Реферат: Тема "Заката Европы" в дилогии Е.И. Замятина об Атилле

Т.Т. Давыдова, к.ф.н., доцент (МГУП)

ТЕЗИСЫ ДОКЛАДА «ТЕМА «ЗАКАТА ЕВРОПЫ» В ДИЛОГИИ Е.И. ЗАМЯТИНА ОБ АТИЛЛЕ»

В замятинской дилогии об Атилле — стихотворной трагедии «Атилла» (1928) и неоконченном романе «Бич Божий» (1924-1935) — нашли оригинальное воплощение историософские идеи Ф.М. Достоевского, Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, Н.А. Бердяева. Кроме этого Замятин обнаружил близость своих исканий творчеству символистов — В.Я. Брюсова, автора «Грядущих гуннов» /1904-1905/, А.А. Блока и А. Белого, отдавших дань теме противостояния Востока и Запада.

Замятинская оценка исторической роли Атиллы близка размышлениям Достоевского о развращающем влиянии цивилизации на человека. Замятин, как и Достоевский, отдает предпочтение яркому Атилле перед цивилизованными «кровопроливцами». Замятин руководствуется закономерностью, состоящей в уходе со сцены одряхлевших народов, сформулированной уже Данилевским, и противопоставлением цивилизации и культуры, на котором построена концепция Блока и Бердяева и которое те заимствовали у Шпенглера, предсказывавшего близкую гибель Запада. Представление о римской цивилизации Замятин связывает в своей дилогии с началом энтропии. Ее символизируют образы почти всех героев-римлян.

Замятину оказалась близкой проводившаяся Блоком параллель между крушением древнего Рима и эпохой революций ХХ в., так как она была родственна замятинским представлениям о цикличности истории. Замятин показал Атиллу историческим деятелем наподобие Пугачева, Разина и придал пьесе героический характер, созвучный истории России ХХ в. Тем самым писатель обнаруживал преданность своеобразно понимаемой им идее революции-энергии и творил свой миф об Атилле.

Из-за уступок цензуре были изменены образы главных героев пьесы, в частности епископа Анниана и предводителя гуннов Атиллы, тирана-освободителя в первых вариантах пьесы, в последнем же «демократичного» вождя, что отразилось на художественном качестве произведения.

В «Биче Божьем» творчески переработаны идеи Ф.Ницше и З.Фрейда, преобладает синтетический, модернистский тип психологизма и использованы формы психологизма Л.Толстого. Оригинальный тип композиции (книга в книге) предвосхитил структуру «Кащеевой цепи» М.М. Пришвина и «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова.

По точной оценке Шейна, «Блоха» и «Атилла» — «две наиболее интересные пьесы Замятина <...>»[i] .

27 марта 1919 г. в издательстве «Всемирная литература» Н.С.Гумилев в присутствии М.Горького и К.И.Чуковского излагал А.А.Блоку «свою теорию о гуннах, которые осели в России и след которых историки потеряли. Совдепы — гунны»[ii]. Позднее, в мае 1919 г., на заседании Секции исторических картин <<Горький предложил тему «Гунны — прием Атиллой римских послов»>> в качестве возможной темы пьесы. Американский исследователь творчества Замятина А.Шейн считает, что тогда же и возник у Замятина замысел «Атиллы» и романа «Бич Божий»[iii] .

Как свидетельствуют Шейн и автор статьи «Каталог парижского архива Евгения Замятина» Д.Хобзова, по первоначальному плану была задумана тетралогия об Атилле. По Хобзовой, Замятин намеревался воссоздать детство Атиллы и его жизнь в качестве заложника в Риме, возвращение на Родину и избрание народным вождем, вторжение в Европу, любовь вначале к Керке, затем к гордой Ильдегонде, отношения с противником и другом Аэцием, смерть главного героя от руки Ильдегонды[iv]. Однако данный замысел удалось реализовать лишь частично. Роман «Бич Божий» и пьеса «Атилла» — результат детально разработанных первого — второго параграфов первой части, четвертого — шестого параграфов части третьей, а также резюме третьей и четвертой частей цикла.

Больше всего во второй половине 1920-х гг. писатель был увлечен работой над стихотворной трагедией «Атилла». В письме И.Е.Ерошину от 20.VI.1926 г. Замятин так формулирует замысел этого произведения: «Далекие отголоски тогдашнего разговора об азиатском и западном в нас — пожалуй, Вы найдете в последней моей вещи, над которой работал эту зиму, — трагедии „Атилла“ <...>»[v]. В автобиографии 1931 г. авторское понимание пьесы выражено более определенно: «Эпоха, когда состарившаяся западная, римская цивилизация была смыта волною молодых народов, хлынувших с востока, с черноморских, волжских, каспийских степей, — показалась мне похожей на нашу необычайную эпоху; огромная фигура Атиллы, двинувшего против Рима все эти народы, увиделась мне совсем в ином, не традиционном освещении»[vi] .

