Реферат: Третья мировая теория М. Каддафи
мировая теория каддафи власть
После победы революции 1969 г. в Ливии главной проблемой был вопрос о завоевании поддержки народных масс. В стране были проведены реформы, сузившие сферу крупного частного предпринимательства. Государство взяло в свои руки продажу и распределение нефти и нефтепродуктов, стало контролировать банки и страховые компании, внешнюю торговлю, промышленные и строительные предприятия, крупные сельскохозяйственные фермы, почти все виды транспорта.
Эти мероприятия отвечали интересам широких масс, но объявленные «сверху», по примеру Насера в Египте, они, как правильно заметил американский исследователь М.Х. Даза, скорее напоминали «социокосметическую операцию на теле бедуинов, почти не ощущавшуюся ими», чем лечение от вековых социальных бед, и этим, пожалуй, можно объяснить, почему многие ливийцы заняли выжидательную позицию даже по отношению к созданному в 1972 году Арабскому социалистическому союзу (АСС) как «народной партии».
Отход от насеровской модели произошел по нескольким причинам. Во–первых, Каддафи понял, что Ливия – страна со своим собственным менталитетом, веками не имевшая государственности, и невозможно будет взять чужую модель применительно к этой стране. Во–вторых, необходимо было полностью уничтожить оппозицию и получить всенародное признание, что было бы нелегко при осуществлении насеровской теории построения социализма. В–третьих, в голове ливийского лидера стали формироваться собственные идеи государственного устройства.
Теоретические концепции Каддафи рождались, когда он еще был курсантом и слушал лекции по истории в Бенгазийском университете. Он уже тогда сомневался в прозападном пути развития и возненавидел колониализм. По свидетельству С.Г. Хиджара, на него большое влияние оказывали идеи Руссо
С приходом к власти свои размышления Каддафи начал обобщать в концепцию, которая, по его замыслу, должна была стать идейной основой бесклассового общества всеобщего благополучия на базе «исламского социализма», отличного от капитализма и коммунизма. Эта теория, по Каддафи, была призвана освободить не только Ливию, но и развивающиеся страны «третьего мира» от идеологической экспансии Запада и Востока. Этими мыслями он поделился в мае 1970 г. на встрече с интеллектуалами Триполи, но не был поддержан ими. Однако Каддафи настойчиво продолжал искать «третий путь» развития.
«Мы исходим из учения Корана,– говорил Каддафи в 1971 г.,– а это значит, что мы вступаем в борьбу за арабский национализм, вступаем в борьбу против коммунизма и капитализма, вступаем в борьбу за самоутверждение арабской нации… Наш социализм – истинный социализм, который заложен в исламе». Каддафи в те годы словно пересказывал то, чему его учили при монархе в военном колледже и внушали на проповедях в мечетях. Возможно, это – одна из причин, почему в первые годы революции он занял жесткую антикоммунистическую позицию, утверждая, например, будто «фронт будущей борьбы будет проходить между нами и коммунизмом»5. Фронт в Ливии, действительно, обозначился, но это – своеобразный фронт, на котором столкнулись две силы, отражающие объективные реальности современности: капиталистическая модель, с одной стороны, и социалистическая – с другой. Одни пророчили Ливии капиталистическое будущее, другие не хотели идти по этому пути. Развернулась борьба, сложная, многогранная, упорная. И именно эта борьба заставила Каддафи и его сторонников многое переосмыслить.
Как правильно подметил американский исследователь Е. Митчелл, исламская оболочка революционного режима начала таять буквально через год после свержения монархии. Ее стала заменять новая философия, постепенно отодвинувшая в сторону мусульманские догмы.
В 1970–1974 гг. в Ливии появились массовые издания, в которых впервые теоретические взгляды М. Каддафи стали называться «третьей мировой теорией».
Так, еще в начале 1970 г. министерство информации ЛАР опубликовало основные положения этой «третьей» теории, основанной на священных принципах ислама, которая призвана была определить будущее развитие страны. Через два года, в 1973 г., это же министерство выпустило брошюру под названием «Третья мировая теория: священная концепция ислама и народная революция в Ливии», где, кроме ислама, в фундамент теории были заложены национализм и «ливийский социализм». В 1974 г. министерство информации и культуры ЛАР издало еще одну брошюру под названием «Принципы третьей мировой теории», куда были включены ее политические, экономические и философские аспекты. Главной задачей было объявлено построение «подлинного социалистического общества на основе принципов ислама». М. Каддафи не воспринял теорию научного социализма, но выступил и против развития страны по пути капитализма, основанного, по его глубокому убеждению, на «грабеже и воровстве». Ливийский «эксперимент», утверждал он, служит «альтернативой капиталистическому материализму и коммунистическому атеизму». Во введении было прямо заявлено, что «теория является идеологическим оружием, которое Ливия использует для защиты режима внутри страны, а также для распространения своего влияния на страны Востока и Запада». По существу, речь шла не только о стремлении претворить в жизнь постулаты «третьей мировой теории» внутри страны, но и о насильственном ее распространении за рубежом. Эти «силовые» методы и стали активно использоваться Каддафи при решении как внутренних, так и международных проблем.
Английский исследователь Х. Блюшот подметил, что вся новизна каддафиевской теории состоит в «персональной интерпретации основ ислама» ливийским лидером. И с этим трудно не согласиться. Каддафи, например, исходит из того, что ислам является фактором социального прогресса и потому законы ислама, якобы, представляют собой источник законодательной власти, а моральные ценности, порождаемые религией, могут направить человека по пути добра, правды и любви.
Национализм, считает Каддафи, выражается не только в стремлении к освобождению и равенству, но и в уважении к другой нации, «Одной из причин, приводивших к развязыванию войн одной нации против другой, по Каддафи, являлось численное превосходство, могущество, тирания и угнетение»10. «Поэтому,– делает он заключение,– агрессивные и расистские нации должны быть уничтожены»,– а «уважение наций должно служить вкладом в развитие человеческой цивилизации».
Каддафи изложил и «свою» трактовку социализма. В это понятие он включил: достижение социальной справедливости, ликвидацию эксплуатации человека человеком, предоставление одинаковых возможностей для личностей в обществе, социальную безопасность и мирную ликвидацию социальных различий. Даже для самого слова «социализм» Каддафи использует его арабский лексический аналог «иштиракия», производный от арабского слова «иштирак» («соучастие в труде»), что не является адекватным синонимом этого понятия за пределами арабоязычного мира. По мнению Каддафи, между социализмом и исламом нет противоречий, поэтому он рассматривает «исламский социализм» как идеальную схему для преобразования мира, как выход из «человеческой трагедии, которую переживают народы под гнетом капитализма и коммунизма». Для достижения целей «исламского социализма» народные массы, по Каддафи, должны захватить власть на местах путем образования «народных комитетов» и избрать членов этих комитетов «в результате свободных выборов». Такая «народная революция», считает Каддафи, является «образцом прямой демократии» вместо «представительской демократии с доминированием одного класса». Только такое построение власти, по мнению Каддафи, ведет к справедливой демократии и «означает полный суверенитет народа». Как видим, «третья теория», основанная на исламских догмах, «заново прочитанных» Каддафи, и на идее перманентности народной революции, указала, по замыслу ее создателя, путь к освобождению Ливии и других развивающихся стран от иностранного влияния, к освобождению граждан от всех видов социального и политического угнетения.
