Реферат: Этика Канта
<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">
<span Times New Roman",«serif»; color:black">
<span Times New Roman",«serif»;color:black">
СОДЕРЖАНИЕ:
<span Times New Roman",«serif»; color:black">Введение.ГЛАВА I TOCo«1-3» Основы кантовской этики :
1.<span Times New Roman"">
Кант — философсвободы 42.<span Times New Roman"">
Детерминированностьмира 63.<span Times New Roman"">
Феномен иноумен 7Глава II Этические категории :
1.<span Times New Roman"">
Свобода и воля 102.<span Times New Roman"">
Категории воли 133.<span Times New Roman"">
Свобода воли и совесть 16Глава III Несвободная”свобода :
1. Несвободная” свобода 18
2. Характер причинности 20
<span Times New Roman",«serif»;color:black;font-weight: normal">Заключение<span Times New Roman",«serif»; color:black">Список литературы.
<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU">
<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU">
<span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family:«Times New Roman»; color:black;mso-font-kerning:14.0pt;mso-ansi-language:RU;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA"><span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU"> <span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Введение.<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU"><span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">
<span Times New Roman",«serif»; color:black">Разработка этических проблем занимает в творчестве Канта особоеместо. Им посвящено несколько работ: «Основы метафизикинравственности» (1785), «Критика практического разума» (1788),«Метафизика нравов» (1797), «Об изначально злом в человеческойприроде» (1792), «О поговорке „может быть это верно в теории, ноне годится для практики“ (1793), „Религия в пределах толькоразума“ (1793). Одной из важнейших задач философии Кант считал пониманиесущности нравственности, которая регулирует поведение человека. Он писал:»Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением иблагоговением, чем еще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездноенебо надо мной и моральный закон во мне" [Соч. Т. 4. Ч
<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:EN-US">. l.C. 499]. <span Times New Roman",«serif»; color:black">'Основа нравственности лежит, по Канту, априори в понятиях чистогоразума. В данном случае разум Кант понимает как практический разум, а нетеоретический, как было раньше. Практический разум — это и есть нравственность,имеющая дело с проблемами свободы и свободной воли. Чистый разум функционируеткак практический, когда он определяет волю и она становится свободной волей.Кант исходит в построении своей системы нравственности из наличия «добройволи» как сущности нравственности. Кант начинает свое рассмотрениенравственности с известного утверждения, что «нигде в мире, да и нигде внеего, невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться добрым безограничения, кроме одной только доброй воли» [Соч. Т. 4. Ч. 2. С. 228].Воля определяется лишь моральным законом. Кроме понятий доброй воли иморального закона, основным понятием нравственности является понятие долга,которое содержит в себе понятие доброй воли. Волю Кант фактически отождествляетс практическим разумом и понимает как автономную, не зависящую от какого-либовнешнего воздействия: как от материального, в том числе социального, так и отрелигиозного. Нравственная воля, по Канту, содержит практическиеосновоположения, которые подразделяются на аксиомы и законы. Максима -этосубъективный принцип воления, закон — это объективный принцип воления. Законы какимперативы подразделяются в свою очередь на гипотетические и категорические.Категорический императив Канта имеет несколько формулировок, в которых оноттачивал этот закон. Окончательно он формулируется в следующем виде:«Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силупринципа всеобщего законодательства» [Соч. Т. 4. Ч. 1. С. 331].<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU"><span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU"><span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU"><span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU">Основы кантовской этики<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU"><span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Кант — философ свободы<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU"><span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">
<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Этика Иммануила Канта весьма злободневна длянас. Чтобы в этом убедиться, достаточно раскрыть его «Критику практическогоразума» на странице, где написано следующее: “Предположим, что кто-тоутверждает о своей сладострастной склонности, будто она, если этому человеку встречается любимыйпредмет и подходящий случай для этого,совершенно непреодолима для него; но если бы поставить виселицу перед домом, где ему представляется этот случай,чтобы повесить его после удовлетворения его похоти, разве он и тогда не преодолел бы своей склонности? Ненадо долго гадать, какой бы он далответ. Но спросите его, если бы его государь под угрозой немедленной казни через повешениезаставил его дать ложное показание против честного человека, которого тот подвымышленными предлогами охотно погубил бы, считал бы он и тогда возможным, как бы ни была велика его любовь кжизни, преодолеть эту склонность?Сделал ли бы он это или нет, – этого он, быть может, сам не осмелился бы утверждать; но он должен согласиться, не раздумывая, что это для него возможно.”
