Реферат: Аполлоническое и дионисийское начала в культуре, по Ф. Ницше

Международный университет природы,общества и человека

«Дубна»

Кафедра социологии и гуманитарных наук

Реферат

по культурологии на тему:

Аполлоническоеи дионисийское начала в культуре,по Ф. Ницше.Выполнила студентка IIкурса 2033 группыЯрмак Елена ВладимировнаПроверила С. П. Хохлова

Дубна, 2004

Оглавление

TOC o «1-3» Оглавление… PAGEREF_Toc70148436 h 2

Введение… PAGEREF_Toc70148437 h 3

Дионисическое и аполлоническое… PAGEREF_Toc70148438 h 5

Сны, иллюзии, индивидуальность… PAGEREF_Toc70148439 h 5

Чары Диониса… PAGEREF_Toc70148440 h 7

Музыка… PAGEREF_Toc70148441 h 9

Взаимодействие… PAGEREF_Toc70148442 h 10

Заключение… PAGEREF_Toc70148443 h 13

Примечания… PAGEREF_Toc70148444 h 14

Список используемой литературы… PAGEREF_Toc70148445 h 15

Введение

В конце XIX – нач. XX вв. философы находили, что западноевропейская цивилизациятакже переживает культурный упадок. По их мнению, европейцы погрязли в эгоизме,потребительском отношении к вещам, в их мире царит посредственность, и ихдуховная жизнь находится в застое. Они искали причины упадка и возможнуюпанацею от него, чтобы началось культурное возрождение, при этом частозаглядывая в прошлое в попытках там найти ответы на их вопросы. ПоследовательШопенгауэра, Ницше, ставил в пример Европе восточную систему ценностей и жизньпредков самих европейцев.

Интерес к древности, а также к жизни и учениюШопенгауэра, у Ницше не случаен. Он непосредственно вытекает из его критикиевропейской культуры, которой он пытается противопоставить естественную жизнь,какой, по мнению Ницше, люди жили в далекие времена. В Европе естественноебытие он видит в жизни греков досократической эпохи, изучением которой онсильно увлекался.

Приземленность обывателей и рассудочность ученых,упадок в искусстве и бюрократизм в общественной жизни — все это Ницше считалпроявлениями болезни человеческого рода. Ставя человека в искусственные рамки,культура обезличивает его, считал Ницше, подавляет волю индивида, лишает еготворчества. Так что же делать?

Здесь усиливается расхождение между Ницше иШопенгауэром, который стремился ограничить Мировую Волю. В отличие отШопенгауэра, Ницше считает, что если культура сковывает индивидуальную волю,становясь цивилизацией, то именно поэтому следует отказаться от культуры. Какмы видим, западная цивилизация не устраивает Шопенгауэра и Ницше по разнымпричинам. Если Шопенгауэра возмущала ее агрессивность и индивидуализм, то Ницшераздражает вырождение и упадок. Но если агрессивность и индивидуализм привели квырождению и упадку, то нужно ли возвращаться к этим основам? Тем не менее,учение Ницше несводимо к элементарному противопоставлению варварствацивилизации. В его учении все сложнее, и чтобы разобраться, уточним еще одинмомент, касающийся расхождений между Ницше и Шопенгауэром. Дело в том, что,противопоставив Восток и Запад, Шопенгауэр не указал той развилки, гдеразошлись их пути. Иначе подошел к этому вопросу Ницше.

«Но как изменится вдруг эта, в таких мрачных краскахописанная нами, заросль нашей утомленной культуры, как только ее коснутсядионисические чары! Бурный вихрь схватывает все отжившее, гнилое, разбитое,захиревшее, крутя, объемлет его красным облаком пыли и, как коршун, уносит еговвысь… Время сократического человека миновало: возложите на себя венки изплюща. Возьмите тирсы в руки ваши и не удивляйтесь, если тигр и пантера,ласкаясь, прильнут к вашим коленям… Готовьтесь к жестокому бою, но верьте вчудеса вашего бога!»1. Свои надежды Ницше связывал с возрождением вкультуре мятежного дионисического духа и связанного с ним созерцательногоаполлонического искусства, о которых будет подробно рассказано в данной работе.