В данном случае Каддафи выступил как политический прогматик, вычленив в своей «теории» в качестве первоочередных «практических задач» в религии – мораль, в национализме – мир, в социализме –социальную справедливость, а в качестве основного условия осуществления демократических преобразований в ходе «народной революции» – повсеместное создание народных коммитетов с целью слома старой государственной системы и всех традиционных институтов власти. Основным принципам насеровской модели Каддафи противопоставил концепцию коллективной социальной организации, которая, в отличие от прежней элитической и бюрократической модели, выдвинула на передний план, по крайней мере в теории, контроль масс над принятием решений, их осуществлением и управлением. Новая модель, как правильно заметил Дж.Бирман, копировала уже не насеровский Египет, а «умму» пророка Мухаммеда и представляла собой, по признанию самого Каддафи, форму социализма, соответствующего «умме». Фактически же, с первых шагов по претворению в жизнь теоретических установок Каддафи началось применение силы и волюнтаризма, надолго приведших Ливию в пучину политической и экономической неразберихи.
К 1975 г. стало окончательно ясно, что взятая М. Каддафи за основу насеровская модель управления революционным процессом с помощью политического авангарда одной, хотя и массовой, организации, которой был АСС, явно не подходит для ливийской действительности. Не удалось сходу претворить в жизнь и «Третью теорию», объявленную ливийскими лидерами в качестве идеологической платформы революции. Эта «теория» была наспех сформулирована, содержала расплывчатые формулировки и требовала углубления и более тщательной проработки.
И тут Каддафи, много работавший над собой и досконально изучавший самостоятельно труды революционных теоретиков других стран, неожиданно обратился к наследию русских радикальных революционеров. Толчком к этому послужил набор работ В.И. Ленина, переведенных на арабский язык и направленных посольством СССР в Ливии в канцелярию ливийского лидера в качестве подарка по случаю столетия со дня рождения вождя мирового пролетариата. В начале 1975 г. секретариат М. Каддафи поблагодарил за подарок, и помощник ливийского лидера не без удовольствия показал представителям советского посольства работу Ленина «Государство и революция», испещренную пометками Каддафи.
Одновременно последовала просьба перевести на арабский язык и прислать Каддафи сочинения русских теоретиков анархизма М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина, с которыми велась полемика в книге «Государство и революция», но Москва в те годы ответила отказом, после чего по просьбе ливийцев основные труды Бакунина и Кропоткина были переведены в Лондоне, и в течение 1975 года Каддафи прочел их.
Ниже будет рассмотрено, что именно взял на свое «идеологическое вооружение» М. Каддафи из работ русских радикал–революционеров, но сначала хотелось бы рассмотреть основной труд Каддафи – его «Зеленую книгу», ставшую катехизисом ливийской революции и идеологической платформой джамахирийской системы власти в этой стране.
Модель каддафиевской системы власти
В январе 1976 г. в развитие идей «третьей мировой теории» Каддафи обнародовал первую часть написанной им «Зеленой книги», в которой попытался в концентрированной форме передать свои взгляды на «народную власть».
В небольшой по объему книге (41 страница) он прежде всего критически рассмотрел (и весьма удачно) основные атрибуты традиционной демократической системы. По его мнению, проблема управления обществом, несомненно, является основной политической загадкой, всегда стоявшей перед человечеством. Эта проблема, считает Каддафи, никогда не решалась в пользу большинства, а являлась результатом борьбы «орудий правления» за власть, то есть борьбы классов, групп, племен, партий или отдельных людей. Результатом такой борьбы всегда была победа орудия правления – отдельного человека, группы, партии или класса – и поражение народа, то есть поражение истинной демократии.
«На самом деле,– подчеркивает Каддафи,– демократия означает власть народа, а не власть тех, кто заменяет собой народ». Исходя из такой посылки, он приходит к абсолютному отрицанию парламентаризма, являющегося атрибутом власти, считая, что «парламенты стали узаконенной преградой между народом и властью, в результате чего народ оказался изолированным от проведения политики, а парламент использует власть в своих интересах, а не в интересах народа».
Каддафи отрицает также партийность, наличие классов и классовую борьбу. По его мнению, «классовый политический строй – это строй, при котором у власти стоит партия, племя или какая–нибудь община. Один класс так же господствует над обществом, как партия или племя, или же община», а это, по мнению Каддафи, антидемократично.
Каддафи выступает и против практики референдумов, которые «не представляют собой современной демократии, так как трудящиеся выражают свое мнение только одним словом: «да» или «нет», что напоминает диктаторский режим». Взамен этого Каддафи предложил концепцию «прямого народовластия», осуществляемую на основе народных конгрессов и народных комитетов, являющихся, по его мнению, «единственным средством народной демократии». По Каддафи, все население страны должно делиться на первичные народные собрания, каждое из которых избирает руководящий комитет. Несколько подобных комитетов образуют районные народные собрания. Затем члены первичных народных собраний избирают руководящие народные комитеты, заменяющие правительство в выполнении административных функций. В результате получается, что каждый член общества принимает участие в управлении народными комитетами, которые, в свою очередь, управляют членами общества.
Эта модель власти, по Каддафи, дает осуществить принцип народного управления и народного контроля. Вместо определения «демократия – контроль народа над правительством» он ввел тезис «демократия – народный самоконтроль». Вторая проблема, рассматриваемая Каддафи,– законодательство. Оно, утверждает Каддафи, «не является областью изысканий. Суть законности таится в самом ее существе… Поэтому свобода путем устрашения не может быть священным законом общества». Вместе с тем, по Каддафи, «отдельному лицу надлежит выражать лишь самого себя и не более», и только на такой основе по–демократически разрешается так называемая «проблема свободы печати и личности».
«Такова,– утверждал Каддафи,– истинная демократия, с точки зрения теории. С точки зрения практики, властвуют всегда сильнейшие. Другими словами, правит сильнейшая часть общества». Этот тезис со временем и станет основополагающим в его деятельности. Новая «модель демократии», сформулированная Каддафи, была преподнесена лидером ливийской революции как «единственный социализм», основанный на естественных законах, предопределенных Богом, но искаженных с возникновением классового общества. В первой части «Зеленой книги» естественные законы как бы восстанавливаются автором, социализм приравнен к социальному равновесию, препятствовавшему, судя по логике Каддафи, капитализму. Дж. Бирман, констатируя это, заметил в каддафиевских рассуждениях «очевидные и фундаментальные различия» между его концепцией социализма и марксистским пониманием социалистического общества, с чем нельзя не согласиться.
Как представляется, интерпретация социализма, представленная Каддафи, возникла не без влияния местных ливийских факторов. Идиосинкратический характер «естественного социализма» Каддафи согласуется с особенностями социального развития страны. Несомненно, правы Дж. Бирман, Д. Бланди и Э. Лайсетт, Л. Харрис, Р. Фест в том, что истоки социализма Каддафи следует искать в бедуинском племенном обществе с его корпоративной собственностью на землю и ресурсы, где наемный труд считается чуждым явлением. Наследие бедуинского общества оказало глубокое воздействие на Каддафи, рожденного в семье полукочевника. Неизбежно ценности этого уклада жизни стали частью его личной философии и, когда он порвал с насеровской моделью, повлияли на его новую концепцию общества. «Сознавая, что его режим нуждался в поддержке племен,– пишут Д. Бланди и Э. Лайсетт,– он воспринял анахроническое самосознание бедуинов и заложил его в основу своей политической теории». Эта «теория», действительно, содержит концепцию правительства и политической организации, отличающихся от капиталистической демократии и бюрократического государственного контроля. Каддафи разработал систему «непредставительной демократии», обрисовывая в общих чертах институты «коллективной демократии», которую он назвал «властью народа». В отличие от прежней модели властью формально наделяется не военный авангард в лице СРК, а институт местного («основного») народного собрания, созываемого ежегодно, чтобы избрать секретариат из трех человек, обсудить и представить свои предложения на рассмотрение Всеобщего народного конгресса. С одной стороны, получается, что каждое из народных собраний является суверенным институтом и не подчиняется центральной власти, с другой стороны, Всеобщий народный конгресс – не законодательный орган, а национальное собрание, в котором участвуют секретариаты местных народных собраний, исполнительные комитеты народных комитетов каждой области, секретариаты различных профессиональных организаций. Собираясь ежегодно, Всеобщий народный конгресс, строго говоря, не формулирует политику посредством поправок или объединения предложений, представленных местными народными собраниями. Резолюции принимаются простым большинством голосов по списку, представляемому Секретариатом Всеобщего народного конгресса.
