Реферат: Пакт Молотова-Риббентропа
©2000.Никифоров Ю.А. (МГОПУ)
ПАКТ МОЛОТОВА-РИББЕНТРОПА
( Некоторые аспектыновейшей историографии)
Довторой половины 80-х годов отечественные историкизанимали единую позицию по принципиальным вопросам советской внешней политики предвоенного(до 22.06.1941 г.) периода. Суть ее сводится к следующему: в 30-е годы СССР проводил политику, направленную на создание системы коллективной безопасности с целью обузданияфашистской Германии, однако не получилподдержки со стороны правящих кругов Англии, Франции и США. Правительства этих стран стремились за счет уступок«умиротворить» агрессоров, отвести от себя опасность войны инаправить агрессоров на Восток. Вершиной этой политики стало Мюнхенскоесоглашение (1). По вине английской и французской сторон англо-франко-советскиепереговоры 1939 года закончились провалом, и Советскому Союзу в сложившейся тогда международной обстановке ничегоне оставалось, как пойти на заключение пакта о ненападении сГерманией, который 22 июня 1941 г. былвероломно нарушен Гитлером. Центральным в этой позиции является утверждение о том, что попытки создания системы коллективнойбезопасности в 30-е годы, предпринимаемыесоветским правительством, были продиктованы искренним желанием руководства СССРне допустить Второй мировой войны, и неудача этих попыток вызвана прежде всеговнешними причинами — неспособностью или нежеланием Англии и Франции дать отпорагрессорам и заключить союзный договор сСССР (2).
С началомвнутриполитических изменений в нашей стране видимое единомыслиесоветских историков в оценке событий кануна Великой Отечественнойвойны ушло в прошлое. Идеологическим оправданием начатых
перемен сталаидея о необходимости избавления от остатков сталинизма,якобы не до конца «выкорчеванных» в период хрущевской «оттепели», и возвратак революционным истокам, «ленинскому социализму», извращенному«преступной» политической практикой И.В. Сталина.
Дляисториков начатая по инициативеруководства КПСС кампания по очередной «десталинизации»советского общества означала возможность переосмысления многих принятых в советской историографии положений. Первоначально пересмотр коснулсяпрежде всего вопроса о наличии секретного протокола к советско-германскому договору от 23 августа1939 года, существование которого втечение десятилетий отрицалось советской официальной наукой. Опубликованные в прибалтийских изданиях секретные протоколы и некоторые другие документы (3) позволилиисторикам непосредственно перейти кобсуждению связанных с ними проблем на страницах газет и журналов.
Рассматривая историческую публицистику того периода, необходимо учитывать, что проблемы, связанные с советско-германскимисоглашениями носили тогда далеко не академический характер, поскольку «народные фронты» прибалтийских республик взяли курсна отделение Литвы, Латвии и Эстонии от Советского Союза, и вопрос озаконности (правомерности) происходивших 1939-1940 гг. событий, таким образом, использовался вкачестве идеологического и правового обоснования для достижения этойцели. О политической значимости проблемы свидетельствует тот факт, чтоначавший работу в 1989году Съезд народных депутатов СССР сделал ее предметом специальногорассмотрения, создав комиссию подруководством А.Н.Яковлева по политической и правовой оценкесоветско-германского договора. Работакомиссии завершилась в декабре 1989 г., после чего наступил определенный перелом в оценкахпредшествовавших Великой Отечественной войне событий. Были опубликованы вцентральной печати неизвестные ранее документы кануна войны, в том числе иобнаруженные в архиве ЦК КПСС подлинники секретных протоколов (4).
Вэтот период отдельные исследователи коренным образомизменили свои прежние оценки и выводы относительно причин и обстоятельств возникновения Второй мировой и ВеликойОтечественной войн, присоединения к СССРПрибалтики, Бессарабии, войны с Финляндией и другимвопросам. Переосмысле- ние дипломатической истории кануна Великой Отечественной войны началось с изменения отношения кпакту: сближение СССР с Германией в 1939 г. некоторыми историками стало расцениваться как роковая ошибка,«гибельный просчет» советского руководства (5). В этой связи особое неприятие критиков решения И.В.Сталина вызывали секретные протоколы к пакту и договоруот 28 сентября: пойдя на подписание этих документов, считали они, Сталинотступил от принципов «ленинской внешней политики», пренебрег нормамимеждународного права, попрал «общечеловеческие ценности». Протоколысвидетельствовали о возврате к тайной дипломатии, означали соглашение, решавшеесудьбу других стран в нарушение их суверенитета (6).
