Реферат: Эмоциональный фактор в творческом воображении

Влияние аффективных состояний на работу воображения замечаютвсе и всегда; но изучено оно было преимущественно моралистами, которые всегочаще порицали и осуждали его, как неисчерпаемый источник ошибок. Точка зренияпсихолога совершенно другая. Он не стремится разыскивать, порождают ливозбуждение и страсти вздорные поступки – что несомненно, – но исследует,почему и как они действуют. Но аффективный фактор не уступает в важностиникакому другому; он представляет собою такой фермент, без которого невозможноникакое создание. Изучим его в главных его видах, хотя в настоящий раз мы немогли бы исчерпать всего вопроса.

Прежде всего нужно показать, что влияние аффективной жизнибеспредельно, что оно проникает собою всю область изобретения без всякихограничений; что это вовсе не произвольное утверждение, что оно, напротив.строго подтверждается фактами, и что мы имеем право выставить следующие двапредложения:

1. Все формы творческого воображения заключают в себяаффективные элементы.

Это положение было оспариваемо авторитетными психологами,утверждающими, что «эмоция прибавляется к воображению под своейэстетической формой, но не под формой механической и интеллектуальной». Насамом деле, это-заблуждение, происходящее от смешения или от неточного анализадвух различных случаев. В случаях творчества не эстетического роль аффективнойжизни простая, в случаях же эстетического творчества. роль эмоциональногоэлемента – двойная.

Рассмотрим сперва изобретение в самом общем его виде.Аффективный элемент является первичным, начальным, потому что всякоеизобретение предполагает потребность, желание, стремление, неудовлетворенноепобуждение, часто даже как бы состояние беременности, полное беспокойств иопасений. Сверх того он является и сопутствующим, то есть под видом радости илигоря, надежды, досады, и гнева и проч. он сопровождает все фазы или перепетиитворения. Творящий может, по воле случая, проходить чрез самые разнообразныеформы возбуждения или угнетения, чувствовать уныние от неудачи и радость отуспеха, наконец удовлетворение при счастливом разрешении от своего тяжкогобремени. Я сомневаюсь в возможности хотя бы одного примера изобретения,произведенного in abstracto и свободного от всякого аффективного элемента:человеческая природа не допускает такого чуда.

Возьмем теперь частный случай эстетического творчества иприближающихся к нему видов. И здесь мы находим эмоциональный фактор в самомначале как первый двигатель, затем как сопутствующий элемент при различныхфазах создания, в виде некоторого дополнения их. Но сверх того аффективныесостояния становятся материалом для создания. Хорошо известен факт, являющийсяпочти общим правилом, что поэт, романист, драматический писатель, музыкант, ачасто даже скульптор и живописец ощущают чувства и страсти созданных имиличностей, отождествляют себя с ними. Следовательно в этом втором случаесуществуют два аффективных потока.: один, составляющий эмоцию, предметискусства; другой, побуждающий к созданию и развивающийся вместе с ним.

Разница между этими двумя случаями, которые мы различили,заключается именно в этом, и ни в чем больше. как в этом. Существованиепредметной эмоции, свойственной эстетическому созданию, ничего не изменяет вфизиологическом механизме изобретения вообще. Отсутствие ее в других видахвоображения не устраняет необходимости аффективных элементов всегда и везде.

2. Все аффективные расположения, каковы бы они ни были,могут влиять на создающее воображение.

И здесь также я встречаю противников, особенноОльцельта-Невина, автора краткой и содержательной монографии о воображении.Принимая деление эмоции на два класса, стенические или возбуждающие, иастенические или угнетающие, он приписывает первым исключительную привилегиювлиять на создание; и хотя автор ограничивает свое изучение одним толькоэстетическим воображением, но даже и понимаемое лишь в этом смысле, егоположение не выдерживает критики: факты совершенно опровергают его, и легкодоказать, что все формы эмоции, не исключая ни одной, могут быть и бываютферментами изобретения.

Никто не будет отрицать, что страх есть типическая формаугнетающих или астенических проявлений. Однако не порождает ли он всякие призраки,бесчисленные суеверия и религиозные обряды, совершенно бессмысленные ихимерические?

Гнев, как вид сильного возбуждения, является преимущественнодеятелем разрушения, что по-видимому противоречит моему положению; но дадимпройти урагану, который всегда непродолжителен, и мы найдем в его местесмягченные и осмысленные формы, представляющие различные видоизмененияпервоначальной ярости, перешедшей из острого состояния в хроническое: вненависть, ревность, обдуманное мщение, и прочее. Разве такие душевныерасположения не чреваты всякого рода лукавством, выслеживанием и всякимиподобными изобретениями? Далее, если ограничиться эстетическим созданием, тодостаточно вспомнить выражение: facit indignatio versum (негодование порождаетстих).

