Реферат: Серебряный век русской поэзии: А. Ахматова

    Лирика“серебряного” века многообразна и музыкальна. Сам эпитет “серебряный” звучит,как колокольчик. Серебряный век-  это целоесозвездие поэтов. Поэтов  -  музыкантов. Стихи “серебряного” века — этомузыка слов. В этих стихах не было ни одного лишнего звука, ни одной ненужнойзапятой, не к месту поставленной точки. Все продуманно, четко и...музыкально.

          Вначале XX в. существовало множество литературных направле-ний.Это и символизм, и футуризм, и даже эгофутуризм Игоря Северянина. Все этинаправления очень разные, имеют разные идеалы, преследуют разные цели, носходятся они в одном: работать над ритмом, словом, довести игру звуками досовершенства.

       Особенно, на мой взгляд, в этом преуспели футуристы. Футуризм напрочьотказался от старых литературных традиций, “старого языка”, “старых слов”,провозгласил новую форму слов, независимую от содержания, т.е. пошло буквальноизобретение нового языка. Работа над словом, звуками становилась самоцелью,тогда как о смысле стихов совершенно забывалось. Взять, например, стихотворениеВ. Хлебникова “ Перевертень”:

                                        Кони,топот, инок.

                                        Но неречь, а черен он.

                                        Идеммолод, долом меди.

                                        Чинзван мечем навзничь.

                                        Голодчем меч долог?   

                                        Пал аноров худ и дух ворона лап ...

       Смыслав этом стихотворении никакого, но оно замечательно тем, что каждая строчкачитается и слева направо, и справа на лево.

        Появлялись, изобретались, сочинялись новые слова. Из одного лишь слова“смех” родилось целое стихотворение “ Заклятие смехом”:

                                       О, рассмейтесь смехачи!

                                        О,засмейтесь смехачи!

                   Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,

                                        О,засмейтесь усмеяльно!              

       О, рассмешек надсмеяльных  -  смехусмейных смехачей!        

            О, иссмейсярассмеяльно сих надсмейных смеячей!

                                            Смейво, смейво,

                                 Усмей, осмей, смешки, смешки,

                                      Смеюнчики, смеюнчики.

                                      О,рассмейтесь, смехачи!

                                      О,засмейтесь, смехачи!

       Культыформы долго не просуществовал, и многие новые слова не вошли в язык общества.Футуризм быстро изжил себя. Но работа футуристов не пропала даром. В их стихахк почти совершенному владению словом добавился смысл, и они зазвучали, какпрекрасная музыка. Борис Пастернак “Метель”:

                               В посаде, кудани одна, нога

                               Не ступала, лишьворожей да вьюги

                               Ступала нога, вбесноватой округе,

                               Где и то, какубитые, спят снега, —

                               Постой, впосаде, куда ни одна

                               Нога не ступала,лишь ворожеи

                               Да вьюги ступаланога, до окна

                               Дохлестнулся обрывок шальной шлеи.. .

       Я непривожу это стихотворение полностью, но уже с первых строк слышна песня метели.Всего одно предложение, а тебя закружила, понесла метель… Пастернак начиналкак футурист. Талант Пастернака и владение формой — школа футуризма, далипотрясающий результата: необыкновенно красивые, музыкальные стихи.

  Обратимсятеперь к символистам. Символизм провозглашал не только культ формы стиха, но икульт символов: отвлеченность и конкретность необходимо легко и естественнослить в поэтическом символе, как “ в летнее утро реки воды гармонично слитысолнечным светом”. Это и происходит в стихах К.Бальмонта,похожих на шелест листвы. Например, его таинственное, загадочное стихотворение“Камыши”:

                             Полночной порою вболотной глуши

                             Чуть слышно,бесшумно кричат камыши.

       Вкаждом слове этого стихотворения употребляется шипящий звук. Из-за этого всестихотворение как будто шелестит, шуршит.

                             О чем они шепчут?О чем говорят?

                             Зачем огонькимежду нами горят?

                             Мелькают,мигают  - и снова их нет.

                             И снова забрезжитблуждающий свет...

                             И тиной запахло. Исырость ползет.

                             Трясина заманит,сожжет, засосет.

                             “ Кого? Для чего?”- камыши говорят.

                             Зачем огонькимежду нами горят?

      Разговор камышей, мигание мелькание огоньков, трясина, сырость, запахтины  - все создает ощущение таинственности, загадки. И в то же время от строк

                          В болоте дрожитумирающий лик.

                          То месяц багровыйпечально поник...

                          И вздох повторяяпогибшей души,

                         Тоскливо, бесшумношуршат камыши.

