Реферат: Роман "Проклят и убит" В.П. Астафьева в контексте идейно-художественной эволоции творчества писателя

МИНИСТЕРСТВО ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РФ

ХАКАССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. Н.Ф. КАТАНОВА

ИНСТИТУТ ФИЛОЛОГИИ

КАФЕДРА ЛИТЕРАТУРЫ

ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

Роман«Прокляты и убиты»

В.П. Астафьева в контексте

идейно-художественной эволюции

творчества писателя

Студента V курса ОЗО КИЮ

Кукарцева Ивана Юрьевича

Научный руководитель

к.ф.н., доцент

Прищепа Валерий Павлович

К защите допускаю

Зав. каф. литературы

____________________

Работа защищена в ГЭК

«___»________ 2000 г.

с оценкой ___________

Председатель ГЭК

_____________________

Члены ГЭК

_____________________

Абакан, 2000

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение …………………………………………………………………………………………………………………………… 02

Глава 1. Общая характеристика творческого пути писателя  06

Глава 2. Идейно-эстетические особенности прозы

   В. Астафьева 90-х годов…………………………………………………………………………… 18

   2.1. Проблема выбора между советскимпатриотизмом

      и христианской совестью…………………………………………………………………… 19

   2.2. Основные характеры в романе«Прокляты и убиты»,

      «Адово место» ………………………………………………………………………………………………22

   2.3. Идейно-художественная спецификаромана ……………………… 33

Заключение ……………………………………………………………………………………………………………………… 44

Литература ……………………………………………………………………………………………………………………… 46

А. Твардовский

Две строчки

Из записной потертой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далёко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А всё ещё бегом бежал,

Да лёд за полу придержал…

Среди большой войны жестокой,

С чего – ума не приложу, -

Мне жалко той судьбы далекой,

Как будто мёртвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

1943

ВВЕДЕНИЕ

Когда были опубликованы первые главы романаАстафьева «Прокляты и убиты», в Молдавии, Таджикистане и Нагорном Карабахе шлавойна. Назревала война в Абхазии. Публикация последних глав совпала с началомвойны в Чечне. Наверное, классик, живи он сегодня, создал бы такую редакциюзнаменитой строфы:

Одна война сменить другую

Спешит, дав миру полчаса.

Совершенно очевидно, что этот роман написан поднепереносимым впечатлением сегодняшней нашей жизни. Огню и тлену предает он несороковые годы, а наши полувоенные девяностые. «Чтобы так написать о войне, — нашей величайшей славе и печали, — надо вконец разувериться в человечестве.Видишь страшные сцены форсирования Великой реки, а за печатными знаками слышишьастафьевский крик: «Зачем!? Ради чего, ради кого принесено столько жертв?! Радисытого холеного вора, дорвавшегося до власти?! Ради временщиков, обуреваемыхединственной страстью – как можно быстрее и как можно толще набить своюбездонную мошну?! Ради того, чтобы наши, доморощенные русские офицеры-фашисты,презрев немыслимые жертвы мировой, поднимали штандарты со свастикой ипортретами Гитлера? Ради шпаны, королями разгуливающей по русским городам ивесям? Ради того, чтобы атомной бомбой и бандитским обрезом быть пугалом всемумиру?! Да будьте вы все прокляты! … Убиты! …»[1].

Своего рода В.П. Астафьев создал новый апокалипсис,и человеку неподготовленному, с незакаленной психикой нечего делать ни в первойкниге романа, ни во второй.

Если в первой книге «Чертова яма» царят мат и смрад,то во второй части «Плацдарм» — смерть. Если в первой – похабщина и гнусностьсолдатской тыловой жизни, то во второй – расплата за содеянное. В. Астафьеврасплачивается с десятками тысяч. Ему нет разницы между достойным майором Зарубиными зэком Шороховым, доктором – интеллигентом Сабельниковым и его «товарищами пооружию» из штрафной роты, славным связистом Лешкой Шестаковым и безымяннымисолдатами, канувшими на дно Великой реки, — все они – герои, и все они –«прокляты и убиты».

Цель его книги, как бы, сводится к тому, что бырасплатиться со всеми, кто прикоснулся к этому смраду. В уста Коли Рындинаавтор вкладывает фразу, доказывающую эту мысль: «… все, кто сеет на землесмуту, войны и братоубийство, будут прокляты и убиты».

