Реферат: Моцарт

ДЕТСТВО И ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ.

«Маленький волшебник», которымлюбовалась   и восхищалась вся Европа, Вольфганг Амадей  Моцарт родился 27-гоянваря 1756 года в бедной семье придворного органиста и капельмейстера городаЗальцбурга, Леопольда Мо­царта. Его отец, родом из Аугсбурга, происходил изсемьи простых ремесленников-переплетчиков; в детстве своем он терпел большуюнужду и тогда еще поставил себе целью добиться некоторого благосостояния.

В молодых годах он переселился вЗальцбург для изу­чения юриспруденции, но недостаток средств к жизни вынудилего поступить в услужение к графу Турну. Впо­следствии, когда обстоятельстванесколько изменились, он стал заниматься преподаванием музыки и вскоре на­столькопрославился как  сведущий музыкант, от­личный скрипач и органист, что получилместо придвор­ного органиста и капельмейстера.

Его жена, Анна-Мария Пертль, уроженкаЗальцбурга, отличалась необыкновенной красотой, и в дни моло­дости муж и женасчитались самой красивой и счаст­ливой парой в Зальцбурге. Непреклонный,несколько суровый нрав Леопольда смягчался веселостью и добро­душием его жены—двумядрагоценными душевными свойствами, которые маленький Моцарт всецело унасле­довалот матери. Кроткая, преданная, она благоговела перед своим мужем, во всем емуподчинялась и всю свою душу вложила в любовь к нему и детям. Из семерых детей вживых остались только дочь Ма­рия-Анна и сын Вольфганг, любимец и гордость мате­ри.Насколько мать была склонна к баловству, настоль­ко отец был строг итребователен. С раннего возраста занялся он воспитанием детей, приучая их кпорядку и к неуклонному подчинению долгу. В то же время он ис­полнял рольняньки, укладывал Вольфганга спать, при­чем должен был непременно поставить егона стул и петь с ним песню, которую мальчик тут же сочинял на фан­тастическиеслова вроде: oragnia fiagatafa. Затем Вольф­ганг целовал отца вкончик носа и обещал ему, что ког­да он вырастет большой, то посадит отца подстеклян­ный колпак, чтобы предохранить его от всего дурного, и будет постояннодержать его при себе в большом по­чете. Каждый вечер повторялась эта церемония,и толь­ко после нее мальчик спокойно засыпал. Так, под надзо­ром горячолюбящего и боготворимого отца, лелеемый ласками матери, рос будущий гений, и вего чистой художественной душе на всю жизнь отразился свет его счастливогодетства.

До трех лет Вольфганг ничем не отличалсяот обык­новенных детей: это был живой и веселый ребенок, с чрезвычайно нежной ивпечатлительной душой: он постоянно спрашивал, любят ли его, и начинал плакать,если даже в шутку получал отрицательный ответ; он пла­кал также, если егочересчур хвалили. Все свои игры он любил сопровождать музыкой, и пока в этомединствен­но выражалась его музыкальность.

Сестра его Наннерль, как называли ее всемье, обна­ружила большие музыкальные способности, и когда ей минуло 5лет, отец начал ее учить игре на клавесине. Первый урок, на которомприсутствовал трехлетний Мо­царт, произвел на него такое сильное впечатление,что совершенно его переродил. Невольно припоминаются слова нашего великого поэта:

Но лишьбожественный глагол

                                                      До слуха чуткого коснется,

                                                      Душа поэта встрепенется,—

                                                      Как пробудившийся орел.

Для Моцарта этот урок был божественнымглаголом, который говорил о его назначении и указывал ему его путь на земле. Сэтих пор Моцарт забыл все свои преж­ние игры и всецело погрузился своейдетской, но гени­альной душой в музыку. По целым часам стоял он у кла­весина,отыскивая разные созвучия, и хлопал в ладоши от радости, когда находил терциюили квинту. Отец по­пробовал показать ему маленький менуэт, и так как Вольфгангбезошибочно его повторил, то отец решился начать с ним занятия музыкой.

Отец боялся слишком рано знакомитьВольфганга с правилами сочинения, но это не помешало маленькому композиторунаписать свой первый концерт, когда ему было всего 4 года. Однажды отец засталего за целой ки­пой нотной бумаги, на которую дождем сыпались кляк­сы. Этикляксы мальчик спокойно вытирал рукой и поверх них писал ноты. На вопрос отца:«Что ты пи­шешь?»—он уверенно отвечал: «Концерт для клавеси­на; первая частьуже почти готова». К этому заявлению отец отнесся, конечно, с недоверием и смехом,но когда заглянул в бумагу и разобрался в этой массе клякс и нот, то слезыумиления и восторга выступили у него на гла­зах: перед ним лежал не исполнимыйпо трудности, но совершенно правильно написанный концерт! Дом Лео­польдаМоцарта посещался местными музыкантами, ко­торые приносили ему свои сочинения ичасто их вместе исполняли. Так, однажды один из них принес шесть сво­их новыхтрио. Сели их играть. Но не успели музыкан­ты разместиться, как явилсямаленький Моцарт со своей собственной крошечной скрипкой, полученной им вподарок, и предложил свои услуги. Услуги эти были от­вергнуты, так как Моцартникогда не учился на скрип­ке. Оскорбленный музыкант залился горючими слезами.Чтобы утешить его, ему позволили сесть возле Шахтнера, его большого друга, ииграть с ним вторую скрипку, «но так тихо, чтобы не было слышно».

Моцарт уселся. Шахтнер, как он самрассказывает, за­метив вскоре, что он лишний, перестал играть, а маль­чиксыграл с листа все шесть трио. Тот же Шахтнер рас­сказывает, что у него была скрипка,которую Моцарт очень любил за ее мягкий, нежный тон. Шахтнер часто играл на нейу Моцартов. Однажды он пришел к ним и застал Вольфганга, занятого своей, толькочто получен­ной им скрипкой. «Как поживает ваша скрипка?»:— спросил он,продолжая играть, и затем, прислушавшись, сказал: «А знаете, ваша скрипка наполчетверти тона ниже настроена, чем моя, если вы ее не перестроили с тех пор».Шахтнер посмеялся, но отец, зная необыкно­венный слух своего сына, послал заскрипкой, и по про­верке оказалось, что мальчик был прав.

Почти до десяти лет Моцарт чувствовалнепреодоли­мое отвращение к звуку трубы. Даже самый вид ее вы­зывал в нем такойстрах, как будто ему показывали дуло заряженного пистолета. Желая отучить сынаот такого нервного страха, Леопольд Моцарт попросил своего дру­га, трубачаШахтнера, затрубить изо всей силы в при­сутствии мальчика. Но при первых жезвуках ребенок смертельно побледнел, стал опускаться на пол и, навер­но,лишился бы чувств, если бы Шахтнер не прекратил этого испытания. С этих поротец не пытался больше приучать сына к звукам трубы, и со временем его отвра­щениек этому инструменту прошло само собой.

Ученье у маленького Моцарта шло оченьуспешно: всякому занятию, за которое он принимался, Моцарт предавался всейдушой. Особенно нравилась ему мате­матика; он испещрял мелом стены, скамьи, поли мог ре­шать в уме очень сложные математические задачи. Во время егомузыкальных упражнений никто не смел по­дойти к нему с шуткой или даже простозаговорить с ним. Когда он сидел за фортепиано, лицо его делалось такимсерьезным и сосредоточенным, что, глядя на этот преждевременно развившийсяталант, многие опасались за его долговечность. В шесть лет он был настолько за­конченнымартистом, что отец решился предпринять путешествие, чтобы показать и заграницей искусство своих талантливых детей. Они отправились всей семьей, исначала попытали счастье в Мюнхене, а затем, поощ­ренные необыкновеннымуспехом, в 1762 году отправи­лись в Вену. По дороге им пришлось остановиться вНассау, где их пожелал слышать местный епископ, который за пять проведенных тамдней, вместе с игрой, наградил их одним дукатом (3 руб.). Проезжая мимо одногомо­настыря, они зашли в него помолиться. Моцарт тем вре­менем пробрался коргану и заиграл. Монахи, сидевшие с гостями за трапезой, услыхав чудные звуки,побросали еду и гостей и в немом восторге столпились вокруг ма­ленькоговиртуоза. На границе гениальный ребенок так очаровал таможенных чиновниковсвоей игрой и своей детской прелестью, что их пропустили без осмотра. В Вене ихвстретили как желанных знакомых гостей, так как слава о необыкновенных детяхдошла туда раньше их. Можно сказать, что Вена положила начало их триум­фальномушествию по Европе. Тотчас по приезде они получили приглашение ко двору впростой, а не прием­ный день, чтобы можно было лучше ознакомиться с деть­ми.Император Иосиф был большой любитель музыки и отнесся к ребенку с живыминтересом. Он подверг всестороннему испытанию талант и искусство мальчи­ка,заставлял играть одним пальцем трудные пассажи, велел закрыть клавишисалфеткой, но Моцарт и поверх салфетки сыграл так же безукоризненно, как безнее, так что в конце концов император прозвал его «маленьким колдуном». Но вэтом маленьком колдуне скрывалось высокомерие великого артиста; он не любилиграть пе­ред людьми, не понимающими музыки; если же прось­бами или обманомудавалось его уговорить, то он играл только пустые, незначительные вещи. И придворе он остался верен себе: не соглашался играть ничего серьез­ного, поканаконец не позвали Вагензейля, одного из луч­ших композиторов и музыкантов тоговремени. «Теперь я сыграю вам концерт,— сказал он ему,— а вы мне пере­вертывайтестраницы». С августейшими дамами Моцарт обошелся очень любезно: к императрицеон забрался на колени и осыпал ее поцелуями; принцессе Марии-Антуа­нетте, тогдаего ровеснице, он обещал руку и сердце в благодарность за то, что она поднялаего, когда он упал на гладком паркете. Двор отнесся к маленьким артистамчрезвычайно ласково; примеру его последовали все бо­гатые, знатные жители Вены,и на Моцартов вместе с приглашениями посыпались деньги. Леопольд Моцарт осталсядоволен не только материальным и музыкаль­ным успехом своих детей, но вообщеприемом и поче­том, с которым их везде встречали, а главное тем, что семействоего вращалось в таком изысканном, высоком обществе.

Скарлатина, которою заболели обаребенка, положи­ла конец чествованию маленьких артистов. По выздоров­лении ихвсе семейство Моцартов отправилось в даль­нейший путь. Останавливаясь по дорогево всех более или менее значительных городах и возбуждая всюду вос­торг иудивление, они наконец прибыли в Париж в 1763 году, снабженные многочисленнымирекомендатель­ными письмами. Их соотечественник барон Гримм, уже давно пересе­лившийсяво Францию и бывший в то время секретарем герцога Орлеанского, сумелзаинтересовать детьми королевскую семью, и их пригласили в Версаль.

В Париже, как и в Вене, Моцарт выступалмного раз публично как пианист, скрипач и органист, и своей игрой на всех трехинструментах воз­буждал всеобщий восторг и изумление. Гримм пишет про него, чтооднажды ему пришлось аккомпанировать од­ной певице, не зная арии и не имея нот:вслушиваясь в мелодию, он угадывал последующие аккорды. Затем ария былаповторена несколько раз, и каждый раз маль­чик менял аккомпанемент. В то времяПариж не отли­чался музыкальностью, даже не любил музыки, но па­рижане носилисьс чудесными детьми как с модной и любопытной новинкой, осыпая их подарками ихвалеб­ными стихами. Из Парижа все семейство направилось в Лондон. Корольанглийский Георг III и супруга его Со­фия-Шарлотта, большие любители и знатокимузыки, оказали маленьким артистам такой прием, который пре­взошел всякиеожидания. Сам король так полюбил Мо­царта, что, встречаясь с ним на улице,высовывался из экипажа и посылал своему любимцу воздушные поце­луи. В ЛондонеМоцарт познакомился с одним пев­цом итальянской оперы, Манцуоли, который, изсимпа­тии к даровитому ребенку, научил его петь, и Моцарт своим тоненькимдетским голоском распевал трудней­шие арии с искусством, которому мог быпозавидовать иной певец. Его очень полюбил проживающий в Лондо­не сынСебастьяна Баха — Христиан. Часто сажал он его к себе на колени и вперемежку смаленьким виртуозом исполнял всевозможные пьесы: он играл несколько так­тов,затем Моцарт продолжал, и так искусно, что можно было подумать, что играет одини тот же человек.

