Лекция: Паломничество с Богом

Теплым сентябрьским днем 1948 года Мартин Кинг стоял перед окном своей комнаты в студенческом общежитии. Внизу, с ветки дерева, росшего во дворе, вспорхнула сойка. Мартин проводил ее взглядом, пока птица, поднявшись ввысь, не растворилась в ярком сиянии полуденного солнца. Он улыбнулся и перевел взгляд на тихий, ухоженный городок. Внизу, у подножия холма, располагался Честер, еще дальше ― Филадельфия. Он оказался в шестистах милях от дома, отчего дома. Теперь на три года его домом станет этот уютный, похожий на монастырь студенческий городок.

В тот год вместе с его судьбой круто менялся и окружающий мир. Всего год назад, впервые за всю историю страны, самые крупные отели столичного Вашингтона стали принимать чернокожих гостей. Один из федеральных судей вынес специальное постановление, которое запрещало Демократической партии США проводить первичные выборы в штате Южная Каролина только среди белого населения. За минувшее десятилетие Верховный суд предпринял целый ряд шагов, которые позволили меньшинствам вздохнуть свободнее. Он объявил незаконными все акты, предписывавшие сегрегацию цветного населения. Однако, когда президент Г. Трумэн издал указ о соблюдении принципа равноправия при найме на службу в правительственные учреждения, многие политики-южане пришли в такое негодование, что создали свою собственную партию во главе с сенатором Дж. Стромом Термондом. В Филадельфии Мартин повсюду видел плакаты, призывавшие голосовать за Трумэна, Дьюи и Уоллеса. Это было волнующее время.

Мартина, однако, гораздо больше волновали его личные дела. Все, что происходило за стенами студенческого городка, не имело, казалось, непосредственного отношения к его собственному существованию. Он наблюдал за этими событиями, но они не захватывали его и не очень-то влияли на его частную жизнь.

Он был принят в Кроуцеровскую теологическую семинарию, в которой на сотню студентов приходилось полдюжины негров. Ты должен помнить, внушал он себе, что здешние белые юноши будут очень пристально рассматривать тебя. Они сразу заметят, что ты опоздал на занятия, пусть всего на минуту, что твои ботинки не начищены, а брюки не отглажены. Он взглянул в зеркало и улыбнулся: нет, он выглядел безупречно, даже щеголевато. «Как обычно», ― подумал он, но тотчас же спохватился и изобразил напускную серьезность. С улыбками тоже не следовало перебарщивать. Иначе они решат, что он ― беззаботный повеса, только не белый, а черный. В семинарии ему предстояло проявить свои лучшие качества и показать, на что он способен.

Мартин стал первым учеником на курсе. Три года спустя его избрали для выступления с прощальной речью от имени всего выпуска. К тому времени он уже научился спокойно общаться со своими белыми однокурсниками и ясно понял, что умеет легко сходиться с людьми. Двое его сокурсников тоже были из Джорджии ― Дюпри Джордан и Френсис Стюард. Для них опыт совместного проживания представителей разных рас был столь же новым, как и для самого Мартина. Стюард был женат, он жил с женой в одной из квартир, предназначенных для семейных пар, и Мартин был у них желанным гостем. Не обошлось, впрочем, и без отвратительной сцены. Один студент из Северной Каролины однажды наставил на Мартина пистолет, обвиняя его в том, что тот якобы рылся в его комнате. Мартин сохранил присутствие духа и убедительно отверг все обвинения в свой адрес. Через некоторое время белый юноша извинился перед ним, и к окончанию учебы между ними установились вполне приятельские отношения.

Опыт совместного существования оказался очень полезным, но, разумеется, не только ради него Кинг оказался в семинарии. Кроуцер имел отличную репутацию ереди семинарий, и Мартину импонировала мысль, что он получит диплом именно здесь. Он также воспользовался случаем, чтобы несколько ослабить узы, привязывавшие его к родному дому. Всякий раз, возвращаясь на лето к родителям, он казался немного повзрослевшим и возмужавшим. Отец гордился им и был рад, что Мартин на глазах становился мужчиной. И когда Мартин окончательно вернулся домой, отец не стал оказывать на него давления как старший коллега, а просто дал ему возможность почувствовать вкус настоящей пасторской работы. Надо сказать, что труд этот был нелегким и весьма ответственным, так как конгрегация к тому времени разрослась и насчитывала почти четыре тысячи постоянных членов. Мало кто из однокашников Мартина мог бы похвастаться такой аудиторией. Мартин же получил возможность на практике проверить свои обретенные в семинарии профессиональные навыки.