<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">[1]<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"><span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Как видим, Кант сопоставляет тут двежитейские ситуации. В первой из них онимеет в виду именно обыденную похоть, как пример некоего удовольствия, могущего мотивировать поступки человека, а не возвышенную любовь, подобнуютой, которую испытывал Данте к Беатриче или Петрарка к Лауре. Что касаетсявторой ситуации, то советскаядействительность, которая еще только едва — едва начала становиться для насвчерашней, сделала ее в нашей странепоистине массовой. В годы репрессий тысячи людей не теоретически, а на практикестояли перед дилеммой: оговорить требуемое количество невинных людей с тем,чтобы получить эфемерную надеждуостаться в живых, или же, несмотря на пытки, не нарушить девятую заповедь декалога: «нелжесвидетельствуй». Правда, вместо кантовского «государя» у нас действоваличиновники, а вместо повешения чаще применялся расстрел, но ведь эти мелкиенесовпадения не меняют ситуацию в целом. Да и позже, вшестидесятые и семидесятые годы, когда режим смягчился исмертная казнь уже не грозила, люди, читая продукцию самиздата, должны былисчитаться с возможностью оказаться перед лицом следователя, задающегонеприятный вопрос о том, кто же это предоставил в наше распоряжение запрещеннуюлитературу, а может быть, и предлагающего кого-либо оговорить в обмен напрекращение «дела». Так что ситуация, описанная Кантом, была очень злободневнойв совсем недавнем прошлом, да остается таковой и сейчас, ибо с уходом коммунистическойидеологии и падением советской власти не намного уменьшилось общее количествонасилия как у нас, так и во всем мире, и всегда есть опасность попасть в лапыкакого-нибудь “игемона”, который во имя национальной,религиозной или какой-либо еще идеи потребует нарушить не только девятую, но ивсе до одной моральные заповеди, какие только существуют на свете.
<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Но этика Канта не просто злободневна;она еще и возвышает наш дух: ведь Кант учит, что человек даже перед лицомсмерти может устоять перед насилием. Кант мудр и знает, что это очень трудно:никто заранее не осмелится утверждать, что не сломается, не «расколется» подпыткой, что страх смерти не возьмет верх. И тем не менее, по Канту, каждыйможет преодолеть свою любовь к жизни и выдержать любое насилие: «он долженсогласиться, не раздумывая, что это для него возможно». Прав ли философ? Ядумаю, что да, хотя в
<span Times New Roman",«serif»;color:black">XX<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"> веке множество изощренных заплечных дел мастеров как унас, так и в его стране, казалось, прилагало все усилия для того, чтобыдоказать его неправоту. В своей деятельности гестаповцы исходили из того, чточеловек — существо целиком и полностью природное, безусловно подчиняющеесязаконам физики, химии, физиологии, психологии. Его поведение только повидимости свободно, на самом же деле оно абсолютно детерминировано этимизаконами. Если подойти к делу «научно» и тщательно изучить,какое влияние оказывают на поведение людей те или иные физические, химические,фармакологические или психологические воздействия, то, соответствующим образомподбирая их и дозируя, можно будет любого человека заставитьделать все что угодно. На рядовых, обычных людей действуют грубые методы,но и для самого упорного можно подыскать такую комбинацию воздействий илиупотребить в ход такое экзотическое средство, скажем какую-нибудь невыносимуюкрысу (см. «1984» Дж. Оруэлла), что требуемый эффект тут жебудет достигнут.