Реферат: Отношение норм поведения и мышления к языку

“Людиживут не только в объективном мире и не только в мире общественнойдеятельности, как это обычно полагают; они в значительной мере находятся подвлиянием того конкретного языка, который стал средством выражения для данногообщества. Было бы ошибочным полагать, что мы можем полностью осознатьреальность, не прибегая к помощи языка, или что язык является побочнымсредством разрешения некоторых специальных проблем общения и мышления. На самомже деле “реальный мир” в значительной степени бессознательно строится наосновании языковых норм данной группы… Мы видим, слышим и воспринимаем такили иначе те или другие явления главным образом благодаря тому, что языковыенормы нашего общества предполагают данную форму выражения”.

ЭдуардСепир

Вероятно,большинство людей согласится с утверждением, что принятые нормы употребленияслов определяют некоторые формы мышления и поведения; однако это предположениеобычно не идет дальше признания гипнотической силы философского и научногоязыка, с одной стороны, и модных словечек и лозунгов — с другой.

Ограничитьсятолько этим — значит не понимать сути одной из важнейших форм связи, которуюСепир усматривал между языком, культурой и психологией и которая краткосформулирована в приведенной выше цитате.

Мыдолжны признать влияние языка на различные виды деятельности людей не столько вособых случаях употребления языка, сколько в его постоянно действующих общихзаконах и в его повседневной оценке им тех или иных явлений.

ОБОЗНАЧЕНИЕ ЯВЛЕНИЯ И ЕГО ВЛИЯНИЕ НАДЕЙСТВИЯ ЛЮДЕЙ

Ястолкнулся с одной из сторон этой проблемы еще до того, как начал изучатьСепира, в области, обычно считающейся очень отдаленной от лингвистики. Этопроизошло во время моей работы в обществе страхования от огня. В мои задачивходил анализ сотен докладов об обстоятельствах, приведших к возникновениюпожара или взрыва. Я фиксировал чисто физические причины, такие, какнеисправная проводка, наличие или отсутствие воздушного пространства междудымоходами и деревянными частями зданий и т. п., и результаты обследованияописывал в соответствующих терминах. При этом я не ставил перед собой никакойдругой задачи. Но с течением времени стало ясно, что не только сами физическиеобстоятельства, но и обозначение этих обстоятельств было иногда тем фактором,который, через поведение людей, являлся причиной пожара. Этот факторобозначения становился яснее всего тогда, когда это было языковое обозначение,исходящее из названия, или обычное описание подобных обстоятельств средствамиязыка.

Так,например, около склада так называемых gasoline drums (бензиновых цистерн) людиведут себя определенным образом, т. е. с большой осторожностью; в то же время рядомсо складом с названием empty gasoline drums (пустые бензиновые цистерны) людиведут себя иначе — недостаточно осторожно, курят и даже бросают окурки. Однакоэти “пустые” (empty) цистерны могут быть более опасными, так как в нихсодержатся взрывчатые испарения. При наличии реально опасной ситуациилингвистический анализ ориентируется на слово “пустой”, предполагающееотсутствие всякого риска. Существуют два различных случая употребления словаempty: 1) как точный синоним слов — null, void, negative, inert (порожний,бессодержательный, бессмысленный, ничтожный, вялый) и 2) в применении кобозначению физической ситуации, не принимая во внимание наличия паров, капельжидкости или любых других остатков в цистерне или другом вместилище.Обстоятельства описываются с помощью второго случая, а люди ведут себя в этихобстоятельствах, имея в виду первый случай. Это становится общей формулойнеосторожного поведения людей, обусловленного чисто лингвистическими факторами.

Налесохимическом заводе металлические дистилляторы были изолированы смесью,приготовленной из известняка, именовавшегося на заводе “центрифугированнымизвестняком”. Никаких мер по предохранению этой изоляции от перегревания исоприкосновения с огнем принято не было. После того как дистилляторы были вупотреблении некоторое время, пламя под одним из них проникло к известняку,который, ко всеобщему удивлению, начал сильно гореть. Поступление испаренийуксусной кислоты из дистилляторов способствовало превращению части известняка вацетат кальция. Последний при нагревании огнем разлагается, образуявоспламеняющийся ацетон. Люди, допускавшие соприкосновение огня с изоляцией,действовали так потому, что само название “известняк” {limestone) связывалось вих сознании с понятием stone (камень), который “не горит”.

Огромныйжелезный котел для варки олифы оказался перегретым до температуры, при которойон мог воспламениться. Рабочий сдвинул его с огня и откатил на некотороерасстояние, но не прикрыл. Приблизительно через одну минуту олифавоспламенилась. В этом случае языковое влияние оказалось более сложнымблагодаря переносу значения (о чем ниже будет сказано более подробно) “причины”в виде контакта или пространственного соприкосновения предметов на пониманиеположения on the fire (на огне) в противоположность off the fire (вне огня). Насамом же деле та стадия, когда наружное пламя являлось главным фактором,закончилась; перегревание стало внутренним процессом конвенции в олифеблагодаря сильно нагретому котлу и продолжалось, когда котел был уже вне огня (offthe fire).

Электрическийрефлектор, висевший на стене, мало употреблялся и одному из рабочих служилудобной вешалкой для пальто. Ночью дежурный вошел и повернул выключатель,мысленно обозначая свое действие как turning on the light (включение света). Светне загорелся, и это он мысленно обозначил как light is burned out (перегорелипробки). Он не мог увидеть свечения рефлектора только из-за того, что на немвисело старое пальто. Вскоре пальто загорелось от рефлектора, отчего вспыхнулпожар во всем здании.

Кожевенныйзавод спускал сточную воду, содержавшую органические остатки, в наружныйотстойный резервуар, наполовину закрытый деревянным настилом, а наполовинуоткрытый. Такая ситуация может быть обозначена как pool of water (резервуар,наполненный водой). Случилось, что рабочий зажигал рядом паяльную лампу ибросил спичку в воду. Но при разложении органических остатков выделялся газ,скапливавшийся под деревянным настилом, так что вся установка была отнюдь неwatery (водной). Моментальная вспышка огня воспламенила дерево и очень быстрораспространилась на соседнее здание.

Сушильнядля кож была устроена с воздуходувкой в одном конце комнаты, чтобы направитьпоток воздуха вдоль комнаты и далее наружу через отверстие на другом конце.Огонь возник в воздуходувке, которая направила его прямо на кожи ираспространила искры по всей комнате, уничтожив таким образом весь материал.Опасная ситуация создалась таким образом благодаря термину blower(воздуходувка), который является языковым эквивалентом that which blows (то,что дует), указывающим на то, что основная функция этого прибора — blow (дуть).Эта же функция может быть обозначена как blowing air for drying (раздуватьвоздух для просушки); при этом не принимается во внимание, что он может“раздувать” и другое, например искры и языки пламени. В действительностивоздуходувка просто создает поток воздуха и может втягивать воздух так же, каки выдувать. Она должна была быть поставлена на другом конце помещения, там, гдебыло отверстие, где она могла бы тянуть воздух над шкурами, а затем выдуватьего наружу.

Рядомс тигелем для плавки свинца, имевшим угольную топку, была помещена груда scraplead (свинцового лома) — обозначение, вводящее в заблуждение, так как на самомделе “лом” состоял из листов старых радиоконденсаторов, между которыми все ещебыли парафиновые прокладки. Вскоре парафин загорелся и поджег крышу, половинакоторой была уничтожена.

Количествоподобных примеров может быть бесконечно увеличено. Они показывают достаточноубедительно, как рассмотрение лингвистических формул, обозначающих даннуюситуацию, может явиться ключом к объяснению тех или иных поступков людей икаким образом эти формулы могут анализироваться, классифицироваться исоотноситься в том мире, который “в значительной степени бессознательностроится на основании языковых норм данной группы”. Мы ведь всегда исходим изтого, что язык лучше, чем это на самом деле имеет место, отражаетдействительность.

ГРАММАТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ В КАЧЕСТВЕИСТОЛКОВАТЕЛЕЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Лингвистическийматериал приведенных выше примеров ограничивается отдельными словами,фразеологическими оборотами и словосочетаниями определенного типа. Изучаявлияние такого материала на поведение людей, нельзя не думать о том, какоенесравненно более сильное влияние на это поведение могут оказыватьразнообразные типы грамматических категорий, таких, как, категория числа,понятие рода, классификация по одушевленности, неодушевленности и т. п.;времена, залоги и другие формы глагола, классификация по частям речи и вопрос отом, обозначена ли данная ситуация одной морфемой, формой слова илисинтаксическим словосочетанием. Такая категория, как категория числа(единственное в противоположность множественному), является попыткой обозначитьцелый класс явлений действительности. В ней содержится указание на то, какимобразом различные явления должны классифицироваться и какой случай может бытьназван “единичным” и какой “множественным”. Но обнаружить такое косвенноевлияние чрезвычайно сложно, во-первых, из-за его неясности, а во-вторых, из-затрудности взглянуть со стороны и изучить объективно свой родной язык, которыйявляется привычным средством общения и своего рода неотъемлемой частьюкультуры. Если же мы возьмем язык, совершенно не похожий на наш родной, мыначинаем изучать его так, как мы изучаем природу. Мы обычно мыслим средствамисвоего родного языка и при анализе чужого, непривычного языка. Или же мыобнаруживаем, что задача разъяснения всех морфологических трудностей настолькосложна, что поглощает все остальное. Однако, несмотря на сложность задачивыяснения того косвенного влияния грамматических категорий языка на поведениелюдей, о котором говорилось выше, она все же выполнима и разрешить ее легчевсего при помощи какого-нибудь экзотического языка, так как, изучая его, мы волей-неволейбываем выбиты из привычной колеи. И, кроме того, в дальнейшем обнаруживается,что такой экзотический язык является зеркалом по отношению к родному языку.

Мысльо возможности работы над этой проблемой впервые пришла мне в голову во времяизучения мною языка хопи, даже раньше, чем я задумался над самой проблемой.Казавшееся бесконечным описание морфологии языка, наконец, было закончено. Нобыло совершенно очевидно, особенно в свете лекций Сепира о языке навахо, чтоописание языка в целом являлось далеко не полным. Я знал, например, правилаобразования множественного числа, но не знал, как оно употребляется. Было ясно,что категория множественного числа в языке хопи значительно отличается откатегории множественного числа в английском, французском и немецком. Некоторыепонятия, выраженные в этих языках множественным числом, в языке хопиобозначаются единственным. Стадия исследования, начавшаяся с этого момента,заняла еще два года.

Преждевсего надо было определить способ сравнения языка хопи с западноевропейскимиязыками. Сразу же стало очевидным, что даже грамматика хопи отражала в какой-тостепени культуру хопи, так же как грамматика европейских языков отражает“западную”, или “европейскую”, культуру. Оказалось, что эта взаимосвязь даетвозможность выделить при помощи языка классы представлений, подобные“европейским”,-“время”, “пространство”, “субстанция”, “материя”. Так как вотношении тех категорий, которые будут подвергаться сравнению в английском,немецком и французском, а также и в других европейских языках, за исключением,пожалуй (да и это очень сомнительно), балто-славянских и неиндоевропейскихязыков, существуют лишь незначительные отличия, я собрал все эти языки в однугруппу, названную SAE, или “среднеевропейский стандарт” (Standard AverageEuropean).

Тачасть исследования, которая здесь представлена, может быть кратко суммирована вдвух вопросах: 1) являются ли наши представления “времени”, “пространства” и“материи” в действительности одинаковыми для всех людей или они до некоторойстепени обусловлены структурой данного языка и 2) существуют ли видимые связимежду: а) нормами культуры и поведения и б) основными лингвистическимикатегориями? Я отнюдь не утверждаю, что есть непосредственная прямая связьмежду культурой и языком и тем более между этнологическими рубриками, какнапример “сельское хозяйство”, “охота” и т. д., и такими лингвистическимирубриками, как “флективный”, “синтетический” или “изолирующий” [2].

Когдая начал изучение данной проблемы, она вовсе не была так ясно сформулирована, иу меня не было никакого представления о том, каковы будут ответы напоставленные вопросы.

МНОЖЕСТВЕННОЕ ЧИСЛО И СЧЕТ В SAE И ХОПИ

Внаших языках, т. е. в SAE, множественное число и количественные числительныеприменяются в двух случаях: 1) когда они обозначают действительно множественноечисло и 2) при обозначении воображаемой множественности. Или более точно, хотяменее выразительно: при обозначении воспринимаемой нами пространственнойсовокупности и совокупности с переносным значением. Мы говорим ten men (десятьчеловек) и ten days (десять дней). Десять человек мы или реально представляем,или во всяком случае можем себе представить эти десять как целую группу [3](десять человек на углу улицы, например). Но ten days (десять дней) мы не можемпредставить себе реально. Мы представляем реально только один день, сегодня,остальные девять (или даже все десять) — только по памяти или мысленно. Еслиten days (десять дней) и рассматриваются как группа, то это “воображаемая”,созданная мысленно группа.

Какимобразом создается в уме такое представление? Таким же, как и в случаяхошибочных представлений, служивших причиной пожара, благодаря тому что наш языкчасто смешивает две различные ситуации, так как для обеих имеется один и тот жеспособ выражения. Когда мы говорим о “десяти шагах вперед” (ten steps forward),“десяти ударах колокола” (ten strokes on a bell) и о какой-либо подобнойциклической последовательности, имея в виду несколько “раз” (times), у насвозникает такое же представление, как и в случае “десять дней” (ten days).Цикличность вызывает представление о воображаемой множественности. Но сходствоцикличности с совокупностью не обязательно дается нами в восприятии раньше, чемэто выражается в языке, иначе это сходство наблюдалось бы во всех языках, аэтого не происходит. В нашем восприятии времени и цикличности содержится что-тонепосредственное и субъективное: в основном мы ощущаем время как что-то“становящееся все более и более поздним”. Но в мышлении людей, говорящих наSAE, это отражается совсем иным путем, который не может быть названсубъективным, хотя и является мысленным. Я бы назвал его “объективизированным”или воображаемым, так как он основан на понятиях внешнего мира. В немотражаются особенности нашей языковой системы. Наш язык не делает различиямежду числами, составленными из реально существующих предметов, и числами“самоисчисляемыми”. Сама форма мышления обусловливает то, что в последнемслучае числа составляются из каких-то предметов, так же как и в первом. Это иесть объективизация. Понятия времени теряют связь с субъективным восприятием“становящегося более поздним” и объективизируются в качестве исчисляемыхколичеств, т. е. отрезков, состоящих из отдельных величин, в частности длины,так как длина может быть реально разделена на дюймы. “Длина”,“продолжительность” времени представляется как ряд одинаковых величин, подобно,скажем, ряду бутылок.

Вязыке хопи положение совершенно иное. Множественное число и количественныечислительные употребляются только для обозначения тех предметов, которыеобразуют или могут образовать реальную группу. Там не существует воображаемыхмножественных чисел, вместо них употребляются порядковые числительные вединственном числе. Такое выражение, как ten days (десять дней), неупотребляется. Эквивалентом ему служит выражение, указывающее на процесс счета.Таким образом, they stayed ten days (они пробыли десять дней) превращается в“они прожили до одиннадцатого дня”, или “они уехали после десятого дня”. Tendays is greater than nine days (десять дней — больше чем девять дней)превращается в “десятый день — позже девятого”. Наше понятие “продолжительностьвремени” рассматривается не как фактическая продолжительность илипротяженность, а как соотношение между двумя событиями, одно из которыхпроизошло раньше другого. Вместо нашей лингвистически осмысленнойобъективизации той области сознания, которую мы называем “время”, язык хопи недал никакого способа, содержащего идею “становиться позднее”, являющуюсясущностью понятия времени.

СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ, ОБОЗНАЧАЮЩИЕ МАТЕРИАЛЬНОЕКОЛИЧЕСТВО В SAE И ХОПИ

Имеютсядва вида существительных, обозначающих материальные предметы: существительные,обозначающие отдельные предметы, и существительные, обозначающие вещества:water, milk, wood, granite, sand, flour, meat (вода, молоко, дерево, гранит,песок, мука, мясо). Существительные первой группы относятся к предметам,имеющим определенную форму: a tree, a stick, a man, a hill (дерево, палка,человек, холм). Существительные второй группы обозначают однородную массу, не имеющуючетких границ. Существует и лингвистическое различие между этими двумягруппами: у существительных первой группы отсутствует множественное число [4],в английском языке перед ними опускается артикль, во французском ставитсяпартитивный артикль du, de, la, des. Это различие гораздо более ярко выступаетв языке, чем в действительности. Очень немногое можно представить себе как неимеющее границ: air (воздух), иногда water, rain, snow, sand, rock, dirt, grass(вода, дождь, снег, песок, горная порода, грязь, трава). Но butter, meat,cloth, iron, glass (масло, мясо, материя, железо, стекло), как и большинство имподобных веществ, встречаются не в “безграничном” количестве, а в виде большихили малых тел определенной формы. Различие это в какой-то степени навязано нампотому, что оно имеется в языке. В большинстве случаев это оказывается такнеудобно, что приходится применять новые лингвистические способы, чтобыконкретизировать существительные второй группы. Отчасти это делается с помощьюназваний, обозначающих ту или иную форму: stick of wood, piece of cloth, paneof glass, cake of soap (брусок дерева, лоскут материала, кусок стекла, брусокмыла); гораздо чаще с помощью названий сосудов, в которых находятся вещества,хотя в данных случаях мы имеем в виду сами вещества: glass of water, cup ofcoffee, dish of food, bag of flour, bottle of beer (стакан воды, чашка кофе,тарелка пищи, мешок муки, бутылка пива). Эти обычные формулы, в которых ofимеет явное значение “содержащий”, способствовали появлению менее явных случаевупотребления той же самой конструкции: stick of wood, lump of dough (обрубокдерева, ком теста) и т. д. В обоих случаях формулы одинаковы: существительноепервой группы плюс один и тот же связывающий компонент (в английском языкепредлог of). Обычно этот компонент обозначает содержание. В более сложныхслучаях он только “предполагает” содержание. Таким образом, предполагается, чтоlumps, chunks, blocks, pieces {комья, ломти, колоды, куски) содержат какие-тоstuff, substance, matter (вещество, субстанцию, материю), которые соответствуютwater, coffee, flour (воде, кофе, муке) в соответствующих формулах. Для людей,говорящих на SAE, философские понятия “субстанция” и “материя” несут в себеболее простую идею; они воспринимаются непосредственно, они общепонятны. Этопроисходит благодаря языку. Законы наших языков часто заставляют нас обозначатьматериальный предмет словосочетанием, которое делит представление набесформенное вещество плюс та или иная его конкретизация (“форма”).

Вхопи опять-таки все происходит иначе. Там есть строго ограниченный класссуществительных. Но в нем нет особого подкласса — “материальных”существительных. Все существительные обозначают отдельные предметы и имеют иединственное и множественное число. Существительные, являющиеся эквивалентаминаших “материальных” существительных, тоже относятся к телам с неопределенными,не имеющими четких границ формами. Но они имеют в виду неопределенность, а неотсутствие формы и размеров. В каждом конкретном случае water (вода) обозначаетопределенное количество воды, а не то, что мы называем “субстанцией воды”.Абстрактность передается глаголом или предикативной формой, а несуществительным. Так как все существительные относятся к отдельным предметам,нет необходимости уточнять их смысл названиями сосудов или различных форм,если, конечно, форма или сосуд не имеют особого значения в данном случае. Самосуществительное указывает на соответствующую форму или сосуд. Говорят не aglass of water (стакан воды), a ka·yi (вода), не a pool of water (лужа воды), apa·ha [5], не a dish of cornflour (миска муки), а hэmni (количество муки), не apiece of meat (кусок мяса), a sikwi (мясо). В языке хопи нет ни необходимости,ни соответствующих правил для обозначения понятия существования вещества как соединениябесформенного предмета и формы. Отсутствие определенной формы обозначается несуществительными, а другими лингвистическими символами.

ПЕРИОДИЗАЦИЯ ВРЕМЕНИ В SAE И ХОПИ

Такиетермины, как summer, winter, September, morning, moon, sunset (лето, зима,сентябрь, утро, луна, заход солнца), которые у нас являются существительными имало чем формально отличаются по форме от других существительных, могут бытьподлежащими или дополнениями; мы говорим at sunset (на заходе солнца) или inwinter (зимой), так же как мы говорим at a corner (на углу), in the orchard (всаду) [6]. Они образуют множественное число и исчисляются подобно темсуществительным, которые обозначают предметы материального мира, о чемговорилось выше. Наше представление о явлениях, обозначаемых этими словами,таким образом объективизируется. Без объективизации оно было бы субъективнымпереживанием реального времени, т. е. сознания — becoming later and later(становление более поздним), проще говоря, — повторяющимся периодом, подобнымпредыдущему периоду в становлении все более поздней протяженности. Только ввоображении можно представить себе подобный период рядом с другим таким же,создавая, таким образом, пространственную (мысленно представляемую)конфигурацию. Но сила языковой аналогии такова, что мы устанавливаем подобнуюобъективизацию циклической периодизации. Это происходит даже в случае, когда мыговорим a phase (период) и phases (периоды) вместо, например, phasing(периодизация). Модель, охватывающая как существительные, обозначающие отдельныепредметы, так и существительные, обозначающие вещества, результатом которогоявляется двучленное словосочетание “бесформенное вещество плюс форма”,настолько распространена, что подходит для всех существительных. Таким образом,такие общие понятия, как substance, matter (субстанция, материя), могутзаменить в данном словосочетании почти любое существительное. Но даже и онинедостаточно обобщены, так как не могут включить в себя существительные,выражающие протяженность во времени. Для последних и появился термин time(время). Мы говорим a time, т. е. какой-то период времени, событие, исходя изправила о mass nouns (существительных, обозначающих вещества), подобно тому какa summer (некое лето) мы превращаем в summer (лето как общее понятие) по той жемодели. Итак, используя наше двучленное словосочетание, мы можем говорить илипредставлять себе a moment of time (момент времени), a second of time (секундавремени), a year of time (год времени). Я считаю долгом еще раз подчеркнуть,что здесь точно сохраняется формула a bottle of milk (бутылка молока) или apiece of cheese (кусок сыра). И это помогает нам представить, что a summerреально содержит такое и такое-то количество time.

Вхопи, однако, все “временные” термины, подобные summer, morning (лето, утро) идругие, являются не существительными, а особыми формами наречии, еслиупотреблять терминологию SAE. Это особая часть речи, отличающаяся отсуществительных, глаголов и даже от других наречий в хопи. Они не являютсяформой местного или другого падежа, как des Abends (вечером) или in the morning(утром). Они не содержат морфем, подобных тем, которые есть в in the house (вдоме) и at the tree (на дереве) [7]. Такое наречие имеет значение when it'smorning (когда утро) или while morning-phase is occurring (когда период утрапроисходит). Эти temporals (“временные наречия”) не употребляются ни какподлежащее, ни как дополнение, ни в какой-либо другой функции существительного.Нельзя сказать it's a hot summer (жаркое лето) или summer is hot (лето жарко);лето не может быть жарким, лето — это тогда, когда погода теплая, когданаступает жара. Нельзя сказать this summer (это лето), надо сказать summer now(теперь лето) или summer recently (недавно лето). Здесь нет никакойобъективизации (например, указания на период, длительность, количество)субъективного чувства протяженности во времени. Ничто не указывает на время,кроме постоянного представления о getting later (становлении более позднем).Поэтому в этом языке и нет основания для создания абстрактного термина,подобного нашему time.

ВРЕМЕННЫЕ ФОРМЫ ГЛАГОЛА В SAE И ХОПИ

Трехвременнаясистема глагола в SAE оказывает влияние на все наши представления о времени.Эта система объединяется с той более широкой схемой объективизациисубъективного восприятия длительности, которая уже отмечалась в других случаях- в двучленной формуле, применимой к существительным вообще, во “временных”(обозначающих время) существительных, во множественности и исчисляемости. Этаобъективизация помогает нам мысленно “выстроить отрезки времени в ряд”.Осмысление времени как ряда гармонирует с системой трех времен, однако системадвух времен, “раннего” и “позднего”, более точно соответствовала бы ощущению“длительности” в его реальном восприятии. Если мы сделаем попыткупроанализировать сознание, мы найдем не прошедшее, настоящее и будущее, асложный комплекс, включающий в себя все эти понятия. Они присутствуют в нашемсознании, неразрывно связанные друг с другом. В нашем сознании соединенычувственная и нечувственная стороны восприятия. Мы можем назвать чувственнуюсторону — то, что мы видим, слышим, осязаем — the present (настоящее), а другуюсторону — обширную, воображаемую область памяти — обозначить the past(прошедшее), а область веры, интуиции и неопределенности — the future (будущее),но и чувственное восприятие, и память, и предвидение — все это существует внашем сознании вместе; мы не можем обозначить одно как yet to be (еще несуществующее), а другое как опсе but no more (существовало, но уже нет). Вдействительности реальное время отражается в нашем сознании как getting later(становиться позднее), как необратимый процесс изменения определенныхотношений. В этом latering (“опозднении”) или durating (протяженности вовремени) и есть основное противоречие между самым недавним, позднейшиммоментом, находящимся в центре нашего внимания, и остальными, предшествовавшимиему. Многие языки прекрасно обходятся двумя временными формами,соответствующими этому противоречивому отношению между later (позже) и earlier(раньше). Мы можем, конечно, создать и мысленно представить себе системупрошедшего, настоящего и будущего времени в объективизированной форме точек налинии. Именно к этому ведет нас наша общая тенденция к объективизации, чтоподтверждается системой времен в наших языках.