Бесполезно доказывать плодотворность радости. Что касаетсядо любви, то все знают, что действие ее состоит в создании некотороговоображаемого существа, подставляемого на место любимого предмета; впоследствиикогда страсть исчезнет, отрезвившийся влюбленный оказывается лицом к лицу сничем не прикрытою действительностью.

Горе принадлежит по праву к группе угнетающих душевныхдвижений, и однако оно оказывает большее влияние на изобретательность, чемвсякое другое. Не знаем ли мы, что грустное настроение и даже глубокая печальдоставляли поэтам, музыкантам, живописцам и ваятелям наилучшие их вдохновения?Не существует, откровенно и обдуманно-пессимистического искусства? И такоевлияние не ограничивается единственно художественным созданием. Кто осмелитсяутверждать, что ипохондрик или помешанный, страдающий бредом преследования,лишены воображения? Напротив, их болезненное состояние является источникомстранных изобретений, возникающих непрестанно.

Наконец, та сложная эмоция, которую называют самочувствием икоторая окончательно сводится к удовольствию сознавать свою силу и чувствовать,как она развивается, или же к грусти, что эта сила подавлена и ослаблена, прямоприводит нас к основным условиям изобретательности. Прежде всего в этом личномчувстве есть то удовольствие, что оно является причиной, то есть творческимначалом. А кто сознает себя способным творить, чувствует свое превосходство наднеимеющими такого сознания. Как бы ни было мало его изобретение, оно доставляетему превосходство над теми, кто не изобрел ничего. И хотя очень много былоговорено, что отличительный признак художественного произведения состоит в егобескорыстии, но нужно признать, как справедливо заметил Грос, что художниксоздает не ради одного только удовольствия творить, но и имея в виду господствонад другими умами. Произведение есть естественное распространение«самочувствия», и сопровождающее его удовольствие есть удовольствиепобеды.

Итак, при условии принимать воображение в полном смысле и неограничивать его незаконно лишь эстетикой, среди многочисленных формаффективной жизни не найдется ни одной, которая не могла бы вызватьизобретения. Остается посмотреть на этот эмоциональный фактор в его действии,то есть как он может возбуждать новые сочетания, а это приводить нас кассоциации идей.

Выше было сказано, что идеальный и теоретический законоживания образов есть закон полной реинтеграции; таково, например, воспоминаниевсех обстоятельств продолжительного путешествия, в их хронологическом порядке,без прибавлений и опущений. Но эта формула выражает то, что должно быть, а нето, что есть. Она предполагает, что человек доведен до состояния чистойрассудочности и защищен от всякого возмущающего влияния, она соответствуетвполне систематическим формам памяти, застывшим в рутине и привычках, но заисключением этих случаев остается отвлеченным понятием.

Этому платоническому закону противодействует реальный ипрактический закон, на самом деле управляющий оживанием образов. Егоосновательно называли законом собственной «выгоды» или аффективным,так что его можно формулировать следующим образом. Во всяком прошедшем событииоживают исключительно или ярче других только интересные части. Под этимназванием разумеется все то, что приятным или неприятным образом касается нассамих. Заметим, что важность этого факта была указана, как и следовало ожидать,не сторонниками учения об ассоциации идей, но писателями не стольсистематическими и чуждыми этой школе. Кольриджем, Шадворсом, Годсоном, араньше их Шопенгауером. Джемс называет этот закон «обыкновенным» илисмесью ассоциаций. Без сомнения «закон выгоды» менее точен, чеминтеллектуальные законы смежности и сходства; однако он по-видимому глубжепроникает в область последних причин. Действительно, если в вопросе обассоциации различать следующие три обстоятельства: факты, законы и причины, топрактически закон ближе подводит нас к причинам.

Но как ни смотреть на дело, эмоциональный фактор этотсоздает новые сочетания посредством многих процессов.

