Реферат: Джон Леннон и его время

Министерство образования и науки Российской Федерации

Сыктывкарский государственный университет

Юридический факультет

Реферат

Джон Леннон и его время

Преподаватель М.И. Бурлыкина

Студент группы 6120 Ю.О. Алибаев

Сыктывкар, 2010


Введение

Всему есть начало и конец: свет-тьма, жизнь-смерть, любовь-разлука. Это также стало неотьемлемой частью нашей жизни, как и утренний кофе. Но почему в нашем обществе были, остаются, и буду продолжать существовать пороки, у которых нет своего конца, пока существует человечество. Все попытки обьединить людей в целях создания идеального строя, приходили к своему тупику в самом начале, потому, что нельзя отобрать у человека свободу, »зажав» его в территориальные, моральные рамки. Даже если ты создашь государство, прочертив границы на земле, обьединив тем самым людей этим принципом, ты всегда будешь жить как на пороховой бочке, так как ничто так не нужно человеку как свобода, личная, пространственная, любая. Это только цель подчинять себе одному или нескольким волю и жизни миллионов других людей, живущих на этой же территории. Поэтому эти проблемы будут актуальны всегда, в каждом поколении, так же, как и существуют хорошие и плохие люди. Нам подменяют ценности жизни, меняя их на деньги, роскошь, религию и псевдо — патриотизм, сталкивая лбами нас друг с другом. Все эти идеи, конечно же, утопичны по большому счету. Но если каждый примет их к сердцу, и начнет мыслить в этом духе, то мы сможем изменить этот мир, через себя. Спасти планету от гибели.

Джон Уи́нстон О́но Ле́ннон является символом таких идей. Бывший участник культового ливерпульского коллектива, первый, кто почувствовал несостоятельность Beatles изменить что-нибудь в этом мире. «Мы мечтали что-то изменить в этом мире… но все осталось таким же. По-прежнему продают оружие Южной Африке, а чёрных убивают на улице. Люди по-прежнему живут в бедности, и по ним бегают крысы. Лишь толпы богатых бездельников расхаживают по Лондону в модных тряпках. Я больше не верю в миф о «Битлз»» Эту фразу Джон сказал в конце 60х годов, когда эпоха Beatles приходила к своему закату. Ведь когда ты не можешь изменить ситуацию сообща, так как всегда в коллективе будет самое слабое звено, ты можешь приступить к этому один, где есть только ты. Этот остро-социальный, и, даже, радикалый аспект общественной и политической жизни Джона Леннона проследует с ним по всему жизненном пути. Воспевая идеи антирасизма, пацифизма, феминизма, свободы, равенства и братства, социального равенства, не основанных на использовании сил других людей на свои нужды и блага. С таким арсеналом идей, деятельность и жизнь Джона Леннона не могла быть оценена хорошо всеми. Поэтому он сразу становится целью для разного рода «правых» сил в США, которые проводят антиленноновские акции в Бирмингеме 1966 года, в Мемфисе. Во вторую половину 60х годов наблюдается всплеск акций против музыки и философии как Джона Леннона в частности, так и «Beatles» в целом. Неугодное творчество коллектива попадало под ярую агрессию правых режимов и организаций, которые наглядно уничтожали пластинки, книги, или же запрещали на радиостанциях, а великий дракон ку-клукс-клана Южной Каролины устроил церемонию, во время которой прикрепил к огромному деревянному кресту диск «Beatles» и произвел его сожжение. Рост политического самосознания Леннона в конце 1960-х годов стал проявлением более широкого культурного феномена, на который не могли не обратить внимание рок-критики и публицисты-антивоенщики, стоило им только начать всерьез размышлять о взаимосвязи между контркультурой и антивоенным движением и исследовать политическое содержание рок-музыки и культурные измерения политической программы «новых левых». Поэтому каждая новая пластинка Джона Леннона никогда не становилась лишь очередной забавой любителей современной музыки. И всякий раз, когда он объявлял о своем новом политическом проекте, эта новость никогда не воспринималась лишь как очередной сюжет светской хроники. Любой поступок Леннона неизменно становился предметом горячих дискуссий. Его открытость новым идеям, его готовность к новым начинаниям, к риску, его небоязнь выглядеть чудаком — все это делало Леннона привлекательной личностью. Он выгодно отличался от прочих суперзвезд шоу-бизнеса, которые никогда не выходили за рамки созданных ими в прессе имиджей. Но Джон часто озадачивал своих поклонников, которые просто не знали, как им реагировать — то ли возмущаться, то ли гордиться его поступками. Он вызывал восторг и насмешки. Альтернативная пресса «андерграунда» и рок-журналы живо обсуждали все эти противоречия его натуры. Чтобы понять значение Леннона для Америки 70-х годов, необходимо проникнуться смыслом политических исканий американской молодежи того времени.


