Реферат: Великая французская революция
ВведениеЯкобинская диктатура одноиз важнейших событий в истории Великой Французской революции. Это один изинтереснейших ее фрагментов, занимающий важное место в мировой истории. Революцияпокончила с феодальным строем, с пережитками средневековья. Якобинскоеправление беспрецедентное явление в истории Франции. Множество историков задавалисьвопросами, что стало причиной прихода к власти якобинцев? Кого стоит считать якобинцами?Почему они избрали путь террора. и множество других вопросов.
Этот период всегдавызывал интерес историков, но особо он усилился после Октябрьской революции вРоссии. Советской историографией Французской революции с момента ее становлениядовлела прямая или мысленно подразумевавшаяся аналогия с Октябрьской революцией.В зарубежной историографии авторы изучали локальные вопросы.
Эти две точки зренияпостоянно сталкивались между собой и критиковали друг друга. Еще в 80 года началасьперестройка всей историографии. Свободной от старых концепций, от первойреакции, когда все что в советской историографии было хорошо, а потом сталоплохо. Сейчас есть возможность у историков устранить уже имеющие достижения ипонять, что еще требует доработки. Поэтому я считаю, что данная тема актуальна.
Цель моей работы:ознакомиться с основными направления и работами, которые существуют насегодняшний день.
Для этого я поставилаперед собой несколько задач:
Во-первых, рассмотретьразвитие отечественной историографии.
Во-вторых, рассмотретьразвитие зарубежной историографии.
При написании даннойработы я использовала книгу Манфрейда «Великая Французская революция», в нейподробно описаны этапы Французской революции, а так же приведены статьи обисториографии этого периода. Манфрейд относиться к марксиско-ленинскойконцепция, и я считаю, что его книга наиболее точно отражает позицию историковэтой школы.
При написании раздела осовременной российской историографии мне помогли статья Адо и монографияГордона «Великая французская революция в советской историографии». В них былиизложении основные пути развития молодой пост-советской историографии. Для пониманиязарубежной историографии мне очень помогли статьи Чудинова в «Французскомежегоднике».
Главапервая. Отечественная историография Великой французской революции1.1 Советская историография
Советская историография –это своеобразный научный феномен ХХ века. Ей свойственна высока степеньинтенсивности и политический контроль.
Огромное воздействие нанее оказывало то, что проблематика Французской революции была в нашей странеособенно прямо сопряжена с идеологической и политической борьбой. Французскаяреволюция стала органическим элементом российской и советской javascript:mw(%22/images/tree/3605-1.jpg%22)политической культуры, ее понятия — своеобразным кодом. Еще в предоктябрьские годы большевики и меньшевики в ходеожесточенных споров о путях русской революции постоянно обращались к по-разномутолкуемому опыту Франции конца ХVIII в. В то время в большевистской партииразвернулась острая борьба по вопросам дальнейшего развития страны, вновьФранцузская революция (прежде всего проблема термидора) оказалась на остриеполитической полемики. Постоянная апелляция к революционному опыту Францииконца ХVIII в. в предоктябрьский, а затем и в послеоктябрьский период привела ктому, что после разгрома «уклонов» в партии потребовалось создании внашей историографии единой, официально признанной концепции не толькоОктябрьской, но также и Французской революции.
