Л. Г. Панин Церковнославянский язык и русская словесность
Полный Церковнославянский словарь Дьяченко





Л. Г. Панин Церковнославянский язык и русская словесность



В последнее время довольно часто поднимается вопрос о возобновлении классического образования. В "Новом мире" (1992, №9) Станислав Джимбинов писал о том, что основу гуманитарного образования в дореволюционной России составляло изучение классической филологии. Действительно, это так. Глупо было бы отрицать значение классических языков в подготовке дореволюционных филологов, историков, вообще образованных людей. Безусловно желательным является восстановление этих дисциплин в их полном объеме и в современной школе - средней и высшей. Но при этом не следует забывать о роли церковнославянского языка и церковнославянской словесности в такой подготовке. В учебных заведениях он мог изучаться специально (то есть как особый предмет), но его могло и не быть в программе, и тем не менее роль церковнославянского языка в подготовке образованного, культурного человека оставалась очень значительной.

Было много каналов, по которым приходил этот язык. Это и язык Евангелия, это и язык Богослужения, это и язык молитвы, это и язык древней письменности. Гимназисты читали не только "Слово о полку Игореве", но и "Слово о Законе и Благодати" первого русского митрополита Илариона, житие Феодосия Печерского, жития Славянских Первоучителей и многие другие тексты.

Изучение народного творчества не ограничивалось былинами, сказками, но обязательно включало и духовные стихи, составленные на русском языке, но с использованием многих церковнославянских слов и выражений. Наконец, церковнославянский язык приходил вместе с русским литературным языком, от которого он искусственно был отторгнут лишь в советское время. Изучение русской словесности предполагало обращение ко всем ее составляющим, а церковнославянский язык на Руси со времен святого Владимира (а может быть, и ранее) был одним из основных компонентов культурно-языковой ситуации.

Отторжение церковнославянского языка от русского привело к обеднению последнего. М.М. Пришвин в свое время предупреждал о негативных последствиях этого. Церковнославянский язык выполнял роль верхнего культурного слоя в языке - того слоя, который обслуживал высокие формы языка. Так было на протяжении всей истории русского языка.

После изъятия этого слоя его место постепенно занимает просторечная лексика, канцеляризмы, профессионализмы. Ранее русский язык в своем развитии опирался на церковнославянский язык и народно-диалектный. Оба источника были чрезвычайно важны. Благодаря воздействию церковнославянского языка сохранялась общеславянская основа русского языка и имела место историческая преемственность русской культуры. Благодаря воздействию народно-диалектной речи русский литературный язык сохранял национальную основу. Оба эти воздействия были уравновешены. В частности, в XIX веке было бы невозможным проникновение в разговорную речь образованных людей просторечных слов или выражений вроде тех, что можно услышать сейчас: пошив одежды, зафотографировать, завесить, в районе семи часов. Просторечная и профессиональная лексика в разговорную речь образованного человека могла попасть только будучи уже освоенной языком русской литературы. А язык русской литературы был ориентирован на другие, более высокие нормы.

В первые десятилетия XX века в русский язык стали проникать многие заимствования, с которыми русский язык, потеряв церковнославянский язык в качестве опоры, не смог уже справиться. То, что в русском языке есть большая группа несклоняемых слов, противоречит морфологической природе нашего языка и изменяет его морфологическую структуру. Ориентиром становится разговорная речь, в которой (начиная с 20-х годов) усиливается диалектно-просторечный элемент. И эта речь сама начинает производить массу несклоняемых слов. Это различного рода сокращения: МИД, ГАБТ, ЦИК, НЭП, ГЭС, РАПП, ВАК, ЖЭК, МТС, СЕЛЬПО, РОНО, ГОЭЛРО, РАЙФО и др.

С русским языком произошло то, что и должно было произойти в этих условиях (то есть при условии утраты верхней культурной формы - церковнославянского языка): он встал с ног на голову. Народ но-диалектная речь, которая была национальной основой русского языка и одним из источников его развития (но никак не системой, определявшей нормативную сторону языка), стала определять нормы и развитие литературного языка. Но это было бы полбеды, ибо сама по себе эта речь имеет высокие, поэтические формы (язык фольклора: былин, духовных стихов и т.д.), которые могут обогатить литературный язык. Беда в том, что в русский язык безнаказанно стала проникать просторечная профессиональная и околопрофессиональная лексика, то есть такая, которая создавалась с "потугой" на грамотность. Язык передовых статей в газетах наполовину состоял из таких слов; при чтении их возникало ощущение, что жуешь наждачную бумагу. Все это произошло из-за ослабления верхнего, культурного слоя языка, традиционно связанного с церковнославянским языком.

