (№11, стр. 189). Оригинал заметки — в Рукописном отделе Ленинградской публичнойбиблиотеки).
В образной форме эта мысльвоплощена в одном из более поздних стихотворений Ахматовой (1946), посвященныхисторической роли поэта, ее современника:
Как памятник началу века,
Там этот человек стоит…
Однако хотелось бы посмотреть на описанные выше факты с другой стороны. В.М. Жирмунский пишет: «В своихмемуарных записях Ахматова уделила немало места опровержению… легенды..( очем уже упоминалось выше). Далее Жирмунский заключает: „Мы будем исходитьв дальнейшем из этих неоднократно повторенных признаний А.А. Ахматовой и несчитаем необходимым вообще углубляться в интимную биографию художника.“ (№10, стр. 264).
Однако, как мне кажется, из этого не следует, что интерес к биографиипоэта ( в частности, а иногда и в особенности, к интимной) незаконен или, поменьшей мере, имеет малое отношение к изучению творчества. Напротив,»… любителю Словесности, скажу более, наблюдателю-философу приятно было бы узнать некоторыеподробности частной жизни великогочеловека, познакомиться с ним, узнать его страсти, привычки, странности,слабости и самые пороки, неразлучные спутники человека" ( «Охарактере Ломоносова», — в кн. «Опыты в стихах и прозе»Константина Батюшкова. Часть1. Проза. 1817, стр. 40).
В этой " приятности узнавания" скрывается «внутренний жест приемлюще-открытого,доверчивого и доверительного отношения к тексту и через него к автору»(№13, стр. 89), убеждение, что текст начинается или продолжается в жизни автора( или вообще как-то связан с нею), и, следовательно, его жизнь может помочь в более углубленном понимании текста. Интерес к биографииавтора сродни попытке расширить «внешний» текст произведения ипроверить правильность понимания текста через обращение к его творцу.
Следует обратить внимание на то, что в своих высказывания о Блоке ( внепоэтических текстов) достаточно многочисленных (особенно если иметь в виду иустные) Ахматовой было легко, если не развеять «легенду», торазъяснить и отвести многие существенныедетали. В действительности же, по мнению исследователя Топорова, в этихвысказываниях была явная тенденция укоренить мысль о «легенде», о существовании этой «легенды». "… следуя сформулированному ею же самойправилу Тайн не выдавать своих, Ахматова,не снимая своими высказываниями неопределенности, скорее, наоборот, увеличиваетколичество тайн..., заставляя читателя решать все более сложные и отвлеченныезадачи, незаметно переключающие читателя из биографического плана впоэтический" ( №13, стр. 10)
Учитывая приведенные выше воспоминания Ахматовой о Блоке, мне кажется не приходится считатьслучайностью, что последние состоят восновном из цитации блоковских упоминаний о встречах с Ахматовой ( в его«Записных книжках»), во-первых, чтов них пропущены упоминания о ряде другихвстреч поэтов (что никак не может быть объяснено упущением памяти), во-вторых, что в приписываемых Ахматовойвстречах с Блоком опущено все то, что выходит за рамки всячески подчеркиваемойфактографичности, в-третьих. Иначеговоря, в воспоминаниях о Блоке Ахматова «идет не прием удивительный посвое смелости: она заставляет Блока говорить об этих встречах, уступает ему право и первенство вспоминать. ( ..» От тебя приходила ко мне тревога и уменье писать стихи( из посвященья Блокуне экземпляре «Четок»), право и первенство вспоминать( «Недавночитала и перечитывала записные книжки Блока. Они как бы возвратили мне многиедни и события. Чувствую: об этом нужно написать. это будут автобиографическиезаметки»( №4, стр. 242). Ср..: "… и снова деревянныйИсаакиевский мост, пылая плывет к устью Невы, а я с моимспутником с ужасом глядим на это невиданное зрелище, и у этого дня есть дата — 11 июля 1916г., отмеченная Блоком." ( №4, стр. 48) при блоковской записи: «11 июля. Вечером я умамы… Ночью догорает на взморье дворцовый мост. Все очень тяжело». ( №7,стр 314). На следующее утро Блок уже ходил в швальню Измайловского полка,готовясь к отъезду в армию.)