В дипломной работе мы пытаемся решить три основные задачи:

1) рассмотреть идейно-эстетическое своеобразие прозы В.П. Астафьевана примере романа «Прокляты и убиты»;

2) раскрыть смысл нравственно-философской проблематики романа и егоосновных образов;

3) определить место романа в контексте творческой эволюцииписателя.

Проза Астафьева, отливается ли она в сюжетноеповествование или лирический рассказ-раздумье, — это всегда размышление о нашейжизни, о назначении человека на земле и в обществе и его нравственных устоях, онародном русском характере и о способности натур живых и деятельных п р о р а ст а т ь через обстоятельства как бы ни были они тягостны, и выходить изиспытаний, обогащаясь нравственно и сохраняя, как говорится, д у ш у  ж и в у ю.

А.Н. Макаров

ГЛАВА 1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ТВОРЧЕСКОГО ПУТИ ПИСАТЕЛЯ

Виктор Петрович Астафьевродился 1 мая 1924 года в селе Овсянка близ Красноярска. Рано лишившись матери,воспитывался в семье бабушки и дедушки, затем в детском доме.

В 1941 году поступит в железнодорожную школу ФЗО настанции Енисей, после окончания которой работает составителем поездов впригороде Красноярска. Оттуда осенью 1942 года ушел на фронт, был шофером,артразведчиком, связистом. Получил тяжелое решение.

В 1945 году демобилизовался. Восемнадцать лет прожилна Урале, в городе Чусовом. Работал грузчиком, слесарем, литейщиком.Одновременно учился в вечерней школе.

В 1951 году в газете «Чусовской рабочий» напечатанего рассказ «Гражданский человек». В 1953 году в Перми вышел первый сборникрассказов «До будущей весны».

В 1961 году окончил Высшие литературные курсы приСоюзе писателей СССР. На сегодняшний день В. Астафьев один из самых читаемыхписателей. Лауреат Государственных премий СССР и РСФСР[2].

Такой нелегкий путь в литературу совершил В.Астафьев. Это человек, литературный талант которого вырос из общения с простымилюдьми, тружениками. Поэтому все герои его произведений простые люди,представители народа. В. Астафьев прекрасно знает их быт, их психологию ипредставляет их в своих произведениях не в виде одинокой массы, а показывает ихиндивидуальные черты, их яркие, неповторимые характеры. Писательский обликАстафьева складывался далеко не сразу, ему самому пришлось проявить незауряднуюспособность прорастать через всякого рода препоны; как и другие его сверстники,ушедшие на войну чуть ли не подростками, он не был подготовлен к литературнойдеятельности ни достаточным учением, ни умственным воспитанием; емупонадобились годы труда, чтобы развить свой талант, что можно сделать лишь благодаряволе и настойчивости, да, разумеется, и тем условиям жизни, при которыхприметить талант и поддержать его при первых же неуверенных шагах становитсясвоего рода законом.

В часы ночного дежурства он написал свой первыйрассказ «Гражданский человек». «Гражданский человек» мало чем отличался отдесятков газетных рассказов о подвиге связиста, который, и будучи ранен,соединит провод. Все завершает утешительный конец: однополчане получают письмоот выздоравливающего героя. Лет через шесть Астафьев вернется к своему первенцу,и лишь тогда обрастет образной плотью сухой косяк фраз, и вдохнет писатель душув своего Матвея Савинцева, восстановит рукописный вариант – не выздоравливать вгоспитале пошлет его, а правдиво изобразит, как тяжело и мужественно умирал наполе боя русский человек, и в последнюю минуту думал, как бы посмягчить гореблизких, чем бы утешить их. И назовет рассказ «Сибиряк»[3].

Первым же действительно значимым произведением,которое представило Астафьевой широкой читательской аудитории, стала повесть«Перевал». Повесть «Перевал» появилась в 1959 году в журнале «Урал»[4].Это произведение, по мнению критиков, свидетельствовать о рождении писателя,способного силой памяти воскрешать живые образы людей и окружавшей ихдействительности[5].