Ванглийском языке настоящее время находится в наиболее резком противоречии сосновным временным отношением. Оно как бы выполняет различные и не всегдавполне совпадающие друг с другом функции. Одна из них заключается в том, чтобыобозначать нечто среднее между объективизированным прошедшим иобъективизированным будущим в повествовании, аргументации, обсуждении, логике ифилософии. Вторая заключается в обозначении чувственного восприятия: I see him(я вижу его). Третья включает в себя констатацию общеизвестных истин: we seewith our eyes (мы видим глазами). Эти различные случаи употребления вносятнекоторую путаницу в наше мышление, чего мы в большинстве случаев не осознаем.

Вязыке хопи, как и можно было предполагать, это происходит иначе. Глаголы здесьне имеют времен, подобных нашим: вместо них употребляются формы утверждения(assertions), видовые формы и формы, связывающие предложения (наклонения), — все это придает речи гораздо большую точность. Формы утверждения обозначают,что говорящий (не субъект) сообщает о событии (это соответствует нашемунастоящему и прошедшему), или что он предполагает, что событие произойдет (этосоответствует нашему будущему) [8], или что он утверждает объективную истину(что соответствует нашему “объективному” настоящему). Виды определяют различнуюстепень длительности и различные направления “в течение длительности”. До сихпор мы не сталкивались ни с каким указанием на последовательность двух событий,о которых говорится. Необходимость такого указания возникает, правда, толькотогда, когда у нас есть два глагола, т. е. два предложения. В этом случаенаклонения определяют отношения между предложениями, включая предшествование,последовательность и одновременность. Кроме того, существует много отдельныхслов, которые выражают подобные же отношения, дополняя наклонения и виды:функции нашей системы грамматических времен с ее линейным, трехчленнымобъективизированным временем распределены среди других глагольных форм,коренным образом отличающихся от наших грамматических времен; таким образом, вглаголах языка хопи нет (так же, как и в других категориях) основы дляобъективизации понятия времени; но это ни в коей мере не значит, что глагольныеформы и другие категории не могут выражать реальные отношения совершающихсясобытий.

ДЛИТЕЛЬНОСТЬ, ИНТЕНСИВНОСТЬ ИНАПРАВЛЕННОСТЬ В SAE И ХОПИ

Дляописания всего многообразия действительности любой язык нуждается в выражениидлительности, интенсивности и направленности. Для SAE и для многих другихязыковых систем характерно описание этих понятий метафорически. Метафоры,применяемые при этом, — это метафоры пространственной протяженности, т. е.размера, числа (множественность), положения, формы и движения. Мы выражаемдлительность словами: long, short, great, much, quick, slow (длинный, короткий,большой, многое, быстрый, медленный) и т. д.; интенсивность — словами: large,much, heavy, light, high, low, sharp, faint (много, тяжело, легко, высоко,низко, острый, слабый) и т. д. и направленность — словами: more, increase,grow, turn, get, approach, go, come, rise, fall, stop, smooth, even, rapid,slow (более, увеличиваться, расти, превращаться, становиться, приближаться,идти, приходить, подниматься, падать, останавливаться, гладкий, равный,быстрый, медленный) и т. д. Можно составить почти бесконечный список метафор,которые мы едва ли осознаем как таковые, так как они практически являютсяединственно доступными лингвистическими средствами. Неметафорические средствавыражения данных понятий, такие, как early, late, soon, lasting, intense, very(рано, поздно, скоро, длительный, напряженный, очень), настолько малочисленны,что ни в коей мере не могут быть достаточными.

Ясно,каким образом создалось такое положение. Оно является частью всей нашей системы- объективизации, мысленного представления качеств и потенций какпространственных, хотя они не являются на самом деле пространственными(насколько это ощущается нашими чувствами). Значение существительных (в SAE),отталкиваясь от названий физических тел, идет к обозначениям совершенно иногохарактера. А так как физические тела и их форма в видимом пространствеобозначаются терминами, относящимися к форме и размеру, и исчисляются разногорода числительными, такие способы обозначения и исчисления переходят в символы,лишенные пространственного значения и предполагающие воображаемое пространство.Физические явления: move, stop, rise, sink, approach (двигаться,останавливаться, подниматься, опускаться, приближаться) и т. д. — в видимомпространстве вполне соответствуют, по нашему мнению, их обозначениям в мыслимомпространстве. Это зашло так далеко, что мы постоянно обращаемся к метафорам,даже когда говорим о простейших непространственных ситуациях. “Я “схватываю”“нить” рассуждении моего собеседника, но, если их “уровень” слишком “высок”,мое внимание может “рассеяться” и “потерять связь” с их “течением”, так что,когда мы “приходим” к конечному “пункту”, мы “далеко расходимся” во мнениях,наши “взгляды” так “отстоят” друг от друга, что “вещи”, о которых он говорит,“представляются” очень условными или даже “нагромождением чепухи”.

Поражаетполное отсутствие такого рода метафор в хопи. Употребление слов, выражающихпространственные отношения, когда таких отношений на самом деле нет, простоневозможно в хопи, на них в этом случае как бы наложен абсолютный запрет. Причинастановится ясной, если принять во внимание, что в языке хопи естьмногочисленные грамматические и лексические средства для описания длительности,интенсивности и направления как таковых, а грамматические законы в нем неприспособлены для проведения аналогий с мыслимым пространством. Многочисленныевиды глаголов выражают длительность и направленность тех или иных действий, вто время как некоторые формы залогов выражают интенсивность, направленность идлительность причин и факторов, вызывающих эти действия. Далее, особая частьречи, интенсификаторы (the tensors), многочисленнейший класс слов, выражаеттолько интенсивность, направленность, длительность и последовательность.Основная функция этой части речи — выражать степень интенсивности, “силу”, вкаком состоянии она находится и как выражается; таким образом, общее понятиеинтенсивности, рассматриваемое с точки зрения постоянного изменения, с однойстороны, и непрерывности — с другой, включает в себя также и понятиянаправленности и длительности. Эти особые временные формы — интенсификаторы — указывают на различия в степени, скорости, непрерывности, повторяемости,увеличения и уменьшения интенсивности, прямой последовательности,последовательности, прерванной некоторым интервалом времени, и т. д., а такжена качества напряженности, что мы бы выразили метафорически посредством такихслов, как smooth, even, hard, rough (гладкий, ровный, твердый, грубый).

Поражаетполное отсутствие в этих формах сходства со словами, выражающими реальныепространственные отношения и движения, которые для нас значат одно и то же. Вних почти нет следов непосредственной деривации от пространственных терминов[9].

Такимобразом, хотя хопи в отношении существительных кажется предельно конкретнымязыком, в формах интенсификаторов он достигает такой абстрактности, что онапочти превышает наше понимание.

НОРМЫ МЫШЛЕНИЯ В SAE И ХОПИ

Сравнение,проводимое между нормами мышления людей, говорящих на языках SAE, и нормамимышления людей, говорящих на языке хопи, не может быть, конечно, исчерпывающим.Оно может лишь коснуться некоторых отчетливо проявляющихся особенностей,которые, по-видимому, происходят в результате языковых различий, ужеотмечавшихся выше. Под нормами мышления, или “мыслительным миром”, разумеютсяболее широкие понятия, чем просто язык или лингвистические категории. Сюдавключаются и все связанные с этими категориями аналогии, все, что они с собойвносят (например, наше “мыслимое пространство” или то, что под этим можетподразумеваться), все взаимодействие между языком и культурой в целом, вкотором многие факторы, хотя они и не относятся к языку, указывают на егоформирующее влияние. Иначе говоря, этот “мыслительный мир” является теммикрокосмом, который каждый человек несет в себе и с помощью которого онпытается измерить и понять макрокосм.

МикрокосмSAE, анализируя действительность, использовал, главным образом слова,обозначающие предметы (тела и им подобные), и те виды протяженного, нобесформенного существования, которые называются “субстанцией” или “материей”.Он стремится увидеть действительность через двучленную формулу, котораявыражает все сущее как пространственную форму плюс пространственнаябесформенная непрерывность, соотносящаяся с формой, как содержимое соотноситсяс формой содержащего. Непространственные явления мыслятся как пространственные,несущие в себе те же понятия формы и непрерывности.