<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">С этим строго детерминистическиммировоззрением палачей все время борются их жертвы и, на первый взгляд,успешно, поскольку насчитывается немало людей, выдержавших все пытки, которымих подвергли, и не поддавшихся своим мучителям. Однако последних неубеждает эта чистая эмпирия: они возражают в том духе, что тут либоисполнители были нерадивы, либо они были недостаточно грамотны в своем деле,либо сама «пыточная» наука еще не достигла совершенства и имеет досадныепробелы, которые, разумеется, в будущем будут ликвидированы. Таким образом, ихдетерминистическая концепция остается непоколебленной, несмотряна вновь и вновь встречающиеся случаи героического поведения жертв, в результатекоторого срываются все попытки добиться заранее намеченных результатов. Этакровавая полемика палачей и их жертв не вчера началась и не завтра кончится.Древнекитайские чиновники в своих ямынях были твердоуверены, что могут добиться от попавших в их руки людей всего, чего захотят.Инквизиторы в Западной Европе научились извлекать в высшей степени диковинныепризнания у подследственных колдунов и ведьм. Современные виртуозыследственных дел тоже, как мы знаем, изрядно в этих делах преуспели. И однаково все времена находились и находятся люди, которые ни во что не ставятугрюмый детерминизм своих «следователей», считая, что духчеловеческий настолько выше и сильнее всего земного, что никакие, даже самыежестокие ухищрения последних, не смогут его сломить.
<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Кант стоит на стороне жертв! Его этика можетслужить им теоретической базой в споре с абсолютным детерминизмом палачей.Квинтэссенцией этики Канта является учение о том, что человек существо нетолько природное, но и свободное. Кант — философ свободы. Я думаю, что этосамое ценное в нем, как этике. Как известно, проблемы морали волновали Канта сюных лет, но свое оригинальное учение о нравственности он создал уже в концежизни. Спекулятивные основы этого учения заложены в «Критике чистого разума»(1781-1787) . В 1785 г. Кант выпустил в свет «Основыметафизики нравственности». К 1788 г. относится его главное сочинение по этике- «Критика практического разума». Наконец, в 1797г. появилась «Метафизиканравов». Это основные труды Канта по теории нравственности. Данной теории онпридавал первостепенное значение; одновременно с ней он разработал своюэстетику в «Критике способности суждения» (1790) и философию религии в «Религиив пределах только разума» (1793-1794), и специалисты знают, насколько та идругая фундированы его учением о морали.
<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Детерминированность мира<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU"><span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">
<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Остановимся сначала на спекулятивных основах кантовской этики. Кант придерживался господствовавшей в умахподавляющего большинства ученых и философов нового времени предпосылки, сутькоторой состояла в том, что в природе все строго детерминировано. В «Критикечистого разума» мы можем прочитать: “Закон природы гласит, что все происходящееимеет причину, что каузальность этой причины, т. е. действие,предшествует во времени и в отношении возникшего во времени результата сама немогла существовать всегда, а должна быть произошедшим событием,и потому она также имеет свою причину среди явлений, которой она определяется, и, следовательно, все события эмпирическиопределены в некотором естественном порядке; этот закон, лишь благодаря которомуявления составляют некую природу и делаются предметами опыта, есть рассудочныйзакон, ни под каким видом не допускающий отклонений и исключений для какого быто ни было явления...”