Проповедническая деятельность для него означала прежде всего духовные искания и открытия. Так его учили в Кроуцеровской семинарии. На первом курсе особое внимание там уделяли библейской критике. Поскольку сам он с детства рос в атмосфере немудреного, буквалистского понимания текстов Священного Писания (от чего ему не вполне удалось избавиться даже на скамье Морхаусского колледжа), Мартин был буквально зачарован той вольной интерпретацией Нового Завета, которая открылась ему в лекциях профессора Мортона Скотта Энслина. По мысли Энслина, апостол Павел был создателем глубочайшего этического учения, Иисус представал перед слушателями как живой образ пророка нового типа, а жизнь ранних христиан преподносилась в контексте их времени и бытовых реалий. Содержание Библии стало казаться иным, гораздо более осмысленным, чем прежде. В течение первого же семестра Мартин нашел и теологическое обоснование тех взглядов на жизнь и общество, которые сложились у него под влиянием собственного жизненного опыта, ― они, кстати, удачно сочетались с библейскими воззрениями профессора Энслина.

Ключевую роль в этом сыграла монография «Христианство и общественный кризис» Уолтера Раушенбаха. Впервые опубликованная в 1907 году, в «прогрессивную эру» Теодора Рузвельта, связанную со стремительным ростом трастового капитала, книга Раушенбаха буквально излучала безграничный оптимизм относительно построения в скором будущем Царства Божия на земле. Этот просчет Мартин Кинг уловил мгновенно, но книга все равно оставила в его сознании неизгладимый след. Более всего он оценил, по его собственным словам, ту настойчивость, с которой Раушенбах отстаивает идею о том, что «Евангелие обращено к человеку в целом, не только к его душе, но и к его телу; не только к его духовному самочувствию, но и к физическому, материальному благополучию. Прочитав Раушенбаха, я пришел к убеждению, что любая религия, интересующаяся только душами людей и закрывающая глаза на социальные и экономические условия их существования, которые так сильно ранят эти души, интеллектуально и духовно мертва. Она обречена и лишь ждет дня своих похорон».

 

 

На втором курсе семинарии студенты изучали историю Христианской церкви, а также учения пророков Ветхого Завета. Труды другого, гораздо более позднего пророка ― Карла Маркса в программе не значились. Перипетии президентской кампании 1948 года и студенческие дискуссии по поводу начавшейся «холодной войны» обострили интерес Мартина к коммунизму. Большую часть рождественских каникул 1949 года он посвятил изучению «Капитала» и «Коммунистического манифеста», а также целого ряда исследовательских работ о марксизме и его советском отпрыске ― ленинизме. У Маркса, как прежде у Раушенбаха, он нашел открытый протест против экономического неравенства в обществе и, следовательно, неприятие той социальной индифферентности, которая была свойственна христианскому духовенству в целом. Однако в учении Маркса он мог принять далеко не все. Возражая ему и споря с ним, он начал оттачивать свои собственные представления о ценностях. В историческом материализме для Бога вообще не было места. Проповедуемый Марксом этический релятивизм одобрял любые, самые дурные средства, если только они приводили к поставленной цели, и создавал такую политическую систему, в которой, писал Кинг, «человек едва ли становится чем-то большим, чем лишенный всякой индивидуальности винтик в государственной машине». Молодой семинарист, напротив, очень остро осознавал необходимость существования Бога, причем не просто какого-то божества, а именно «творческой личной силы, управляющей Вселенной, составляющей основу и сущность любой реальности… История в конечном счете подчиняется духу, а не материи». Более того, Вселенная, поскольку эта божественная сила находится в ее центре, должна обладать нравственной упорядоченностью. Иными словами, ей присущи определенные моральные принципы, которые сами по себе справедливы и добры. Один из этих принципов гласит, что человек есть «сын Божий», а не средство достижения какой-либо цели. Он «сам по себе и средство, и цель». Всякий нормальный человек, каждый христианин, равно как и любая попытка изменить общество ради его улучшения, должны воплощать в себе эти принципы и заветы.

Именно в этот период Мартин пришел к убеждению, что общество должно меняться и что перемены возможны. Оставалось только найти путь, ведущий к ним. Со временем он начал вырисовываться в его воображении, пока еще в общих, неясных очертаниях. По убеждению Мартина, это должен быть путь, одобряемый Господом, путь обретения духовной и нравственной силы, подобный тому, который был избран Иисусом и апостолом Павлом.

