Реферат: Ограничение человеческого ума
Моральный смысл ограничения человеческогоума и расширение границ веры в философии И.Канта
Воздействие науки на человека двойственно. Прежде чемпредложить ему действительные знания, она разрушает массу фиктивныхпредставлений, долгое время казавшихся действительным знанием. Прежде чемвызвать к жизни новые средства практического господства над миром, онабезжалостно дискредетирует инструменты фиктивного воздействия на реальность,надежность которых ранее не вызывала сомнений. Наука разрушает ложную и наивнуюуверенность, часто не будучи в состоянии предложить взамен новую, столь жепрочную, широкую, субъективно удовлетворяющую.
Факт, что наукаесть разрушительница фиктивного всезнания (что научное знание одновременноявляется безжалостным осознанием границ познавательных достоверностей) и чтоусловием сохранения этой интеллектуальной честности является самостоятельностьлюдей, к которым наука обращена, был глубоко понят в философии Иммануила Канта.Кант как-то назвал свое учение «подлинным просвeщением». Его суть (вотличие от «просвещения наивного») он видел в том, чтобыне только вырвать человека из-под власти традиционных суеверий, но еще иизбавить его от суеверных надежд на силу теоретического разума, от веры вразрешимость рассудком любой проблемы, вырастающей из обстоятельствчеловеческой жизни.
Кантовское учениео границах теоретического разума было направлено не против исследовательскойдерзости ученого, а против его необоснованных претензий на пророчества ируководство личными решениями людей. Вопрос о границах достоверного знания былдля Канта не только методологической, но и этической проблемой (проблемой«дисциплины разума», которая удерживала бы науку и ученых отсциентистского самомнения). «Что темпермент, а также талант...- писал Кантв „Критике чистого разума“, — нуждаются в некоторых отношениях вдисциплине, с этим всякий легко согласится. Но мысль, что разум, который,собственно, обязан предписывать свою дисциплину всем другим стремлениям, самнуждается еще в дисциплине, может, конечно, показаться странной; и в самом делеон до сих пор избегал такого унижения именно потому, что, видя торжественностьи серьезную осанку, с какой он выступает, никто не подозревал, что онлегкомысленно играет порождениями воображения вместо понятий и словами вместовещей».
Типичной формойподобной игры Кант считал попытки «научного» построения разного родавсеобщих регулятивов, которые могли бы направлять человека в его коренныхжизненнх выборах. Разрабатывая данную тему, Кант выступил против основной дляего времени формы сциентизма — против научных обоснований идеи существованиябога и идеи бессмертия души (занятия, которому предавались не одни толькотеологи). «Критика чистого разума» обнаруживала, что эти обоснованияне отвечают требованиям теоретической доказательности, что, будучи развернутычестно, они приводят к высшим проявлениям неопределенности — антиномиям,метафизическим альтернативам. Несколько лет спустя Кант в работе «Критикапрактического разума» показал, что развитая личность нуждается только взнании, а не в опеке знания, ибо относительно «цели» и«смысла» она уже обладает внутренним ориентиром — «моральнымзаконом в нас».
Обосновываянравственную самостоятельность человека, Кант решительно отметает постулат онепременной «целесообразности» («практичности»)человеческого поведения. В произведениях самого Канта понятие«практический» имеет особый смысл, глубоко отличный от того, которыйобычно вкладывается в слова «практика» и «практицизм». Под«практическим действием» Кант подразумевает не произодящуюдеятельность, всегда имеющую в виду некоторый целесообразный результат, апросто поступок, то есть любое событие, вытекающее из человеческого решения иумысла. Это такое проявление человеческой активности, которое вовсе необязательно имеет некоротое «положительное», предметное завершение.«Практическое действие» в кантовском смысле может состоять и вотрицании практического действия в обычном смысле. Человек совершает поступок итогда, когда он уклоняется от какого-либо действия, остается в стороне. Примерыподобного самоотстранения подчас вызывают не меньшее вос хищение, чем образцысамовдохновенного творчества и самого усердного труда.