Детство и юность

9 октября 1940 года, шесть часов тридцать минут утра. В тот самый момент, когда Мими Смит удалось дозвониться до ливерпульского родильного дома, раздался вой сирен, предвещавший новый воздушный налет. Ее сестра Джулия Леннон была помещена в больницу прошлой ночью, и после тридцати часов мучений врачи решили сделать кесарево сечение. «Когда я узнала, что родился мальчик, – рассказывает Мими, – я сразу поехала туда, несмотря на воздушную тревогу. Всю дорогу бежала. Никто не смог бы меня остановить, даже Гитлер! Мальчик! Вы только представьте, первый мальчик в семье! Тот, кого мы все так ждали. Когда я добралась до больницы, я не могла оторвать от него глаз. Как же этот светловолосый малыш был красив! Это заметили медсестры. Три с половиной килограмма – как раз то, что надо, не маленький и не толстый. Как только я впервые увидела Джона, сразу поняла, что из него получится нечто необыкновенное». Вой сирен не смолкал. В палату вошла сестра в длинном халате и белой косынке, взяла ребенка из рук Джулии и для безопасности положила под кровать. Мими следовало спуститься в подвал или уйти из больницы. Все так же бегом она отправилась домой, чтобы поделиться новостью с родными. «Мама! Он великолепен!» – возбужденно закричала она. «Да уж, в его интересах быть лучше других», – проворчал Поп Стенли, старый морской волк, удостоившийся звания дедушки. Когда Джон появился на свет, Джулии Леннон было двадцать семь, но она продолжала вести себя, как взбалмошная девчонка, и считалась большой мастерицей крутить романы. Вскоре после рождения Джона Джулия и Фредди разошлись, но связь с сыном он не потерял. Джон не мог жить с мамой и её новым мужем. И это стало причиной его многочисленных побегов из дома, в результате последнего Мими не выдержала и позвонила Фредди. Обьяснив ситуацию, она потребовала, чтобы Фредди вернулся к сыну. Отец пообещал сыну вернуться, как только это будет возможно, и сдержал свое слово. Через две недели он позвонил в дверь к Мими. Вернувшись, Фредди пожертвовал лучшим шансом за всю свою карьеру. Мими устроила Джона в детский сад «Довдэйл» на Пенни‑Лейн. Она рассказала также, что купила ребенку одежду и выставила счет отцу. На следующее утро Фредди попросил сына показать ему новую одежду. Джон ответил, что ему ничего не покупали. Убежденный в том, что Мими заботит, как вытянуть из него побольше денег, Фредди предложил сыну поехать вместе на каникулы в Блэкпул. Джон был в восторге. Мими не могла ничего возразить, и Фредди увез сына с твердым намерением больше никогда к ней не возвращаться. В течение целых полутора месяцев, проведенных в Блэкпуле, Джон чувствовал себя в раю. Он наблюдал, как гуляющая публика шлепает по воде, повязав головы платками и засучив штанины. Он катался на осле, забирался на самый верх смотровой вышки, чтобы полюбоваться на закат солнца над пляжем Золотая миля. Оставшись наконец вдвоем с отцом, которого ему так недоставало, он разделял с ним все удовольствия, которые могут быть у маленького мальчика. Впервые в жизни Джон отведал вкус по‑настоящему мужского мира. Фредди поселился у старого флотского приятеля, который собирался эмигрировать в Новую Зеландию. А почему бы и им не присоединиться к нему? Эта идея пришлась по вкусу Фредди, который, как и многие другие представители послевоенного поколения, желал только одного – все начать с нуля. Джон хлопал в ладоши: он всегда мечтал о том, чтобы отправиться в плавание по морям вместе с отцом, на большом белом пароходе. Но мечте маленького Джона было суждено обернуться кошмаром. В Блэкпул вместе с Дайкинсом примчалась Джулия. лия. Она решила забрать сына. Фредди объяснил, что собирается эмигрировать в Новую Зеландию, и предложил Джулии поехать с ним. И они вновь начали скандалить. В конце концов Фредди рассудил, что надо предоставить право выбора Джону. «Когда он увидел мать, он обхватил меня и спросил, останется ли она вместе с нами. Он так хотел, чтобы мы были вместе! – вспоминал Фредди. – Я объяснил ему, что это невозможно и что ему надо выбрать: будет ли он продолжать жить со мной или уедет с ней. И он ответил: „С тобой“. Джулия переспросила, уверен ли он в этом. „Да“, – ответил Джон. Она была уже почти на улице, когда Джон бросился ей вдогонку. Тогда я видел и слышал его в последний раз, пока мне не сказали, что он стал Битлом». Маленький Джон выбрал маму, но снова очутился у тетки. Заполучив его, Джулия сразу отправила мальчика к Мими. Это последнее предательство убедило Джона, что мать не любит его, что его вообще никто не любит и что он никому не нужен. Фредди Леннон, который любил его, исчез окончательно. В отчаянии от потери единственной женщины, которую он продолжал любить в течение двадцати лет, он снова отправился в плавание. Если на этот раз причины исчезновения Фредди из жизни Джона ясны, то ясна и причина исчезновения Джулии: Поп Стенли был против того, чтобы Джон оставался с ней, пока она продолжала сожительствовать в незаконном браке. И тогда она обратилась за помощью к Мими. Мими согласилась, но при одном условии: Джулия должна отказаться от общения с Джоном. В противном случае ей не удастся воспитать его как следует. Конечно, молодая женщина могла попросить развода и узаконить свое положение. Но она знала, что эти усилия будут тщетны: Фредди на развод не согласится. Та, которую в течение многих лет все называли миссис Джон Дайкинс, в действительности до конца своих дней оставалась миссис Фредди Леннон. Полтора года Фредди скитался по морям, залечивая сердечные раны. Совершив путешествие в Новую Зеландию, он вернулся в Англию. Наступил декабрь 1949 года, до Рождества оставалась неделя. Фредди решил встретиться с Джулией. Но какой прием его ожидал? Находясь в Лондоне, Фредди заливал тоску выпивкой. Однажды, пошатываясь от выпитого, он проходил по Оксфорд‑стрит, когда внезапно заметил в одной из витрин великолепный манекен с золотисто‑каштановыми волосами, напомнивший ему Джулию. Без малейшего колебания он разбил стекло, подхватил менекен и пустился с ним в безумный танец. Фредди был арестован и предстал перед судом, который присудил ему штраф в размере 250 фунтов – это было значительно больше того, что честный рабочий мог заработать за год, – или полгода тюрьмы. Не имея возможности раздобыть такую сумму, он очутился в камере. Из тюрьмы Фредди написал Мими. Думая, что его сын живет с Джулией, он просил свояченицу помочь ему вернуть Джона. Мими коротко обрисовала ситуацию и обвинила его в том, что он опозорил семью. Она всегда презирала Фредди, а теперь увидела в нем еще и злую силу, способную разлучить ее с Джоном. И тогда она предупредила его: если он сделает попытку увидеться с.ребенком, она расскажет Джону, что его отец рецидивист. Фредди Леннон потерял последнюю надежду. Из тюрьмы он вышел конченым человеком. Тюремное заключение перечеркнуло для него всякую возможность вернуться в торговый флот, службе в котором он посвятил шестнадцать лет жизни, в том числе пять из них он отважно боролся с немецкими подводными лодками. Известие о смерти матери, дошедшее до него как раз в этот момент, окончательно сокрушило его. В возрасте тридцати двух лет он сгреб в морской рюкзак свои нехитрые пожитки и отправился бродяжничать, соглашаясь, чтобы выжить, на любую работу. Чаще всего он оказывался на кухне какой‑нибудь гостиницы за отдраиванием кастрюль. К тому времени, когда Джон переехал в свой новый дом у тети Мими, он получил уже столько душевных травм, что их хватило бы, чтобы покалечить самую стойкую душу. Ребенок, брошенный матерью, лишенный семьи, переходивший из рук в руки и в довершение ко всему поставленный перед необходимостью невозможного выбора между отцом и матерью, которой, как выяснилось, он оказался вовсе не нужен, Джон пытался похоронить в своем сердце прошлое. «Я быстро забыл отца, – расскажет он много позже, – как будто он умер. Но иногда я встречался с матерью, и любовь к ней никогда не покидала меня. Я часто думал о ней, будучи не в силах понять, почему она живет в пяти или десяти (на самом деле в трех. – А. Г.) милях от меня. Мими же всегда говорила мне, что она где‑то очень, очень далеко». И если Джулия приезжала время от времени к Мими, то вовсе не потому, что волновалась о сыне, а потому, что у нее возникали проблемы. «Однажды она появилась в доме с разбитым лицом, видимо, произошел какой‑то несчастный случай, – вспоминал Джон. – Я хорошо помню, что на ней было черное пальто. У меня не было сил смотреть на нее, и я вышел в сад. Я продолжал любить ее, но это меня не касалось. Быть может, это была обыкновенная трусость. Но я хотел заставить замолчать все свои чувства, все эмоции». Вероятнее всего, в тот раз она получила хорошую взбучку, поскольку, когда Дайкинс напивался, он становился буйным. Сестра вместо утешения осыпала ее градом упреков, и Джулия стрелой вылетела на улицу. Старшая кузина Джона Лейла Харви была в тот день дома. Она вспоминает, как смутилась, когда Мими в присутствии Джона обрушилась на Джулию со словами: «Ты недостойна быть матерью этого ребенка!»И вот вместо того чтобы родить собственного ребенка, Мими неофициально усыновила Джона. Женщина, которая взялась за воспитание Джона, являла собой полную противоположность его матери. Наверное, именно этим можно объяснить двойственность натуры, которая была присуща Леннону на протяжении всей жизни. Джулия была веселой и ребячливой, она любила смеяться, петь и подолгу играла с Джоном. Мими всегда сохраняла дистанцию и была холодна, она заботилась о благе племянника, но была нетерпима к любым «глупостям». Джулия была исключительно ветреной особой, и дело доходило до того, что она приводила в дом любовников, вызывая тем самым ревность сына – последствия такого поведения матери мучили Джона на протяжении всей жизни. Мими и Джордж были спокойной пожилой семейной парой, никогда не выражавшей открыто взаимных симпатий, и у Джона даже создалось впечатление, что тетка больше привязана к своим персидским котам, чем к мужу. Трудно себе представить более несовместимую атмосферу, царившую в обоих домах. Если у Джулии в доме все вечно было вверх дном и царил полный беспорядок, то Мими поддерживала в Мендипсе такую чистоту и такой порядок, какие бывают только в больнице. Кроме того, она была убеждена, что покой и дисциплина пойдут на благо племяннику. Благодаря тете Мими, детство Джона проходило, как долгое выздоровление в больнице для сирот, в которой он оставался единственным пациентом. Воспитание Джона основывалось на двух принципах: он должен был находиться под постоянным присмотром и набираться культуры, которая позволила бы ему подняться вверх по социальной лестнице. Таким образом, ему разрешалось встречаться только с теми детьми, которых тщательно выбирала сама Мими; впрочем, она предпочитала видеть его играющим в одиночестве у себя в комнате или в хижине, оборудованной для него между ветвей дерева в саду за домом. Он мог читать, писать или рисовать, но должен был избегать буйных игр. Стараясь свести на нет пристрастия, характерные для тех, кто происходил с рабочих окраин. Мими запрещала ему ходить в кино (помимо классических фильмов Уолта Диснея, на которые его отпускали два раза в год – на Пасху и на Рождество, – он все же смог посмотреть вместе с дядей Джорджем несколько вестернов). Она наложила запрет на телевизор и комиксы, записала его в библиотеку и стала учить разговаривать так, как это делали «шикарные люди». Она хотела, чтобы он пошел учиться и стал первым мальчиком в семье, получившим профессиональное образование. Во всех своих педагогических начинаниях Мими пользовалась поддержкой мужа. Несмотря на то, что отец Джорджа Смита содержал молочную ферму, в этой семье было несколько учителей, включая и эксцентричного братца Джорджа, который числился в штате Ливерпульского института. Джон, который воспитывался как респектабельный буржуа, после ряда неприятных инцидентов обнаружил, что в действительности к этому миру не принадлежит. И тогда он восстал – не против класса, отторгшего его, и даже не против буржуазии, а вообще против любых форм общественной жизни, даже самых маргинальных. Всю свою жизнь Джон Леннон считал себя изгоем. Смиты поддерживали отношения лишь с сестрами Мими и их детьми. Старина Поп Стенли большую часть жизни провел в море, переложив ответственность за содержание большого семейства на плечи своей супруги Полли, красивой и уравновешенной женщины, которая с радостью позволила собственной матери узурпировать переданные ей бразды правления. Бабушка Мэри Элизабет, очень сильная женщина, говорила только по‑валлийски и держала весь дом в ежовых рукавицах. Мэри Элизабет заключала в себе невидимые зачатки будущего характера Джона Леннона (несмотря на то, что умерла за восемь лет до его рождения), поскольку оказала сильнейшее влияние на пятерых внучек, причем больше всего именно на ту из них, которая и воспитывала Джона. Власть бабушки Мэри Элизабет была прежде всего связана с ее глубокой набожностью. Вера дала ей ясное понимание того, что есть добро, а что – зло. Будучи прихожанкой валлийской методической церкви, она установила в доме дочери необычайно строгие правила. Чтобы не нарушать воскресный покой, дети, например, не имели права даже раскрыть газету, не говоря уж о том, чтобы просто поиграть. «Священный ужас!» – вспоминала много позже Анна, рассказывая о бабушке. Полвека спустя, когда Марии Хеа говорила о строгости Джона по отношению к Шону и его приятелям, она употребила почти те же выражения: «Джон был способен кому угодно внушить священный ужас перед Господом!» И это не было преувеличением: страх Божий стал частью наследства маленького Джона. Семья Стенли была до такой степени отмечена матриархатом, что, вспоминая о ней, Леннон говорил: «Моя семья? Пять женщин… пять сильных, умных и красивых женщин, одна из которых была моей матерью». А его двоюродная сестра Лейла Харви так начинала свою историю: «Жили‑были пять сестер, которые составляли одну семью». Все они по очереди брали на себя роль матери. Летом вторая по старшинству сестра, Элизабет, принимала всех племянников дома в Эдинбурге или на ферме в Хайлендзе. На Рождество и Пасху все собирались у Мими в Аллертоне или у Хэрриет, недалеко от Вултона. «Значение имели только женщины и дети, – объясняет Лейла. – Мужчины считались частью обстановки». Сам Леннон говорил еще резче: «Мужчины просто не существовали. Я постоянно находился среди женщин и постоянно слышал, как женщины рассуждают о мужчинах и о жизни. Они всегда были в курсе того, что происходит. Мужчины ничего и никогда не знали!» Если мужчины «ничего не знали», то только потому, что их не пускали в свой круг. «Никто из них не мог и слова сказать, – вспоминает Лейла. – Им приходилось мириться с теми решениями, которые принимали женщины». Нужно ли добавлять, что все эти господа были птицами невысокого полета, покорными неудачниками, которые довольствовались отведенной им ролью? Сводная сестра Джона Джулия резюмировала семейную сагу с немалой долей юмора: «Я бы сказала, что все они были настоящими амазонками! Каждая из них пожертвовала своей левой (sic.) грудью!» Двойственность в характере Джона проявилась уже с самого детства. Наполовину «монах», наполовину «ученая блоха», по его собственному выражению, он постоянно переходил от созерцательного спокойствия к агрессивному возбуждению. Получив воспитание затворника в Мендипсе, где он был вынужден отгораживаться от мира и концентрироваться на интеллектуальной деятельности, Джон рано понял, сколь высокую цену приходится платить, если хочешь найти защиту от внешнего мира: это цена одиночества. «Я видел одиночество!» – воскликнет он много позже, вспоминая об этих годах своей жизни. А вскоре, когда одиночество и лишенное эмоций существование начали порождать галлюцинации, ему стали являться странные видения. Иногда он усаживался перед зеркалом и, замерев, проводил не менее часа, глядя самому себе прямо в глаза и постепенно погружаясь в какое‑то подобие транса. «Я видел, как начинало меняться мое лицо, – спустя годы рассказал Джон биографу „Битлз“ Хантеру Дэвису, – как глаза становились все больше, а комната исчезала!» Умение проходить сквозь зеркало открыло перед мальчиком волшебный мир видений и фантазий, который впоследствии он будет стараться исследовать еще глубже при помощи наркотиков. Эти видения наполняли его одновременно тревогой и гордостью. «Кто же я такой, сумасшедший или гений?» – уже тогда спрашивал он себя. Но прочитав книгу о жизни Винсента Ван Гога, он уяснил для себя одну мысль, которая успокоила его – возможность существования «сумасшедшего гения». «Ты еще об этом пожалеешь, – упрекал он свою тетку, когда она выбрасывала в помойное ведро его рисунки и стихи. – Ты уничтожаешь труд гения». По правде говоря, из того, что сохранилось после генеральных уборок Мими, нельзя сделать вывод о каком‑либо таланте Джона. Привычка считать себя центром мироздания, безусловно, помогла Леннону стать суперзвездой, но больше всего своим успехом он обязан удивительному дару красноречия. И этим он был обязан своей тетке. «Я всегда считала, что необходимо высказывать то, что у тебя на сердце», – объясняла Мими, чей строгий, высокомерный и нравоучительный тон можно уловить в речах Леннона, особенно в период после его ухода из «Битлз», когда он стал изображать из себя пророка. Тем не менее, когда маленькому Джону надо было переходить от разговорного языка к письменному, начинались серьезные проблемы. Представьте себе изумление учителей, когда они поняли, что блестящий ребенок, который обожал читать и использовал богатейший словарный запас, не мог правильно произнести по буквам самые простые слова. Он переставлял местами буквы, писал вместо нужного слова другое, схожее по звучанию. И только через много лет Леннон узнал, что причина этих детских ошибок (равно как и неспособность к правильному спеллингу, которой он страдал на протяжении всей жизни) заключалась в дислексии, довольно часто встречающемся неврологическом недуге. Этот недостаток, пожалуй, пошел Леннону на пользу, позволив не просто использовать при сочинении песен инверсию, но и с ее помощью видоизменять целые мелодические фразы, которые он «одалживал» направо и налево. Помимо дислексии, Джон страдал близорукостью и астигматизмом. Несмотря на то, что в детстве эти легко устранимые недостатки не создавали для него более серьезных проблем, чем разбитые время от времени очки, маниакальная сосредоточенность на них Джона превратила проблему с глазами в идею‑фикс, оказавшую глубокое разрушительное влияние на всю его будущую жизнь. То, что у мальчика плохое зрение, обнаружилось только в одиннадцать лет. Несмотря на это, после прохождения курса лечения первобытным криком он утверждал, что стал неважно видеть именно в тот период, когда расстались его родители. «Я все перенес на глаза, чтобы не видеть, что происходит». В действительности, все Ленноны отличались плохим зрением, как и длинным носом. Трудности Джона начались тогда, когда он отказался «обезобразить» себя очками. А без них он плохо видел. Мир представлялся ему мутным и расплывчатым. В кино он просил приятелей объяснять, что происходит на экране. Чтобы не заблудиться на улице, ему приходилось переходить от одного указателя к другому. Как‑то раз, катаясь на велосипеде, он на полном ходу врезался в стоявший автомобиль и избежал серьезных травм только благодаря тому, что перелетел через машину, совершив настоящий акробатический прыжок. Но самое главное заключалось в том, что слепота, на которую Джон обрек себя сам, имела серьезнейшие последствия для его умственного и чувственного развития. Чувство неловкости, которое испытывал Джон при общении с окружающими, подталкивало его к стремлению контролировать ситуацию, изображая «ученую блоху». Но такая тактика приводила к еще большей изоляции, образовывая между ним и остальным миром подобие оркестровой ямы, через которую актер обращается к зрительному залу. Чтобы найти контакт с ровесниками, он попытался навести страх на всю округу, но подобное поведение стоило ему отчисления из детского сада. Когда позднее, в августе 1946 года, Мими записала Джона в начальную школу, во избежание неприятностей она поставила условие, что будет ежедневно провожать племянника до школы и встречать после занятий. Однако Джон так категорически возражал, что тетка была вынуждена отступить. В школе Джон быстро снискал себе самую дурную репутацию. «Мы все немного побаивались его, – вспоминает одна из одноклассниц Джона. – Наши матери постоянно косились на него, как бы говоря нам: «Держись подальше от этого мальчишки!» Джон был жестоким не только на словах; он набрасывался на любого, кто вызывал его раздражение. Психологические травмы, которые он получил в раннем возрасте по причине разрыва родительских отношений: предательство матери, повлияли как нельзя сильным образом на его поведение в школьную пору. Проявление агрессия ко всем, кто вызывал у него раздражение, или же задевал словом, стало нормой поведения юного Джона, из-за чего из школы постоянно звонили с жалобами. Одновременно с тем, когда Джону не хотелось учиться, у него проявляется рвение к рок-н-роллу. Во многом на это новое увлечение будущего битла повлиял тот факт, что в середине 1950-х годов, после выхода песни Билла Хейли «Rock around the Clock», в Ливерпуле началось увлечение рок-н-роллом. Песня Лонни Донегана «Rock Island Line» дала жизнь скиффлу, который быстро завоевал популярность среди английской молодёжи. Скиффл был примечателен тем, что для его исполнения не требовалось обширных познаний в музыке и умения хорошо играть на каком-либо инструменте. Благодаря этому, в 1950-е в Англии появилось множество молодёжных скиффл-групп. Рок-н-ролл окончательно завоевал популярность после появления в США Элвиса Пресли. Новое увлечение не прошло мимо Леннона, и в 1956 году он вместе со своими школьными друзьями основал группу «Quarry Men», названную в честь школы, в которой все они учились. Сам Леннон играл в «Quarry Men» на гитаре. Кроме него, в группе участвовало пять человек: ещё один тоже играл на гитаре, двое на ударных, один человек на банджо и один, лучший друг Джона Пит Шоттон, — на стиральной доске. 6 июля 1957 Леннон познакомился с Полом Маккартни и принял его в «Quarry Men». Вскоре Маккартни привёл в группу своего друга Джорджа Харрисона. После того, как Леннон провалил выпускные экзамены в школе, ему удалось (не без помощи директора школы) поступить в Ливерпульский художественный колледж. Там он подружился со Стюартом Сатклиффом, которого тоже привлёк в «Quarry Men», и встретил свою будущую жену Синтию Пауэлл. В 1958 году (15 июля) умерла мать Джона. Когда она переходила дорогу, её сбил на машине офицер полиции. Смерть Джулии стала для Леннона тяжелейшим потрясением. Позже он посвятил ей несколько песен — «Julia», «Mother» и «My mummy’s dead». Смерть матери сильно повлияла на него в будущем. Так как Леннон был очень сильно привязан к Джулии, он почти во всех женщинах искал свою мать. Группа «Quarry Men» перестала существовать в 1959 году, когда появилось название The Beatles.

