Реферат: Франсиско Гойя "Семья короля Карла IV"

Мордовский государственныйуниверситет имени Н.П.Огарева

Факультет национальнойкультуры

Кафедра культурологии

Курсоваяработа

Франсиско Гойя«Семья короля Карла IV».

                                                          Выполнил: студентка 1курса ФНК

                                                          спец.культурологии Макмаева Т.Н.

                                         Проверил:

Саранск 2002

Содержание

ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………………….3

1.Началотворческого пути Ф.Гойи ….………………………...……6

1.1 Начинающаяся карьера королевскогоживописца……….……..9

1.2Заколдованный круг на пути царствования ничтожной аристократии…………………………………………………………13

1.3Фрески «Дома Гойи „…………………………………………….17

1.4 Нашествие Наполеона на королевский“дом»…………….……21

2.Биографические истоки Ф.Гойи……………………………………26

2.1 Национальный гений Испании…………………………………27

3.Первый придворный живописец «СемьиКороля  Карла IV»……...31

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………….…..35

Списокиспользуемых источников…………………………………..37

Введение

Мир – это маскарад: лицо, одежда, голос – всеподделка,
         каждый хочет казаться не таким,каков он есть на самом деле;
каждый обманывается, и никто не узнает себя.
Ф. ГОЙЯ

   Творчество великого испанского художника Франсиско Гойи ужеболее столетия привлекает пристальное внимание историков искусства. Первыесерьезные попытка раскрыть сложный, глубоко драматический мир этого мастерабыли предприняты еще романтиками в середине прошлого столетия. В 1842 году ТеофильГотье посвятил ему до сих пор не утратившую интереса статью. Вместе с ней былопубликован первый, еще весьма приблизительный каталог эстампов Гойи,составленный друзьями Делакруа Эженом Пио и Фредериком Вилло.

  Задачей моего исследования выявить сущность картины Гойи «Семья Короля Карла IV ».С помощью анализаэтой картины можно проникнуть в душу художника, представить ту эпоху, в которой он  жил и работал.

Наиболее сильное влияние оказало наГойю творчество мастеров XVII века — эпохи расцвета европейской живописи. Неслучайно Гойя своими учителями считал природу, Веласкеса и Рембрандта.

Творчество выдающегося испанскогомастера Ф. Гойи развивалось в сложных условиях, связанных с бурными событиямиистории: Великой французской революцией, национально-освободительными войнами сНаполеоном, народными восстаниями. И художник выразил это в своем искусстве,создав произведения, проникнутые подлинно национальным духом. Развитие еготворчества шло по пути наполнения художественных образов социальным пафосом, кправдивому отображению сцен народной жизни, к острой критике современного емуобщества.

Цельюмоей исследовательской работы -проанализировать творчество испанского художникаФ.Гойи на примере его картины " Семьи Короля Карла IV "

Уже ранниепортреты, эскизы к шпалерам для королевской шпалерной мастерской показаливеликолепное живописное мастерство Гойи, его умение остро видетьдействительность.

Но всездесь свидетельствует об одном: Гойя ненавидел социальное зло, боролся сневежеством, ханжеством, выступая против угнетения народных масс. Этимичувствами проникнут и живописный шедевр Гойи «Семья короля Карла IV»(1800, Прадо, Мадрид). В парадном портрете королевской семьи художник непобоялся раскрыть духовное убожество правителей Испании. Отталкивающее впечатлениепроизводят их уродливые, злобные лица. В данном портрете великолепие красок,потоки золота, мерцания драго­ценностей лишь оттеняют мещанскую заурядность иудручаю­щую вульгарность тех, кто еще правил Испанией. Гойя опрокидывает всепредрассудки сословного общества; оноценивает потенциальные возможности личности, невзирая на ее официальноеположение, не испытывая почтения к сану и рангу. И чем дальше, тем всеочевиднее идеалом его становится та «святая вольность», которую обожествлялипервые роман­тики. Новый, появившийся в эпоху французской революции че­ловексвободного волеизъявления и дерзостного самоутвержде­ния раньше всего заявил осебе у Гойи именно в портретной жи­вописи.

Убежденный в том, что критика человеческих пороков изаблуждений, хотя и представляется поприщем ораторского искусства и поэзии,может также быть предметом живописания, художник избрал для своего произведенияиз множества сумасбродств и нелепостей, свойственных любому гражданскомуобществу, а также простонародных предрассудков и суеверий, те, которые он счелособенно подходящими для осмеяния и в то же время для упражнения своейфантазии.