Входе развернувшейся полемики вокруг секретных протоколов кпакту 1939 г. смогла заявить о себепозиция, в основе которой лежит пересмотр главного положения советской историографии — утверждения о вынужденностипринятого советским руководством решения пойти на сближение с Германией. «Коллективнаябезопасность», с точки зрения историков этого направления, никогда не былаистинной целью советского руководства и служила лишь для маскировки истинных — агрессивных — намерений. Под прикрытием этой пропагандистской установки И.В. Сталинс начала 30-х гг. добивался агрессивного союза сГерманией. Советско-германскиесоглашения 1939 г. означали установлениесотрудничества двух родственныхрежимов, на которое руководители СССРпошли сознательно и по собственной инициативе, преследуя экспансионистские цели(7).
Мы не ставим задачу подробного рассмотрения здесь российской историографии, посвященной пакту, отсылаязаинтересованного читателя к трудам М.И.Фролова и И.И.Филимонова (8). Речь пойдет о некоторых проблемах, которые, на наш взгляд, не получилидостаточного освещения в этих и некоторых других историографических работах, появившихся в последние годы.
Действительно, несмотря на известные достижения советскойисториографии в изучении истории Второй мировой и Великой Отечественной войн, целый ряд сюжетов не мог быть рассмотренв советское время с достаточной полнотой. Помимо политико-идеологических обстоятельств, это было связано с недоступностьюдля историков важнейших документов высшего советского руководства. В 90-е годы произошло значительное расширение источниковой базы исследований предыстории ВеликойОтечественной войны. Многие документы были опубликованы: прежде всего, следуетназвать ХХII-й и ХХIII-йтома «Документов внешней политики», подготовленный при участии международного фонда«Демократия» сборник «1941 год: Документы», а такженесколько сборников, преимущественно содержащих неизвестные ранее документы об отношениях СССР с Германией иПрибалтийскими государствами в 1939-1940 гг. (9).
В то жевремя следует отметить, что появление вроссийской историографии ревизионистского направления не было непосредственносвязано с открытием каких-либонеизвестных науке ранее документов или мемуарных свидетельств. Один из представителей этого направления, М.И.Мельтюхов, в частности, признает, что процесс «переоценкиистории Советского Союза» «развивался в исследованиях внешней политики СССР 1939-1941 годов на основе заимствований рядахарактерных для западной историографии концепций этого периода» (10).
Одним изосновных источников этих заимствований являлась, наряду с трудами Л.Троцкогои мемуарами У.Черчилля, брошюра бывшего работникаНКИД СССР Е.Гнедина, изданная на русском языке в 1977г. в Нью-Йорке и адресованная читателям в Советском Союзе. «Предлагаемая работа не является историческим исследованием, — писал автор. — Это — материалы для будущегоисследователя внешней политики СССР» (11). В брошюре сформулированы несколько положений, которыми в конце 80-х — начале 90-х гг. активно воспользовались российскиеисторики, сделавшие лейтмотивом своихработ разоблачение «преступлений сталинизма».
Преждевсего, Е.Гнединутверждал, что советско-германские соглашения не были «плодом политическойконъюнктуры, сложившейся летом 1939 г., а итогом эволюции, начавшейся ранее». По его мнению, ссамого момента прихода фашистов к власти в Германии В.М.Молотов с санкции И.В.Сталина пытался тайно с ними договориться. В основежелания Сталина и Молотова заключить соглашение с Гитлером лежала «ориентация насотрудничество с фашистской Германией, как сильнейшей державой, с которой можно было бы поделитьмир». Помимо общих положений, в брошюре содержалось несколько утвержденийчастного характера, которые также были повторены в российской исторической литературе. В частности,репрессии 1937-1938 гг. преподносились как главная причина нежеланияправительств Англии и Франции идти на сближение сСССР, М.М.Литвиновпредставлялся в качестве самостоятельной политической фигуры, настольковлиятельной, что Сталин и Молотов были вынуждены искать пути к сотрудничеству сГерманией за его спиной. Что касается ситуации лета 1939 г., то, по мнениюГнедина, объективно существовало несколько альтернатив предпринятому советскимправительством шагу. Сталин же иМолотов, по его мнению, избрали худший вариант из возможных, руководствуясь прежде всего своим «желанием». В ориентации советского руководства насотрудничество с Германией Гнедин предлагал видеть объяснение «трагедиииюня 1941 года»: Сталин, по его мнению, до последнего момента рассчитывал на продолжение начатых в ноябре 1940 г. в Берлине переговоров «о разделемира», и в мае 1941 г. официальновозглавил советское правительство с целью «получить формальную возможность для своих прямых переговоровлично с Гитлером» (12).