Такая концепция былавыработана (отчасти и официально «декретирована») в конце 20-х — 30-егоды; она доминировала в нашей литературе вплоть до конца 60-х, а во многом — до начала 80-х гг. В целом, эта концепция шла в русле «классической»интерпретации французской революции, характерной для демократической, преждевсего марксистской историографической традиции. Труды, созданные советскимиисториками, поставили целый ряд новых проблем и обогатили знания о Французскойреволюции.[1]
Веем советским работамприсуще несколько характерных черт. Во-первых, упрощенное, прямолинейное применение принципа классового подхода кизучению и осмыслению Французской революции. Поскольку революция былабуржуазной, на первый взгляд выдвигался критерий «буржуазнойограниченности». В начале 30-х годов был выдвинут и директивный тезис отом, что главная задача советских историков при создании учебников по новойистории — показать коренную противоположность между революцией буржуазной исоциалистической (соответственно, между революциями Французской и Октябрьской).Все это наложило печать на анализ и историческую оценку целого ряда важнейшихактов и институтов, созданных Французской революцией, в том числе — знаменитойДекларации прав человека и гражданина 1789 г. Основной акцент делался на том, что среди провозглашенных ею прав человека утверждалось и право собственности,считались чисто формальными, «абстрактными», такие права личности каксвобода, безопасность, сопротивление угнетению, презумпция невиновности.[2]
Второе, что надо отметить- над советской историографией Французской революции с момента ее становлениядовлела прямая или мысленно подразумевавшаяся аналогия с Октябрьской революцией(при том, что неизменно подчеркивалась их противоположность) и с последующейисторией нашей страны. Такая установка вела к тому, что наиболеепрогрессивными, заслуживающими особого внимания, казались те аспекты ееистории, которые хотя бы внешне перекликались в позитивном плане с Октябрьскойреволюцией. Этот подход на десятилетия определил ориентацию исследований. Вцентре внимания до самого последнего времени находились, с одной стороны,крайне левый фланг Французской революции, наиболее радикальные политическиетечения и идеи, с другой — массовые народные движения. Можно сказать, чтоФранцузскую революцию изучали только исключительно «снизу» (говорясловами Ж.Лефевра) и с ее левого фланга. В этой области сделано много; однакоодносторонность научной ориентации суживала, обедняла и поле исследования иобщее видение революции, лишало его необходимой целостности.
Третья особенностьсоветской историографии Французской революции, тесно связанная с предыдущей — привилегированное место, которое занимали в ней якобинский период, самиякобинцы и якобинизм. Здесь, несомненно, работали отмеченные выше аналогия сОктябрьской революцией, а также и восходящая к началу века аналогия междуякобинцами и большевиками. Естественно, такой подход диктовал чрезвычайновысокую историческую оценку якобинской диктатуры (критике подвергалась, восновном, «классовая ограниченность» якобинцев, их приверженностьидее неприкосновенности частной собственности), делал из якобинской республикиточку отсчета, критерий для оценки других политических течений и периодовреволюции. Характерно, что в школьном учебнике 1933 г. именно якобинская диктатура рассматривалась как наивысшее достижение Французской революции:«В результатах деятельности этой первой в истории диктатуры народных низови заключается громадное историческое значение Великой французскойреволюции». Все это обусловило своеобразный «якобиноцентризм»советской историографии — многие десятилетия история якобинской диктатурыоставалась в ней центральной темой.[3]
В советской литературе,особенно в работах общего характера, революционный переворот конца XVIII в.трактовался обычно как жесткий рубеж между двумя социально-экономическимисистемами. В итоге получалось жесткое, «линейное» пониманиеосуществленных революцией преобразований в области экономической и социальной:1789 год — господство феодализма и феодального дворянства, 1799 год — господство капитализма и капиталистической буржуазии. За 10 лет — полная сменаэкономических и социальных структур. Революция порою выступает как своеобразныйдемиург капиталистической системы.
Проблема террора вякобинский период в советской литературе не рассматривался, так как этопротиворечило идеализации якобинцев, к которому стремились историки тоговремени.[4]
Большое внимание к якобинцамуделял В.И. Ленин, это тоже наложило отпечаток на работы советских историков. 1918 г. Максимильяну Робеспьеру Был поставлен памятник по указу Владимира Ильича. На своемвыступлении в 1905 году Ленин назвал большевиков якобинцами социал-демократии.«Историки пролетариата видят в лице якобинцев наивысший подъемов угнетенногокласса в борьбе за свободу».[5]
Наиболее известныесоветские историки, специализировавшиеся на изучении истории Французскойреволюции, – А.З. Манфред, Б.Ф. Поршнев, В.М. Далин, В.Г. Ревуненков, – а такжеисторики следующего поколения – А.В. Адо, Г.С. Кучеренко, А.В. Гордон оставилинезабываемый след в изучении Французской революции. Они уделяли особое вниманиероли масс, и активности левого крыла — якобинцев.