Таким образом строится некийдвуединый текст, состоящий из 2-х голосов: один из них принадлежит Блокунепосредственно, другой же — тоже Блоку, но опосредованно — блоковские уста вустах Ахматовой.
НАЧАЛО. ДЕСЯТЫЕ ГОДЫ.
Сборник «ВЕЧЕР».
С весны 1911 г..Ахматованачала регулярно печататься в журналах, а в 1912 г. вышел в свет ее первыйстихотворный сборник «Вечер» с предисловием М.А. Кузмина, сразу обратившийна себя сочувственное внимание критики и читателей. Тогда же она стала отвремени до времени встречаться с Блоком, появляясь в сопровождении своего мужа,в так называемой «Поэтической академии» Вячеслава Иванова (Обществоревнителей художественного слова", собиравшееся в редакции«Аполлона»), в салоне Вячеслава Иванова на «башне», уГородецких, на публичных литературных собраниях и выступлениях.
Весной 1911 г. впервые встретились тридцатилетний Блок, находившийся взените своей поэтической славы и начинающий поэт Анна Ахматова, которой шел22-й год. К этому времени ею было написано около 180 стихотворений, но опубликованы из них считанныеединицы. Какое впечатление произвел Блокна Ахматову при первой встрече? Неизвестно. Исследователь Добин Е.С. решаетсяотметить лишь, что в облике героя стихотворения «Рыбак» смутноугадываются черты Блока. На этом наблюдении вряд ли можно было бы настаивать,если был стихотворение не было датировано 23 апреля 1911 г. — на следующий деньпосле их первой встречи в редакции «Аполлона». Может быть, с этогостихотворения и началось формирование «Блоковской легенды» в творчестве Ахматовой. Обращает вниманиена себя его вторая строка:
А глаза синей, чем лед… (№3, стр. 71)
Л.Д. Блок вспоминала, что Блок прекрасно воплощал образ светлокудрогоголубоглазого, стройного, героического арийца. О «прекрасных голубыхглазах» Блока писал и Андрей Белый.
В дальнейшем, как мы увидим, тема глаз станет лейтмотивом в стихотворной перекличке Блока и Ахматовой.
В 1911 году происходит заметное «перераспределение сил налитературной сцене. Отношения между Н.С. Гумилевым и В.И. Ивановым становятсявсе более натянутыми. В противовес ивановской „Башне“ возникает»Цех поэтов". Вскоре Блок и Ахматова вновь встречаются в«Башне» . 7 ноября онзаписывает в дневнике: «В первом часу мы пришли с Любой к Вячеславу. (...)А. Ахматова (читала стихи, уже волнуя меня; стихи чем дальше, темлучше)...» (№11, стр. 239 ).
Очень заманчиво включить в список прочитанных в тот вечер Ахматовойстихотворений 1911г. — " Музе". Дата, указанная в сборнике, составленным В.М. Жирмунским (№10, стр. 337),- 10 октября 1911 г.,казалось бы, позволяет это сделать. Однако эта дата, по-видимому,ошибочна. Ахматова датировала его 10 н оя б р я 1911 г. — тремя днями позжеблоковской записи в дневнике. (№13, стр. 36).
Это уточнение датировки не препятствует, однако, сопоставлению ахматовской«Музы», напечатанной в сборнике «Вечер», вышедшем в м а р т е 1912 г., с хрестоматийно известным стихотворением Блока " К Музе",датируемым концом 1912 г. В стихотворении звучат блоковскиерифмы — это очевидно. Первая же строфа:
Муза — сестра заглянула в лицо,
Взгляд ее ясен и я р о к.