В ХVП-ХIХ веках русский язык справился с нашествием сначала германизмов, потом галлицизмов, с заимствованиями из других европейских языков. Справился, так как был более мощный источник обогащения русского литературного языка - церковнославянский язык. Лучшее подтверждение этому - язык А.С. Пушкина, который четко осознал особые функции церковнославянского языка.

Особая роль церковнославянского языка в истории русского языка была связана с тем, что сначала старославянский (то есть церковнославянский кирилло-мефодиевского периода), а потом уже и собственно церковнославянский язык был наднациональным языком. Он возник как язык проповеди, адресованной всем славянам. Менялись его центры. Только на протяжении первых полутора веков христианства у славян дважды менялись центры книжной и языковой культуры: сначала Моравия и Паннония, затем Восточная Болгария и, наконец, Киев и Новгород. Однако везде сохранялась его общеславянская природа и всеславянская обращенность.

Церковнославянский язык не был языком интернационального братства. Интернациональное предполагает, видимо, отсутствие границ. Культура и язык, не имеющие границ, имеют печальную судьбу. Древнерусская культура во многом благодаря церковнославянскому языку (и тому, что стояло за этим языком, - христианству) была четко вписана в славянскую, шире - православную, еще шире - христианскую и, наконец, - в мировую культуру и цивилизацию. Церковнославянский язык был одновременно и культурно-языковой нишей, которая не давала выветриться русской культуре и русскому языку, и проводником внешних идей и влияний.

Защитные функции церковнославянского языка могли ослабевать, могли усиливаться. Ослабевали они в периоды спокойного развития языка. Эти функции оставались тогда пока невостребованными. Усиливались они в каких-то необычных ситуациях.

Примером может служить рубеж ХIV-ХV веков. Падение Балкан, усиление роли Русского государства и Русской Церкви на международной арене, отражение вражеских нашествий, преодоление внутренних междоусобиц приводит к тому, что усиливается роль церковнославянского языка. В русском литературном языке появляется много архаизмов, книжная культура ориентируется на кирилло-мефодиевские и древнекиевские традиции. Появляется особый стилистический прием, который получил наименование "плетение словес".

Или более близкий нам пример - русский язык в Сибири ХVП-ХVШ веков. Знакомство с языком некоторых сибирских летописей обнаруживает, что их язык сильно архаизирован, в нем много таких слов и оборотов, которые в то время логичнее было встретить в житиях, гомилиях. А объясняется же все достаточно просто. Русский язык в Сибири того времени оказался без местных национальных корней, он был представлен самыми разными русскими европейскими диалектами, испытывал влияние со стороны нерусской речи. В таких условиях у литературного и разговорного языка непременно должна быть местная поддержка. И вот оказывается, что функцию национальных корней для русского языка в Сибири того времени выполнял церковнославянский язык, ибо летопись - это памятник, важнейшим назначением которого является сохранение преемственности национального сознания, культуры, языка. Для московской или севернорусской летописи XVII века обилие церковнославянизмов выглядело бы как неоправданная архаизация языка, а для сибирской летописи это был единственно возможный в этих условиях путь поддержания традиции.

Святые Кирилл и Мефодий, создавая язык, на долгие века вперед определили, каким ему быть и как он будет соотноситься с литературными языками славян. Этот язык создавался по типу сокровищницы, в чем проявилась его "соборность". Он всегда был близок живым славянским языкам, уже в ранние эпохи своего существования реализуясь в виде национальных изводов: древнеболгарского, древнерусского, древнесербского. Близок он был, естественно, и русскому литературному языку, близок настолько, что входил в него составной частью. Применительно к древнерусскому периоду мы можем назвать памятники церковного и светского содержания, но сказать, где кончается древнерусский литературный язык и начинается церковнославянский, нельзя. Этой границы не было. Мы можем говорить о том, что (то есть какое содержание) чаще описывалось церковнославянским языком, а что - древнерусским народно-литературным, но единых, раз и навсегда данных правил не было. Более того, даже само разграничение памятников на светские и церковные было условным. Летопись - памятник светский, но она содержала не только погодовые записи, но и поучения, и жития. Таким образом уже на содержательном уровне происходило взаимодействие памятников письменной культуры.