Особенно интересны работыМанфреда. В них он особое место уделял Максимильяну Робеспьеру. Дает высокуюоценку его деятельности. Монография «Три портрета эпохи Великой французскойреволюции» представляет собой ценный вклад в исследование истории и культурыФранции. Читателя привлечет новое толкование различных исторических процессов,которое не является общепризнанным. Но наш взгляд оно весьма правдоподобно,основано на глубоких многолетних размышлениях автора. [6]А.З.Манфредраскрыл внутреннее содержание больших общественных процессов, через образы трехисторических деятелей той эпохи. Наиболее ценным в этой работе стало, на нашвзгляд, именно такое видение событий Французской революции. В своих работахавтор идеализирует портрет Робеспьера, видя в нем одного из самых яркихпредставителей революции ХVIIIв. [7]
1.2 Современная Российская историографияПост-советскаяисториография – относительно новый исторический феномен, открывающий собоюновый, важный этап российской историографии. Основным фактором, определившимего особенности, стали экономические, политические и идеологические изменения,происшедшие в России за последнее десятилетие. Кроме того, немаловажную рольсыграли влияние так называемого «ревизионистского» направления французскойисториографии и смена поколений советских историков.
В 1980-е 1990-е произошел радикальный демонтаж канонической советской (или посамоопределению ее сторонников – «марксистско-ленинской») трактовки Французскойреволюции XVIII в. То, что тогда случилось, сегодня нередко именуют висторической литературе «сменой вех». Произошли поразительные перемены, которые за относительно короткий срокпережила данная отрасль отечественной историографии. Уже сама по себе скорость,с которой произошли указанные перемены, вызывает удивление и заставляетзадуматься о причинах столь стремительного крушения марксистско-ленинскойинтерпретации в одной из наиболее идеологически значимых и приоритетныхотраслей советской исторической науки. Все-таки перемены в историографии, вотличие от политики, происходят не слишком быстро. Если для смены политическогостроя может хватить считанных месяцев, то на смену историографических парадигмобычно уходят десятилетия: новые эпистемологические ценности и методологическийинструментарий усваиваются и осваиваются на протяжении достаточнопродолжительного времени, еще годы нужны на создание исследований в рамкахновой парадигмы и, наконец, еще немало воды утечет, пока новое возобладает надстарым. «Смена вех» же произошла менее чем за одно десятилетие: так, в 1986 г. появилась монография Л.А. Пименовой пожалуй, первое крупное исследование отечественногоисторика, решительным образом поставившее под сомнение советский канонобъяснения Французской революции, а уже в 1995 г. А.В. Адо уверенно констатировал, что «советская историография Французской революции завершиласвое существование».[8]
В середине 80-х гг. внашей историографии наметились сдвиги, обновление и диверсификацияпроблематики. Появился ряд интересных работ, посвященных дворянству, буржуазии,истории жирондистов, как особой формы политической организации буржуазии. Новымпоколением историков начинает осваиваться важная тема истории массовогосознания революционной эпохи.
В своей работе Адо пытаетсяпересмотреть взгляд на якобинскую диктатуру. Всоветской литературе особенно много упрощенныхпредставлений, требующих пересмотра. Главное здесь — недостатокнаучно-критического начала, идеализация самих якобинцев и созданной имисистемы, которая в течение десятилетий довлела над нашей историографией. Именнов этой области на работы историков (и на само их сознание) особенно мощновоздействовали обстоятельства, находящиеся вне науки, особенно жестко«работали» аналогии с Октябрьской революцией и последующей историейнашей страны.
В середине 60-х — 70-егг. с критикой устоявшейся к тому времени концепции якобинской диктатурывыступил В.Г.Ревуненков. При этом он не отказывался от высокой в целомисторической оценки этого периода как кульминационного этапа революции.
В последнее время, в ходеперестройки, возникла в нашей литературе своеобразная реакция отторжения поотношению к якобинскому периоду Французской революции. Она обозначиласьособенно отчетливо в публицистике. Отмечу ответ одного из авторов журнала«Наш современник» поэту Е.Евтушенко, который сравнил нашихконсерваторов с вандейцами. Отвечая на эту аналогию, А.Широпаев писал:«Кого же в таком случае Е.Евтушенко считает положительными героями?Якобинцев с их гильотиной? Марата, требовавшего миллиона с лишним голов дляпобеды революции? Революционных сектантов, для которых народ был всего лишьабстрактной массой, „навозом“?» В публицистике же возникла ианалогия между опытом политики Робеспьера и сталинизмом. Эта реакция отторжениявидна отчасти и в историографии. На заседании «круглого стола» вИнституте всеобщей истории (сентябрь 1988 г.) говорилось: «Великие просветители мечтали о веке Разума, Справедливости и Закона. Вместо этого Революцияпринесла беззаконие и террор».
В разработке проблемякобинского периода очень нужна сейчас исследовательская и научно-критическаяработа, раскованное мышление и постановка научных проблем, рассмотрение и давнопоставленных проблем в новой системе научных координат.