Самые существенные понятия, связанные с ницшеанством,– это антихристианство, сверхчеловек, ценностный перспективизм, аморализм, воляк власти, переоценка ценностей, нигилизм и, конечно, аполлоническое идионисическое начала. Ницше – это ниспровергатель кумиров, его учение нельзяуложить в научные рамки, его работы написаны на подсознательном уровне. Не безсодействия его сестры Элизабет немецкого философа считали своим идеологомфашисты, запятнав тем самым его доброе имя перед человечеством. Можно сказать,что в конце прошлого века его работы были реабилитированы, и Ницше обрелпопулярность, что нельзя было сказать при его жизни.

Дионисическое иаполлоническое

«Поступательноедвижение искусства связано с двойственностью аполлонического и дионисическогоначал, подобным же образом, как рождение стоит в зависимости от двойственностиполов, при непрестанной борьбе и лишь периодически наступающем перемирии»2.Эти названия Ницше заимствовал из греческой мифологии, разъясняя свои глубокиеэкзотерические воззрения не с помощью понятий, а с помощью образов двухдревнегреческих богов. Эти два начала не связаны ни с типологией культуры, ни сее периодизацией, так как они проявляются в одно и то же историческое время,дополняя друг друга, но являясь совершенно противоположными состояниямичеловека. Искусство Аполлона – искусство пластических образов, а искусство Диониса– непластическое искусство музыки. Когда метафизическим актом человеческой волиэти противоположности связываются в некоторую двойственность, на свет рождаютсялирические стихотворения, народные песни и, наконец, шедевр эллинскоготворчества, аттическая трагедия, которой в равной степени присущи иаполлонические и дионисические элементы.

«Чтобы уяснитьсебе оба этих стремления, представим их сначала как разъединенные художественные миры сновидения и опьянения,между каковыми физиологическими явлениями подмечается противоположность,соответствующая противоположности аполлонического и дионисического начал»3.Конечно, Ницше не имеет в виду, что аполлоническое искусство зарождалось восне, а дионисическое – под действием алкоголя. Если не подключить свои собственныеощущения, не сопережить то, что он написал, аналогию будет довольно труднопровести. Для наглядности Ницше сопоставил известные и понятные почти каждомуиз нас состояния с метафизическими, не поддающимися научному описанию началамиискусства. На самом деле творческая деятельность требует исступленногонапряжения всех мыслей и чувств, будь она аполлонической, либо дионисической.Но для ясного понимания необходимо подробнее разобрать каждое течение вотдельности.

Сны, иллюзии,индивидуальность

«В сновидениях впервые предстали, по мнениюЛукреция, душам людей чудные образы богов; во сне великий ваятель увиделчарующую соразмерность членов сверхчеловеческих существ; и эллинский поэт,спрошенный о тайне поэтических зачатий, также вспомнил бы о сне…»4

Основываясь наобширной литературе и греческих анекдотах о снах при невероятной пластическойточности и верности взгляда греков и искренней любви к светлым и смелымкраскам, Ницше предполагал в их снах логическую причинность линий и очертаний,красок и групп, сходную с их произведениями. То есть сны греков были ярче ичетче наших снов, они представляли собой законченные совершенные сцены, наблюдаясмену которых, грезящий грек больше приближался к величайшим творцам искусства,чем современный человек к менее великим.