Многие вещиспособны возбудить удивление и восхищение, но подлинное уважение вызывает лишьчеловек, не изменивший чувству должного, иными словами, тот, для когосуществует невозможное: кто не делает то, что нельзя делать, и избирает себядля того, чего нельзя не делать.
Отказ и личнаястойкость могут присутствовать и в практическом действии в обычном смыслеслова. Творческая деятельность сплошь и рядом включает их в качествесамоограничения ради сознательно выбранного призвания. Однако окончательныйпредметный продукт творчества не редко скрывает от нас, что он был результатомчеловеческого поступка, личного выбора, который означал отказ от чего-тодругого, лишение, внутренний запрет. В фактах отречения от действия структурапоступка выявляется гораздо нагляднее.
Своеобразие второй«Критики» Канта с самого начала определялось тем, что«практическое действие» категорически и бескомпромисснопротивопоставлялось в ней благоразумно-практичному действию (ради успеха,счастья, выживания, эмпирической целесообразности) и иллюстрировалось именнопримерами уклонения от недостойного дела. Соответственно интеллектуальнаяспособность, на которую опирается «чистое практическое действие»,оказалось глубоко отличной от того интеллектуального орудия, которым пользуется«практик». Если последний полагается на «теоретическийразум» как на средство исчисления целесообразности или успеха, то субъект«практического действия» исходит из показания разума, непосредственноусматривающего безусловную невозможность определенных решений и вытекающих изних событий.
Отсюда следовалважный вывод о независимоти структуры подлинного человеческого поступка отсостояния способности человека познавать. Человек остался бы верен своему долгу(своему сознанию безусловной невозможности совершать — или не совершать — определенные поступки), даже если бы он вообще ничего не мог знать обобъективных перспективах развертывания своей жизненной ситуации.
За царствомнееопределенностей и альтернатив, в которое вводила «Критика чистогоразума», открывалось царство ясности и простоты — самодовлеющий мирличного убеждения. «Критическая философия» требовала осознанияограниченности человеческого знания (а оно ограничено научнодостовернымзнанием), чтобы освободить место для чисто моральной ориентации, для доверия кбезусловным нравственным очевидностям.
Сам Кант, однако,формулировал основное содержание своей философии несколько иначе. «Ядолжен был устранить знания, — писал он,- что бы получить место для веры».
Вера инравственность.
В учении Канта неместа вере, замещающей знания, восполняющей его недостаточность в системе человеческойориентации. Он подвергает критике все виды веры, проистекающие из потребностиуменьшить неопределенность окружающего мира и снять ощущениенегарантированности человеческой жизни. Тем самым Кант вступает в конфликт стеологией, а также с нерелигиозными формами слепой веры.
Кант был искреннимхристианином, непримиримо относившимся к атеизму. И в то же время он безвсяких оговорок должен быть признан одним из критиков и разрушителейрелигиозного мировоззрения. Кант разрушал религию не как противник, а каксерьезный и искренний приверженец, предъявивший религиозному сознаниюнепосильные для него нравственные требования, выступивший со страстной защитойтакого бога, вера в которого не ограничивала бы свободу человека и не отнималау него его моральное достоинство.
Кант обращаетвнимание, что вера представляет собой иррационалистический вариантрасчетливости. Вера фанатиков, юродивых, авторитаристов безусловным образомисключается как «Критикой чистого разума», так и «Критикойпрактического разума»: первой — потому, что вера представляет собой ставкуна «сверхразумность» неких избранных представителей человеческогорода; второй — потому, что она обеспечивает индивиду возможность бегства отбезусловного нравственного решения.
Вместе с тем Кантсохраняет категорию веры в своем учении и пытается установить ее новое,собственно философское понимание, отличное от того, которое она имела втеологии, с одной стороны, и в исторической психологии — с другой. Кант писал,что в основе трех основных его сочинений лежат три коренных вопроса: «Чтоя могу знать ?» («Критика чистого разума»), «Что я долженделать ?» («Критика практического разума») и «На что я смеюнадеяться ?» («Религия в пределах только разума»). Третий изэтих вопросов точно очерчивает проблему веры, как она стояла внутри самойкантовской философии. Кант поступил бы последовательно, если бы вообще исключилкатегорию «вера» из своего учения ипоставил бы на ее место понятие«надежда».