Посколькуизображаемые предметы по большей части существуют только в воображении,художник смеет надеяться на снисходительность людей понимающих: ведь он неподражал чужим образцам и не мог следовать натуре. И если удачноевоспроизведение натуры столь трудно, сколь и достойно восхищения, то нельзя неотдать должное тому, кто полностью отвлекся от натуры и зримо представил себеформы и положения, существовавшие доселе лишь в человеческом сознании,омраченным невежеством или разгоряченными необузданными человеческимистрастями.

Для Гойиискусство — отнюдь не воплощение одного только достойного, или прекрасного, илидаже возвы­шенного, но целостное и сгущенное отображение действитель­ности, вкоторой естественному стремлению человека к идеаль­ному зачастую сопутствует стремление противоположное.

1.   Начало творческого пути Ф. Гойи .

Сарагоса вовторую половину ХVIII века казаласьпробудившейся после многолетней летаргии. Одно знаменитое сопротивление города войскам Наполеона доказывает,какой темперамент, какая сила жили за его стенами, Наполненная богатымисредневековыми и ренессансными памятниками, она являлась интересным музеем,куда стекались художники и где царила довольно интенсивная художественнаяжизнь, Среди немалочисленных меценатов города особенно выделялись каноник Рамони дон Хуан Мартин, основавший художественную школу, гипсы для которой онвыписал из Италии, В лице картезианца Франсиско Сальседо Гойя нашелблагожелательного советника, а в лице Мартина Сапатера-и-Клаверия преданнейшегодруга, (Письма Гойи к Сапатеру являются до сих пор лучшими документами дляхарактеристики внутренних переживаний Гойи.)

В то время в Испании еще во всей силе жили средневековыеобычаи, Не только между отдельными провинциями, но и между городами, а иногда ивнутри городов свирепствовала партийность и велась борьба за автономию, Так и вСарагосе нередко происходили маленькие сражения между прихожанами Сан-Луиса иприхожанами знаменитой церкви Вирхен дель Пилар. Гойя, отличавшийсяатлетической силой и замечательной ловкостью, играл не последнюю роль в этихрасправах, нередко кончавшихся кровью, и настолько даже прославился в них, что,когда однажды наутро после такого сражения найдены были убитые, он поспешилбежать в Мадрид, так как народная молва слишком определенно указывала на негокак на виновника кровопролития.

В то время в художественном мире Мадрида царило большоеоживление, Карл III, вошедший на престол в 1759 году, употреблял большие усилия на поднятиеискусства, которое он считал важнейшим мотором в процветании промышленности,Экономный во всем прочем, но щедрый в тех делах, которые он считал нужными дляблага государства, умный король не щадил при этом средств. Не находя средииспанцев достаточно сильных мастеров для своих грандиозных целей, он обратилсяк лучшим иностранным художникам — к Джованни Тьеполо и к Рафаэлю Менгсу,Присутствие двух таких мастеров не могло пройти бес-следно для Испании, а вжизни Гойи оба мастера сыграли значительные роли, хотя в совершенно разныхотношениях,

Первое пребывание Гойи в Мадриде протянулось приблизительнодо 1766 года, Точных сведений об этом пребывании не сохранилось, но, по всейвероятности, как раз в это время Гойя окреп в технике, приглядываясь к работамхудожников, занятых при дворе, и образовал свой вкус на изучении старыхмастеров, которыми были так богаты королевские и частные собрания Мадрида,

Покинутьстолицу заставил его, как рассказывают, случай, находившийся, вероятно, в связис одним из бесчисленных любовных похождений этого страстного человека. Как-тоночью он получил удар стилетом от неизвестного врага и, оправившись от раны,решил на время удалиться из Мадрида, Рассказывают, что с этой целью и чтобвернее замести след, он присоединился к кадрилье тореро, отправлявшихся кодному из портовых городов, и даже, что на этом пути он не раз принимал участиев боях, Кто знает, с какой страстью Гойя относился еще в глубокой старости к национальному спорту, тому легенда этапредставляется вполне возможной,

