Реферат: Йохан Хейзинга "Игра"

Шекспир.

Человечествов процессе своей эволюции активным способом использовало и использует игру. Оносоздало для себя игры: военные, олимпийские, театральные, политические.

Намой взгляд, авторитетом в обобщении связи между человечеством и игрой являетсяизвестный философ ХХ века Йохан Хейзинга, который написал книгу под названием “Homo ludens” (человек играющий). Он рассмотрел процесс жизнедеятельности через игру.Книга посвящена всеобъемлющей сущности феномена игры и универсальному значениюее в человеческой цивилизации.

Культура, спасающая нас от наступления варварства,требует осмысления. Оправдание истории, без чего немыслимо существованиерелигиозного сознания (именно сознания,а не мировоззрения, которое у человекамыслящего не должно быть иррациональным!), мы черпаем в одухотворенных иодухотворяющих плодах творческого гения. Однако необходимо найти некоеуниверсальное правило, некую универсальную сферу деятельности, скажем даженекое универсальное пространство, примиряющее людей, дающее им хоть какие-тошансы, оправдывающее их порой невыносимое существование. Речь идет не оморальном оправдании истории, а о неистребимой потребности приложить мерилочеловеческого ума к космической беспредельности духовной составляющейчеловеческой жизни.

Извечному парадоксу свободы, реально достижимой лишьна мнимой линии горизонта, дает впечатляющее разрешение феномен игры. Человек является человеком лишьпостольку, поскольку он обладает способностью по своей воле выступать и пребыватьсубъектом игры. И действительно «созданный по образу и подобию Божию», на ключевой вопрос о своем имени он, бессознательно включаясьв сызмала навязанную ему игру,бесхитростно называет имя, ему присвоенное,никогда не отвечая на заданный вопрос всерьез,а именно: «азъ семь сущiй». Под личиною своего имени каждый из насразыгрывает свою жизнь, в универсальной сущности игры аналогичную куда как серьезным маскарадным танцам первобытныхплемен.

В сфере человеческого существования желание показатьсебя первым проявляется в стольких формах, сколько возможностей предоставляетданное общество. Способы, которыми люди состязаются друг с другом, столь жеразличны, как и вещи, за которые они борются, и действия, в которых онипринимают участие. Решает все жребий, либо сила и ловкость, либо кроваваясхватка. Соревнуются в мужестве или выносливости, искусности или знании, вбахвальстве и хитрости. Дается задание помериться силами или умением, сделатьчто-нибудь особенно трудное, какую-нибудь сложную вещь, выковать меч, найтинеобычную рифму. Участвующим задают вопросы, на которые нужно ответить.Состязание может принимать такие формы, как божий суд, пари, судебноеразбирательство, дача обета или загадывание загадок. Во всех этих видах оно, всущности, остается игрой, и в этом качестве игры лежит исходная точка дляпонимания функции состязания в культуре.

В начале всякого состязания стоит игра, то естьдоговоренность о том, чтобы в границах места и времени, по определеннымправилам, в определенной форме совершить нечто такое, что приносит разрешениенекоего напряжения и находится при этом вне обычного течения жизни. Что должнобыть совершено и что станет выигрышем вопрос, который в игровой задачевырисовывается как вторичный.

Необыкновенным сходством отмечены во всех культурахобычаи состязания и значение, которое им придают. Это почти совершенноеформальное сходство уже само по себе доказывает, как сильно вся игровая,агональная деятельность связана с глубинной основой душевной жизни человека ижизни общества.

Что такое игра? До сих пор мы неизменно пыталисьисходить из категории игры как данности и величины общепринятой. В качествеодного из существенных условий и признаков игры мы с самого начала установилипределы игрового пространства, некий намеренно ограниченный круг, внутрикоторого и происходит действие в соответствии с провозглашенными правилами.Возникает склонность поэтому чуть ли не внутри каждой выгороженной территорииуже заранее видеть игровое пространство. Если же мы постараемся придерживатьсяочевидного и приемлемого для непредвзятого мышления понятия игры, то чтобыквалифицировать то или иное явление как игру, понадобится нечто большее, чемвсего лишь игровое пространство. Игра фиксируется во времени, она сама по себеисчерпывается и вне себя самой не имеет никакой собственной цели. Ееподдерживает сознание радостного отдохновения, вне требований обыденной жизни.