Есть случаи обыкновенные, простые, имеющие естественноеаффективное состояние и зависящие от мгновенных расположений. Они состоят втом, что представления, сопровождавшиеся одним и тем же аффективным состоянием,стремятся впоследствии ассоциироваться между собою, что аффективное сходствосоединяет и сцепляет между собою несходные представления. Это отличается отассоциации по смежности, представляющей повторение опыта, и от ассоциации посходству в интеллектуальном смысле. Состояния сознания сочетаются взаимно непотому, что они были даны вместе раньше, не потому, что мы воспринимаем междуними отношения сходства, но потому, что они имеют общий аффективный тон.Радость, печаль,.любовь, ненависть, удивление, скука, гордость, усталость ипрочее могут сделаться центрами притяжения, группирующего представления илисобытия, не имеющие рациональных отношений между собою, но отмеченные одним итем же эмоциональным знаком или меткой, например: радостные, грустные,эротические и проч. Эта форма ассоциации очень часто представляется всновидениях и в мечтах, то есть в таком состоянии духа, при котором воображениепользуется полной свободой и работает на удачу, как попало. Легко попять, чтоэто явное или скрытое влияние эмоционального фактора должно способствоватьвозникновению группировок, совершенно неожиданных и представляет почтибезграничное поприще для новых сочетаний, так как число образов, имеющиходинаковый аффективный отпечаток, весьма велико.

Существуют редкие, необыкновенные случаи, имеющиеисключительное аффективное основание. Таков случай цветного слуха. Известно, чтоотносительно происхождения этого явления было высказано несколько гипотез. Поэмбриологической гипотезе это могло бы быть следствием неполной дифференциациимежду чувствами зрения и слуха и фактом случайного оживания такой особенности,которая в некоторую отдаленную эпоху была может быть общим правилом вчеловечестве. Анатомическая гипотеза предполагает сообщения или анастомозымежду центрами зрительных и слуховых ощущений в головном мозгу. Затем естьфизиологическая гипотеза нервной иррадиации и психологическая, видящая здесьассоциацию. Последняя гипотеза по-видимому соответствует наибольшему числуслучаев, если не всем; но, как заметил Флурнуа, здесь может быть речь только об«аффективной» ассоциации. Два безусловно разнородных ощущения, какнапример синий цвет и звук и, могут походить друг на друга по общему отзвуку,какой имеют они в организме некоторых исключительных личностей, и именно этотэмоциональный фактор является здесь связью в ассоциации. Заметим, что этагипотеза объясняет такое гораздо более редкие случаи цветного оттенка вобонянии, вкусе и чувстве боли, то есть анормальную ассоциацию между известнымицветными оттенками и определенными вкусами, запахами и болями.

Такого рода аффективные ассоциации, хотя они встречаютсялишь в исключительных случаях, доступны для анализа; они даже очень ясны ипочти наглядны, если сравнивать их с другими, слишком хитрыми и утонченными,едва уловимыми сочетаниями, возникновение которых можно лишь предугадывать,подразумевать, но не понимать. Впрочем такого свойства воображение встречаетсялишь у немногих людей: у некоторых художников, у некоторых эксцентричных инеуравновешенных личностей. Я хочу сказать о таких формах изобретения, которыедопускают только фантастическая понятия в необыкновенной степени странные(Гофман, Поэ, Боделэр, Вирц и прочие), или чрезвычайные и удивительныеощущения, неведомые остальным людям. Разумеем здесь символистов и декадентов,процветающих ныне в различных странах Европы и Америки и уверенных,основательно или нет, в том, что они подготовляют эстетику будущего. В этихслучаях нужно допустить совершенно особый способ чувствования, зависящий преждевсего от темперамента, а затем развиваемый многими в себе до крайнейутонченности, в качестве драгоценной редкости. В этом и заключается источник ихизобретения. Без сомнения, чтоб утверждать это не голословно, нужно было быиметь возможность установить прямое соотношение между их физическим ипсихическим строением и их делом, даже подметить особенности их расположений всамый момент создания. По крайней мере мне кажется очевидным, что новизна истранность таких сочетаний, по своему глубоко субъективному характеру,указывает скорее на эмоциональное, чем на интеллектуальное их происхождение.Можно прибавить, не настаивая на этом, что такие анормальные проявлениятворческого воображения коренятся скорее в патологии, чем в психологии.