Последняяотличается от веры тем, что она никогда не является внутренним одушевлением,предшествующим действию и определяющим выбор. Там, где надежда становитсяисточником практических решений, она явля ется либо упованием, либо слепойуверенностью, незаконно поставленной на место сугубо вероятностного знания.Надежды простительны, поскольку речь идет об утешении, но, как побудительныесилы поступков, они требуют настороженного и критического отношения к себе.
Три коренныхвопроса, с помощью которых Кант расчленяет содержание своей философии, имеютобязательную (необратимую) последовательность. Необходимой предпосылкойсознательной ориентации в мире является, по Канту, не только честная постановкакаждого из этих вопросов, но и сам порядок, в котором они ставятся. Задаватьсяпроблемой «Что я должен делать ?» правомерно лишь тогда, когданайдешь сколько-нибудь убедительный ответ на вопрос «Что я могу знать?», ибо без понимания границ достоверного знания нельзя оценитьсамостоятельное значение долженствования и безусловного нравственного выбора.Еще более серьезной ошибкой будет превращение ответа на вопрос " На что ясмею надеяться ?" в условие для решения проблемы «Что я должен делать?», то есть попытка предпослать веру долгу.
Это решающий пунктв кантовском понимании веры. Объект веры не может быть обектом расчета, некимориентиром, по которому индивид мог бы заранее выверить свои поступки. Впрактическом действии человек обязан целиком положиться на присутствующее в немсамом сознание «морального закона». Вера как условие индивидуальноговыбора портит чистоту нравственного мотива — на этом Кант настаиваеткатегорически; если она и имеет право на существование, то лишь в качествеутешительного умонастроения человека, уже принявшего решение на свой страх ириск.
Потребность вподлинной вере возникает, согласно Канту, не в момент выбора, а после того, какон сделан, когда ставится вопрос — имеет ли шансы на успех та максимаповедения, которой следовали безусловным образом, то есть не думая об успехе.
Постулаты религии(вера в существование бога и личное бессмертие) нужны кантовскому субъекту недля того, чтобы стать нравственным, а для того, чтобы сознавать себянравственно эффективным.
Сам Кантчувствует, однако, что это различие в психологическом смысле трудновыполнимо.Вера в существование бога и вера в личное бессмертие, поскольку они неотделимыот ощущуния божественного всемогущества, выходит за границы, в которые вводитих чистое практическое постулирование. Вместо того, чтобы утешиться верой(пользоваться ею только как надеждой), индивид невольно превращает ее вобоснование своих решений: начинает чувствовать себя солдатом священной армии,вселенский успех которой гарантирован провидением; превращается в религиозногоподвижника, слепо полагающегося на непременно благоприятный исход борьбы добрасо злом.
Оценка религиозныхнадежд праведника оказывается у Канта двусмысленной: трудно установить, считаетли он эти надежды обязательными или только простительными для нравственногочеловека; видит в них источник моральной стойкости или костыль, на который людивынуждены опереться из-за своей слабости. Этой двусмысленности ечевиднымобразом противостоит категоричность, с которой Кант отвергает первичность верыпо отношению к моральному решению. «Нам все-таки кажется, — писал он еще в»докритический" период, — что… более соответствует человеческойприроде и чистоте нравов основывать ожидание будущего мира на ощущенияхдобродетельной души, чем, наоборот, доброе поведение на надеждах о другоммире". В «Критике практического разума» эта мысль отольется влаконичную формулу: «Религия основывается на морали, а не мораль нарелигии».
Философия Кантавыявляет удивительный факт: расчетливо-осмотрительный индивид и индивид,исповедующий богооткровенную веру, — это, по сути дела один и тот же субъект.Благоразумие превращается в суеверие всюду, где оно испытывает недостаточностьзнания. Именно в этих условиях обнажается неспособностьрасчетливо-осмотрительного человека вынести собственную свободу, то малодушие исамоуничижение, котороеиздревле состовляло естественную почву всякой«богослужебной религии». Суть кантовской философии религии можнопередать следующей формулой: богу угодна нравственная самостоятельность людей,и только она одна, ему претит любое проявление малодушия, униженности ильстивости; соответственно подлинно верует лишь тот, кто не имеет страха передбогом, никогда не роняет перед ним свое достоинство и не перекладывает на негосвои моральные решения.