В удаче «Перевала», где впервые так вкусно и свежо,незамутненно звучит голос Астафьева, немалую роль играет то, что автор писал отом, о чем не мог не писать и о чем уже мог написать; чувствовалось, что здесьон в своей струе жизни и в той языковой струе, какою можно эту жизнь выразить.Заглавие повести символично не только для судьбы ее героя, но и как бы дляавтора, взявшего он открыл для себя и в себе мир, способный стать источникомхудожественного вдохновения. С этой первой вершины внутреннему взору художникаоткрывается обычно то невообразимое, манящее поле, которое ему надлежитобрабатывать, обещающее урожаи смоль тучные, что на то, чтобы все до последнегоснопа сжать, бывает, жизни не хватает. Однажды Виктора спросили: «Как возникаютсюжеты Ваших произведений – случайно, или Вы их ищите в жизни?». Астафьевнаписал: «Сюжет – не грибы, и искать его для меня, например, дело бесполезное.Чаще всего сюжет, если так можно выразиться, сам меня находит… Мои сюжеты, чащевсего, приходят из воспоминаний, то есть из тех времен, когда я писателем небыл и не знал, что им буду, а, следовательно, и «сюжетов» искать я не мог».

Для художника сюжет только средство выражения своегопредставления о жизни, отношения к явлениям действительности и оценки их, длявоплощения в образах его взглядов, утверждений, идей. «Перевалом» в литературувошел писатель, который знает, что он хочет и должен сказать людям. После этогопроизведения было много других не менее замечательных (произведений) повестей ирассказов. В 1959 г. в альманахе «Прикамье» выходит повесть «Стародуб»[6].Страстно и живописно, на взлете поэтического чувства, но и хаотично, противоречиво,философски смутно выплеснул в этой повести свои идеи и замыслы автор.Пронзающее сердце мироощущение человека, который хлебнул немало лиха, крутаяобжигающая, как кипяток, солдатская ненависть к социальному злу, вера вспособность стойких душ к сопротивлению, в необычную возвышающую силулюбви, в целительное и облагораживающее влияние природы, вернее, слияния с ней,и проистекающая из этого непримиримость к тем, кто корыстно губит ее, — все то,что станет впоследствии содержанием его творчества, выразилось здесь в этомповествовании, к которому больше подошло бы определение «бывальщина», — вид внашей литературе давно отсутствующий. «Бывальщина» — рассказ, где сугубореалистические черты прошлого и характеры людей обретают как бы таинственность,резкий отличительный колорит, являя собой крайнее выражение личных свойствхарактера, — будь то удаль, спесь, любоначалие или самоотвержение.

Именно богатый жизненный опыт позволил Астафьеву написатьпроизведения так реалистично изображающие нашу повседневную и праздничнуюжизнь, так глубоко и многосторонне изучить характер русского народа.

За «Стародубом» в разное время шел еще целый ряд замечательныхповестей и рассказов. Эти произведения являются «корнями» художника. В нихвоплотились его эстетические взгляды и воззрения. В них нашла выражение егояркая неординарная личность. Это такие произведения, как «Кража»[7],«Пастух и пастушка»[8].Именно на их почве посеяны зерна, и взошли ростки произведений последних лет.Эти произведения – первый шаг к творческой зрелости писателя. Резцы для  огранки его творческого «я». В этихпроизведениях быть выражены те общечеловеческие ценности, к которым стремитсявсе человеческое сообщество независимо от цвета кожи и политическихутверждений. От этих произведений идет четкий неизгладимый след к произведениямболее последнего периода. Самым значительным из них, на мой личный взгляд,является произведение «Печатный детектив»[9].

После прочтения этого романа в душе остаетсятяжелый, неперевариваемый душой осадок, который не забыть и не вытравитьчитателю, прочитавшему роман, может показаться, что написать роман, похожий наастафьевский, довольно просто. И это действительно так, принцип «стержня», накоторый нанизывается отдельные эпизоды, не нов в литературе. Казалось бы,выписывай современную «свободную прессу», читай регулярно судебные очерки.Выдумай стержневидный сюжет и нанизывай на него страшные истории.

Да, написать роман, «похожий» на астафьевский,довольно просто, но «похожий» — это не значит вовсе «такой же», а вот «такойже» написать невозможно. Поначалу кажется, что центральным действием являетсянезамысловатая жизнь бывшего милицейского работника Леонида Сошнина, на самомже деле «стержень» в романе – это авторское устойчивое настроение, котороеформировалось самой жизнью, насквозь прожгло его судьбу и затем вновь ушло всамою жизнь. Поэтому-то написать «такой же» роман невозможно, ибо для этогонужно было предварительно выстрадать и «Последний поклон», и «Кражу», и«Пастуха и пастушку»…

«Печальный детектив» не продолжение этихпроизведений, а развитие того устойчивого настроения, которое когда-то исделало Виктора Астафьева писателем, казалось бы, вопреки складывающейсясудьбе. Может быть, кому-то и покажется, что роман «Печальный детектив» слишкомжесток, а автор равнодушен к чужому горю и к чужим бедам: с калейдоскопическойбыстротой рушатся семьи, бросают детей, совершаются всякие, в том числе итяжелые, преступления, а автор вроде бы остается спокоен.