И отняла золотое к о л ь ц о ,
Первый весенний п о д а р о к… (№3, стр. 67)
заставляет вспомнить стихи Блока:
… Я бросил в ночь заветное кольцо
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное л и ц о… (1908) (№5, стрю162)
а также:
… Открой, ответь на мой вопрос:
Твой день был я р о к?
Я саван царственный принес
Тебе в п о д а р о к ! (1909) (№5, стр.265 )
Первая строфа блоковского стихотворения:
Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о г и б е л и весть,
Есть проклятье заветов священных,
П о р у г а н и е с ч а с т и я есть…(№5, стр. 233)
в свою очередь заставляет вспомнить ахматовское:
Муза! ты видишь, как с ч а с т л и в ы в с е -
Девушки, женщины, вдовы...
Лучше п о г и б н у н а колесе,
Только не эти оковы… ( №5,стр. 67)
Вместе с тем блоковское:
Так за что ж п о да р и л а мне ты
Луч с цветами и твердь со звездами-
Все проклятье твоей красоты? (№5, стр. 233)
четко контрастирует с заключительными словами ахматовскогостихотворения
"… она отняла
Божий подарок". (№5, стр. 67)
Если бы не датировка обоих стихотворений, читатель без труда согласилсябы признать приведенные примеры еще одним убедительным свидетельством влияниямаститого Блока на начинающую Ахматову. Но даты свидетельствуют об обратном.Инициатором поэтического диалога выступает здесь Ахматова, а не Блок. Забегая вперед,скажу, что в известном «мадригале» 1913 г. Блок вновь возвращается ктеме «п р о к л я т ь я к р а с о т ы», прямо обращаясь кАхматовой:
"… Красота страшна, Вам скажут..." ( №5, стр. 281).
Разумеется, рассмотренный пример «поэтического импульса»,направленного от Ахматовой к Блоку, является едва ли не единичным. Гораздо более многочисленны примеры обратноговлияния.
Неожиданна перекличка у одного из поздних образцов любовной лирики Ахматовой («Cinique»,«Полночные стихи») все с темже памятным блоковским стихотворением «К музе».
У Ахматовой:
И т а к а я м о г у ч а я с и л а
Зачарованный голос влечет,
Б у д т о там впереди не могила,
А таинственной лестницы взлет.
И у Блока:
И т а к а я в л е к у щ а я с и л а,
Что готов я твердить за молвой,
Б у д т о ангелов ты низводила,
Соблазняя своей красотой... ( № 5, стр.233)
Видное место в сборнике «Вечер» занимает цикл «Обман», состоящий из 4-хстихотворений. Следует отметить, чтоцикл «Обман» посвящен М.А. Змунчилле (по мужу Горенко), котораябоготворила Блока и говорила, что" у нее вторая половина его души". (№13, стр. 421).
Можно отметить, что название цикла повторяет название блоковскогосихотворения «Обман» (1904г.) («В пустом переулке весенниеводы...») (№5, стр. 166). Казалосьбы между одноименными произведениями Блока и Ахматовой нет ничего общего, кромеодинаковых названий. Совершенно различны их содержание и поэтическая форма.Однако перекличка между ними обнаруживается на неожиданном уровне. Удивительнаяособенность ахматовского цикла «Обман» заключается в том, что ни водном из 4-х составляющих его стихотворений ничего не говорится ни о какомобмане! Зато обман неоднократноупоминается в соседних стихах из того же сборника «Вечер» :
… Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся… (№5,стр.56)
… Любовь покоряет обманно… (там же, стр. 54)
.
Я о б м а н у т, слышишь,унылой,
Переменчивой злой судьбой… (там же, стр. 58)
О б м а н у ли его, о б м а н у ли? — не знаю.