Из портового города Гойя отправился в Рим, но опять-такии относительно его пребывания в Риме ничего не сохранилось верного. Лишьлегенда сохранила воспоминания о бесчисленных его похождениях, Обстановка здесьбыла наиболее подходящая для любовной авантюры. Вечный город был тогда центромвсяких увеселений, всякого разврата. Художники всех стран чувствовали себя тамкак дома, и слабая папская полиция не в силах была бороться с этими космополитическимибандами, Два характерных случая из цикла анекдотов о Гойе достойны бытьотмеченными,

Желая сохранить память о своей отваге, он, рискуясломать себе шею, пролез к самому скату купола св. Петра и там выгравировалсвое имя. По-прежнему невоздержанный в своих страстях, он пробрался ночью вмонастырь, чтобы похитить из него любимую девушку, и за эту неудавшуюсяавантюру чуть не поплатился головой, если бы не заступничество испанскогопосланника, выхлопотавшего Гойе «разрешение бежать» из папских владений.

Для русских любопытно еще сохранившееся сведение о том, чтоодин из екатерининских вельмож (Маруцци? И.И.Шувалов?) делал выгоднейшиепредложения Гойе с целью сманить его в Петербург. Только письма старика отца,звавшего сына на родину, помешали исполнению этого проекта, Едва ли, впрочем,живопись бурного испанца пришлась бы по вкусу при дворе северной Семирамиды,мечтавшей в то время о возрождении холодного и строгого античного искусства,

Вернулся Гойя в 1771 году. По дороге, в Парме, он получилвторую премию на конкурсе местной академии по заданной теме «Ганнибалустремляет взгляд на Италию с высоты Альпийских гор».

Вскоре по своем возвращении на родинуГойя получил заказ расписать своды церкви Вирхен дель Пилар в Сарагосе, котораяв то время была значительно увеличена ввиду постоянно возраставшего наплывапаломников, сходившихся в Сарагосу на поклонение чудотворному столпу, накотором Богородица явилась св. Иакову, Как этот, так и последовавший за ним, в1772—1774 годах, цикл фресок, исполненный Гойей в Картезианском монастыре Aula Dei, указывают сильную зависимость Гойи от нарядного, чисто декоративногостиля Тьеполо, но не представляют в художественном отношении чего-либозначительного, Это безличные, ординарные работы, какими покрывались в те временабесчисленные церкви по всей Европе. Лишь в редких кусках виднеется рука мастераи прорывается нервность более высокого порядка,

В 1775 годумы застаем Гойю в Мадриде, уже женатым на Хосефе Байэу, сестре придворногоживописца, бывшего товарища и, быть может, учителя Гойи в Сарагосе, Брак этотне был вполне счастливым как вследствие любовных похождений неисправимого Гойи,так и благодаря тяжелому характеру Хосефы,К тому же супруга Гойи расходилась с мужем во взглядах на искусство, Это непомешало чете иметь двадцать человек детей, из которых, впрочем, лишь одинпережил своих родителей.

1.1        Начинающаясякарьера королевского живописца.

С этого времени жизнь Гойи потекла в довольстве и в почете; деятельностьже очень работоспособного художника прямо утроилась, Вот только вкратце этапыего официальной карьеры: в 1780 году Гойя выбран членом академии Сан Фернандо;в 1785-м произведен в Teniente Director той же академии; в 1786-м онполучил звание королевского живописца, «Я устроил себе,— пишет он другу в томже году,— действительно налаженную жизнь, Я никому не прислуживаюсь, Кто имеетдо меня надобность, должен меня искать, и, в случае когда меня находят, я ещезаставляю немного просить себя, Я остерегаюсь сразу принимать какие-либозаказы, за исключением тех случаев, когда нужно угодить видному персонажу илиже когда я считаю нужным сдаться на настойчивые просьбы друга. И вот, чем болеея стараюсь сделать себя недоступным, тем более меня преследуют. Это привело ктому, что я так завален заказами, что не знаю, как всем угодить». 30 апреля1789 года Гойя отправляется в Аранхуэс, чтобы присягнуть новому королю,назначившему его камерным художником — звание, дававшее право на вход водворец.

В 1776 году Менгс устроил Гойе заказ исполнить картоныдля королевской шпалерной мануфактуры San ВагЬага, и с этого момента впродолжение многих лет (до 1791 года) Гойя пишет серию композиций,предназначенных служить образцами для тканых картин, Эти композиции освещаютцелую сторону его личности и дают самую характерную ноту для молодых лет егодеятельности, Исполнение картонов не заняло, впрочем, всей деятельности Гойи заэти годы, Так, в 1778 году он исполняет ряд офортов с картин Веласкеса, Офортыс Веласкеса принадлежат в чисто графическом отношении к наиболее совершенномуиз того, что сделано мастером.