Если же мы, наконец, обратимся к определениюигрового содержания нынешней общественной жизни вообще, в том числе иполитической жизни, то здесь нужно будет с самого начала различать двевозможности. Во-первых, есть основания полагать, что игровые формы более илименее сознательно используются для сокрытия намерений общественного илиполитического характера. В этом случае речь идет не о вечном игровом элементекультуры, который мы пытались выявить на этих страницах, а о притворной игре.Во-вторых, сталкиваясь с явлениями, на поверхности демонстрирующими видимостьсвойств игры, можно пойти по ложному следу. Повседневная жизнь современногообщества во все возрастающей степени определяется свойством, которое имеетнекоторые общие черты с чувством игры и в котором, как может показаться, скрытнеобычайно богатый игровой элемент современной культуры. Это свойство можнолучше всего обозначить как плюрализм.

В Англии дух товарищества еще и сегодня позволяетдаже самым ожесточенным противникам обмениваться дружескими шутками сразу жепосле дебатов (Лорд Хью Сесил, с юмором заявив о нежелательности присутствияепископов в Верхней палате, как ни в чем ни бывало продолжал приятную беседу сархиепископом Кентерберийским. В игровой сфере парламентаризма пребывает ифигура gentlemen's agreement [джентльменское соглашеяие]. Не кажется диким видеть в этомэлементе игры одну из самых сильных сторон ныне столь поносимого английскогопарламентаризма. Это обеспечивает гибкость отношений, допускающую напряжения,которые иначе были бы невыносимы; отмирание юмора именно оно-то и убивает.Наличие игрового фактора в английской парламентской жизни не только явствует издискуссий и из традиционных форм организации собраний, но связано и со всейсистемою выборов.

Еще более ярко, чем в британском парламентаризме,игровой элемент проявляется в американских политических нравах. Задолго дотого, как двухпартийная система в Соединенных Штатах приняла характер почти чтодвух противостоящих спортивных команд, чье политическое различие едва лиуловимо для постороннего, предвыборная кампания здесь уже напоминала по своемуоблику большие национальные игры. Например: президентские выборы 1840 г. задалитон всем последующим. Кандидатом тогда был популярный генерал Харрисон.Программы у его сторонников не было, но случай снабдил их символом log-cabin,грубой бревенчатой хижиной пионеров, и с этим знаком они победили. Выдвижениекандидата силою большинства голосов, то есть всей мощью крика, завершилосьинаугурацией на выборах 1860 г., когда Линкольн получил пост президента.Эмоциональный характер американской политики заложен уже в самых истокахнационального темперамента.

Менее простой, чем в обеих названных странах,выглядит игра в политике Франции. Несомненно, есть повод рассматривать подзнаком игры практику многочисленных политических партий, которые большей частьюпредставляют интересы отдельных личностей или групп и, вопреки всяким государственныминтересам, своей тактикой свержения кабинетов то и дело подвергают странуопасностям политических кризисов. Однако слишком очевидные корыстные целиколлективной или индивидуальной выгоды в деятельности партий, видимо, плохосогласуются с сущностью настоящей игры.

Следы игрового фактора достаточно заметны вовнутренней политике нынешних государств, то их внешняя политика на первыйвзгляд дает мало поводов думать о сфере игры. И все же сам по себе факт, чтополитические отношения между нациями пали до неслыханных крайностей насилия исамого опасного риска, еще не является основанием заранее исключать здесьфактор игры. Мы уже видели, что игра может быть жестокой и кровавой, а такжечто она нередко бывает притворной. Всякое правовое или политическое сообществопо своей природе обладает рядом признаков, которые связывают его с сообществомигровым. Система международного права поддерживается взаимным признаниемпринципов и правил, которые, сколь бы ни были основания их укоренены вметафизике, на практике действуют как правила игры. Выразительное утверждение pacta sunt servanda [договоры должны выполняться] фактически содержит в себе признание,что целостность системы покоится лишь на воле к совместному участию в общейигре. Как только одна из причастных сторон перестает соблюдать правила этойсистемы, тогда или рушится вся система международного права (пусть дажевременно), или нарушитель должен быть как шпильбрехеризгнан за пределы сообщества. Соблюдение норм международного права всегда ввысокой степени зависело от следования понятиям чести, приличия и хорошеготона. Не зря в развитии европейского военного права значительная доляпринадлежала кодексу рыцарских понятий о чести. В международном праведействовало молчаливое допущение, что побежденное государство должно вести себякак good loser — джентльмен, умеющий«красиво проигрывать», хотя делало оно это достаточно редко.Обязанность официального объявления войны, хотя она нередко и нарушалась,входила в нормы поведения воюющих государств. Одним словом, старые игровыеэлементы войны, которые нам повсюду встречались в архаические эпохи и накоторые в значительной части опиралась безусловная обязательность правилведения войн, в какой-то степени существовали вплоть до недавнего прошлого и вевропейских войнах Нового времени.