Ассоциация по контрасту существенно отличается неясностью,произвольностью и неопределенностью. В самом деле, она основывается насубъективном и почти неуловимом по своей сущности понятии о противоположном,которого почти невозможно научным образом определить, потому что всего чащепротивоположности существуют лишь для нас и в нас. Известно, что эта формаассоциации не есть первичная и несводимая к другим. Некоторые ее сводят кассоциации по смежности, большинство же – к ассоциации по сходству. И мнекажется, что эти два мнения можно примирить между собою. В ассоциации поконтрасту можно различить два слоя. Один – поверхностный, состоящий изсмежности, так как у всех нас имеются в памяти такие ассоциированные пары, как:богатый и бедный, высокий и низкий, правый и левый, большой и малый, и прочие;они возникают от частого повторения и привычки. Другой слой – глубокий,состоящий из сходства, ибо контраст существует только там, где возможна общаямера между обоими его членами. Как замечает Вундт, брак может внушить мысль опогребении (соединение и разделение брачущихся), но не мысль о зубной боли.Существует контраст между цветами, контраст между звуками, но нет контрастамежду звуком и цветом, по крайней мере если нет общей основы, общего фона, ккоторым их относят, как в вышеприведенных случаях окрашенных звуковых ощущений.В ассоциации по контрасту есть сознательные элементы, противоположные другдругу, но под ними находится бессознательный элемент – сходство, воспринимаемоене ясно и не логически, но лишь чувствуемое, и оно-то вызывает и сближаетсознательные элементы.

Верно или нет такое истолкование, но нужно заметить, чтоассоциацию по контрасту нельзя пропустить, потому что ее полный неожиданностеймеханизм легко дает повод к новым сближениям. Впрочем, я не утверждаю, что онавсецело находится в зависимости от эмоционального фактора; но, как этоуказывает Гефдинг, «аффективной жизни свойственно двигаться между противоположностями;она вполне определяется великою противоположностью между удовольствием истраданием; поэтому и явлениям контраста где же можно быть сильнее, как не вобласти ощущений?» Эта форма ассоциации преобладает в эстетических имифических произведениях, то есть в созданиях чистой фантазии; она незаметна вточных формах изобретательности практической, механической и научной.

До сих пор мы рассматривали эмоциональный фактор только содной, чисто аффективной его стороны, то есть как он представляется сознаниюпод видом чего-то приятного, неприятного, или же смешанного из этих двух; ночувства, эмоции и страсти заключают в себе более глубокие элементы, – элементыдвижущие, то есть побуждающие или удерживающие, которыми мы не должныпренебрегать, особенно потому, что именно в движениях нам приходится искатьначало творческой способности воображения. Этот двигательный элемент – тотсамый, что на обыденном языке и даже в некоторых книгах по психологииозначается именем «творческого инстинкта» или «изобретательногоинстинкта»; это же разумеют, когда говорят, что творчество«инстинктивно», – что люди творят, создают под такими жепобуждениями, какие заставляют животных исполнять определенные действия.

Если я не ошибаюсь, то это значит, что «творческий инстинкт»в какой-нибудь степени существует у всех людей: у одних он слаб, у другихзаметен и, наконец, резко проявляется у великих изобретателей.

Но я осмеливаюсь утверждать, что творческой инстинкт,понимаемый в этом тесном смысле, – в виде уподобления его инстинктам животных,представляет чистую метафору, воплощенную сущность, абстракцию, отвлеченность.Есть потребности, позывы, стремления, желания, общие для всех людей и способныеу данного лица и в данное время выразиться в каком-нибудь создании; но нетособого психического проявления, которое было бы творческим инстинктом.Действительно, чем он мог бы быть? Каждый инстинкт имеет свою собственную цель:голод, жажду, половое влечение. Своеобразные инстинкты пчелы, муравья, бобра,паука – состоят из группы движений, приспособленных к определенной, всегдаодной и той же цели.

Но чем мог бы быть творческий инстинкт вообще, который, попредположению, может произвести то оперу, то машину, то метафизическую теорию,то план кампании, и так далее? Это чистая химера. Изобретательность вытекает неиз одного источника, но из многих.

Рассмотрим теперь, с подходящей для нашей цели точки зрения,человеческую двойственность, разложим это целое – homo duplex.

Предположим, что человек сведен к чисто интеллектуальному своемусостоянию, то есть что он способен только воспринимать, помнить, производитьассоциации и диссоциации, размышлять, и ничего больше; тогда никакое созданиедля него невозможно, так как ничто его к этому не побуждает.

Предположим, что человек сведен к органическим проявлениям.Тогда он не что иное, как пучок потребностей, позывов, стремлений, инстинктов,то есть двигательных проявлений; но эти слепые силы, при отсутствиидостаточного рассудочного элемента, не создадут ничего.