Микрокосмхопи, анализируя действительность, использует главным образом слова,обозначающие явления (events или, точнее, eventing), которые рассматриваютсядвумя способами: объективно и субъективно. Объективно — и это только вотношении к непосредственному физическому восприятию — явления обозначаютсяглавным образом с точки зрения формы, цвета, движения и других непосредственновоспринимаемых признаков. Субъективно как физические, так и нефизическиеявления рассматриваются как выражение невидимых факторов силы, от которойзависит их незыблемость и постоянство или их непрочность и изменчивость. Этозначит, что не все явления действительности одинаково становятся “все более иболее поздними”. Одни развиваются, вырастая как растения, вторые рассеиваются иисчезают, третьи подвергаются процессу превращения, четвертые сохраняют ту жеформу, пока на них не воздействуют мощные силы. В природе каждого явления,способного проявляться как единое целое, заключена сила присущего ему способасуществования: его рост, упадок, стабильность, повторяемость илипродуктивность. Таким образом, все уже подготовлено ранними стадиями к тому,как явление проявляется в данный момент, а чем оно станет позже — частично ужеподготовлено, а частично еще находится в процессе “подготовки”. В этом взглядена мир как на нечто находящееся в процессе какой-то подготовки заключается дляхопи особый смысл и значение, соответствующее, возможно, тому “свойствудействительности”, которое “материя” или “вещество” имеет для нас.

НОРМЫ ПОВЕДЕНИЯ В КУЛЬТУРЕ ХОПИ

Поведениелюдей, говорящих на SAE, как и поведение людей, говорящих на хопи, очевидно,многими путями соотносится с лингвистически обусловленным микрокосмом. Какможно было наблюдать при регистрации случаев пожара, в той или иной ситуациилюди ведут себя соответственно тому, как они об этом говорят. Для поведенияхопи характерно то, что они придают особое значение подготовке. О событииобъявляется, и к нему начинается подготовка задолго до того, как оно должнопроизойти, разрабатываются соответствующие меры предосторожности,обеспечивающие желаемые условия, и особое значение придается доброй воле каксиле, способной подготовить нужные результаты. Возьмем способы исчислениявремени. Время исчисляется главным образом “днями” (talk-tala) или “ночами”(tok), причем эти слова являются не существительными, а особой частью речи(tensors); первое слово образовано от корня со значением “свет”, второе — откорня со значением “спать”. Счет ведется порядковыми числительными. Этот способсчета не применяется к группе различных людей или предметов, даже если ониследуют друг за другом, ибо даже в этом случае они могут объединяться в группу.Но этот способ применяется по отношению к последовательному появлению того жесамого человека или предмета, не способных объединиться в группу. “Несколькодней” воспринимается не так, как “несколько людей”, к чему как раз склонны нашиязыки, а как последовательное появление одного и того же человека. Мы не можемизменить сразу нескольких человек, воздействуя на одного, но Мы можемподготовить и таким образом изменить последующие появления того же самогочеловека, воздействуя на его появление в данный момент. Так хопи рассматриваютбудущее — они действуют в данной ситуации так или иначе, полагая, что этоокажет влияние, как очевидное, так и скрытое, на предстоящее событие, котороеих интересует. Можно было бы сказать, что хопи понимают нашу пословицу “Wellbegun is half done” (“Хорошее начало — “это уже половина дела”), но не понимаютнашу другую пословицу “Tomorrow is another day” (“Завтра — это уже новыйдень”).

Этомногое объясняет в характере хопи. Что-то подготавливающее поведение хопивсегда можно грубо разделить на объявление, внешнюю подготовку, внутреннююподготовку, скрытое участие и настойчивое проведение в жизнь. Объявление илипредварительное обнародование является важной обязанностью особого официальноголица — Главного Глашатая. Внешняя подготовка охватывает широкую, открытую длявсех деятельность, в которой не все, с нашей точки зрения, являетсянепосредственно полезным. Сюда входят обычная деятельность, репетиция,подготовка, предварительные формальности, приготовление особой пищи и т. п.(все это делается с такой тщательностью, которая может показаться намчрезмерной), интенсивно поддерживаемая физическая деятельность, например бег,состязания, танцы, которые якобы способствуют интенсивности развития событий(скажем, росту посевов), мимикрическая и прочая магия, действия, основанные натаинствах, с применением особых атрибутов, как например священные палочки,перья, пища и, наконец, танцы и церемонии, якобы подготовляющие дождь и урожай.От одного из глаголов, означающих “подготовить”, образовано существительное“жатва”, или “урожай”, na'twani — то, что подготовлено, или то, чтоподготовляется [10].

Внутреннейподготовкой являются молитва и размышление и в меньшей степени добрая воля ипожелания хороших результатов. Хопи придают особое значение силе желания имысли. Это вполне естественно для их микрокосма. Желание и мысль являются самойпервой и потому важнейшей, решающей стадией подготовки. Более того, с точкизрения хопи, наши желания и мысли влияют не только на наши поступки, но также ина всю природу. Это также понятно. Мы сами сознаем, ощущаем усилие и энергию,которые вложены в желание и мысль. Опыт более широкий, чем опыт языка, говорито том, что, если расходуется энергия, достигаются результаты. Мы склонныдумать, что мы в состоянии остановить действие этой энергии, помешать ейвоздействовать на окружающее до тех пор, пока мы не приступили к физическимдействиям. Но мы думаем так только потому, что у нас есть лингвистическоеоснование для теории, согласно которой элементы окружающего мира, лишенныеформы, как например “материя”, являются вещами в себе, воспринимаемыми толькопосредством подобных же элементов и благодаря этому отделимыми от жизненных идуховных сил. Считать, что мысль связывает все, охватывает всю вселенную, неменее естественно, чем думать, как мы все это делаем, так о свете, зажженном наулице. И естественно предположить, что мысль, как и всякая другая сила, всегдаоставляет следы своего воздействия. Так, например, когда мы думаем о каком-токусте роз, мы не предполагаем, что наша мысль направляется к этому кусту иосвещает его подобно направленному на него прожектору. С чем же тогда имеетдело наше сознание, когда мы думаем о кусте роз? Может быть, мы полагаем, чтооно имеет дело с “мысленным представлением”, которое является не кустом роз, алишь его мысленным заменителем? Но почему представляется естественным думать,что наша мысль имеет дело с суррогатом, а не с подлинным розовым кустом?Возможно, потому, что в нашем сознании всегда присутствует некое воображаемоепространство, наполненное мысленными суррогатами. Мысленные суррогаты — знакомое нам средство. Данный, реально существующий розовый куст мывоспринимаем как воображаемый наряду с образами мыслимого пространства,возможно, именно потому, что для него у нас есть такое удобное “место”. “Мыслительныймир” хопи не знает воображаемого пространства. Отсюда следует, что они не могутсвязать мысль о реальном пространстве с чем-либо иным, кроме реальногопространства, или отделить реальное пространство от воздействия мысли. Человек,говорящий на языке хопи, стал бы, естественно, предполагать, что его мысль (илион сам) путешествует вместе с розовым кустом или, скорее, с ростком маиса, окотором он думает. Мысль эта в таком случае должна оставить какой-то след и нарастении в поле. Если это хорошая мысль, мысль о здоровье или росте, — этохорошо для растения, если плохая, — плохо.

Хопиподчеркивает интенсифицирующее значение мысли. Для того чтобы мысль быланаиболее действенной, она должна быть живой в сознании, определенной,постоянной, доказанной, полной ясно ощущаемых добрых намерений. По-английскиэто может быть выражено как “concentrating, holding it in your heart, puttingyour mind on it, earnestly hoping” (“сосредоточиваться, сохранять в своемсердце, направлять свой разум, горячо надеяться”). Сила мысли — это та сила,которая стоит за церемониями со священными палочками, обрядовыми курениями и т.п. Священная трубка рассматривается как средство, помогающее “сосредоточиться”(так сообщил мне информант). Ее название na'twanpi значит “средство подготовки”.

Скрытоеучастие есть мысленное соучастие людей, которые фактически не действуют вданной операции, что бы это ни было: работа, охота, состязание или церемония, — они направляют свою мысль и добрую волю к достижению успеха предпринятого.Объявлением часто стремятся обеспечить поддержку подобных мысленных помощников,так же как и действительных участников, — в нем содержится призыв к людямпомочь своей доброй волей [11]. Это напоминает сочувствующую аудиторию илиподбадривающих болельщиков на футбольном матче, и это не противоречит тому, чтоот скрытых соучастников ожидается прежде всего сила направленной мысли, а непросто сочувствие или поддержка. В самом деле, ведь основная работа скрытыхсоучастников начинается до игры, а не во время нее. Отсюда и сила злого умысла,т. е. мысли, несущей зло; отсюда одна из целей скрытого соучастия — добитьсямассовых усилий многих доброжелателей, чтобы противостоять губительной мыслинедоброжелателей. Подобные взгляды очень способствуют развитию чувствасотрудничества и солидарности. Это не значит, что в обществе хопи нетсоперничества или столкновения интересов. В качестве противодействия тенденциик общественной разобщенности в такой небольшой изолированной группе теория“подготовки” силой мысли, логически ведущая к усилению объединенной,интенсивированной и организованной мысли всего общества, должна действовать взначительной степени как сила сплачивающая, несмотря на частные столкновения,которые наблюдаются в селениях хопи во всех основных областях их культурной деятельности.