Взаимодействие церковнославянского и древнерусского народно-литературного языков было постоянным. Церковнославянское влияние выводило литературный язык на более высокий уровень, этот язык получал возможность передавать сложные богословские и философские понятия. Благодаря влиянию народно-литературного языка церковнославянский язык обретал новый источник (уже славянский, а не греческий) своего развития и оставался в границах древнерусской культурно-языковой ситуации.

В научной литературе обычно обращают внимание прежде всего на влияние церковнославянского языка на русский литературный. Это происходит, наверное, потому, что эта связь более очевидна. Между тем постоянно существовала и обратная связь. Уже с самого начала старославянский язык в Киевской Руси выступал в виде древнерусского извода церковнославянского языка. И в последующие века имена наиболее значительных церковных книжных деятелей связаны именно с такой обработкой языка текстов, после которой они становились более близкими русской литературной речи.

Здесь достаточно сослаться на переводческую деятельность преподобного Максима Грека. В частности, над переводом Псалтири на церковнославянский язык он трудился всю жизнь. Делал один перевод, потом неоднократно перерабатывал его. Ученые-текстологи выделяют пять крупных этапов его переводческой деятельности. Перед ним стояли сложнейшие задачи: передать всю красоту и поэтичность псалмов, перевести их как можно более точно, сделать этот перевод более понятным и легко усваиваемым и вместе с тем не порвать с традицией ранних переводов Псалтири. Можно только жалеть, что современный церковнославянский текст псалмов не полностью воспроизводит этот труд.

Есть еще одна крупнейшая фигура в истории русской духовной культуры - это А.С. Пушкин. Его по праву называют основоположником современного русского литературного языка. Но при этом, как правило, вне поля зрения остается то, что значительной является его роль и в развитии церковнославянского языка. Но только это - роль косвенного преобразователя. Имея своей целью, развитие и упорядочение русского литературного языка, Пушкин первым нашел формулу соотношения русского литературного и церковнославянского языков в новых условиях. Это соотношение держалось вплоть до 20-х годов 20 столетия.

До Пушкина господствовала теория трех "штилей" М.В. Ломоносова. Согласно этой теории, которая, кстати, сыграла большую роль в истории русского литературного языка, высокие понятия и предметы речи должны были описываться высоким "штилем", в котором преобладала церковнославянская лексика. Обыкновенные понятия должны были передаваться средним "штилем". А низкий "штиль" служил для использования в комедиях, эпиграммах, дружеских письмах и т.д. Таким образом, все средства языка были, как бы разделены, обособлены друг от друга. Такая теория в свое время была очень нужна, ибо до Ломоносова происходило смешение всех этих средств. Но вместе с тем теория Ломоносова, на мой взгляд, создавала угрозу для резкого обособления церковнославянского и русского литературного языков. И поэтому то, что сделал позже Пушкин, оказалось важным не только для русского литературного языка, но и для церковнославянского.

А создал он "прокладку" между этими языками -- своеобразный культурный слой русской лексики. Этот слой был сформирован, в частности, за счет церковнославянских слов, которые получили новое значение. Это оказалось живительной инъекцией для русского языка и одновременно сделало более глубокими корни церковнославянского языка в русском. Фактически это же делали ранее и церковные книжные деятели, вводя в церковнославянский язык новую (русскую литературную) лексику.

До Пушкина использовали (да и он сам это делал) многое из церковнославянского языка в исконных или устаревших значениях (град, виждъ, глас, брег и т.д.). Новаторство Пушкина было в том, что появились церковнославянские слова в новых значениях: "В салазки Жучку посадив, Себя конем преобразив..."; "Зима! Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь"; "Татьяна долго в келье модной Как очарована стоит"; "Высокопарный, но голодный Для виду прейскурант висит".