Ранние Beatles

В 1960 году Beatles впервые отправились за границу — в немецкий Гамбург, где выступали в клубах Репербана, центра ночной жизни города. В Гамбурге Леннон впервые попробовал наркотики — группе приходилось выступать перед зрителями всю ночь напролёт, и битлы принимали таблетки, чтобы выдержать этот марафон. В Германию Beatles в период между 1960 и 1963 гг. приезжали несколько раз. За эти годы они сумели добиться локальной популярности в Ливерпуле и Гамбурге. В Гамбурге остался жить Стюарт (Стю) Сатклифф, самый близкий человек для Леннона в эти годы. Сатклифф нашёл себе в Германии жену, фотографа Астрид Кирхер. 10 апреля 1962 Стю умер от кровоизлияния в мозг. В конце 1961 года менеджером Beatles стал Брайан Эпстайн. Он полностью изменил их имидж — группа сменила кожаные куртки на аккуратные костюмы со знаменитыми пиджаками без лацканов, музыканты перестали курить и сквернословить на сцене. Леннон позже признавался, что смена образа не очень пришлась ему по душе. Тем не менее, новый имидж поспособствовал быстрому росту популярности Beatles. 23 августа 1962 — брак с Синтией Пауэл. 8 апреля 1963 у Джона и Синтии Леннонов родился сын Джулиан (Джон Чарльз Джулиан Леннон). Он был назван так в честь Джулии, матери Джона. Тем временем, Beatles стремительно завоёвывали популярность. Если весной 1963 они были хорошо известны только в Ливерпуле, то в октябре того же года о них знала вся страна, а в 1964 к ливерпульской группе пришла мировая слава. Леннон взял на себя роль лидера — он объявлял номера на концертах и всегда первым выходил на сцену, хотя на самом деле нельзя было сказать, что тот или иной член Beatles важнее для группы, чем остальные. В 1964 году Леннон впервые проявил себя не только как музыкант. 23 марта вышла книга его прозы и поэзии, озаглавленная «Его собственным почерком» (англ. „In His Own Write“), а 24 июня 1965 появилась и вторая. Оригинальное название второй книги — «Spaniard in works» — это игра слов, непереводимая на русский язык. В России эта книга переведена под названием «Испалец в колесе». Кроме того, Леннон пробовал себя как актёр. Не считая фильмов, созданных Beatles, он однажды снялся в кино: это был фильм «Как я выиграл войну» (англ.»How I Won the War"). Фильм не имел успеха ни у зрителей, ни у критиков.

Поиски себя

Участие Леннона в митинге в защиту Джона Синклера отметило высшую точку личной, политической и творческой трансформации певца, которая началась значительно раньше. Он сделал первый шаг в сторону политического радикализма еще в 1966 году, когда во время гастролей «Битлз» по США не внял увещеваниям менеджера группы Брайена Эпстайна и публично осудил войну во Вьетнаме. С тех пор, пытаясь соединить рок-музыку и политику, он прошел несколько жизненных этапов.

«Рок против революции". В 1968 году Джон считал, что путь к освобождению лежит через психоделию и медитацию, а не через политический радикализм, что подлинное освобождение происходит в сознании личности, а не в сфере политики. Он выразил эту идею в рок-н-ролле — в песне, начинавшейся словами: «Вы говорите, что хотите революцию...»

«Авангардист в борьбе за мир». Леннон познакомился с художницей-авангардисткой Йоко Оно в 1966 году, когда зашёл на её выставку в художественной галерее «Индика». Их совместная жизнь началась в 1968, когда Леннон развелся со своей первой женой Синтией. Вскоре они с Йоко стали неразлучны. Как говорил Леннон тогда, они — не Джон и Йоко, а одна душа в двух телах, Джон-и-Йоко. 20 марта 1969 года в Гибралтаре был зарегистрирован брак Джона Леннона и Йоко Оно. После женитьбы Леннон сменил своё второе имя Уинстон на Оно, и теперь его звали Джон Оно Леннон. Свой медовый месяц пара провела в континентальной Европе — Париже, Амстердаме и Вене, после чего посетила Монреаль. Песня Леннона об этой женитьбе, «The Ballad of John and Yoko», вышла в 1969 году. Соединив свою судьбу с Йоко Оно в 1968 году, Джон понял: для того, чтобы изменить самого себя, прежде ты должен попытаться изменить мир. Осознав это, он увлекся идеологией политического радикализма 60-х годов и начал борьбу за личное и политическое освобождение. В 1969 году во время «постельной забастовки» в одном из отелей Амстердама, против войны во Вьетнаме, Джон и Йоко развернули необычную кампанию в нью-йоркской прессе. Они организовали своего рода поп-шоу, пытаясь донести до общественности свои радикально-политические идеи через средства массовой информации и используя прессу истэблишмента для подрыва системы изнутри.

«Лирический/политический художник». Склоняясь к левому крылу политического спектра, Джон в 1970 году попытался в творчестве выразить социальные корни своих личных драм и душевных переживаний, создать музыку, которая обнажила бы горькую и мучительную правду о нем как о «герое рабочего класса».

«Поэт-песенник „новых левых“». В 1971-1972 годах, переехав в Нью-Йорк и активно включившись в борьбу против войны, расизма, сексизма, Джон стал писать, как он называл их, «песни-передовицы», с помощью которых стремился заразить слушателей своими идеями. Он сочинял песни о конкретных событиях, от чего тогда уже отказались даже Боб Дилан и Фил Окс. Альбом, который Джон тогда записал — «Однажды в Нью-Йорке», — подвергся уничтожающей критике в прессе и разочаровал его фанатов. Дело о депортации и уход от радикализма. Администрация Никсона предприняла попытку депортировать Леннона за его политический активизм. В длившихся три года судейских баталиях он растратил творческую энергию, отказался от политического радикализма, а его отношения с Йоко Оно зашли в тупик. Поверженный политический активист, увядающий художник, стареющий идол — таким предстает Леннон в этот период.

Отец семейства — феминист. И все же Джон не смирился с завершением наиболее активного и плодотворного периода своей жизни. Он переломил себя, вернувшись к Йоко и увлекшись феминизмом — идеологическим течением, возникшим в 60-е годы и расцветшим в 70-е. В альбоме «Двойная фантазия» Джон вновь соединил рок-музыку и политику, выступив на сей раз в роли феминиста — мужа и образцового отца.

Те, кто находит удовольствие смаковать всякие грязные подробности личной жизни Леннона, сталкиваются с одной проблемой: Джон с бесстрашием исповедовался в своих недостатках и пороках. Он публично признавался в том, что употребляет героин, ЛСД, пьет, испытывает зависть и отчаяние. Но он также публично заявлял, что мечтает о мире и любви. И все же героем и кумиром он стал не из-за этих мечтаний, а благодаря мучительным усилиям обнаружить и искоренить в себе ярость, печаль и страдания. Рост политического самосознания Леннона в конце 1960-х годов стал проявлением более широкого культурного феномена, на который не могли не обратить внимание рок-критики и публицисты-антивоенщики, стоило им только начать всерьез размышлять о взаимосвязи между контркультурой и антивоенным движением и исследовать политическое содержание рок-музыки и культурные измерения политической программы «новых левых». Поэтому каждая новая пластинка Джона Леннона никогда не становилась лишь очередной забавой любителей современной музыки. И всякий раз, когда он объявлял о своем новом политическом проекте, эта новость никогда не воспринималась лишь как очередной сюжет светской хроники. Любой поступок Леннона неизменно становился предметом горячих дискуссий. Его открытость новым идеям, его готовность к новым начинаниям, к риску, его небоязнь выглядеть чудаком — все это делало Леннона привлекательной личностью. Он выгодно отличался от прочих суперзвезд шоу-бизнеса, которые никогда не выходили за рамки созданных ими в прессе имиджей. Но Джон часто озадачивал своих поклонников, которые просто не знали, как им реагировать — то ли возмущаться, то ли гордиться его поступками. Он вызывал восторг и насмешки. Альтернативная пресса «андерграунда» и рок-журналы живо обсуждали все эти противоречия его натуры. Чтобы понять значение Леннона для Америки 70-х годов, необходимо проникнуться смыслом политических исканий американской молодежи того времени.