Неужели тем же автором писалисьлирическо-проникновенные «Последний поклон» и «Пастух и пастушка»? новспомните: уже и тогда он говорит самую страшную правду просто и обыденно.

Как говорится, нельзя дважды войти в одну и ту жереку, точно так же нельзя встретиться с одним и тем же человеком. Рекапостоянно наполняется одной и той же водой, а человек – новыми чувствами,новыми мыслями, новыми сомнениями.

В повести «Кража» В. Астафьев заметит, что детскоегоре отчетливо. Писательское детство не совпадает с детством физиологическим,оно приходится на более позднюю пору. В писательском «детстве» горе тожеотчетливо. За плечами автора «Последнего поклона» уже стояло весьма нерадостноепрошлое: сиротство, беспризорность, детдомовщина, фронт, ранения, неустроеннаяпослевоенная жизнь… Потянуло Астафьева к перу, к чистому листу бумаги, и вдругозарилась вся прежняя жизнь каким-то светом, идущим из нерасторможенной, какоказалось, души. Пишутся заметки, очерки, первые рассказы… И появляется, опровергаянеумолимость быстротекущего времени, образ незабвенной бабушки Катерины. Есть ив «Печальном детективе» образы, на которых лежит печать глубокой авторской симпатии,но все-таки никого из них нельзя сравнить по неизбывной душевной щедрости сбабушкой Катериной…

Необходимо подойти к литературному произведению неот литературы, от нашей обыденной повседневности.

Умная природа заложила в нас вечный инстинктвзаимопритяжения людей разных полов, а детство и затем взросление человекатянется так долго, что невольно для продолжения рода человеческого необходимакак естественная среда обитания – семья. И в конце своего «Печальногодетектива» впрямую выходит на эту, видимо, по причине своей простоты, так частозабываемою мысль: «Муж и жена… Муж с женою. Женщина с мужчиной, совершенно независящие друг от друга, не неподозревающие даже о существовании живых пылинок,вращающихся вместе с Землею вокруг своей оси в непостижимо громадномпространстве мироздания, соединились, чтоб стать родней родни, пережитьродителей, самим испытать родительскую долю, продолжая себя и их».

Возможно, иных смутит то обстоятельство, что ВикторАстафьев, всегда отличавшийся особой чувствительностью к женщине, на сей разизменил себе и сатирически изобразил некую деятельницу от культурного фронтаОктябрину Сыроквасову и нескрываемо натуралистически-местную алкоголичку«Урну». Нет, писатель ничуть не изменит себе. Вспомним хотя бы проходныеперсонажи из его давней повести «Кража» — инспектора гороно Ненилу Хлобыст изавгороно Голикову, о которых другой персонаж повести, Ступинский, думает так:«Если этим дамочкам власть да волю, они устроят смех да горе». Думается, вотношении смеха тут высказан был излишний оптимизм.

В «Печальном детективе» В. Астафьев вновьвозвращается к этому опасному в современном мире типу женщин, стремящихсянепременно уподобиться мужчинам. Мы довольно часто и не всегда обдуманно ратуемза управление женщины с мужчиной, видя в этом непременный процесс общественногоразвития, забывая, что мужчина далеко не в каждом случае являет собою идеальнуючеловеческую личность. «Урна» как раз и уподобилась вполне реальному типумужчин, который в женской интерпретации еще более ужасен и отвратителен.

Издательский работник Сыроквасова, как и «Урна», напрочьзаглушила в себе все женское, она вся ушла в видимость работы (тоже своего родаалкоголизм), полагая, будто двигает культуру, хотя на самом деле толькопрофанировала ее. Чем-то напоминает ее и теща Сашнина, женщина энергичная,напористая, всю жизнь провыступавшая и тоже, двигавшая какой-то прогресс.Работа часто требует одной лишь профессиональной увлеченности, семья требуетпрежде всего души. В своем финальном публицистическом отступлении в. Астафьевпродолжает развивать главную мысль романа: «От родителей –то они были переданыдруг дружке всяк со своей жизнью, привычками и характером – и вот из нравногосырья нужно слепить, ячейку во многовековом здании под названием семья, как бывновь на свет народиться… пройти вместе до могилы, оторвать себя друг от дружкис никому неведомым горем и страданием».