Только ложью живу на земле… ( там же, стр. 56)
Но ведь и в блоковском стихотворении «Обман» прямо от обманене говорится, зато обман упоминаемся в соседних стихах из того же цикла«Город»:
… Мой друг — влюблен в луну — живет ее обманом..."(№3, стр. 168)
… Этот воздух так гулок,
Так заманчив о б м а н .
Уводи, переулок,
В дымно-сизый туман...( № 3,стр.168)
Здесь завязывается один из сложных узлов ахматовско-блоковских аллюзий.Можно сказать, что, создавая цикл «Обман», Ахматова заимствует уБлока вместе с названием цикла не тему,не образы, не какие-либо элементы поэтической формы, а необычный, неподдающийся рациональному объяснению прием тайнописи, то зато «уменьеписать стихи», о котором Ахматова скажет в дарственной надписи Блоку наэкземпляре первого издания «Четок» (1914):
«От тебя приходили ко мне тревога
И уменье писать писать стихи. » ( №10, стр. 328)
Двустишие, вставленное в кавычки, представляет, очевидно, цитату, — однако трудно сказать, откуда: из неизвестного нам стихотворения самойАхматовой или из другого источника, также пока не разысканного. Первое болеевероятно, так как стихи имеют метрическую форму дольника, неупотребительную вклассической поэзии; кавычки встречаются у Ахматовой и в автоцитатах.Стихотворение говорит о старшем поэте как об учителе и вдохновителе младшего.
Сборник «ЧЕТКИ».
Второй сборник Ахматовой «Четки» открывается циклом«Смятение», состоящим из 3-х стихотворений (напечатаны в1913г.). Название цикла (так же,как и цикла «Обман» в сборнике«Вечер») повторяет название блоковского стихотворения«Смятение» («Мы ли — пляшущие тени...?»1907), По содержаниюодноименные стихи Ахматовой и Блока опять-таки имеют мало общего между собой. Вотличие от цикла «Обман» название цикла «Смятение» вполнеобъективно содержанию включенных в него стихотворений, тесно связанных друг сдругом. Они действительно пронизаны смятением, до глубины души потрясшимлирическую героиню цикла.
К кому могли быть обращены эти стихи, открывающие новый поэтическийсборник Ахматовой?
К В.В.Голенищеву-Кутузову, предмету первой любви Ани Горенко, с которымАхматова рассталась в 1905 г. и могла встретиться вновь, вернувшись в Петербургв 1910?
К Н.В. Недоброво, с которым онапознакомилась в начале 1913?
Или, может быть, все-таки к А. Блоку?
В пользу последнего предположения можно высказать ряд соображений.
1. Некоторые строки цикла звучат как реплики в начавшемся двумя годамираньше диалоге Блока и Ахматовой. Вторая строчка второго стихотворения :
О, как ты к р а си в, п р о к л я т ы й !(№3, стр. 93) отсылает к строке из стихотворения Блока «К Музе»: «Все проклятья своей к р а с о т ы „ ( №5, стр. 233) и вскоре будет вновь подхвачена Блоком встихотворении, прямо обращенном кАнне Ахматовой: “К р а с о т а с т р а ш н а, В а м с к а ж у т...» (там же, стр. 281). Точно так же строки: «Итолько красный тюльпан \ Тюльпан у тебяв петлице...»- (№3. стр. 93) отсылает к блоковскому :«Увядшей розы цвет в петлице фрака...» (1909) ( №5, стр. 237) — и, в свою очередь, вызывают ответную реплику Блока в тех же, адресованныхАхматовой стихах: «Красный розан вволосах..» (1913) (там же, стр. 281).