В то время, когда Мартин Кинг размышлял над этими проблемами, на противоположной стороне земного шара некий американский мужчина, принадлежавший по возрасту к поколению его отца, принимал участие в очень важной конференции. Это был Мордесайя У. Джонсон, доктор наук, ректор Университета им. Говарда, а конференция называлась «Всемирным форумом движения за мир». Она планировалась на январь 1949 года, но была отложена в связи с тем, что лидер этого движения Махатма Ганди погиб, сраженный пулей убийцы. Почти всю свою жизнь М. У. Джонсон боролся за мир во всем мире. В 1945 году, когда формировалась Организация Объединенных Наций, он присутствовал на ее заседаниях в качестве аккредитованного обозревателя. С подобной же целью он приехал и в Бенгалию. Доктор Джонсон был одним из 93 делегатов, представлявших на форуме 34 страны. Эти люди принадлежали к разным исповеданиям и конфессиям, но тем не менее в 1949 году они собрались на Рождество в Сиваграме, бывшей уединенной обители Ганди, которая стала учебным центром его имени, а затем в течение недели вели дискуссии в Шантиникитане, в доме Рабиндраната Тагора ― великого писателя Индии, которого на родине почитают святым.

Помимо задач, связанных с борьбой за мир, Джонсон живо интересовался идеями Махатмы Ганди. Как и Ганди, он был глубоко религиозным человеком и, подобно А. Филипу Рэндолфу, Говарду Терману и Байарду Растину, находился под сильным впечатлением от личности и идей этого сухонького, темнокожего индийца, который разработал системную стратегию движения ненасилия и сумел добиться освобождения Индии из-под власти белых колонизаторов. Еще в 1932 году Рейнголд Нибур высказал предположение, что методы борьбы, применяемые Ганди, могут оказаться эффективными и в Америке для достижения расового равноправия. И сам Махатма, поддерживавший связи с негритянскими лидерами США, неоднократно говорил о том же. Джонсону и его единомышленникам казалось, что Ганди предлагает обоснованную альтернативу тактике призывов к братским чувствам у белых ― призывам, которые остаются неуслышанными. Вместо благочестивой и смиренной надежды на постепенное улучшение жизни, которое неизбежно придет, Ганди предлагал иной путь ― активную борьбу за преобразование жизни, но такую борьбу, которая была бы совместимой с учением Христа о любви к ближнему. Вот почему после завершения работы форума доктор Джонсон остался в Индии и беспрестанно разъезжал по стране, встречаясь с множеством людей.

Вернувшись из полуторамесячного путешествия по Индии, доктор Джонсон начал выступать с лекциями во многих городах Соединенных Штатов. Когда он приехал в Филадельфию, Мартин Кинг не мог пропустить его выступления. Его привлекла не только тема лекции, но и тот факт, что доктор в свое время тоже учился в Морхаусе. О деятельности Махатмы Ганди семинарист Кинг знал немного, полагая, что он ― один из типичных представителей идеалистов, далеких от жизни. Он уже имел возможность послушать по меньшей мере одного из ведущих представителей американского пацифизма ― преподобного А. Дж. Маста, доводы которого показались ему замечательными, но совершенно неубедительными. Мартин, основываясь на собственных чувствах, непоколебимо верил в спасительную силу любви между людьми, той любви, которой были посвящены учение и жизнь Иисуса Христа. Но в ситуациях, когда сталкивались общественные интересы и силы, его оценка возможностей любви становилась крайне скептической.

С таким настроением он пришел на выступление Мордесайи Джонсона. И мало-помалу его скептицизм начал подтаивать под воздействием пламенного красноречия опытного оратора.

Почему Ганди ― великий человек? Такой вопрос, явно риторический, задал Джонсон и сам же принялся на него отвечать. Его величие обусловлено пятью неоспоримыми фактами. Во-первых, он освободил Индию. Во-вторых, он добился этого без единого выстрела. В-третьих, он по-братски вернул в семью индийских народов касту неприкасаемых, прежде отторгавшихся и отвергаемых обществом. В-четвертых, его личная жизнь была столь чиста и свята, что уже только по этой причине его можно было бы считать великим человеком. Но его высшее достижение ― и это в-пятых ― заключается в том, что он показал, каким образом спасительную силу любви можно использовать при решении социальных вопросов, добиваясь с ее помощью реальных преобразований. Даже его гибель, подобно смерти Иисуса, стала своего рода искупительной жертвой, поскольку из-за нее пошла на спад та ужасная вражда, которая вспыхнула вдруг между индусами и мусульманами в первые годы после обретения независимости.

Мартин весь превратился в слух. Он услышал нечто действительно новое. Именно этот вопрос мучил его в течение многих лет. «Понятно, отчего Мордесайя Джонсон с таким энтузиазмом относится к Ганди», ― подумал Мартин.