“Подготавливающая”деятельность хопи еще раз показывает действие лингвистической мыслительнойсреды, в которой особенно подчеркивается роль упорства и постоянногонеустанного повторения. Ощущение силы всей совокупности бесчисленных единичныхэнергий притупляется нашим объективизированным пространственным восприятиемвремени, которое усиливается мышлением, близким к субъективному восприятиювремени как непрестанному потоку событий, расположенных на “временной линии”.Нам, для которых время есть движение в пространстве, кажется, что неизменноеповторение теряет свою силу на отдельных отрезках этого пространства. С точкизрения хопи, для которых время есть не движение, а “становление более поздним”всего, что когда-либо было сделано, неизменное повторение не растрачивает своюсилу, а накапливает ее. В нем нарастает невидимое изменение, которое передаетсяболее поздним событиям [12]. Это происходит так, как будто возвращение днявоспринимается так же, как возвращение того же самого лица, ставшего немногостарше, но несущего все признаки прошедшего дня. Мы воспринимаем его не как“другой день”, т. е. не как совсем другое “лицо”. Этот принцип, соединенный спринципом силы мысли и общим характером культуры пуэбло, выражен как в передачесмысла церемониального танца хопи, призванного вызывать дождь и урожай, так и вего коротком дробном ритме, повторяемом тысячи раз в течение нескольких часов.

НЕКОТОРЫЕ СЛЕДЫ ВЛИЯНИЯ ЯЗЫКОВЫХ НОРМ ВЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Обрисоватьв нескольких словах лингвистическую обусловленность некоторых черт нашейсобственной культуры труднее, чем в культуре хопи. Это происходит потому, чтотрудно быть объективным, когда анализируются знакомые, глубоко укоренившиеся всознании явления. Я бы хотел только дать приблизительный набросок того, чтосвойственно нашей лингвистической двучленной формуле — форма + лишенное формы“вещество”, или “субстанция”, нашей метафоричности, нашему мыслительномупространству и нашему объективизированному времени. Все это, как мы уже видели,относится к языку.

Философскиевзгляды, наиболее традиционные и характерные для “западного мира”, во многомосновываются на двучленной формуле — форма + содержание. Сюда относитсяматериализм, психофизический параллелизм, физика — по крайней мере в еетрадиционной — ньютоновской — форме и дуалистические взгляды на вселенную вцелом. По существу сюда относится почти все, что можно назвать “твердым,практическим, здравым смыслом”. Монизм, холизм и релятивизм во взглядах надействительность близки философам и некоторым ученым, но они с трудомукладываются в рамки “здравого смысла” среднего западного человека не потому,что их опровергает сама природа (если бы это было так, философы бы открылиэто), но потому, что, для того чтобы о них говорить, требуется какой-то новыйязык. “Здравый смысл”, как показывает само название, и “практичность”, названиекоторой ничего не показывает, составляют содержание такой речи, в которой вселегко понимается. Иногда утверждают, что ньютоновские пространство, время иматерия ощущаются всеми интуитивно, в то время как относительность приводитсякак доказательство того, как математический анализ опровергает интуицию. Данноесуждение, не говоря уже о его несправедливости по отношению к интуиции,является попыткой, не задумываясь, ответить на первый вопрос, поставленный вначале этой работы, и ради которого было предпринято данное исследование.Изложение соображений и наблюдений почти исчерпано, и ответ, я думаю, ясен.Импровизированный ответ, возлагающий всю вину за нашу медлительность в постижениитаких тайн космоса, как, например, относительность, на интуицию, являетсяошибочным. Правильно ответить на этот вопрос следует так: ньютоновские понятияпространства, времени и материи не есть данные интуиции. Они даны культурой иязыком. Именно из этих источников и взял их Ньютон.

Нашеобъективизированное представление о времени соответствует историчности и всему,что связано с регистрацией фактов, в то время как представление хопи о временипротиворечит этому. Представление хопи о времени слишком тонко, сложно ипостоянно развивается, оно не дает готового ответа на вопрос о том, когда“одно” событие кончается и “другое” начинается. Если считать, что все, чтокогда-либо произошло, продолжается и теперь, но обязательно в форме, отличнойот того, что дает память или запись, то ослабляется стремление изучать прошлое.Настоящее же не записывается, а рассматривается как “подготовка”. А нашеобъективизированное время вызывает в представлении что-то вроде ленты илисвитка, разделенного на равные отрезки, которые должны быть заполнены записями.Письменность, несомненно, способствовала нашей языковой трактовке времени, дажеесли это последнее направляло использование письменности. Благодаря этомувзаимообмену между языком и всей культурой мы получаем, например:

1.Записи, дневники, бухгалтерию, счетоводство, математику, стимулированнуюсчетом.

2.Интерес к точной последовательности — датировку, календари, хронологию, часы,исчисление зарплаты по затраченному времени, измерение времени, время, как оноприменяется в физике.

3.Летописи, хроники — историчность, интерес к прошлому, археологию, проникновениев прошлые периоды, как оно выражено в классицизме и романтизме.

Подобнотому как мы представляем себе наше объективизированное время простирающимся вбудущем так же, как оно простирается в прошлом, наше представление о будущемскладывается на основании записей прошлого, и по этому образцу мы вырабатываемпрограммы, расписания, бюджеты. Формальное равенство якобы пространственныхединиц, с помощью которых мы измеряем и воспринимаем время, ведет к тому, чтомы рассматриваем “бесформенное явление” или “субстанцию” времени как нечтооднородное и пропорциональное по отношению к какому-то числу единиц. Поэтомустоимость мы исчисляем пропорционально затраченному времени, что приводит ксозданию целой экономической системы, основанной на стоимости, соотнесенной современем: заработная плата (количество затраченного времени постоянно вытесняетколичество вложенного труда); квартирная плата, кредит, проценты, издержки поамортизации и страховые премии. Конечно, это некогда созданная обширная системапродолжала бы существовать при любом лингвистическом понимании времени, но самфакт ее создания, обширность и та особая форма, которая ей присуща в западноммире, находятся в полном соответствии с категориями языков SAE. Трудно сказать,возможна была бы или нет цивилизация, подобная нашей, с иным лингвистическимпониманием времени; нашей цивилизации присущи определенные лингвистическиекатегории и нормы поведения, складывающиеся на основании данного пониманиявремени, и они полностью соответствуют друг другу. Конечно, мы употребляемкалендари, различные часовые механизмы, мы пытаемся все более и более точноизмерять время, это помогает науке, и наука в свою очередь, следуя этим, хорошоразработанным путям, возвращает культуре непрерывно растущий арсеналприспособлений, навыков и ценностей, с помощью которых культура снованаправляет науку. Но что находится за пределами этой спирали? Наука начинаетнаходить что-то во вселенной, что не соответствует представлениям, которые мывыработали в пределах этой спирали. Она пытается создать новый язык, чтобы сего помощью установить связь с расширившимся миром.

Ясно,что особое значение, которое придается “экономии времени”, вполне понятное нафоне всего вышесказанного и представляющее очевидное выражение объективизациивремени, приводит к тому, что “скорость” приобретает высокую ценность, и этоотчетливо проявляется в нашем поведении.

Влияниеданного понимания времени на наше поведение заключается еще и в том, чтохарактер однообразия и регулярности, присущей нашему представлению о временикак о ровно вымеренной безграничной ленте, заставляет нас вести себя так, какбудто это однообразие присуще и событиям. Это еще более усиливает нашукосность. Мы склонны отбирать и предпочитать все то, что соответствует данномувзгляду, мы как будто приспосабливаемся к этой установившейся точке зрения насуществующий мир. Это проявляется, например, в том, что в своем поведении мыисходим из ложного чувства уверенности, верим в то, что все всегда будет идтигладко, и не способны предвидеть опасности и предотвращать их. Наше стремлениеподчинить себе энергию вполне соответствует этому установившемуся взгляду, и,развивая технику, мы идем все теми же привычными путями. Так, например, мы какбудто совсем не заинтересованы в том, чтобы помешать действию энергии, котораявызывает несчастные случаи, пожары и взрывы, происходящие постоянно и в широкихмасштабах. Такое равнодушие к непредвиденному в жизни было бы катастрофическимв обществе, столь малочисленном, изолированном и постоянно подвергающемсяопасностям, каким является, или, вернее, являлось, общество хопи.