2. К кому могут относитсяодновременно строки из первого стихотворения цикла :«Я только вздрогнула:этот \ Может меня приручить...»(№3, стр. 93) — и из последнего: «Десять лет замираний и криков...»?(там же, стр.94). В первомстихотворении — мгновенное впечатление от облика человека, встреченного впервые или увиденного новыми глазами после долгой разлуки; в последнем — печальный финал многолетних неотступных дум об этом человеке. Первое может быть отнесено к Н.В. Недоброво,последнее - к В.В. Голенищеву — Кутузову, но то и другое вместе, по-видимому, только к Блоку или, точнее, кего уже мифологизированному в творчестве Ахматовой образу. ( Если, конечно,видеть за ранним лирическими стихами Ахматовой биографическую подоснову, а несчитать их результатом свободной игры ума и таланта, никак не связанной с личнымипереживаниями автора).
3. Тема глаз и взглядов: «Авзгляды его как лучи...», Мне очи застит туман...", «Изагадочных, древних ликов // На меня поглядели очи» находитнепосредственное продолжение в стихотворении Ахматовой, посвященном Блоку:
У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же легче, осторожной,
В них и вовсе не глядеть...
Нельзя не отметить, что тема глаз проходит буквально через всестихотворения, помещенные вслед за циклом «Смятение» в первом разделесборник «Четки».
60.… Я поглядела в глазаего...( №3, стр. 94)
61.… Лишь смех в глазах его спокойных,
Под легким золотом ресниц… (там же, стр. 95)
62.… На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза. (там же, стр. 95)
63… Ах, не трудно угадать мне вора,
Я его узнала по глазам. (там же, стр. 96)
64.… И дал мне три гвоздики,
Не подымая глаз… ( там же, стр. 96)
65.… Безвольно пощады просят
Глаза. Что мне делать с ними… (там же, стр. 97)
66.… Покорно мне воображенье
В изображеньи серых глаз… ( там же, стр. 97)
67. ... Словно тронуты черной,густой тушью
Тяжелые веки твои...( там же, стр. 98)
68.… Как я знаю эти упорные,
.Несытые взгляды твои… ( там же, стр.99)
69.… Но мне понятен серых глаз испуг… (там же, стр. 99)
70.… И со мной сероглазый жених...( там же, стр. 100)
Едва ли не уникальный случай,когда о глазах говорится подряд более чем в десятке стихотворений! Видимо, этистихи не случайно собраны вместе. В последующих разделах сборника«Четки» и в других книгах стихов Ахматовой такого сосредоточениястихов с единой сквозной темой ненаблюдается. Так же повторяются мотивы поднятых и опущенных глаз в стихах Ахматовой и Блока конца 1913 — нач. 1914 г.г.
На примере блоковского мадригала «Красота страшна, вамскажут...» можно увидеть, какимобразом синтезируется диалог.
.В «Воспоминаниях об Александре Блоке» (октябрь 1965)Ахматова пишет: " А на 3-м томе поэт написал посвящены мне мадригал:«Красота страшна, вам скажут...» У меня не было испанской шали, вкоторой я изображена, но в то время Блокбредил Кармен и испанизировал и меня. Я и розы, разумеется, никогда в волосахне носила.(Ср. в «Кармен»: «Розы- страшенмне цвет этих роз). Не случайно этостихотворение написано испанской строфой романсеро. И в последнюю нашувстречу… весной 1921 г. Блок подошел и спросил меня :№А где испанскаяшаль?» Это последние слова, которые я слышала от него".( №4, стр.31). К этим словам В.М. Жирмунский делает следующее примечание:«Цикл стихотворений Блока »Кармен" (март 1914) посвящен Л.О.Д. ( Любови АлександровнеДельмас), прославленной исполнительнице роли Карме, которой в то время «бредил» Блок. Слова Ахматовойподчеркивают этому полную поглощенность Блока своим чувством и Дельмас, тогдакак «мадригал» имеет оттенок значения светского стихотворногокомплимента. Это объяснение, на первый взгляд несомненное, вызывает сомнения вдвух отношениях. Во-первых, в хронологическом. Мадригал был написан и врученАхматовой 16 декабря 1913 г., когда «бредить» Дельмас -Кармен Блок,видимо, еще не мог. (История зарождения чувства Блока к Л. А. Дельмас сисключительной точностью и синхронностью фиксируется в «Записных книжках» Блока. ХотяБлок впервые увидел Дельмас в ролиКармен еще в октябре 1913г., а второй раз — в январе 1914 ( запись от 12января: Вечером мы с Любой в «Кармен» (Акреева-Дельмас), — «Записные книжки» стр. 200), — определенные самопризнания начинаются только с середины февраля, т.е. через 2месяца после вручения мадригала.) Ахматова, усердная и проницательная читательница записныхкнижек, дневников и писем Блока, исключительно внимательная к хронологиисобытий, едва ли могла не знать об этом.