Под впечатлением от рассказанного проповедником Кинг тотчас отправился в магазин и купил с полдюжины книг, посвященных жизни и деятельности Ганди, а также основам его философии. Он проглотил их с неослабевающим интересом. Нет, он не был тотчас же обращен в новую веру: оставалось слишком много вопросов, которые по-прежнему требовали объяснения. Ненасилие принесло свои плоды в Индии, но там огромному большинству населения противостояло относительно немногочисленное белое меньшинство, которое к тому же было чужеземным. Сможет ли идея ненасилия сработать в Америке, где белые, во всяком случае подавляющее их большинство, ощутили себя хозяевами страны задолго до того, как черное меньшинство обрело хотя бы зачатки гражданских прав?

Вопрос этот носил скорее теоретический характер. Имеет ли практическое значение, каким окажется ответ на него ― правильным или, напротив, ошибочным? В конце концов, размышлял Кинг, я не веду за собой массы; я пока всего лишь студент второго курса Кроуцеровской семинарии, и мне еще многому предстоит научиться. Перспектива когда-нибудь воспользоваться на практике философией Ганди представлялась ему маловероятной. Ведь он знал, что ему предстоит быть пастором в каком-нибудь большом приходе, если только он не займется преподавательской деятельностью. Он не был активистом какого-то политического движения и не помышлял о роли лидера. Но отчего же проблема, которая рассматривалась в сугубо научном плане, столь сильно взволновала его?

Кинг учился на последнем курсе семинарии, когда вышло постановление Верховного суда США, запрещавшее сегрегацию в вагонах-ресторанах поездов дальнего следования. Этот указ затронул очень близкую Мартину тему. Когда он впервые ехал на Север, в Хартфорд, штат Коннектикут, ему пришлось обедать за занавеской, отделявшей белых клиентов ресторана от черных. В Хартфорде он попал в атмосферу расового равноправия, но во время обратного путешествия в Атланту его вновь отгораживали занавеской. «Ощущение было такое, словно меня уничтожили как личность». В эти дни, вспоминал Кинг позднее, он подумывал о том, чтобы стать юристом. Ганди начинал как адвокат и лишь затем включился в общественно-политическую деятельность с религиозным уклоном. Мартин тогда еще не знал, что и в Америке небольшая группа на севере страны ― так называемый Конгресс расового равенства (КРР) ― с 1942 года пользуется методами Ганди. Значительно лучше он был знаком с подходами Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (НАСПЦН), юридический отдел которой, возглавляемый Тергудом Маршаллом, так много сделал для того, чтобы равноправие было признано судебными инстанциями США.

Уолтер Макколл, соученик Кинга по Морхаусу, также поступил в Кроуцеровскую семинарию. Во время учебы они часто собирались, двумя парами, со своими подругами. Однажды вечером они вчетвером поехали на машине в соседний штат Нью-Джерси. Когда они пересекли мост через реку Делавэр и подъехали к поселку Мейпл-Шейд, расположенному чуть восточнее Камдена, Макколл вдруг воскликнул:

— О Боже, как же я проголодался!

— По-моему, впереди приличный ресторанчик, если, конечно, судить по внешнему виду, ― сказала одна из девушек.

— Мне подходит, ― ответил Кинг и свернул к ресторану.

Они вышли, уселись за столик и стали ждать, когда к ним подойдут. Некоторое время спустя Макколл сказал:

— По-моему, нас не замечают.

— Похоже на то, ― ответил Кинг. ― И по-видимому, мы тут единственные черные.

— Что будем делать? Заедем еще куда-нибудь?

— Нет, давай досидим до конца. Девушки тоже согласились посидеть.

Владелец заведения сначала общими фразами, а потом вполне определенно дал им понять, что он не намерен их обслуживать.

— Я думаю, вам лучше уйти, ― заявил он и, пожав плечами, отошел прочь.

Обе негритянские пары упрямо продолжали сидеть. Хозяин вернулся.

— Я хочу, чтобы вы убрались отсюда, ― сказал он, краснея от гнева.

Они не двинулись с места. Хозяин пришел в сильнейшее возбуждение и начал кричать. В руке у него появился пистолет. Он кинулся к двери, распахнул ее, выстрелил в воздух и заорал:

— Я убью и за меньшее!

Молодые люди проводили своих подруг до машины, и те уехали. Затем приятели вернулись в ресторан в сопровождении полицейского, который арестовал хозяина. Пострадавшие обошли людей, сидевших в зале.

— Вы видели, что произошло? ― спросил Мартин у мужчины и женщины, чьи лица показались ему наиболее симпатичными.

—Э-э-э… нет, мы ничего не видели, простите, ― ответил мужчина.