Прекраснаяиллюзия видений – есть предпосылка всех пластических искусств, а также одна изважных сторон поэзии. На основании своего опыта Ницше пишет, что внепосредственном уразумении воображаемого образа люди находят наслаждение. Всеформы в наших грезах говорят нам, что нет ничего безразличного и ненужного, нопри всей жизненности этой действительности снов у нас все же остается ещемерцающее ощущение ее иллюзорности, распространенность и даже нормальностькоторого автор «Рождения трагедии из духа музыки» готов подтвердить рядомсвидетельств и показаний поэтов. Художественно восприимчивый человек относитсяк действительности снов так же, как философ относится к действительности бытия:художник зорко всматривается в свои иллюзии, живет по их законам, по своимобразам толкует себе жизнь. Но в грезах человеку приходят не только ласкающие взоры видения, но и жуткие, неприятные,тревожные, при этом у нормального человека остается осознание того, что этотолько его собственный сон, и этот человек с радостью соглашается грезить дальше.По утверждению Ницше наша внутренняя сущность испытывает сон с глубокимнаслаждением и радостной необходимостью. «Эта радостная необходимость сонныхвидений также выражена греками в их Аполлоне; Аполлон, как бог всех сил, творящихобразами, есть в то же время и бог, вещающий истину, возвещающий грядущее. Он,по корню своему «блещущий», божество света, царит и над иллюзорным блескомкрасоты во внутреннем мире фантазии»5.

Но иллюзияхрупка и нежна, сновидение не должно переступать определенной черты, чтобы еене разрушить. Следить за этим призван бог солнца, искусства и красоты Аполлон.Образ Аполлона – это полное чувствомеры, самоограничение, свобода от диких порывов, мудрый покой бога – творцаобразов. Даже когда Аполлон недоволен, на всем его существе почиет благостьпрекрасного видения, его око всегда остается «солнечным». Для собственногосохранения, сновидения не должны выходить за определенные рамки, так как тогдаони приняли бы вид грубой действительности. Их нужно созерцать спокойно,свободным от диких порывов, оставаясь в стороне и с чувством меры.

В Аполлоненепоколебимое доверие к принципу индивидуации. Понятие принципа индивидуацииНицше заимствовал у Шопенгауэра. По определению это свойство представленностиобъекта, явления, феномена и заключается в том, что мир как представлениедается (и соответственно подчиняется) в пространстве, времени, множественности,причинности. Человек, опирающийся на принцип индивидуации, живет среди мук истрастей, как моряк, доверяющийся своей ладье, плывет в бушующем море средиразъяренных волн.

Это обоготворение индивидуации, если вообщепредставлять его себе императивным и дающим предписания, знает лишь один закон– сохранение границ индивида, меру в эллинском смысле. Аполлон, как этическоебожество, требует от людей меры и, чтобы иметь возможность ее соблюдать,самопознания. Его требования: «Познай самого себя» и «Сторонись чрезмерного».Самопревозношение и чрезмерность — враждебные демоны века титанов и мираварваров. За все чрезмерное и титаническое индивид в мире Аполлона подлежалстрашному наказанию, о чем свидетельствует целый ряд сюжетов из древнегреческоймифологии.

Чары Диониса

Дионис – один из любимых образов Ницше. Вдревнегреческой мифологии это бог виноделия и земного плодородия, а такжемузыки. Правда, у Аполлона тоже есть своя музыка, но аполлоническая музыка –это дорическая архитектоника в тонах, едва означенных, как они свойственныкифаре. Тщательно устранялся как неаполлонический тот элемент, который главнымобразом характерен для дионисической музыки вообще – потрясающее могуществотона: единообразный поток мелоса и ни с чем не сравнимый мир гармонии. Но омузыке Диониса будет сказано ниже, а пока нужно разобраться в том, что же Ницшевкладывал в понятие дионисического начала в культуре. Наверное, здесь никтокроме самого него не сможет рассказать так, чтобы донести до читающего и неизвратить тонкий и невозможный для понимания на уровне разума смысл этогопонятия.

Шопенгауэрописывает «чудовищный ужас», который охватывает человека, когда основымироздания пошатнутся для него. Прибавляя к этому ужасу блаженный восторг отнарушения принципа индивидуации, получаем дионисическое чувство. «Либо подвлиянием наркотического напитка, о котором говорят в своих гимнах все первобытныелюди и народы, либо при могучем, радостно проникающем всю природу приближениивесны просыпаются те дионисические чувствования, в подъеме коих субъективноеисчезает до полного самозабвения»6. Отголоски оргий и дикихпразднеств с пением и плясками на заре человечества слышны в вакхических хорахгреков и даже еще в средневековье.