Позже, в 1977 г., эту систему власти Каддафи назовет «джамахирией» («народовластием»), неологизмом, образованным от слова «джамахир» («народные массы»). Эта модель заменит республиканские атрибуты власти, существовавшие в Ливии после свержения королевского режима.
В начале февраля 1978 г. в Ливии вышла вторая часть «Зеленой книги» Каддафи, озаглавленная «Решение экономической проблемы социализма». В теоретических разборках ливийского руководителя рассмотрены экономические основы «ливийского социализма», лишенного, по его мнению, недостатков, присущих как капиталистической, так и социалистической системам, и идущего им на смену.
В качестве главного принципа взаимоотношений между людьми в экономической сфере Каддафи выделил лозунг «партнеры, а не наемные работники». Разъясняя этот принцип, он подчеркнул: «Окончательное решение проблемы заключается в отмене заработной платы и освобождении человека от ее оков, возвращение к естественным правилам, определяющим эти отношения до появления классов, разных форм правления и законодательства, созданных человеком. Естественные правила являются единственным критерием, источником и отправным пунктом человеческих отношений. Правила естественного социализма, основанного на равенстве элементов экономического производства, обусловили приблизительно равное потребление продуктов природы людьми… Принцип равенства гласит: каждый элемент производства вносит свою долю в созидательный процесс и изъятие одного из них делает производство невозможным… Поскольку каждый из упомянутых элементов необходим и обязателен, то есть все они равнозначные элементы производственного процесса, то каждый из них имеет равное право на производственный продукт, и предпочтение одного из них другому противоречит естественному праву равенства и является посягательством на права другого». Другие лозунги, особо выделенные в этой части «Зеленой книги»: «Потребности предполагают свободу» и «Жилище – собственность его обитателя». Первый из них трактуется в том смысле, что человек сам должен управлять своими потребностями, а не пользоваться теми, которые ему навязывают другие. Второй лозунг разъясняется так: человек, живущий в доме, должен быть хозяином, а не арендатором его.
Выход в свет второй части «Зеленой книги», в которой М.Каддафи предложил свои «рецепты» освобождения «от гнета, эксплуатации и порабощения», был преподнесен общественности в качестве «экономического путеводителя» в некий новый мир, где все его обитатели «свободны, равноправны во власти, богатствах и оружии».
Примечательно, что вторая часть «Зеленой книги», излагающая взгляды Каддафи на экономическое развитие, появилась сначала не в Ливии, а на Западе на немецком, а затем на английском языках. В Ливии же эта книга на арабском языке была опубликована полностью 2 февраля 1978 г.
1 июня 1979 г. в Ливии была опубликована третья часть «Зеленой книги» М.Каддафи, посвященная социальным проблемам развития общества, которую автор озаглавил как «Общественный аспект Третьей Всемирной Теории». В этой части книги Каддафи выдвинул тезис о том, что двигателем человеческой истории является социальный фактор, и потому национально–освободительная борьба, по его мнению, представляет собой также и социальные движения, которые будут продолжаться до полного освобождения одной социальной группы от господства другой. На основе этого тезиса Каддафи сделал вывод, что мир переживает сейчас необычный период – период побед национализма.
«Гармония внутри каждой нации, – говорится в третьей части «Зеленой книги», – может быть обеспечена только наличием единой веры, единой религии. Тогда социальный фактор совпадает срелигиозным и будет достигнуто единство общества». Важнейшим рычагом этой гармонии Каддафи считает семью, а не государство, представляющее собой, по его мнению, «искусственную политическую, экономическую или военную систему, не имеющую никакого отношения к человечеству». Процветающее общество, утверждает ливийский лидер, – это такое общество, где индивидуум развивается в семье естественным путем, наподобие развития индивидуумов в природе, «иначе оно рано или поздно гибнет».
Вместе с тем, в понятие семьи Каддафи вносит «широкое толкование»: Племя, – пишет он, – это та же семья, но увеличившаяся вследствие роста потомства. То есть племя – это большая семья. Нация – это племя, но разросшееся в результате увеличения потомства, или это – большое племя». Затем он доходит до максимализма, утверждая, что «мир – это нация, разделившаяся на множество наций. Значит, мир – это большая нация»37. И этим он сам себя загоняет в тупик, так как мир – это не распавшаяся единая нация, а совокупность множества наций.
Как правильно подметили Л.Р. Полонская и А.Х. Вафа, в данном случае «Каддафи во многом фиксировал положение вещей, действительно существующее в современной Ливии, где традиционные племенные связи нередко оказываются сильнее общенациональных».
«Прогрессирующая, производящая и цивилизованная нация, – рассуждает Каддафи, – полезна для всего мира, но ее политико–национальная структура может прийти в упадок, если будет низведена до социального уровня, то есть до уровня семьи или племени». В этом, по мнению Каддафи, главная причина того, что в прошлом великие державы появлялись, процветали, а затем исчезали. Игнорирование национальной связи между группами людей, создание политического режима, противоречащего их социальному положению, представляет собой, как верно утверждает Каддафи, временное образование, которое рано или поздно развалится в силу действия социального фактора и национального движения каждой нации.
Каддафи считает себя сторонником «полной свободы». Он рассматривает образование, науку, искусство, спорт как формы диктата над человеком. Обязательное образование, по Каддафи, – это «принудительное насаждение невежества в массах», навязывание чуждой музыки и искусства – насилие, расширение сети спортивных клубов – «инструмент социальной монополизации», то есть орудие диктатуры. В то же время каждый человек, по мнению Каддафи, обладает естественным правом на знание без диктата, поэтому все методы обучения, распространенные в мире, должны быть ликвидированы всемирной культурной революцией, освобождающей сознание народа от фанатизма и преднамеренной трансформации склонностей, понятий и умственного уровня человека». Тот, кто строит свою жизнь сам, то есть производит блага, считает Каддафи, не нуждается в созерцании жизни, которую ему преподносят артисты на театральных подмостках или спортсмены на стадионах. Образование, искусство, спорт как виды социальной активности, по мнению Каддафи, должны стать массовыми, а не отдаваться на откуп каким–либо замкнутым группам или личностям, которые пока монополизировали эти блага и пожинают плоды. Разумным, считает Каддафи, видимо, надо считать обратное, когда зрителями на стадионах или в театрах будет меньшинство, которое немощно или нерадиво и поэтому неспособно «играть героические роли в жизни».
Как видим, даже взятые нами только некоторые социальные аспекты теории Каддафи представляют собой пеструю смесь различных немарксистских теорий социализма.
Несмотря на то, что каддафиевская система народовластия была чем–то принципиально новым в мировой истории, говорить о ее полной уникальности было бы не совсем верным. «Третья теория» сходу не могла быть претворена в жизнь в силу своей недоработанности. Именно поэтому первые более или менее удачные попытки применения этой «теории» на практике имели место лишь после написания первой части «Зеленой книги», а полная «джамахиризация» Ливии произошла уже после завершения этого произведения. Прочитав «Зеленую книгу», без труда можно увидеть, что идеи, изложенные в ней, намного серьезнее и реальнее чем те мысли, которые мы находим в более ранних работах Каддафи. Что же повлияло на формирование этих идей? Совершенно определенно можно говорить о том, что увлечение Каддафи в 1970–х годах наследием русских радикал–революционеров не прошло даром.