Не стоит переходить отидеализации и прославления якобинцев перейти к безоговорочному осуждению,предать их исторической анафеме и, тем самым, интегрироваться в очень давнюю иныне весьма влиятельную антиякобинскую историографическую традицию. Это было быповторением не лучших наших традиций — на смену одним мифам создавать иные,следуя меняющейся политической конъюнктуре.
Если говорить в этойсвязи о подходе к Французской революции, Адо выделяет два плана.
Есть план научногоисторического анализа всех острых и сложных проблем Французской революции вконтексте ее эпохи, где задача историка не столько дать нравственную или инуюоценку, сколько объяснить и понять.
Но есть и иной план — наследие Французской революции в контексте современной эпохи. И здесь в полноймере новое мышление вооружает нас в размышлениях о том, что из наследияреволюции сохраняет немеркнущую ценность и что должно быть рассмотрено именнокак присущее лишь той эпохе, отнесено к тем кровавым формам историческоготворчества, которые мы не можем принять сегодня.
Он считает, что нет нуждыстремиться к созданию некой общеобязательной для всех историков концепцииякобинского периода Французской революции, как и всей этой революции в целом.Очевидно, в перспективе — кристаллизация различных концепций, альтернативных,конкурирующих, сближающихся и расходящихся. В этом ведь и состоит нормальныйпроцесс развития любой науки.[9]
Советская академическаяисториография Французской революции в начале 80-х находилась в глубокомкризисе. Активизация в нашей странеисследований по указанной тематике начнется только с середины 1980-х, когда висториографию Французской революции придут новые люди, большинство из которыхсоставят ученики А.В. Адо и Г.С. Кучеренко, воспитывавшиеся, в отличие отколлег старшего поколения, уже не только на марксистском каноне, а на гораздоболее широком круге идей, представленных в мировой научной литературе.
Самой крупной изпубликаций стала серия «Великая французская революция: документы иисследования», выпущенная Московским университетом по инициативе А.В. Адо и подего редакцией. В этот период Н.Н. Молчанов написал «параллельные» биографиимонтаньяров Дантона, Марата и Робеспьера.
Интересной для насявляется и точка зрения Гордона, который рассматривает якобинское восстаниемая-июня 1793 г. как «народное» и «глубоко патриотическое», как«кульминационный пункт Великой революции». Он считал, что благодаря якобинскойдиктатуре Франция победила феодализм в аграрной сфере и иностраннуюинтервенцию.
Смена исследовательскихпарадигм в отечественной историографии Французской революции не сопровождалась научнымиспорами хотя бы уже потому, что марксистско-ленинская наука находилась к томувремени в довольно запущенном состоянии.
Более того, у нее вРоссии вообще не нашлось защитников среди практикующих историков Французскойреволюции. Выступления же профессора В.П. Смирнова в защитумарксистско-ленинской трактовки данной темы – специалиста, безусловно,авторитетного в сфере новейшей истории Франции, но собственно историейРеволюции никогда не занимавшегося, носят, все же скорее абстрактно-ностальгический,нежели конкретно-исторический характер.
Желающих охранятьограждающие ее «вехи» не находилось, и тем, кто вновь пришел сюда, оставалосьтолько снять эти «вехи» и спокойно перенести на другое место.[10]
Важным для нашейисториографии Французской революции в 80-90 годы является также расширение иобновление проблематики исследований. До этого Французскую революцию изучалипочти исключительно «снизу» и «слева»; это направлениеисследований отнюдь не утратило своего значения. Но оно не должно бытьединственным. «За кадром» нашей историографии оставались некоторыекапитальные проблемы революционной истории. Мы совсем или почти совсем неизучали «верхи» общества той эпохи — дворянство и буржуазию; новозможно ли без обращения к этой проблематике выработать целостное пониманиереволюции, которую мы рассматриваем как антифеодальную и буржуазную? Вне полязрения наших историков оставался весь лагерь контрреволюции, неоднородный иочень противоречивый в плане политическом. Совсем не затронута представляющаяогромный интерес тема Вандеи — массового крестьянского движения, которое вплане социальном было, как и движение санкюлотов, антибуржуазным, но, в отличиеот него политически было ориентировано против революции. Наконец, до последнеговремени почти не привлекали внимания историков политические течения и деятели«правее» якобинцев, в частности, фельяны и жирондисты.