В конце концов им удалось найти трех белых студентов из Пенсильванского университета, которые согласились дать показания.

Камденское отделение НАСПЦН обратилось в суд с иском к хозяину ресторана, который нарушил одну из статей Гражданского кодекса штата Нью-Джерси. Адвокат ассоциации уверил Кинга и его друзей в том, что их дело очень легко выиграть. Однако свидетели позже отказались от своих показаний, и дело повисло в воздухе. Стало ясно, что судебный процесс ― не самый простой и эффективный способ лечения расовой ненависти. Работу органов правосудия надо, как минимум, подкреплять другими действиями. Может быть, следует применять методы Ганди? И хотя сам инцидент ничем не закончился, он серьезно повлиял на Мартина Кинга.

Он упорно занимался, чтобы и в последний год учебы удержаться в отличниках. Учебная программа включала в себя психологию религии, социологию и обществоведение, а также христианскую этику. Это побудило Кинга изучить труды Рейнгодда Нибура, американского теолога, который начинал как последователь социального евангелизма Раушенбаха, но в 30-е годы отказался от идей пацифизма в пользу взглядов, которые он и его соратники назвали «христианским реализмом». Когда Мартин принялся размышлять над критическими замечаниями Нибура в адрес пацифизма, до него вдруг дошло, сколь близкими ему стали идеи ненасилия. Поначалу Нибур привел его в состояние замешательства. Он увидел в его сочинениях «необычайную способность постигать человеческую природу и в особенности поведение наций и социальных групп». Кроме того, Нибур не позволял ему забывать, что мотивы человеческого поведения чрезвычайно сложны, что люди могут совершать ужасные поступки, сохраняя при этом способность делать добро. В конце концов Мартин понял, что Нибур слишком зациклен на греховности человеческой природы, и потому счел его отказ от пацифизма не обоснованным.

В июне 1951 года Кинг добился поставленной цели: он стал бакалавром богословия. Помимо того что он удостоился чести произнести прощальную речь от имени всего курса, он стал победителем двух академических конкурсов и получил премию Перла Плафкнера за выдающиеся успехи в учебе, а также стипендию имени Льюиса Кроуцера в размере 1200 долларов. Эту стипендию он мог использовать для завершения учебы в любом университете страны по собственному усмотрению. По случаю окончания семинарии отец подарил ему новенький зеленый «шевроле».

Когда тем летом он вернулся в Атланту, знакомые пытались уговорить его остаться в городе. Доводы были примерно такие: «Ты и так уже долго учился. Твоего образования с лихвой хватит на то, чтобы быть проповедником. Смотри, как бы не переучиться, а то совсем оторвешься от тех людей, которые ходят в церковь». Мартин, однако, с улыбкой отвечал: «У меня в кармане стипендия в тысячу двести долларов. Вы что, хотите, чтобы я ее выбросил?»

Разумеется, отец тоже хотел, чтобы он остался в Атланте. Еще год назад он своей властью перевел Мартина из помощников пастора в заместители. Старшему Мартину шел всего пятьдесят второй год, но он уже думал о том, чтобы уйти на покой. Его церковь была своеобразным семейным предприятием, а в А. Д., младшем сыне, он не видел преемника. А. Д., по мнению отца, слегка сбился с пути, когда вопреки родительской воле бросил колледж и женился на Наоми Барбер, которую любил с детства. И хотя А. Д. также стал баптистским священником, ни он сам, ни тем более отец не рассматривали его кандидатуру в качестве продолжателя династии. Для этой роли куда больше подходил молодой Мартин, уже проявивший свои способности и в Эбенезере, и в Морхаусе, и в Кроуцере. Оставалось дождаться, пока он добьется докторской степени. С наступлением осени Мартин, получив отцовское благословение, загрузил в машину свои нехитрые пожитки и снова поехал учиться.

Для завершения учебы он выбрал Бостонский университет, известный как бастион либеральной теологии и философии персонализма, к которой Мартин испытывал тягу. Одним из ведущих представителей персонализма в Америке был Эдгар Шеффилд Брайтмен. Для него Господь Бог не был абсолютной силой, которая управляет Вселенной из своего невидимого далека. В монографии «Проблема Бога» он писал, что Господь является непосредственным участником бытия, «выступая как сила, которая достигает свои цели вопреки противодействию». Таким образом, личность проявляется не как некая заданная ценность или неизменяемая сущность; напротив, она достигает самораскрытия и идентификации только в процессе борьбы и роста.