Такимобразом, наш лингвистически детерминированный мыслительный мир не толькосоотносится с нашими культурными идеалами и установками, но захватывает даженаши, собственно, подсознательные действия в сферу своего влияния и придает имнекоторые типические черты. Это проявляется, как мы видели, в небрежности, скакой мы, например, обычно водим машины, или в том, что мы бросаем окурки вкорзину для бумаги. Типичным проявлением этого влияния, но уже в несколько иномплане, является наша жестикуляция во время речи. Очень многие из жестов,характерных по крайней мере для людей, говорящих по-английски, а возможно и длявсей группы SAE, служат для иллюстрации, с помощью движения в пространстве, посуществу не пространственных понятий, а каких-то внепространственныхпредставлений, которые наш язык трактует с помощью метафор мыслимогопространства: мы скорее склонны сделать хватательный жест, когда мы говорим ожелании поймать ускользающую мысль, чем когда говорим о том, чтобы взяться задверную ручку. Жест стремится передать метафору, туманное высказывание сделатьболее ясным. Но если язык, имея дело с непространственными понятиями, обходитсябез пространственной аналогии, жест не сделает непространственное понятие болееясным. Хопи очень мало жестикулируют, а в том смысле, как понимаем жест мы, онине жестикулируют совсем.

Казалосьбы, кинестезия, или ощущение физического движения тела, хотя она и возникла доязыка, должна сделаться значительно более осознанной через лингвистическоеупотребление воображаемого пространства и метафорическое изображение движения.Кинестезия характеризует две области европейской культуры — искусство и спорт.Скульптура, в которой Европа достигла такого мастерства (так же как иживопись), является видом искусства в высшей степени кинестетическим, яркопередающим ощущение движения тела. Танец в нашей культуре выражает скореенаслаждение движением, чем символику или церемонию, а наша музыка находится подсильным влиянием формы танца. Этот элемент “поэзии движения” в большой степенипроникает и в наш спорт. В состязаниях и спортивных играх хопи на первый планставится, пожалуй, выносливость и сила выдержки. Танцы хопи в высшей степенисимволичны и исполняются с большой напряженностью и серьезностью, но в них малодвижения и ритма.

Синестезия,или возможность восприятия с помощью органов какого-то одного чувства, явлений,относящихся к области другого, например восприятие цвета или света через звуки,и наоборот, должна была бы сделаться более осознанной благодаря лингвистическойметафорической системе, которая передает непространственное представление спомощью пространственных терминов, хотя, вне всяких сомнений, она возникает изболее глубокого источника. Возможно, первоначально метафора возникает изсинестезии, а не наоборот, но, как показывает язык хопи, метафора необязательно должна быть тесно связана с лингвистическими категориями.Непространственному восприятию присуще одно, хорошо организованное чувство — слух, обоняние же и вкус менее организованны. Непространственное восприятие — это главным образом сфера мысли, чувства и звука. Пространственное восприятие — это сфера света, цвета, зрения и осязания, и оно дает нам формы и измерения.Наша метафорическая система, называя непространственные восприятия по образцупространственных, приписывает звукам, запахам и звуковым ощущениям, чувствам имыслям такие качества, как цвет, свет, форму, контуры, структуру и движение,свойственные пространственному восприятию. Этот процесс в какой-то степениобратим, ибо, если мы говорим: высокий, низкий, резкий, глухой, тяжелый,чистый, медленный звук, нам уже нетрудно представлять пространственные явлениякак явления звуковые. Так, мы говорим о “тонах” цвета, об “однотонном” серомцвете, о “кричащем” галстуке, о “вкусе” в одежде — все это составляет обратнуюсторону пространственных метафор. Для европейского искусства характернонарочитое обыгрывание синестезии. Музыка пытается вызвать в воображении целыесцены, цвета, движение, геометрические узоры; живопись и скульптура частосознательно руководствуются музыкально-ритмическими аналогиями; цветаассоциируются по аналогии с ощущениями созвучия и диссонанса. Европейский театри опера стремятся к синтезу многих видов искусства. Возможно, именно такимспособом наш метафорический язык, который неизбежно несколько искажает мысль,достигает с помощью искусства важного результата — создания более глубокогоэстетического чувства, ведущего к более непосредственному восприятию единства,лежащего в основе явлений, которые в таких разнообразных и разрозненных формахдаются нам через наши органы чувств.

ИСТОРИЧЕСКИЕ СВЯЗИ

Какисторически создается такое сплетение между языком, культурой и нормамиповедения? Что было первичным? Нормы языка или нормы культуры?

Восновном они развивались вместе, постоянно влияя друг на друга. Но в этомвзаимовлиянии природа языка является тем фактором, который ограничивает свободуи гибкость этого взаимовлияния и направляет его развитие строго определеннымипутями. Это происходит потому, что язык является системой, а не простокомплексом норм. Структура большой системы поддается существенному изменениютолько очень медленно, в то время как во многих других областях культурыизменения совершаются сравнительно быстро. Язык, таким образом, отражаетмассовое мышление; он реагирует на все изменения и нововведения, но реагируетслабо и медленно, в то время как в сознании производящих эти изменения это происходитмоментально.

Возникновениекомплекса язык-культура SAE относится к древним временам. Многое из егометафорической трактовки непространственного посредством пространственногоутвердилось в древних языках, в частности в латыни. Это даже можно назвать отличительнойчертой латинского языка. Сравнивая его, скажем, с древнееврейским языком, мывидим, что если для древнееврейского языка и характерно некоторое отношение кнепространственному как к пространственному, — для латыни это характерно вбольшей степени. Латинские термины для непространственных понятий, как-то:educo, religio, principia, comprehendo, — это обычно метафоризованныефизические понятия: вывести, связывать и т. д. Это относится не ко всем языкам,это совсем не относится к хопи. Тот факт, что в латыни направление развития шлоот пространственного к непространственному (отчасти вследствие столкновенияинтеллектуально неразвитых римлян с греческой культурой, давшего новый стимул кабстрактному мышлению) и что более поздние языки стремились подражатьлатинскому, способствовал, возможно, появлению теории, которой еще и теперьпридерживаются некоторые лингвисты, что это естественное направлениесемантического изменения во всех языках, а также явился причиной твердоукоренившегося в западных научных кругах убеждения (которое не разделяетсяучеными Востока), что объективные восприятия первичны по отношению ксубъективным. Некоторые философские доктрины представляют убедительныедоказательства в пользу противоположного взгляда, и, конечно, иногда процессидет в обратном направлении. Так можно, например, доказать, что в хопи слово,обозначающее “сердце”, является поздним образованием, созданным от корня,означающего “думать” или “помнить”. То же самое происходит со словом “radio”(радио), если мы сравним значение слова “radio” (радио) в предложении “Неbought a new radio” (Он купил новое радио) с его первичным значением “Scienceof wireless telephony” (Наука о беспроволочной телефонии).

Всредние века влияние языковых категорий, уже выработанных в латыни, сталопереплетаться со все увеличивающимся влиянием изобретений в механике, влияниемторговли и схоластической и научной мысли. Потребность в измерениях впромышленности и торговле, склады и грузы материалов в различных контейнерах,типовые вместилища для разных товаров, стандартизация единиц измерения,изобретение часового механизма и измерение “времени”, ведение записей, счетов,хроник, рост математики и соединение прикладной математики с наукой — все это,вместе взятое, привело наше мышление и язык к их современному состоянию.

Вистории хопи, если бы мы могли прочитать ее, мы нашли бы иной тип языка и инойхарактер взаимовлияния культуры и окружающей среды. Мирное земледельческоеобщество, изолированное географически положением и врагами-кочевниками, обитающеена земле, бедной осадками, земледелие на сухой почве, способное принести плодытолько в результате чрезвычайного упорства (отсюда то значение, котороепридается настойчивости и повторению), необходимость сотрудничества (отсюда тароль, которую играет психология коллектива и психологические факторы вообще),зерно и дождь как исходные критерии ценности, необходимость усиленнойподготовки и мер предосторожности для обеспечения урожая на скудной почве принеустойчивом климате, ясное сознание зависимости от угодной природе молитвы ирелигиозное отношение к силам природы, особенно молитва и религия, направленныек вечно необходимому благу — дождю, — все это, взаимодействуя с языковыминормами хопи, формирует их характер и мало-помалу создает определенноемировоззрение.

Чтобыподвести итог всему вышесказанному относительно первого вопроса, поставленноговначале, можно, следовательно, сказать так: понятия “времени” и “материи” неданы из опыта всем людям в одной и той же форме. Они зависят от природы языкаили языков, благодаря употреблению которых они развились. Они зависят нестолько от какой-либо одной системы (как-то: категории времени илисуществительного) в пределах грамматической структуры языка, сколько отспособов анализа и обозначения восприятии, которые закрепляются в языке какотдельные “манеры речи” и которые накладываются на типические грамматическиекатегории так, что подобная “манера” может включать в себя лексические,морфологические, синтаксические и т. п., в других случаях совершенно несовместимыесредства языка, соотносящиеся друг с другом в определенной формепоследовательности.