Джон, конечно, был не единственным рок-музыкантом, привлекшим к себе столь пристальное внимание, и он отдавал себе в этом отчет. Активисты контркультуры и антивоенного движения постоянно сравнивали его с двумя другими — Бобом Диланом и Миком Джеггером. Джон вынужден был жить как бы с постоянной оглядкой на них. Иногда он старался превзойти того и другого, следуя в их русле, иногда бросал им творческий вызов, резко меняя характер своей музыки. Но и они отвечали ему тем же. Траектории путей трех соперников редко сближались. Чтобы глубже понять Леннона, надо также осмыслить достижения и поражения Дилана и Джаггера. Важнейшими событиями жизни Леннона, которые вызвали нездоровый интерес публики и благодаря которым он стал знаменитостью — а одновременно и объектом насмешек, — были его эксперименты с ЛСД, а затем общение с Махариши Махеш Йоги. В случае с Джоном, который нередко испытывал приступы одиночества и отчаяния, употребление ЛСД можно было объяснить либо его безрассудством, либо, напротив, мужеством. Когда он начал употреблять «кислоту» и тем самым приобщился к элите контркультуры, он загорелся идеей сочинять музыку, основываясь на впечатлениях от наркотических «поездок». Что это возможно, доказал Боб Дилан в «Мистере тамбуринщике», где ему удалось передать кайф курильщика марихуаны. Джон попытался сделать то же самое, принимая ЛСД. Джон начал принимать «кислоту» осенью 1966 года и «завязал» в августе 1967 года. Тогда же он познакомился с Махариши, но уже в апреле следующего года разочаровался в нем. Период же его наиболее интенсивной политической деятельности длился впятеро дольше — начиная с «постельной забастовки» в марте 1969 года и кончая его последним появлением на антивоенном митинге в мае 1972 года. Эти выкладки, впрочем, не учитывают тот факт, что отход Леннона от политической активности был вынужденным: он оказался втянутым в судебный процесс о депортации, начатый против него администрацией Никсона. Трехгодичные баталии Джона с американскими властями носили чисто политический характер. Защищаясь, Джон вышел далеко за рамки обсуждения технических деталей правовых вопросов, попытавшись уличить администрацию Никсона в превышении власти. В целом же политические и социальные проблемы неизменно занимали центральное место в творчестве Леннона-музыканта и определяли его самооценки на каждом этапе жизни — так было и в пору его стихийного подросткового бунта против буржуазной респектабельности, и потом, когда он отождествлял себя в музыке с угнетенным классом, и когда его стали волновать проблемы личного освобождения, и когда его увлекли политические и общественные коллизии. Леннон не раз менял свои убеждения, но никогда не отказывался ставить перед собой вопросы. По мере того как укреплялось намерение Джона соединить рок и политику, его захватывали все новые и новые идеи, которые, суммируя, он назвал попыткой «стать настоящим»: как выдержать бремя удела рок-звезды, как соединить борьбу за личное и политическое освобождение, как создать искусство радикальное и одновременно популярное, как противостоять политическим преследованиям, как менять свои идеологические пристрастия и как после длительного перерыва найти в себе силы вновь вернуться в музыку. Чтобы понять Джона Леннона, нужно прежде всего понять его стремление «стать настоящим»..