Желал того Кантили не желал, но эта идея разъедала существующую религию, подобно кислоте. Онаставила верующего человека перед критическим вопросом, который слабо мерцал вомногих ересях: к кому же собственно я обращаюсь, когда страшусь, колеблюсь, ищууказаний, вымаливаю, заискиваю, торгуюсь? К кому обращались и обращаютсямиллионы людей, мольба которых есть вопль бессилия ?
Если богу неугодны духовная слабость, малодушие и униженность, то не угодно ли все это«князю тьмы»? А раз так, то (вопрос, некогда брошенный Лютером поадресу католической церкви) не градом ли дьявола являются храмы, в которыхвсякий пребывает в страхе, стыде и беспомощном заискивании ?
Сам Кант неформулировал альтернативу с такой резкостью. Однако он достаточно определенноговорил о том, что все известные формы религии являлись идолослужением в тоймере, в какой они допускали человеческую униженность и льстивость,индульгентное понимание божьей милости и утешительную ложь, веру в чудеса ибогослужебные жертвы.
Кант столкнулрелигию и теологию с глубочайшими внутренними противоречиями религиозногосознания. Тем самым он поставил не только религию и теологию, но и самого себя,как религиозного мыслителя, перед неразрешимыми трудностями. Основной вопрос,смущавший религиозную совесть Канта, состоял в следующем: не является ли вера вбога соблазном на пути к полной нравственной самостоятельности человека ?
Ведь как существовсесильное бог не может не искушать верующих к исканию его милостей.
Как существовсезнающее бог совращает к мольбам о подсказке и руководстве там, где человекобязан принять свободное решение перед лицом неопределенности.
Как перманентныйтворец мира он оставляет верующему надежду на чудесное изменение любыхобстоятельств.
Высшим проявлениемнравственной силы человека является стоическое мужество в ситуации,безысходность которой он осознал («борьба без надежды на успех»). Нодля верующего эта позиция оказывается попросту недоступной, ибо он не может ненадеяться не то, что бог способен допустить и невероятное. Сама вера исключаетдля него возможность того ригористического поведения и внутренней чистотымотива, для которых нет препятствий у неверующего.
Как отмечалосьвыше, философски понятая вера, по Канту, отличается от вульгарной,богооткровенной веры как надежда от упования и слепой уверенности. Но бог, какбы ни изображался он в различных системах религии и теологии, всегда имееттакую власть над будующим, что на него нельзя просто надеяться. Он обрекаетименно на упование, на провиденциалистский оптимизм, в атмосфере которогоподлинная нравственность не может ни развиться, ни существовать.
Существеннейшейхарактеристикой морального действия Кант считал бескорыстие. Но чтобыбескорыстие родилось на свет где-то в истории должна была иметь место ситуация,для участников которой всякая корысть, всякая ставка на выгодность и успешностьдействия сделалась бы насквозь проблематичной и даже невозможной.
Одно из основныхпротиворечий кантовской философии состояло в том, что в ней достаточно ясноосознавалась генетическая связь между бескорыстием и девальвацией корысти вкритических ситуациях и в то же время предполагалось, что мораль моглавозникнуть из религии и внутри религии.
Но мораль не могласозреть внутри религии именно потому, что религия маскирует отчаянностькритических ситуаций, ограждает своих приверженцев от столкновений с«ничто», с «миром без будущего». Застраховывая от отчаяния,она застраховывает и от кризиса расчетливости.
При всех своихпротиворечиях моральная концепция Канта в основных ее разделах более всегосозвучна этике стоицизма. Он искал такую этическую концепцию, которая приводилабы к одному знаменателю и циничный практицизм, далекий от всякой внутреннейориентации на идеал, и прогрессистский фанатизм. Эта двуединаякритико-полемическая направленность объясняет своебразие кантовской моральнойдоктрины, связывающей антиисторицистскую стоическую преданность безусловному ипафос бескорыстия, идею верности нравственному закону и идею духовной автономииличности.