Во-вторых, трудно предположить, что Блок мог решиться сознательно«испанизировать» Ахматову в силу именно тех причин, о которых онаписала. Такой перенос поэтических образов («масок») с одного адресатана другой не находит никакой опоры в творчестве Блока. Из этого Топоров делаетвывод, что в своем объяснении Ахматова развивает как бы две противоположныеверсии — «позитивную» фактографическую ( с едва заметнымихронологическими сдвигами), в которые она «подстраивается» кблоковскому варианту описания его отношений с Дельмас, и«негативную», смысл которой — в указании на несостоятельность ( хотябы частичную) первой версии и,следовательно, на то, что за усиленно подчеркиваемой «испанизацией»кроется ничто иное, чем то, что связывается по традиции исключительно с Кармен(и, тем более, с Кармен-Дельмас).
ПОЭМА БЕЗ ГЕРОЯ.
У шкатулки тройное дно...
Творческим синтезом поэтическогоразвития Ахматовой является «Поэма без героя», над которой она работалаболее двадцати лет (1940-1962). Личная судьба поэта и судьба ее«поколения» получили здесь художественное освещение и оценку в светеисторической судьбы не только современников. но и ее родины.
Что «Поэму без героя» может постигнуть судьба непонятногоили, во всяком случае, не совсем понятного произведения, что ее поэтический кодможет остаться в конце концов нерасшифрованным — эта мысль владела автором ещев то время, когда писалась вторая,средняя часть поэмы, «Решка» Там об этом говорится недвусмысленно
… Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу...
У шкатулки ж тройное дно.
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила…
Я зеркальным письмом пишу,
И другой дороги нету -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.
Признание, по прямоте своей, кажется, небывалое в русской поэзии. Но,признаваясь в применении шифра («симпатические чернила», " зеркальное письмо", "тройное дно" ), Ахматова все-таки верила, что эта «тайна без криптограммы»будет читателем разгадана, и с самого начала боялась только одного — «превратных и нелепыхтолкований „Поэмы без героя. Об этом говорится в первой же попыткенаписать нечто “вместо предисловия » в 1943-1944 годах, когда текстпоэмы казался " окончательным" и она не думала. что ей придется кнему еще возвращаться столько раз.
Уже в первой редакции «Поэма без героя» состояла из 3-хчастей, соответственно чему имела подзаголовок «Триптих» «Девятьсот тринадцатый год.Петербургская повесть» (подзаголовок «Медного всадника),»Решка" и «Эпилог». Сюжетным ядром, собственно«поэмой», является первая часть. Прошлое встает в памяти поэта восвещении настоящего:
Из года сорокового
Как с башни, на все гляжу...
«Решка» и «Эпилог» совпадают по времени снастоящим, как и три посвящения к поэме,написанные в разное время.
«Возмездие», «Двенадцать», " Снежная маска" А. Блока и «Поэма безгероя».
Темой трагической судьбы«поколения» и суда над ним с точка зрения истории объединенынезаконченная поэма Блока «Возмездие» (1910-1924) и первая часть «Поэмы» - «Девятьсот тринадцатый год.Петербургская повесть» (1940-1962).