В Лондоне Моцарты дали много блестящихпо успе­ху и сбору концертов, но их музыкальные триумфы были прерваны опаснойболезнью отца: ему предписан был отдых, и музыку на время пришлось отложить.Тогда маленький композитор, воспользовавшись свобо­дой, стал писать свои первыесимфонии для оркестра. По выздоровлении отца они пробыли еще некоторое время вАнглии, затем посетили Голландию, где им менее посчастливилось: сначалаНаннерль, а за нею Вольфганг опасно заболели, и родители не чаяли уже видеть ихздоровыми. К счастью, дети оправились, но Моцарту долго пришлось лежать впостели. Однако неутомимый композитор не мог оставаться долго в без­действии;он потребовал, чтобы ему положили на ко­лени доску, и больной, слабыми,дрожавшими ручон­ками продолжал писать свои симфонии. Давши не­сколькоконцертов в Голландии, Моцарты заехали еще раз в Париж, откуда вернулись вЗальцбург, пробыв в отсутствии около трех лет.

Моцарты вернулись на родину не только севропей­ской славой, но также с деньгами и с таким количеством подарков, чтомогли бы открыть лавочку. Все жители Зальцбурга считали долгом сделать им визити взглянуть как на диковинку на своих прославившихся сограждан. Слава Моцартадошла до Зальцбургского ар­хиепископа; чтобы проверить ее основательность, онве­лел запереть ребенка в своем замке на неделю, в про­должение которой мальчикдолжен был написать орато­рию. Он исполнил эту задачу. В партитуре, богато укра­шеннойкляксами и детскими каракулями, рукой отца написано по-латыни: «ОраторияВольфганга Моцарта, сочиненная в марте 1766 года, 10 лет». После того Вольф­гангполучил место скрипача при Зальцбургской капел­ле с жалованьем 12 флоринов 30крейцеров в год.

Год, проведенный в Зальцбурге, былпосвящен всесто­роннему систематическому музыкальному образованию Вольфганга.Он между прочим занимался скрипкой, хотя и не так усердно, как фортепиано, нопо словам своего строгого критика — отца,— мог бы быть лучшим скрипа­чом своеговремени, если бы захотел. Однако этот про­славленный и серьезный музыкант оченьчасто прерывал свои занятия, чтобы поиграть с любимой кошкой или про­галопироватьпо комнатам верхом на отцовской палке.

ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ: ВЕНА И ИТАЛИЯ.

 

Предполагавшиеся празднования по случаюбракосо­четания принцессы Иозефы с королем неаполитанским привлекли Моцартовчерез год снова в Вену (1767).

На этот раз Вена и венцы встретили своихгостей ме­нее радушно: в городе свирепствовала оспа, жертвой ко­торой пала самапринцесса Иозефа. Праздники замени­ли трауром. Невозможно было ни попасть кодвору, ни давать концерты.

В довершение несчастия оба ребенкасхватили ту же ужасную болезнь, и Моцарт был так сильно болен, что девять днейпролежал слепой. Им ничего не оставалось, как вернуться в Зальцбург. Но черезгод они снова отправились в Вену. Как только Мария-Терезия узнала об ихприезде, она призвала их к себе и с большим участи­ем расспрашивала об ихжизни. Император Иосиф пред­ложил Моцарту написать оперу и выразил желание ви­детьего самого во главе оркестра. Моцарт никогда не отказывался от работы. Кактолько ему доставили пер­вые страницы текста, он тотчас же принялся за музыку ивскоре ее окончил. Несмотря на юный возраст автора опера была написана смелой,опытной рукой и отлича­лась благородством и оригинальностью мелодий. Тем неменее она не была поставлена: против нее ополчился весь лагерь старых,завистливых музыкантов: лавры мальчи­ка не давали им спать, и они не моглипримириться с необходимостью играть под управлением двенадцатилет­негокапельмейстера; они стали распространять дурные, ложные слухи не только обопере, но и о сочинениях Моцарта, говорили, что оперу написал отец, отца и сынаназывали спекулянтами, шарлатанами… Их злые языки работали так успешно, чтоиспуганный антрепренер Аффлиджио отказался поставить оперу. Леопольд Мо­цартвел деятельную борьбу против этой интриги, но ни его энергия, ни желаниеимператора видеть эту оперу не помогло: к несчастью антрепренер имел по контрак­туисключительное право выбирать пьесы для своего ре­пертуара, и первая операМоцарта «La finta simplice» («Притворная простушка») не была им принята. Огор­ченныепервой неудачей Моцарты вернулись в Зальцбург, но в предприимчивой головеЛеопольда уже созрел план путешествия в Италию.

В это время Италия представляла собойглавный му­зыкальный центр; она была наполнена музыкальными школами,консерваториями и давала послед­нюю оценку артистам: каждый серьезный музыкантсчи­тал своим долгом побывать в ней и услышать ее приго­вор, без чего онсчитался не вполне законченным. По­этому туда стекались артисты со всех концовсвета; одни—за славой, другие—за падением. И Леопольд Моцарт считал нужнымпоказать Италии своего гениаль­ного сына. Целый год был посвящен изучениюитальян­ского языка, и как только все приготовления к путешест­вию былиокончены, отец поспешил увезти Вольфганга в Италию. Путешествие предпринятобыло зимой, в декабре 1769 года, и совершилось благополучно, хотя у Моцартапотрескались руки, а лицо обветрило, как у любого солдата. Но горячий приемвскоре отогрел ма­ленького замерзшего музыканта: Италия встретила его не какученика, а как знаменитого артиста. Филармоническая академия в Болонье избралаМо­царта своим членом. Чтобы получить это почетное звание, он должен был решитьтруднейшую контрапунк­тическую задачу. То, над чем другие долго трудились, ичасто без успеха, Моцарту было так же легко, «как съесть кусок хлеба». Егозаперли в отдельную комнату, но через полчаса он стал стучать в дверь. Думая,что мальчик шалит, не хотели отворить дверь, но он про­должал стучать, и егопришлось выпустить: оказалось, что Моцарт окончил свою задачу. Егоприветствовали громом рукоплесканий. Про его необыкновенную память рассказываютследующее: во время страстной недели в Ватиканской церкви исполнялись Miserere, которые за­прещалось переписывать и продавать под страхом отлу­чения.Самое знаменитое было Miserere Аллегри, и Мо­царт, прослушавши его раз в церкви,написал его дома на память. Весть об этом необыкновенном событии до­стигласамого папы, но вместо отлучения этот просту­пок доставил Моцарту еще большуюславу: папа поже­лал его видеть и пожаловал ему орден «золотой шпоры», дающий вИталии права дворянства и свободный вход в папский дворец. Все эти почести неомрачили светлой души Моцарта; он оставался все тем же невинным ве­селымребенком. Только в Милане, когда ему заказали оперу «Митридат, царьПонтийский», он на время оста­вил свои шалости, до которых был большой охотники, погруженный в работу, стал задумчив, серьезен и писал с такимусердием, что у него заболели пальцы. Отец вся­чески старался развлечь его, недавать ему уставать; по его просьбе мать и сестра писали Моцарту веселые пись­ма,но он в ответах просил об одном—молиться за успех его оперы. Постановка оперыобошлась не без интриг: многие, завидовавшие Моцарту, старались по­дорватьдоверие к произведению юного автора, но все злые языки смолкли при первой жерепетиции; опера под личным управлением Моцарта прошла с необыкновен­нымблеском, и успех ее возрастал с каждым представ­лением.

Через год по возвращении в ЗальцбургМоцарту по­ручено было от имени Марии-Терезии сочинить ор­кестровую серенаду спением и хорами по случаю брако­сочетания эрцгерцога Фердинанда с принцессойМоденской. Серенада мальчика совершенно затмила собой оперу другого композитора— Гассе, написанную к тому же торжеству. Эрцгерцог и эрц­герцогиня из ложирукоплескали молодому автору и кри­чали: «Bravissimo maestrino!» В продолжение празднеств серенада была повторена несколько раз.Моцарт, кроме денег, получил золотые часы, осыпанные бриллиантами и украшенныепортретом Марии-Терезии. Пребывание в Италии не много дало денег Моцартам, ноони при­обрели симпатии итальянской публики, дружбу многих выдающихся людей имузыкантов, а главное—наш юный герой вернулся в Зальцбург, увенчанный итальян­скимилаврами — в то время самыми драгоценными.

Последующие затем годы не представляютособого интереса в жизни Вольфганга. Время в Зальцбурге по­текло в строгоопределенном порядке, среди серьезных разнообразных занятий: Моцарт давал уроки,играл в капелле, упражнялся на органе, скрипке и фортепиано. Изребенка Моцарт превратился в юно­шу. Моцарт сохранил свою любовь кшалостям и проказам. Зальцбург с его причудливыми, фантастическими постройками,расположенный среди живописной, рос­кошной природы, служил благоприятнойобстановкой для младенческих лет Моцарта: красота местности отра­зилась нагармоническом строе его души, и он на всю жизнь сохранил страстную любовь кприроде. Лучше все­го сочинял он на открытом воздухе, среди зелени. Но Моцартдавно уже вышел из детского возраста; гений его, выросший вместе с ним,жаждавший проявиться во всей своей силе, не находил себе ни простора, ни пищи вЗальцбурге. Маленький провинциальный городок, ли­шенный театра и другихдуховных интересов, не мог удовлетворить Моцарта ни строем своей жизни, ни сво­имобществом. Единственное и любимое развлечение зальцбуржцев состояло в стрельбепо цели. Каждое воскресенье они отправлялись за город и изготовляли но­выераскрашенные мишени, на которых обыкновенно изображалось самое выдающеесясобытие в Зальцбурге за истекшую неделю.

Положение Моцарта было пока оченьнезавидно: он оставался все тем же первым скрипачом в придворной капелле,состав которой был далеко не блестящий. Ар­хиепископ зальцбургский Иероним, человеккрайне за­вистливый и черствый, питавший особенную неприязнь к Моцарту, недавал ему ходу, хотя отлично знал ему цену. Со своими подчиненными Иеронимобращался не­обыкновенно грубо. В своей капелле он покровительствовал итальянцам, темболее, что в то время по всей Германии царило музы­кальное владычествоитальянцев: им давались лучшие места и большие оклады, тогда как насоотечественни­ков, даже самых выдающихся, не обращалось никакого внимания.Моцарт нравственно задыхался в Зальцбурге и от души его ненавидел. Отец,отлично понимавший страстное желание сына вырваться отсюда, сознавал, что генийего заглохнет в таком мертвом царстве. Мало того, он решился рас­статься сосвоей горячо любимой женой, с которой не разлучался ни разу во все время ихсчастливого супру­жества, и дать ее в спутницы молодому беспечному сыну. Добраямать, не обладавшая ни таким светлым умом, ни такой твердой волей, как ее муж,не могла, конечно, за­местить его при сыне, так же как не могла быть руково­дительницейего поступков; но Леопольд Моцарт верил, что присутствие уважаемой, любимойматери воздержит Вольфганга от опрометчивых и ложных шагов и охра­нит его душуот соблазнов, против которых так трудно бороться одинокому неопытному молодомучеловеку в чужих странах. Обоим путешественникам вменялась в обязанностькрайняя бережливость: средства их были более чем ограничены; пришлось дажезанять в долг, что­бы обставить их с должным комфортом. Все произведе­нияВольфганга были вновь начисто переписаны и пе­реплетены в маленькие тетради длябольшего удобства; куплена хорошая дорожная карета, так как Моцарту по­добалопутешествовать не как бедному, неизвестному музыкантишке, а как уважаемому изнаменитому ар­тисту. Когда все приготовления были окончены, Лео­польднаткнулся на непредвиденное препятствие: архи­епископ отказался дать Моцартуотпуск, говоря, что не­чего ему разъезжать по чужим странам и собиратьмилостыню. Тогда Леопольд решился на рискованный поступок и потребовал отставкисына, что, конечно, возбудило страшный гнев архиепископа, который угрожаллишить Леопольда его места при капелле; но Леопольд готов был все перенести дляблага сына, и силы только тогда оставили его, когда двинулась карета, увозившаятех, кто ему был дороже всего на свете; в изнеможении упал он на стул, забыв всвоем горе благословить их на дальний путь. Но тотчас же вспомнил, подбежал кокну и послал свои благословения вслед уезжающим. К счастью для семьи, архие­пископодумался, и Леопольд остался при капелле.