<span Times New Roman",«serif»; color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[2]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> Положение о том,что в природе господствует строгая причинно-следственная необходимость, можетбыть только предпосылкой, только предвзятым положением; его нельзя доказать.Более того, повседневный опыт, казалось бы, на каждом шагу опровергает этоположение: ведь мы постоянно сталкиваемся со всякого рода случайностями. Вкосмосе Аристотеля, философа, который при объяснении явлений окружающего мирачуждался всяких идеализаций и предпочитал исходить из того, что непосредственнонаблюдал, присутствует не только необходимость, но и случайность, а такжесамопроизвольность. Положение о том, что все в мире строго детерминировано,возникло, по-видимому, в среде пионеров галилеевской науки, перед глазамикоторых впервые появилась эта грандиозная идеализация — цельная картинаприроды, где все явления цепляются друг за друга, образуя во временинепрерывные цепочки причинно-следственных связей. Случайность была изгнана изприроды и переведена с онтологического на гносеологический уровень: случайнымипредставляются нам те явления, причину которых мы пока не можем найти. Именнопока, ибо известен «гносеологический оптимизм» зачинателей науки нового времени,их убежденность в принципиальной познаваемости природы и безграничныхвозможностях научных методов; этот оптимизм подпитывал и подпитывает до сихпор идею научного прогресса. Детерминистическая закваска эксплицитно илиимплицитно, в большей или в меньшей мере присутствует у подавляющегобольшинства мыслителей нового времени, особенно у тех, кто так или иначеориентировался на науку или хотя бы считался с ней. <span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU">Феномен и ноумен<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU"><span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">В общую картинуполностью детерминированного мира входил и человек, как существо природное.Детерминанты человеческих поступков именовались мотивами, побуждениями,импульсами и т. п., причем считалось, что эти детерминанты определяют все поступкилюдей с такой необходимостью, с какой, например, траектория полета брошенногокамня определяется притяжением земли и сопротивлением воздуха. Вот каквысказался в трактате «О свободе воли» Артур Шопенгауэр, защищая законпричинности, безраздельно царящий, по его мнению, в природе: “Совсем неметафора и не гипербола, а вполне трезвая и буквальная истина: что подобнотому, как шар на бильярде не может прийти в движение, прежде чем получиттолчок, точно так же и человек не может встать со своего стула, пока его неотзовет или не сгонит с места какой-либо мотив; а тогда он поднимается с такойже необходимостью и неизбежностью, как покатится шар после толчка. И ждать,что человек сделает что-либо, к чему его не побуждает решительно никакойинтерес, это все равно, что ожидать, чтобы ко мне начал двигаться кусок дерева,хотя я не притягиваю его никакой веревкой.”
<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">[3]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> А в кантовской«Критике практического разума» написано: “… если бы мы были в состояниистоль глубоко проникнуть в образ мыслей человека, как он проявляется черезвнутренние и внешние действия, что нам стало бы известно каждое даже малейшеепобуждение к ним, а также все внешние поводы, влияющие на него, то поведениечеловека в будущем можно было бы предсказать с такой же точностью, как лунноеили солнечное затмение...”<span Times New Roman",«serif»; color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[4]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> И однако Кантотнюдь не хочет оказаться во власти абсолютного детерминизма. Несмотря наполную подчиненность человека законам природы, можно, по мнению философа, “темне менее утверждать при этом, что человек свободен.”<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">[5]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> Как этовозможно? За счет чего Канту удаетсявырвать человеческую свободу из когтей природной необходимости? Спекулятивной,теоретической, основой такой возможности является прославившее его автораучение о том, что пространство и время не существуют объективно, сами по себе,и не представляют собой свойств или объективных определений вещей в себе, асуть не что иное, как субъективные условия и чисто человеческие формычувственных созерцаний. При помощи чувств мы воспринимаем не сами вещи в себе,а лишь их явления нам. Как таковые, они могут быть восприняты только припомощи разума, но человеческий спекулятивный разум устроен так, что способен,функционируя как рассудок, лишь упорядочивать чувственные данные, анепосредственно доступа к вещам в себене имеет. Таким образом, все то, что мы познаем категориально, т. е. то итолько то, что существует во времени и пространстве, представляет собой мирявлений, мир феноменов. Следовательно, вся природа с ее строгой причинностьючисто феноменальна; она не есть мир вещей в себе, или ноуменов. СогласноКанту, мир ноуменов содержательно непознаваем для человеческого теоретическогоразума: пытаясь его познать, он запутывается в паралогизмах и антиномиях.