Реферат: Что есть человек: древесная лирика Хельги Ольшванг

Ольга Чернорицкая

Темаприкованности человека к своей земле раскрывается в литературе чаще всегопосредством развертывания метафоры «человек-растение». Скитание же,как правило, обозначается метафорой «человек-птица» или«человек-животное». Мы видим тему прикованности к земле своей исвоему делу земному в Книге Судей, в притче Иофама о терновнике: «Пошлинекогда дерева помазать над собою царя, и сказали маслине: царствуй над нами.Маслина сказала им: оставлю ли я тук мой, которым чествуют богов и людей, ипойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева смоковнице: иди ты, царствуйнад нами. Смоковница сказала им: оставлю ли я сладость мою и хороший плод мой,пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева виноградной лозе: иди ты,царствуй над нами. Виноградная лоза сказала им: оставлю ли я сок мой, которыйвеселит богов и человеков, и пойду ли скитаться по деревам?» (Суд.9 8-13).

Неудивительно также, что странствовать на Ноевом ковчеге отправились звери — насчет растительного мира распоряжений Ной не получил, и это обстоятельстводает нам основания предполагать, что представление о передвигающемся впространстве растении мыслилось в древности как абсурдное. Не было на ковчеге ичеловеческого существа женского пола…

Иэто не случайно, ведь женщина, существо в человеческом социуме более статичное,чаще всего в мифах сопоставима с растением (цветок, деревце), мужчина, существодинамичное, — с птицей или зверем (сокол, волк). То же самое и в поэзии.

Женщина(деревце) приковывает мужчину к себе, «сводит в дол»:

Нет, никогда не нарождались очи

Прекрасней — ни теперь, ни в оны годы, -

Чем те, кем я палим, как солнцем снег:

И вот слезами наполняю дол,

И мчит любовь их ток к подножью лавра

С листвой алмазной, с золотом волос.

<...>

Топазы лавра, кинутые в снег,

Не так горят, как блеск волос и очи,

Что жизнь мою до срока сводят в дол.

Петрарка. Секстина (ХХХ)

Женщинаи развивается именно так, как надлежит развиваться растению: «Прошлочетыре года — самых неописуемых в жизни человека, когда лопаются почки вмолодой груди и распускается женственность, сознание и рождается идеяжизни». (А.Платонов).

Вженской поэзии тема растения разработана, впрочем, недостаточно. Есть сборник«Тростник» Ахматовой, но там метонимия, тростник — это флейта. Вмужской поэзии тоже есть древестная тема, но нет древестной лирики.«Кустарник» — книга, выпущенная совсем недавно Кушнером, указываетлишь на одноименный сборник Некрасова. Название — символ, название — ориентир.Кушнер сознательно обращается в этой книге не к самым высоким образцам поэзии,сближается с теми, кто отсутствовал доселе в его поэтическом мире.

«Тростник»- так же называется и книга стихов русско-исландско-американской поэтессыХельги Ольшванг, послужившая поводом к нашему разговору. Основная метафоракниги — «человек-растение»: «Чую превращенье в дереворуки». Исходя из традиционной образности, мыслить себя растением присущеименно женщинам, поэтому поэзию Хельги Ольшванг можно смело назвать сугубоженской. Эпитеты, применимые к поэтике — аристократическая, салонная, изящная,гибкая, как тростник, и спокойная, как древесный мир.

Названиекниги вполне символично и не лишено философской подоплеки. «Человек — этомыслящий тростник», — сказал Блез Паскаль, имея ввиду простоеаллегорическое сравнение: всего лишь тростник, но мыслящий! Тем не менееаллегория стала метафорой, и поэты подхватили ее, подчеркивая ту жеприкованность человека к земле, но также его гибкость, недолговечность,неприхотливость, а главное, его растительную (женскую) сущность.

Как-тоБродский вскользь заметил:

И внезапная мысль о себе подростка:

«выше кустарника, ниже ели»

оглушает его на всю жизнь. <...>

Эклога 5-я (летняя)

Поэтессасловно бы реализует эту формулу Бродского и оглушается на всю жизнь идеейчеловека среди дерев.