Во время работы над произведениями об Атилле Замятин, опираясь на исторические труды Приска Паннийского, А.Тьерри, Гиббона, А.Ф.Гильфердинга[vii], оценил Атиллу как деятеля, воплотившего ведущие тенденции своей эпохи.

В замятинской дилогии об Атилле нашли оригинальное воплощение историософские идеи Ф.М. Достоевского, Н.Я.Данилевского, О.Шпенглера, Н.А.Бердяева. Кроме этого Замятин вновь обнаружил близость своих исканий творчеству символистов — В.Я.Брюсова, автора «Грядущих гуннов» /1904-1905/, А.А. Блока и А.Белого, отдавших дань теме противостояния Востока и Запада в стихотворении «Скифы», статье «Крушение гуманизма» /1919/, повести «Серебряный голубь» и романе «Петербург». Особенно существенна в данный период тематическая перекличка замятинских произведений с блоковскими и беловскими: три писателя в первые послереволюционные годы творили под знаком литературной группы «Скифы». Любопытно, что брюсовским «Грядущим гуннам», входившим в сборник «Stephаnos», посвященный Вяч.И.Иванову, был предпослан следующий эпиграф из стихотворения Иванова «Кочевники красоты»: «Топчи их рай, Аттила» (правильно именно такое написание имени предводителя гуннов, однако Замятин писал его иначе — «Атилла»).

Замятинская оценка исторической роли Атиллы близка размышлениям Достоевского, автора «Записок из подполья», о развращающем влиянии цивилизации на человека. Замятин, как и Достоевский, отдает предпочтение ярким, заметным Атилле и Стеньке Разину перед цивилизованными «кровопроливцами»[viii] .

В «Атилле» оригинально преломилась шпенглеровская идея неизбежного «заката» окостеневшей европейской цивилизации. Как известно, Шпенглер применил ряд положений теории энтропии в сфере социально-исторического познания, что было особенно близко Замятину. На рецепцию в творчестве Замятина идей немецкого философа уже указал Р.Гольдт[ix] .

Трудно переоценить и значение для замятинских произведений об Атилле следующих положений из статьи Блока «Крушение гуманизма» /1919/: «Варварская масса <...> в конце концов затопила своим же потоком <...> цивилизацию, смела Римскую империю с лица земли»; во времена, когда «цивилизованные люди изнемогли и потеряли культурную цельность <...> бессознательными хранителями культуры оказываются более свежие варварские массы»; всякое движение «перестает быть культурой и превращается в цивилизацию. Так случилось с античным миром, так произошло и с нами»[x] .

Суждениям Блока близка мысль Бердяева, писавшего в статье «Воля к культуре и воля к жизни» /1922/, что современная западно-европейская цивилизация стоит в преддверии нового варварства и верившего в возможность преображения жизни именно для России[xi] .

Замятин руководствуется тем же противопоставлением цивилизации и культуры, на котором построена концепция Блока и Бердяева и которое те, в свою очередь, заимствовали у Шпенглера, предсказывавшего близкую гибель Запада. Сообщая в 1928 г. о работе над произведением на историческую тему, Замятин подчеркивал в нем мотив противостояния Запада и Востока: «Западная культура, поднявшаяся до таких вершин, где она уже попадает в безвоздушное пространство цивилизации, — и новая, буйная, дикая сила, идущая с Востока, через наши, скифские степи. Вот тема, которая меня сейчас занимает, тема наша, сегодняшняя — и тема, которую я слышу в очень как будто далекой от нас эпохе»[xii] .

Мысль о таком противостоянии, высказанная в «Атилле» заглавным героем, является идеей пьесы: "<...> доска и било, Запад и Восток, / Империя и мы — столкнулись насмерть, / и в щепки разлетится то иль это!"[xiii] .

Замятину оказалась близкой проводившаяся Блоком параллель между крушением древнего Рима и эпохой революций ХХ в., так как она была родственна замятинским представлениям о цикличности истории. Подобно Блоку, видевшему в древнем римлянине Катилине большевика, Замятин хотел показать Атиллу историческим деятелем наподобие Пугачева, Разина. Данный замысел выражен в не опубликованной при жизни Замятина записке <<К постановке пьесы «Атилла»>>[xiv]. Рисуя Атиллу таковым, автор старался придать пьесе героический характер, созвучный истории России ХХ в. Тем самым писатель обнаруживал преданность своеобразно понимаемой им идее революции-энергии и творил свой миф об Атилле. И все же, несмотря на это, в письме от 14.VI.1926 г. В.В. Каменскому Замятин высказал опасения, что его пьеса не пройдет цензуру[xv]. Они оказались не напрасными: это было связано с изменениями в политике страны, перешедшей от нэпа к пятилетке, к коллективизации деревни. Поэтому Замятин был вынужден, работая над «Атиллой», сделать значительные уступки цензуре, в результате чего были изменены образы главных героев пьесы.