Читателю,знакомому с публикациями конца 80-х — начала 90- хгг., посвященными проблемам предыстории Великой Отечественной войны, нетрудно увидеть, что все эти тезисы в тойили иной степени использовались в отечественной литературе, получая развитие и обоснование в работах В.И.Дашичева, В.К. Волкова, А.Н. Мерцалова,М.И. Семиряги и некоторых других авторов (13).
В.И.Дашичев, в частности, в серии статей воспроизвел рассуждения Е.Гнедина, утверждая, что И.В.Сталин«в обход Литвинова» повел тайные переговоры с Гитлером с 1933 года.Более того, он заявил, что И.В. Сталин сознательно способствовал приходунацистов к власти, мечтая столкнуть Германию с Англией и Францией. Причины подписания Мюнхенского соглашения В.И.Дашичев объяснял тем, что правительства Англии и Франции из-за репрессий 1937-38 гг. перестали видеть в СССРнадежного союзника, что касается антисоветских замыслов правящих кругов Англиии Франции, то они «не имелирешающего веса » (14). М.И.Семиряга в книге «Тайны сталинскойдипломатии» прямо ссылался на «убедительно обоснованное» мнение Е.Гнедина,утверждая относительно заключения пакта 1939 г.: «Да, альтернатива была, но отсутствоваложелание. /.../ Загнать в угол Сталина мог только сам Сталин, и только в этомсмысле можно трактовать договор как „вынужденную“ меру»(15). В.К.Волковвслед за Гнединым утверждал, что поражение Красной Армии летом 1941 г.представляло собой «плату» за экспансионистские устремления сталинского руководства, благословляя, по сути, «безумие»Гитлера в его решимости напасть на СССР, что якобы «спасло мир откатастрофы» (16).
Сегодня,подводя итоги дискуссий конца 80-х — 90-х гг. по поводу советско-германских соглашений 1939 г., следует отметить, что, критикам традиционнойконцепции не удалось поставить под сомнение тот факт, что Англия и Франция,ведя летом 1939 г. переговоры с СССР, не стремились к заключению действительноравноправного эффективного соглашения (17). Ревизионисты этого не отрицают,подчеркивая, тем не менее, что главная причина провала англо-франко-советскихпереговоров заключается в позиции руководства Советского Союза. По нашемумнению, сторонникам такого подхода не удалось привести сколько-нибудь убедительных аргументов и документальных свидетельств в свою пользу. Их доводы ограничивались переосмыслением ужеизвестного науке материала, которому придавалосьсоответствующее истолкование.
Вчастности, М.И.Семиряга и В.И.Дашичев относят начало советско-германского сближения кзиме — весне 1939 г. Главнымаргументом в их построениях являетсяречь И.В.Сталина, произнесенная 10 марта 1939 г. наXVIII съезде ВКП(б) (18), содержание которой якобы свидетельствует о повороте в советской внешней политике ксоглашению с Германией (19). Традиционно историки не видели оснований дляистолкования этого выступления Сталина таким образом. "… даже беглыйанализ всего текста выступления достаточно ясно показывает, что Сталин на самомделе отказывался от ленинской идеи революционной войны и предостерегал об опасности, которую мировая война представляет дляСоветского Союза", — пишет Г.Городецкий(20). Российские историки, однако,исходили отнюдь не из анализа текста сталинской речи. Их интерпретация основываласьна фразе В.М.Молотова, произнесенной в ночь на 24 августа в ходебанкета после подписания договора о ненападении (21). Если верить немецкимдокументам, В.М.Молотов поднял тост за Сталина, «отметив, что именно Сталин своей речью в марте этогогода, которую в Германии правильно поняли, полностью изменил политические отношения» (22).