веет дыханием смертельной тоски. Так рождаетсятаинственная, жутко-вато-притягательная музыкастихотворения.. .

       Ещеодно стихотворение Бальмонта, очень красивое и символичное  -  это“ Я мечтою ловил уходящие тени.. .” постоянное повторение слов в каждых двухстрочках создает как бы переливающийся, журчащий ритм:

                            Я мечтою ловилуходящие тени,

                            Уходящие тенипогасавшего дня,

                           Я на башню всходил, идрожали ступени,

                            И дрожали ступенипод ногой у меня.

       Вповторении слов “ и дрожали ступени, и дрожали ступени”, “тем ясней рисовались,тем ясней рисовались”, “ вокруг раздавались, вокруг меня раздавались” и т.д.употребляются звуки “р” и “л”, за счет чегостихотворение получается похожим на журчащие переливы ручья. Это что касаетсяязыка. Что же касается содержания стихотворения -  оно наполнено глубоким смыслом.Человек идет по жизни все выше и выше, ближе и ближе к своей цели:

                         И чем выше я шел, темясней рисовались,

                         Тем ясней рисовалисьочертания вдали.. .

                         Чем я выше всходил,тем светлее сверкали,

                        Тем светлее сверкали высидремлющих гор...

       Оноставляет позади прожитые годы  -  “уходящие тени погасшего дня”, уснувшуюЗемлю, но цель его все еще далека:

                              Для меня жеблистало дневное светило,

                              Огневое светило догораловдали.

       Но онверит, что достигнет заветной мечты. Он узнал, “как ловить уходящие тени...потускневшего дня”, т.е. как не зря проживать время, отведенное ему в этом миреи все выше шел, дальше, ближе и ближе к своей мечте.

       Ещеодно стихотворение Бальмонта я хотела бы привести. Это красивое посвящениелюбви.

                                          “Черкешенки”     

   Я тебясравнивать хотел бы с нежной ивой плакучей

  Что склоняетветви к влаге, словно слыша звон созвучий.. .

   Я тебясравнивать хотел бы с той индусской баядерой,

   Что сейчас-сейчас заплачет, чувства меря звездной мерой.

    Я тебясравнить хотел бы... Но игра сравнений темна,

    Ибослишком очевидно: ты средь женщин несравненна.

     Яперехожу к акмеизму и к моим любимым поэтам: Николаю Гумилеву   и  Анне    Ахматовой.   Акмеизм -  стиль,   придуманный  и основанный Гумилевым, подразумевал отражение реальности легкими иемкими словами. сам Гумилев очень критически относился к своим стихам, работалнад формой и над содержанием. Гумилев, как известно, много путешествовал поАфрике, Турции, востоку. Впечатления от путешествий отразились в его стихах,диких экзотических ритмах. В его стихах звучит и музыка заморских стран, ипесни России, и смех и слезы любви, и трубы войны. Одни из самых прекрасныхстихотворений об Африке  -  это “ Жираф” и “ Озеро Чад”.

    “Жираф”  -  это изысканная музыка “таинственных стран”.Все стихотворение особенное:

                    Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд                                          

                    И руки особенно тонки, колени обняв.

                    Послушай: далеко, далеко на озере Чад

                    Изысканный ходит жираф.

  И начинаетсяособенно таинственная и грустная сказка “ про чер-нуюдеву, про страсть молодого вождя,... перо тропический сад, про стройныепальмы и запах немыслимых трав.. .” Потрясает описание жирафа:

                             Ему грациознаястройность и нега дана,

                             И шкуру егоукрашает волшебный узор,

                             С которымравняться осмелится толь луна,

                             Дробясь и качаясьна влаге широких озер...

необычные сравнения:

                             Вдали он подобенцветным парусам корабля,

                             И бег его плавен,как радостный птичий полет.

       Этостихотворение настолько мелодично, что в наше время на него написана музыка ионо стало песней. И вот еще одна таинственная сказка: “ Озеро Чад”. Она похожана любовный роман в стихах. Сюжет его банален и грустен, но язык стихотворенияпридает ему красоту и необычайность:

                              На таинственномозере Чад

                             Посреди вековых баобабов

                              Вырезные фигуркистремят

                              На заре величавыхарабов.

                              По лесистым егоберегам

                              И в горах, узеленых подножий

                              Поклоняютсястранным богам

                              Дев-жрицы с эбеновой кожей.