МЮНХЕН,МАНГЕЙМ, ПАРИЖ.

Моцарт уехал, полный светлых надежд насчастливое будущее. Он не думал о том, что ему предстоит теперь бороться одномусо всеми превратностями судьбы, что отца его не будет с ним. Как выпущенная наволю птич­ка, он радовался своей свободе, все находил прекрасным, от всего приходилв восторг. Моцарт воображал, что слава его имени проложит ему прямой путь кодвору любого кур­фюрста, и заранее наслаждался мечтой создать нацио­нальнуюнемецкую оперу, которая положила бы конец итальянскому владычеству. Но его ждалцелый ряд ра­зочарований. Приехав в Мюнхен, Моцарт тотчас же от­правился кинспектору музыки, графу Зеау, который хотя и принял его приветливо, но, к удивлениюмолодо­го артиста, никогда не слышал о триумфах его первого путешествия. Вподтверждение своих слов Моцарту пришлось показать все свои свидетельства идипломы. Тогда граф приподнял свой ночной колпак в знак ува­жения и посоветовалМоцарту обратиться прямо к кур­фюрсту с просьбой дать ему место композитора приего капелле. Курфюрст уже слышал об отставке Моцарта и был недоволен такимнепочтительным и своевольным поступком молодого человека; он и не подозревал,ка­кой великий музыкант так скромно просит у него места, и посоветовал емусначала попутешествовать и приоб­рести некоторую известность. Моцарту пришлосьвто­рично уверять, что он был уже и во Франции, и в Ита­лии, и в другихстранах, что имя его известно многим, так же, как и его талант. Но курфюрст недал ему до­кончить речь и удалился, объявив коротко и ясно, что у него нетвакансии. Моцарту ничего более не оставалось, как собраться в дальнейший путь.Мюнхен­ские друзья, ценившие его дарование и желавшие удер­жать его в своемгороде, предложили собрать десять бо­гатых любителей музыки, которыесогласились бы вы­плачивать Моцарту по дукату в месяц, что составило бы 600флоринов в год, за несколько музыкальных произве­дений. Простодушный идоверчивый Моцарт готов был принять это предложение, казавшееся ему очень выгод­ным,и с восторгом сообщил эти планы отцу, прося его совета и согласия. Но планы этипришлись не по сердцу умному и дальновидному старику. Насколько сам он былскромен в своих требованиях, настолько честолюбив по отношению к сыну. Такаязависимость от десяти лиц ка­залась ему положением мало заманчивым, да он еще исомневался, найдутся ли эти благодетели, и считал уни­зительным для сынаоставаться в Мюнхене без службы. Он советовал им ехать дальше, говоря, что«прекрасны­ми фразами, похвалами и bravissimo не заплатишь ни запроезд, ни за квартиру». И вот наш странствующий му­зыкант со своей старушкой матерьюперекочевали в Мангейм, этот «рай музыкантов», как его тогда называли. Те­атр имузыка процветали там под просвещенным покровительством курфюрста КарлаТеодора, старавшегося привлечь к себе даровитых музыкантов большим жало­ваньеми заботой о том, чтобы они чувствовали себя у него хорошо и без стеснения. Кудивлению Моцарта, и тут немногие его знали и сначала отнеслись с недовери­ем,которое им внушал его маленький рост и невзрач­ная наружность. Вскоре своимзамечательным талантом, своим ласковым, веселым обращением он привлек к себесимпатии своих собратьев по искусству, и сам, попав в среду образованных исерьезных музыкантов, почувство­вал себя, как рыба в воде. «Я пребываю ввеликолепном настроении духа и уже потолстел»,— писал он отцу.

Его особенно полюбил капельмейстерКаннабих, в семье которого он был принят, как родной сын: он там обедал и частопроводил вечера за фортепиано, в дру­жеской беседе. Вечером, по привычке,приобретенной в родительском доме, Моцарт вынимал из кармана книгу и читал. Онзанимался музыкой с симпатичной, мило­видной Розой Каннабих, к которойчувствовал влечение. Спокойная и серьезная, эта тринадцатилетняядевушка-ребенок обнаруживала редкий для своего возраста здра­вый смысл иположительность суждений. В жизни Моцарта она промелькнула «как мимолетноевиденье», и чувство его к ней не оставило глубоких следов. Моцарт увлекалсячасто и раньше, но история не сохранила нам имен покорительниц его юно­госердца. Одна из них только известна нам: это его двою­родная сестра, с которойон познакомился в Аугсбурге во время своего путешествия. Свежая, бодрая, снесколь­ко грубоватыми чертами лица, эта девушка дитя приро­ды, представляетсобой резкую противоположность рассудительной Розе. В ее присутствии Моцарт сампре­вращался в необузданного ребенка, и две недели, про­веденные им у ееродных, прошли в непрерывных ша­лостях, дурачестве и болтовне. При расставанииоба про­ливали такие потоки слез, что сцену их трогательного прощания незамедлили изобразить на мишени для стрельбы. Они обменялись портретами и велинекото­рое время переписку, но письма Моцарта полны одних шуток, и чувство егок девушке было так же кратковре­менно, как их свидание: он уехал веселый,беспечный, и вскоре новая, более сильная страсть овладела его помыс­лами и сердцем.Но девушка не так скоро охладела к то­варищу своих игр: за ее резвостьюскрывалось более глу­бокое чувство, и впоследствии, когда она говорила о Мо­царте,в ее словах звучала горечь разочарования.

Как в Мюнхене, так и в Мангейме Моцартуневозмож­но было оставаться без определенного положения, а потому он незамедлил явиться к инспектору музыки, графу Савиоли, который представил егокурфюрсту. Мо­царт получил приглашение играть при дворе и был при­нятчрезвычайно любезно всей курфюрстской семьей. Моцарт попросил Савиоли выхло­потатьему место придворного композитора. Моцарт, исполненный самых радужных надежд,каждый день бегал к графу в ожидании ответа. Но ответ не приходил: курфюрст былслишком занят то охотой, то придворными праздниками. Так, по крайней мере,объяснял Моцарту граф Савиоли. На самом же деле про­тив него шла деятельная,хотя и скрытая интрига, в ко­торой, как полагают, главную роль играл некийФоглер, вице-капельмейстер. Он ненавидел  Моцарта за его гени­альность. Пока нашпуте­шественник оставался в Мангейме на положении гостя и частного лица,музыканты относились к нему друже­любно; но лишь только до них дошли слухи, чтоон хло­почет о месте при капелле, как в их сердце поднялась тревога, и ониупотребили все усилия, чтобы удалить дерзкого и опасного соперника. Интриганыубедили лег­коверного курфюрста, что Моцарт «не более, чем шар­латан, изгнанныйиз Зальцбурга, потому что он ничего не знает, и что следовало бы отправить егопоучиться в Неаполитанскую консерваторию», прежде чем давать ему какое-либоместо. Граф Савиоли стал избегать Мо­царта. Наконец ему удалось поймать графа,и вот через два месяца тщетных ожиданий он услышал ответ: «К со­жалению — нет!»Бедному Моцарту пришлось покинуть Мангейм, чего ему очень и очень не хотелось,и он ни­как не мог решиться уехать. Магнит, приковывающий его к Мангейму,скрывался в пятнадцатилетней певице, красавице Алоизии Вебер, к которой Моцартпочув­ствовал первую страсть. Алоизия была дочерью перепис­чика нот Вебера,обремененного громадным семейством и терпевшего крайнюю нужду. Она обладаланеобыкно­венно сильным красивым голосом и в шестнадцать лет обещала сделатьсязнаменитостью. Моцарт писал ей арии, заставляя ее разучивать их под своимруководством, давал ей уроки. Не сознавал ли он сам сво­его увлечения или нежелал в нем признаться отцу, но в письмах своих он только восхищается еепением, ничего не говоря о ее личности и тщательно скрывая от отца своичувства. Тогда старушка мать, воспользовавшись временем, когда Мо­царт обедал,написала потихоньку отцу про своего блуд­ного сына. Леопольд, не касаясьсердечной тайны сына, обратился к его рассудку: «От твоего благоразумия и оттвоей жизни зависит — остаться ли посредственным му­зыкантом, которого забудетмир, или же сделаться зна­менитым капельмейстером, имя которого сохранится вистории. Уезжай в Париж—и немедленно!» Моцарт опомнился. «После Бога — сейчасотец! это было моим девизом в детстве; при нем же я остаюсь и теперь»,— пи­салон отцу. Как ни горько ему было, но, покорный воле отца, он подчинил своюстрасть рассудку, простился со своими друзьями и уехал, обменявшись клятвамиверности с его возлюбленной.

Конечной целью их путешествия был Париж.Отец полагал, что этот всемирный город отнесется к юноше-артисту так жерадушно, как он отнесся когда-то к ар­тисту-ребенку. На Париж возлагались самыебольшие надежды. На­ши путники, пробыв в дороге четырнадцать дней, при­были вПариж 23 марта 1778 года. За пятнадцать лет их отсутствия Париж во многомизменился, и, к особому огорчению матери, цены на все увеличились вдвое. Изэкономии им пришлось взять скверную темную комна­ту в нижнем этаже, такуюмаленькую, что в ней не мог­ло поместиться фортепиано. «Я чувствую себядовольно сносно,— пишет он отцу,— но мне ни тепло, ни холодно, ничто меня нерадует; что меня больше все­го поддерживает, ободряет, так это мысль, что вы,доро­гой папа и дорогая сестра, здоровы, что я — честный не­мец, и что если яне могу всего высказать, то, по край­ней мере, могу думать то, что хочу; но воти все». Его состояние духа отразилось не только на содержании пи­сем, но дажена самом почерке: он стал таким неразбор­чивым и небрежным, что отец счелнужным прислать ему красиво написанный алфавит. Бедный юноша грустил в разлукес девушкой, которая своей красотой и талантом произвела такое сильноевпечатление на его воображе­ние; единственное утешение он находил в переписке сВеберами, посредством которой получал известия об Алоизии и о том, что она ещене нарушила своей клят­вы верности.

Моцарту нужно было устроиться в Париже,найти уроки, занятия, составить знакомства. Как в первое свое пребы­вание, таки теперь он нашел себе главную поддержку в лице своего друга и покровителя,барона Гримма. В Версаль, где в то время жил двор, Моцарту не удалось попасть,но вместо этого Гримм старался ввести его в знатные, богатые дома и дал емуписьмо к графине Шабо. К несчастию, выбор баро­на оказался очень неудачным:графиня выказала себя с очень непривлекательной стороны. Когда Моцарт в на­значенныйдень явился к ней, его заставили как не­счастного просителя ждать полчаса вгромадной нетоп­леной комнате. Наконец вышла графиня и предложила ему сыгратьна отвратительном клавесине, заявив, что другие ее инструменты в неисправности.Скромный Мо­царт отвечал, что он с удовольствием исполнит ее жела­ние, нопросит графиню провести его в более теплую комнату, так как у него окоченелируки от холода. «О да, вы правы!»—ответила хозяйка и, предоставив Мо­цартасамому себе, уселась с гостями за большой круг­лый стол и принялась рисовать,не обращая ни малей­шего внимания на бедного музыканта, который сидел один,вдали от всех, ежась от холода; окна и двери были открыты, все тело егопробирала дрожь, зубы стучали, как в лихорадке, голова начинала болеть, но онне ре­шался уйти, боясь обидеть Гримма. Так прошел целый час; наконец, чтобывыйти из этого ужасного положения, Моцарт сел за несчастный клавесин и сыгралвариации: его слушатели продолжали рисовать и болтать между собой, так чтоМоцарт играл «для столов, стульев и стен».