Ощутив определенные трудности при попытке претворения своих идей в жизнь, ливийский лидер решил обратиться к работам мыслителей, которые еще до него писали о создании общества, где не будет эксплуатации человека человеком. Я имею в виду произведения В.И. Ленина, М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина. Бакунин еще в XIX в. выдвинул идею уничтожения государственной машины. Идеей всей жизни Кропоткина было построение общества «равных между собою». В начале XX в. Ленин писал о создании бесклассового общества.
То есть речь идет не просто о том, что «теория» Каддафи возникла не на пустом месте, а о том, что ливийский лидер много взял из работ русских радикал–революционеров на свое «идеологическое вооружение». По крайней мере, можно сказать, что в их работах и в «Зеленой книге» Каддафи очень много общего. И если истоки социализма Каддафи следует искать в бедуинском племенном обществе, то причиной дальнейшей проработки и углубления «Третьей теории» явилось знакомство ливийского лидера с теоритическим наследием русских радикал–революционеров.
Прочитав работу Ленина «Государство и революция», Каддафи фактически впервые ознакомился и с основными идеями К. Маркса и Ф. Энгельса через цитаты из их трудов и толкования автора, которыми переполнено это произведение.
Ниже хотелось бы рассмотреть, что же общего в книге «Государство и революция» и воззрениях Каддафи.
В первую очередь, хотелось бы сравнить взгляды Каддафи и Ленина на государство. Ленин согласен с Марксом в этом вопросе и утверждает, что «государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание «порядка», который узаконяет и упрочивает это угнетение». Каддафи, затрагивая этот вопрос, пишет о том, что победителем в борьбе за власть «всегда выходит орудие правления – отдельная личность, группа людей, партия, класс, побежденным же всегда оказывается народ»З. Он также подчеркивает, что «классовое общество разделено на две части: правящее меньшинство, в руках которого сосредоточены все возможности, и угнетенное управляемое большинство, у которого нет ничего»4 .
Как видим, в обоих приведенных выше цитатах речь идет о том, что государство есть угнетение большинства меньшинством. И Ленин, и Каддафи считают, что это несправедливо, так как большинство населения не должно быть угнетенным, а освобождение угнетенного большинства невозможно «без уничтожения того аппарата государственной власти, который господствующим классом создан».
И Ленин, и Каддафи, говоря о парламентах, сходятся в том, что их необходимо уничтожить, так как они являются атрибутом власти господствующего меньшинства. В книге «Государство и революция» приводится цитата из Маркса, полностью отражающая взгляды коммунистов на парламент: «Вместо того, чтобы один раз в три или шесть лет решать, какой член господствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте, вместо этого всеобщее избирательное право должно служить народу». Каддафи в первой части «Зеленой книги» высказывает ту же мысль: «Парламенты стали узаконенным барьером, мешающим народу осуществлять свою власть, отстранившим массы от участия в политике и монополизировавшим их власть».
Оба взгляда, по существу, высказывают одну и ту же мысль: парламент – орудие угнетения народа. Правда, пути для решения этой проблемы Каддафи и Ленин предлагают разные, о чем будет говориться ниже.
Каддафи также, как и Ленин, затрагивает проблему демократии. В первую очередь, это касается осуждения капиталистической демократии. Каддафи считает, что это «диктатура в фальшивом обличии демократии»8, так как широкие слои населения отстранены от участия в политической жизни. А эту мысль высказал еще Ленин, утверждавший, что капиталистический «демократизм всегда сжат тесными рамками капиталистической эксплуатации и всегда останется поэтому, в сущности, демократизмом для меньшинства..., при обычном, мирном течении событий большинство населения от участия в общественно–политической жизни отстранено».
Как видим, и Ленин, и Каддафи одинаково не приемлют капиталистический строй (ливийский лидер это еще раз подчеркнул и в книге «Да здравствует государство обездоленных», вышедшей в 1997 г.) и потому дружно отрицают капиталистический миф о демократии.
Именно поэтому они оба взамен этой псевдодемократии предлагают «прямую» демократию (по Каддафи) или «демократию для гигантского большинства народа» (по Ленину).
Речь идет не только о всеобщем социальном равенстве (уничтожении классов), но и об экономическом равенстве, то есть равенстве труда.
Касаясь этого вопроса, Каддафи пишет, что «наемные работники, как бы ни велик был их заработок – это те же рабы. Наемный работник находится в полурабской зависимости от нанявшего его хозяина». Сразу надо сказать, что эта мысль совсем не нова, выражение «наемные рабы» по отношению к наемным работникам применял еще Ленин, сравнивая их с крепостными рабами, да и до Ленина многие использовали это словосочетание. Каддафи просто воспринял эту идею и высказал свое мнение по этому поводу. Для того чтобы избавиться от такого рабства, по мнению Каддафи, нужно отменить заработную плату, освободить человека «от ее оков», что будет возвращением «к естественным правилам, определявшим эти отношения до появления классов, разных форм правления и законодательства, созданного человеком». Каддафи выдвигает лозунг «партнеры, а не наемные работники» и говорит о том, что «нормальным положение считается тогда, когда человек производит для себя с целью удовлетворения своих потребностей или когда вместе с другими участвует в производственном процессе, удовлетворяя через него свои потребности. Но когда один человек использует другого за плату или бесплатно, чтобы удовлетворить свои потребности, то это не что иное, как самая настоящая эксплуатация». Вся эта идея очень сильно напоминает основной принцип коммунизма «от каждого по способностям, каждому по потребностям», или, по крайней мере, социалистический принцип «от каждого по способностям, каждому по труду», когда «средства производства принадлежат всему обществу. Каждый член общества, выполняя известную долю общественно–необходимой работы, получает удостоверение от общества, что он такое–то количество работы отработал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответственное количество предметов». Но Ленин говорит о том, что это еще не окончательное равенство, а лишь ступень на пути к нему, ведь «отдельные люди не равны: один сильнее, другой слабее; один женат, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше, и т.д.». Этого вопроса касается и Каддафи, что нагляднее всего можно увидеть во взглядах ливийского лидера на женский труд: «Женщина, которой в силу ее природы свойственны функции, отличные от функций мужчины, должна быть поставлена в иные, чем мужчина, условия… Заставлять детей выполнять работу взрослых – произвол и насилие. Заставлять женщину выполнять работу мужчины – также произвол и насилие».
Подытожив выше сказанное, можно говорить о том, что и в вопросе решения экономической проблемы у «Третьей мировой теории» и у коммунистической идеи налицо схожие черты, хотя сам Каддафи от этого всячески отмежевывается.
Рассмотрев взгляды Каддафи и Ленина лишь на самые основные проблемы построения справедливого общества, можно констатировать, что работа Ленина «Государство и революция» произвела определенное впечатление на молодого ливийского руководителя. Конечно, нельзя говорить о полном повторении Каддафи мыслей Ленина, но сказать о влиянии Ленина на Каддафи можно. По крайней мере, совершенно ясно, что многие ленинские идеи заставили Каддафи задуматься о решении тех или иных общественных проблем и нашли отражение в «Зеленой книге».
Ознакомившись с работой Ленина «Государство и революция», Каддафи не мог не заинтересоваться еще одним направлением русской философской мысли – анархизмом. Ленин, хотя и был согласен с анархистами в ряде вопросов, вел, однако, полемику с ними, и это по–видимому заинтересовало Каддафи. И он решил узнать идейные концепции тех, с кем спорил Ленин, из первоисточника. Именно поэтому для него был выполнен перевод основных работ видных теоретиков анархизма – Бакунина и Кропоткина. В этих книгах также, как и у Ленина, выдвигалась идея построения справедливого общества. Высказывалась мысль, что «среди культурных наций зарождается новая форма общества на смену старой: общество равных между собою». Правда, путь к созданию такого общества анархисты предлагали во многом отличный от коммунистического, чем и заинтересовался Каддафи.