Вопрос о политическихгруппировках выводит на более широкую проблему политической революции в целом.Долгое время обновление знаний о Французской революции шло в русле изучения еесоциальной истории. Сейчас наметился возврат — на современном уровне — кпроблематике политической истории. Думаю, ее разработка представляет для насбольшой интерес. Французская революция высвободила гражданское общество из-под пресса,довлевшего над ним государства старого порядка. Одновременно, она создаваласовременные формы политической жизни и государственности. Как в процессе созданиябуржуазного государства шло формирование инфраструктуры политической демократиив ее государственных и внегосударственных (политические течения, группировки,партии) формах? Каким образом французское общество, в том числе народные массы,только что освободившиеся от авторитарно-бюрократической системы, участвовало вэтом процессе? Все эти вопросы очень мало нами затронуты, в сущности, почти непоставлены.[11]
Вывод: историографиясоветского времени накопила богатейший материал по истории Великой французскойреволюции, в том числе якобинскому периоду. Особо внимание в ней было уделеновлиянию народных масс, исследования деятельности самих якобинцев. Но, к сожалению,из проведения постоянных аналогий между французской революции и Октябрьской, атакже давлением марксиско-ленинской идеологии привело к упущению ряда моментови неправильный анализ и не точную оценку исторических событий.
Пост-советскаяисториография находится в стадии становления. Она являет собою результатразрыва с советской историографией, но при этом сохраняет и многие из еетрадиций. На сегодняшний момент перед ней стоит множество вопросов, на которыеей предстоит ответить.
Глававторая. Зарубежная историография
В XIX в. Была создана «классическая» историография. К ней относятся такие историки как Ф.Минье,А.Тьера, А.Олара, утверждавших, что якобинское правительство было, прежде всего,правительством национальной обороны, а террор, составлявший стержень егополитики, — всего лишь вынужденным средством защиты от внешних и внутреннихврагов. Конечно внешняя опасность была, но она была далеко не единственным факторомприхода к власти якобинцев.
Едва ли может бытьпризнана удовлетворительной и широко распространенная в «классической»историографии «социальная» трактовка якобинского режима, согласнокоторой его политика служила интересам определенного общественного слояФранции. Такая точка зрения, высказанная в публицистике еще во время революцииГ.Бабефом, П.Т.Дюран де Майаном и поддержанная в XIX в. историкамисоциалистического направления — Ф.Буонарроти, Л.Бланом, — стала преобладающей вXX столетии, когда на ведущие позиции в изучении Французской революции концаXVIII в. вышли исследователи-марксисты, именно в социальном подходе видевшиеключ к научному пониманию политических явлений.[12]
В те времена ужеустоялась историографическая догма, представлявшей собой смесь подпорченногомарксизма и безапелляционного робеспьерства.
В середине прошлого векав мировой историографии в связи с переоценкой роли революции в истории Франциии Нового времени со стороны так называемых «ревизионистов» или«критической» историографии революции. Их родоначальник английскийисторик А.Коббен еще в 1955 г. отверг в качестве «мифа» восходящую кисторической мысли периода Реставрации «классическую» интерпретациюВеликой французской революции как революции буржуазной.
Работы Коббена вызвали уменя особый интерес. Так как в них он создает «эффект присутствия» Он считалисторию не строгой наукой, а художественным творчеством. Позволял себе «переосмысливать источники» если его точка зрения не совпадала с источниками.[13]
В своих работах онрассматривает проблему связи между просвещением и его влиянием на Французскуюреволюцию. Кобб подвергает критике положение, что революция была вызванараспространением идей просвещения.
Но, во-первых, в целом А.Коббен преуменьшает политическое воздействие французского Просвещения нареволюцию на том основании, что французское Просвещение не создалосистематической политической теории. Даже Общественный договор… не имелустановленного влияния перед революцией и имел только очень спорное влияние вовремя ее хода
Во-вторых, А. Коббенполагает, что политические идеи революции не имели в качестве своего источникаПросвещение. По его мнению, центральной политической идеей революции была идеянародного суверенитета. Но это новое изобретение революции, ее нет упросветителей, ее выразил Сиейес, отмечает А. Коббен. Только у Руссо естьпохожая мысль, но у него суверенитет не абсолютен.