Нашесобственное “время” существенно отличается от “длительности” у хопи. Оновоспринимается нами как строго ограниченное пространство или иногда какдвижение в таком пространстве и соответственно используется как категориямышления. “Длительность” у хопи не может быть выражена в терминах пространстваи движения, ибо именно в этом понятии заключается отличие формы от содержания исознания в целом от отдельных пространственных элементов сознания. Некоторыепонятия, явившиеся результатом нашего восприятия времени, как например понятиеабсолютной одновременности, было бы или очень трудно или невозможно выразить вязыке хопи, или они были бы бессмысленны в восприятии хопи и были бы замененыкакими-то иными, более приемлемыми для них понятиями. Наше понятие “материи”является физическим подтипом “субстанции” или “вещества”, которое мыслится какчто-то бесформенное и протяженное, что должно принять какую-то определенную форму,прежде чем стать формой действительного существования. В хопи, кажется, нетничего, что бы соответствовало этому понятию; там нет бесформенных протяженныхэлементов; существующее может иметь, а может и не иметь формы, но зато емудолжны быть свойственны интенсивность и длительность — понятия, не связанные спространством и в своей основе однородные.

Нокак же следует рассматривать наше понятие “пространства”, которое такжевключалось в первый вопрос? В понимании пространства между хопи и SAE нет такогоотчетливого различия, как в понимании времени, и, возможно, пониманиепространства дается в основном в той же форме через опыт, независимый от языка.Эксперименты, проведенные структурной психологической школой(Gestaltpsychologie) над зрительными восприятиями, как будто уже установилиэто, но понятие пространства несколько варьируется в языке, ибо как категориямышления [13] оно очень тесно связано с параллельным использованием другихкатегорий мышления, таких, например, как “время” и “материя”, которыеобусловлены лингвистически. Наш глаз видит предметы в тех же пространственныхформах, как их видит и хопи, но для нашего представления о пространствехарактерно еще и то, что оно используется для обозначения такихнепространственных отношений, как время, интенсивность, направленность; и дляобозначения вакуума, наполняемого воображаемыми бесформенными элементами, одиниз которых может быть назван “пространство”. Пространство в восприятии хопи несвязано психологически с подобными обозначениями, оно относительно “чисто”, т.е. никак не связано с непространственными понятиями.

Обратимсяк нашему второму вопросу. Между культурными нормами и языковыми моделями естьсвязи, но нет корреляций или прямых соответствий. Хотя было бы невозможнообъяснить существование Главного Глашатая отсутствием категории времени в языкехопи, вместе с тем, несомненно, наличествует связь между языком и остальнойчастью культуры общества, которое этим языком пользуется. В некоторых случаях“манеры речи” составляют неотъемлемую часть всей культуры, хотя это и нельзясчитать общим законом, и существуют связи между применяемыми лингвистическимикатегориями, их отражением в поведении людей и теми разнообразными формами,которые принимает развитие культуры. Так, например, значение Главного Глашатая,несомненно, связано если не с отсутствием грамматической категории времени, тос той системой мышления, для которой характерны категории, отличающиеся отнаших времен. Эти связи обнаруживаются не столько тогда, когда мы концентрируемвнимание на чисто лингвистических, этнографических или социологических данных,сколько тогда, когда мы изучаем культуру и язык (при этом только в тех случаях,когда культура и язык сосуществуют исторически в течение значительного времени)как нечто целое, в котором можно предполагать взаимозависимость междуотдельными областями, и если эта взаимозависимость действительно существует,она должна быть обнаружена в результате такого изучения.

Список литературы

(Примечания)

1. В. Whоrf, The Relation of Habitual Thought and Behavior toLanguage (1939). Перепечатанов книге В… Whоrf, Language, Thought and Reality, New-York, 1956. Перевод Л. H. Натан и Е. С. Турковой.

Б.Л.Уорф. Отношение норм поведения и мышления к языку.

2.У нас есть масса доказательств того, что это не так. Достаточно только сравнитьхопи и уте с языками, обладающими таким сходством в области лексики иморфологии, как, скажем, английский и немецкий. Идея взаимосвязи между языком икультурой в общепринятом смысле этого слова, несомненно, является ошибочной.

3.Так, говоря “десять одновременно”, мы показываем, что в нашем языке и мышлениимы воспроизводим факт восприятия множественного числа в терминах понятиявремени, о языковом выражении которого будет сказано ниже.

4.Не является исключением из этого правила (отсутствия множественного числа) итот случай, когда лексема существительного, обозначающего вещество, совпадает слексемой “отдельного” существительного, которое, несомненно, имеет формумножественного числа, так, например, stone (не имеет множественного числа)совпадаете a stone (мн. ч. — stones). Множественное число, обозначающееразличные сорта, например wines, представляет собой нечто отличающееся отнастоящего множественного числа; такие существительные являются своеобразнымответвлением от “материальных” существительных в SAE, образуя особую группу,изучение которой не является задачей данной работы.

5.В хопи есть два слова для обозначения количества воды: ka·yi и ра·hэ. Разницамежду ними примерно та же, что и между stone и rock в английском языке: ра·hэобозначает больший размер и wildness (природность, естественность); текущаявода, независимо от того, в помещении она или в природе, будет pa·hэ, так жекак и moisture (влага). Но в отличие от stone и rock разница здесьсущественная, не зависящая от контекста, и одно слово не может заменять другое.

6.Конечно, существуют некоторые незначительные отличия от других существительныхв английском языке, например в употреблении артиклей.

7.Year (год) и некоторые словосочетания year с названиями времен года, а иногда исами названия времен года могут встречаться с “локальной” морфемой at, но этоявляется исключением. Такие случаи могут быть или историческими напластованиямиранее действовавших законов языка, или вызываются аналогией с английским языком.

8.“Предполагающие” и “утверждающие” суждения сопоставляются друг с другомсогласно “основному временному отношению”. “Предполагающие” выражают ожидание,существующее раньше, чем произошло само событие, и совпадают с этим событиемпозже, чем об этом заявляет говорящий, положение которого во времени включает всебя весь итог прошедшего, выраженного в данном сообщении. Наше понятие“будущее”, оказывается, выражает одновременно то, что было раньше, и то, чтобудет позже, как видно из сравнения с языком хопи. Этот порядок указывает,насколько трудна для понимания тайна реального времени и каким искусственнымявляется ее изображение в виде линейного отношения: прошедшее — настоящее — будущее.

9.Одним из таких следов является то, что tensor, обозначающий long in duration(длинный по протяженности), хотя и не имеет общего корня с пространственнымприлагательным long (длинный), зато имеет общий корень с пространственнымприлагательным large (широкий). Другим примером может служить то, что somewhere(где-то, в пространстве), употребленное с этой особой частью речи (tensors),может означать at some indefinite time (в какое-то неопределенное время).Возможно, правда, что только присутствие tensor придает данному случаю значениевремени, так что somewhere (где-то) относится к пространству; при данныхусловиях неопределенное пространство означает просто общую отнесенностьнезависимо от времени и пространства. Следующим примером может служитьвременная форма наречия afternoon; здесь элемент, означающий after (после),происходит от глагола to separate (разделять). Есть и другие примеры этойдеривации, но они очень малочисленны и являются исключениями, очень малопоходящими на нашу пространственную объективизацию.

10.Глаголы хопи, означающие “подготовить”, не соответствуют точно нашему“подготовить”; таким образом, na'twani может быть передано как “то, над чемтрудились”, “то, ради чего старались”, или что-либо подобное.

11.Смотри пример, приведенный Ernst Beaglahole “Notes on Hopi economic life” (YaleUniversity Publications in Anthropology, № 15, 1937), особенно ссылку наобъявление о заячьей охоте и на стр. 30 описание деятельности в связи сочищением источника Торева — объявление различных подготовительных мероприятийи, наконец, обеспечение того, чтобы уже достигнутые хорошие результатысохранялись и чтобы источник продолжал действовать.

12.Это представление о нарастающей силе, которая вытекает из поведения хопи, имеетсвою аналогию в физике: ускорение. Можно сказать, что лингвистические основымышления хопи дают возможность признать, что сила проявляется не как движениеили быстрота, а как накопление или ускорение. Лингвистические основы нашегомышления мешают подобному истолкованию, ибо, признав силу как нечто вызывающееизменение, мы воспринимаем это изменение посредством нашей языковойметафорической аналогии — движения, вместо того чтобы воспринимать его какнечто абсолютно неподвижное и неизменное, т. е. накопление и ускорение. Поэтомумы бываем так наивно поражены, когда узнаем из физических опытов, что невозможноопределить силу движения, что движение и скорость, так же как и состояниепокоя, — понятия относительные и что сила может быть измерена толькоускорением.

13.Сюда относятся “ньютоновское” и “евклидово” понятия пространства и т. п.