Наосновании только этого высказывания Молотова вряд ли возможно делать какие-то выводы. И.Фляйшхауэр в книге «Пакт. Гитлер, Сталин иинициатива германской дипломатии» приводит некоторые факты, позволяющиесудить, каким образом расценивались итоги XVIII съезда ВКП(б) в Германии. В частности, ссылаясь на свидетельства Г.Хильгера и К.Шнурре, И.Фляйшхауэрсообщает, что ни Гитлер, ни Риббентроп до мая 1939 г. вообще не были знакомы с текстом речи, произнесенной И.В.Сталинымна съезде (23). Г.Л.Розановсчитает, что текст речи Риббентроп затребовал для ознакомления только в августе1939 г. перед поездкой в Москву.Поэтому, заключает он, нет оснований говорить о том, что «германскаядипломатия услышала этот сигнал и, сделав соответствующие выводы, приступила к конкретным дипломатическимакциям в отношении Советского Союза» (24). Даже если В.М.Молотов действительно произнес нечто подобное, этостоит рассматривать, скорее, как не более чем обмен любезностями с немецкойделегацией. Наивно было бы ожидать от искушенных политиков заявления, что СССРподписал договор только потому, что не удалось договориться с Англией иФранцией.
В другой обстановке, в беседе с Г.Димитровым7 сентября 1939 г. (содержание беседы стало известно из дневникаДимитрова), И.В.Сталинзаявил: «Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическимистранами и поэтому вели переговоры. Но англичане ифранцузы хотели иметь нас в батраках и притом ничего не платить! Мы, конечно,не пошли бы в батраки и еще меньше, ничего не получая» (25). В беседе с Г.Димитровым И.В.Сталин, конечно же, имел гораздо меньше оснований скрывать свои истинные настроения, нежели в разговоре с Риббентропом. «Объяснения, данные Сталиным не комуиному, как Председателю Коминтерна Димитрову, о причинах, заставивших его подписать пакт с немцами,лишены всяких идеологических соображений. Суть их — решительное нежелание становиться „наемником“ Англиии Франции», — комментирует словаСталина Г.Городецкий (26). Однакоисторики-ревизионисты не обратили на этот источник должного внимания, используялишь ту его часть, где Сталин, оправдывая заключение договора, дает объяснениеДимитрову разницы между положением коммунистических партий на Западе и «коммунистов увласти» — в СССР (27).
Еще одинаргумент, предложенный ими — интерпретация инструкции, полученной К.Е.Ворошиловым в августе 1939 г. по ведению переговоров с английской ифранцузской делегациями (28). «Все ее пункты были нацелены не нато, как способствовать успехупереговоров (их цель даже не была обозначена), а на то, как их сорвать, возложив затем ответственность за неудачу на западные делегации и направившие их правительства», — пишет, например, С.З.Случ (29). Таким же образоминтерпретирует данный «сенсационный» документ Д.Г.Наджафов(30). К сожалению, названные авторы не пытаются анализом текста подтвердитьправильность такого истолкования. На нашвзгляд, сам текст не дает для этогодостаточных оснований. Можно предположить, что в основе предлагаемой в данномслучае интерпретации лежит определенноеотношение к сторонам — субъектам европейской политики того времени. Очевидно, Д.Г.Наджафов и С.З.Случполагают более предпочтительным для СССР заключение хоть какого-нибудь (пусть ипустой декларации), но соглашения с Англией и Францией, и категорически против любого соглашения с Германией. Равнымобразом это относится к рассуждениям М.И.Семиряги поповоду «объективно» существовавших «альтернатив» решению советского руководства подписать пакт сГитлером (31). Характерно, отмечают Г.Куманеви Э.Шкляр, что критики советско-германскогопакта априори убеждены в невозможностидвуличия со стороны правительств Англии и Франции. «Аксиомой считается, — пишут они, — что те преследовали лишь благородные миротворческие цели»(32).
Примертакой убежденности демонстрирует, в частности, М.И.Семиряга(33). Вот каким образом онрассуждает, отвергая возможность англо-германского соглашения в августе 1939 г.: «Некоторыесоветские исследователи, — пишетон, — например В.М.Бережков,считают, что даже в августе 1939 г. еще были условия для сговора Германии сзападными державами /.../ ссылаясь на мифические источники, некоторые авторыуказывают, что в Берлине в 20-х числахавгуста стоял наготове самолет, который должен был доставить в Лондон Геринга в случае неудачимиссии Риббентропа в Москве. Для опровержения этого предположения достаточно вспомнить случай (курсив наш- Ю.Н.), происшедший в мае 1941 г., когда Гесс прилетел в Англию с цельювыяснения возможности сговора с ее правительством „на антисоветскойоснове“. Известно, что хотя именно в это время над Англией нависласмертельная опасность, но она не пошла на этот сговор. Трудно допустить, чтобы в августе 1939 г., пребывая вгораздо лучшей ситуации, она сделала бы такой рискованный шаг» (34).