Оговоримся, однако, что и Ленин, и Каддафи написали свои работы после победы революции в их странах, в то время как теоретики анархизма высказывали свои мысли до этого, призывая к революции как к возможности изменения общества.
Выдвинутый Каддафи лозунг «демократия – народный самоконтроль» вместо тезиса «демократия – контроль народа над правительством» не был оригинальным. Эту мысль высказал еще Бакунин, считавший, что «слово «демократия» означает не что иное, как управление народом посредством народа и для народа, понимая под этим последним наименованием всю массу граждан – а в настоящее время надо прибавить и гражданок, – составляющих нацию». По существу, в этой короткой, но емкой цитате как бы вырисовывается будущая «Зеленая книга» Каддафи. К слову сказать, Бакунин уже в этом изречении прямо рекомендует женщинам реализовывать свои права. Эту же мысль – о равенстве прав мужчины и женщины высказывает и Каддафи в «Зеленой книге».
Идею всеобщего равенства выдвигают и Каддафи, и Бакунин. Причем последний в работе «Международное тайное общество освобождения человечества», говоря о том, что «полная свобода каждого возможна лишь при действительном равенстве всех», вполне резонно замечает, что «речь идет не о фиктивном равенстве… в правах перед законом, наряду с самым чудовищным неравенством на деле» и не об «абсурдном равенстве индивидов, которое невозможно и которое вовсе нежелательно, так как бесконечное разнообразие характеров, ума и способностей составляет, напротив, богатство человеческого рода», мысли, которую «клеветнически приписывают демократам, чтобы одержать над ними легкую победу».
Каддафи, также как и Бакунин, отрицает все существующие в мире политические системы, называя их «порождением борьбы за власть между орудиями правления». Ливийский лидер подчеркивает, что победителем в этой борьбе «всегда выходит орудие правления – отдельная личность, группа людей, партия, класс, побежденным же всегда оказывается народ...». Он говорит о правящем большинстве и угнетенном меньшинстве. О том же самом задолго до Каддафи (в 1870 г.) в работе «Наука и насущное революционное дело» писал Бакунин, деля граждан всех современных ему государств на три группы: «на огромнейшее большинство массы, совсем не организованной, эксплуатируемой, но не эксплуатирующей; на довольно значительное меньшинство, обнимающее все государственные сословия, меньшинство, в равную меру эксплуатирующее и эксплуатируемое...; и, наконец, на самое незначительное меньшинство чистых и совершенно сознательных и сговоренных между собою эксплуататоров–притеснителей – верховно–правительственное сословие».
Несмотря на то, что Бакунин выделяет три группы граждан, а не две, мысль та же самая: правящая элита эксплуатирует подавляющее большинство населения.
В этом же разделе было бы целесообразно сравнить и взгляды Каддафи и русских анархистов на государство. Взгляды анархизма на государство предельно просты: государство ограничивает свободу людей, а «порядок в обществе никоим образом не должен ограничивать свободу индивидов, из которых оно образуется, напротив, порядок должен вытекать из как можно большего развития и неограниченного расширения свободы», поэтому, по мнению Бакунина, нужно уничтожить государство как образование. Теперь посмотрим, что думает Каддафи на этот счет. Он считает, что «государство – это искусственное политическое, экономическое, а иногда и военное устройство, никак не связанное с понятием человечества и не имеющее к нему никакого отношения». Несмотря на то, что ливийский лидер иногда называет джамахирийский строй государством, вряд ли джамахирию можно назвать государством в полном смысле этого слова, так как любое государство предполагает правящее меньшинство. В каком–то смысле в данном случае применим термин «народное государство», который поначалу использовали коммунисты, однако потом отказались от него, приняв критику анархистов.
Таким образом, можно говорить о том, что Каддафи вслед за анархистами отрицает государственную власть.
Каддафи называет семью важнейшим рычагом гармонии внутри каждой нации. Семья, по его мнению, является основой всякой нации, затем он выводит целую цепочку: семья – племя – нация – мир. Главной мыслью является то, что «нация – это большая семья, прошедшая путь развития от племени до совокупности племен...». Точно такую же мысль можно найти и у Бакунина, только вместо термина «племя» он использует более близкое к русским реалиям слово «община» и пишет, что «она – ни что иное как естественное расширение… семьи,… рода». Причем, говоря о семье, он, разумеется, имеет в виду не юридическую семью (то есть зарегистрированный брак), а свободную взаимность людей, не отягощенную государственными рамками. Понятие «федерация», предложенное Бакуниным, также предполагает организацию жизни от семьи к общине, затем объединение общин на федеративной основе «в нации, наций в человечество». Об этом же писал и Кропоткин в своих «Записках революционера»: «Возникнут также федерации общин между собою и потребительских общин с потребительскими союзами. И наконец возникнут еще более широкие союзы, покрывающие всю страну или несколько стран, члены которых будут соединяться для удовлетворения экономических, умственных, художественных и нравственных потребностей, не ограничивающихся одной только страною».То есть по существу Каддафи развивает идеи Бакунина и Кропоткина, кооптируя их в свою концепцию. Одновременно он пытался претворять эти концепции на практике, предлагая объединение Ливии то с Египтом, то с Тунисом, то с Марокко, а то и объединие всего арабского мира в единый союз, но потерпел сокрушительное фиаско и с середины 1980–х охладел к этой идее.
Мы уже рассматривали выше взгляды коммунистов на этот вопрос, теперь попробуем выяснить мнение анархистов, Бакунин говорит «о трех формах человеческих объединений: об ассоциации рабов, об ассоциации полурабов и об ассоциации свободных людей». «Полурабами» он называет наемных работников в связи с тем, что «им нисколько не разрешено пользоваться тем, что они производят. Они трудятся для незначительного числа привилегированных, а не для самих себя, так как находятся в положении эксплуатируемых и рабов и так как, согласно экономистам и другим либеральным публицистам, этот замаскированный вид рабства –основное условие свободы этого привилегированного меньшинства». Бакунинскую мысль развивает Каддафи: «Наемные работники, как бы ни велик был их заработок, – это те же рабы. Наемный работник находится в полурабской (заметим: у Бакунина тоже «полурабы») зависимости от нанявшего его хозяина. Более того, он временный раб, и в основе его рабства – работа, за которую он получает плату от работодателя, независимо от того, является ли работодателем частное лицо или государство».
Взамен этого Каддафи выдвигает лозунг «партнеры, а не наемные работники», о чем уже говорилось выше. Эта идея несомненно близка к идее Бакунина о кооперации. В своем фундаментальном труде «Государственность и анархия» он, в частности, писал, что «кооперация, во всех ее видах, есть, несомненно, рациональная и справедливая форма будущего производства». То же самое имел в виду и Кропоткин, когда писал, что члены анархического общества «не будут более вынуждены продавать свой труд и свою мысль тем, которые теперь нанимают их по своему личному усмотрению. Они смогут прилагать свои знания и способности к производству на пользу всех; и для этого они будут складываться в организации, так устроенные, чтобы сочетать наличные силы для производства наивозможно большей суммы благосостояния для всех, причем в то же время личному почину будет предоставлен полнейший простор».
Таким образом, мы можем уверенно констатировать, что Каддафи неспроста заказал переводы русских анархистов на арабский язык. Он внимательно изучил их работы и по–своему применил их при разработке своей собственной политической модели.