Сыграв половину вариаций, он встал ихотел поки­нуть негостеприимный дом, но хозяйка попросила его подождатьвозвращения ее супруга. Моцарту пришлось ждать еще с полчаса, пока не явилсяхозяин дома. Он отнесся к своему гостю иначе, выслушал его вниматель­но, иблагодарный Вольфганг, забыв все не­приятности, холод и дурной инструмент, сталиграть «так, как я играю, когда бываю в духе». Но кажется, это знакомство непринесло большой пользы Моцарту, как и вообще на этот раз в Париже ему невезло, тем более, что он не умел извлекать выгоды из своего положения и изсвоих знакомств. Гримм доставил ему уроки у гер­цога де Гин Сам герцог играл нафлейте, дочь же его играла отлично на арфе (для них Моцарт написал свой концертдля флейты и арфы, хотя и недолюбливал этих инструментов). С m-lleГин Моцарт занимался теорией; ученица его обладала исключительной памятью ибыла достаточно даровита, судя по тому, что уже на третий урок она написалатрехголосные задачи. Отец хотел, чтобы она познакомилась с основ­ными правиламисочинения и была бы в состоянии пи­сать маленькие вещи для обоих инструментов.Однако Моцарт оказался слишком требовательным учителем; он наивно воображал,что музыка должна даваться другим так же легко, как и ему, и выходил из себяиз-за того, что его ученица на четвертый урок не может написать менуэт: онрешил, что у нее нет идей, что она глупа, без­дарна и бестолкова. В концеконцов ему отказали, запла­тив за труды три луидора, которые он с негодованиемотверг.

Чем больше он жил в Париже, тем меньшеПариж ему нравился. Единственную его отраду составляли друзья: Гримм изнаменитый, хотя уже старый певец— Рааф, да еще некоторые из его мангеймскихтоварищей, приглашенных участвовать в так называемых Concerts spirituels—концертах, сходных с нашими симфони­ческими, Через мангеймских артистовдиректор концер­тов, Легро, заказал Моцарту приписать 4 новых хора к MiserereГольцбауера, которые предполагалось в скором времени исполнить. Эту крайнеспешную работу Моцар­ту пришлось сочинять в кабинете директора, что было оченьстеснительно. Но никакие препятствия не могли сдержать его творческой силы:хоры поспели вовремя и вышли превосходными. Он снова принял предложение того жесамого директора написать симфонию для одного из концертов. Моцарт окончил еенеобыкно­венно скоро и сдал директору. Оставалось четыре дня для переписки. Нона другой день Моцарт нашел ее не­переписанной на столе директора; он удивился,но про­молчал. Через два дня он снова зашел—симфония со стола исчезла. Моцарт,почуяв недоброе, стал искать в комнате и нашел ее в углу, под кипой старых нот.При­творившись, что ничего не подозревает, он спрашивает Легро, отдана ли егосимфония для переписки. «Нет, я забыл»,— вот единственное объяснение, котороеон по­лучил, и симфония не была исполнена. Моцарт пред­полагал, что здесь скрываласьинтрига, главным участни­ком которой он считал итальянца Камбини. Он писалотцу: «Если бы здесь у людей были уши, чтобы слышать, сердце, чтобычувствовать, и хоть какое-нибудь понятие о музыке — я бы над всем случившимсяпосмеялся, но я окружен скотами и тварями (что касается музыки)». Он пересталбывать у Легро, но впоследствии имел одно большое удовлетворение: у Раафа онслучайно встретил директора, который извинился в своем дурном поступ­ке ипопросил его написать новую симфонию. Моцарт не умел питать к своим врагам нивражды, ни злобы; он принял предложение и написал симфонию, которая так иназывается французской или парижской. Зала, в кото­рой исполнялась в первый разэта симфония, была на­звана впоследствии в честь Моцарта залой «Pas de loup» — «Волчий шаг», что представляет перевод слова Wolfgang(Вольфганг). Симфония прошла блестяще, имела громадный успех, и обрадован­ныйавтор побежал после концерта в Пале-Рояль, уго­стил себя мороженым, прочел почеткам молитву, как обещал, и, счастливый, вернулся домой. Этой симфонией иограничились его успехи в Париже. Ко всем же неуда­чам присоединился последнийи жестокий удар — поте­ря горячо любимой матери. Старушке плохо жилось вПариже, где она проводила целые дни одна в своей ка­морке, как в одиночномзаключении. Продолжительные путешествия, тяжелые условия их жизни, утомлениенад­ломили ее силы, и она слегла. Четырнадцать дней и но­чей провел Моцарт упостели матери, моля Бога только об одном: чтобы Он послал ей тихую кончину, аему бы дал силы перенести удар с покорностью и мужеством христианина. «Богщедро даровал мне обе эти ми­лости»,— писал он, и после смерти матери егопервая за­бота была об отце и сестре. Он весь трепетал при мыс­ли, что этотудар может повлечь за собою смерть других любимых ему существ, и просил своегозальцбургского друга Буллингера приготовить отца к печальному из­вестию, причемписал ему, что мать почти безнадежна, что он сам готов ко всему и во всем видитволю Божию. Когда же Моцарт получил ответ отца и увидел, что отец принял удар ствердостью и смирением, то упал на ко­лени и благодарил Бога за эту новуюмилость.

СЛУЖБАВ ЗАЛЬЦБУРГЕ.

После смерти матери осиротелый Моцартпочувство­вал себя еще более одиноким в Париже, да отец его и не желал, чтобыон оставался там без материнского надзо­ра. Леопольд Моцарт теперь ясно видел,что Париж не оправдал возложенных на него надежд, и потому, как только вЗальцбурге освободилось место придворного органиста, он выхлопотал это местосвоему сыну и на­писал ему, чтобы тот немедленно выезжал. В октябре 1778 годаМоцарт оставил Париж без сожаления, но с от­вращением думая о ненавистном емуЗальцбурге. Он писал отцу, что принимает эту должность единственно из любви кнему и радуется только тому, что будет жить вместе с дорогими ему отцом исестрой. Ничто другое не влекло его туда: жизнь в Зальцбурге после свободной,независимой, хотя и тяжелой жизни в Париже казалась ему настоящим рабством;поэтому он нисколько не то­ропился к месту своего назначения. Оставшись на не­сколькодней в Страсбурге, Моцарт по просьбе друзей дал там два концерта, причем обараза играл в пустой и вследствие того холодной зале; первый концерт дал при­были3 луидора, второй — всего один. Но Моцарт менее всего думал о деньгах; егорадовало то, что на его кон­церт собрался весь цвет Страсбурге когомузыкального мира, и раздавались такие восторженные и громкие ап­лодисменты,как будто зала была битком набита. Моцарт увлекся и сверх программы играл такмного, что хвати­ло бы на целый концерт.

Из Страсбурга он поехал в дорогой егосердцу Мангейм, сгорая нетерпением увидеть любимую девушку и осуществить такдолго и тайно лелеемую мечту — сде­лать ее своей женой. Но Алоизия, тогда ужепридворная певица, пере­селилась вместе с остальными музыкантами. Верный по­клонникпоследовал за ней и повез ей новую дань своей любви — чудную арию. Но тут ковсем ранам его души присоединилось разочарование в первой любви: Алои­зия емуизменила! Первоклассная певица, блестящая кра­савица, окруженная толпойпоклонников, девушка до­вольно неглубокая и пустая, она забыла своего скромно­го,далекого друга, и только впоследствии поняла, какого великого гения она в немпотеряла. Теперь же, когда в комнату вошел в странном костюме — в красном кафта­нес черными пуговицами в знак траура — бледный и изнуренный юноша, которого горе,конечно, не могло украсить, то Алоиза его не узнала. Моцарт сразу понял, что онзабыт; в нем проснулась гордость, и чтобы не по­казать ей, как ему больно, онпрямо подошел к форте­пиано и пропел: «Я с удовольствием оставляю девушку,которая меня не хочет».

Так кончилась его первая любовь. Послетого он дол­го еще оставался в Мюнхене, в надежде, что его друзья найдут емукакое-нибудь занятие или место при капел­ле, что даст ему возможность избежатьслужбы в Зальц­бурге. Леопольда между тем страшно беспокоило про­медлениеМоцарта, и он писал ему письмо за письмом, требуя его скорейшего приезда.Непривычно суровый тон этих писем так огорчал сына, что он по целым ча­самплакал.

Наконец, когда никакой надежды наполучение мес­та не осталось, Моцарт уступил требованиям старика и вернулся вЗальцбург, где его встретили с распростер­тыми объятиями: кухарка наготовилаему любимых ку­шаний, отец убрал его комнату, поставил новый шкаф, новоефортепиано, знакомые наперебой предлагали ему своих лошадей и экипажи. НоМоцарт оставался груст­ным: его музыкальные мечты не осуществились, он по­терялмать и обманулся в любимой девушке.  Из этого унылого состоя­ниядуха его вывел наконец курфюрст Карл-Теодор, за­казавший ему оперу «Идоменео,царь Критский». Мо­царт воспрянул духом, работа закипела, и он, по обы­чаю тоговремени, поехал кончать оперу на место ее первого представления, в Мюнхен.Музыка оперы при­водила всех в восторг; и артисты, и оркестр прилагали все своестарание, чтобы угодить знаменитому автору. Моцарт ликовали с восторгом писал отцу о своих успехах. Слава о его новом произведении дошлаи до Зальцбурга; многие из его друзей приехали в Мюнхен на первоепредставление. Не вытерпел и старик отец: не рассчитывая на позволение архиепископа,он дождался его отъезда в Вену и, забравши Наннерль, приехал к сыну, чтобыприсутствовать при его триумфе. Этот день старик мог считать счастливейшим всвоей жизни, до­стойной наградой за долгие годы самоотвержения и тру­да, скоторыми он старался исполнить трудную задачу образования и развития гениясвоего сына: представле­ние доказало ему, что цель его достигнута. После отъез­даотца Моцарт еще долго оставался в Мюнхене: прора­ботав без устали над оперой,он отдыхал в кругу друзей, запасаясь бодростью и весельем, прежде чем вернутьсяв кабалу зальцбургской службы. Но архиепископ, гостив­ший в то время в Вене,внезапно вызвал Моцарта к себе. Желая блеснуть при венском дворе пышностьюсвоей обстановки и своей капеллой, архиепископ выписал туда своих лучшихмузыкантов. Моцарт обрадовался случаю познакомить Вену со своим, теперь ужесозревшим, та­лантом.

 «Я прибыл сюда шестнадцатого, славаБогу, совершен­но один, в почтовой карете, в 9 часов утра,— писал Моцарт отцу.—Первымделом я отправился к архиепископу. У меня прекрасная комната в одном месте сним. В 12 ча­сов, к сожалению, для меня несколько рано, мы идем обе­дать. Застол садятся два камер-лакея, контролер, конди­тер, два повара, Чекарелли,Брунетти и моя милость. Тут мне ка­жется, что я в Зальцбурге. За столомразвлекаются грубы­ми шутками; ко мне никто не обращается, потому что я всевремя молчу, а если говорю, то всегда с величайшей серьезностью, и тотчас послеобеда ухожу к себе».