Пушкиным была восстановлена связь церковнославянского и русского языков. Благодаря этому русский литературный язык на всем протяжении XIX и начала XX веков легко справлялся с нашествием заимствований из европейских языков, диалектной и просторечной лексики из народного языка.

Органическое единство русского литературного и церковнославянского языков вызвано не только единством и общностью путей их развития, но и принципиальными отличиями, затрагивающими их глубинные свойства. В итоге они оказываются необходимо дополняющими друг друга.

Различаются они:

· Формой существования. Церковнославянский язык - письменный, это язык текстов. Русский литературный язык существует в двух разновидностях: письменной и устной. Текстовый характер функционирования языка приводит к установлению самодовлеющей ценности текста (молитвы, псалма, жития, гомилии и т.д.). А с этим связано и варьирование в церковнославянском языке, и его вторая особенность:

· Обусловливающее влияние узуса на парадигматику языка. Если выделять в языке его парадигматику (структуру с входящими в нее обязательными элементами языка) и узус (реализацию этой структуры в коммуникативных, экспрессивных и тому подобных целях), то мы увидим следующие отличия русского языка от церковнославянского. Так, в современном русском литературном языке парадигма грамматических форм определяет узус. Нормативная грамматика предписывает нам что, где и когда употреблять. В церковнославянском языке, наоборот, узус определяет парадигму. Чтобы войти в парадигму, форме достаточно войти в узус (в текст). Вариантов в церковнославянском языке много, но практически нет стилистического разграничения. Варианты просто распределены по разным текстам, контекстам, ситуациям (ср.: Духу - духови; Слово, Слова - слово, словесе).

· У данных языков разные стабилизаторы. Современный русский литературный язык имеет такой мощный стабилизатор, как норма. Ранее в нем, как и в церковнославянском, стабилизатором выступала традиция. Норма - явление синхронное, отражающее современное состояние языковой системы. В качестве такового явления норма нацелена на сохранение единства языковой системы. И в этом смысле норма - перспективно ориентированное явление. Традиция - явление ретроспективно ориентированное. Она выступает в качестве культурно-языковой ниши. Она в большей степени, чем норма, предполагает варьирование. По сути она представляет собой совокупность хронологических и жанровых "отсылок" языка.

· Замкнутость русского литературного языка национальными границами, что естественно и необходимо для национального языка. В конечном счете это связано с противопоставлением по признаку "свое - чужое". Эти понятия в средневековую эпоху были шире этнических и государственных границ. Верхней и одновременно с этим авторитетнейшей границей для русича была религиозно-культурно-территориальная граница восточного христианства. Недаром наши предки считали, что принадлежат к "греческой вере". Прежде всего это касалось религиозно-нравственных сфер. Но поскольку они были и доминантой, и ориентиром, это находило отражение и в других сферах. Все произведения, созданные в византийско-славянском православном мире, воспринимались как "свое". Это же характерно и для современного церковнославянского языка. Любопытно, что исследователь современного русского литературного языка начнет свое изучение с языка Пушкина, Тургенева, Достоевского, а исследователь церковнославянского языка - с языка Евангелия, Апостола, Псалтири. Язык именно этих текстов оказывал формирующее влияние на церковнославянский и древнерусский языки.

· Наконец, одно из самых важных отличий церковнославянского языка - это иной принцип его развития. Русский литературный язык унаследовал тот принцип развития, который в средневековую эпоху был характерен для деловой письменности. Особенно это проявилось в ХУ1-ХУП веках, когда складывался русский национальный язык. Деловая письменность оперативно отражала меняющуюся внеязыковую действительность, ее язык был прямо связан с разговорным языком и развивался по принципу "новое вытесняет старое".

Церковнославянский язык развивался иначе. Новое не вытесняло старого, но мирно уживалось с ним. Это - принцип "соборности" в развитии языка. Именно этот принцип обеспечивает одновременное функционирование текстов, созданных (переведенных) в разное время и отражающих разные синхронные срезы языка.

В целом значение церковнославянского языка для русского состоит в том, что он представляет собой всю историю русского языка, умещенную на одной плоскости, ибо в церковнославянском одновременно функционируют памятники, восходящие к деятельности славянских первоучителей - преподобного Нестора, митрополита Илариона, Кирилла Туровского, преподобного Максима Грека и далее до наших дней.