Очевидно,что лежащее в основе этого рассуждения сравнение некорректно: нет оснований утверждать, что ситуация, в которой пребывала Англия в августе 1939 года, была аналогичнаситуации, сложившейся весной 1941 года. К тому же М.И.Семиряга не замечает, что егологика может работать и против его утверждений: осенью 1938 г. Англия находиласьв еще более «лучшей ситуации», нежели в 1939 г., однако это не помешало Чемберлену подписать Мюнхенскоесоглашение. М.И.Фролов, анализируя новые подходы вотечественной историографии к освещениюсоветско-германских отношений, отмечает:«Нам видится определенная преднамеренность некоторых российскихисториков в таком подходе к проблемам пакта, которая проистекает из их стремления внегативном виде представить всё, связанное с деятельностью Сталина. Такой подход в силу своей внутреннейлогики предполагает односторонний отбор и оценку фактов, ведет к отказу… от объективности иисторизма в освещении событий минувшей войны» (35). Наиболее ярким примером такого рода, на нашвзгляд, может служить использование некоторыми авторами в качестве основы длярассуждений так называемой «Речи Сталина на заседании Политбюро ЦК ВКП(б)19 августа 1939 г.» (36)
Текстречи появился осенью 1939 г. в варианте французского телеграфного агентстваГАВАС, затем в швейцарском журнале «Ревю де друаэнтернасьональ». В зарубежной историографии, а тем более в советской, эта речь никогда нерассматривалась как достоверный источник (37). В 1994 г. в журнале «Новый мир» появиласьпубликация Т.С. Бушуевойпод названием "… Проклиная, попробуйте понять", гдетекст речи преподносился в качестве доказательства правильности«версии» В.Резуна (Суворова) (38). Т.С.Бушуева ссылалась на фонды бывшего Особого архива. Ксожалению, историк не посчитала нужным сообщить, что найденный ею документ не имеет никакогоотношения к материалам И.В.Сталина и Политбюро.Благодаря Л.А.Безыменскому стало известно, что онпредставляет собой агентурное донесение французской разведки, полученное из источника, «близкого к французской компартии»(39). Фонд N7, использованный Т.С.Бушуевой, содержит материалы разведывательного бюрогенштаба французской армии, захваченные в 1940 г. немецкими войсками и ставшие в 1945 г. трофеями советских войск. Л.А.Безыменскийотметил, что совместных заседаний Политбюро и Исполкома Коминтерна (аименно на таком заседании, согласно документу, И.В.Сталини произнес эту речь) никогда не проводилось, кроме того, согласно журналу посещений кремлевскогокабинета Сталина, руководителиКоминтерна 19 августа его не посещали(40). Все эти обстоятельства, казалосьбы, должны были привести к невозможности использовать опубликованный Т.С.Бушуевой текст в качестве доказательства чего-либо. Тем не менее, некоторые историки, напротив,приняли этот «документ» в качестве важнейшего источника по истории советской внешней политики кануна войны (41). В.Л.Дорошенко,воспроизводя опубликованный «Новыммиром» текст в сборнике «Другая война 1939-1945», изданном РГГУ, заявил: «Анализ показал,что текст, обнаруженный Т.С.Бушуевой в секретныхтрофейных фондах Особого архива СССР, при всех возможных его искажениях, действительно принадлежит Сталину и должен быть принят в качествеодного из основополагающих документов по истории второй мировой войны» (42). Д.Г.Наджафовохарактеризовал его как «поразительный», «настоящую сенсацию», и поспешилиспользовать для обоснования тезиса об агрессивности внешнеполитическихнамерений СССР, стремления И.В.Сталина захватитьЕвропу (43).
Нежеланиеподвергнуть документ, на основе которого делаются столь далеко идущие выводы,хотя бы поверхностной источниковедческой экспертизе свидетельствует либо о недостаточной компетентности, либо о крайнейтенденциозности.
