Реферат: Музей Черноморского флота в г.Севастополе

МУЗЕЙ ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА В СЕВАСТОПОЛЕ
В доме генерала Э.И.Тотлебена в 1869 г. был основан музей обороны Севастополя. Специальное здание закончили в 1895 г. по проекту архитектора Кочетова. Рисунок и пластика нарядных архитектурных форм навеяны произведениями античности. На фоне белокаменных стен контрастно выделяются чугунные пирамидальные композиции из воинских атрибутов, а по сторонам от лестницы на пьедесталах возвышаются колонны со светильниками. Все лепные и литые украшения выполнил скульптор Б.Эдуардс.

Литература: Крым. Архитектура, памятники: фотоальбом. Авт. Фото Р.Т. Папикьян. Авт. текста В.И. Тимофеенко. — Киев: Мистецтво, 1991.
Гармаш П.Е. Путеводитель по Крыму. — Симферополь, 1996.

О БАХЧИСАРАЙСКОМ ДВОРЦЕ И ЕГО РЕСТАВРАЦИИ


Тесное горное ущелье, замкнутое с обеих сторон меловыми и глинистыми холмами, узкая зеленеющая полоса долины, вяло текущая в топких берегах речка, ряды баштанов и бахчей, фруктовые сады с обсеченными за зиму тополями, грязная, непомерно длинная татарская деревушка с двумя, тремя минаретами, старый сад посередине с укрывающимися в нем крышами большой усадьбы… – таковы несложные впечатления современного туриста, намеренно уклонившегося в сторону от обычного пути на Южный берег Крыма, чтобы, «поклонником муз и мира», посетить «Бахчисарая в забвении дремлющий дворец». Его «безмолвные переходы», «пустые покои и сады» так же манят к себе русского путешественника, как романтические легенды Гренады и Альгамбры, столь притягательно звучащие для европейского туриста. Все эти былые дива сказочной восточной роскоши и искусства представляют ныне лишь жалкие остатки прошлого, но вокруг них выросла не только пышная зелень южного сада, прикрывшая руины и высохшие бассейны, но вместе и причудливая мечтательная поэзия романтических легенд, эпопей и поэм, и порожденная ими литература путешествий, принявшая восторженные, приподнятые шаблоны для своих лирических рассказов о невиданных чудесах в невиданных землях. Однако, романтическое настроение, увлекшее путешественника к подножью Гренады, быстро проходит под напором подавляющих впечатлений жалкой действительности и сменяется разочарованием и насмешками. Как пресловутые дворцы Альгамбры оказываются вблизи однообразными двориками, крохотными комнатами, игрушечными башенками с чудными, правда, арабесками по стенам, но, благодаря подновлениям и размалевке, лишившимися половины своей былой красоты, так и дворцы Бахчисарая обязательно разочаруют посетителя, особенно русского, по его малой подготовленности к тому, что он собирается смотреть, и по его обычному пренебрежению ко всем отечественным памятникам и историческим дивам.

Малая подготовка и скептическое пренебрежение, из нее проистекающее, были причиной того, что Бахчисарайский дворец, доставшийся нам после пожара 1736 года, при взятии Крымской столицы войсками Миниха, и разорения самими хозяевами, отъезжавшими прочь, – в виде руины, никогда не был предметом серьезных забот о его сохранении. Починка и подмалевка, переделка и перестройка различных частей дворца никогда не сопровождались археологическим руководством. Между тем, случаев к серьезному исполнению на практике задачи сохранения дворца, как исторического памятника, было немало: со времен Екатерины видим ряд капитальных ремонтов, а общее руководство к ним дано было еще самим Потемкиным.

В 1783 году Потемкин так предписывал генерал-поручику барону Игельштрому: «Состоящий при Бахчисарае и, как я слышу, приходящий в запущение ханский дворец, именуемый Ашламе, вашему превосходительству рекомендую привести в то состояние, в котором он был прежде, и испорченное все исправить, с таковым наблюдением, чтобы сохранен был вкус, в котором все то построено». В 1784 году он же писал правителю Таврической волости Каховскому: «Бахчисарайский дворец предоставляю вам починить, сад прибрать, что есть в оном деревянного – вновь перекрасить, и цветов умножить, фонтаны починить; весь Бахчисарай вычистить, что ветхо – поправить, развалины сломать, улицу намостить, лавки исправить и также починить мечети. На все сие употребить назначаю я из таможенных доходов до 10.000 рублей».