В-третьих, Просвещение,по А. Коббену, — это синоним индивидуализма. В противовесу революция — этоначало эпохи национализма. Либеральные идеи Просвещения резкопротивопоставляются А. Коббеном революционному терроризму, олигархии идиктатуре. Таким образом, он вновь оправдывает Просвещение, как и раньше в своейработе «В поисках гуманности» Коббен признает в политической идеологииреволюционеров наличие элементов либерализма, позаимствованных у Локка,гуманистических идей и знаний в области юриспруденции.
Конечный вывод А. Коббеназвучит двояко, в стиле ревизионизма… Влияние
Просвещения не можетигнорироваться в любой истории французской революции; но революционеры непрокладывали свой ход его светом в начале, они не держали курс кораблягосударства в гавань Просвещения.
На основе изучения новых исследованийв области Просвещения и вследствие трагедии Второй мировой войны А. Коббенначинает осуществлять ревизию проблемы связи Просвещения и французской революции.Сущность этой ревизии — в преуменьшении влияния Просвещения на революцию, вминимизировании причинно-следственной связи между этими явлениями ипротивопоставлении их. Ревизия начала производиться с 1930-х гг., задолго доофициального выступления
А. Коббена с пересмотромхарактера французской революции (середина 50-х гт. XX в.).[14]
Интересна и другая работазарубежного историка В 1965 году Фюре совместно с Дени Рише опубликовал историюРеволюции, воспринятую стражами революционной ортодоксии как недостаточносоответствующую их убеждениям. В те времена не было принято шутить систориографической догмой, представлявшей собой смесь подпорченного марксизма ибезапелляционного робеспьерства. Фюре и Рише достаточно вольно обошлись сосвященным понятием «буржуазной революции» и с идеей, что Революциябыла единым «блоком», то есть что 1789 год неотделим от Террора. Они«осмелились» рассматривать диктатуру II-го года как«пробуксовывание» и отказались оправдать Террор необходимостью иобстоятельствами (войной). Знаменитая статья Фюре «Революционныйкатехизис» (1971) содержала нечто большее, чем отражение нападок; это былаблестящая, хлесткая критика идеологических предрассудков, методологическойнесостоятельности, противоречий и схематичности, так называемой якобинскойвульгаты.
В своей работе он оченьчасто ссылается на Токвиля. Он вписывает Революцию в очень долгую историю,историю медленного перехода от аристократического мира к миру демократическому.Следуя его мысли, акцент перемещается от логики классов к логике отношений междугосударством и обществом. И он допускает «кощунство», если можно таксказать, признав за абсолютной монархией главную роль в создании условий,сделавших Революцию возможной.
Благодаря этим работамокончательно оформилась «ревизионистская» концепция революции,ограничивающая ее прогрессивное значение так называемой «революциейэлит», т.е. периодом господства буржуазно-дворянского блока во времяУчредительного собрания 1789-1791 гг., и либеральными преобразованиями вполитической области. Напротив, народные движения, якобинское правление исоциально-экономические свершения этого периода оценивались как реакционныеаспекты революции, задержавшие поступательное развитие страны покапиталистическому пути. «Деякобинизация» становилась центральным пунктом.[15]
Леруа Ладьюри создаеттеорию «неподвижной» историю. В своих работах главное подчеркивалмировосприятие и ментальность людей. Он придавал большое значение изучениюгеографического фактора, природы окружавшей человека. Он считал, что картинамира сельского населения, составляющего большинство населения страны. Бурныеполитические перипетии, Возрождение, Реформация, научная революция, Просвещение— все это практически не затрагивало массы.
После 1945г. происходитпересмотр взглядов на Французскую революцию, как в историографии, так и вуниверситетах. Особенно большое распространение идеи марксизма получили воФранции. Альберт Матьез и Жорж Лефевр, Ферфан Бродель в их работах можновстретить ссылки, как на Маркса, так и на других антимаркситских ученых.Примером может послужить работа Броделя «Социально и экономическая ИсторииФранции»
Из этого лагеря историковможно услышать и критику работ Кобба, Фюре и Рише. Их работы считалисьантинаучными, политическими, с целью анти пропаганды идей коммунизма исоциализма. Манфрендом было отпущено в их сторону много замечаний и критика. Онсчитал, что работы этих авторов мешают прогрессу мировой исторической науке иподлинно научных тенденций.