С лета 1780 года Гойя снова занят фресками в церквиБогородицы в Сарагосе, и во время этой работы он сильно повздорил сосвоим зятем Байэу, которому было поручено общее наблюдение за работами, Байэупозволил себе критиковать произведения Гойи, к нему присоединилась и хунтацерковного совета, смущенная общественным неудовольствием, Несмотря на уступкиГойи, все это кончилось тем, что его довели до отказа от дальнейшего исполненияфресок, Любопытна для характеристики взглядов Гойи на искусство фраза взаписке, поданной им в церковный совет: «Честь художника очень тонкогосвойства, Он должен из всех сил стараться сохранить ее чистой, так как отрепутации его зависит все его существование; с того момента, когда оназапятнана, счастье его гибнет навсегда», Вот почему он не может согласиться стем, чтоб с ним, которого удостоил своим одобрением сам король, обращались какс наемным ремесленником. Весь этот случай, произошедший благодаря щепетильностиГойи и известной надменности Байэу, очень дурно отозвался на настроениихудожника, Он некоторое время страдал манией преследования, сделалсяраздражительным и мрачным. Несколько лет спустя он помирился с зятем, и тотзагладил свою вину, оказав Гойе поддержку во многих делах, Красивый портрет Байэунаписан уже после этого примирения,

Русский биограф В.Стасов, для которого Гойя был чем-товроде предвестника Верещагина, нравоучительным сатириком и житейским философомво вкусе 1860 годов, обдал презрением этот цикл работ и считал картоны Гойи«балетно-элегантными и ложно галантерейными», Стасов даже недоумевал, что «естьеще» между французами, немцами и англичанами люди, способные радоваться наподобный «ублюдочный род искусства» и согласные прощать всю его ложь из-за«каких-то дилетантских соображений, из-за какого-то праздного любования накраску или рисунок», «Нам, русским, это все уже только смешно и жалко»,—кончает он свою мысль.

Между тем картоны Гойи знаменуют собой целую эпоху нетолько в его жизни, но и в жизни всего испанского народа. Не надозабывать, что если для Франции XVIII столетие означало непрестанноедвижение к революции, то для Испании это же время было чем-то совершенно иным,Испания после бездарного правления Габсбургов в XVII векепереживала теперь, под скипетром Бурбонов, своего рода возрождение, К концувека благодаря ряду удачных реформ Филиппа V, миролюбивого Фердинанда VI иумного, добросовестного Карла III Испания ожила от мрачногосредневекового кошмара, в котором она пребывала двумя столетиями дольше, нежелидругие страны Европы, Много еще оставалось исправить и улучшить, но в народежила уверенность, что и это придет в свое время,

Нравы испанского образованного общества изменились заэтот век до неузнаваемости, Такой художник, каким является Гойя в своихкартонах и в портретах, был бы немыслим при Карле II, так же, какнемыслимо было бы при последних Габсбургах изгнание иезуитов, произошедшее в1767 году, и, наконец, реформа всего внешнего быта, ярче всегосимволизировавшая коренную перемену, произошедшую в нравах испанского общества.

Настроением счастья и довольства пропитаны «шпалерныекартоны» Гойи. От них веет молодостью и силой. Если в них и встречаетсянесколько более мрачных страниц, то сделано это для художественного контраста,да и эти мрачные страницы обусловлены или природой (путники, застигнутыеметелью), или неумеренным употреблением вина (драка у харчевни), причем впоследней сцене совершенно очевидна юмористическая задача художника без намекана какое-либо нравоучение. Все остальное передает нам или детские забавы, илинациональные игры, или просто сценки с натуры из жизни Мадрида и окрестныхдеревень.

Исполнены эти картоны с удивительной легкостью (одно ихколичество указывает на нервную спешность исполнения) в несколько грубоватойтехнике, с утрированным контрастом света и тени.

К шпалерным картонам примыкает и один из главных шедевров Гойи,написанный им, как кажется, в 1788 году и изображающий народное гулянье вовремя ярмарки св.Изидора в долине Мансанареса. Небольшая картина этапринадлежит к самому замечательному, что создала живопись XVIII века, и в творении самого Гойи она является лучшим в чисто живописномотношении перлом.