Но ремонты, предпринимавшиеся лишь по нужде, ввиду приездов, были не менее губительны, по своей небрежности, для дворца, чем и само время: в 1784 году ряд старых покоев сломаны, множество других переделано по-европейски; в 1824 году снесен весь гарем, а вместо него выстроен дачный флигель с этим названием, уничтожены конюшни; в сороковых и шестидесятых годах весь дворец снаружи и внутри получил аляповатую размалевку арматурами, букетами и плодами. Но бедное содержание, нищенское исправление крыш (на общую сумму 900 руб. в год), а главное, плохая постройка всех жилых покоев, привели и теперь дворец к состоянию, которое требует немедленного и капитального ремонта, в противном же случае запущение грозит перейти в разрушение. Нелишним будет поэтому, ввиду идущих ныне рассуждений по подлежащим ведомствам о реставрации или обновлении дворца, сказать посильное слово в пользу поддержки памятника, при всех его недостатках все же замечательного и редкостного, попытаться ослабить скептическое отношение к нему и указать его исторический интерес. Таким образом могут быть легко устранены и те увлечения, которые могли бы вызвать преувеличенные требования расходов на реставрацию, и, следовательно, повредить благому делу поддержки – не менее, чем само разрушение. Лучший способ в этом деле осмотреть дворец и, забывая о романтических грезах, дать себе отчет в его состоянии и художественном достоинстве.

Перед нами Порта, входные ворота с моста внутрь большого, некогда проездного, ныне закрытого двора: низ ворот бутовый, верх – фахверк (саман), как все жилые покои дворца: герб с двумя драконами в замке свода, поверх намалеваны розы, щитки. Налево флигель «для гг. вояжеров», построенный впервые в 20-х годах; на месте его были низкие лавки, в которых, быть может, продавались товары из хозяйства ханов, как бывало в старину на Востоке и в древности на Западе. Сбоку флигеля – развалины медресе-училища (главное и ныне находится в Салачике) с разрушенным фонтаном. По левую сторону двора – массивное здание старинной мечети, в стамбульском типе, с боковой галереей; мечеть любопытна и внутри, по своему потолку, по резьбе миграба, по фаянсовой облицовке ханской ложи, по своим коврам. За мечетью стоят два тюрбе – тяжелые купольные здания, почти без расчленения, мало любопытные и внутри, с гробницами ханов, а за этими зданиями, внутри низкой ограды, – заросшее садом мусульманское кладбище; в нем около полутораста обычных могил с надписями и орнаментом. Еще недавно это кладбище было так мирно и красиво в своем не тронутом рукой современности состоянии, и недаром его тихий и унылый вид пленял поэта и профана, – теперь белые швы свежей штукатурки на разошедшихся плитах неприятно режут глаза. Было бы желательно сохранить от реставрации и «ротонду» дервиша, род киоска из столбов, связанных балюстрадой. Далее, по левую сторону дворца, – идут службы.

Собственно дворец находится по правую сторону двора и по своему расположению подходит наиболее к арабскому типу и к старому сералю Стамбула: очевидно, татарская архитектура пользовалась готовым планом, удерживая оригинальное для некоторых частей. Таковы, например, большие открытые сени, представляющиеся слева от входа, когда уже войдешь внутрь, во дворе. Манштейн видел их еще в первоначальном состоянии: «вдоль стен с трех сторон, для удобства прислуги, расставлены низенькие, широкие лавки». Эти открытие сени с 20-х годов закрыты стеклянной перегородкой, как и в других местах азиатский тип помещений искажен разными пристройками.

Небольшой двор застроен весьма хаотично, без всякого плана, смотря по нужде; низкая ограда прикрывает руины гарема, и в ней – великолепная монументальная дверь. Ее наличники и косяки и весь верх из мрамора покрыты глубокой резьбой – в типе Ренессанса XV века (мраморные и майоликовые киоты, порталы), разнообразными орнаментами – то итальянскими (вазы с растениями, аканты на капителях, зубцы, овы), то арабо-персидскими (цветочный ковер в тимпане, разводы с маргаритками), то оригинальными (татарскими?) полосками тюльпанов и т.п. Даже в самой Италии эти врата считались бы памятником, достойным хранения в музее, для Крыма же это, конечно, драгоценность. В самом деле, двери эти оказываются, по надписи, исполненными в 1503 году. Она гласит: «владетель этого дворца и повелитель сей страны, султан всемилостивый Менгли-Гирей-хан, сын Хаджи-Гирей-хана, – да помилует Бог его и семейство его в обоих мирах. Этот великолепный вход и эти величественные врата сооружены по повелению Султана двух материков и Хакана двух морей, султана, сына султана Менгли-Гирей-хана, сына Хаджи-Гирей-хана 959 года» (= 1503 года). Но ближайшие для сравнения по орнаментике (особенно по угловым пальметкам) мраморные памятники раннего итальянского Ренессанса принадлежат 1470 годам (например, работы Mino da Fiesole и др.) – указание быстрого перехода итальянского искусства на Востоке, не лишенное интереса!