Обратите внимание. Во всем пространном отступлениитолько два слова автор написал с прописной буквы; «Земля» и «Семья». Земля –это наш всеобщий человеческий долг, где каждый находит свое начало и свойконец, вне этого дома нет нас и быть не может, а что вне его, то лежит вненашего разума и вне нашей памяти. Семья – начало человеческого общежития,народа, государства и всего человечества в целом. В подсознании семьи лежитприродный инстинкт, в сознании – духовные связи.

Мы сейчас много говорим о сознании всевозможных структур,однако нас одновременно не должно тянет к расструктурированию главнейшихестественных структур. Найти хорошо известно, как много гибельной энергиивыделяется при расщеплении атома, но нас здесь почему-то не останавливают никакиеопасности. При расщеплении семьи тоже выявляется громадное количество дурнойэнергии, которая сходна по своему действию с радиацией в непредсказуемостипоследствий и их учетом. А что мы делаем для укрепления семьи?…

Ведь не для того привел В. Астафьев в своем романеразличные жуткие эпизоды, чтобы попугать читателя, а чтобы задуматься опричинах вроде бы немотивированного озверения некоторых людей в условиях мирнойжизни. От чего эта ненависть к себе по-новому? А оттого, что не была воспитаналюбовь к нему.

Человечество уже приготовило себе погибель извне,ядерная катастрофа способна уничтожить наш общий дом – Землю, и вопрос: «Бытьили не быть?» — приобретает уже вселенский характер, но человечествоподстерегает опасность и с другой стороны, изнутри. Саморазложение семьи ведетк истончению и полному отмиранию человеческих связей, без них каждый в каждомстанет видеть лишь врага, природный инстинкт самосохранения возьмет верх надколлективным разумом, человечество превратится в дикую массу, где каждый найдетсвою неотвратимую погибель.

«Династии, общества, империи», — заключает своеотступление автор «Печального детектива», — не создавшие семьи или поручившиеее устои, начинали хвалиться достигнутым прогрессом, бряцать оружием; вдинастиях, империях, обществах вместе с развалом семьи развивалось согласие,зло начинало одолевать добро, земля разверзлась под ногами, чтобы поглотитьсброд, уже безо всяких на то оснований, именующих себя людьми. Человек вырвалсяв космос, а вы все толкуете о какой-то семье, вспоминаете древние  времена…». Вот это-то и пугает автора;центробежные силы получили в наш век такое развитие, что в любой момент и всечеловечество может «вырваться» в космос. Причем навсегда. И это, к сожалению,не фантазия, а та вполне реальная перспектива, о которой нам напоминает каждыйдень.

Человек непременно связан с другими духовнымисвязями, они-то и составляют истинное содержание человеческой жизни.

Оборванные связи продолжают жить болью, с годамиболь накапливается, поэтому с годами мы и говорим о боли души как о реальнойболи. Вот с этой реальной болью и писался «Печальный детектив». Роман создан насугубо бытовом материале, но это не бытовой роман; авторское устойчивое настроениесфокусировало многие подробности жизни в прожигающий луч, он-то так больно ижжет наши чувства и разум… некоторые упрекают Астафьева в том, что он неочень-то уважительно в своем новом романе отзывается о русском характере. Чтож, если самокритика обеспечена глубокой и выстраданной личной болью, асамозащита — одной лишь амбициозностью, то я лично за самокритику. Если жеусмотреть в романе выпад против интеллигенции или против собственного народа,тогда можно не только понять, но и разделить обиду части читателей. Если жероман «Печальный детектив» рассматривать как обращение ко всему народу, какнациональную самокритику – то писатель прав. На это Виктор Астафьев имеетморальное право, ибо он относится к категории тех наших художников, которые, непережив поста, не станут праздновать Пасху.