Тех, кто считаеттакие проявления «народными болезнями», у Ницше вызывают жалость, и он называетих недостаточно опытными или тупыми. Считая себя нравственно здоровыми, они незамечают, как бедна и призрачна их жизнь по сравнению с пламенной жизньюдионисических безумцев.

«Под чарами Диониса не только вновь смыкаетсясоюз природы с человеком: сама отчужденная, враждебная или порабощенная природаснова празднует праздник примирения со своим блудным сыном – человеком.Добровольно предлагает земля свои дары, и мирно приближаются хищные звери скали пустыни. Цветами и венками усыпана колесница Диониса; под ярмом его шествуютпантера и тигр». Ощущение опьянения стремится уничтожить индивид и освободитьиз своей духовной оболочки мистическим ощущением единства. Под влияниемдионисических сил миллионы склоняются перед их богом, все люди становятсяравны, исчезают границы, установленные обществом, и каждый чувствует себяединым со своим ближним. Все так, как будто раньше человек не видел мира таким,какой он есть на самом деле, а теперь это иллюзорное покрывало разорвано, иперед человеком стоит тайна, вот-вот готовая ему открыться. «В пении и пляскеявляет себя человек сочленом более высокой общины: он разучился ходить иговорить и готов в пляске взлететь в воздушные выси. Его телодвижениями говоритколдовство. Как звери получили теперь дар слова и земля истекает молоком имедом, так и в человеке звучит нечто сверхприродное: он чувствует себя богом,он сам шествует теперь восторженный и возвышенный; такими он видел во снешествовавших богов»7. Если под влиянием сновидений человекстановился художником, то под влиянием дионисических чар, он сам становитсяхудожественным произведением – произведением природы.

Но от варварадионисического грека отделяет пропасть. Ницше сравнивает дионисическиепразднования других народов древнего мира и греческие праздники с козлоподобнымсатиром и самим богом Дионисом. Центр варварских оргий лежал в основном вполовой разнузданности и бессмысленной жестокости, как будто каждый семейныйочаг захватывало дикое зверство природы. Смешение жестокости и сладострастиявызывало у Ницше отвращение, он называл его «напитком ведьмы». Но, не смотря нато, что сведения об этих буйствах проникали в Грецию отовсюду, греки были защищеныот них образом Аполлона. Под давлением борьбы с аполлоническим началомдионисические оргии греков были празднествами искупления мира и духовного просветления,в них был восторг от разрушения принципа индивидуации. Это разрушениестановится художественным феноменом у греков. Страдания вызывают радость, восторг– мучительные стоны, эта двойственность аффектов только слегка напоминаетсмешение в варварских оргиях. Сама природа становится сентиментальной ивздыхает о своей раздробленности на индивиды.

Музыка

Пение и языкжестов дионисических людей – нечтонеслыханное для тех, кого не коснулись чары Диониса. Дионисическая музыкавозбуждала страх и ужас у гомеровско-греческого мира. Она вызывала высшийподъем символических сил человека, стремление уничтожить иллюзорность этогомира. Для этого требуется новый мир символов, особая телесная символика, но нетолько мимика, речь и жесты, но и особый плясовой жест, ритмизирующий всеэлементы действа. Природа ищет свое выражение в символических силах музыки.

Шопенгауэрсравнивал музыку с геометрическими фигурами или числами: они ничего конкретногоне обозначают, являясь только общими формами для возможных объектов опыта,однако совершенно определенны. Цитата из его произведения «Мир как воля ипредставление, приведенная в «Рождении трагедии из духа музыки»: «Все возможныестремления, возбуждения и выражения воли, все те происходящие в человекепроцессы, которые разум объединяет обширным отрицательным понятием «чувство»,могут быть выражены путем бесконечного множества возможных мелодий, но всегдаво всеобщности одной только формы, без вещества, всегда только как некое «в себе»,не как явление, представляя как бы сокровеннейшую душу их без тела». По мнениюШопенгауэра, успеха достиг тот композитор, который сумел на всеобщем языкемузыки выразить те стремления, которые отражают ядро известного события.