Между тем, двери эти стоят даже не на месте и никуда не ведут: они перенесены из старого дворца, бывшего в Салачике и построенного Менгли-Гиреем, но уже поставлены были на месте входа в гарем, и в прошлом веке служили входом в фонтанную, а ныне в угол гаремного двора. От времени врата очутились на некоторую глубину в земле, а их мраморная резьба изуродована грубой пестрой размалевкой, под которой Г.И. Котов нашел светло-зеленую окраску фонов и красную для орнаментов. Такая окраска указывала как бы на копию майоликового оригинала.

ПРОДОЛЖЕНИЕ >>

Идя от врат 1503 года налево, внутрь полутемных сеней, перекрытых балками, а по ним – потолком, видим слева лестницу в верхние покои, деревянную и безобразную, по сторонам же, в углах стен – два монументальных стенных фонтана: фонтан Слез, или Марии Потоцкой, и Золотой, или фонтан Каплан-Гирея. Оба фонтана изуродованы грубой раскраской, давно уже обречены на бездействие и в этой темноте вызывают понятное недоумение. Невольно спрашиваешь себя: зачем грозный хан воздвигнул, в память горестной Марии, свой мраморный фонтан в этом уединенном, но крайне неприглядном и темном углу? Неужели хану была знакома романтическая меланхолия, или здесь имеем вновь дело с невежественным искажением памятника и окружающей его обстановки?

Известно, что легенда о Марии Потоцкой сложилась, в силу местных обстоятельств, и утвердилась, при помощи Мицкевича, на основании легенды о христианской пленнице, а в свою очередь, эта легенда возникла из естественного предположения, что грузинка Дилара-Бикеч, которой воздвигнуто было особое тюрбе за садом, была христианкой. Старожилы Бахчисарая еще во времена Домбровского помнили, что Фонтан слез находился ранее у этой могилы и перенесен был сюда уже при Екатерине. Плохая постановка, засорение водопроводов были причиной недостатка воды в фонтане, но романтическая мечта придала мысль этому недостатку: «журчит во мраморе вода и каплет хладными слезами, не умолкая никогда». Фонтан стал «мрачным памятником», назван «Фонтаном Слез», а между тем, надпись называет его Сельсебийль, именем райского источника, поящего, по Корану, души павших за ислам, и восхваляет хана, соорудившего фонтан для общего пользования. Надпись на фонтане гласит: «Слава Всевышнему, лицо Бахчисарая опять улыбнулось; милость великого Крым-Гирея славно устроила! Неусыпными его стараниями вода напоила эту страну, а при помощи Божией он успел бы сделать и более. Он тонкостью ума нашел воду и устроил прекрасный фонтан. Кто хочет поверить, пусть придет. Мы сами видели Сирию и Багдад. О шейхи! Кто будет утолять жажду, тому коран языком своим скажет хронограмму: приди, пей воду чистую, она приносит исцеление». Хронограмма, по переложении букв на цифры, дает 1176 год гиджры = 1756 год.

Итак, фонтан Слез перенесен сюда с открытого места, от тюрбе, около которого он был некогда устроен для блага страны. Но, кроме него, есть другой фонтан, сооруженный, судя по надписи, в 1733 году, Каплан-Гиреем. Зачем, однако, и этот фонтан очутился в потемках глухих сеней, в каком-то закоулке?