«Популярнее Иисуса»: «горячий» 1966

Когда летом 1966 года «Битлз» приехали в Мемфис, они узнали, что в день их концерта в городе состоится демонстрация местных христиан, организованная сотней священников-фундаменталистов. Все дело было в Джоне. Незадолго до того он заявил, что «Битлз» «более популярны, чем Иисус». В марте 1966 года Леннон в интервью лондонской газете Evening Standard обронил неосторожную фразу, во многом повлиявшую как на будущее Beatles в целом, так и для Джона Леннона в частности, сказав следующее: «Христианство уйдет. Оно исчезнет и усохнет. Не нужно спорить; я прав и будущее это докажет. Сейчас мы более популярны, чем Иисус; я не знаю, что исчезнет раньше — рок-н-ролл или христианство. Иисус был ничего, но его последователи тупы и заурядны. И именно их извращение губит христианство во мне». Англичане со свойственным им спокойствием сочли, что так оно и есть. Но в богобоязненных Соединенных Штатах религиозные правые обвинили Леннона в «богохульстве» и ринулись на него, точно стая волков, — на потеху прессе. Лидер мемфисских священников преподобный Джимми Строуд издал суровую прокламацию, где уверял сограждан, что христианская демонстрация даст молодежи Юга возможность убедиться: Иисус куда популярнее «Битлз». Пока Джон не упомянул об Иисусе, «Битлз» считались пай-мальчиками рок-музыки и не шли ни в какое сравнение с ужасными и сексуально-агрессивными «Роллинг стоунз». Взрослые называли «Битлз» веселыми и безобидными. Ребят из Ливерпуля любил Эд Сэлливен. Но американские священники-ортодоксы восприняли их в совершенно ином свете. «Что же такого сказали или сделали „Битлз“, если их репутация настолько повысилась в глазах тех, кто спит и видит революцию? — вопрошал Дэвид Нобел, автор антибитловских статей, регулярно появлявшихся в печати с 1965 года. — Главная ценность „Битлз“ для «левых» заключается в том, что они способствуют отвращению молодежи от веры в Бога». Нобел тщательно проштудировал все произведения Джона и обнаружил в них неопровержимые доказательства того, что его выпад против Иисуса явился лишь одним из проявлений куда более опасного комплекса неслыханных идей. В книге Леннона «Испанец за работой» он нашел фразу: «Отец, Носок и Майкл Моуст». (Майкл Моуст был продюсером группы «Херманз хермитс».) Эта фраза, по разумению Нобела, в существенной степени способствовала подрыву веры молодых людей в Бога и его единородного Сына. Городской совет Мемфиса поддержал своих духовных пастырей. Официальный документ муниципалитета гласил: «Мемфис отказывается принимать „Битлз“». Мемфис, где Элвис записал свои первые пластинки, пробудившие Джона Леннона от его мальчишеских грез; Мемфис, которому посвящен классический рок-н-ролл Чака Берри, исполнявшийся «Битлз» еще в самом начале их карьеры; Мемфис, где Джерри Ли Льюис пел о том, как «все вокруг ходит ходуном»; Мемфис, столица черной музыки, где летом 1966 года Карла Томас записала рок-хит «Позволь мне быть хорошей», а Сэм и Дейв – свой забойный шлягер «Гляди-ка, вот и я!». Как же Мемфис мог не принимать «Битлз»? На следующий день после того, как отцы города издали сие постановление, менеджер «Битлз» Брайен Эпстайн уже выработал стратегию поведения: извиниться за все. Он разослал во все газеты телеграммы, где заверял «жителей Мемфиса и всего Среднего Юга, что „Битлз“ ни словами, ни поступками, ни иным каким-либо образом не будут оскорблять или высмеивать религиозную веру во время своих гастрольных концертов… Кроме того, Джон Леннон глубоко и искренне сожалеет о том оскорблении, которое он, возможно, нанес общественности». За неделю до начала концертов в местной печати разгорелась жаркая полемика. Среди прочих писем и заявлений было напечатано обращение нескольких священников, осуждавших готовящуюся фундаменталистами акцию «антибитловского» протеста. А ректор местной епископальной церкви Святой Троицы писал: «Мне нет дела до „Битлз“. Я на их концерт идти не собираюсь. Я не уверен, что производимый ими на сцене шум и грохот можно отнести к тому, что мы привыкли называть музыкой. Однако истинность заявления Джона Леннона едва ли подлежит сомнению...» Некий методистский пастор процитировал заявление Джона на пресс-конференции в Чикаго и признал, что в нем точно характеризовались мемфисские преследователи «Битлз»: «Иисус был праведник, а его ученики на поверку оказались слишком земными и недостойными своего учителя. Они-то и извратили нашу веру». В одной мемфисской газете было также помещено письмо студента Луизианского университета, который писал, что «отцы города должны наконец раз и навсегда отказаться от своего представления, будто любой, кто появляется в Мемфисе без креста на шее, совершает великий грех. Неужели ваша религия настолько беспомощна, что четыре рок-музыканта способны потрясти ее основы?» По мере приближения даты прибытия «Битлз» в Мемфис их команда все больше нервничала. Когда они покидали Лондон, фанаты, собравшиеся в аэропорту, кричали: «Джон, пожалуйста, не уезжай — они убьют тебя!» И Джон боялся, что так оно и случится. Впоследствии он вспоминал: «Я не хотел ехать на эти гастроли. Я был уверен, что меня там пристрелят. Они ведь там вообще все слишком серьезно воспринимают. Сначала тебе пустят пулю в лоб, а потом спохватятся, что напрасно, поскольку дело не стоило выеденного яйца. Словом, не хотелось мне ехать. Но Брайен и Пол меня уговорили. Только я здорово «перетрухал». И не он один. По словам ассистента „Битлз“ Питера Брауна, Пол Маккартни не исключал, что и его могут застрелить во время выступления. Когда „Битлз“ сошли с борта самолета в мемфисском аэропорту, Пол иронически заметил: „Мы забыли повесить мишени себе на грудь“. Опасаясь, что среди публики может оказаться снайпер, устроители концерта попросили местную полицию усилить наблюдение за зрителями, чтобы никто не пронес огнестрельное оружие в зал. Последующие рассказы о том, что произошло во время концерта „Битлз“ и на демонстрации протеста мемфисских христиан, весьма разноречивы. Как написано в одной из летописей „Битлз“, в то самое время как ливерпульские ребята готовились к выходу на сцену, на улице перед концертным залом ку-клукс-клан „проводил восьмитысячную антибитловскую демонстрацию“. В действительности же число участников „клановской“ акции вряд ли насчитывало больше восьми человек, но уж никак не восемь тысяч! Правда, это были самые настоящие ку-клукс-клановцы в белом облачении. Такое никогда не случалось с Миком Джеггером, хотя он и старался эпатировать публику. Так что в каком-то смысле Джону можно было позавидовать: он оказался единственным белым рок-музыкантом, который спровоцировал ку-клукс-клановский демарш. В самый разгар их выступления раздался звук, похожий на выстрел. По лицу „битлов“ промелькнула тень ужаса. Как потом признавался Джон, „мы посмотрели друг на друга: каждый подумал, что кого-то из нас подстрелили. Это было ужасно. Не представляю, как я еще там на ногах устоял“. Переглянувшись и увидев, что все целы и невредимы, они продолжали играть как ни в чем не бывало. Потом выяснилось, что в зрительном зале взорвалась обыкновенная хлопушка. Итак, двенадцать тысяч зрителей присутствовали на концерте „Битлз“, а восемь тысяч прошли через весь город в колоннах демонстрации протеста, причем половину ее участников составляли люди в возрасте. И они не производили впечатления мощной силы в битве за умы и сердца молодежи Среднего Юга. Так что преподобный Строуд косвенным образом все же подтвердил правоту Джона: Христос уступал в популярности „Битлз“ даже в Мемфисе! Впрочем, Строуд издал новую прокламацию, где уверял, будто „эта демонстрация неопровержимо доказала всему миру, что христианств неизбывно“. По крайней мере в этом пункте Джон Леннон был посрамлен… С самого начала истории рок-н-ролла церковники-ортодоксы и белые расисты выступали против новой музыки. В 1956 году „Нью-Йорк таймс“ сообщила, что в Новом Орлеане белые христиане пытались запретить рок с его „негритянским стилем“ под предлогом того, что он оказывает дурное влияние на белых подростков. В Алабаме „Совет белых граждан“, возникший для борьбы с движением черных за гражданские права, тоже выступил против рок-н-ролла, назвав его „средством низведения белого человека до уровня негра“. Как утверждали „белые граждане“ Алабамы, рок-музыка была „составной частью заговора с целью подорвать моральные устои молодого поколения нации“. В том же 1956 году члены „Совета белых граждан“ во время концерта Ната Кинга Коула в Бирмингеме напали на певца и избили его. Десять лет спустя высказывание Джона Леннона об Иисусе побудило те же общественные силы вновь заявить о себе. Мемфис оказался не единственным городом, где прошли выступления протеста против Леннона. Первые антиленноновские демонстрации состоялись в Бирмингеме, городе, который в 1966году стал символом грубейшего нарушения гражданских прав черных. Тремя годами ранее бирмингемская полиция напала на участников марша в защиту гражданских прав и в течение последующей недели арестовала более двух с половиной тысяч его участников. Тогда же, в 1963 году, в негритянской церкви города взорвалась бомба, и в результате взрыва погибли четыре девочки. И вот теперь, в конце июля 1966 года, за две недели до начала четвертых гастролей „Битлз“ в США, пресса опять вспомнила о Бирмингеме: здесь местный диск-жокей Томми Чарлз собрал митинг, участники которого бросали пластинки „Битлз“ в пасть огромного лесопильного агрегата, где они превращались в пластмассовую труху… В течение последующих нескольких дней тридцать радиостанций страны объявили о бойкоте музыки „Битлз“. В основном это были радиостанции южных штатов, но к кампании бойкота быстро присоединились также станции Бостона и Нью-Йорка. В том числе и „Даблъю-эм-битл-эс“, которая одной из первых в Соединенных Штатах начала насаждать „битломанию“. Все газеты опубликовали фотографии коротко стриженных юнцов, веселящихся вокруг костров, где горели пластинки „Великолепной четверки“. А в одной из передач вечерних теленовостей показали, как девочка-школьница радостно раздирает в клочки книжку Леннона „В своем праве“ и бросает ее останки в костер. Великий дракон ку-клукс-клана Южной Каролины устроил церемонию, во время которой прикрепил к огромному деревянному кресту диск „Битлз“ и произвел его сожжение. Мало кто обратил внимание на двусмысленный образ этого аутодафе: „Битлз“ распяты на кресте. Но самое поразительное событие произошло в городке Лонг-вью штата Техас. В пятницу 13 августа там состоялось ритуальное сожжение „битловских“ пластинок. Инициаторами этой акции были руководители местной радиостанции. На следующий день в её передатчик ударила молния, и станция надолго замолчала. Лидеры антибитловской кампании, впрочем, не сделали должных выводов. Прошедшие в Америке демонстрации получили международную поддержку у правых режимов: во франкистской Испании и в Южной Африке музыка „Битлз“ была запрещена. В ЮАР запрет отменили только в 1970 году после распада ансамбля, но песни Джона Леннона оставались в черных списках и впоследствии. На первой пресс-конференции „Битлз“, которую они провели 12 августа в Чикаго, журналистов в основном волновал скандал вокруг Леннона, позволившего себе столь вызывающий отзыв об Иисусе Христе. В июле Мартин Лютер Кинг организовал в этом городе сорокатысячную демонстрацию протеста против расовой дискриминации. То была его первая попытка борьбы с институциализированным расизмом на Севере. За неделю до приезда „Битлз“ в Чикаго четырехтысячная толпа белых, возглавляемая членами Американской нацистской партии и ку-клукс-клана, напала на семитысячную демонстрацию черных и жестоко избила многих ее участников, включая самого Кинга. После побоища тот заявил: „Я участвовал во многих демонстрациях на Юге, но никогда не был свидетелем подобной жестокости и ненависти“. Для прессы, однако, главным событием 12 августа оказались не расовые волнения, а извинения Джона, адресованные американским христианам. „Если бы я сказал, что телевидение популярнее Иисуса, на это не обратили бы внимания… Но что сказано, то сказано, и я признаю, что был не прав или неправильно понят, и теперь давайте об этом забудем“, — сказал он. Репортеров этот ответ не удовлетворил. Леннону задали следующий вопрос: „Готовы ли вы принести извинения?“ Джон начал опять: „Я не против Бога, не против Христа, не против религии. Я же не утверждаю, что мы лучше или важнее. Я и сам верю в Бога, но не как в некое существо, не в старика на небесах. Я верю: то, что люди называют Богом, находится внутри нас. Я верю: всё, что говорили Иисус, Магомет, Будда и все прочие, — это все верно. Просто их слова не всегда правильно переводили. Я же не имел в виду, что “Битлз» лучше Бога или Иисуса. Я упомянул о «Битлз», потому что мне просто легче говорить именно о «Битлз»". Репортеры продолжали наступать: «Вы сожалеете о том, что сказали по поводу Христа?» — «Я не говорил того, что мне приписывают… Я сожалею, что сказал так, — правда. Я не думал, что это будет воспринято как грубое антирелигиозное заявление… Я прошу прошения, если уж вам именно это так хочется услышать. Я до сих пор не понимаю, что же я такого сказал. Я пытаюсь вам все объяснить, и если вам уж так хочется и вас это успокоит, то ладно — я прошу прошения...» Извиняться перед репортерами и отвечать на их вопросы, касающиеся его религиозных убеждений, было для Джона унизительным. Он вел себя словно прилежный мальчик, который не желает никого обидеть. Но Джон вовсе не хотел, чтобы его «извинения» расценили именно в таком плане. Не отвечая искренне на все вопросы, он пытался сохранить чувство собственного достоинства. Он вспомнил о прочитанном когда-то «Пасхальном заговоре» Питера Шёнфилда, где утверждалось, что «ученики Иисуса извратили смысл его поучений из корыстных соображений». Эта книга, доказывал Джон, убедила его, что апостолы были, как он выразился, отвечая на вопрос газеты «Ивнинг стандард», «обычными толстокожими обывателями». Когда его спросили, верит ли он в Христа, он ответил, что верит в Иисуса, но скорее как в человека, нежели в Спасителя. Впрочем, его сравнение Иисуса с Буддой и Магометом прозвучало весьма вызывающе для христиан-фундаменталистов. Джон мог бы вообще отказаться от гастролей. В деньгах он не нуждался. Но что его задело, так это публичное сожжение пластинок «Битлз». Почему такое безобидное увлечение молодежи, как интерес к современной музыке, вызвало столь ожесточенный конфликт в обществе? По его словам, он понял, что должен сделать все возможное, чтобы погасить этот конфликт. В конце чикагской пресс-конференции Джон заговорил о «неприятностях, которые начинаются, стоит тебе хоть раз быть искренним». «Всегда ведь надеешься, что если ты с кем-то откровенен, то и тебя не станут ловить на слове, а тоже будут играть в открытую и все будет хорошо, но тут выясняется, что все играют в свои игры, и ты частенько оказываешься в дураках или стоишь голым перед сворой злых собак». Этот выразительный символ предвосхищает программную тему творчества Джона после распада «Битлз», фотографии голых Джона и Йоко на конвертах альбомов «Двое невинных» и «Пластик Оно бэнд» символизировали его стремление всегда и во всем говорить о себе голую правду. То, что эта тема появляется у него уже в 1966 году, доказывает, что он не позаимствовал ее у Йоко, как многие потом думали. Однако его отношения с ней, конечно, способствовали тому, что идея самообнажения стала центральным мотивом его творчества. Хотя все внимание общественности тем летом было приковано к скандалу вокруг Джона, столь нелицеприятно отозвавшегося о Христе, «Битлз» оказались в эпицентре еще одного политического конфликта, который для Джона имел куда более серьезное значение. Речь идет о войне во Вьетнаме. За два месяца до мемфисских событий американские диск-жокеи получили новый альбом «Битлз» "«Вчера»… и сегодня". На конверте были изображены «битлы» среди окровавленных кусков мяса и обезглавленных кукол. Журнал «Тайм» писал, что этот конверт «обнаруживает полное отсутствие вкуса». Перепуганные боссы студии «Кэпитол рекордз» сделали заявление для печати с публичными извинениями за, как они выразились, «попытку поп-сатиры». Отвечая на вопросы репортеров, Джон говорил, что изображение кровавой бойни на конверте их диска «имеет прямое отношение к Вьетнаму». Он не шутил, а говорил вполне серьезно: «Битлз», возможно, и не предполагали, что конверт их нового альбома будет ассоциироваться с бойней, устроенной Соединенными Штатами во Вьетнаме, но, уж коли обложка вызвала у кого-то негодование, Джон решил подлить масла в огонь. Это его заявление впервые показало, что Вьетнам для него являлся болезненной темой: эта война тревожила его мысли. Во время турне «Битлз» по США в 1966 году администрация Джонсона приняла решение об эскалации военных действий. В июне Соединенные Штаты начали бомбить Ханой и объявили о плане систематических массированных бомбардировок всей территории Северного Вьетнама. В стране стало нарастать антивоенное движение. В 1965 году ассоциация «Студенты за демократическое общество» организовала первый марш антивоенного протеста на Вашингтон. В марше участвовало двадцать пять тысяч человек. Вскоре после этого студенты Беркли устроили тридцатишестичасовую сидячую антивоенную забастовку, в которой приняли участие двенадцать тысяч человек. В 1966 году антивоенное движение докатилось и до университетов, никогда прежде не слывших центрами политического активизма. Когда весной 1966 года Джонсон приехал в Принстон, чтобы там изложить свою программу эскалации вьетнамской войны, его встретила мощная демонстрация протеста. Джон внимательно следил за новостями. Воздух, казалось, был напоен запахом войны. Когда «Битлз» проводили пресс-конференцию в Нью-Йорке, первый же репортер попросил их высказать свое отношение к войне во Вьетнаме. Они отвечали в унисон: «Мы против войны. Война — это ужасно». Это было смело и рискованно — Брайен Эпстайн всегда просил их воздерживаться от подобных демаршей. А Джон заявил о своей поддержке студентов — участников антивоенного движения. Причем он знал, что, согласно опросам общественного мнения, в то время лишь 10% населения Соединенных Штатов одобряли действия студентов. Тогда это был беспрецедентный случай: рок-группа имела свою политическую позицию. Такое себе могли в то время позволить разве что Боб Дилан и Фил Окс… В 1966 году контраст с их прежними нью-йоркскими пресс-конференциями был разительным. Никаких игривых шуточек, никаких веселых улыбочек. «Великолепная четверка» выглядела, по словам «Нью-Йорк таймс», «усталой и бледной». Они втягивались в разгоравшийся в Америке политический конфликт. 24 августа 1966 года, в день, когда «Битлз» во второй раз должны были выступать с концертом на стадионе «Шей», американская печать сообщила, что комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности предложила ввести уголовное наказание за «публичную критику вьетнамской войны». В частности, комиссия занялась выяснением подробностей о разработанном Джерри Рубином «плане Беркли» — кампании по сбору медикаментов для отправки в Северный Вьетнам. В тот же день Стокли Кармайкл объявил о новой политической стратегии студенческого координационного комитета ненасильственных действий «Черная власть»: «Мы должны создавать наши собственные институты власти — финансовые союзы, кооперативы, политические партии — и сами творить свою историю!» Кармайкл призвал белых активистов комитета покинуть его и внедриться в другие общественные организации для борьбы с расизмом. В тот же день газеты сообщили, что «красногвардейцы культурной революции» Мао провели первую крупную манифестацию в Пекине. Антивоенное движение, «Черная власть» и маоизм — каждому из этих трех идеолого-политических течений суждено было занять важное место в жизни и творчестве Джона. Сначала в песне «Революция» (1968) он обвинил радикалов в том, что они носят значки с изображением Мао, а потом, в 1971 году, сам появился в Нью-Йорке с портретиком Мао в петлице и вместе с Джерри Рубином и представителями «Черной власти» принял участие в радикальном митинге «новых левых»… Как и предполагал Джон, пресса тотчас раструбила, что «Битлз» присоединились к антивоенному движению. Хотя публика жадно набрасывалась на любые сообщения о «Битлз», Брайену Эпстайну, строго говоря, не следовало особенно беспокоиться. Антивоенное заявление «Битлз» было опубликовано только в нью-йоркских газетах, но даже там их словам не придали большого значения. «Дейли ньюс» посвятила «Битлз» шесть полос и лишь одну строчку их осуждению войны. Журналы «Тайм» и «Ньюсуик» напечатали большие статьи, в которых подробно остановились на скандале вокруг Джона и его замечании об Иисусе, но ни словом не обмолвились о высказываниях музыкантов против войны. Джона изображали как наглого и самовлюбленного выскочку, которого разгневанные граждане поставили-таки на место. «Леннон получил прощение», — язвил «Ньюсуик», пропустив самое главное событие в его биографии: музыкант вышел из роли простецкого ливерпульского паренька и стал политическим радикалом. Много позже Джон приучил журналистов внимательнее относиться к его политическим заявлениям. Выступление «Битлз» против войны в 1966 году не удивило левую прессу, где о них уже не раз писали — например, в журнале «Синг-аут», который пропагандировал идеи движения за гражданские права среди фолк-музыкантов. Логично было ожидать от «Синг-аут» критики «Битлз», по крайней мере такой участи подвергалась любая группа из «десятки лучших». Но в статье о «Битлз», появившейся еще в январском номере «Синг-аут» за 1964 год, ливерпульский квартет хвалили за радикальное содержание их музыки. «Их наслаждение жизнью — это мощный протест, это альтернатива обществу поджигателей войны, это удар по бюрократическим правительствам...» Американские коммунисты пошли еще дальше, объявив «Битлз» составной частью международного левого движения. Одна из самых серьезных оценок творчества «Битлз» в прессе «новых левых» принадлежала Терри Иглтону. Тогда еще студент Оксфордского университета, впоследствии он стал ведущим литературным критиком-марксистом. В 1964 году «Битлз» показались ему значительным явлением, потому что «в большей степени, чем остальные поп-группы, они стерли классовые границы в молодежной культуре, сблизив студенчество и рабочих, и сплотили их вместе в протесте против безответственного мира родителей»… Серьезные статьи Иглтона о «Битлз» резко выделялись на фоне переполнявших страницы печати легковесных отзывов о ливерпульской четверке. В газетах, например, часто писали, что длинные волосы делают их женственными, в чем неизменно находили повод для потехи. Диск-жокеи называли их «ребятами, у которых чубы свисают на глаза». Телевизионные комики надевали парики с прическами «под битлов» и этим вызывали смех публики. Подшучивал над ними и Эд Сэлливен. А преподобный Билли Грэм говорил репортерам: «Надеюсь, когда они повзрослеют, они подстригутся». Даже президент Линдон Джонсон пытался острить на их счет. На встрече с британским премьер-министром он заметил: «Вам не кажется, что ребятам не мешает постричься?» Раньше «Битлз» реагировали на все эти укусы с юмором. «Как вы называете свою прическу?» — «Артур». — «Вы считаете себя участниками движения социального протеста против предшествующего поколения?» — «Это грязная ложь и клевета». Джон обычно отвечал более грубо — особенно когда собеседник интересовался, как их отличать друг от друга. Как-то на приеме в посольстве в Вашингтоне британский посол поприветствовал его: «Привет, Джон!» Он ответил: «Я не Джон, я Чарли. А Джон — вон там» — и указал на Джорджа Харрисона… Во время гастролей «Битлз» по Америке летом 1966 года Джон начал впервые отвечать на вопросы серьезно и искренне. Сначала он сказал все, что думал о войне во Вьетнаме. Позднее он с гордостью вспоминал о своем решении говорить всегда только правду. Он назвал это «довольно-таки радикальным поступком — особенно для Великолепной четверки… Я постепенно проникался ощущением, что в мире происходит что-то очень важное, и мне стало вдруг стыдно, что я все время несу какую-то чушь. И я решил — хватит! Потому что больше не мог играть в эти игры». И уж коли Джон решил говорить все, что у него на уме, отступать было нельзя. Вся глубина пережитого им тем летом душевного кризиса стала понятна осенью 1966 года, когда он дал пространное интервью журналу «Лук». Его размышления о классовых взаимоотношениях в обществе, о политике, о молодежной культуре почти полностью совпадают с мыслями, которые он четырьмя годами позже высказал в знаменитом интервью «Леннон вспоминает». Начиная с 1966 года Леннон стал высказывать идеи, которые и в 1970 году еще могли кому-то показаться необычными и даже шокирующими: он настойчиво утверждал, что контркультура не принесла реальных социальных перемен, выказывал острую враждебность к высшим слоям британского общества, испытывал смешанное чувство негодования и стыда оттого, что «Битлз» изжили присущий их раннему творчеству дух протеста, и, наконец, признавался в своей твердой решимости отныне быть предельно искренним в публичных высказываниях. Американские гастроли 1966 года стали для Джона первым шагом в сторону политического радикализма. Но каковы были последствия данного «шага»: драматичными, наполненными лютой ненавистью к человеку, пытающемуся честно высказать своё мнение.