Мартину не суждено было долго учиться у Брайтмена: в 1953 году профессор скончался. Однако и Брайтмен, и его коллега Л. Гаролд Деволф оставили глубокий след в сознании Мартина. Всю свою жизнь он верил в такого Бога, который уважает личность и ценит душу каждого человеческого существа. Под влиянием Брайтмена Кинг взялся за изучение гегелевской концепции всемирно-исторической личности, способной воплотить волю Мирового Духа и двигать таким образом историю человечества к предначертанной ему судьбе. Он не сомневался, что Ганди явил собою образец подобной личности. В любом случае гегелевское понимание истории как диалектического процесса импонировало ему больше, чем исторический материализм Маркса. В отличие от последнего, в учении Гегеля нашлось место и Богу, и человеческой личности.

 

 

Здесь же, в Бостоне, Кинг познакомился с творчеством философов-экзистенциалистов Жан-Поля Сартра, Карла Ясперса и Мартина Хайдеггера, а также уточнил свое отношение к Ницше. До встречи с Мордесайей Джонсоном та беспощадная критика, с которой Ницше обрушивался на то, что он сам называл «христианским раболепием», на время поколебала веру Мартина в силу любви. Читая экзистенциалистов, он нашел в них кое-какие детали, которых ему так недоставало в грандиозных и абстрактных видениях Гегеля. Благодаря экзистенциалистам он также заинтересовался теологией Пауля Тиллиха. Из всех достижений философии экзистенциализма Мартин позднее выделил «ее внимание к тому ощущению тревоги и враждебности, которое человек постоянно испытывает в своей личной и общественной жизни, если ему выпало существовать в беспокойное, непредсказуемое время». Под научным руководством профессора Девольфа Кинг в качестве темы для кандидатской диссертации выбрал сопоставительный анализ концепции Бога в теологии Пауля Тиллиха и в работах Генри Нилсона Уимена, сторонника эмпирической, естественнонаучной теологии.

Приехав в Бостон, Мартин сначала снял комнату довольно далеко от университета. Однако во время второго семестра он решил снимать квартиру на двоих с Филипом Линадом ― выпускником Морхаусского колледжа, который теперь учился в Тафтсе на богословском факультете. Они вселились в апартаменты весьма приличных размеров на Массачусетс-авеню, прямо напротив танцевального зала «Савойя». Линад очень вкусно готовил, а Мартин без особых возражений мыл посуду. Иногда по вечерам они вместе со своими подругами ходили куда-нибудь развлекаться, например в «Тотем Поул». Филип Линад и Мартин Кинг прекрасно уживались друг с другом. Они выявили целый ряд общих интересов. Круг их общения состоял из дюжины негритянских студентов из разных учебных заведений, которые учились в Бостоне и в его окрестностях. Пятничными или субботними вечерами эта компания собиралась в «Философском клубе». Слухи о ней постепенно распространились, и она начала разрастаться, превращаясь в своеобразный клуб, который вскоре перестал быть и чисто негритянским, и сугубо мужским.

Хотя к этому времени Кинг уже провел на Севере три с половиной года, в душе он так и остался южанином. Вкусы его оставались вполне космополитическими: он мог получать удовольствие от блюд разных национальных кухонь, но все же любимыми у него были ветчинные рульки и овощные рулеты, приготовленные так, как это делается на Юге. Больше всего в Бостоне ему нравилось обедать в «Западной закусочной», где мулатка из Кентукки по имени миссис Джексон отлично готовила «чисто негритянскую еду», которую он так любил. Здесь он чувствовал себя как дома. В феврале 1952 года, например, он был здесь с Мери Пауэлл.

— Мери, ― сказал он, ― мне хотелось бы познакомиться с девушкой с Юга. Ты ведь знаешь, бостонские девочки совсем не похожи на наших. Те, что мне попадались, были ужасно чопорными.

Через два дня Мери Пауэлл сказала Мартину, что может познакомить его с двумя девушками. Одну из них он уже знал. Другую, приехавшую из Алабамы, звали Коретта Скотт. Она недавно закончила учебу в Антиохском колледже и теперь учится пению в консерватории Новой Англии.

— Она очаровательна, ― сказала Пауэлл.

— Звучит заманчиво.

— Я спрошу ее, можно ли дать тебе номер ее телефона, ― пообещала Пауэлл.

— Когда будешь с ней разговаривать, не забудь замолвить за меня словечко, ― со смехом напомнил ей Мартин.

— Не волнуйся, уж я-то постараюсь.