Весьма вероятно, что некогда сени эти были открытым внутренним двориком, который обходил кругом зал Дивана и отделял его от малой дворцовой мечети, построенной в 1741 г. без всяких украшений (на место древней, быть может, погибшей в пожаре 1736 года). Возможно, что одна часть двора была прикрыта навесом на столбах со стороны мечети, и, таким образом, этот фонтан был обычным фонтаном при мечети. Это устройство близко напоминает Альгамбру с ее дворцовой мечетью, отделенной двориком с фонтаном, и, кстати, киоск рядом зовут в Бахчисарае Альгамброю. В таком положении все получает смысл, а его нарушение падает уже на европейскую переделку: не терпя отдельных палат и теремов, стараясь устроить всюду внутреннее сообщение, дворик накрыли и бесповоротно исказили и изуродовали лучшую часть дворца.

Окруженный двориком, зал Дивана (или Суда) был бы теремом, палатой для приемов: это – обширная и длинная зала, в два света, сохранившая свое устройство, кроме потолка, замененного местами крашеным холстом, но лишившаяся прежнего убранства. Старинная дверь, судя по надписи, 1742 года ведет в узкое помещение для канцелярии; в темной ложе поверх – сидели, вероятно, жены при приемах; открытые в сад аркады частью заделаны, одно из цветных стекол заменено простым.

Рядом прекрасный киоск на столбах, с водометом наверху и азиатскими диванами, обезображен устроенной внизу, промеж столбов, фахверковой подклетью, которую местные чичероне нелепо именуют ханской сокровищницей. Убранство киоска напоминает нам киоск, также стоящий на столбах, снизу открытых, во дворе мечети Оммиазов в Дамаске, и устроенный так – для хранения от пожара священных книг и рукописей. Так как, в данном случае, помещение киоска близ мечети отвечает данной цели, позволено гадать о подобном же его назначении.

Сад отделен от Главного двора низкой оградой, размалеванной аркадами; в конце сада – бассейн, наполняющийся водой из мраморного стенного фонтана и вовсе не напоминающий «пучину вод», в которую была опущена ревнивая Зарема, как уверяют проводники. Гарем был снесен еще в 1818 году; вместо него показывают длинную деревянную галерею в постройке, очевидно, переделанной до неузнаваемости. Но и здесь входное крыльцо сохранило чудом уцелевшую старинную, или даже древнюю, татарскую резную дверь, скорее, наличник этой двери, весь прорезной и украшенный резьбой, представляющей вазы, растения, плоды и пр.

Жилые покои ханов были расположены справа от ворот, поверх служб, по линии Главного двора, но были радикально перестроены после пожара и вновь переделаны при Екатерине для приема. Здесь последовательно показывают отчасти идущие анфиладой, отчасти расположенные в разных сторонах комнаты и дают им имена, лишь в отдельных случаях заслуживающие внимания: обеденный зал, царские (Александра I) комнаты на месте ханской спальни, ханская цирюльня, где сохраняют парчевое покрывало, комната наследника (Александра Николаевича в 1837 г.), спальня Екатерины, сохранившая почти все свое убранство от ее времени, комната Марии Потоцкой с камином, посольский зал, посольская кофейня (по образцу стамбульских) и т.д. «Золотой» кабинет Керим-Гирея долго, до начала шестидесятых годов, сохранял все свое убранство и роспись 1760-х годов, и Домбровский видел еще в этом кабинете все стены резными из дерева и позолоченными вместе с потолком: все это были шкапы, под которыми шли богато убранные диваны; поверх карниза виднелись за стеклом вылепленные из гипса и алебастра плоды, деревья, кораблики, птички, а выше карниза – разрезанные арбузы, груши, гранаты; потолок расписан был видами. Витиеватая надпись 1764 года восхваляла хана: «увеселительный дворец, созданный его высоким умом, оправдывает хвалебную песнь. Смотря на живописную картину дворца, подумаешь, что это жилище Гурий»… «Сам Маки (персидский живописец, бежавший в Китай в III в. по Р. Х.) одобрил бы выбор и исполнение картин». В 1880 году фотограф И.В. Болдырев открыл под новой размалевкой, покрывшей старину, – часть старой росписи.

Из отдельных построек любопытны Соколиная башня и киоск на мраморных колонках в персидском саду. По близости находятся там руины старого дворца, указанного на плане прошлого века, остатки больших бань, глубокого бассейна с фонтаном и террас, еще не разобранных от дворцовых садов, напоминавших, по преданию, подобие висячих садов Семирамиды. За пределами сада, одиноко на холме, стоит тюрбе Дилара-Бикеч, любимой жены Крым-Гирея: уже при Муравьеве в 1820 г. дверь тюрбе была заложена, а ныне и окна – камнями, прежней оловянной крыши нет, и здание скоро превратится в развалину.