Относительно мира вещей в себе нам известно только то, что он существует, но, чтоон такое, нам знать не дано. Он не дан нам прямо, он лишь косвенным образомсвидетельствует о своем существовании. Ведь феномены не могут существоватьсамостоятельно: они суть лишь явления нам чего-то иного, ноуменального,независимо от нас сущего. Ноумены, по Канту, суть объективные, внеприродные,трансцендентные по отношению к ней «причины» природных феноменов. Кроме того,само наличие у нас разума есть свидетельство нашей причастности к ноуменальномумиру и существования его самого.<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">Конечно, Кант неустает подчеркивать, что ноумены не могут быть мыслимы ассерторически. “Понятиеноумена, т. е. вещи, которую следует мыслить не как предмет чувств, а как вещьв себе (исключительно посредством чистого рассудка)”
<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">[6]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">, он относит к числупроблематических, т. е. таких, каждое из которых “не содержит в себе никакогопротиворечия и находится в связи с другими знаниями как ограничение данныхпонятий, но объективную реальность которого никоим образом нельзя познать”.<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">[7]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> Это означает, что рассудок “не может познатьвещи в себе посредством категорий, стало быть, может мыслить их только какнеизвестное нечто”.<span Times New Roman",«serif»; color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[8]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> Тем не менее это«нечто» не так уж неизвестно: штудируя кантовские тексты, можно набрать немалосведений о нем. В первую очередь, это важные негативные данные о мире ноуменов.Кант, говоря об отсутствии у нас знаний о ноуменах, имел в виду лишьположительные знания и запрещал те ассерторические суждения о ноуменах, которыесделаны в положительном смысле. Негативные суждения о них он разрешал: “… то,что мы назвали ноуменами, мы должны понимать исключительно лишь в негативномсмысле”.<span Times New Roman",«serif»; color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[9]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> Так что такиесущественные негативные сведения о мире ноуменов, как то, что в нем нет нивремени, ни пространства, ни природной причинности, мы, наверное, можемвоспринимать вполне ассерторически. Да и кое-какие положительные данные оноуменах Кант нам сообщает вопреки собственному запрету. Сюда относится,например, то фундаментальное положение, что всякая сущая во времени и пространствевещь есть не что иное, как явление соответствующей вещи в себе. Иначе говоря:всякому феномену соответствует свой ноумен, и, следовательно, по крайней меренекоторые ноумены проявляют себя в виде феноменов.<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">Если всякая вещь,имеющая феноменальную сторону, имеет и ноуменальную, то и человек — это непросто природное явление: он укоренен также и в мире вещей в себе. Каждый изнас причастен ноуменальному миру. Однако в этом качестве мы себе непосредственноне даны; мы воспринимаем самих себя только в качестве феноменов, в качествеприродных существ, функционирующих во времени и пространстве. Интроспективно мытоже воспринимаем себя только как явления: Кант пишет, что “душа созерцаетсебя… не так, как она есть, а так, как она является себе”.
<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">[10]<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"> Тем не менее тообстоятельство, что человек не представляет собой целиком и полностьюпринадлежность природы, но есть также и ноумен, имеет для Канта решающеезначение в вопросе о свободе. Ведь если, согласно его учению, в природечеловек не имеет никакой свободы, будучи безоговорочно подчинен природнойнеобходимости, то единственным шансом не потерять надежду на то, что человеквсе-таки свободен, является предположение о том, что его свобода коренится вего ноуменальной глубине. И Кант начинает искать ее там. <span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Этические категории<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language: RU"><span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">Свободаи воля<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU"><span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">
<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Теперь мы лучше можем понять, что такое, поКанту, свобода. В «Критике практического разума» он пишет: “Так как чистая формазакона может быть представлена только разумом, стало быть, не есть предметчувств и, следовательно, не относится к числу явлений, то представление о нейкак определяющем основании воли отличается от всех определяющих основанийсобытий в природе по закону причинности, так как в этом случае определяющиеоснования сами должны быть явлениями. Но если никакое другое определяющееоснование воли не может служить для нее законом, кроме всеобщей законодательнойформы, то такую волю надо мыслить совершенно независимой от естественногозакона явлений в их взаимоотношении, а именно от закона причинности. Такаянезависимость называется свободой в самом строгом, т. е. трансцендентальномсмысле”.