Коретта оказалась не просто симпатичной девушкой с красивым голосом. Подобно Мартину, она была вторым ребенком в семье с тремя детьми. Ее отец был преуспевающим фермером и владельцем магазина. Но в отличие от Кингов ему пришлось в начале тридцатых годов нелегко. В округе Перри, расположенном в 60 милях к западу от Монтгомери и всего в нескольких милях к северу от Селмы, около 7000 белых хорошо обеспеченных граждан наслаждались всеми преимуществами демократии по-алабамски, тогда как 20 000 чернокожих жителей перебивались случайными заработками. Для того чтобы преуспевать здесь, цветному землевладельцу надо было обладать не только незаурядной предприимчивостью, но и мужеством. Скотты демонстрировали оба этих качества. Они выдержали контрнаступление белых в 1880-е годы и сумели удержать свои позиции в течение всего того долгого периода, когда ночные вылазки ку-клукс-клана сеяли ужас в душах освобожденных рабов. Когда Коретта была маленькой, ее отец Обадия Скотт, приходя с работы домой, часто рассказывал об угрозах, которые ему пришлось выслушать минувшим днем. Время от времени белые останавливали его на дороге и пугали оружием. Дети постоянно испытывали беспокойство и страх, не зная, вернется ли он домой живым и здоровым сегодня после работы.

В отличие от Мартина, Коретта обладала буйным нравом. Она росла сорвиголовой и, не раздумывая, бросалась на своих сверстников с кулаками, а то и с палкой или даже с мотыгой, если чувствовала себя обиженной. С юных лет она много читала. Поучившись недолго в маленькой деревенской школе, она поступила в школу имени Линкольна ― миссионерское учебное заведением в Мэрионе, где работали как белые, так и цветные учителя. Здесь она впервые увлеклась музыкой. Закончив школу в 1945 году, Коретта, которой исполнилось восемнадцать лет, сразу отправилась в Йеллоу-Спрингс, штат Огайо, на учебу в Антиохский колледж; как и Мартин Кинг, она получала стипендию.

В Бостоне она чувствовала себя весьма одиноко. Разочаровавшись в баптистской церкви, которую она знала с детства, она обдумывала возможность перехода к квакерам. Когда Мери Пауэлл сообщила ей, что с ней хотел бы встретиться молодой священник из Атланты, она представила себе набожного, ограниченного провинциала, который только и делает, что цитирует Библию, и сразу же ответила:

— Спасибо, нет!

Мери, однако, без боя не сдалась и продолжала нахваливать Мартина до тех пор, пока Коретта в конце концов не согласилась.

Вскоре после этого у нее раздался телефонный звонок и приятный баритон с ходу заявил ей:

— Перед могуществом ваших чар я чувствую себя, как Наполеон под Ватерлоо.

— Это глупо, ― сказала она. ― Ведь вы меня даже не видели.

— Ваша репутация намного опережает вас, ― ответил Мартин.

Их разговор длился двадцать минут, и она согласилась встретиться с ним на следующий день.

Мартин встретил ее в полдень у консерватории. Она почему-то думала, что он выше ростом; впрочем, ей понравился аристократизм его манер. За обедом они сначала поговорили о музыке, затем разговор перешел на тему капитализма и коммунизма. Коретта свободно ориентировалась в предмете. Мартин буквально лучился от радости, глядя на нее: «О-о-о! Мало того что вы привлекательны, вы еще и умны!» Он хотел бы вскоре снова увидеть ее. Она предложила пойти завтра вместе на вечеринку, на которую была приглашена.

Мартин подвез Коретту домой. Машина остановилась, и он повернулся к ней:

— В вас есть все, что я хотел бы видеть в своей будущей жене.

От изумления она промолчала. Однако и сам Мартин был поражен своими словами едва ли меньше, поскольку прежде о женитьбе никогда не думал.

За последовавшие несколько месяцев они стали неразлучны. Они повсюду ходили вместе: на концерты, в кинотеатры, в «Западную закусочную». Иногда они просто вместе сидели, каждый над своей книгой. Так они привыкали к жизни вдвоем, узнавали друг друга. Они выяснили, что близки по религиозным взглядам, и не только потому, что выросли в лоне одной ― баптистской ― конфессии. В Коретте Мартин нашел очень близкого себе человека, родную душу, способную прислушиваться к нему и понимать ход его мысли. А Коретту впечатлила та решительность, с которой он шел навстречу своей судьбе, рассчитывая не только помочь «своей расе», но и сослужить службу всему человечеству. Она стала видеть в нем воплощение своих устремлений и идеалов. Они полюбили друг друга.

Коретта в течение многих лет мечтала о жизни на сцене. Когда она познакомилась с Мартином, ей и в голову не приходило думать о замужестве. Но Мартин уверил ее, что она сможет продолжить занятия в консерватории и что замужество не помешает ее концертной деятельности, если она захочет выступать. Друзья из консерватории, напротив, предостерегали ее, призывая не принимать всерьез его обещания. Обязанности пасторской жены, говорили они, не оставят ей времени для занятий пением. В мрачных красках описывалось, как она увязнет в домашних делах.