Каким путем, однако, пышная резиденция могучей и страшной орды, властвовавшей три века на юге восточной Европы, превратилась в жалкую развалину? Кто в том виноват и, следовательно, что, в действительности, досталось нам, при завоевании Крыма, и чем был дворец при последних ханах? Таковы вопросы, которые должно разрешить, прежде чем приступать к рассуждениям о реставрации.

Бахчисарайский дворец построен около 1519 года, и первая резиденция, точнее – первый притон орды был устроен в Салачике, в нескольких верстах от Бахчисарая, где долина образует особенно глухое ущелье, близ Успенского пещерного скита и по соседству недоступной крепости Чуфуте-Кале. От этого первого дворца, слепленного ордой, не осталось и следов, как нет их от Великого Сарая, но прекрасное тюрбе с резным входом, сооруженное в 1501 году Менгли-Гиреем над прахом отца Хаджи-Гирея, еще стоит поныне при повороте к Успенскому скиту. От XIII– XV веков мы имеем несколько кладов, найденных в Симферополе, Бердянске, Мариуполе, Ставрополе Кавказском: много вещей из золота, много уборов тончайшей зернистой филиграни, бляшки от ременных поясов, коробочки, носимые на груди с листиками Корана, из листового золота и украшенные арабесками. Все это – или вещи привозной арабской промышленности, или изделия местные, но по образцам, данным культурными центрами Поволжья. Таким образом, Крымская орда явилась готовой к усвоению мусульманской культуры Стамбула, и ханы, в качестве передового вассала Турецкой империи, спешили перенимать обстановку султана, и так как постройки всегда делались легкими, как и в самом Стамбуле, то во дворце производились, видимо, постоянные переделки, и от старого оставались нередко только отдельные палаты, сложенные из камня, подобно Дивану, и части, подобные воротам, фонтанам и т.д. Когда войска Миниха взяли Бахчисарай, адъютант Манштейн, оставивший записки, видел еще во дворце смесь старого с новым, татарского с турецким и восточного с европейским.

Вот как описывает он приемную залу «Старого дворца», с мраморным полом: «потолок этой залы расписан голубым цветом с золотом, со столярными мозаическими украшениями. Зала делилась на две половины: правая представляла как бы альковы и была на одну ступень выше против левой половины; во всю ширину залы, на 4 фута выше ее пола, шла открытая галерея, шириной в сажень: она была устроена для удобства татарских вельмож, когда они справляли здесь байрам. Стены залы были вместо ковров выложены разноцветным фаянсом; сама зала освещалась окнами в два ряда: в верхнем ряду стекла были разноцветные» и пр. Что видел адъютант Миниха: обыкновенную арабскую залу с альковами или своеобразную палату предводителя кочевой орды, пиршественного терема, в котором для вождя и его товарищей устраивался особый помост? Тот же очевидец рассказывает и о других палатах дворца, с бассейнами и фонтанами, о гареме, о женской бане с глубоким бассейном, о теплой бане со сводами, особо о большой ханской бане, конюшнях, разных беседках и т.д.

По словам Манштейна, дворец был обращен в пепел, но нельзя не видеть в этом слове преувеличения: по всей вероятности, много построек пропало, многие не были возобновлены ханом Крым-Гиреем, но текст надписи в его золотом кабинете ясно указывает, что левая часть дворца от ворот осталась старой, и вновь построена им только часть помещений с краю на правой стороне. Последний хан Шагин, покидая Крым, увез с собой все, что можно было взять или ободрать: куски карнизов, шкапов, потолков, дверей, фонтанов, панелей и фаянсовых облицовок. Разыскать эту рухлядь для того, чтобы воспользоваться ее орнаментальными формами – дело несбыточное. С 1784 по 1787 год дворец подвергся капитальной переделке, и хотя де-Рибас старался соединить «азиатский» характер с европейскими требованиями, но французская мода, видимо, действовала сильнее. От 1798 года дошли до нас план и снимки фасадов дворца, исполненные англичанином Гестом (Hastie, William), в атласе, хранящемся в Публичной Библиотеке (Отд. рукоп., л. F, отд. XIII, № 6). На этом плане находим уже флигеля по сторонам ворот, фасад дворца, протянутого по линии двора, и все постройки для приема Екатерины, отвечающие тому, что видим ныне, но здесь имеется план гарема, не существующего с 1818 года, и особенно части, называемой у Геста также «Старым дворцом», по близости больших бань. Все это было окончательно снесено истребительным ремонтом 1820-х годов.