Ю.Н.Афанасьев, цитируя текст, представил его как одно из«включенных в научный оборот типичных высказываний советских руководителей предвоенных лет...» Отметим, что даннаяречь с точки зрения своего содержания как раз уникальна — ничего подобногоизвестные науке выступления И.В.Сталина этого периодане содержат. «Достоверность речи, — продолжает Ю.Н. Афанасьев, — подтверждается не только источниковедческим анализом, но и, что особенно важно, многими важнейшимифактами и событиями предвоенныхлет, а также всем послевоенным мироустройством» (44). Это, конечно, тоже не более чемфантазия автора. С тем же успехом можно самому сочинить такого рода речь,приписав ее авторство тому или иному историческому лицу: поскольку она будетоснована на имеющемся у историка знаниио том, как реально разворачивались события, а также естественным образом вписываться вего интерпретацию этих событий, — постольку с его точки зрения она будет «подтверждена» известными фактами и даже «всем мироустройством».
Отом, что в случае с «Записью речиСталина» от 19 августа 1939 г. мыимеем дело именно с тенденциозностью, свидетельствует другая документальнаяпубликация, подготовленная Т.С.Бушуевой - «Счастье на штыках» (журнал «Октябрь», N11 за 1993 г.).Комментарии к опубликованным здесь материалам преследуют цель убедитьчитателя, что Советский Союз представлял собой агрессивноегосударство, руководство которогомечтало о завоевании мира. Идеологические предпочтения автора раскрываются в рассужденияхотносительно факта воссоединения с СССР Западной Украины и ЗападнойБелоруссии. «Зло всегдавозвращается бумерангом», - морализирует Бушуева, считая, что «сопротивление национал-патриотическихсил» в западных районах СССР представляло собой«плату» за «неправое дело», совершенное Советским Союзом в 1939 г. Расправу над жителями Хатыни, совершеннуюякобы выселенными жителями Украины, Т.С.Бушуевасчитает примером такого рода «сопротивления»."… есть еще одна трагедия, правду о которойговорить непросто", — фарисейски заявляет она по этому поводу, расценивая зверство в Хатыни как «ответ», своего рода возмездие за «зверства» Красной Армии в 1939
г. (45).Подборка материалов, представленная Т.С.Бушуевой настраницах журнала, эклектична и предназначена для иллюстрации выдвинутыхавтором предисловия положений; комментарий к текстам призван объяснить ннедогадливому читателю, о чем именнодолжен «свидетельствовать» тот или иной документ. Для нас интересно в данном случае то, что и здесь Т.С.Бушуева рассматривает агентурные сообщения иностранных разведок каксвидетельства, не нуждающиеся в какой-либо проверке. Так, полученное польскойразведкой донесение преподносится ею как отрывок из доклада А.А.Брусилова,будто бы прочитанного на заседании Совнаркома 10 марта 1921 г., где онвысказывает свои соображения относительно якобы планировавшегося большевиками«похода в Индию» (46).
Итак,подчеркнем еще раз, осталосьнедоказанным (более того, невысказано сколько-нибудь убедительныхдоводов), что И.В.Сталинпошел на заключение пакта не в результате срыва англо-франко-советскихпереговоров, а изначально сознательновыбрав этот вариант в расчете на территориальные приобретения и прочие выгоды. К сожалению, и сегодня историки не имеют достаточного количества источников, чтобыдостоверно судить о той или инойориентации руководства СССР весной — летом 1939 г. Не исключено, что советскимруководством рассматривались разные варианты в поисках выхода из международнойизоляции. Однако вполне уверенно можноутверждать, что односторонней ориентациина Германию, которую приписывают И.В.Сталину и В.М.Молотову сторонники ревизионистской концепции, усоветских руководителей не было.