Национальное празднество у капеллы патрона Мадрида св.Изидора происходит в конце мая и длится несколько дней, На гулянье это собираютсятолпы народа не только из окрестных деревень, но и из далеких провинций.

В дни Гойи празднество это представляло особенноблестящую картину, и художник увековечил зрелище с удивительной, трогательнойлюбовью. Не изменяя своему широкому приему письма, он все же постарался здесьдать нечто совершенно законченное. Все в этой картине: и редкий понепосредственности впечатления «вырез» ее первого плана, и воздушность широкойпанорамы, и группировка массы фигурок, разодетых в нежно-пестрые костюмы, аглавное — весенний, мягкий, белый свет, разлитый повсюду, — производят чарующеевпечатление, рассказывают о том наслаждении, которое должен был испытыватьвпечатлительный, легко возбуждающийся художник, гуляя по этим лугам, отдыхая натраве с друзьями, глядя на вереницу расписанных экипажей, вмешиваясь в веселыеразговоры простых обывателей, вышедших за стены подышать свежим воздухом. Вчисто живописном отношении Гойя никогда больше не подымался на ту же высоту.

К этому же времени (к 1780-м годам) относится ряд оченьжизненных портретов Гойи. Они, правда, уступают по остроте характеристики и посдержанности красочной гармонии произведениям более позднего времени. В них ещенет полного синтеза и той выразительной меткости, которые Гойя приобрелвпоследствии и которые в портретах 1790-х и 1800-х годов заставляют прощать всеих технические недостатки. Зато портреты первого периода отличаютсяудивительным вниманием к предмету и какой-то молодцеватой свежестью. Сюдаотносятся портреты Карла III и Карла IV в охотничьих костюмах, портретсемьи благородного инфанта дона Луиса-Антона и многие другие.

1.2        Заколдованныйкруг на пути царствования  ничтожной  аристократии.

С начала 1790-х годов в творчестве Гойи происходитбольшая перемена, Повлияли на это как обстоятельства внешнего мира, так иухудшение в здоровье мастера, приведшее его к совершенной глухоте. Изжизнерадостного, чисто внешнего художника, наследника плеяды чувственных поэтовXVIII века, Ватто, Буше и Тьеполо, Гойя превращается в злобного сатирика, впессимиста адских сил, издевающихся над бедными людьми, как над фантомами.Фантомами, пожалуй, были и его прежние действующие лица. Гойя, даже в самыхсвоих острых портретах, не давал «апофеоза» человеческой личности, как тоделали Тициан или Ван Дейк.  Доляиздевательства и презрения сквозит и в его «картонах», Но до того периода, ккоторому мы теперь обращаемся, презрительное отношение Гойи к человечеству былосмягчено его богатой, щедро разливавшейся на все чувственностью, тогда какотныне он становится сосредоточенным человеконенавистником, жестоким ибеспощадным в своем презрении. Потемки скептицизма окутывают его, и если еще ипрорывается у него улыбка прежнего веселья или какая-то надежда на лучшеебудущее, то эти моменты являются редчайшими и краткими проблесками.

Разумеется, главной причиной этого тяжелого состояниябыла глухота. Для такого бешеного авантюриста и чувственника, для такогострастного музыканта, каким был Гойя, лишиться слуха значило быть вдруготрезанным от всей жизни, значило быть заключенным в какую-то удручающуютюрьму. Положим, друзья продолжали ценить в Гойе его остроумие, и большинствоих (среди которых герцогиня де Альба и сам премьер Годой) выучились объяснятьсяс ним посредством знаков, а он вскоре наловчился угадывать слова по движению губ.  Но все же Гойя не слышал, Он был, как взаколдованном круге, в вечно зловещем уеди-нении.

Кошмаром должны были протекать для него последующиегоды, составившие почти половину его жизни. Рассказывают, что, желая во что быто ни стало услыхать музыку, Гойя приложил однажды руки к струнам спинета ипопросил ему что-нибудь сыграть. Но и тут он лишь почувствовал дрожание струн,но ни малейшее подобие звука не проникло в заколоченную тюрьму его души, В этомслучайно сохранившемся свидетельстве отразился трагизм его состояния, Такомучеловеку уже нечего было ждать истинной радости, и скоро в нем атрофировалась исамая вера в радость.