В финале романа «Печальный детектив» В. Астафьевухаживает своего героя к чистому листу бумаги, как бы благословляя его натяжелый писательский труд. Тема преемственности живого народного слова издавнане давала покоя писателю Виктору Астафьеву, отчетливо она прозвучала еще в рассказе«Ясным ли днем» (пусть речь там шла не о писательстве, а о песне), сегодня этатема звучит в произведениях В. Астафьева и более открыто и более тревожно.

На протяжении многих лет Виктор Астафьев в своихпроизведениях ставил самые животрепещущие проблемы, разрешения, которых онсознательно не дает, заставляет читателя самого задуматься над решением этихпроблем. Он задумывается над истоками появления человеческой жестокости,которая стала настоящей язвой нашего общества, над социальной неустроенностью,над таким загадочным и неповторимым феноменом – «русским характером». Во всемего творчестве, и раннем и в произведениях последних лет, большая вера вчеловека, в его нравственную силу. В своих повестях и рассказах автором былизатронуты те нравственные проблемы, которые всегда будут волноватьчеловечество. Он задолго до перестройки и гласности сумел смело выразить своюпозицию в отношении негативных сторон нашей жизни. Его герои – это люди спериферии, психологию этих он познавал в прямом общении с простыми людьми,благодаря которым еще не разрушилось до сих пор наше государство. В. Астафьев всвоем творчестве гуманнистичен, он любит человека, и пытаться своимипроизведениями улучшить нашу жизнь, сделать нас чуть добрее друг к другу, чутьвнимательнее к другим людям, их бедам и радостям, прислушаться к их проблемам.

Ах, война, война… Болеть нам ею –не переболеть, вспоминать её – не перевспоминать!

В.П. Астафьев

ГЛАВА 2. ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ПРОЗЫ В. АСТАФЬЕВА 90-Х ГОДОВ

2.1 ПРОБЛЕМА ВЫБОРА МЕЖДУ СОВЕТСКИМ ПАТРИОТИЗМОМ И

ХРИСТИАНСКОЙ СОВЕСТЬЮ

В соответствии с христианской традицией ставитсявопрос о наказании Божием русских людей советского периода. В этомромане впервые художественно рассматривается проблема, не загромождаемаявоенными поражениями и удачами советского орудия. Ведь Россия впервые велаотечественную войну, не являясь христианским государством. «Не православныйкрест, а сатанинская звезда была нашим официальным путеводным знаком в этойвойне Красные знамена и комиссары вели нас в бой, а также та самая партия,которая сокрушила перед этим христианскую Россию?»[10].

У понимает это малограмотный солдат, стараетсявыкарабкаться из этой «чертовой ямы», но еще очень глубок омут. «Смерть мнегадская от Бога назначена, оттого, что комсомольчиком плевал я в лик его, иконыв костер бросал, кресты с Перхурьевской церквы веревкой сдергивал, золотусправу в центры отправлял… Вот она, позолота, святая, русская на погоны пошла,нехристей украсила», — признается дед Финифатьев Лехе Булдакову, предрекая своюужасную смерть: смерть от Бога, который так и не смог его простить. «Прощенияпрошу у ево (Бога) день и ночь прошу, но он меня не слышит».

Немецкий фашизм к началу войны для Большей части населениябыл просто пугалом. Образ врага, создаваемый младшим лейтенантом Щусем, ненаходит никакого отклика у старообрядца Кольки Рындина. «…Товарищ боец! Передтобой враг, фашист, понятно? … Если ты его не убьешь, он убьет тебя». Коля женикак не может понять в себе злобы: «На все воля Божья». И не только он одиндумает так, считая немца таким же человеком. Астафьев и иронизирует по этомуповоду над всем русским народом («Русские отчего-то очень любят дураков,жалостливо к ним относятся, сами дураки, что ли?») и в тоже время восхищается«отходчивым народишком», который сумеет и обогреть и отдать последнее («ЗаползЛемке с отмороженными ногами на тусклый огонек в крестьянскую землю, вобобранную войной избушку, старая русская женщина, ругаясь, тыча в его запавшийзатылок костлявым кулаком, отмывала оккупанта теплой водой, смазывала руки егои ноги гусиным салом, перевязывала чистыми тряпицами и проводила в дорогу,сделав из полки подобие костыля, перекрестив его вослед»).

Теплится еще в сердцевине человека христианскаямораль. Но карает Бог «невиданной карой», истребляя российский менталитетныйдух и превращая «скопища людей» в «скотину», «животных», заживо лишаемыххристианской души.