Казалосьбы, согласно собственной судьбе, поэтессе следовало писать о перелетных птицахили создавать нечто похожее на «Осенний крик ястреба» Бродского — новсе стихи этой книги далеки от представления о животном, крикливомсуществовании человека.

Не упрекаема разве только

деревьями, я благодарна им -

самоубийцам, их немотой, как

благословением хранимая, неукором,

существованием их самим.

И, в темноте их теней, сама — ствол,

боли столп, в изумленье, то

разглядев, чем стали они, напасти

свои, нечаянный стыд пустой,

отвернусь, разглядев.

Они-то простят — могли бы

(потому как сами — вены вины, длящийся плен слича

с веком, веткой собственной жизни в гиблом

лесу) простить.

Но они молчат.

2 апреля 2002

Естьв этом стихе аллюзия к Данте, но деревья Данте не немы. Они кричат

Я отовсюду слышал громкий стон,

Но никого окрест не появлялось;

И я остановился, изумлен.

Учителю, мне кажется, казалось,

Что мне казалось, будто это крик

Толпы какой-то, что в кустах скрывалась.

И мне сказал мой мудрый проводник:

«Тебе любую ветвь сломать довольно,

Чтоб домысел твой рухнул в тот же миг».

Тогда я руку протянул невольно

К терновнику и отломил сучок;

И ствол воскликнул: «Не ломай, мне больно!»

В надломе кровью потемнел росток

И снова крикнул: «Прекрати мученья!

Ужели дух твой до того жесток?

Немотау деревьев Ольшванг не укор, как у Данте а благословение… Поэтому метафора»человек-растение" у нее как-то ближе к библейскому, (небунтарскому,недемоническому) представлению о человеке:

<...> Невесть

где посеянное «Боже...»

прорастает тихим «Здесь».

Корнидерева связывают дерево с землей, а что привязывает человека к сокровенному«здесь»? Может быть, и у человека есть корни? Во всяком случае у негоесть нечто, чего лишены птицы: устойчивости, а значит, способности бытьзащитой. Дерево не стремится к уничтожению ни себя, ни других, напротив, оноспасает.

Я завидую дереву: мысли его не слышны,

невесомы движения, и дети его не оставят,

и родятся они неприметно легко, словно сны,

словно светлая пыль с распростертых ветвей отлетая.

Я завидую тем, кто укроется этой зимой

в нежной клети коры,

в ее створчатых сводах.

Стрекотаньем доверчивым. Нежной пленясь кутерьмой,

насекомое плечиком серым прильнуло у входа.

В теле дерева — темень. И теплое лоно его

устилает пыльца облупившихся коконов — с лета,

скорлупа колыбелей,

какой-то бесследной совой

занесенные перья и косточки тонких скелетов.

И бесшумно струит земляную, зеленую кровь

деревянное сердце вдоль жил золотых, наполняя

неподвижное тело в коре — от корней до корон,

прикорнувших зимовщиков тельца собой согревая.

Вот и мне, в ожидании каждой грядущей зимы,

неминуемо горькой в сквозящем своем приближенье,

так и хочется к дереву — в плен его тьмы,

в серый кокон укрыться

младенческим сонным движеньем.

май 1990

Встихах Хельги Ольшванг ожесточенный выбор не одиночества и гибели, а единства испасения. В этом она категорически размежевывается как с исполненным страстямиромантизмом, так и с поэтикой обиженного судьбой андеграунда.

Человек- не птица, он — дерево. Оно может расти где угодно, даже на балконе временнойквартиры, и этот балкон, а, вернее, балконный ящик, обретет статус лона мира.Человеку свойственно стремление к глубине и прорастанию вглубь, также, какстремление ввысь. Эти два вектора определяют двойственность его сущности:божественную и земную.

<...>

Проникая в углы

(тушь на листе), расплывалась сень

древесная,

все бледней становясь (очертания вен

вдоль воздетой руки),

разлетаясь, как выдох

(а корни — вдох),

говорило

и речь свою в никуда отпускало древо, чей поток

разновеликих ветвей и веток струился наверх, туда,

где верх и низ менялись местами.