Не могли способствовать хорошему расположению духа Гойии внешние события, резко изменившие движение испанской культуры и втянувшиеИспанию в ужасающие бедствия.  В 1789году умер Карл III, и на престол взошел фатальный для Испании Карл IV, добродушный, ноленивый, слабовольный и глупый человек, всецело подпавший под влияние своейвластолюбивой и развратной супруги Марии-Луизы и их общего фаворита Годоя,являвшегося при испанском дворе чем-то вроде нашего Платона Зубова.

Пожалуй, в другое время царствование этой страннойтриады и не было бы столь пагубным для страны, Годой выказал же известныеспособности и употребил большое старание на то, чтоб с достоинством играть своюроль, Но времена были не такие, чтобы дилетантизм и междуцарствие прошлибезнаказанно.  За Пиренеями уже началсяпожар, быстро охвативший всю Европу, и если даже народ Испании и не обнаруживалсклонность зажечься об этот огонь, то все же оставаться безучастным зрителембыло невозможно. Испания была насильно втянута в общий круговорот, и послемногих лет бездарных нащупываний она вдруг была лишена права на самобытноесуществование и, мало того, превратилась сама в арену, на которой разыгралосьодно из последних действий грозной трагедии, с которой началась Новейшаяистория.

Одновременно изменился и весь строй испанской жизни, и вэтом не столько был виноват пример, шедший из Франции, сколько полная переменав характере придворных нравов, являвшихся до тех пор образцовым выразителемкультурного состояния страны. Разврат и пороки существовали и раньше прииспанском дворе, как и повсюду во все времена, но разврат и пороки эти не былилишены известной величественности и были облечены в тот строгий стиль,благодаря которому двор и придворные не переставали быть своего роданеприступным для простых смертных Олимпом.

Царствование Карла IV, Марии-Луизы и Годоя в существенарушили эту своеобразную гармонию. Маска была легкомысленно сброшена, и всевдруг увидали на престоле не богоподобных монархов, для которых общий закон неписан, а самых обыкновенных и очень ничтожных людей с пошлыми и уродливымипороками. Испанская аристократия, всегда проявлявшая склонность к независимости,перестала чувствовать над собой железную руку абсолютизма и сейчас поднялаголову, тем самым помогая разрушить то, что составляло венец государственногостроя Испании, Распущенность при дворе получила циничный характер, и неуважениек королевской чете стало выражаться открыто, Скандальная хроника Мадридскогодвора сохранила память об одной аристократке, которая при всяком случаепублично наносила удары самолюбию королевы, а знаменитая подруга ипокровительница Гойи дукеса де Альба должна была поплатиться временнымизгнанием за свою слишком бесцеремонную откровенность.

Одни портреты Гойи того времени говорят о том, что вИспании творилось нечто странное и недоброе. Если не знать, кого изображают этикартины, то едва ли можно догадаться, что это пресловутые испанские гранды,правнуки тех самых надменных, особ, тех чопорных, зашнурованных и расчесанныхпринцесс, которые позировали Веласкесу, Даже легкомысленные и жеманныесовременники Людовика XV и Людовика XVI покажутся рядом с этимивыродками сановными и величественными.

Произошедшая перемена в культуре едва ли станетпонятной, если останавливаться на одних внешних фактах, на перечислениипромахов правительства, на отношениях Испании к другим державам. Испанию началоподтачивать какое-то злое начало, и вся эта страница истории носитфантастический в своей гримасе характер.Гойя передал это фантастическое, выбившееся из нормальной колеи настроение внастойчиво им повторяемых сценах шабаша.

Да и что, как не то же «бесовское» настроение,расползалось тогда, как зараза, по всей Европе, вселяя кровожадный восторг кбойне, увлекая в последние глубины сладострастия, поминутно раскрывая завесы наокружающую человеческую тайну. Один и тот же период охарактеризованвозрождением черной магии, увлечением колдовством Калиостро, появлениемвсевозможных сект, работой гильотины, ужасами революционных войн, кровавымироманами де Сада. Тогда же в глухой германской провинции набирался впечатлений Гофман, иэти впечатления дали ему материал для всего его последовавшего творения, Гойя и Гофман — явления,хотя и независимые друг от друга, обладают странным сходством, и одновременноепоявление двух таких ярких художников на разных концах Европы не можетсчитаться случайным.