Роман организован вокруг проблемы: разлада междупатриотизмом и христианской совестью. «Противоположность военного домаперед государством, солдатской чести и христианского мировидения – реальностьэтого художественного мира. Если советский суд противоположен Божьему суду какзаведомо неправедный («…суд здесь не Божий, а советский»), значит, защищатьантихристианское государство (то есть советских учителей, советских врачей итак далее) в определенном – страшном – смысле означает поступать против своейхристианской совести»[11].Может быть поэтому у героев Астафьева в большинстве случаев отсутствуетпатриотическое воодушевление? Ведь люди из сибирской глубинки едут защищатьсовершенно чужое им государство, с чуждыми для них ценностями.

Родина и «Бог небесный» накануне самой страшнойвойны в российской истории оказались враждебны друг другу. Бог мешает воевать«за Родину» Коле Рындину, ведь именно на советской Родине его «отменили»,выгнали, оплевали». Глумление над Христом стало опорой нового патриотизма,отвергающего веру, царя и отечество. В солдатских массах становитсяраспространенной советская прибаутка: «Бога нет, царя не надо, мы на кочкепроживем».

Но тяжело и болезненно водила революционная идея втрадиционные сознания. Об этом свидетельствуют напутствия родных передотправкой на фронт солдат: «…усталые женщины … что-то привычное наказывали,говорили то, что век и два века назад говорили уходящим на битву людям … крестяукрадкой служивого, взнося молчаливую молитву Богу, вновь в сердцевернувшемуся…». Старшина Шпатор тоже не потерял традиционного мировоззрения:«Простите меня, дети, простите! … Не уносите с собою зла … С Богом!». Сильнобоялся старшина, что советское перевоспитание душу живую убьет, погасит в ней«быдловое существование», свет добра, справедливости, достоинства, «уважения кближнему своему, к тому, что было, есть в человеке от матери, от отца, от домародного, от родины, России, наконец, заложено, предано, наследством завещано?».

Такая стойкость хоть и малой части народа дает возможностьвозвращения Бога, преодоления разрыва между традиционным русским патриотизмом ихристианской совестью, «дарует надежду, что дикий огонь, зажженныйпровозгласителями передовых идей, возможно-таки «погасить»[12].

2.2. ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРЫ В РОМАНЕ

Перейдем непосредственно к рассмотрению сюжетаромана и основных образов книги.

В. Астафьев любит своих главных героев. Так онпроводит через все повествование книги Колю Рындина, всячески обыгрываягабариты, аппетит, а главное, неистребимое добросердечие своего героя,безотказное и бескорыстное трудолюбие и верность товариществу, неизбывную силу.Вот, например, Коля сладко всхрапнул на политзанятиях, убаюканный блудословиемзамполита Мельникова: «Своды карантина огласил рокот – не иначе как камнепадначался над казармой, кирпичная труба рассыпалась и рухнула, покатилась потесовой крыше».

Вот он вместе с нашим знакомцем – таким жедолговязым Лехой Булдаковым – тщетно пытается натянуть на себя опасно трещащееобмундирование: «едва напялили на озябшее сырое тело… белье, гимнастерки, штаныже натянуть не смогли, шинели до колен, рукава едва достигали локтей, на грудии на брюхе не сходились… насунули в ботинки до половины ноги, ходили на снятыхзадниках, отчего сделались еще выше. Еще нелепей, да и стоять не смогли –шатало».

«Дома, в Верхней Кужебаре, Коля Рындин утром съедалкаравай хлеба, чугунок картошки или горшок каши с маслом, запивал все этокринкой молока. За обедом он опоражнивал горшок щей, сковородку драчены насметане или картошки с мясом либо жаровню с рыбой и на верхосытку уворачивалчугунок паренок из брюквы, свеклы или моркови, заливал все это крепкое питаниековшом хлебного кваса либо опять же простоквашей. На ужин и вовсе была пищаобильной: капуста, грибы соленые, рыба жареная или отварная, поверху квас,когда и пиво из ржаного сусла, кулага из калины…».

Несгибаемая стойкость веры Коли Рындина –нравственное противостояние разгулу коммунистической бесовщины.

И, умножая Колины достоинства, писатель открываетнам еще одно, о котором не подозревал до прибытия в совхоз и сам могучийчалдон, пока не положила на него глаз разбитная Анька-повариха, залучившаямолодца себе на постой.