<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[11]<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"> В «Критике чистого разума» сказано: “Свобода впрактическом смысле есть независимость воли от принуждения импульсамичувственности”.<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[12]<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"> Как видим, Кант определяет свободу как независимость отзакона природной причинности, от «принуждения» со стороны чувственности. Этоотрицательное определение свободы. Здесь свобода выступает как негативнаясвобода, как «свобода от...». Кант это прекрасно понимает и пишет: “Но этанезависимость есть свобода в негативном смысле, а собственное законодательствочистого и, как чистого, практического разума есть свобода в положительномсмысле”.<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[13]<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"> Таким образом, позитивная свобода, «свобода к...»,определяется Кантом как добровольное подчинение нравственному закону. Этоположительное определение свободы.<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Уместно проанализировать здесь довольно-такитаинственное понятие воли, которое я до сих пор не использовал (оно встречалосьтолько в цитатах). Но почему таинственное? На первый взгляд слово «воля»кажется вполне понятным и привычным. Однако когда начинаешь осмысливать егоболее тщательно, выясняется, что оно обладает какими-то с трудом уловимыми,ускользающими коннотациями. Понятия воли и свободы соседствуют друг с другом.На русском языке одно из значений слова «воля» представляет собой синоним слова«свобода». Основное значение слова «воля?» по-русски, по-немецки и на другихязыках — это, приблизительно говоря, способность принимать решения поступатьтак, а не иначе и, приняв решение, прилагать целенаправленные усилия для еговыполнения. Воля сознательна, она связана с разумом, с расчетом, в отличие отжеланий, влечений, страстей, которые обусловлены чувственностью, эмоциями изачастую бессознательны. При этом понятие «воля» чрезвычайно близко к понятию«я». Мне кажется, что в большинстве контекстов можно совсем не пользоватьсясловом «воля», без ущерба для смысла заменяя всюду выражения «моя воля», «нашаволя», «воля человека» просто словами «я», «мы», «человек». Лишь в специальныхконтекстах понятие воли необходимо, в таких, например, в которых воля исследуетсякак отдельная способность человека наряду с другими его способностями или когдаона оценивается по степени и качеству в выражениях «сильная воля», «железнаяволя», «безвольный человек» и т. п. Видимо, прав Шопенгауэр, говоря, что“подлинное… зерно, единственно метафизическое и потому неразрушимое в человеке,есть его воля”.
<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[14]<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"><span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Хотя, раз уж речь зашла о Шопенгауэре,следует заметить, что его понимание воли отличается от кантовского и оттрадиционного. Как известно, он противопоставляет волю и разум, сближая первуюс бессознательным стремлением и называя «слепой», а второй трактуя чистоинструментально и считая покорным слугой этой «слепой» воли. Если взятьприведенную цитату целиком, то хорошо видна и совершенно не кантовскаятрактовка вещи в себе, которую дает Шопенгауэр: “Между тем в кантовской этике,особенно в «Критике практического разума», всегда заметна на заднем планемысль, что внутренняя и вечная сущность человека состоит в разуме. Я долженздесь, где вопрос затрагивается лишь мимоходом, ограничиться простымутверждением противного, именно что разум, как и вообще познавательнаяспособность, представляет собою нечто вторичное, принадлежащее явлению, дажепрямо обусловленное организмом; подлинное же зерно, единственно метафизическоеи потому неразрушимое в человеке, есть его воля”.