Дело с ремонтом началось еще в 1818 году, но два года прошли незаметно в пререканиях по вопросу о том, кто составляет план и смету: Новороссийский генерал-губернатор, Таврический губернатор или Строительный Комитет Министерства Внутренних Дел; в 1820 г. споры прервались, и дело было поручено одному архитектору Колодину. Тот, прежде всего, поспешил составить «описание найденных в натуре ветхостей азиатскому в Бахчисарае дворцу»: дворец будто бы совсем изветшал, комнаты были без полов, все деревянное потлело, стены падали, потолки и полы требовали перекладки. По смете, на необходимые исправления требовалось 126.000 руб., на полную переделку – 200.000. Между тем ни Пушкин, ни Муравьев не говорят о подобном разрушении дворца: Муравьев говорит только об «упадке» гарема; великий поэт выразил все свои впечатления в двух-трех стихах, но это – живая картина «тихо и уныло» «дремлющего в забвении дворца»:

Еще поныне дышит нега
В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются виноградны лозы,
И злато блещет на стенах.
Я видел ветхие решетки...

Очевидно, что архитектор взглянул на этот «упадок» по-своему, приблизительно в том роде, как если бы он был известный портной Петрович, а дворец был – предъявленная ему шинель Акакия Акакиевича. Комитет стоял также за «полную переделку» дворца, «дабы придать дворцу вид достойного памятника», но полагал, что флигеля, малый гарем, персидский дворец и старый дворец – «не замечательны» ни по наружности, ни отделкой и могут быть опасны в пожарном отношении, а коль скоро их снести, то потребуется не более 161 тысячи.

Невежество и злая воля преуспели: уже в 1822 году Колодин доносил об «успешном» окончании разборки старого дворца, персидского дворца и гарема; на месте их ставились беседки с фонтанами и возводились новые постройки. Вся живописная работа была произведена унтер-офицером Дорофеевым «по азиатскому вкусу искусным художеством, с прочностью и приличной красотой», а столярная поручена была мастеру Кладо, который «привел ее вновь в первобытное состояние».

Слухи о невежественной перестройке дошли до М.С. Воронцова, и он прислал в 1823 году в Бахчисарай адъютанта с архитектором, которые и донесли губернатору, что: «воля Государя Императора, дабы дворец был выстроен в арабском вкусе, не исполнена, ибо многие части оного совершенно по европейской архитектуре сооружаются; многие материалы дурны, украшения некрасивы и не в восточном вкусе; счеты ведены небрежно, записи неправильны, а между тем, уж истрачено до 70 тысяч рублей» и т.д. Работы были приостановлены, и назначена следственная комиссия. Но Колодин отзывался, что делал по словесным приказаниям Таврического губернатора, и в результате получилось только Дело на 430 листах и заключение Комиссии, весьма двусмысленного свойства, подметившее лишь разные тонкости и мелочи, в роде того, что Колодин упустил «снять вид живописи, которая в покоях находилась», и заменил ее, по произволу живописца, и т.п. Дело же в том, что от ассигнованной суммы захватили половину, около 90 тысяч, которые и спешили израсходовать, поручив архитектору Эльсону «окончить реставрацию».

В 1825 г. Бахчисарай посетил Император Александр I, работы шли уже около года, но протянулись на шесть лет, – до 31 мая 1831 года. Времени на внимательное обсуждение того, что надо было делать, было довольно, но вопросы эти не приходили в голову. Вся художественная сторона дела ограничивалась китайскими крышами, каминами, высокими трубами, цветными стеклами, фонтанами. Не выше стояла и техническая сторона: перед самой сдачей работ в 1830 году начали ремонт повреждений «от сырой земли, морозов, многосложности углов, куда не проникают солнечные лучи». И, действительно, дворец, состоящий в большинстве из фахверковых построек, с обшивкой тесом, алебастровой облицовкой, нуждается в постоянной починке, или вызывает, скорее, переделку, чем европейский ремонт. Разнообразие построек, обилие легких декоративных частей, азиатское равнодушие к вопросам об уборке снега, о стоке воды, все основные свойства кочевого стана повторились и в Бахчисарае.