«Знает только ночь глубокая-а-а, как поладили они,р-раступись ты, рожь высокая, та-айну, свя-то сохра-ани-ы-ы», — пел теперь навсю деревню Осипово народ, потому что Анька-повариха убыстрила ход, нарядная,бегала к ребенку в кухню и от ребенка из кухни, громко на все село хохотала, ноглавное достижение было в том, что качество блюд улучшилось, кормежка доведенабыла до такой калории, что даже самые застенчивые парни на девок началипоглядывать тенденциозно.

— Спасибо тебе, Коля, дорогой, порадел! – вставаяиз-за столов, накрытых чистыми клеенками, кланялись Коле Рындину сытопорыгивающие работники.

— Да мне-то за что? – недоумевал Коля Рындин, но, разгадавтонкий намек, самодовольно реготал. – У-у, фулюганы!»

«Испытание молодых людей казармой» — так определяетглавный сюжет книг Игорь Дедков, который с нетерпением встретил астафьевскоепроизведение. В 21-й запасной пехотный полк (номер и дислокация частиподлинные) по воле автора вместе с очередным пополнением (призывники 1924 годарождения) прибывает и читатель, а потом вместе с ними, уже во 2-ой книге,отправляется на фронт. У читателя и у критиков остаются яркие, будоражащиевпечатления после всех испытаний, выпавших на голову восемнадцатилетних юнцов.Критики (Л. Анненский, А. Немзер) восприняли изображаемое как «лагерь»,«лагерный ад», «преисподнюю», «первозданную пещеру», как проступающий «мрачныйопыт ГУЛАГа». («За что на нас война? Где причина? За какой грех пришло этовозмездие? Что же такое с людьми, с их природой, с их душой?… Что за порчаокаянная уводит народ с пути?» (Л. Аннинский «Литературная газета» от 3 марта1993 года).

Доброжелательное астафьевское веселье, вдохновляемоефигурой и прохождениями Коли, достигает в этом эпизоде своей кульминации. Здесьхохочут с писателем все, связанные с Колей, персонажи. Да и сам Коля, как мывидим, не может удержаться от самодовольного «реготанья». Мы тоже совсем ужготовы присоединиться к этой развеселой компании. Однако в последний моментспохватываемся: батюшки, а как же бабушка-то Секлетинья? Как отнесется она кстоль непотребному поведению своего питомца? Ведь в глазах любого истого старовера,Коля в этой ситуации самый подлинный блудодей и греховодник, как и егоневенчанная совратительница!… Неужто наш усердный молитвенник начисто позабыл обожьих заповедях под властью немудреных Анькиных чар?…

Конечно, Астафьеву виднее. Тем паче, что он, как мыуже однажды сказали, стремиться быть верными натуре. Но заноза возникающегосомнения в данном случае все же дает себя знать. Особенно имея ввиду самуюглавную черту Колиного характера, неизмеримо и безусловно превосходящую всепрочие.

Совершенно необычен и даже неожидан в «астафьевскойгалерее» персонаж Ашота Васконяня. Вс. Сурганов утверждает, что есть дажеоснование полагать, что перед нами воссоздана фигура совершенно реальногочеловека, который в ту далекую новобранческую зиму стал чем-то очень близок идорог Астафьеву, памятно поразил его воображение. В известной мере этоподтверждается тем, что в отличие от прочих героев романа. Васконян наделенточными «анкетными» ориентирами: отец его перед войной был в Калинине главнымредактором областной газеты, мать же работала заместителем заведующего отделомкультуры в тамошнем облисполкоме. Кстати, с нею Астафьев дает нам возможностьпознакомиться в эпизоде ее приезда к сыну во время уже упомянутой зимней«уборочной» страды»[13].

Эта встреча проникнута интонациями, исполненными подрастающейпечали. Похоже, что и мать и сын понимают, что в этом мире им больше не дано, иавтор не пытается уверить нас в обратном. Вместе с тем самая возможностьподобного свидания, совершенно недоступная для других призывников, убеждаетнас, что Васконяны – привилегированная, или, как бы мы сказали сегодня,«номенклатурная» семья. Мальчика возили в школу на машине, по утрам он пил кофесо сливками, еду ему готовила домработница, которая была для него и нянькой имамкой, поскольку родителям было недосуг с ним возиться. Однажды Васконян схарактерной для него милой картавостью, даже сообщил новым товарищам, что уних, Васконянов, была