1971-1980 годы

Радикальное движение «Новые левые», существующее в США, заметно стала «сдавать» в своей активности к началу 80х годов. Эта бесконечная борьба с системой вымотала многих радикалов.В политическом контексте 1971 года тем не менее вышедшая новая песня Джона, «Вообрази себе», из альбома «Imagine» 1971 года, ставшей самой популярной и часто исполняемой его послебитловской композицией, многим радикалам показалась гимном потерпевшим поражение «новым левым». К осени того же года движение уже полностью себя исчерпало и почти распалось… Невзирая на мощнейшие в американской истории выступления антивоенного протеста и яростные массовые акции гражданского неповиновения, Никсон крепко держался в седле и, судя по всему, готовился без труда выиграть очередные президентские выборы. В ту суровую зиму 1971-1972 годов радикалы, сидя по домам возле своих стереосистем и покуривая травку, наверное, слушали «Вообрази себе» и размышляли о том, сколь немногого они добились. Песня напоминала им о высоких целях, которые придавали смысл их борьбе — безуспешной, как это было уже очевидно. И «Вообрази себе» стала песней, которая могла бы помочь возродить эту борьбу в будущем. Конечно, песня была утопичной, а утопическое мироощущение являлось краеугольным камнем философии «новых левых», расходившейся с традиционным социалистическим земным идеалом хлеба с маслом. «Вообрази себе», как и «Герой рабочего класса» из альбома «Пластик Оно бэнд», выразила позицию «нового левого» движения, которую пропагандировал Герберт Маркузе: потенциальные возможности рабочего класса подрываются репрессивной культурой, поэтому возврат к утопическому воображению — важнейшее условие трансформации общества.Первая песня на оборотной стороне альбома «Imagine» 1971 года — «Скажи мне правду». Это ошарашивающе яростный словесный поток в духе «джойсовских» каламбуров, собранных в «Ежедневном вое». Политиков, повинных в продолжающейся вьетнамской войне, Джон именовал «коротковолосыми желтопузыми детишками шалунишки-хреновчика». Даже Дилану, виртуозу рок-н-ролльной ядовитой сатиры, не удавалось создать ничего подобного. Композиция выдержана в стиле тяжелого рока с необычной сменой аккордов и замечательным гитарным соло Джорджа Харрисона. В следующем десятилетии только одна вещь в музыкальном и политическом отношении сможет сравниться с ней — «Ты ничего не добьешься» Стиви Уандера. «Скажи мне правду» вкупе с «Вообрази себе» подводила итог политической эволюции Джона за два предыдущих года: гнев, обращенный на события настоящего, контрастировал с надеждой на будущее, мощная энергия контрастировала с мягким лиризмом, глубина мысли и горечь контрастировали с безыскусной красотой. Эта песня стала подлинной удачей Джона. «Вообрази себе» стал первым альбомом Джона послебитловской поры, занявшим первое место в хит-параде, и — наиболее удачным. «Пластик Оно бэнд» в английском хит-параде занял восьмое место. «Вообрази себе» три недели возглавлял список хитов, а весной 1973 года, шестнадцать месяцев спустя после выхода, все еще фигурировал в «тридцатке лучших». В Соединенных Штатах наблюдалась такая же картина. «Пластик Оно бэнд» четыре недели оставался в «десятке лучших». «Вообрази себе» – двенадцать недель, причем фанаты тут же вспомнили о предыдущей пластинке: «Пластик Оно бэнд» еще на пять недель вернулась в списки популярности. Ни один альбом Джона вплоть до «Двойной фантазии» не имел такого успеха. Все эти факты означали, что Джон выполнил свою задачу. Он развил личные и политические темы альбома «Пластик Оно бэнд» и создал музыку, которую хотела слушать массовая аудитория. По словам Дэна Рихтера, личного секретаря Джона и Йоко, «Джон успешно использовал свой талант и прошел по тонкому канату, связывающему поп и высокое искусство. Он добился того, чегораньше ему не удавалось. Так был достигнут и пройден важный рубеж». Критики из лагеря «новых левых» могли согласиться с такой оценкой. Роберт Кристгау, впрочем, сделал несколько критических выпадов. «Джону постоянно надо напоминать самому себе о своем поп-музыкальном происхождении, чтобы как-то обуздать классовое чувство и бремя эдипова комплекса». В целом же, по его мнению, альбом представлял собой «вдохновляющий пример для всех нас — тех, кто всю жизнь пытался соединить рок и политику. В лучших песнях этот альбом богаче и интереснее, чем „Пластик Оно бэнд“». Синдикат прессы андерграунда вынес безапелляционное суждение: «Джон Леннон по-настоящему повзрослел. Он теперь стал поэтом, пророком, радикалом и мужчиной». Благодаря своим связям с редакцией газеты «Ред моул» Джон впервые узнал, что такое классическая борьба индустриальных рабочих за свои права. В августе 1971 года восемь тысяч рабочих судостроительной верфи «Аппер Клайдсайд шипбилдерс» в Шотландии отказались покинуть рабочие места после того, как правительство объявило о локауте «старых» предприятий. Рабочие заняли территорию верфи и цехов, бросив дерзкий вызов властям. Левые — как «старые», так и «новые» — возглавили общенациональную кампанию солидарности с бастующими. «Ред моул» посвятил этой стачке целый номер. На обложке спецвыпуска газеты был изображен старый плакат – мерзкий толстяк буржуй стоит нос к носу с восставшим рабочим. На протяжении XX века судостроительные верфи всегда оставались центром политического радикализма, здесь проходил передний край борьбы шотландского рабочего класса. «Занятие цехов фактически является акцией рабочего контроля на предприятиях, — утверждали редакторы „Ред моул“. – Не прекращение работы в цехах приведет от требований не допускать их закрытия к требованию их национализации под контролем рабочих».Джон заявил о своей безоговорочной поддержке рабочих «Клайдсайда». По сообщению газеты «Таймс», Джон и Йоко послали тысячу фунтов в фонд борьбы профсоюза судостроителей и – большой букет роз… Но сотрудничество Джона с английскими левыми оказалось недолгим. «Он внезапно собрался и уехал в Нью-Йорк, — вспоминал Тарик Али, давнишний знакомый Джона, возглавлявший британское «Движение солидарности с Вьетнамом» (VSC). — Мы с ним разговаривали за две недели до этого — и он ни словом не обмолвился об отъезде. А потом я ему позвонил, и он мне вдруг говорит: «Мы уезжаем в Нью-Йорк. С меня хватит!» После этого, Джон больше не вернется на родину.Джон и Йоко уезжали в Соединенные Штаты, чтобы разыскать там семилетнюю дочку Йоко — Кьоко. Отец девочки Тони Кокс забрал ее вопреки решению суда о разводе. В течение всего 1970 года он иногда звонил Йоко с просьбой оплатить его счета. Она посылала ему деньги, и он позволял ей некоторое время проводить с дочерью. А в середине 1971 года он вдруг вообще исчез. Джон и Йоко наняли частных детективов, следивших за перемещениями Кокса по континентам. Они выяснили, что Кьоко находится под присмотром учеников Махариши в детском лагере на острове Майорка, в то время как сам Кокс занимался медитацией со своим гуру. В июле Джон и Йоко отправились в суд Вирджинских островов, где Йоко в 1969 году получила развод, и подали иск о передаче Кьоко под опеку матери. Кокс, понимая, что это дело он проиграет, тотчас подал апелляцию в суд Хьюстона (Техас). Поскольку дело должно было решаться в американском суде, а Кокс с дочерью находились в Техасе, Джон и Йоко решили отправиться в Соединенные Штаты. Итак, Джон покинул Англию по личным причинам, но, сделав этот шаг, он покидал людей и отказывался от многих проектов, которым себя посвятил. Впрочем, его обязательства не были слишком жесткими, хотя для него самого они, безусловно, имели очень важное значение. Ведь он вошел в настоящую серьезную политическую борьбу. Если бы Джон остался тогда в Англии, а не уехал в Нью-Йорк к Джерри Рубину и Эбби Хоффману, то, как считает Робин Блэкберн, его вклад в политический радикализм оказался бы куда значительнее, да и ему самому его деятельность могла принести больше радости. Ведь „новое левое“ движение в Соединенных Штатах вступило уже в период кризиса и распада. А в Англии в начале 70-х годов радикальное движение продолжало развиваться и шириться, включившись в борьбу рабочего класса…Останься Джон в Англии, он смог бы найти единомышленников, которые, как и он, стремились соединить рок и политический радикализм. Осязаемый политический подтекст присутствовал в панк-роке, особенно в творчестве группы „Клэш“ или в песне „Боже, храни королеву“ группы „Секс пистолз“, выпущенной в 1977 году к серебряному юбилею царствования королевы Елизаветы II. Многие из этих музыкантов в конце 70-х объединились для участия в кампании „Рок против расизма“. Так что Джон мог найти для себя на родине более эффективные формы политической борьбы, которые принесли бы ему больше удовлетворения, чем исполнение песни про Анджелу Дэвис для американских телезрителей. За время общения с английскими „новыми левыми“ Джон выпустил альбом „Вообрази себе“ и песню „Власть — народу!“. Результатом же его переезда в США стал очень слабый альбом „Однажды в Нью-Йорке“. Его творчество пошло на спад не тогда, когда он покинул „Битлз“ и начал сочинять политическую музыку, как утверждали многие его оппоненты, но когда он расстался с британской политической жизнью и окунулся в американскую политику. Ему нравилось жить в Нью-Йорке, но как политически ангажированный художник он добился наивысших творческих достижений в Лондоне. Но мог ли Джон развиваться как политически ангажированный музыкант в Британии, могла ли его творческая жизнь на родине принести ему удовлетворение? В конце 70-х годов британская политическая жизнь была для него, пожалуй, чересчур „правильной“. На протяжении всего десятилетия страну раздирали традиционные битвы между трудом и капиталом. Да и жизненные стили разных социальных слоев в Англии оставались в строгих рамках традиции. Границы между классами оставались довольно жесткими. Быть в Англии мультимиллионером-социалистом, не говоря уж о том, чтобы быть социалистом — политическим активистом, являлось делом очень непростым. А для Джона эти противоречия могли оказаться и вовсе невыносимыми. Нью-Йорк же, по контрасту, предлагал ему оказаться в открытом обществе, где существовал мощный анклав богемы, в котором он, поп-звезда из пролетариев, мог прекрасно ужиться. „Все считают “Битлз» детьми Британии", — говорил Джон. И он покинул свое общество, изгнанный им, испытывая тягу к открытости Америки. В Америке он получил возможность развиваться как художник и как личность. В Америке ему суждено было стать жертвой преследований со стороны администрации Никсона. В Америке ему суждено было погибнуть.