Из этого письма видно, что архиепископставил сво­их музыкантов на одну ступень с лакеями. Он смотрел на них как насвоих рабов и, пользуясь их временем и искусством для своей личной выгоды, нетолько ничем не вознаграждал их, но даже лишал возможности кон­цертом или игроюв частных домах пополнить несколь­ко свои доходы. Бедные музыканты проживалисвои по­следние гроши во славу своего повелителя. Моцарт спра­ведливо называетархиепископа зонтиком, заслоняющим его от мира. Он не смел выступить публичноиначе, как в доме архиепископа или с его разрешения, которого никогда неполучал. Ему пришлось отказаться от своего концерта, которого желала всявенская публика, а также от блестящего вечера у графини Тун, где присутствовалсам император. Моцарт с негодованием пишет отцу об отношении к немуархиепископа. Великий музыкант, чествуемый и признаваемый всеми, кроме того,кому он служил, не мог примириться с положением раба. Во вре­мя музыкальныхсобраний музыкантам предназначался самый отдаленный угол комнаты, где онисидели отдель­но от остального общества. Подобное обращение оскорб­ляло егодостоинство как человека и как музыканта, тем более, что он представлял своейигрой и личностью глав­ный интерес этих вечеров.

Раздра­жение обеих сторон росло с каждым днем, инаконец, следующее обстоятельство подало повод к окончатель­ному разрыву.Архиепископ спешил отправить своих людей обратно в Зальцбург; это распоряжениерасстраи­вало все планы Моцарта, собиравшегося пожить в Вене подольше,заручиться симпатиями публики и подгото­вить себе почву, при первой возможностинавсегда из­бавиться от власти архиепископа: он искал себе учени­ков,намеревался дать концерт вопреки запрещению и, обеспеченный сбором, хотелостаться в Вене. Между тем архиепископ настаивал на скорейшем отъезде, при каж­дойвстрече говорил Моцарту в лицо грубости и дерзо­сти, на которые тот по просьбеотца отвечал молчанием. Но вот однажды к нему входит посланный и передаетприказание немедленно выехать. Моцарт, не успевший еще окончить всех своихрасчетов, не мог исполнить та­кого нелепого требования, но собрал свои пожиткии пе­реехал к знакомым, отложив отъезд до приведения в по­рядок своих дел.Когда же он явился к архиепископу, тот, дав полную свободу своей ярости,обрушился на Моцарта с самыми площадными ругательствами и вы­гнал его вон.Моцарт не отвечал, считая унизительным для достоинства человека возражать наподобные речи; он ушел, весь трепещущий от сдерживаемого негодова­ния. Вечеромон пошел развлечься в оперу, но вынуж­ден был уйти после первого акта и лечь впостель: «Я весь горел, дрожал всем телом и шатался на улице, как пьяный». Весьследующий день он оставался дома и до обеда пролежал в постели.

Жизнь в Зальцбурге наполняла егоунынием, а отношение к архиепископу поддерживало в нем постоянное раздражение,что было противно его светлой душе.

Всякое действие, подобное поступкуархиепископа носит в самом себе зародыши того наказа­ния, которым историякарает своих преступников — веч­ного позора.

Великие люди, великие деятели являютсяпредстави­телями народного духа, выразителями эпохи; они — сама история. Имдана страшная сила двигать мир вперед, им дана бессознательная властьвозвеличивать и унижать людей, так как уже одно соприкосновение с гением де­лаетисторическим самое незначительное имя. Друзья, понимавшие и лелеявшие гений,заслуживают глубокой признательности потомства; его враги — вечного прокля­тия.Архиепископ сам произнес свой приговор и занял то позорное место в истории,кото­рое ему подобает по заслугам!

ЖИЗНЬВ ВЕНЕ.

С переселением в Вену начинается новаяэра в жизни Моцарта: он окончательно освобождается от влияния отца. являетсявполне самостоятельным и вступает в пе­риод самый зрелый и самый богатыйтворчеством.

Вена как нельзя более подходила к егохарактеру и вку­сам: в ее кипучей жизни театры чередовались с концерта­ми; самивенцы, живые, веселые, были наиболее подходя­щим обществом для подвижного иполного жизни Моцар­та. После Зальцбурга Вена казалась ему раем; он возлагал нанее самые блестящие надежды, которые, (увы!) не осу­ществились во всю егожизнь. Моцарт не мог получить в Вене того значения и того положения, которыхзаслуживал силою своего таланта. Император Иосиф очень любил му­зыку, сам игрална виолончели и ежедневно после обеда устраивал у себя музыкальные собрания, накоторые никто не допускался, кроме участвующих. Главными рас­порядителями идушою этих вечеров были: камердинер Страк, игравший на виолончели, и, имевшийнеограни­ченное влияние на своего государя, придворный музыкант и «кумир»Иосифа — Сальери. Моцарт мечтал получить место придворного композитора, ноСтрак и Сальери оце­пили императора волшебным кругом, за черту которого никтоне мог переступить. Как два цербера, охраняли они вход в свое святилище отвторже­ния опасного для них врага, так как понимали, что с появ­лением Моцартавладычеству их настанет конец. Они все­ми силами старались поддерживать вИосифе вкус к лег­кой итальянской музыке, чтобы он не разочаровался в нихсамих, и так ловко вели интригу, что не допустили Мо­царта сделаться дажепростым преподавателем принцев. Только под конец, когда, потеряв надеждуприобрести подходящее для себя положение, Моцарт хотел оставить Вену.Чтобы удержать его, ему дали место придворного композитора с окладом ввосемьсот флоринов.

Моцарту приходилось зарабатывать свойхлеб менее всего любимой им педагогической деятельностью. С даровитымиучениками он занимался не только охотно, но вкладывал в занятия всю свою душу;одним из любимых его учеников был Гуммель, который, будучи ребенком, провел двагода в доме Моцарта. В последст­вии, когда Гуммель уже юношей давал концерты вБер­лине и узнал, что в зале случайно находится Моцарт, он спрыгнул с эстрады,отыскал его в публике и бросился на шею своему любимому учителю.

Вскоре у Моцарта образовался большой исамый раз­нообразный круг знакомых: графиня Тун, князь Голи­цын, Ван Свитен имногие другие считались его лучши­ми друзьями, и двери их домов были емугостеприимно открыты. К числу его хороших знакомых принадлежал Глюк, живший вто время в Вене, но особенно искрен­ние и теплые отношения у него сложились состариком Гайдном; он называл его «папа» и говорил ему «ты», что составляло в товремя редкое явление, особенно при большой разнице лет обоих артистов. Моцартотносил­ся к Гайдну с почтением и благоговением, как ученик к великому учителю,—обстоятельство тем более замеча­тельное, что Гайдна в то время не признавали вВене, и свою популярность и славу приобрел он только впослед­ствии, повозвращении из Лондона, когда его юный друг уже покоился в могиле. Моцартпосвятил Гайдну шесть больших квартетов, говоря, что у Гайдна он научился, каких писать.

О его отношении к Гайдну можно судитьеще по сле­дующему случаю: В Вене жил некто Кацелух, хороший пианист и дурнойкомпозитор. За неудачу своих произ­ведений он питал ненависть ко всем, чьи вещипользо­вались успехом, и всегда всех бранил. Однажды он ска­зал Моцарту проодно из произведений Гайдна: «Вот это мне не нравится, вот этого я бы так несделал». «И я тоже,— возразил ему Моцарт спокойно,— но потому только, что нивам, ни мне этого бы в голову не при­шло». Этими словами Моцарт доказал своюпреданность Гайдну и нажил себе непримиримого врага в Кацелухе. Гайдн же всегдаи всем говорил про Моцарта, что счита­ет его величайшим гением своего времени,и эти теплые и искренние отношения сохранились у них до конца. Моцарт сослезами провожал Гайдна, когда он уезжал в Лондон, и не думал больше с нимувидеться; он не ошиб­ся: это свидание было последним, но старик пережил сво­егомолодого друга и оплакивал его преждевременную кончину.

В Вене Моцарт встретился со своимистарыми знакомыми—Веберами. Его первая лю­бовь — Алоизия, в то время уже г-жаЛанге, состояла при­мадонной придворного театра, а в семейной жизни непользовалась счастьем. Старик Вебер уже умер, и вдова его с дочерьмипереселилась тоже в Вену. В семье их Мо­царт нанял комнату; вскоре междумолодым артистом и средней дочерью, Констанцией, возникла симпатия, ко­тораявозрастала с каждым днем. Констанция окружила Моцарта нежной заботой и внесла водинокую и трудо­вую жизнь луч женской теплоты и ласки. Когда же он,утомленный, возвращался домой, то у них поднималась веселая болтовня, хохот ивсевозможные игры. Мать Кон­станции была женщина чрезвычайно тяжелого характе­ра,имела склонность к спиртным напиткам и изливала все свое раздражение нанелюбимую дочь Констанцию. Несправедливость и нравственные мучения, которымподвергалась бедная девушка, еще более увеличивали привязанность к ней Моцарта,решившегося вырвать ее из тяжелой домашней обстановки и назвать своей женой. Ностарик Леопольд, питавший мало доверия к семье Веберов, не давал своегосогласия, да и старуха Вебер неизвестно по каким причинам тоже воспротивиласьэто­му браку и отказала Моцарту от дома. Графиня Вальдштетен, его большой друг,принимавшая теплое участие в судьбе молодых людей, взяла Констанцию к себе по­гостить,чтобы дать молодым людям возможность видеть­ся чаще и без стеснения. СтарухаВебер, узнав об их сви­даниях, уже намеревалась вытребовать дочь через поли­цию,но младшая сестра, Софья, предупредила Моцарта, и он, чтобы спасти своювозлюбленную от скандала и оградить ее от произвола взбалмошной старухи, решилнемедленно жениться, не дождавшись согласия отца, в 1782 году. В тот же вечерсостоялась их скромная свадь­ба, после которой графиня Вальдштетен устроила имчисто царский ужин. Молодые плакали от счастья, и, гля­дя на них, плакалиприсутствующие.

Моцарт обожал свою Констанцию, и вовремя ее ча­стых болезней ни на минуту не отходил от нее: он ста­вил свойписьменный стол к ее постели и работал; ее сто­ны во время родов нисколько емуне мешали; он подбе­гал к ней, целовал ее, успокаивал и затем возвращался кработе. В такой обстановке написал он шесть больших квартетов, посвященныхГайдну. Когда во время опас­ной болезни жены в комнате больной должна была соб­людатьсябезусловная тишина и Моцарт сидел возле по­стели, в комнату кто-то шумно вошел.Моцарт, вскочив, чтобы остановить вошедшего, повернулся так неловко, чтоперочинный нож по самую рукоятку вонзился ему в ногу. Моцарт, боявшийся крови ифизической боли, даже не вскрикнул, но вышел в другую комнату, где ему сде­лалиперевязку. Нога распухла и причиняла ему боль­шие страдания, но в комнате женыон старался даже не хромать, чтобы она не заметила и не испугалась. Врачпредписал ему ради здоровья ранние прогулки вер­хом: уезжая в пять часов утра,он никогда не забывал ос­тавлять на столе жены нежную записку с наставлениями,что она должна делать и как беречь себя в его отсутствие.

Такая глубокая привязанность, конечно,не могла не вызвать взаимности, и Констанция нежно любила свое­го мужа, хотядалеко не в такой степени, как была лю­бима им. Она была женщина простая,добрая, и вот как сам Вольфганг описывает ее своему отцу: «Она не дур­на, но идалеко не красива. Вся ее красота заключается в игре маленьких черных глазок ив прекрасном росте, у нее нет блестящего ума, но достаточно здравого смысла,чтобы быть хорошей женой и доброй матерью. Она умеет вести хозяйство, у неезолотое сердце, я ее люб­лю и она меня любит всей душой,— скажите мне, могу лия желать лучшей жены?»