Таким образом,под действием действительно подходящей к нему музыки явление приобретает дляего зрителя большую значительность. Музыка способна порождать миф, придаваяжизнь пластическому миру. Миф становится между музыкой и дионисическимзрителем. Слушателю кажется, что через музыку путем гибели и отрицания онподбирается к высшей радости, и что с ним говорит сокровеннейшая сущностьвещей. Заниматься разбором музыки на основе сценических образов и каких-либосюжетов – бесполезное занятие. Не каждый способен понять сокровенный языкмузыки. Человек, воспринимающий дионисическую музыку (здесь Ницше приводит в примертретий акт оперы «Тристан и Изольда») подобен приложившему ухо к самому сердцумировой воли и слышит, как из него исходит бешеное желание существования. Нохрупкая оболочка индивида все же способна вынести этот мощный напор криков мукии радости и не раствориться в нем. Когда человек уже изнемогает в судорожномнапряжении чувств, готовый отречься от своего существования, ему на помощь приходитаполлоническое начало. Волны звуков вызывают перед глазами слушателей их собственныевидения, например, образы героев произведения и их переживания. Разряжениемузыки в образы спасает нас от нее самой.

«Таким образом,аполлоническое начало вырывает нас из всеобщности дионисического и внушает намвосторженные чувства к индивидам; к ним приковывает оно наше чувствосострадания, ими удовлетворяет оно жаждущее великих и возвышенных форм чувствокрасоты; оно проводит мимо нас картины жизни и возбуждает нас к вдумчивомувосприятию скрытого в них жизненного зерна. Необычайной мощностью образа,понятия, эстетического учения, симпатического порыва – аполлоническое началовырывает человека из его оргиастического самоуничтожения и обманывает его относительновсеобщности дионисического процесса мечтой, что он видит отдельную картинумира, например, Тристана и Изольду, и что музыка служит для того, чтобы он могвозможно лучше и сокровеннее ее видеть»8.

Это означает,что Дионис в какой-то момент начинает говорить языком Аполлона. Высшая же цельискусства по Ницше – это заставить Аполлона говорить языком Диониса, чтобы ваполлонических видениях появилась дионисическая мудрость, чтобы наше сознаниесмогло достигнуть действия по ту сторону художественного аполлоническоговоздействия. Произведение должно заканчиваться дионисическими звуками. Такимвысшим явлением искусства он представлял греческую трагедию.

Взаимодействие противоположностей

«Противопоставленный этим непосредственнымхудожественным состояниям природы, каждый художник является только«подражателем», притом либо аполлоническим художником сна, либо дионисическимхудожником опьянения, либо, наконец, — чему пример мы можем видеть в греческойтрагедии – одновременно художником и опьянения и сна; этого последнего мыдолжны себе представить так: в дионисическом опьянении и мистическомсамоотчуждении, одинокий, где-нибудь в стороне от безумствующих и носящихсяхоров, падает он, и вот аполлоническим воздействием сна ему открывается егособственное состояние, т. е. его единство с внутренней первоосновой мира всимволическом подобии сновидения»9.

Ницше находитистоки трагедии и драматического дифирамба в творчестве Гомера и Архилоха.«Гомер, погруженный в себя престарелый сновидец, тип аполлонического, наивногохудожника, с изумлением взирает на страстное чело дико носящегося в вихрежизни, воинственного служителя муз – Архилоха»10. Архилох –древнегреческий поэт-лирик. «Он вначале,как дионисический художник, вполне сливается с Первоединым, его скорбью ипротиворечием, и воспроизводит образ этого Первоединого как музыку, если тольпоследняя была по праву названа повторением мира и вторичным слепком с него; нозатем эта музыка становится для него как бы зримой в символическом сновидениипод аполлоническим воздействием сна… Свою субъективность художник сложил уже ссебя в дионисическом процессе: картина, которая являет ему теперь его единствос сердцем мира, есть сонная греза, воплощающая как изначальное противоречие иизначальную скорбь, так и изначальную радость иллюзии»11. Пластика и эпика Ницше помещает ваполлонический мир образов, они не сливаются с ними, а только созерцают их. Дионисическиймузыкант – без всяких образов, но для лирика его образы – это он сам. По мнениюНицше, человек-лирик, сжигаемый страстью, любящий и ненавидящий, субъективен ине может быть поэтом, но он всего лишь видение того же самого человека, но ужеаполлонического гения. Этот последний наблюдает своего одержимого двойника свысоты бесстрастного Аполлона. При этом мир видений лирика может далеко отойтиот действительности. О лирике можно говорить, как о подражательном излучениимузыки в образах и понятиях.