<...>

август 2000

Естьеще и стремление в прошлое, которое сродни стремлению вглубь. Безусловностьптичьего мимолетного ощущения пагубна для души. Человек вечно стремиться космыслению, оправданию, следовательно, возвращению к старому. Осмыслитьпрошлое, значит прорасти в нем.

<...>

Ко лбу крестом

себя осенив. Отопру квартиру,

увижу все прежним, и в пыльное лоно мира,

обратно,

в балконный ящик врасту кустом.

2 июля 2001

Старея,человек все больше напоминает дерево:

Если ты,

вглядевшись в свое лицо поутру,

убедишься в том, что настала старость,

что морщины твои повторяют рисунок озерной воды,

вокруг

рта проросла трава, и сродни усталость,

изнутри толкающая висок,

той, что облаком движет, склоны

скул серы, будто песок,

и неподвижны губы, сомкнувшись за прошлым словом,

и проступает дверной проем.

В коем робко столпились вещи,

приседая, прильнув друг к другу, стремясь уместиться в нем,

навечно

запечатленный хлам,

готика паутины,

затеняя зримое по углам,

придает зеркалу вид картины,

перспективу которой старость сводит почти на нет,

вдруг становится все единым:

окно, зеркало, озеро, твой портрет,

треснувший в середине.

<...>

4 мая 2000 — 24 октября 2002, Нью-Йорк

Вэто стихе — пятом в цикле «Шесть стихотворений о мыслящем тростнике»нет ни слова о дереве, но морщины, что «повторяют рисунок озернойводы», напоминают кору дерева, «вокруг рта проросла трава» — возможно, это описание дупла дерева; портрет, треснувший посредине — этоописание треснутого от старости дерева.

Старость«мыслящего тростника» не несет в себе трагедии неизбежного умирания — напротив, это прекращение восприятия мира — уход в сон, безболезненноеусыхание, прекращение дыхания, об этом — первый стих цикла:

Давно не нарушаемая тишь.

Дома по краю озера. Такою

предстала старость тростнику. И, лишь

свой собственный заслыша треск, легко и

без муки просыпается, затем

чтобы забыться вновь.

Не уставая, кровь

струится вдоль спины его, нагретой

косым теплом.

Ни мысли о былом,

ни горечи, ни страха усыханья, -

таким предстанет мыслящий тростник

окно приотворившему. На миг

задержанное временем дыханье.

УХельги Ольшванг удивительно спокойные, зрелые стихи. В них нет юношескихстрастей, преодоления страдания, лечения с помощью катарсиса — страдание вприроде как бы отсутствует. Взгляд поэтессы на мир благостный, совершеннонеживотный, нептичий — а именно такой, какой приписываем мы Богу, деревьям и…чистой поэзии.

Четвертоеиз «Шести стихотворений» фиксирует движение «мыслящеготростника» и мира вокруг него:

Творимые ливнем круги.

Ось —

тростник.

Циркулем чертит вкось

от себя, один за другим, крутясь:

облако, озеро, гром. Вбок

наклонясь -

ореолы лун,

очерк стебля. И о валун

тростник оплетает корни во мгле земли.

Скоро стихнет. Уже вдали показалось небо,

и, медленно взмыв с воды,

выпь облетает озеро.

Человекназывает миром совокупность концентрических кругов — он так и познает мир,очерчивая облако, озеро, гром, ореол луны. Тростник под воздействием ветра(рука Божья) рисует гармонию, очерчивая границы предметов. Корнями своими онпознает форму сокрытого. Тростнику не нужно облетать озеро, подобно выпи. Озероможет быть очерчено им — при этом «мыслящий тростник» останется там,где он был, в единственной точке мира, где ему суждено быть.

Примечание:

ХельгаОльшванг (Хельга Юльевна Ландауэр) родилась в 1969 году в Москве. Окончиласценарный факультет ВГИКа и аспирантуру. Автор и режиссер несколькихдокументальных фильмов; участник международных кинофестивалей. В 1996 годувыпустила в издательстве «Композитор» книгу стихов — «96-якнига». В этом же году уехала в Нью-Йорк, где и проживает ныне.

Список литературы

Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.litera.ru