Но беда-то и заключалась в том, чтоКонстанция не умела вести хозяйство, и издержки превышали скудные доходымаленькой семьи, начинавшей впадать все в большую и большую нищету. Однаждыдруг, пришед­ший их навестить, застал Моцарта с женой в самом раз­гаре пляскипосреди комнаты. На вопрос удивленного приятеля ему объяснили, что дрова всевышли, купить не на что, им холодно и они танцуют, чтобы согреться. Конечно,друг выручил их из беды, приказав принести дров, но, к несчастью, не всегдаможно было рассчитывать на помощь близких, и Моцарту приходилось не только из­ворачиваться,но и прибегать к услугам ростовщиков.

Нуждаясь сам, Моцарт первый приходил на помощьдрузьям: всякий, даже враг его, мог рассчитывать на его поддержку. Он помогалсоветами, трудом, деньгами, а если их не было, отдавал свои золотые вещи,которых никогда не полу­чал обратно. Он вы­ручал друзей своих из беды всегда ивезде, где мог, и делал это просто и искренно, считая это долгом каждо­гохристианина.  Однажды  Михаилу  Гайдну,  брату  зна­менитого Иосифа  Гайдна,были заказаны

шесть дуэтов к известному сроку.Гайдн заболел и не мог вовремя исполнить заказ. Архиепископ со свойственным емужестокосердием при­казал прекратить выдачу жалованья Гайдну. В этом жал­комположении застал его Моцарт как раз накануне сро­ка. Ни слова не говоря, онвернулся домой и на другой день принес Гайдну шесть готовых дуэтов.

Помимо денежных затруднений, семейное счастье Моцарта омрачалосьхолодными отношениями отца и сестры к его жене. Он все надеялся, что ближайшеезна­комство их с его милой Констанцией произведет желан­ную перемену, внесетлюбовь и теплоту в их отношения. С этой целью он возил жену в Зальцбург, ноошибся: не­приязнь и предубеждение против всей семьи Веберов пустили слишкомглубокие корни в сердце старого Мо­царта, и он до конца дней своих оставалсясдержанным и холодным, что глубоко огорчало его сына. Наоборот, матьКонстанции, вначале тоже противившаяся браку, с каждым днем все более и болеепривязывалась к Моцар­ту, который своим мягким, ласковым нравом совершен­нопокорил суровое сердце тещи. Констанцию он редко пускал к матери, боясьнеприятностей, но сам чуть не ежедневно забегал к ним в предместье, где онижили, всег­да с пакетиком кофе, сахара или с другим гостинцем.

Моцарт любил общество, любил веселиться и прово­дить время в кругухороших друзей за фортепиано, в ве­селой беседе за стаканом пунша. Страстныйтанцор, он с особенным искусством и грацией исполнял менуэт — модный тогдатанец, посещал маскарады, устраивал у себя балы по подписке с кавалеров —вероятно, по обы­чаю того времени, а также по недостатку средств. «На прошлойнеделе я давал бал в своей квартире,— пишет Моцарт отцу.— Само собойразумеется, кавалеры плати­ли по два гульдена каждый. Танцы начались в шесть ча­сови окончились в семь. Как, только один час? Нет, нет! В семь часов утра».

МУЗЫКАЛЬНАЯДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ТВОРЧЕСТВО.

 

Концерты, частные и публичные, составляли главную статью скудныхдоходов Моцарта. Он был постоянным участником музыкальных собраний у графаЭстергази, барона Ван-Свитена — его большого друга, у русского посланника князяГолицына, у графини Тун и в других богатых домах, где его ценили как музыкантаи любили как человека. За эти собрания его хорошо вознагражда­ли, и повторялисьони очень часто. Случалось, что его фортепиано путешествовало ежедневно из домав дом, так как в то время фортепиано имелось далеко не в каж­дом доме. Кромеэтих частных собраний, в Вене существовали так называемые академии, род нашихсимфонических концертов. Они устраивались по подписке, то есть если находилось150—200 посетителей, вносивших плату впе­ред, то назначалось несколькоакадемий. Программы их составлялись настолько большие, что в наше время од­ногоподобного концерта хватило бы на два-три вечера. Моцарт, принимая участие вчужих академиях, давал и свои собственные, в которых выступал в качестве дири­жера,композитора и пианиста. Во время исполнения он требовал полного внимания отслушателей. «Ничто не выводило его так из себя, как движение, шум и болтов­няво время музыки. Это возбуждало в кротком и весе­лом человеке величайшеераздражение, которое он явно выказывал. Известно, что однажды в середине игрыон встал из-за фортепиано и покинул своих невниматель­ных слушателей».

Зачастую после утомительного концерта Моцарт по тре­бованию публикиснова садился за фортепиано и импро­визировал. Он охотно исполнял это, потомучто импрови­зация была любимым родом его творчества, и кто раз его слышал, тотуносил на всю жизнь неизгладимое впечатле­ние. Певица София Никласрассказывает: «Однажды его попросили проимпровизировать. Он согласился охотно,как всегда, и сел за фортепиано. Двое из присутствующих музыкантов предложилиему две темы. Певица подошла к его стулу, чтобы следить за игрой. Моцарт,любивший с ней пошутить, взглянул на нее и спросил на своем добро­душномавстрийском наречии: «Ну что? У вас тоже есть темка на душе?» Она ему пропела.Тогда он начал свою чудную импровизацию то на одну, то на другую тему и взаключение соединил все три вместе к великому удоволь­ствию и изумлениюслушателей.

Случалось, что Моцарт, возвратившись домой после утомительногоконцерта, немедленно садился за рояль и продолжал свои импровизации до глубокойночи. «В эти часы его творчество создавало свои божественные песни,— сообщаетнам его биограф Нимчек.— В безмолв­ной тишине ночи его воображениеразрасталось, возбуж­даясь к самой кипучей деятельности, и расточало все бо­гатствозвуков, вложенное природой в его гений. Тут Моцарт весь превращался в чувство исозвучия, и из-под его пальцев вытекали чудные мелодии. Только тот, кто слышалМоцарта в эти часы, мог познать всюглубину и ве­личину его музыкальногогения; свободный и ничем не стесненный дух его смелым полетом возносилсяв самую высокую область искусства».

Плодовитость его творчества была изумительна: нет та­кого рода музыкальныхпроизведений, в котором бы он не попробовал свои силы: он писал все, начиная станцев и кончая симфониями и операми. Двух месяцев ему было достаточно, чтобнаписать большую оперу, и несколько часов, чтобы написать увертюру к «ДонЖуану». Почти что к каждому концерту он писал что-нибудь новое.

Известно, что три его лучших симфонии написаны менее чем в два месяца:26-го июня симфония Es-dur; 25 июля — симфония G-moll; симфония C-dur — 10 ав­густа1788 года, хотя год этот не отличался особой пло­довитостью и принадлежал кодним из самых тяжелых в жизни Моцарта. Эти симфонии стоят в ряду самых вы­дающихсяпроизведений этого рода по тому искусству, с которым они написаны, а также побогатству и глуби­не содержания. Написанные в такой короткий промежу­ток времени,эти симфонии совершенно не сходны меж­ду собой, но, напротив того, каждая изних имеет свой определенный, ярко очерченный характер. В первой из них (Es-dur)преобладает светлое настроение. Вторая (G-moll), названная Лебединой песней (Schwanengesang), носит отпечаток мечтательности истрастности. Третья (C-dur) — Юпитер, полна величествен­ной красоты и кипучейжизни. Последняя часть ее изу­мительна по тому необычайному мастерству, скоторым Моцарт, как бы шутя, сосредоточил самые сложные зву­ковые сочетания.Можно смело сказать, что одного года было бы достаточно, чтобы имя Моцартастало бессмерт­ным, так как в один год он успевал дать искусству боль­ше, чемдругой во всю свою жизнь. К сожалению, произведения, которые в наше времяпринесли бы ему мил­лионы, в то время не давали почти ничего.Издателей не было, приходилось издавать все за свой счет или по под­писке;большинство же своих вещей он писал для уче­ников, для своих концертов или, излюбезности, для ар­тистов. Как скудно оплачивались труды, можно судить по тому,что за такую оперу, как «Дон Жуан», он полу­чил всего сто дукатов.

Известно, что Моцарт писал охотнее всего среди зе­лени, на даче или всаду. Часто случалось, что за недо­статком времени или от избытка вдохновенияон проси­живал за работой целые ночи. Тогда он стучал в тонкую перегородку ксвоему соседу, большому любителю му­зыки и обладателю прекрасного винногопогреба. Сосед знал, что значит этот стук в стену: «Моцарт работает, надопослать ему вина». Вино было необходимо для под­держания сил и бодрости вовремя ночной работы. Если сосед не присылал вина, то Констанция готовила емуего любимый пунш, что дало повод его врагам распростра­нить ложный слух о еголюбви к крепким напиткам. Все знавшие его близко и друзья его отрицали это каккле­вету. Во время его работы Констанция садилась возле него и рассказывала емувеселые сказки; слушая их и сме­ясь от всей души, Моцарт продолжалсосредоточенно и безостановочно работать над своими бессмертными про­изведениями.Гений его творил непрерывно. За обедом он забывал о еде, ком­кал салфетку иустремлял неподвижный взор в простран­ство, прислушиваясь к мелодиям, звучавшимв его голо­ве. Поэтому жена всегда резала ему говядину из опасе­ния, что вминуту вдохновенной рассеянности он вместо говядины отрежет свои пальцы.Совершая свой утрен­ний туалет, он бегал взад и вперед по комнате, очевид­но,сочинял, и часто, когда парикмахер трудился над его прической, он вскакивал ибросался к роялю, а бедный парикмахер с бантиком в руке устремлялся за ним. Вовремя таких приступов вдохновения Моцарт сначала напевал тихо, потом все громчеи громче, наконец, весь го­рел и не терпел, чтобы ему мешали. Ему было достаточ­нодвух-трех нот, одного намека, чтобы вспомнить до мельчайших подробностей всето, что мимолетом созда­ло его воображение; поэтому он никогда не расставалсясо своей за­писной книжкой. О необычайной быстроте его работы можно заключитьиз следующего факта: в Вену приеха­ла знаменитая молодая скрипачка —Стриназакки. По примеру почти всех приезжих артистов она обратилась к Моцарту спросьбой написать арию для ее концерта. Моцарт обещал, но к ужасу артистки ввечер накануне концерта ария не была начата. Моцарт, успокоив ее, сел заработу, и вскоре ария была готова. Моцарт сам исполнил партию фор­тепиано — понотам. Но императору, смотревшему в би­нокль, показалось, что на пюпитре передМоцартом ле­жит лист чистой нотной бумаги. Он призвал его в ложу и приказалпоказать ему новую арию. Моцарт принес лист совершенно девственной чистоты: всюсвою партию он сымпровизировал. «Как ты смел!»—воскликнул им­ператор внегодовании. «Но ведь все ноты были!» — возразил Моцарт. Рассказывают, чтонакануне первого представления «Дон Жуана» увертюра еще не была на­писана, аМоцарт беззаботно проводил вечер среди дру­зей. Наконец его почти силойзасадили за работу; он пи­сал всю ночь при помощи вина и сказок жены, так каккаждую минуту готов был заснуть; в семь часов утра увертюра была сданапереписчику и вечером сыграна с листа с большим блеском. Эта необычайнаябыстрота творчества объясняется тем, что вся черная подготовительная работасовершалась у него в голове, и он записы­вал уже готовое; случалось даже так,что, записывая одно, он в то же самое время сочинял другое. Он никогда несочинял за роялем, а, по выражению жены, писал ноты, «как письма».

Музыка Моцарта изящна, благородна, грациозна. «Моцарт бесконечныймелодист; все у него поет, темы его сонат — настоящие арии. Он мелодистприятный, благозвучный; он поет лирически, не страдая за челове­чество. Этотчеловек испытал так много страданий, что отклик их должен бы был звучать в егомузыке, между тем она полна света, мира и душевной ясности.В его музыке редко слы­шатся страсти, но она проникнута чувством, глубокойпоэзией, полна жизнерадостности и веселья. В ней нет сентиментальности, но вкаждой ноте сияет любовь и красота. В музыке его нетничего грубого, пош­лого; душа его какою была в жизни, такою же вылилась и вего творениях; «за что ни брался Моцарт, из всего у него выходили жемчужины».

