Реферат: Особенности идиостиля Беллы Ахмадулиной
Роганина О.Ю.
Русский язык — это огромная, сложная и живая система. Живая потому, что способная саморазвиваться, устаревать и обновляться, отмирать и возрождаться, «сотрудничать» с другими системами (другими языками)… А поэты и писатели в определенном смысле творцы, генераторы этой системы. Каждый из них, даже иногда не осознавая этого, выполняет свою определенную функцию, и их работа не проходит для языка бесследно: он получает наследство, а все мы — литературное наследие.
Каждый поэт по-своему развивает язык, ищет и пытается ликвидировать «белые пятна» на карте художественного. Кто-то придумывает новые слова, использует нетрадиционные синтаксические конструкции, а кому-то удается по-новому переосмыслить уже имеющееся в языке… Одним из опытных экспериментаторов языковой системы является поэтесса, наша современница, Белла Ахмадулина. На наш взгляд, изучению 160 творчества этого автора уделялось и уделяется недостаточно внимания. Поэтический язык Б. Ахмадулиной и его особенности — область в лингвистике малоисследованная. По данному вопросу не создано ни одного монографического труда, имеются лишь отдельные замечания в работах литературоведов и лингвистов.
Возвышенная лексика, метафоричность, изысканная стилизация «старинного» слога, музыкальность и интонационная свобода стиха делают поэзию Б. Ахмадулиной легко узнаваемой. Сама стилистика ее речи является бегством от дешевых современных канонов, срединности, обыденности, становясь способом создания идеального микрокосмоса, который Ахмадулина наделяет дорогими ей ценностями и смыслами. Лирическую фабулу многих стихов поэтессы составляет не лишенное магического оттенка общение с «душой» предмета или пейзажа (свечи, портрета, дождя, сада), призванное наделить их именем, пробудить, вывести из небытия.
Ахмадулина таким образом дает свое зрение окружающему миру.
В своей работе мы попытались выделить систему предпочтений поэтессы в графическом облике стиха, в выборе концептов, в системе образов.
Произведения поэтессы весьма напряженны и динамичны, причем не только по своему содержанию. Графически напряжение передается установкой на повсеместный отказ от прописных букв как сигнала начала стихотворной строки. Такое, несколько искусственное усложнение синтаксиса коррелирует с использованием сложного лексического состава. Тем самым поэтесса проявляет уважение к сложному рисунку отражаемого. Еще одна интересная особенность творчества Б. Ахмадулиной – ее любовь к инверсии. Поэтесса нарушает общепринятые правила, традиции построения предложений: «Май подмосковный жизнь ее рассеял/ и Сестрорецкий позабыл июнь...», «Есть обаянье в древней речи./ Она бывает наших слов/ и современнее и резче...» Но это не оригинальничание, а стремление создать высокое синтаксическое напряжения, помноженное на включение то окказионализма, то архаизма, то поэтизма (ведь поэтический лексикон Б. Ахмадулиной весьма разнообразен).
Ее одна ломка читательских ожиданий — это многочисленные межстрочные переносы (анжанбеманы). Эти переносы тоже создают высокое напряжение.
Б. Ахмадулина в своем творчестве использует новый, нехарактерный для других поэтов, риторический прием – дублирование слов (вместо ожидаемого использования множественного числа): Словно дрожь между сердцем и сердцем,/есть меж словом и словом игра. /… я последнею в кассу стою – /позади паренька удалого/ и старухи в пуховом платке,/ слившись с ними, как слово и слово/ на моем и на их языке. («Это я»); Когда сей миг и прошлое мгновенье/ соединятся будто медь и медь,/ их общий звуки есть стихотворенье. («Мне вспоминать сподручней, чем иметь...»); Благоволите, сестра и сестра,/ дочери Елизавета и Анна… («Ожидание ёлки») Таким образом, поэтессе удается не просто показать множественность 161 предметов, но и сплотить, уравнять их, индивидуализируя каждый в отдельности.
Помимо сложного синтаксиса поэзия Б. Ахмадулиной запоминается особым, индивидуальным подбором слов. Концепт ТВОРЧЕСТВО рассматривается поэтессой с разных сторон.
Стихотворения о поэзии, самом процессе творчества, занимают в сборниках поэтессы весьма значительное место. Творчество для Ахмадулиной — и «казнь», «пытка», и единственное спасение, исход «земной муки» (стихотворения «Слово», «Ночь», «Описание ночи», «Так дурно жить»). Творчество, как и всякое ремесло – это тяжкий и упорный труд, требующий физических и моральных усилий, зачастую не приносящий облегчения: Это я проклинаю и плачу./ Пусть бумага пребудет бела./ Мне с небес диктовали задачу –/ я её разрешить не смогла./ Я измучила упряжью шею./ Как другие плетут письмена –/ я не знаю, нет сил, не умею,/ не могу, отпустите меня. («Это я...»); Зачем я не могу,/ уж целый год не знаю, не умею/ слагать стихи и только немоту/ тяжелую в моих губах имею? («Другое»); И, заточенный в чернильную склянку,/ Образ вселенной глядит из темна,/ Муча меня, как сокровище скрягу. («Что за мгновенье! Родное дитя...