Весьмаважным является выяснение вопроса, можноли рассматривать пакт как просчет, ошибку руководства СССР в свете дальнейших событий? Во-первых,сомнительно утверждение некоторых авторов о том, что Англия и Франция не были втот период враждебными Советскому Союзу государствами. В дипломатическойизоляции наша страна оказалась не после (и в результате) пакта, а год назад, когда осенью 1938 г. былоподписано Мюнхенское соглашение. Критики решения советского руководствауказывали на некие альтернативы, которые, как они выражались, «объективносуществовали» в той ситуации. Попробуем пойти по этому пути: допустим, Сталин не идет на сближение с Германией. Остановило бы это агрессию Гитлера противПольши? (47) Стоит задать этот, или любой подобный вопрос, как мы сходим ствердой почвы и переносимся в область предположений, которые не верифицируемы. Более правильной инаучно плодотворной является попыткареконструировать представления И.В.Сталина овнешнеполитической ситуации в тот период — известно, скажем, что И.В.Сталину докладывалось разведкой о решимости Гитлераразвязать войну (48), причем результатом этой войны стала бы аннексия нетолько Польши, но иПрибалтики. Таким образом, у И.В.Сталина были основания предполагать, что в любомслучае, подпишет он пакт или нет, Гитлер начнет войну. Реакция западных стран не имела значения — имея всевоенные возможности и без СССР воспрепятствовать победе Гитлера над Польшей,они ограничились лишь формальным объявлением войны, т.е. фактически повторилисвой мюнхенский маневр. Предполагатьможно было не ужесточение позиции западных держав в случае отсутствиясоветско-германского пакта, а, напротив, дальнейшее сближение их с Германией. Так что решение подписать пактможно считать вполне обоснованным. Соответствовало ли оно интересам нашейстраны? Сталин в беседе с Димитровымответил на этот вопрос - в большейстепени им соответствовало соглашение с Англией и Францией, но...
Историки,пытающиеся, как М.И.Семиряга, предложить некие«альтернативы» решению И.В.Сталина подписать пакт с Гитлером, в большинстве случаях игнорировали тообстоятельство, что для объяснения событий вопрос об объективном существовании альтернативявляется второстепенным (если не третьестепенным). Разговор об«альтернативах» представляет собой скорее повод для оценки событий сточки зрения настоящего. В частности,А.Н. и Л.А.Мерцаловы, пылко отрицая возможностьвыступления против СССР коалиции в составе Германии, Англии иФранции, пишут: "… Тезис онападении на СССР единого блока заимствован из сталинского же арсенала. Авторы тезиса игнорируют крайнее обострение межимпериалистическихпротиворечий. Новый «крестовыйпоход» против СССР был маловероятен. В.Я.Сиполси некоторые другие советские и германские авторы, к сожалению, не замечаютпротиворечия между их суждениями о заключении Советским правительством пакта 23августа, вызванном будто бы опасностьюнемедленного нападения Германии, и их же тезисом о том, что «Гитлер, не считал себя настолько сильным, чтобы напасть на СССР» (49). Критикуя В.Я.Сиполса, А.Н. и Л.А.Мерцаловыдемонстрируют непонимание того, что перед исследователями в данном случае находятся две проблемы, а не одна: одно дело, как представляласьситуация Сталину и какие он видел средства для ее решения; другое — какисторик, зная немецкие и английские документы, сегодня представляетсебе ситуацию с учетом этих данных. Сталин мог ошибаться,допустим, считая возможность нападения Германии уже в 1939 г. вполне реальной. Мерцаловыже, уличая И.В.Сталина во лжи, имеют в виду, в сущности, несоответствие сталинских утверждений 1939 г. знаниямисториков 90-х гг.
Отметим,что в рассуждениях М.И.Семиряги по поводу «альтернатив» содержится косвенное свидетельство понимания автором надуманного характера этой проблемы:предложив несколько вариантов поведения советского руководства в августе 1939 года (каждый из них, по его мнению, был лучше, нежели тот, который избрали Сталин и Молотов),М.И.Семиряга делает оговорку, что «рассчитывать на подобныеальтернативные решения можно было только в случае уверенности в том, чтоГермания при отсутствии договора с СССР не нападет на Польшу» (50). Эта оговорка, в сущности, полностьюобесценивает все предыдущие доводы. Характерно, что авторы, осуждавшие пакт и секретный протокол заотступление от норм «ленинской внешней политики», нарушение норм международного права ит.п., уходили от вопроса о соответствииэтого решения государственным интересам СССР (России). Обратим внимание наиспользуемую ими терминологию. Характеризуя советско-германский договор о ненападении как «сговор(сделку) двух диктаторов» (51) (это выражение используется, посуществу, в качестве термина),«зловещий альянс Сталин — Гитлер» (52), историки уже предлагают читателю определенное истолкование этого события: подразумевается, что «двадиктатора», осуществляя «сговор», руководствовались своимиличными амбициями, прихотями и т.п., но никак не интересами народов своихстран. Отметим отрицательную смысловую окрашенность слов«сговор», «диктатор», а также обязательное использование применительнок Германии и ее правительству прилагательных «фашистский», «нацистский». С помощью этих приемов у читателя последовательно формируется негативное отношение к пакту, а также к руководителям СССР, «посмевшим» сесть за столпереговоров с фашистами. Переключаятаким образом внимание на характер существовавшего в Германии политическогорежима, ревизионисты уходят от обсуждениявопроса о соответствии пакта интересам СССР. Постановка такого вопроса потребовала бы от пишущего самому ответить на него,определив, в чем именно состояли (и состоят) национальные интересы нашего государства. Был ли нанесен заключением советско-германского договора ущерб интересамСССР и какого рода был этот ущерб? Среди критиков этого шага советского руководства лишьнекоторые авторы — В.И.Дашичев, А.Н. и Л.А. Мерцаловы, В.К.Волков, В.А.Невежин, Т.Ю.Григорьянц — втой или иной степени затрагивали эти вопросы в своих работах.