Социальный подходсуществует и на сегодняшний день. Историки-марксисты по-прежнему отдаютпредпочтение именно этому методологическому подходу. М.Вовель, К.Мазорик(Франция), К.Тонессон (Норвегия), Т.Шидзука (Япония) весьма критическиотозвались об имеющей сегодня место в мировой, включая российскую,историографии рассматриваемой темы ярко выраженной тенденции к отказу отабсолютизации социального подхода и стремлению расширить методологическуюоснову изучения революции.
Столь упорнаяприверженность к прежней методологии, в значительной степени обусловившаянынешний спад в исследовании якобинской тематики, вызвана не столько научными,сколько идеологическими мотивами. Историография революции все еще крайнеполитизирована. И допустить, что в якобинский период имел место острейшийконфликт между обществом в целом и государством, репрессивный аппарат которогоиспользовался определенной политической группой для осуществления чистоутопического проекта, противоречившего реальным интересам всех более или менеезначительных социальных слоев, для историков левого толка невозможно прежде всегопо идеологическим причинам, поскольку тем самым они признали бы обоснованностьнекоторых из подходов к решению рассматриваемой научной проблемы,предлагавшихся в свое время консервативными авторами — Э.Бёрком, И.Тэном,О.Кошеном, — а сегодня — историками-«ревизионистами».[16]
Перспективы дальнейшейразработки проблемы якобинизма будут зависеть, прежде всего, от того, насколькоисследователям удастся преодолеть идеологический раскол в историографии Великойфранцузской революции, отказаться от абсолютизации любой из методологическихсхем и придти к синтезу подлинно научных достижений, полученных в рамках различныхподходов.
Вывод: ИсториографияЯкобинской революции прошла большой путь своего развития. Она богата разнымишколами и интересными точками зрения. В ХХ веке на зарубежную историографию также влияли политические изменения в мире. В отличие от советской она имела неодну точку зрения, и не пыталась рассмотреть французскую революцию только как линейныйпроцесс. Правда, в середине века на нее так же начали влиять коммунистическиеработы, но в отличие от СССР они не стали единственным. К сожалению, нельзя былоне заметить тот факт, что многое, что открыла советская историография, порой необъективно отвергалось или не замечалось зарубежной.
Заключение
французскийреволюция якобинский
Историография очень тесносвязана с социально-политическими явлениями, которые происходят во времяавтора. Это я заметила при написании свое работы. Поэтому при прочтении книг,монографий или статей нужно знать к какому времени они относятся.
В первой главе, ярассмотрела путь развития отечественной историографии. Нельзя не заметить,какой вклад был внесен нашими учеными историками в изучении Французскойреволюции, особенно якобинского периода. Современной историографии хотелось быпожелать не забывать, то что уже накоплено, и продолжать изучать эти проблемыпо разными углами зрения, которые не могли сделать их советские коллеги.
Во второй главе, ярассмотрела основные работы Зарубежных авторов. Их точка зрения интересна иотличается от советской историографии, но мне не понравилось в некоторыхработах, то, что авторы пытались рассматривать события и явления Французскойреволюции локально и узко.
Сейчас, когда уже нетпротивостояния двух политических систем, хотелось бы что бы цепочка событий,выстроенная советскими учеными, дополнилась глубиной зарубежных авторов, асовременная историография заполнила проблемы и спорные вопросы. Ведь на сегодняшнийдень это реально сделать.
Конечно же, при написаниясвоей работы я не смогла ознакомиться со всеми точками зрениями историков и ихработами. Но, то, что я узнала, помогло мне взглянуть на Французскую революциюи якобинский период с разных точек зрения.
Списоклитературы
1. Манфред А.З. Великая Французская революция.«Наука» 1983г.
2. [1] А.В. Гордон. Великая французскаяреволюция в советской историографии. Москва: Наука, 2009
3. Манфред А.З. Три портрета эпохи ВеликойФранцузской революции. М., 1979.
4. А.В. АдоФранцузская революция в советской историографии. М., 1998г.
5. А.В. Чудинов.Утопии века Просвещения. Москва, ИВИ РАН.
6. В.И. Ленин Полноесобрание сочинений т.32
7. А.В. ЧудиновСоветская историография Французской революции в начале 1980-х гг. М. 1995г.
8. В. П. Астафьева «Проблема связи просвящения и французскойреволюции XVIII вработах А.Кобана» Краснодар. 2000г.
9. Новая и новейшаяистория. 1996. № 5. C.73-99.
10. А.В. Чудинов. // Французскийежегодник 2004. М., 2004.