Одним из главных расхождений коммунистов и анархистов является то, что все анархисты, начиная с Прудона, являются приверженцами федерализма, а все коммунисты, наоборот, называют себя «централистами» (термин Ленина). Рассмотрим обе точки зрения, Ф. Энгельс считает, что «два пункта отличают союзное государство от вполне единого государства, именно: каждое отдельное государство, входящее в союз, имеет свое особое гражданское и уголовное законодательство, свое особое судоустройство, а затем то, что рядом с народной палатой существует палата представителей от государств». А это, по мнению коммунистов, является помехой развитию и процветанию общества. Анархисты, напротив, считают всякую централизацию помехой развитию, трактуя ее как нарушение свободы. К этому необходимо добавить то, что анархизм отрицает любое государственное закодательство, считая, что «с государством должно погибнуть все, что называется юридическим правом, всякое устройство сверху вниз путем законодательства и правительства, устройство, никогда не имевшего другой цели, кроме установления и систематизирования народного труда в пользу управляющих классов». Но не будем акцентировать наше внимание на том, что анархизм отрицает государство как таковое, а заострим его лишь на вопросе федерализма. Бакунин, например, в работе «Революционный катехизис» утверждает, что «нация должна представлять лишь федерацию провинций, желающих добровольно к ней принадлежать; она обязана уважать автономию каждой провинции, но в то же время она вправе требовать, чтобы строй и сепаратное законодательство провинций, принадлежащих к федерации и желающих пользоваться гарантиями, предоставляемыми нацией, соответствовали в существенных пунктах национальному строю и законодательству».
Встает вопрос, к какой же из этих двух групп, к централистам или к федералистам, можно отнести Каддафи? Надо сказать, что вряд ли можно дать однозначный ответ. На первый взгляд, ливийский лидер – чистой воды централист, ведь все ливийские народные комитеты объединены во Всеобщий народный конгресс. Однако все не так просто: согласно «Третьей мировой теории», Всеобщий народный конгресс не является законодательным органом, на нем лишь обсуждаются решения местных народных собраний, что ставит под сомнение целесообразность существования Всеобщего народного конгресса. Вот почему в этом видится близость джамахирийской модели власти обществу, о котором писал Кропоткин, обществу, которое «будет состоять из множества союзов, объединенных между собою для всех целей, требующих объединения, – из промышленных федераций для всякого рода производства...; и из потребительских общин… Возникнут также федерации общин между собою и потребительских общин с производительными союзами. И наконец, возникнут еще более широкие союзы, покрывающие всю страну...». Вот почему разумнее говорить о близости Каддафи к федерализму, а не к централизму. Однако прежде чем делать такой вывод, попробуем найти корень разногласий между федералистами и централистами.
Обе рассмотренные выше точки зрения в общем–то по–разному трактуют один и тот же вопрос. Несмотря на то, что коммунисты говорят о централизации государства, а анархисты о федерализме нации, обе точки зрения подчеркивают, что местное самоуправление не должно противоречить государственному (по коммунистам) или национальному (с точки зрения анархизма) законодательству. Таким образом, корнем в их споре является вопрос закона.
Каддафи своеобразным образом решает проблему, стоящую между этими двумя истинами. Он предлагает свое понимание закона. Ливийский лидер говорит, что «неправомерно и недемократично поручать выработку Закона общества комитету или парламенту. Столь же неправомерно и недемократично допустить, чтобы Закон общества изменялся отдельными лицами, комитетами или парламентами». Действительно, любая конституция, любой свод законов, если он придуман одним человеком или даже группой людей, будет не просто навязыванием своего мнения другим людям, а диктатурой и подавлением большинства населения. Именно на это обращал внимание Бакунин, говоря о подмене государственного законодательства национальным, которое будет отвечать интересам нации. Каддафи просто развивает эту анархическую идею, когда говорит о том, что «подлинным законом общества является либо обычай, либо религия». Оставим на время в стороне религию, которая, кстати, является основным источником законодательства в джамахирийском обществе, и обратимся к обычаю как к единственному верному законодательству. Действительно, единый для всей нации обычай, будучи единственным законом, снимает вопрос противоречия местного законодательства национальному. А если закон один для всей нации, то отпадает и само разногласие между централизмом и федерализмом. Просто необходимость централизации исчезнет. Причем под обычаем понимаются не «придуманные» общественные ценности, а веками формировавшиеся менталитет и культура той или иной нации.
Единственное, о чем не стоит забывать, – это о добровольной принадлежности провинций к нации и их готовности соблюдать этот обычай, иначе опять будет иметь место принуждение, что на практике мы наблюдаем повсеместно и по сей день. Не стала исключением и руководимая Каддафи ливийская джамахирия.
Подытоживая выше сказанное, напомним, что в истории становления и развития ливийской общественной мысли в XX в. так и не нашлось места ни коммунистическим, ни анархическим идеям, как и не были созданы ни партии, ни даже кружки, придерживающиеся этих взглядов. Каддафи, задумав создать собственную политическую модель страны, отличную от капиталистической и коммунистической, не мог не изучить того, что было до него. В западных странах он досконально проработал и решительно отверг те модели государственного устройства, которые называются сейчас европейской, а на американском континенте – североамериканской демократией, восточные азиатские модели, к которым он также обращался тоже не вызвали у него большого интереса. И наконец, в 1970–х годах, когда он разочаровался в насеровской модели построения арабского социализма, Каддафи решил изучить еще один пласт мировой культуры, с которым почти не был знаком, – наследие русских радикал–революционеров. Он обратился к трудам Ленина (через них, кстати, ознакомился с идеями Маркса и Энгельса), а затем изучил работы Бакунина и Кропоткина, которые и произвели на Каддафи неизгладимое впечатление. По существу, в произведениях русских радикал–революционеров он нашел то, что искал, и то, что, по его мнению, могло быть применимо к ливийской действительности. Некоторые из этих идей, указанных выше (решение проблемы демократии, отрицание государства, отрицание эксплуатации человека человеком и др.), он развил в своей «Зеленой книге», другие истолковал по–своему. Это и дает основание сделать вывод об определенном влиянии идей русских радикал–революционеров на формирование мировоззрения Каддафи,
Говоря о том, что Каддафи кооптировал многие концепции русских мыслителей в свою «теорию», было бы неверным не указать на определенные различия в их идеях и воззрениях ливийского лидера. Дело в том, что, несмотря на огромное количество мыслей, схожих по своему характеру с идеями русских радикал–революционеров, мы не можем назвать Каддафи ни коммунистом, ни анархистом, потому что, соглашаясь с этими мыслителями в одном, он расходится с ними в другом. Поэтому, на наш взгляд, нельзя говорить о полном повторении Каддафи ленинских идей или идей русских анархистов, так как есть ряд пунктов, по которым ливийский лидер расходится вышеупомянутыми теоретиками и высказывает свою точку зрения.
Рассматривая выше общие черты «Зеленой книги» Каддафи и труда Ленина «Государство и революция», мы уже столкнулись с тем, что в обеих работах ставятся одни и те же проблемы. Различия же между ними в том, что решения этих проблем предлагаются зачастую совершенно разные, порой противоположные друг к другу. Более того, во многом Каддафи просто не согласен с Лениным и выдвигает идеи, противоречащие коммунистической теории.