Любимой формой сочинения Моцарта, более всего удовлетворявшейпотребностям его духа, была опера; и она всецело обязана ему своим развитием итем драма­тизмом, который впервые у него выступил в музыке на­равне с действиеми со словами. До него в опере, как и во всей музыке, царила итальянская школа,основанная на ложных началах. Ее главная цель была виртуозность и внешниеэффекты; на содержание, на соответствие слов с музыкальной фразой не обращалосьвнимания. Свободный полет фантазии был стеснен нелепыми пра­вилами, созданнымирутиной, но не вытекавшими из внутренней потребности, что иногда мешало достиже­ниюнадлежащей силы и красоты выражения. Притом допускались такиеантихудожественные приемы, как остановка среди фразы с целью дать возможностьпевцу выдержать удобную для пения гласную или показать в длинном пассажеподвижность своего голоса. Иногда  действие прерывалосьв ожидании скучной ритурнели (припева) или же чтобы дать певцу время запастисьвоз­духом для длинной ферматы (выдержанной ноты).

Моцарт преобразовал оркестр и первый применил его в том полном составе,в каком употребляется он до сих пор. Младенческие оперы Моцарта написанывсецело под влиянием итальянских композиторов, но уже в «Lafinte giardiniera» его гений начал проявлять свою самобыт­ность, а впоследних сочинениях все ярче и ярче высту­пало направление, возродившее оперук новой жизни. Лучшие его оперы, в которых его гений достиг полного расцвета ипроявился в полном блеске и силе, это — «Свадьба Фигаро», «Волшебная Флейта» и«Дон Жуан». Все три оперы были написаны им в Вене; Моцарт сам выбрал сюжет«Свадьбы Фигаро» из комедии того же названия Бомарше, а известный в то времялибреттист да Понте передал слова для оперы. Постановка оперы встре­тила немалопрепятствий: во-первых, император запре­тил представление пьесы Бомарше насцене нацио­нального театра; когда же он, познакомившись с изме­нениями исокращениями либретто, разрешил оперу, то против нее вооружились всезавистливые и недоброже­лательные музыканты с итальянцами во главе. Чтобыположить конец всем интригам, император приказал не­медленно поставить Фигаро.О первом представлении его существует два совершенно различных рассказа: однипередают, что певцы и музыканты так дурно исполняли свои партии, что Моцарт вотчаянии вбежал в ложу к императору, прося его защиты; другие рассказывают, чтопервое представление было блестящим и представляло настоящий триумф: театр былпереполнен, почти все номера повторялись два-три раза, так что опера про­должаласьвдвое дольше. Последнему рассказу можно скорее верить, так как онподтверждается письмом Леопольда Моцарта, приехавшего в Вену на это представ­ление,и еще тем курьезным фактом, что вслед за пер­вым представлением «Фигаро» вышлозапрещение требо­вать повторения номеров. Конечно, о таком запрещениипозаботились враги Моцарта, употреблявшие все усилия, чтобы помешать успеху егопроизведений. Одно время «Фигаро» затмил успех оперы «Cosarara» Мартини, и в продолжение двух лет после того представления«Фигаро» не давались, возобновившись только в 1789 году.

За все неудачи и неприятности в Вене Моцарта воз­наградила Прага.Музыкальная публика в Праге была гораздо развитее венской, обладала болеетонким и ху­дожественным вкусом, и Моцарт среди нее нашел себе надлежащуюоценку. Немедленно после постановки «Фи­гаро» в Вене антрепренер пражской ОперыБондини поставил ее у себя; опера привела слушателей и испол­нителей внеобычайный восторг: певцы и оркестр по­слали Моцарту приглашение приехать вПрагу и при­ложили к письму сочиненное в честь него стихотворе­ние. Конечно,Моцарт не замедлил воспользоваться приглашением и вместе с женой отправился вПрагу. Их поместил у себя граф Тун и в тот же день устроил в сво­ем домеконцерт, после которого Моцарта повезли на бал, где собрался весь цвет пражскоймолодежи и все тан­цы состояли из мотивов «Фигаро». Вообще, в то время в Праге«говорили только о «Фигаро», слушали только «Фигаро» и вечно все «Фигаро»,— какпишет сам Мо­царт. Нечего и говорить о том, как публика и артисты отнеслись кМоцарту; достаточно сказать, что он послал письменную благодарность дирижеруоркестра, Стробаху — так доволен он был сам исполнением своей оперы. Тут же,среди своих друзей, он сказал, что с удовольстви­ем написал бы оперу дляпублики, которая так хорошо его понимает, как здесь; Бондини поймал его на словеи заключил с ним контракт, по которому Моцарт обязы­вался представить новуюоперу к началу будущего сезо­на, за сто дукатов. Эта опера называлась «ДонЖуан». В Праге Моцарт дал два концерта с громадным успехом и возвратился вВену, обогащенный тысячей флоринов. Текст к «Дон Жуану» Моцарт поручил тому жеда Пон­те, и в сентябре 1787 года снова отправился в Прагу за­канчивать оперуна месте ее первого представления. Им­пресарио приготовил Моцарту помещение вгостинице «Трех львов», но Моцарт проводил большую часть вре­мени в виноградномсаду своего друга Дуссека, где и пи­сал за каменным столом среди зелени,окруженный друзьями, с которыми болтал и играл в кегли, что ни­сколько немешало его творчеству.

Про репетиции «Дон Жуана» рассказывают следую­щие анекдоты: одна певицаникак не могла вскрикнуть достаточно естественно и сильно. После многих тщетныхповторений Моцарт пошел на сцену, подкрался к ней сзади, неожиданно и довольногрубо схватил ее за руку — она вскрикнула, как нельзя лучше. «Вот так хо­рошо,—засмеялсяМоцарт,— вот так и надо кричать». У одного трубача тоже никак не выходило однотрудное место, и Моцарт направился к нему, чтобы объяснить, как этот пассаждолжен звучать. Трубач обиделся: «Того, что вы хотите, нельзя сделать, и не вамменя учить иг­рать на трубе». «Боже меня избави от этого,— восклик­нул Моцарт,—дайте мне ноты, я их исправлю». И он из­менил это трудное место. О том, как оннаписал увертю­ру накануне представления, уже сказано: увертюру исполнили слиста, и «хотя много нот попадало под пю­питры», по выражению самого Моцарта,но вся опера  прошла с блестящим успехом. Надозаметить, что ор­кестр состоял из далеко не первоклассных артистов, но,воодушевленные гениальной музыкой и присутствием автора, они доказали, что придобром желании даже с небольшими силами можно достигнуть многого. Настро­ение иприем публики были самые торжественные; тот­час после представления импресариопослал да Понте восторженное письмо, начинавшееся так: «Да здравствует даПонте! Да здравствует Моцарт! Все импресарио и все исполнители должны васблагословлять!»

В Вене «Дон Жуан» был поставлен в первый раз толь­ко год спустя и неимел никакого успеха. Моцарт на­столько знал вкусы венцев, что и не ожидалникакого успеха. Вскоре после «Дон Жуана», считающегося луч­шей оперой Моцарта,он написал «Cosi fan tutte» по за­казу императора и наслова да Понте. Опера имела успех, но продержалась на сцене очень недолго.

«Волшебная Флейта» обязана своим возникновением следующему случаю: вВене жил один антрепренер Шиканедер, незаслуженно пользовавшийся дружбою Моцар­та,что, к сожалению, случалось довольно часто. Антре­пренер этот прогорел, и емуприходилось плохо. Он обратился за помощью к Моцарту, прося написать ему оперус чудесными превращениями, чтобы заинтересо­вать публику и привлечь толпу втеатр. Текст составил сам Шиканедер, и Моцарт, увлеченный великодушием, а такжефантастическим сюжетом, написал музыку без­возмездно, прося только вернуть емупартитуру, которая могла бы послужить ему источником большого дохода. Шиканедерблагодаря «Волшебной Флейте» поправил свои дела и не только ничего не заплатилавтору за его труды, но без его ведома перепродал партитуру. «Волшебная Флейта»была дана в первый раз 30 сентября 1791 года. Вопреки ожиданиям успех ее впервом действии был небольшой. Моцарт, бледный и взволнованный, побежал насцену к Шиканедеру, кото­рый всячески старался его успокоить. С каждым актомуспех оперы возрастал, и под конец публика стала уси­ленно вызывать автора. НоМоцарт, оскорбленный хо­лодным приемом вначале, спрятался в самый дальний уголсцены; его с трудом убедили выйти к публике. Некто Шнек, сидевший во время пер­вогопредставления в оркестре, пришел в такой восторг, что со своего стула дополз додирижерского места, схва­тил руку Моцарта и поцеловал ее. Моцарт ласково пог­ляделна него и, продолжая дирижировать правой ру­кой, левой погладил его по щеке.Вскоре «Волшебная Флейта» облетела всю Германию и стала одной из лю­бимейшихопер. Небывалый успех ее вызвал массу под­ражаний, и повсюду стали давать:«Волшебное кольцо», «Волшебную стрелу», «Волшебное зеркало» и т.д. Все этиоперы, однако, доказали авторам и публике, что одного волшебного названия малодля верного успеха.

ПОСЛЕДНЕЕПУТЕШЕСТВИЕ.  «РЕКВИЕМ» И СМЕРТЬ.

 

Положение Моцарта в Вене продолжало быть тягост­ным. Венцы не умелидостаточно его ценить, не пони­мали его музыки, которая рядом с итальянскойказалась им слишком тяжеловесной и поражала их слух непривычными сочетаниями иприемами. При дворе он тоже не нашел должной оценки благодаря проискам Сальерии других музыкантов. Во всех торжественных придвор­ных концертах, в которыхучаствовали лучшие силы, Моцарт отсутствовал: его намеренно забывали, оставля­лив стороне. Во время празднеств по случаю бракосоче­тания эрцгерцога Франца спринцессой Елизаветой была поставлена опера Сальери «Аксур», а «Дон Жуан» вслед­ствиеэтого отложен чуть не на целый год.

Моцарту как придворному композитору только по­ручали писать танцы дляпридворных балов!

Между тем жена его продолжала часто хворать; ее бо­лезнь требовалатщательного ухода, долгого пребывания на водах; семья увеличивалась, а средствауменьшались, и в будущем не предвиделось никакого улучшения поло­жения. Моцартпадал духом, переставал работать, и в письмах его к друзьям прорываютсявосклицания: «Ка­кой я несчастный!»

В надежде поправить свои средства он предпринял небольшое артистическоепутешествие. В Дрездене он играл при дворе курфюрста и получил сто дукатов; вЛейпциге дал концерт, блестящий по успеху, но скуд­ный по сбору, отчасти благодарятому, что сам Моцарт направо и налево раздавал даровые билеты. Про этот концертрассказывают, что на репетиции Моцарт взял слишком скорый темп. Музыкантыотстали; он начал снова — еще скорее, и так четыре раза, пока музыканты нерассердились и не заиграли с должным огнем. Затем Моцарт объяснил друзьям, чтосделал это нарочно, так как видел, что все эти почтенные музыканты уже в пре­клонныхгодах, и нужно было их раздосадовать для того, чтобы они сыграли с огнем иблеском.

В Берлин он приехал как раз в день представления своей оперы«Констанция и Бельмонт, или Похищение из Сераля», написанной в то время, когдаон был жени­хом. Он пошел в театр и сел возле оркестра. Внимание зрителейневольно было привлечено этим маленьким незнакомцем, все время делавшим довольногромкие за­мечания об исполнении. Когда же вторые скрипки вме­сто d взяли dis, то этот странныйчеловек закричал на весь театр: «Черт возьми! Берите d!» Тогда только его уз­нали.В театре произошел переполох, и примадонна, г-жа Баранус, отказалась петь передвеликим маэстро. Он должен был пойти на сцену, успокоить ее и обещать, что самразучит с нею партию.