В начале 1973 года власти США выдали Йоко Оно официальное разрешение на проживание в стране, а Леннону, напротив, предписали в двухмесячный срок покинуть Соединенные Штаты. Вскоре после этого супруги расстались больше чем на год. Джон сбежал к секретарше Йоко Мэй Пэнг. Разлука с женой и творческий упадок снова привели к психологическому кризису. До лета 1974 Леннон практически бездействовал, и к началу записи нового альбома в августе у него была готова только одна песня. В октябре 1974 новый альбом вышел под названием «Walls And Bridges». Через год был выпущен «Rock’n’Roll», альбом песен, которые Beatles пели ещё до прихода славы. 9 октября 1975, в тридцать пятый день рождения Леннона, у него родился сын, названный Шоном. После этого Леннон заявил о том, что завершает музыкальную карьеру и следующие 5 лет посвятил сыну. За все эти годы он только один раз появился на публике — когда ему наконец было дано официальное разрешение на проживание в США. Это произошло в 1975 году, также 9 октября. Также он был приглашён на частный приём президента США Джимми Картера вместе с Йоко. Следующий альбом Леннона увидел свет только в 1980 году. Он назывался «Double Fantasy» и получил хорошие отзывы критиков. Этому диску суждено было стать последним в творчестве Джона Леннона, жизнь которого оборвалась спустя несколько недель после выхода пластинки. Йоко Оно выступила как соавтор альбома.Когда я это сочинил, — говорил Джон, — я представлял себе людей своего поколения, поколения 60-х, которым сейчас за тридцать, около сорока — как мне, у кого есть семья, дети, которые уже через многое прошли в жизни. Я пою для них..." Итак, Джон по-прежнему ощущал ответственность перед своей аудиторией, что и делало его подлинным лидером. Он по-прежнему оставался верным своим слушателям и стремился воспользоваться своим музыкальным талантом, своей славой, чтобы говорить правду о событиях современной истории. «Двойная фантазия» стала столь же мощным выражением этой приверженности, что и «Дайте миру шанс» двенадцать лет назад. Ни Мик Джеггер, ни Боб Дилан не сумели сохранить верность своим идеалам, благодаря которым они стали героями 60-х годов. После Алтамонта ( когда на бесплатном концерте «Ролинг Стоунз» белые ребята убили чернокожего) Джеггер вовсе уклонился от ответственности, предпочтя удел просто выжившего — музыканта, которому хотя бы иногда удавалось сочинять талантливые песни. Что же до Боба Дилана, то после 1964 года он то и дело «предавал» своих поклонников, пытаясь избежать какой-либо ответственности. В больших интервью 1980 года, которые Джон давал, рекламируя «Двойную фантазию», у него часто спрашивали, как он оценивает собственную общественную активность в 70-е годы. Он отвечал по-разному. Еще в 1970 году в интервью «Леннон вспоминает» он говорил: «Я возлагаю большие надежды на свое творчество, и в то же время меня часто посещает отчаяние при мысли, что все мои сочинения — просто говно». Десять лет спустя он лелеял те же самые надежды и испытывал те же опасения. Журнал «Ньюсуик» опубликовал первое за пять лет интервью с Джоном, где тот признавался, что «все это просто говно». «Этот мой радикализм был фальшивкой… Какого черта я боролся с американским правительством — только из-за того, что Джерри Рубин не всегда получал то, к чему стремился, — приличную чистенькую работу?» (Рубин в то время получил должность в одном из банков на Уолл-стрит, чем вызвал бурный восторг реакционеров.) А Джон словно забыл, ради чего он боролся: не ради Джерри Рубина, а чтобы приблизить конец войны во Вьетнаме, за гражданские права женщин. Джон, наверное, думал: «Я запродался — но вот Джерри запродался еще дороже», однако это было слабое утешение. Что бы там Джон ни воображал, это заявление не делало ему чести, было плохой прелюдией его возвращения в рок.А в это время Джон и Йоко в Нью-Йорке дали очередное интервью-рекламу «Двойной фантазии». Джону задали вопрос о песне «Власть — народу!». Теперь, преисполненный новых надежд, он говорил о том, как на протяжении десятилетия сумел сохранить старые идеалы и приверженность радикализму: «Оглядываясь назад, я думаю, что, если бы мне пришлось сегодня говорить то же самое, я бы сказал, что у народа есть власть. Не власть оружия – у народа достаточно власти, чтобы создать то общество, какое он хочет». Он подтвердил приверженность феминизму: «Сегодня я больше феминист, чем тогда, когда пел „Женщина – что черномазый...“. Я был тогда феминист рассудком, а теперь я феминист в душе… Я пытался жить по заповедям, которые проповедовал. По-моему, нам пора отказаться от идеи мужского превосходства. Смотрите, к чему мы пришли за тысячи и тысячи лет! Мы что же, так и будем продолжать дубасить друг друга до смерти? Неужели мне надо обязательно мериться с вами силой мускулов, чтобы между нами установились нормальные отношения? Неужели мне обязательно надо тащить ее в койку только потому, что она — женщина? Неужели нельзя строить наши отношения каким-то иным образом? Не хочу я жить и притворяться, что я Джеймс Дин или Марлон Брандо!» Это было его последнее интервью. Через шесть часов Джон Леннон был убит...


Смерть

леннон beatles певец политический

8 декабря 1980 года Джон Леннон был убит гражданином США Марком Чэпменом. В день смерти Леннон дал своё последнее интервью американским журналистам, а в 22 часа 50 минут, когда Джон и Йоко входили под арку своего дома, возвратившись из студии звукозаписи Hit Factory, Чепмен, ранее в этот же день взявший у Леннона автограф на обложку нового альбома «Double Fantasy», сделал пять выстрелов ему в спину, из которых четыре достигли цели. Полицейской машиной, вызванной привратником «Дакоты», Леннон буквально за несколько минут был доставлен в госпиталь Рузвельта. Но попытки врачей спасти Леннона были тщетны — из-за большой потери крови он скончался, официальное время смерти 23 часа 15 минут. Он был кремирован в Нью-Йорке, прах Леннона был передан Йоко Оно. Марк Чепмен отбывает пожизненное заключение в Нью-Йоркской тюрьме за своё преступление. Уже шесть раз он подавал прошение о досрочном освобождении (последний раз в сентябре 2010), но каждый раз эти прошения отклонялись. Йоко Оно в 2000 году послала письмо в Департамент по освобождению штата Нью-Йорк, в котором призывала не освобождать Чепмена досрочно. В 1984 в свет вышел посмертный альбом Джона Леннона «Milk and Honey». Песни были записаны в последние месяцы жизни Леннона. В основном он состоит из сессий для «Двойной фантазии»