Взаимное содействие этих двух факторов совершеннонеобходимо; без одного ничто не начнется, без другого ничто не кончится. И хотяя утверждаю, что первую причину всяких изобретений нужно искать в потребностях,но очевидно, что одного только движущего элемента недостаточно. Когда потребностисильны, энергичны, они могут вызвать создание, или не привести ни к чему, еслиинтеллектуальный фактор недостаточен. Многие желают найти, но ничего ненаходят. Даже такие простейшие потребности, как голод и жажда, одному могутподсказать какое-нибудь остроумное средство удовлетворить их, а другого оставятсовсем беспомощным.

Вообще, дабы создание произошло, нужно сперва, чтобыпробудилась потребность, затем, чтобы возникло сочетание образов, наконец,чтобы оно выразилось объективно, осуществилось в подходящей форме. Позднее, взаключении нашей книги, мы попытаемся ответить на вопрос: отчего человек бываетизобретательным? Теперь же мимоходом поставим обратный вопрос: можно ли иметь вуме неистощимый запас фактов и образов и не создать ничего? Примеры. Великиепутешественники, много видавшие и много слыхавшие, извлекают из своей опытностилишь несколько бесцветных рассказов. Люди, близкие к важным политическимсобытиям, или участвовавшие в военных предприятиях, оставляют лишь сухие ихолодные записки. Люди, поразительно начитанные, представляющие собою живыеэнциклопедии, остаются как бы подавленные тяжестью своей эрудиции. С другойстороны есть люди, легко возбуждающиеся и действующие, но ограниченные,лишенные образов и идей. Умственное убожество осуждает их на бесплодие; однако,будучи ближе других к изобретательному типу, они созидают некоторые ребяческиеи вздорные вещи. Так что на поставленный вопрос можно дать такой ответ:изобретательности не обнаруживается: или за отсутствием материала, или же заотсутствием возбуждения.

Не ограничиваясь этими теоретическими замечаниями, покажем вкратких чертах, что в действительности дело происходит именно таким образом.Всякая работа творческого воображения может быть отнесена к двум большимотделам: к изобретениям изящным, художественным, или к изобретениямпрактическим; на одной стороне стоит все, что человек создал в областиискусства, на другой – все остальное. И хотя такое подразделение можетпоказаться странным и несправедливым, оно, как мы вскоре увидим, имеет своиоснования.

Рассмотрим сначала отдел не художественных созданий. Оченьразнообразные по своей природе, все произведения этой группы имеют одну общуючерту: они возникли вследствие жизненной потребности, вследствие одного изусловий человеческого существования. Прежде всего существуют практическиеизобретения в узком смысле слова: все, что касается пищи, одежды, защиты,жилища и проч. Каждая из этих частных потребностей вызывала изобретения,приспособления для соответствующей цели. Изобретения в социальном иполитическом строе соответствуют условиям коллективного существования; онивозникли вследствие необходимости поддерживать связь в социальном агрегате изащищать его от враждебных групп. Работа воображения, из которой возникли мифы,религиозные понятия, первые попытки научного объяснения, может показаться напервый взгляд не важной для практической жизни и чуждой для нее. Но это будетошибочно. Человек, стоящий лицом к лицу со стихийными силами природы, тайныкоторых для него непроницаемы, имеет потребность действовать на природу, онпытается задобрить ее силы и даже поработить их себе посредством обрядов имагических действий. Любознательность его – не теоретическая: он не стремитсяузнать ради знания, но желает подействовать на внешний мир с целью извлечьотсюда выгоду. На многочисленные вопросы, которые задает ему нужда, отвечаеттолько одно его воображение, потому что его разум слаб, а научной подготовки унего нет никакой. Следовательно и здесь изобретения вызываются крайнейнеобходимостью.

Правда, что, с течением веков и по мере возрастанияцивилизации, все эти создания достигают второго момента, когда их возникновениестановится непонятным. Большая часть наших механических, промышленных иторговых изобретений вызваны не непосредственной жизненной необходимостью илинастоятельной потребностью; здесь вопрос не в том, чтобы жить, но чтобы житьудобнее, лучше. Тоже справедливо для изобретения общественных или политических,рождающихся от возрастающей сложности и новых потребностей у агрегатов,составляющих большие государства. Наконец несомненно, что первобытнаялюбознательность отчасти потеряла свой утилитарный характер и обратилась, покрайней мере у некоторых людей, в стремление к исследованию чистотеоретическому, умозрительному, бескорыстному. Но все это нисколько неослабляет нашего положения, так как в том и состоит хорошо известный,элементарный психологический закон, что к первоначальным потребностямпрививаются приобретенные, которые оказываются столь же повелительными: пустьпервоначальная потребность видоизменилась, преобразовалась, приспособилась, ноона все равно остается основною причиною данного произведения.