В своей статье об «Атилле» Гольдт, сравнив образ епископа Анниана в первых вариантах и окончательном тексте «Атиллы», пришел к такому выводу: «Сложное отношение самого Замятина к христианству, его скептицизм и подчеркнутая роль „безбожника“ не мешали художнику создать правдоподобный образ великой исторической личности, карикатурный образ которой в дошедшей до нас пьесе исключительно — плод давления со стороны». Подобную эволюцию претерпел и образ предводителя гуннов Атиллы, тирана-освободителя в первых вариантах пьесы, в последнем же «демократичного» вождя, что отразилось на художественном качестве произведения[xvi]. Так, обращаясь к своему политическому противнику римлянину Аэцию, Атилла следующим образом обосновывал свое решение завоевать Рим: «Нет, до конца война. / Ты слышал: я хочу, чтоб жили все./ Теперь живут твои сто тысяч римлян, / А миллионы их везут в галере /И дохнут там, внизу...»[xvii]. В этих словах Атиллы видно такое же стремление Замятина пойти на идеологический компромисс, которое было присуще и А.Белому, О.Э.Мандельштаму, автору «Стансов» 1935 г. И все же предложенная славистом из Майнца интерпретация «Атиллы» как исторической притчи о Сталине необоснованна. Такому узко политическому подходу противоречит обозначенный выше общефилософский пласт содержания трагедии.

По верной оценке Ерыкаловой, «мастерство Замятина сказалось в том, что историческая драма в его пьесе, картины движения скифов и захвата ими городов Европы, противостояние Рима и варваров тесно сплетены с любовной драмой героя. <...>. Мир скифов и мир византийцев создают силовое поле, в котором ярче проступает человеческая драма великого вождя скифов»[xviii]. По мысли Замятина, своеобразие каждого из двух художественно воссоздаваемых им законов истории ярче и нагляднее всего проявляется в личной судьбе его героев, «еретиков» и «правоверных». Героини, которых любят граф Рюи де-Санта-Крус и Атилла, равны им по силе характеров и поэтому являются их своего рода двойниками. Существенно и то, что все эти персонажи — носители энергии.

Инесса прикладывает массу усилий, чтобы спасти любимого, когда же это не удается, убивает Балтасара. Цельностью и страстностью натуры, способностью на подвиг она напоминает заложницу Атиллы, дочь короля Бургундии Ильдегонду: в конце трагедии Ильдегонда убивает во имя своей любви к римлянину Вигиле варвара Атиллу, к которому испытывает тем не менее сложное чувство ненависти и жгучего интереса. В то же время римлянин Вигила — носитель пассивного, энтропийного начала, которое декларировано в словах сенатора Максимина: «Рим стал старик, как я. / А варвары — от них воняет потом, / но их глаза и зубы — посмотри: любой из них пихнет меня, как Рим, / и Рим, как я, — в куски»[xix]. Именно натуре Вигилы свойственны такие черты «дряхлеющего Рима», как жажда жизни и неспособность к героике, высокомерие и малодушие[xx] .

Таким образом, Вигила, как и равнодушный к людям епископ Анниан, просящий, чтобы варвары сохранили его книги, символизирует историческую закономерность, сформулированную уже Данилевским: «Народу, одряхлевшему, отжившему, свое дело сделавшему и которому пришла пора со сцены долой, ничто не поможет, совершенно независимо от того, где он живет — на Востоке или на Западе»[xxi] .

Из-за переделок пьесы в «Атилле» дана развязка только одной из двух сюжетных линий — любовной, что заметили уже современники Замятина. П.Новицкий в напечатанной в «Репертуарном бюллетене» (1928, № 10) рецензии обвинял драматурга в запоздалом левоэсеровском «скифстве» и писал о несоответствии формы пьесы ее содержанию и противоречивости ее идей: «Гунны Евгения Замятина в наше время — мало благозвучны. <...> сюжетная ткань трагедии искусственно связана с программно идеологическими намерениями автора. <...> Истинная сущность сюжета — личная судьба Атиллы»[xxii]. Тем не менее, ясна возможная развязка и общественно-политической сюжетной линии «Атиллы». Об этом сказал директор БДТ Р. Шапиро на заседании Художественного Совета театра 15 мая 1928 г.: «Смерть Атиллы не может приостановить похода гуннов. Рим падет», — заявил директор БДТ[xxiii]. А Л.Д. Блок в письме писателю от 16.II.1928 г., сообщая о своем желании сыграть Ильдегонду, так оценила пьесу: "<...> «Аттила» — то событие литературной и театральной жизни, которое я ждала с самого вступления своего в театр. Трагедия, русская, современная и прекрасная <...>"[xxiv] .