<span Times New Roman",«serif»;color:black"><span Times New Roman",«serif»;mso-fareast-font-family: «Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US;mso-fareast-language: RU;mso-bidi-language:AR-SA">[15]<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"> Разумеется, что для Канта вечная сущность человека,постольку поскольку он представляет собой вещь в себе, состоит в разуме. Сутьюкантовской философии является то, что мир вещей в себе разумен, что всякая вещьв себе есть нечто умопостигаемое. Для Канта «вещь в себе» и «ноумен» — этосинонимы. Поэтому утверждение, что разум есть что-то вторичное, принадлежащеетолько явлению, представляет собой с кантовской точки зрения просто нонсенс.<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU">Можно не пользоваться в философских текстахтермином «воля», но можно при желании и пользоваться им. Кант интенсивноиспользует данный термин в своих сочинениях по этике. При этом наряду со словом
<span Times New Roman",«serif»;color:black">Wille<span Times New Roman",«serif»;color:black;mso-ansi-language:RU">(воля) он нередко употребляет слово <span Times New Roman",«serif»;color:black">Willkur<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"> (произвол). Последнее применяется им тогда, когда волявыступает в роли неопределенной возможности совершать поступки. Но Канта большеинтересуют воля, каким-то образом уже определенная, и те основания, которыемогут определять волю. Так, в самом начале «Критики практического разума» онпишет: “Практические основоположения суть положения, содержащие в себе общееопределение воли, которому подчинено много практических правил. Они бываютсубъективными, или максимами, если условие рассматривается субъектом какзначимое только для его воли; но они будут объективными, или практическими,законами, если они признаются объективными, т. е. имеющими силу для воликаждого разумного существа”.<span Times New Roman",«serif»; color:black"><span Times New Roman",«serif»; mso-fareast-font-family:«Times New Roman»;color:black;mso-ansi-language:EN-US; mso-fareast-language:RU;mso-bidi-language:AR-SA">[16]<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU"> Таким образом, воля всякого человека определяетсямаксимами, которые либо остаются у него чисто субъективными, либообъективизируются, подчиняясь практическим законам. В первом случае волячеловека определяется в конечном счете принципом себялюбия и личного счастьяи, следовательно, находится целиком во власти закона природной причинности,преследуя материальные цели, которые в изобилии ставятся перед ней способностьюжелания. Во втором случае она определяется нравственным законом, основнымзаконом чистого практического разума, который действует на нее каккатегорический императив; в этом случае она освобождена от необходимостипреследовать материальные цели, действуя не по закону причинности природы, апо закону причинности свободы. С точки зрения Канта, если воля разумногосущества нормальна, то она просто по дефиниции должна определяться нравственнымзаконом, законом чистого практического разума: ведь коль скоро существоразумно, то и действовать оно должно в соответствии с разумом. Если же онодействует в соответствии с принципом личного счастья, если максимы его волиопределяются его естественными, природными склонностями, т. е. чувственностью,то волю такого разумного существа Кант называет чувственной, побуждаемойпатологически. Другое дело животные: у них воля с необходимостью определяетсяих чувственностью, такую волю Кант именует «брутальной». Нелюди не таковы.Поэтому поводу в «Критике чистого разума» можно прочесть: “В самом деле волячувственна, поскольку она подвергается воздействию патологически (мотивамичувственности); она называется животной (<span Times New Roman",«serif»;color:black">arbitrium<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU"> <span Times New Roman",«serif»;color:black">brutum<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU">), когда необходимо принуждается патологически.Человеческая воля есть, правда, <span Times New Roman",«serif»;color:black">arbitrium<span Times New Roman",«serif»; color:black;mso-ansi-language:RU"> <span Times New Roman",«serif»;color:black">sensitivum<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU">, но не <span Times New Roman",«serif»;color:black">brutum<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU">, а <span Times New Roman",«serif»;color:black">liberum<span Times New Roman",«serif»;color:black; mso-ansi-language:RU">, так как чувственность не делает необходимыми еедействия, а человеку присуще самопроизвольно определять себя независимо отпринуждения со стороны чувственных побуждений”.<a href="#_ftn17" name="_ftnref17" title=""