Борьба Марка Дэвида Чэпмена

Судьба связала Марка Дэвида Чэпмена с Джоном Ленноном далеко не случайно. Как музыкант и личность Джон много значил для молодых людей, чье детство, отрочество и юность пришлись на 60-е годы. Чэпмен был одним из них. В здоровом состоянии Чэпмен являлся страстным поклонником Леннона. Но когда он оказался во власти душевной болезни, фигура Леннона. приобрела для него поистине устрашающее значение… Отношение Чэпмена к Леннону сформировала информационная культура, чье влияние прослеживается во всех сферах жизни нашего общества. За пределами повседневности, ограниченной семейным кругом, работой, общением с друзьями, наша пресса создает как бы вторую реальность: мир знаменитостей и звезд — людей, которые становятся нашими хорошими знакомыми — словно соседи или близкие приятели. Поклонники получают подробные сведения о жизни и увлечениях своих кумиров. В итоге фанатам начинает казаться, что они знают о своих идолах больше, чем о собственных друзьях и соседях. Это ощущение близости к «звездам» тревожно даже для тех из нас, кто обладает сильной психикой. Для тех же, кто лишен теплоты и близости отношений с реальными людьми, кто утратил связь со своей семьей, со своими друзьями, воображаемая близость к кумирам может стать всепоглощающим заменителем пустой, бессодержательной и даже страшной повседневности. Эмоциональное воздействие знаменитостей на поклонников проистекает даже не только от сведений об их жизни: идолы популярной культуры становятся олицетворением фантазий и желаний обывателей. Поп-звездам в жизни дано все: красота, талант, энергия, удача. Они отдаются творчеству и страстным любовным увлечениям. Они на короткой ноге со всем миром. Для тех же, кому собственные желания представляются недостижимыми, идолы, персонифицирующие эти желания, могут приобрести колоссальное значение. Кумиры становятся для поклонников не просто олицетворением желаний — они создают ожидания. Голливудские красотки должны всегда оставаться красивыми, боксер должен всегда побеждать. Когда же ожидания не оправдываются, большинство поклонников испытывают разочарование. Те же, кто утратил связь с реальностью, испытывают в буквальном смысле ужас — кумиры, персонифицирующие их затаенные желания, превращают их в кошмар. Джон Леннон в роли кумира не знал себе равных. Он не предлагал своим поклонникам стандартный вариант биографии и любовных похождений рок-звезды. Напротив, он открывал им – во всяком случае, старался открыть — свои подлинные чувства. Он давал им понять, что не похож на прочих рок-звезд, он не был на короткой ноге со всем миром, его обуревали страхи, он испытывал чувство слабости, которое упорно стремился побороть. В то время, когда отношения между родителями и детьми переживали кризис, он дал пример глубоко интимных отношений с близкими. Он дал пример откровенной исповеди. Леннон персонифицировал некоторые очень глубокие и неотвязные желания своих фанатов: не просто стремление иметь эффектную внешность или вести увлекательную жизнь, но и быть искренним, правдивым в своих взаимоотношениях с окружающими. Для многих поклонников Джона его борьба явилась подтверждением их идеалов. Его жизнь была важна не только как источник новых этических ценностей, но, скорее, как яркое воплощение этих ценностей, получивших широкое хождение в культуре 60-х годов. В результате Джон нес на своих плечах особенно тяжкое бремя ожиданий. Именно в силу особой интенсивности связанных с его личностью ожиданий и эмоционального отношения к нему и возникла, так сказать, «предательская литература» о нем — книги, статьи, мемуары, в которых содержалась попытка доказать, будто он является поддельным богом, будто он лгал, фальшивил и «запродавался» всю жизнь. Марк Дэвид Чэпмен ощущал близость к Джону. Джон воплощал его внутренние желания, которые приобрели извращенный характер под воздействием психической болезни. Как заявил судебно-медицинский эксперт, «он обожествлял и обожал Леннона». Но ощущение близости представляет опасность для параноиков, а Чэпмен был форменным параноиком. Он убедил себя, что «Джон оказался „липовым“! Он решил, что человек, воплощавший его затаенные мечты и желания, его предал. И он купил пистолет и отправился к „Дакоте“. Чэпмен родился 10 мая 1955 года и вырос в пригороде Атланты. В 1965 году, в самый разгар битломании, десятилетний Чэпмен впервые ощутил свой разлад с внешним миром. Во время следствия он рассказывал психиатру, что в детстве создал воображаемый мир человечков, которые жили на обоях в гостиной родительского дома. Он главенствовал над ними, и они „почитали его как короля“. Чтобы доказать свою благодетельность, он „устраивал для своих подданных концерты“. В этих придуманных концертах принимали участие „Битлз“. Итак, уже тогда „Битлз“ ассоциировались в его сознании с благом. Как вспоминал его бывший одноклассник, Чэпмен в школе был уверен, что Леннон — самый одаренный из „Битлз“… Чэпмен заканчивал некоторые письма к друзьям цитатами из Леннона. Чэпмен научился играть на гитаре. За год до того в прессе много писали об употреблении Ленноном ЛСД — и Чэпмен стал принимать ЛСД и другие галлюциногены и, как говорили его приятели, „чуть не окочурился“. В пятнадцати- или шестнадцатилетнем возрасте Чэпмен увлекся религией, стал поклонником новомодного культа Иисуса. Он распродал свои „битловские“ пластинки, постригся и проклял Леннона за его заявление о том, что „Битлз“ популярнее Иисуса. В школьном христианском хоре он пел: „Вообразите себе, что Леннон мертв“. Приятели Чэпмена вспоминали, что в это время он „заболел“ проблемой противоборства добра и зла: „Он хотел доказать, что он — хороший человек, чуждый порока“. Так Чэпмен причастился к своему параноидальному миру, весьма далекому от культуры 60-х. Он определял для себя добро в категориях нравственной чистоты, самопожертвования и святости. Леннон же проповедовал прямо противоположное мировоззрение. С его точки зрения, мир не делился на святых и грешников. Как он не раз заявлял: „В этой жизни мы все в одной компании“. Он считал, что все люди имеют возможность творить как добро, так и разрушение и что все мы обязаны стремиться к самосовершенствованию и все несем ответственность друг перед другом. „Ассоциация молодых христиан“ открыла перед Чэпменом путь к творению добра, как он его понимал. Он стал активным членом этой организации и в 1975 году, в возрасте двадцати лет, поехал в Ливан работать в Бейрутском представительстве АМХ. Но через две недели началась война, и он был вынужден покинуть страну. Тогда он поступил на работу в центр социальной помощи вьетнамским беженцам в Форт-Уэффе, штат Арканзас. По словам его тамошнего начальника, он зарекомендовал себя „великолепным работником“, все свое время посвящал заботам о беженцах. В декабре 1975 года его контракт истек, и Чэпмен впал в глубокую депрессию. Он бросил колледж, расстался со своей девушкой, вышел из АМХ и увлекся оружием. На протяжении всего следующего года он, по словам его психиатра, „предавался политическим и философским размышлениям и пришел к выводу, что миром правит кучка корыстных эгоистов“. Ему было необходимо найти источник своей депрессии, и он нашел его — »корыстные эгоисты". «Многие вещи вызывали у него неподдельные страдания — например, он болезненно воспринимал судьбу вьетнамских детей, умирающих в огне напалма. Он глубоко переживал свое открытие, что в мире царят фальшь и продажность». В 1977 году Чэпмен переехал на Гавайи, где его мать поселилась после развода с отцом. Здесь же он, по-видимому, пришел к выводу, что источником его несчастий являются фальшь и зло, таящиеся в нем самом, а не в окружающем мире. Он пыталсяпокончить с собой, после чего его поместили в местную психиатрическую лечебницу. В 1978 году душевное состояние Чэпмена улучшилось, и он получил работу в больнице, где находился на излечении. Снова реализовалась его мечта стать хорошим. Его бывший начальник вспоминал на суде, что «Марк очень сочувствовал старикам… Он ухаживал за ними так, как никто из персонала. Некоторые из них годами не раскрывали рта, но Марк их разговорил». В 1979 году он женился на американской японке Глории Абэ, которая была на четыре года его старше (Йоко была старше Джона на шесть лет). Но тут ему опять стало худо. Он поменял место работы и стал сотрудником службы безопасности, вспомнив, видимо, о своей давней страсти к оружию. Сослуживцы не раз видели у него на груди именную бляху, на которой поверх его настоящего имени была наклеена лента со словами «Джон Леннон». Иногда он осознавал, что с ним происходит. В сентябре 1980 года он написал приятелю в письме: «Я схожу с ума». Его жена зарабатывала достаточно, чтобы прокормить их обоих, и Чэпмен решил уйти с работы и, подобно Леннону, предоставил жене вести все финансовые дела семьи. Увольняясь с работы, 23 октября он вновь записался в документах как «Джон Леннон». Разумеется, сидеть дома, пока жена на работе, для Чэпмена было маленькой радостью. Безделье лишь усугубило его депрессию и стимулировало параноические измышления. Видимо, тогда Чэпмену и попался на глаза ноябрьский номер журнала «Эсквайр» со статьей, являвшей пример того самого «предательского» журнализма, который тщился развенчать Леннона. Статья возымела действие. Ее автор Лоренс Шеймс писал, что отправился на поиски Леннона, «совести нашей эпохи», а обнаружил «сорокалетнего бизнесмена в налоговых оковах». Он расписал все дома, которыми владел Леннон, его коров, его бассейны, его яхту, его многомиллионное состояние. Джон отказался дать ему интервью, а Шеймс писал, что намеревался задать ему лишь один-единственный вопрос: «Это правда, Джон? Ты сдался?» В этой статье Чэпмен нашел объяснение всем своим страданиям: Джон, считал он, оказался «липовым». Во всех бедах был повинен не он, а его кумир. Ему теперь не надо было убивать себя, как он пытался сделать раньше. Ему следовало убить виновника всех своих невзгод. Статья словно непосредственно обращалась к Чэпмену — особенно когда автор называл Леннона «совестью эпохи» и осуждал его за коррумпированность. 27 октября Чэпмен купил пистолет и на следующий день отправился в Нью-Йорк. Уже находясь в двухстах метрах от «Дакоты» с пистолетом в кармане, Чэпмен еще сомневался в правильности своего решения. Потом, в тюремной камере, он говорил священнику, что в душе своей ощущал борение сил добра и зла. А судебному психиатру заявил, что ощущал, как демоны Сатаны витали над ним. «Я чувствую их мысли. Слышу их мысли. Слышу их разговор — но не снаружи, а внутри». Все это свидетельствует о том, что Чэпмен являлся типичным шизопараноиком. Тогда, в начале ноября, он одолел своих демонов. Вместо того чтобы убить Леннона, он уехал в Атланту, свой родной город, — посетить места прошлых жизненных поражений. Потом вернулся в Нью-Йорк. Совершив убийство, Чэпмен сообщил полиции, что объяснение его поступку можно найти в романе Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Во время убийства эта книга была у него с собой, и, когда полиция прибыла на место преступления, он стоял и читал ее. По мысли главного героя романа Холдена Колфилда, худшее проявление человеческой природы — «липа». Мир, окружающий Холдена Колфилда, — это сплошная «липа»: пустышки, лжецы, лицемеры, люди, притворяющиеся правдивыми, хотя сами они знают, что таковыми не являются.Когда судья перед вынесением приговора Чэпмену предоставил ему последнее слово, тот прочитал фрагмент из романа, в котором дается объяснение названию книги. Холден Колфилд часто представлял себе такую картину: малыши играют в ржаном поле, бегут на край — а он ловит их, не давая им упасть с крутого обрыва в пропасть. Чэпмен мечтал спасать слабых от падения в пропасть. Но более всего он хотел спасти себя. Чэпмен заявил, что мечтал стать Холденом Колфилдом – это здравое желание: Колфилд был одинок и несчастен, но обладал здоровой психикой. Чэпмен лишь на мгновение обрел душевное здоровье, когда в конце ноября вернулся из Атланты в Нью-Йорк. Он позвонил жене и сообщил ей: «Я одержал крупную победу. Я возвращаюсь домой». И он записался на прием к врачу в психиатрическую лечебницу в Гонолулу — на 26 ноября. Он был прав: это решение означало победу здоровья над терзавшими его демонами безумия. Но победа оказалась хрупкой. Он так и не вернулся на Гавайи и через неделю начал бродить вокруг «Дакоты». Марк Дэвид Чэпмен потерпел поражение в своей жизненной битве. Теперь он был готов положить конец жизненным баталиям Леннона.


Факты и достижения

· В честь Джона Леннона был назван лунный кратер.

· Худшими своими песнями Леннон считал «Run for Your Life и «It’s Only Love» (Джон Робертсон. Полный путеводитель по музыке «The Beatles»).

· В 1967 году Леннон приобрёл остров в заливе Клю у берегов Ирландии.

· Песня «Imagine» была запрещена в религиозных англиканских школах из-за слов «And no religion too» («И никакой религии»).

· Знаменитая фотография Джона Леннона и Йоко Оно выставлена на торги.

· В 2005 году рукопись песни «All You Need Is Love» была продана на аукционе за 600 000 фунтов стерлингов.

· За Ленноном следило ФБР (рассекречено в июне 2007 года).

· Во многих опросах «Imagine» считается лучшей песней всех времен. В 2004 году журнал Rolling Stone опубликовал 500 лучших песен мира, в котором «Imagine» заняла 3-е место.

· Альбом Plastic Ono Band занял 22 место среди лучших из лучших по версии журнала Rolling Stone.

· Песня «A Day in the Life» признана лучшей британской песней всех времён. Это решение экспертного совета журнала Q подоспело в удивительно подходящий момент — цитирующий заголовки сразу двух «битловских» треков сборник «HELP: A Day in the Life» как раз начал штурмовать вершины чартов.

· Классическая песня Джона Леннона «Imagine» была названа «лучшей композицией всех времен и народов» профессиональным американским изданием «Performing Songwriter». По итогам опроса, проведенного журналом, этот гимн миру во всем мире обошёл даже стандарт «Stardust» Хоги Кармайкла, а также «What’s Going On» Марвина Гея. Эти композиции заняли второе и третье место соответственно. С 2006 года «Imagine» звучит в последние минуты уходящего «старого» года на площади Таймс-Сквер в Нью-Йорке.

· В честь Джона Леннона был назван астероид «(4147) Леннон».

· Джон Леннон получил звезду на голливудской аллее славы.

· Джон считал своим любимым числом число 9.

Память о Ленноне

· Мемориал «Земляничные Поля» (названный в честь песни Strawberry Fields Forever, в свою очередь названной в честь приюта в Ливерпуле) находится в Центральном Парке Нью-Йорка, неподалёку от здания «Дакота» (на углу 72-й улицы и авеню Сентрал Парк Вест), где жил Леннон.

· Ливерпульский аэропорт носит имя Джона Леннона, девиз аэропорта: «Above us only sky» («Над нами только небо») — строка из песни «Imagine».

· На Кубе существует парк имени Джона Леннона.

· В Праге есть Стена Джона Леннона

· После смерти Леннона Джордж Харрисон посвятил ему песню «All Those Years Ago», аПолМаккартни — «Here, Today».

· ФреддиМеркьюринаписалпесню «Life is real (song for Lennon)», посвятивеёЛеннону.

· Во Львове есть улица имени Джона Леннона.

· В Могилёв-Подольском напротив входа в городской парк установлен памятник Джону Леннону.

· В Санкт-Петербурге по соседству со сквотом на Пушкинской, 10 — некоммерческим культурным центром есть «улица Джона Леннона» — часть арт-проекта «Храм Любви, Мира и Музыки под именем Джона Леннона» [16], подразделения Арт-центра «Пушкинская, 10».

· Рок-группа «Автограф» посвятила Леннону песню «Реквием. Памяти Джона Леннона».

· В Новосибирске, рядом с Цирком, есть стена Джона Леннона. Существует с 1999 года, если верить граффити. Обновляется стенгазетами и новыми надписями преданных битломанов.

· В октябре 2000 в Саитаме, Япония был открыт музей Леннона. Экспозицию музея составили около 150 предметов, в том числе гитары и сценические костюмы.[17]

· В Челябинске в 2000 году была предпринята попытка переименования какой-либо городской улицы в честь Джона Леннона. Официальная заявка в мэрию города Челябинска была подана Валерием Ярушиным, основателем группы «Ариэль».[18] Ожидалось, что это решение будет принято городской думой Челябинска до 9 октября 2001 года, однако этого не произошло.[19]

· В Алма-Ате в 2007 году установлен памятник The Beatles на горе Кок-Тюбе[20]

· В Екатеринбурге в 2009 году, недалеко от «Плотинки», установлен памятник группе Битлз.

· Альбомы Джона Леннона переиздадут к его 70-летию.

· Единственный в мире официальный музей британского музыканта Джона Леннона закрылся в японской префектуре Сайтама.

· В Донецке есть развлекательный комплекс «Ливерпуль», на территории которого установлен памятник The Beatles.

· Джон Леннон (John Lennon) может появиться на коллекционных монетах Государственного казначейства Великобритании.

· Томскими писателями Юлием Буркиным и Константином Фадеевом Была написана книга «Осколки неба или подлинная история „Битлз“».

· К 70-летию Джона были переизданы все его сольные альбомы, кроме Two Virgins, Life With The Lions, Wedding Album и Shaved Fish.

· В 2010 году, в Англии отчеканили монету достоинством в 5 фунтов с изображением музыканта


Список литературы

1. Голдман А. Джон Леннон, серия ЖЗЛ, М., 2004.624 с.

2. Винер Д. Вместе! Джон Леннон и его время, М., 1994.304 с.

3. Бенциен Р. Джон Леннон навсегда, в пер. Мажорова А., СПб.,1993.288 с

4. Леннон С. Мой муж Джон, в пер. Валиулина Р., М.,2009.432 с.

5. ru.wikipedia.org/wiki/Джон_Леннон

еще рефераты
Еще работы по истории