Но она знала только то, что очень сильно любит Мартина. Коретта обдумывала все долго и мучительно, молясь Богу, чтобы он помог ей сделать правильный выбор. «Люблю ли я его настолько, чтобы пойти на серьезную жертву?» ― спрашивала она себя. Да, она любила его и была готова жертвовать многим. «Могу ли я расстаться с ним и жить без него, не тоскуя?» Нет, жить без Мартина она уже не могла. Поэтому Коретта решила совместить карьеру и замужество, а если жизнь заставит выбирать, то отказаться от карьеры.

Когда закончился весенний семестр, Мартин и Коретта отправились домой. Их свадьба для округа Перри стала важным событием. Ничего похожего здесь давно уже не происходило. Церемония бракосочетания состоялась 18 июня 1953 года. Обряд был совершен преподобным Мартином Лютером Кингом-старшим на лужайке пред домом семейства Скотт. Брат жениха А. Д. исполнил роль шафера. После медового месяца новобрачные обосновались в четырехкомнатной квартире в Бостоне неподалеку от консерватории. Коретта возобновила занятия пением. Она решила учиться по сокращенной, трехлетней программе. Мартин большую часть времени проводил дома, работая над диссертацией. По четвергам, когда Коретта училась допоздна, Мартин готовил ужин.

Следующим летом им предстояло покинуть Бостон. Мартин получил много предложений, им было из чего выбирать. Мартин мог, если бы захотел, стать деканом в одном колледже и преподавателем ― в другом. Еще один колледж предложил ему административную должность. Ему нравилась преподавательская деятельность, но после обсуждения этого вопроса с Кореттой он решил стать проповедником, как Бенджамин Мейс. Но в каком приходе? Коретта уговаривала его ехать на Север. Югом она уже была сыта по горло. Но Мартин решил иначе, и они отправились на Юг ― так велел ему долг. Из двух предложенных приходов он выбрал баптистскую церковь на Декстер-авеню в Монтгомери, столице штата Алабама. Во-первых, отсюда можно было доехать на машине менее чем за два часа до родителей Коретты. Во-вторых, среди прихожан Декстера было немало преподавателей Алабамского университета и высококвалифицированных специалистов. Интеллектуальный уровень здешней общины был выше среднего, а поведение паствы во время богослужений не столь эмоциональным. В январе 1954 года Мартин прочитал в Монтгомери свою первую проповедь, названную «Совершенная жизнь в трех измерениях».

Взяв за основу Апокалипсис, Мартин Кинг начал: «Иоанн был заточен на маленьком, Богом и людьми забытом острове Патмос, где из всех свобод его не лишили только свободы мысли. Но при этом Иоанн не сосредоточился ни на жалости к себе, ни на воспоминаниях о своей прожитой жизни. Он грезил о новом Иерусалиме, о подлинно святом Граде Божьем на Холме. Описывая его внешний вид, Иоанн замечает, что его длина, ширина и высота равны между собой». Эту триаду Кинг и сделал основным мотивом своей проповеди. «Продолжительность жизни измеряется стремлением человека достичь своих собственных, личных целей… Широта жизни обусловлена подлинной заботой человека о благосостоянии других людей. А высота жизни определяется желанием постичь самого Бога. Жизнь человека в принципе представляет собой треугольник, состоящий из этих трех сторон. Одна вершина ― это его собственная личность. Другая вершина ― окружающие его люди. А угол вверху ― всегда бесконечная личность Творца. Без должного развития каждой из сторон никакая жизнь не может быть полной и совершенной».

После общей характеристики этих измерений Кинг перешел к дидактического плана сентенциям: «Любите себя, если это означает разумное, здравое желание блюсти собственные интересы. Это заповедано вам Господом. Любите своего ближнего, как вы любите самих себя. Эта любовь тоже заповедана вам. Однако при этом никогда не забывайте, что имеется еще одна, еще более важная заповедь: «Любите Господа всем сердцем, всеми силами своей души и ума». Только усердно, кропотливо выполняя эти заповеди, мы можем надеяться на приближение к полноте и совершенству жизни».

В мае 1954 года Верховный суд Соединенных Штатов вынес эпохальное решение, запрещающее сегрегацию в государственных и муниципальных школах. В том же месяце преподобный Мартин Лютер Кинг-младший стал пастором. При этом ни Верховный суд, ни двадцатипятилетний пастор не могли знать, что эти два события станут искорками, из которых разгорится пламя негритянской революции.

еще рефераты
Еще работы по истории