В большом портрете Карла IV и его семьи (1801 года) Гойясоздал грандиозный по гримасе тип выродившейся породы людей, тот самый тип,который выведен Гофманом в его «Коте Муре». Перед нами сам «серениссимусИринэус» со всей его не то смехотворной, не то пугающей, как порождение ада,свитой. Остается невыясненным, сделал ли это Гойя сознательно или нет. Еговерноподданнические письма, его отношение к королевскому дому, к Годоюзаставляют скорее думать, что он не собирался подвергать своих монархов сраму ипозору. Однако на самом деле вышло так, что ни один политический пасквиль неможет сравняться по производимому впечатлению с этой уничтожающей, если нененамеренной, карикатурой, Такой король, такая королева должны были означать finis Hispaniae как мировой монархии; такие фигуры являются на сцене истории не случайнои не случайно, раз явившись, они продолжают держаться годами, творя до конца тозло, которое им дано сотворить.

Здоровье Гойи было настолько расшатано, что впродолжение 1792 и 1793 годов он был совершенно лишен возможности писать. Лишь25 апреля 1794 года Франсиско Байэу докладывает, что выздоравливающий сновапринялся за кисти, Но сам Гойя повествует о своем состоянии в то же время вочень невеселом тоне: «Мое здоровье по-прежнему; иногда я так раздражен, чтостановлюсь сам себе в тягость, моментами успокаиваюсь, как в данную минуту,сидя за этим письмом. Но вот я и устал!»

Во время этого болезненного периода Гойя, обреченный наодиночество и озлобленный физическими страданиями, принялся, развлекая самогосебя, за тот свой труд, который больше всего способствовал его славе. Сначала«Капричос» были набросаны им для себя и для друзей карандашом и пером, каккажется, без мысли о публикации, Но, вероятно, советы поклонников пробудили егоувековечить и распространить эти фантазии посредством печати, и Гойя последолгого промежутка времени (с 1778 г.) снова взялся за гравировальную иглу.

1.3 Фрески «ДомаГойи „

Первые экземпляры «Капричос» появились в 1797 году,однако лишь в 1799 году Гойя продал четыре экземпляра сборника герцогу Осуны. В1803 году все первое издание в 240 экземпляров было уступлено казне за ренту в12 000 реалов, которую должен был получать сын Гойи на время его пребывания заграницей. Ренту эту Гойя получал, впрочем, и после того, как сын его окончилучение.

Самый факт покупки казной издания «Капричос»подтачивает, если не разрушает, легенду о том, что в этих офортах мастер хотелувековечить свое презрение к королю, к королеве, к премьеру и многим виднымгосударственным деятелям- Но и, помимо этого, все, что мы знаем о Гойе, едва ливяжется с этим намерением. Едва ли мог он создать такой коварный пасквиль натех самых людей, с которыми был в лучших отношениях и милостями которых онпользовался все время. Правда, «введение» Гойи к «Капричос» еще не выясняетэтого вопроса, так как этот комментарий был составлен со слишком очевиднойцелью опро-вергнуть появившиеся уже при жизни художника слухи о пам-флетическомхарактере его творения и защититься тем самым от врагов, сумевших натравить на«Капричос» инквизицию (лишь заступничество Годоя избавило Гойю от серьезныхнеприятностей).  Но, с другой стороны,невозможно считать за произведение самого Гойи ту записку (не сохранившуюся воригинале), в которой дается ключ ко многим из таинственных сцен, объясняя ихаллегориями на те или другие личности и события.

Вообще нарочитость всех до сих пор изобретенныхтолкований лишь портит впечатление от этого своеобразного и глубокопотрясающего памятника, Не помогают уразумению его и коротенькие, нескольконаивные пояснения самого Гойи с их буржуазно-моральными восклицаниями.  Если даже допустить, что в этих толкованияхмастер был искренен, то и тут не может измениться наше непосредственноеотношение к «Капричос» как к чему-то очень загадочному, очень странному иострому. Это часто бывает, что рассудочная сторона в художнике неизмеримо нижеего интуитивной, неуловимо вдохновенной, Ведь истинный художник лучше думаетрукой и глазом, нежели мозгом — и в этом одна из величайших тайн искусства.