И Ленин, и Каддафи сходятся в том, что после победы революции и уничтожения государственной машины власть нужно передать народу. Однако Ленин считает, что, в первую очередь, в стране должна быть установлена «революционная и преходящая форма государства» –диктатура пролетариата для того, чтобы сломить окончательное сопротивление капиталистов. Каддафи с этим категорически не согласен, так как, по его мнению, любая диктатура губительна для страны, будь то диктатура партии, класса или клана. Ливийский лидер убежден, что если один класс находится у власти, то он «подчиняет себе общество, в котором господствует». Развивая эту мысль, он утверждает, что «во всех случаях народ не является ни классом, ни партией, ни племенем, ни кланом, которые представляют собой лишь часть народа, составляя меньшинство», то есть опять налицо диктатура меньшинства. Несмотря на то, что Ленин настаивает на численном превосходстве пролетариата над другими классами, вряд ли можно с этим согласиться. Возникает сомнение и во «временности» этой диктатуры, так как она предполагает наличие оппозиции. Эту коммунистическую идею, к слову сказать, жестко критиковал еще Бакунин, говоря о том, что «между революционною диктатурою и государственностью вся разница состоит только во внешней обстановке. В сущности же они представляют собой одно и тоже управление большинства меньшинством… Поэтому они одинаково реакционны, имея как та, так и другая результатом непосредственным и непременным упрочнение политических и экономических привилегий управляющего меньшинства и политического и экономического рабства народных масс». Известно, что на практике временная революционная диктатура сменилась властью коммунистической партии, и хотя эта власть уже не называлась диктатурой, Каддафи дает ей именно такое определение, говоря о том, что «партия – это современная диктатура, это современное диктаторское орудие правления, поскольку партия – это власть части над целым».
Вместо такой диктатуры ливийский лидер предлагает систему народных комитетов, во многом близкую анархическому принципу федерации.
И Ленин, и Каддафи выступают против парламентаризма, считая его орудием эксплуатации народа, однако замену парламентам они предлагают разную. Ленин считает, что «выход из парламентаризма, конечно, не в уничтожении представительских учреждений и выборности… Представительские учреждения остаются, но парламентаризма, как особой системы, как разделения труда законодательного и исполнительного, как привилегированного положения для депутатов», существовать не должно. Более того он убежден, что «без представительских учреждений мы не можем себе представить демократии». Эти учреждения Ленин называет коммунами и считает, что «коммуна должна быть не парламентским учреждением, а работающим, в одно и тоже время законодательствующим и исполняющим законы», полностью принимая точку зрения Маркса по этому вопросу. Каддафи же придерживается гораздо более радикальных взглядов и не приемлет ленинской позиции. Он выдвигает лозунг «Никакого представительства от имени народа!» и считает, что «власть должна полностью принадлежать народу». Ливийский лидер отрицает и выборы, считая, что при выборах «наблюдается отказ от власти в пользу избранного лица, которое возносится над избравшими его людьми». И здесь опять было бы уместно рассмотреть мнение Бакунина на этот счет. Говоря оподобного рода представительстве, предлагаемом коммунистами, он пишет: «На этой фикции мнимого народного представительства и на действительном факте управления народных масс незначительною горстью привилегированных избранных или даже не избранных толпами народа, согнанных для выборов и никогда не знающими, зачем и кого они выбирают; на этом мнимом и отвлеченном выражении общенародной мысли и воли, о которых живой и настоящий народ не имеет даже малейшего представления, основываются одинаковым образом и теория государственности, и теория так называемой революционной диктатуры».
Итак, отрицая парламентаризм, Каддафи кардинальным образом расходится с Лениным во взглядах на представительские учреждения, причем в своей справедливой критике представительства позиция ливийского лидера снова очень близка к точке зрения Бакунина.
Таким образом, можно сделать вывод, что по ряду вопросов Каддафи сильно расходится с Лениным. Прежде всего, это вопросы диктатуры пролетариата, диктатуры одной партии (впрочем ливийский лидер отрицает партийную систему в принципе, независимо от количества партий называя ее диктатурой), вопрос представительства. Примечательно также, что, выявляя различия с коммунистической теорией, мы снова обнаружили явные сходства с анархизмом.
Несмотря на многочисленные сходства «Третьей мировой теории» Каддафи с идеями русских анархистов и фактически одинаковую критическую позицию по отношению к некоторым коммунистическим принципам, между ними имеются и некоторые различия.
Каддафи, подобно анархистам, отрицает любую власть, считая, что вся власть должна принадлежать народу. Но пути передачи власти народу он предлагает несколько отличные от предложений анархистов, хотя и здесь можно обнаружить некоторые сходства.
Если сопоставить взгляды Кропоткина и Каддафи на этот вопрос, то можно увидеть, что они оба по–разному трактуют федеративный принцип организации общества. Кропоткин выдвигает идею анархического коммунизма, когда все общество состоит из свободных союзов, которые взаимодействуют друг с другом посредством свободных соглашений, установленных «непосредственно, помимо всякого вмешательства центрального правительства, без законов, изданных для различных обществ»10. Выдвигается идея свободного союза общин между собою, организация общества снизу вверх: от семьи к нации. Каддафи также предлагает организацию общества на федеративной основе: «весь народ делится на множество небольших групп, называемых первичными народными собраниями… Каждое народное собрание избирает народный комитет, состоящий из нескольких членов… Всеобщее народное собрание избирает народный комитет, называемый Высшим народным комитетом, который составляют все секретари отраслевых высших народных комитетов». Надо также отметить, что помимо системы народных комитетов Каддафи предлагает институт народных конгрессов снизу доверху: от первичных на местах до Всеобщего народного конгресса в центре.
Из сказанного выше видно, что, несмотря на внешнее сходство, в идеях Кропоткина и Каддафи есть существенное отличие: ливийский лидер предлагает объединение всего народа в некие организации, в которых так или иначе сохраняется выборная система, что сам ливийский лидер считает несправедливым. Более того, абсолютно непонятна необходимость существования Высшего народного комитета и отраслевых высших народных комитетов, если они не меняют решения местных народных комитетов. Непонятно, зачем нужна эта мнимая централизация? Согласно «Третьей теории», их задачей «является контроль за исполнением решений первичных народных собраний». Но не совсем ясна необходимость такого контроля: если сам народ принял решение что–то сделать, то зачем контролировать, сделает он это или нет, тем более, что любой контроль так или иначе нарушает свободу. Каддафи, правда, говорит, отрицая представительство, что народ таким образом контролирует сам себя, но и здесь с ним можно не согласиться, ведь секретари всеобщих народных комитетов все–таки являются представителями народа, своеобразным меньшинством, контролирующим общество. У Кропоткина же нет ни слова о таком «контроле» над народом.
Таким образом, налицо разница между «Третьей теорией» Каддафи и анархическим коммунизмом Кропоткина. Эта разница в том, что Кропоткин не предлагает разделения народа на какие бы то ни было организации и создания неких структур, которые контролировали бы их деятельность, как это делает Каддафи, а говорит о союзе общин. И в этом «теория» Каддафи скорее ближе к ленинской идее власти советов, чем к анархическим принципам реальной власти народа.
Мы уже затрагивали эту проблему выше, однако попытаемся теперь рассмотреть ее более внимательно. Каддафи согласен с анархистами в том, что любой закон, придуманный отдельными представителями народа, несправедлив и олицетворяет собой диктатуру меньшинства. Он пишет, что «закон диктаторских орудий подменил собой естественный закон. Закон, созданный человеком, заменил естественный закон, критерии сместились». Считая это неверным, Каддафи приходит к тому, что «единственно правильным законом любого общества являются обычаи и религия или и то, и другое вместе». Ливийский лидер по–своему доказывает это. «Религия, – пишет он, – усваивает и включает в себя обычай. Большинство материальных мер наказания в религии откладывается до Судного дня, а большая часть предписаний излагается в виде проповедей, наставлений и ответов на вопросы. Это наиболее соответствующий человеческому достоинству закон. Религия предусматривает немедленное наказание только в крайних случаях, когда это необходимо для защиты общества». Каддафи объединяет понятия религии и обычая в одно целое, тогда как анархисты разграничивают их.