В мае 1928 г. пьеса была прочитана на заседании Художественного Совета Ленинградского Большого Драматического театра, на котором, по существовавшим тогда правилам, присутствовали представители ленинградских заводов. Они одобрили пьесу как «революционную и художественно ценную, трагически насыщенную действием», и вскоре в театре начались репетиции, но возникли вдруг препятствия со стороны ленинградского Облита[xxv] .

Горький энергично старался помочь Замятину в постановке пьесы: написал официальный отзыв, в котором высоко оценил ее «героический тон» и «героический сюжет»[xxvi]. Однако и хлопоты Горького не дали положительных результатов. Осенью 1929 г. началась официальная кампания против Замятина и Пильняка, поводом для которой явилось обнародование их произведений за рубежом. При таких обстоятельствах постановка «Атиллы» стала невозможной. «Гибель моей трагедии „Атилла“ была поистине трагедией для меня: после этого мне стала совершенно ясна бесполезность всяких попыток изменить мое положение <...>»,— с горечью признался Замятин впоследствии, в июне 1931 г., в письме к Сталину[xxvii] .

[i] Shane A. Zamjatin the Playwright // Замятин Е. Огни св.Доминика; Общество почетных звонарей. Wurzburg, 1973. Vol.4. С.V-XIII.

[ii] Цит. по: Ерыкалова И.Е. Черновые рукописи пьесы Е.И.Замятина «Огни св.Доминика» // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: Науч. докл., статьи, очерки, заметки, тезисы: В 6 кн. Кн. 3. Тамбов, 1997. С.130.

[iii] Shаne A. The Life аnd Works of Evgenij Zamyatin. Berkely; Los Angeles, 1968. P.43.

[iv] См.: Hobzova D. Catalogue des Archives Parisi­ennes d'Evgenij Zamjatin // Cahiers du Monde Russe et Sovie­tique. 1972. Vol. 13, № 2. P.232-285.

[v] "… Я человек негнущийся и своевольный. Таким и останусь". С.149.

[vi] Замятин Е.И. Автобиография // Странник. С.14.

[vii] См.: Гольдт Р. Мнимая и истинная критика за­падной цивилизации в творчестве Е.И.Замятина. Наблюдения над цензурными искажениями пьесы «Атилла». С.333, 334.

[viii] Достоевский Ф.М. Записки из подполья // Досто­евский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т.5. Л., 1973. С.112.

[ix] См.: Гольдт Р. Мнимая и истинная критика за­падной цивилизации в творчестве Е.И.Замятина. Наблюдения над цензурными искажениями пьесы «Атилла». С.324.

[x] Блок А.А. Собрание сочинений: В 8 т. Т.6. С.98, 99, 111.

[xi] См.: Бердяев Н.А. Воля к культуре и воля к жизни // Шиповник. М., 1922. № 1. C.78, 80.

[xii] Цит. по: Замятин Е.И. Избранные произведения. С.518-519.

[xiii] Замятин Е.И. Атилла // Замятин Е.И. Сочинения. Т.2. С.420.

[xiv] См.: Матвеева Г., Стрижев А. Путь неприятия и боли // Современная драматургия. М., 1990. № 1. С.203.

[xv] См.: "… Я человек негнущийся и своевольный. Таким и останусь". С.148.

[xvi] Гольдт Р. Мнимая и истинная критика западной цивилизации в творчестве Е.И.Замятина. Наблюдения над цен­зурными искажениями пьесы «Атилла». С.340-341.

[xvii] Замятин Е.И. Атилла. С.427.

[xviii] Ерыкалова И.Е. Черновые рукописи пьесы Е.И.За­мятина «Огни св.Доминика». С.154.

[xix] Замятин Е.И. Атилла. С.392.

[xx] См.: Ерыкалова И.Е. Черновые рукописи пьесы Е.И.Замятина «Огни св.Доминика». С.143.

[xxi] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С.74.

[xxii] Цит. по: Матвеева Г., Стрижев А. Путь неприя­тия и боли. С.203.

[xxiii] Замятин Е.И. Письмо [М.Горькому] // ИМЛИ. Ар­хив А.М.Горького. КГ-П-28-28-6.

[xxiv] Блок Л.Д. Письмо Е.И.Замятину // РГАЛИ, ф.1776, оп.1, ед. хр. 7.

[xxv] См.: Матвеева Г., Стрижев А. Путь неприятия и боли. С.203, 204.

[xxvi] См.: Примочкина Н.Н., Примочкин Б.П. М.Горький и Е.Замятин: (К истории творческих взаимоотношений). С.109.

[xxvii] Замятин Е.И. Письмо Сталину // Замятин Е.И. Избранные произведения. Т.2. С.406.