По своим сюжетам «Капричос» делятся на сценки с натуры,в которых участвуют красивые махи, элегантные кавалеры, приговоренные к смертипреступники, контрабандисты, цирюльники, штаны и старые сводни; на ряд оченьпрозрачных сатир общего характера (расслабленные, запеленутые аристократы,которых кормит людская глупость; модницы, надевшие юбки на головы и оголившиесвои ноги; осел, изучающий свою родословную; осел-доктор, задавливающийпациента; льстец в виде обезьяны, услаждающий нелепой музыкой важную персону вобразе осла; ослы, учащие юного осленка, и т, п.); далее идут специальные иочень едкие нападки на лень и невежество монахов, в которых напрасно видетьсугубую дерзость и религиозное свободомыслие Гойи и которые были совершенно вхарактере того времени, когда просвещение коснулось и Испании. Почтиобезоруженная инквизиция доживала свой век, иезуиты были изгнаны, аправительство, поддерживаемое светским духовенством, ждало только момента, чтоботобрать монастырское имущество в казну.

Самое, быть может, интересное и особенное в «Капричос»,нечто такое, чего не найти было Гойе в современных ему художниках-сатириках,—это длинный ряд офортов, трактующих шабаш ведьм. Здесь фантазия Гойи дала себеполную свободу, или, вернее, здесь он особенно внимательно вгляделся в тестранные образы, которые проносились в его лихорадочном и вследствие болезниособенно восприимчивом мозгу, Нелепо считать всю эту серию за какую-топросветительную в позитивистском духе сатиру; еще менее можно здесь видетьнамеки на политику, «Чертовщина» эта чисто художественное порождение.

К самым удивительным особенностям «Капричос» принадлежатеще несколько загадочных листов, к которым не существует никаких положительныхобъяснений. Эпилог из «Призраков» Тургенева, некоторые рассказы с«некрофильской» подкладкой Гофмана и Достоевского напоминают офорт 9-й,изображающий крестьянина, держащего на коленях труп девушки, который он вытащилиз склепа. Подпись «Tantalo» подчеркивает жуткий смысл этой сцены, Таким же касанием любви к смертиотмечен и офорт 12-й (влюбленная девушка вырывает зуб у повешенного, чтобызаручиться им, как талисманом).

Общее впечатление, производимое «Капричос», отвечаетименно их названию. Это фантазии иногда на злободневные темы, иногда вызванныедосадой на окружающее безобразие, Несомненно, что все это творение пропитанодухом великой дерзости. Но «Капричос» не обвинение, брошенное тому или иномувремени, тем или иным лицам, а гордое слово человека, стоящего над прочими,равно любящего и равно презирающего всех, для которого к тому же (и этоглавное) приотворены двери на потустороннее.

В эти же годы Гойей исполнена роспись маленькой церквиСант-Антонио де ла Флорида в Мадриде и ряд замечательных портретов, лучших,пожалуй, во всем его творении.

В религиозном творении Гойи фрески капеллы св.Антония занимают особое место. Они исполнены с большей любовью и увлеченностью,нежели работы его в Сарагосе и в мадридском Сан-Изидоро, Но нечего искать издесь какого-либо церковного настроения, Весь этот цикл не что иное, каккрасивая, веселая фантазия художника, относившегося к религии если и неотрицательно, то, во всяком случае, более чем легкомысленно.

Наиболее знаменит среди этих фресок купол, в которомГойя изобразил святого францисканца, воскрешающего мертвого среди изумленнойтолпы. Гойя дал всему происшествию совершенно реалистическую окраску и дажеприбегнул к своего рода оптическому обману. Вокруг святого и его спутниковстоит разнообразная толпа, частью заинтересованная зрелищем, частью глядящая,облокотившись на перила, вниз, в церковь. Легенда захотела видеть в этих манолах и махах опять-таки портретыпридворных. Существует даже очень грубый по этому поводу анекдот, Но на самомделе Гойя здесь последовал реалистическим приемам, которые были введены вцерковную живопись еще с XVI в., и, задавшись целью изобразитьсобытие как можно убедительнее, представил ту самую толпу, которую он встречална улицах Мадрида и которая уже фигурировала в его шпалерах.

Кроме этой центральной сцены, Гойя украсил своды часовнипышными декоративными композициями, в которых главную роль играют красивые,женоподобные ангелы, ничего не имеющие общего с христианским представлением оцарстве небесном, И в этом Гойя лишь следовал общепринятому стилю XVIII века и, в частности, характерно испанской чувственной религиозности,породившей мистицизм явно полового оттенка.

Среди портретов этого же времени первы

еще рефераты
Еще работы по искусству