Путешествие не увеличило средств Моцарта: то не­многое, что ему удалосьполучить, он частью оставил в дороге, частью раздал друзьям; поэтому, собираясьв об­ратный путь, он советовал жене радоваться его возвра­щению больше, чемденьгам. Моцарт предпринимал еще путешествие в Мюнхен и Мангейм, но оно, как ипер­вое, не дало ему материальных выгод.

Вскоре после того умер император Иосиф, и ему на­следовал сын егоЛеопольд II. После смерти Иосифа в составе придворной капеллы произошлинекоторые пе­ремены, но они ничем не отразились на печальном по­ложенииМоцарта: он по-прежнему оставался в стороне, забытый теми, кто больше всегодолжен был бы ценить его гений. Только друзья его—пражцы, верные своейсимпатии, поручили Моцарту написать оперу в честь коронования Леопольда IIкоролем Богемским. Для тек­ста были взяты слова Метастазио, знаменитого в своевре­мя либреттиста, и опера называлась «Милосердие Тита». В восемнадцать днейвся опера была не толь­ко окончена, но уже разучена! Однако на этот раз праж­цы,отвлеченные мыслями о празднествах, отнеслись ме­нее тепло к своему любимцу.

Нужда, заботы, неудовлетворенность положением начинали пагубноотражаться на настроении и здоровье Моцарта, и в Прагу он поехал ужеполубольной. В теат­ре он чувствовал себя дурно, постоянно принимал лекарство;холодный прием подействовал на него тем бо­лее угнетающе, что именно от Прагион ждал сочувст­вия и поддержки. Прощаясь с друзьями, он не мог удер­жаться отслез, как будто чувствовал, что это прощание— последнее. По возвращении в Венуон снова принялся за «Волшебную Флейту»; часто во время работы ему де­лалосьдурно, он лежал в продолжительных обмороках, но, оправившись, принимался засочинение с удвоенным рвением; и трудно себе представить, сколько мог создатьэтот больной и расстроенный человек в последний и са­мый тяжелый год своейжизни, как будто спешил дать искусству сразу все то, что могла бы отнять у негопреж­девременная смерть.

В то время как Моцарт был всецело погружен в «Вол­шебную Флейту», кнему пришел какой-то странный не­знакомец — высокий, худой, в сером плаще, ссерьез­ным лицом, и передал ему анонимное письмо, автор ко­торого в самыхлестных выражениях просит его написать «Реквием». Моцарт принял заказ, назначивза него пять­десят дукатов. Незнакомец снова явился, выплатил все деньги сполнавперед, обещав по окончании заказа уве­личить вознаграждение за то, что авторбыл скромен в своих требованиях; при этом он заявил, чтобы Моцарт никогда непытался узнать имя заказчика, ибо это ему не удастся. Эта таинственность истранная внешность незнакомца произвели удручающее впечатление на рас­строенноевоображение Моцарта. Он принял его за су­щество сверхъестественное, и с тех порего не покидала мысль о скорой смерти. Моцарт принялсяза сочинение «Рек­виема» со всей страстностью измученной души, приго­товляющейсебя к смерти, так как был уверен, что пи­шет этот реквием для себя.

Эта таинственная история, так печально подейство­вавшая на Моцарта идолгое время смущавшая всех своей загадочностью, теперь разъясняется совершеннопросто. Возле Вены в своем имении жил граф Франц-Вальзек фон Штуппах; он любилмузыку, сам играл на виолончели, хотя плохо, и устраивал у себя музыкальныесобрания. Граф страстно желал прослыть за композитора, но ро­ковая прихотьсудьбы лишила его таланта. Тем не ме­нее, чтобы исполнить заветную свою мечту,он заказы­вал разным композиторам квартеты и другие сочинения и затем,тщательно переписав, выдавал их за свои. В его столе нашли написанную его рукойсимфонию, в кото­рой узнали творение Моцарта. У графа умерла жена; он хотелпочтить память покойной торжественным реквие­мом, который заказал Моцарту припосредстве своего управляющего Лейтгеба — той самой таинственной лич­ности, чтовручила Моцарту письмо. Таинственность за­каза ему была необходима для того,чтобы иметь возмож­ность выдать реквием за свое сочинение, что ему и удалось:сначала в доме его хорошего знакомого, а за­тем во время торжественной службыпо покойной в мо­настыре местечка Нейштат. Реквием былисполнен как произведение графа, как ге­ниальная дань его скорби по жене.

Между тем Моцарт под влиянием мысли о роковом для него значенииреквиема все слабел и слабел. Недомогание, впервые обнаружившееся в Праге, всеусиливалось: весе­лый и беспечный Моцарт стал мрачным, его преследовала мысль,что его отравили, тем не менее он продолжал рабо­тать даже ночью. Жена, спостепенно возрастающим ужа­сом следившая за развитием непонятного ей недуга,всяче­ски старалась развлечь Моцарта, собирала вокруг него дру­зей, возила егоза город, надеясь на благотворное влияние природы, и вот однажды, во времяпрогулки, он решился сообщить ей то, что таким гнетом лежало на его душе.

Со слезами на глазах он ей сказал: «Я знаю, что пишу реквием для себя.Я чувствую себя слишком плохо, и дол­го не протяну. Наверное, мне дали яд — яне могу отде­латься от этой мысли». Испуганная Констанция прибег­ла кэнергической мере: она немедленно отняла у него партитуру и тем самым принудилаего отдохнуть. Во вре­мя этого насильственного отдыха Моцарт написал кан­татудля масонской ложи, членом которой он состоял. Блестящий успех кантаты,исполненной под личным уп­равлением автора, благотворно отразился на угнетенномсостоянии его духа. Он объявил жене, что чувствует себя лучше, что отравление —не более чем плод его расстро­енного воображения, и просил вернуть ему ноты.Успо­коенная жена, поверив его словам, исполнила его жела­ние, но как только онпринялся за реквием, то опять впал в уныние, заговорил об отравлении и на­конецслег в постель. Руки и ноги у него распухли и он не мог сделать почти ни одногодвижения. Две недели пролежал он больной, с необыкновенным терпением икротостью перенося свои страдания: ни единой жалобы не вырвалось у него, на­противтого, он старался быть приветливым, веселым и с неудовольствием позволилперенести в другую комна­ту свою любимую канарейку, пение которой ему меша­ло.Часто вечером он переносился мысленно в театр и, глядя на часы, говорил: «Воттеперь поет царица ночи!» За день до смерти он сказал жене: «А я бы хотел ещераз послушать ее!» И стал напевать чуть слышным голосом арию Папагено.

Реквием продолжал его занимать: накануне смерти он попросил друзейсвоих спеть с ним реквием и сам пел партию альта, но при первых же нотахзаплакал от мыс­ли, что реквием не будет окончен. «Разве я не говорил, что пишуего для себя?» В самый день смерти он подо­звал к себе своего друга и ученикаЗюсмейера, долго бесе­довал с ним, объясняя ему свои планы насчет оконча­нияреквиема. На долю этого счастливого ученика вы­пала великая честь докончитьбессмертное произведение гениального учителя. Незадолго до смерти Моцарту при­неслизаявление о назначении ему тысячи флоринов еже­годно по подписке от венгерскогодворянства; другое за­явление из Амстердама о назначении ему еще большей суммыза несколько музыкальных произведений в год. Мало того, ему принесли назначениеего капельмейсте­ром в церковь св. Стефана; эта должность давала поми­мобольшого содержания и большие доходы.

Теперь, когда было поздно, когда нужда и неудачи завершили свое роковоедело, перед Моцартом откры­валась обеспеченная блестящая будущность, которой онне мог воспользоваться. Он просил передать назначение при церкви св. СтефанаАльбрехтебергеру, впоследствии учителю Бетховена, говоря, что «ему перед Богоми людь­ми принадлежит это место!»

Моцарта ежедневно навещала сестра жены, София Гайбль, и когда однаждыона вошла к нему, он встретил ее словами: «Слава Богу, что вы пришли; эту ночьоста­нетесь здесь, вы должны видеть, как я умру». Софья Гайбль стараласьуспокоить и разуверить его, но он от­вечал ей: «Я чувствую запах смерти наязыке; и кто же поддержит мою милую Констанцию, если вы уйдете». Вечеромпослали за врачом, которого после долгих по­исков нашли в театре и уговорилиприйти к боль­ному до конца представления. Врач объявил Моцарта безнадежным ивелел приложить к его пылающей голо­ве холодный компресс, который так потрясумирающе­го, что он впал в бессознательное состояние и не прихо­дил больше всебя. В бреду он все говорил о реквиеме, надувал губы, воображая, вероятно, чтоиграет на тру­бе. Около полуночи он приподнялся на постели, глаза егооткрылись, затем он повернулся к стене и как будто задремал.

Он скончался в час ночи 5-го декабря 1791 года. Его тело выставили врабочем кабинете, и на другой день толпы народа приходили поклониться прахувеликого музыканта. После смерти его вдова осталась без всяких средств ксуществованию с двумя малолетними сыновь­ями. В пенсии Констанции отказали, нопосоветовали ей устроить концерт, на который император пожертвовал настолькобольшую сумму, что ее хватило на уплату дол­гов. Печальная весть о кончинеМоцарта быстро разнес­лась повсюду. В Праге, в церкви св. Николая, состояласьторжественная служба, на которой присутствовало не­сколько тысяч человек. Всюцерковь убрали трауром, посреди нее возвышался катафалк, залитый огнями иокруженный учениками гимназий; более ста двадцати музыкантов исполняли реквиемРеслера. Так пражцы почтили память своего любимца. В Вене же происходи­лосовершенно обратное: хлопоты о похоронах взял на себя Друг Моцарта Ван-Свитен,но странно, что ни ему, ни кому из друзей Моцарта не пришла мысль взять на себярасходы по похоронам и обставить их прилично; теперь же, при скудных средствахКонстанции, похоро­ны были назначены самые бедные. Отпевание тела Моцартапроисхо­дило 6 декабря в три часа дня в часовне при церкви св. Стефана. Убитаягорем Констанция чуть не заболела, и ее отправили на некоторое время к знакомым. Никто не проводил праха Моцарта на кладбище и ни­кто неприсутствовалпри его погребении; мало того, за не­достатком средств не могли купитьотдельного места для могилы, и тело Моцарта опущено было в общую яму, кудазарывались 10—15 гробов сразу, и которая возоб­новлялась каждые десять дней.Над ним даже не позабо­тились поставить крест, так как жена его предполагала,что крест будет поставлен от церкви; и когда Констан­ция, оправившись отпотрясения, поспешила на клад­бище, то она нашла там нового сторожа, не сумевшегопоказать ей место, где похоронен ее муж. Хотя впослед­ствии и воздвиглипамятник там, где, по догадкам, пред­полагалась могила Моцарта, но до сих порнаверняка неизвестно место его последнего упокоения!

Вся жизнь этого великого музыканта и особенно его смерть дают яркуюхарактеристику отношения людей к своим гениальным современникам. Отказывая им вдолж­ной оценке и уважении при жизни, современники сами себе воздвигают вечныйпамятник бесславия. Гении же, подобные Моцарту, не имеют надобности в том,чтобы люди напоминали о них ничтожными сооружениями из камня и металла. Онисами себе воздвигают нерукотвор­ные вечные памятники.

ИСТОЧНИКИ

1. «Новая биография Моцарта». А. Д. Улыбышева. (Перевод М. Чайковскогос примечаниями г.Лароша. Изд. Юргенсона),

2. «Моцарт» Людвига Ноля.

3. «В. А. Моцарт» Отто Яна.

4. «История литературы фортепианной музыки». Курс А. Г. Рубинштейна.1888—1889. Составитель Ц. Кюи.

5. «История музыки» Саккетти.

А. Каталог произведений Моцарта: «Mozart's Werke».Из­дание Брейткопфа и Гертеля в

еще рефераты
Еще работы по музыке