В первую очередь, хотелось бы рассмотреть понимание анархистами сущности любой религии. Бакунин на примере христианства раскрывает «истинную сущность всякой религиозной системы, представляющей собой обеднение, порабощение и уничтожение человечества в пользу божественности. Раз Бог – все, действительный мир и человек – ничто. Раз Бог – господин, человек – раб. Неспособный сам по себе найти справедливость, истину и вечную жизнь, он может достигнуть их лишь при помощи божественного откровения. Но кто провозглашает откровение, тот называет также проповедников откровения, мессий, пророков, священников и законодателей, вдохновленных самим Богом. А все они, раз признанные представителями божества на земле, в качестве святых учителей человечества, избранных самим Богом, чтобы направить человечество на путь спасения, должны пользоваться абсолютной властью… Рабы Бога, люди, должны быть рабами и Церкви, и Государства, поскольку оно освящено церковью». Бакунин говорит о власти Церкви и о связи ее с государством. Он развивает эту мысль, утверждая, что «все церкви, христианские и нехристианские, наряду со своей духовной пропагандой, вероятно, чтобы ускорить и укрепить ее успех, никогда не пренебрегали тем, чтобы сорганизоваться в крупные компании для экономической эксплуатации масс и их труда под покровительством и с прямого и специального благословения какого–нибудь божества; что все государства, которые при своем происхождении, как известно, были со всеми своими политическими и юридическими учреждениями и своими господствующими и привилегированными классами не чем иным, как светскими отделениями этих различных церквей, имели также своим главным предметом лишь ту же самую эксплуатацию на пользу светского меньшинства, косвенно узаконенного церковью». То есть Бакунин еще в XIX в. ставил под сомнение справедливость постулатов религии в качестве закона общества. Причем в данном случае нас уже в большей мере интересуют не взгляды на религию, не личные убеждения Бакунина или Каддафи (хотя известно, что первый приводит доказательства того, что Бога не существует, в труде «Философские рассуждения о божественном призраке, о действительном мире и о человеке», тогда как ливийский лидер во всех своих работах исходит из принципов ислама), а их отношение к посредникам между Богом и людьми – ко всевозможным религиозным учреждениям. Каддафи почему–то не говорит ни слова об эксплуатации масс церковью. Критикуя государство, он как бы не замечает этого, казалось бы, абсолютно явного диктата меньшинства. Ответ на вопрос, почему ливийский лидер обходит эту проблему, не так уж сложно найти, и дело тут не только в мусульманской правоверности Каддафи. Создавая «Зеленую книгу», он прекрасно представлял себе, что, критикуя религию, он едва ли найдет себе поддержку в воспитанных на исламских догмах ливийских массах. Именно поэтому, воспевая свободу, он не переступил этой «грани».
Но несмотря на явное расхождение во взглядах на религию, можно увидеть сходство во взгляде на обычай как закон общества. Анархисты считают это правильным, отделяя, правда, обычаи от религии, справедливо соотнося так называемые религиозные обычаи с государственными и считая их искусственно навязываемыми массам. Каддафи сходится с анархизмом в том, что «обычай есть выражение естественной жизни народов». Кропоткин, говоря об установлявшихся путем обычая привычках, подчеркивал, что они «представляют собой правила нравственности», указывая также на постоянное развитие таких обычаев и возможность естественного изменения законов,
Однако анархисты не считают обычай единственным законом общества. Бакунин, критикуя все государственные законодательства, всегда подчеркивал свою приверженность к естественным законам природы, которые регулируют жизнь любого общества, называя их «действительными способами природы» и постоянно подчеркивая бессмысленность борьбы с ними. Кропоткин, помимо обычая как закона общества, говорил о «свободном соглашении» как о регулировании отношений между общинами, посвятив этому целую главу в своей известной работе «Хлеб и воля». Основным принципом анархического общества является также необходимость мирного сосуществования индивидов, так чтобы обществу не угрожала никакая опасность: каждый волен жить так, как хочет, но не нарушать при этом свободу других.
Итак, Каддафи, вслед за анархистами, объявляет обычай естественным и справедливым законом общества, избегая при этом любой критики по отношению к религии и даже считая все обычаи ее частью. В истории каддафиевской Ливии имели правда место некоторые столкновения с религией. Так, еще в 70–х годах Каддафи под предлогом того, что Коран представляет собой свод проповедей живого человека, а любой живой человек может ошибаться, допускал внесение добавлений и изменений в эту священную книгу мусульман. Более того, когда в ливийских мечетях начала раздаватся критика постулатов «Третьей мировой теории», Каддафи произвел аресты среди видных мусульманских религиозных деятелей под тем предлогом, что они сами недостаточно хорошо знали текст Корана. В 80–х годах ливийский лидер пошел еще дальше: по всей стране в средствах наглядной агитации стали превалировать цитаты из «Зеленой книги», а не изречения из Корана. Но, несмотря на все это, ливийский лидер никогда не отличался таким резко негативным отношением к религии, которое мы встречаем у русских анархистов.
Таким образом, несмотря на многочисленные сходства «Третьей мировой теории» с идеями русских анархистов, имеется и ряд отличий. Прежде всего, это определенная разница в вопросе передачи власти народу, отличия во взглядах на закон общества, и, наконец, это принципиально разные позиции по отношению к религии.
В целом, ознакомившись с теоретическим наследием русских радикал–революционеров, Каддафи взял у них то, что касалось тех особенностей русской общины, которые имели общие черты с ливийским менталитетом и могли быть использованы на ливийской почве. Ливийская специфика, конечно, имела свои отличия от русской общины. И под это «специфическое» Каддафи попытался подвести свои теоретические разработки, чтобы они соответствовали ливийскому укладу жизни и были восприняты простыми ливийцами. Видимо, поэтому ливийский лидер не смог согласиться как с идеями Ленина насчет диктатуры пролетариата, например, так и с идеями Бакунина об отрицании религии. Разрабатывая свою теорию народовластия, Каддафи избрал в качестве основы непредставительную форму демократии, позволившую ему десятилетиями находиться у власти без ротации и преемственности. Предложенная им народу модель власти, которую он назвал джамахирией, в принципе не имеет аналога ни в Арабском мире, ни за его пределами и, действительно, отличается как от капиталистических, так и от социалистических традиционных форм правления. По существу же, в ней эклектически смешаны элементы и анархизма, и коммунизма, и капитализма, перенесенные на ливийскую бедуинскую действительность.
Источники
1. Daza M.H. Understanding the traditional built environment: crisis, change and the issue of human needs in the context of habitations and settlements in Libya. – Philadelfia: University of Pennsylvania, 1982, c. 38.
2. Hajjar S.G. The Jamahiriya experiment in Libya: Qadhafi and Rousseau.–Journal of Modern African Studies, N.Y., 1980, № 18, с. 181.
3. Ansell M., Al–Arifi I. The Libyan Revolution: A source–book of Legal and Historical Documents. Stoughton, Wisconsin: Oleander Press, 1972, c. 11.
4. ЗейданM. Идеолоджийя ас–савра аль–либийя. Тараблюс: Гейятавджигат, 1973, стр. 92.
5. Аль–фаджр аль–джадид. Тараблюс. 01.09.1972
6. Mitchell Е. Islam in colonel Qaddafi's thought. The World today. L., 1982 July –August.
7. The Fundamentals of the Third international Theory, Tripoly: Lybyan press, 1974, c. 6.
8. Bleuchot H. The «Green Book»: its context and meaning. Lybya since independence. L., Groom Helm. 1982, с. 164.
9. Bearman J. The Formation and Character of the ContemporatyLybian State. Paper presented at the BRISMES annual Conference, 12–15 July 1987, Exeter, с. 5.
10. Gaddafi M, The Green Book. Part one. The Solution of the problem of Democracy. «The Authority of the People». London: Martin Brian and O'keeffe, 1976.