Уже в 1837 г. дворец вновь “был исправляем” к царскому приезду, а в 1845 г. – к приезду Великого Князя Константина Николаевича. Ремонт 60-х годов окончательно испортил оригинальный памятник ярмарочной размалевкой стен, дверей, карнизов, в последние же годы упадок многих частей здания пошел еще быстрее. Спрашивается: что следует делать, чтобы не допустить превращения дворца в развалины?

Прежде всего, следует проникнуться убеждением, что ханский дворец Бахчисарая и прочие памятники Крымской орды (мечети и тюрбе в Салачике и пр.) имеют несомненное историческое значение и должны сохраняться как незабвенные свидетели вековой борьбы русского народа и славного одоления. Весь Бахчисарай составляет собой один исторический памятник, дающий глубокое поучение. Напротив того, художественное значение дворца, как он есть, весьма невысоко и не может заслуживать особых жертв государственных средств на его поддержание. Дворец никогда не был цельным монументальным зданием и, кроме отдельных показных палат из камня, с каменными полами, всегда представлял ряд легких, в европейском смысле, построек, весьма живописных и декоративных, но наскоро и небрежно сделанных. Фахверковые стены легки, дешевы, сухи, допускают тонкую разделку – живописную, лепную, столярную, устройство внутренних шкафов, панелей, фонтанов, но крайне непрочны и рассчитаны у восточного властителя на его лишь время. Поддерживая и возобновляя такую постройку со вниманием и по частям, можно сохранить здание сотни лет, но нельзя предпринимать сплошную реставрацию, какая сделана в Альгамбре или Альказаре. И там посетитель с негодованием видит резкую и пеструю размалевку среди тонких полутонов старины, а в Бахчисарае такая реставрация еще более изуродует памятник. Далее многие части дворца, особенно от прошлого столетия, выполнены были уже при ханах в базарном стамбульском вкусе, и на самом Востоке не составляют никакой редкости, а потому, действительно, не заслуживают серьезной переделки. Всякая старина и все ее памятники имеют также и свою отличительную ценность: таких мраморных надгробий, какими наполнено кладбище при мечети, можно насчитать тысячи на Балканском полуострове и в Малой Азии. Но эти надгробия находятся у нас, на Русской земле, и из них составляется исторический памятник, который хранить – обязательно для всякого исторического народа. Конечно, заниматься вопросом о полной реставраци Бахчисарайского дворца было бы увлечением, так как пришлось бы многие части выстроить заново в улучшенном восточном вкусе. Иное дело, если бы удалось открыть в рухляди старых домов Бахчисарая старинные татарские орнаменты в материях, резьбе, тогда отделка сохранившихся частей с помощью этого материала способствовала бы истинной археологической реставрации памятника.

Но по тому же самому многие части дворца не заслуживают такой переделки заново, – по-старинному, как части, не принадлежащие к старому ханскому дворцу: флигель «для вояжеров», приемные покои Екатерины и к ним примыкающий, наконец, так называемый гарем. Эти части надо оставить в том виде, как есть, и предоставить времени уничтожить то, что плохо построено. Между тем, части дворца, имеющие историческое и художественное значение, и нами перечисленные: ворота 1503 г., Диван, киоск возле него, фонтаны, «золотой» кабинет, мечеть, два тюрбе рядом, тюрбе Грузинки, медресе и его фонтан, тюрбе Менгли-Гирея и многие детали следует восстановить в прежнем состоянии и даже, если можно, виде, приложив старание к их поддержке в будущем. Следует восстановить и бывшие сады дворца, наполнив их вновь и террасами, и деревьями. Непростительно оставлять долее грубую размалевку дворца и фонтанов, воспетых Пушкиным, не открыть резных потолков, скрытых под холстом и штукатуркой, и не восстановить оригинальной красоты восточных зданий, ныне обезображенных невежественной заделкой. В конце концов надо в ближайшем будущем приступить к поддержке дворца и основательному ремонту, иначе надо ожидать разрушения многих частей дворца, которое – надо иметь это обстоятельство также в виду – не создаст живописной руины, но образует безобразную груду валяющегося всюду мусора, который придется затем сносить прочь, уже не разбирая, что было бы в нем достойно сохранения. Какой вид примут тогда иные части дворца – желающие могут составить себе заранее понятие по иным пожарищам Стамбула.

Её величество История распорядилась так, что в VIII-VI вв. до н.э. древние греки — эллины, заложившие основы современной европейской цивилизации, были вынуждены осваивать берега Средиземного и Чёрного морей вдали от Эллады. Малоплодородные земли и относительная перенаселённость страны, острейшие политические противоречия и конфликты, а также торговые интересы — всё это привело к массовым переселениям и выведению колоний.