Соединениеаполлонического и дионисического рождает народную песню. При этом Ницшеотмечает, что эпохи, богатые в этом отношении были волнуемы и мощнымидионисическими течениями. «Но ближайшим образом народная песня имеет для насзначение музыкального зеркала мира, первоначальной мелодии, ищущей себе теперьпараллельного явления в грезе и выражающей эту последнюю в поэзии»12.В этом заключается двойственность народной песни. Для Ницше наибольшее значениеимеет мелодия. «Мелодия рождает поэтическое произведение из себя»13.Дионисическая музыка требует разряжения в образы, из этих образов рождаютсятексты песен. При этом образы – это только уподобления, из музыки появляютсяобразы, но музыка, уподобленная образам (например, шуму волн, топоту копыт и т.п.) – не дионисическая.

Проанализировавпричины появления аполлонического начала, Ницше заключил, что оно при всехразличиях родственно также «варварскому» и «титаническому», и само лежит наскрытой почве страдания. Поэтому он восклицает: «Аполлон не мог жить безДиониса!»14. Музыка Диониса может существовать сама по себе, пластическиеобразы требуют для своего появления дионисического воздействия. Только подвоздействием обеих этих сил появляются на свет произведения, потрясающие всехсвоей глубиной.

Заключение

Мы должны иметьв виду, что в учении Ницше перед нами скорее легенда о Востоке, с помощьюкоторой он надеялся излечить болезни Запада. В принципе его труд – не простодогма или учение, это глубокое философское исследование, опирающееся не надоказательства, а на непосредственный эмпирический опыт человечества. Чтение«Рождения трагедии из духа музыки» – это как путешествие в глубину собственногоподсознания, открытие того, что всегда было, но только теперь стало очевидным.Стоит заметить, что тот, кто подойдет к чтению Ницше без той искренности, с которойговорил сам философ, ничего не поймет в его работах.

Но в своемвосхвалении Диониса Ницше слишком увлекся, сведя до вредного и презренногоявления то, что он называл сократизмом, а проще – науку. Неужели те достижениячеловечества, которые были рождены не метафизическими силами, а логическимиизмышлениями, ничего не значат? Ведь именно они двигали общество по путипрогресса. Если грек грезил красочными образами с прекрасными формами, то прогрессивныелюди времен Ницше уже видели во сне химические таблицы. С другой стороны наукаи так была на первом месте и не нуждалась в поддержке, даже напротив, онаповлияла на то, что и в искусстве стали искать логичность и стремиться к рациональномупознанию. Тучи критиков, не способных проникнуть в тайны подлинного творчества,раздражали Ницше, и он хотел оградить его от разрушительного воздействия науки.В том, что искусство нужно ограждать от омассовления, развлекательности иоставить его в сфере взаимодействия аполлонического и дионисического начал, яполностью согласна с Ницше, но, по-моему, это невозможно без отрицания науки. Каждаяэпоха хороша по-своему, как и время жизни человека. Оставим греков в детствечеловечества, иногда на них оглядываясь, так как дважды в одну воду не войдешь.

Ницше сделалнечто потрясающее, объяснив, причем успешно, сущность музыки. Это великоеоткрытие было совершено не без помощи Шопенгауэра, но Ницше довел его до конца.

Примечания

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.