Мысль об игре не может прийти в голову, если статьна позицию подвергшихся нападению, тех, кто борется за свои права и свободу. Нопочему нет? Почему в этом случае невозможна ассоциация между борьбой и игрою? –потому, что здесь борьба обладает нравственной ценностью и потому, что именнонравственное содержание является тем пунктом, где квалификация игры теряет своезначение. Разрешить извечное сомнение «игра или серьезность» можно вкаждом отдельном случае лишь с помощью критерия этической ценности. Тому, ктоотрицает объективную ценность права и нравственных норм, никогда не удастсяразрешить это сомнение. Политика всеми своими корнями глубоко уходит впервобытную почву состязательно-игровой культуры. Освободиться от нее иподняться над нею политика может лишь через этос, который отвергаетправомочность подхода «друг или враг» и не принимает притязанийсобственного народа за наивысшую норму.

Шаг за шагом мы приблизились к заключению: подлиннаякультура не может существовать без некоего игрового содержания, ибо культурапредполагает определенное самоограничение и самообуздание, определеннуюспособность не воспринимать свои собственные устремления как нечто предельное инаивысшее, но видеть себя отгороженной некоторыми добровольно принятыми границами.Культура все еще хочет, чтобы ее в некотором смысле играли по взаимному соглашению относительно определенных правил.Подлинная культура требует всегда и в любом отношении fair play [честной игры], a fairplay есть не что иное, как выраженный в терминах игры эквивалентдобропорядочности. Шпильбрехер разрушает самое культуру. Чтобы это игровоесодержание культуры было культуросозидающим или -способствующим, оно должнооставаться чистым. Оно не должно состоять в оболванивании или в отступничествеот норм, предписываемых разумом, человечностью или верой. Оно не должно бытьложным фантомом, маскирующим замысел осуществления определенных целей с помощьюнамеренно культивируемых игровых форм. Подлинная игра исключает всякуюпропаганду. Ее цель в ней самой. Ее дух и ее настроение — атмосфера радостноговоодушевления, а не истерической взвинченности. В наши дни пропаганда, котораяхочет проникнуть в каждый участок жизни, действует средствами, рассчитанными наистерические реакции масс, и поэтому даже там, где она принимает игровые формыне в состоянии выступать как современное выражение духа игры, но всего лишь какего фальсификация.

Тот, у кого голова пойдет кругом от вечногообращения понятия игра — серьезное,найдет точку опоры, взамен ускользнувшей в логическом, если вернется кэтическому. Игра сама по себе, говорили мы в самом начале, лежит вне сферынравственных норм. Сама по себе она не может быть ни дурной, ни хорошей. Если,однако, человеку предстоит решить, предписано ли ему действие, к которому влечетего воля, как нечто серьезное или же разрешено как игра, тогда его нравственноечувство, его совесть незамедлительно предоставит ему должный критерий. Кактолько в решении действовать заговорят чувства истины и справедливости, жалостии прощения, вопрос лишается смысла. Капли сострадания довольно, чтобы возвыситьнаши поступки над различиями мыслящего ума.

Данная традиция ( присутствие игры в человеческойжизни) была продолжена многими мыслителями такими, как: Ф.М Достоевский «Игрок»,Герман Гессе «Игра в бисер», Хулио Кортасар «Игра в классики».

Список используемых информационных источников:

1. Хейзинга Й. «Homoludens». В тенизавтрашнего дня: Пер. с нидерландского./Под общей ред. Г.И.Тавризян.- И.: “Прогресс” 1992.- 464 с.

2. Ф.М Достоевский роман «Игрок» — games.kulichki.net/moshkow/what-s-new

3. Герман Гессе «Игра в бисер» — rostech.minsk.ru

4. Хулио Кортасар «Игра в классики» — chat.ru/~ellib/whatsnew.html