Рассмотрим теперь отдел творений художественных. Пообыкновенно допускаемой теории, слишком известной, чтобы мне нужно былоостанавливаться на ее изложении, искусство имеет своим источником избыточнуюдеятельность, – роскошь, бесполезную для сохранения индивида и проявляющуюсяпрежде всего в виде игры. Потом игра, преобразуясь и усложняясь, становитсяпервоначальным искусством, которое одновременно есть пляска, музыка и поэзия,тесно связанная в одно целое, по-видимому неразложимое. И хотя теорияабсолютной бесполезности искусства подверглась сильным нападкам, но мы допустимее на минуту. За исключением верного или ложного признака бесполезности,психологический механизм и здесь остается тем же самым, как в предыдущихслучаях; мы скажем только, что вместо жизненной потребности здесь действуетпотребность в роскоши; но она потому и действует, что имеется у человека.

Однако биологическая бесполезность игры еще далеко недоказана. Грос, в двух прекрасных своих сочинениях по этому вопросу, сильноподдерживал противоположное мнение. На его взгляд, теория Шиллера и Спенсера озатрате излишней деятельности и противоположная теория Лазаруса, который сводитигру к отдыху, то есть к восстановлению силы, не более как частные объяснения.Игра представляет положительную полезность. В человеке имеется многоинстинктов, которые, при его рождении, находятся в неразвитом состоянии; каксущество незаконченное, он должен воспитывать свои способности и достигаетэтого посредством игры, являющейся упражнением естественных расположений кчеловеческой деятельности. У человека и высших животных игры представляют собоюприготовление, прелюдию к деятельным жизненным отправлениям. Вообще несуществует особого инстинкта игры, но есть частные инстинкты, проявляющиеся вее форме.

Если допустить это объяснение, не лишенное основательности,то и самая работа художественного вымысла свелась бы к биологической необходимости,так что не было бы больше основания делать из нее отдельную категорию. И какоговзгляда не держаться, все равно остается установленным, что всякое изобретете,прямо или косвенно, сводится к какой-нибудь частной потребности, которуювозможно определить, и что допущение в человеке особого инстинкта,отличительное свойство которого состоит в побуждении к творчеству – не болеекак вздор.

Откуда же происходит эта упорная и в некотором отношениисоблазнительная мысль, что творчество происходит из особого инстинкта? Конечноот того, что гениальная изобретательность отличается такими чертами, которыеочевидно приближают его к инстинктивной деятельности в точном смысле этогослова. Прежде всего, проявление этого дара в раннем возрасте, многочисленные примерычего мы дадим ниже, очень способно внушить мысль о врожденности творческогоинстинкта. Затем его ориентировка, его исключительное направление. Изобретателькак будто поляризован, он словно раб то музыки, то механики, то математики, ичасто не проявляет способностей вне своей сферы. Известно красивое выражениег-жи Дюдефан о Вокансоне, – столь неловком, столь незначительном, когда онвыступал из области механики: «Можно сказать, что этот человек сам себясделал». Наконец легкость, с которою часто (но не всегда) происходитизобретение, уподобляет его произведению какого-то предустановленногомеханизма.

Но этих и других признаков может и не быть. Они необходимыдля инстинкта, но не для изобретения. Существуют великие изобретатели, неотличающиеся ни скороспелостью, ни замкнутостью в тесной области, при чем онипорождали свои произведения болезненно и трудно. Между механизмом инстинкта имеханизмом создания изобретения существуют часто очень большие аналогии, потождества нет. Всякое стремление нашего организма, полезное или вредное, можетсделаться поводом или началом какого-нибудь творческого процесса. Каждоеизобретение рождается из особой потребности человеческой природы, действующей всвоей сфере и для собственной цели.

Если теперь нас спросят: почему творящее воображениенаправляется преимущественно в одну сторону, а не в другую и не во всякую, –почему оно направляется к поэзии или к физике, к торговле или к механике, кгеометрии или к живописи, к стратегии или к музыке? – то мы не сможем ответить ничего.Это результат индивидуальной организации, тайны которой мы не знаем. Вобыкновенной жизни мы встречаем людей, видимо склонных к любви или кчестолюбию, – к богатству или к набожности, и говорим, что они для этого исозданы, – что уж таков их характер. В сущности оба эти вопроса тожественны, ннынешняя психология не в состоянии их решить.

Список литературы

Рибо Т. Эмоциональный фактор  в творческом воображении