В.И.Дашичев, в частности, считает, что сближение сГерманией не соответствовало интересам Советского Союза. Он пишет: «Образ мыслей и действий Сталина и других членов советскогоруководства, приведший к заключениюпакта с Германией, рельефно изобразил в своих воспоминанияхХрущев: »Эти события рассматривались нами так: начнется война, накоторую Запад направляет против нас Гитлера один на один. В связи с этимдоговором получалось, что войну начинаетГитлер. Это нам было выгодно с точки зрения и военной, и моральной. Такимидействиями он вызовет на войну против себя Францию иАнглию, выступив непосредственно противПольши. Мы же останемсянейтральными." В этом высказывании Хрущева В.И.Дашичев видит отражение «ввысшей степени аморальных и в корне неверных представлений о том, что былохорошо и плохо для интересов СССР и мира в Европе» (53).
Мы небудем здесь обсуждать, насколько данное высказывание Н.С.Хрущева отражает реальныепредставления советского руководства обинтересах нашей страны, — в данномслучае интерес представляет именно позиция историка. Итак, по мнению В.И.Дашичева, в словах Хрущева отразились «в корне неверные» представления об этих интересах — подчеркнем, не просто ошибочные, но неверные в принципе. Описанное Хрущевымразвитие событий — война между странами Запада (Германии против Англии иФранции) как альтернатива войны между Западом (в лице Германии) и СССР - на самом деле было «с военной и моральной точкизрения» Советскому Союзу невыгодно, считает Дашичев,однако И.В.Сталин и В.М.Молотовэтого не поняли. В чем же историкусматривает истинные интересы нашей страны? «Нам не нужны великодержавные амбиции», — заявляет он. Национальные интересы России «не должны иметь ничегообщего с великодержавными, гегемонистскимиустремлениями». Как величайшее благо Дашичевприветствует тот факт, что после 1991 г. «прервалась нить многовековогоразвития России, при котором в жертвуимперским интересам приносились демократия и свобода ее граждан»(54). Соответственно, что касается странЗапада, то В.И.Дашичевукажется естественным наличие у Англии и Франции «интересов» и«позиций» на Балканах и в Средиземноморье, в «восточной части Европейскогоконтинента» (55). Советскому Союзу в подобных интересах отказано. И.В.Сталин, по мнению Дашичева, пытался, начиная с 1939 г., проводитьимперскую политику, чего история ему«никогда не простит».
В.А.Невежин, решительно выступая против «попытоклюбыми путями оправдать внешнеполитическийкурс сталинского руководства», заявил свое несогласие с Н. Андреевой, чья статья в 1990 г. была опубликована«Военно-историческим журналом». «Дилетантская с научной точкизрения статья выдержана в просталинском духе, — пишетВ.А.Невежин. — Не без пафоса Нина Андрееваутверждала, что „Россия, социализм, существование самого человечествастоили любого договора, любых секретных договоренностей и протоколов к нему“. Эта мысль Нины Андреевой близка тезису фюрера третьего рейха, который полагал, что „интересыгосударства выше договоров“ (56). Довод В.А.Невежинарассчитан не на разум, а на эмоции читателя, не желающего, конечно же,оказаться единомышленником фюрера. Тем не менее, для понимания позиции историка существенным оказывается ярко выраженноенеприятие им той логики, которой руководствуется автор цитируемого письма. »Большинство ученых не находят оправдания сделке двухдиктаторов..."