») Вера в слово и верность ему, вера в нерасторжимость «словесности и совести» у Ахмадулиной столь сильна, что настигающая немота равносильна для нее небытию, утрате высокой оправданности собственного существования. Ахмадулина готова расплачиваться за поэтическое избранничество «мукой превосходства», страдание вообще видится ей искуплением душевного несовершенства, «обострением» личности, но в стихотворениях «Плохая весна», «Это я» она преодолевает эти искусы. В своих произведениях Б.Ахмадулина показывает преданность поэзии, подчинение ей: Моя работа мне не помогает/ и мстительно сторонится меня / Я ей вовеки соблюдаю верность, / пишу стихи у краешка стола.../ Но не прошу я участи иной. / Благодарю скупую радость эту. («Чужое ремесло»); Я вновь жива и вновь должник/ вдали белеющей бумаги.
(«Путник») Рождение стиха – великая тайна, для постижения которой требуется особое настроение, состояние, приближенное к эйфории, и вместе с «казнью» это создает психологический стереоэффект, объемность трактовки: Подобострастный бег карандаша/ спешит служить и жертвовать длиною. / И так чиста суровая душа, / словно сейчас излучена луною. («Так дурно жить, как я вчера жила… ») Но при этом поэтесса считает себя непричастной к стихотворчеству, она – лишь проводник, безликий писарь: Я не при чем, это занят работой/ чудных божеств несравненный талант. / Я лишь простак, что извне приглашен/ для сотворенья стороннего действа. / Я не хочу! Но меж звездами где-то/ грозную палочку взял дирижер. («Стихотворения чудный театр») Сложность поэтического рисунка концепта творчество у Б. Ахмадулиной проявляется в соединении несоединимого: самоуничижения («простак», «я не при чем») и вызова («И пусть! И пусть! Я знаю, что поэт!») Концепт творчество реализуется также через ряд образов-символов, значимых для поэтессы. Остановимся на характеристике трех таких символов: сад, черемуха, книга, — потому что для творчества поэтессы характерно цикличное возвращение к каждому из этих слов-образов. Непосредственно саду посвящено порядка двадцати стихотворений, при этом весьма динамичных («Сад-всадник летит по отвесному склону./ Какое сверканье и буря какая!»; «Глубокий нежный сад, впадающий в Оку...») Образ черемухи воспет в таких стихотворениях как «Черемуха трехдневная», «Черемуха предпоследняя», «Скончание черемухи — 1» и вместе с этим поэтесса всегда думает о книге в строчках, словах, звуке. Такое сочетание растения и текста создает необыкновенный эстетический эффект единства жизни и текста.
Для каждого поэта можно определить излюбленную палитру, цветовые предпочтения, частотные коллоративы. Наше исследование показало, что для Б. Ахмадулиной это белый («Тот цвет, что белым мною вкратце назван,- /сильней и безымянней белизны...») и лиловый («Вошла в лиловом в логово и лоно...», «цветок к ногам лиловой госпожи...»). Именно лиловый вызывает самые неожиданные ассоциации: Слив двоюродно–близких цветов: / От лилового неотделимы/ фиолетовость детских стихов/ на полях с отпечатком малины («Препирательства и примирения»).
В области соматизмов нам удалось выявить наиболее частотно употребляемые Б. Ахмадулиной соматизмы: горло, гортань («плач нежности стоит в моей гортани...», «всего-то было горло и рука», «неистовый сатиновый доспех,/ стесняющий огромный мускул горла...»), лоб («кроткого, смирного лба простота...», «как я была глупа,/ когда стыдилась собственного лба...», «лбом и певческим выгибом шеи,/ о, как я не похожа на всех...»), зрачок («Я шла домой, и до рассвета/ зрачок держала на луне») Зачастую мы можем отметить поэтическое отъединение соматизм и наделение его символикой: Мой тайный глаз, живущий под корягой, / автобуса оглядывает жизнь. («Где Питкяранта? Житель Питкярантский...») Таким образом, в своем исследовании мы остановились на узловых позициях, характеризующих своеобразие идиостиля Б. Ахмадулиной: особенностях графики, синтаксиса, лексики, выборе цветов, соматизмов и концептах. И сами эти позиции могут быть исследованы отдельно, и отдельной темой могут стать взаимосвязь указанных характеристик творчества, и, наконец, самих особенностей идиостиля может быть обнаружено, по видимому, значительно больше. Но мы ориентировались, прежде всего, на то, что особенно бросается в глаза, и что характеризует и концепты, и цвет, и соматизмы как творческое проявление уникальной языковой личности поэтессы.
Список литературы
1. Ахмадулина Б. Стихотворения. – М.: Художественная литература,1988.-334 с.
2. Новиков В. Боль обновления // Там же. — 1985. — № 1.
3. Харченко В. К. Переносные значения слова. — Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1989. – 197 с.
4. Чупринин С. Способ совести // «Литературное обозрение».-1978.- № 10.
5. Щемелева Л. Все было дано // «Новый мир». – 1988. — № 5.