В поэме Блока " возмездие" постигает героя за грехи предков, переходящие из поколения в поколение,и за то, что он сам в своей психологии и своем социальном существованииунаследовал эти грехи.
В поэме Ахматовой перед внутренним взором поэтессы, погруженной в сон,застигший ее за новогодним гаданьем, проходят образы прошлого, тени ее друзей,которых уже нет в живых (Сплю- Мне снится молодость наша"). они спешат в маскарадныхкостюмах на новогодний бал. В сущности, это своего рода пляска смерти:
Только как же могло случиться,
Что одна я из них жива?
Мы вспоминаем «Пляски смерти» Блока, в особенности стихотворение «Как тяжко мертвецу среди людейЖивым и страстным притворяться!», с его зловещей концовкой:
В ее ушах- нездешний, странный звон:
То кости лязгают о кости.
Ср. у Ахматовой:
Вижу танец придворных костей...
Тем самым звучит тема, проходящая через все восприятие историческогопрошлого в поэме: изображая «серебренный век» во всем егохудожественном блеске и великолепии (Шаляпин и Анна Павлова,«Петрушка» Стравинского,«Саломея» Уайльда и Штрауса, «Дориан Грей» и Кнут Гамсун),Ахматова в то же время производит суд и произносит приговор над собою и своимисовременниками. Ее не покидает сознание роковой обреченности ее мира, ощущениеблизости социальной катастрофы, трагической «расплаты»- в смыслеблоковского «возмездия»:
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной, грозной,
Жил какой-то будущий гул,
Но тогда он был слышен глуше,
Он почти не потревожил души
И в сугробах невских тонул.
" Над городами стоит гул,в котором не разобраться и опытному слуху,- писал Блок еще в 1918г. в своемизвестном докладе " Народ и интеллигенция такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовскойбитвой, как говорит сказание". После Октябрьской революции (9 января1918г.) поэт снова говорит о «грозном и оглушительном гуле, который издает поток… Всем телом, всем сердцем, всемсознанием- слушайте Революцию». К этому гулу он прислушивался, когда писал«Двенадцать»: «во время и после окончания „Двенадцати“я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг- шум слитный(вероятно шум от крушения старого мира)» (1 апреля 1920г.).
Ахматова жила под впечатлением того же акустического образа,подсказанного словами Блока о подземном гуле революции. С образами«Возмездия» связаны непосредственно и стихи, завершающие приведенныйотрывок торжественным и грозным видениемновой исторической эпохи:
А по набережной легендарной
Приближался не календарный-
Настоящий Двадцатый Век.
Ср. у Блока в начале его поэмы проникнутую глубокой безнадежностью,характерной для него в годы безвременья, философскую и социально-историческуюкартину смены тех же двух веков:
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
И дальше:
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее бури мгла.
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова Крыла).
Пейзажным фоном поэмы Ахматовой, образный смысл которого вполнеочевиден, являются зимний заснеженный Петербург, снежная вьюга за тяжелыми портьерами шереметьевского дворца(Фонтанного дома), где происходит новогодний маскарад. В первой главе эта темаедва намечена:
За окошком Нева дымится,
Ночь бездонна- и длится, длится
Петербургская чертовня...
В черном небе звезды не видно,
Гибель где-то здесь, очевидно,
Но беспечна, пряна, бесстыдна
Маскарадная болтовня...
В прозаическом введении к главе второй, изображающей «спальню Героини»:«За мансардным окном арапчата играютв снежки. Метель. Новогодняя полночь». И дальше стихи:
Видишь, там, за вьюгой крупчатой
Мейерхольдовы арапчата
Затевают опять возню?
В главе третьей занавес наконец раздвигается и открывается картинаморозной зимней ночи с характерными для дореволюционного Петербурга кострами,разведенными на площадях:
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому теченью
По Неве иль против теченья...
В главе четвертой влюблен