Херсонес Таврический был основан в конце VI в. до н.э. выходцами из Гераклеи Понтийской (тер. совр. Турции). Поселение возникло на скалистом полуострове между нынешней Карантинной и Песочной бухтами Севастополя. Херсонес в переводе с древнегреческого означает «полуостров», а Таврикой (страной тавров) эллины называли южный берег Крыма.

Херсонес Таврический типичный греческий полис, то есть самостоятельный город-государство с демократической формой правления. Народное собрание, состоявшее из свободных граждан, решало вопросы войны и мира и утверждало законы. Ежегодно избираемый городской Совет подготавливал проекты законов и контролировал деятельность исполнительных органов власти. Например, коллегия стратегов отвечала за обороноспособность полиса, номофилаки (стражи закона) хранили государственные документы и следили за исполнением законов, агораномы и астиномы осуществляли надзор за деятельностью рынка и правильностью мер и весов. Сохранилась Присяга жителей Херсонеса — уникальный и бесценный для потомков документ, выбитый на беломраморной стелле. Присяга обязывает каждого гражданина "… служить народу и советовать ему наилучшее и наиболее справедливое для государства и граждан". Жители других греческих городов за выдающиеся заслуги получали проксению — почётное херсонесское гражданство. Херсонес принимал активное участие в общегреческих праздниках, спортивных состязаниях, вел активную внешнюю политику.

Важной обязанностью граждан было почитание отеческих богов. Среди них: Зевс — глава олимпийской семьи богов, отец богов и людей; Дионис — бог виноградарства и виноделия; покровитель городов и искусств — Аполлон. Пользовался популярностью культ Геракла, именем которого была названа метрополия Херсонеса — Гераклея. И всё же основное место в духовной жизни города занимал культ богини Девы, в образе которой воплотились черты греческой Артемиды и женского божества аборигенного населения Крыма.

Вторую половину IV — первую половину III вв. до н.э. называют «столетием расцвета» Херсонеса. Население города превышало пять тысяч человек, городская территория (26 га) была обнесена мощной оборонительной стеной с высокими башнями, защищавшими город с суши и моря. Херсонес подчинил себе обширную территорию Юго-Западного Крыма — хлебную житницу города. Его опорными пунктами становятся Керкинитида (Евпатория) и Калос Лимен (пос. Черноморское).

Уже в IV-III вв. до н.э. Херсонес выпускает массовые серии серебряных монет, успешно конкурировавших с другими валютами черноморского региона. Торговля Херсонеса была в основном посреднической. Из греческих городов Малой Азии, островов Эгейского моря и материковой Греции (Гераклея, Синопа, Делос, Родос, Афины) торговцы привозили сюда украшения из драгоценных металлов, оружие, расписную черно-лаковую посуду, оливковое масло, мрамор и т. п. Часть этих товаров перепродавалась соседям — скифам. Значительную долю херсонесского экспорта составляли туземные товары: хлеб, скот, кожи, меха, мёд, воск, а также рабы. Гераклейский полуостров херсонеситы превратили в свою сельскохозяйственную округу — хору, где были возведены укрепления, усадьбы, размежеваны наделы, зазеленели виноградники и сады. Виноградарство и виноделие составило основу местного сельского хозяйства. В самом городе развивались ремёсла: гончарное, кузнечное, литейное, строительное и косторезное дело. Во все времена жители Херсонеса были отменными мореходами и рыбаками.

Вторая половина III-II вв. до н.э. — время отчаянного противодействия Херсонеса мощному натиску, возникшей в Крыму Скифской державы с центром в Неаполе Скифском (у совр. Симферополя). Была утрачена Керкинитида, разрушен Калос Лимен, враг неоднократно стоял у ворот города. В этих условиях херсонеситы обратились за помощью к выдающемуся деятелю древности понтийскому царю Митридату Евпатору (132-63 гг. до н.э.). Понтийское царство, расположенное в Малой Азии, долгое время играло решающую роль в политической жизни Восточного Средиземноморья. Военные походы понтийских войск в Крым (111-107 гг. до н.э.), возглавляемые полководцем Диафантом, надолго устранили скифскую угрозу. За спокойствие пришлось расплачиваться свободой. Херсонес оказался в зависимости от Понтийской державы и входившего в её состав Боспорского царства.

еще рефераты
Еще работы по истории