      Таинственное озеро, величавые арабов, странные боги, девы-жрицы  -  всеэто создает загадочную и величественную атмосферу, в которую погружаетсячитатель. Вот он видит прекрасную пару: дочь властительного Чада и ее мужа  - могучего вождя, и красивого, но лицемерного европейца. Он видиткрасивый, простой мир Чада и “цивилизованный” грустный мир Европы, где кабаки,пьяные матросы и грязная жизнь. “Озеро Чад” не очень большое стихотворение, нонаписано оно столь ярким и выразительным языком, что перед нами проходит целаяжизнь.. .

       Гумилевпережил первую мировую войну. В своих стихах он пока-залбессмысленность этой войны, которая принесла только горе, траур в города исела, печальную, песню заупокойных... Интересны сравнения войны и мирнымиобразами:

                              Как собака нацепи тяжелой,

                              Тявкает за лесомпулемет,

                              И жужжат пули, словно пчелы,

                              Собираяярко-красный мед.

                              А “ура”вдали  — как будто пенье

                              Трудные деньокончивших жнецов.

       Поэтговорит, что перед богом равны как воюющие люди, так и мирное люди :

                              Их сердца горятперед тобою,

                              Восковымисвечками горят.

       “Зачем, для чего война, во имя чего?” -  спрашивает Гумилев. Да, кому-тоона приносит славу, титулы, удачи. Но

                              ... сосчитаютли потопленных

                               Во время трудныхпереправ,

                               Забытых на поляхпотоптанных

                               И громких влетописях слав?

                               Иль зори будущиеясные

                               Увидят такимикак встарь -

                               Огромныегвоздики красные

                               И на гвоздикахспит дикарь?

       Так не лучше ли прекратить истреблять другдруга, а обняться и сказать “Милый, вот, прими мой братский поцелуй!” СтихиГумилева о войне  -  это труба протеста всех мирных людей противнасилия, гневная ода против бессмысленных убийств.

       Омузыке гумилевских стихов можно говорить бесконечнодолго и много. Поэзия Гумилева  -  это вся его жизнь, занятая поисками красоты.Стихи его отразили “не только искание красоты, но и красоту исканий”.

     Анна Ахматова.

Вавтобиографии, озаглавленной «Коротко о себе», Анна Ахматова писала: «Яродилась 11(23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был в товремя отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена насевер — в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.

Мои первые воспоминания—царско-сельские: зеленое, сыроевеликолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакалималенькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствиив «Царско-сельскую оду».

Каждоелето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и тамподружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет—древний Херсонес, околокоторого мы жили.

Читатья училась по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительницазанималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски.

Первоестихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались дляменя не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфирородногоотрока») и Некрасова («Мороз Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама.Училась я в Царско-сельской женской гимназии...».

Семьябыла большая: мать Инна Эразмовна (1852— 1930), отецАндрей Антонович (1848—1915), сестры Ирина (1888—1892), Инна (1883—1905), Ия (1894—1922), братья Андрей (1886—1920) и Виктор (1896—1976).

Наиболееблизка детям была мать—натура, по-видимому, впечатлительная, знавшая.литературу, любившая стихи. Впоследствии Анна Ахматова в одной из «Северныхэлегий» посвятит ей проникновенные строки:

… женщинас прозрачными глазами

(Такойглубокой синевы, что море

Нельзяне вспомнить, поглядевши в них),

Средчайшим именем и белой ручкой,

Идобротой, которую в наследство

Яот нее как будто получила,

Ненужныйдар моей жестокой жизни…

Северныеэлегии

В родне матери были люди, причастные к литературе.Например, ныне забытая, а когда-то известная Анна Бунина (1794—1829), названнаяАнной Ахматовой «первой русской поэтессой», приходилась теткой отцу  матери, Эразму Ивановичу Стогову,

оставившемунебезынтересные «Записки», опубликованные в свое время в «Русской старине»(1883.—№№1—8).

ИннаЭразмовна, мать Анны Ахматовой, вела свой род поженской линии от татарского хана Ахмата. .

«Моегопредка хана Ахмата,—писала Анна Ахматова, — убил ночью в его шатре подкупленныйрусский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольскоеиго. В этот день, как в память о счастливом событии, из Сретенского монастыря вМоскве шел крестный ход. Этот Ахмат, как известно, был чингизидом.

Однаиз княжон Ахматовых—Прасковья Егоровна— в XVIII векевышла замуж за богатого и знатного сибирского помещика Мотовилова.Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь Анна Егоровна—моябабушка. Она умерла, когда моей маме было 9 лет, и в честь ее меня назвалиАнной...»

Следуетеще упомянуть, что мать Анны Ахматовой в молодости была каким-то образомпричастна к деятельности «Народной воли».

Оботце, по-видимому, всегда несколько отдаленном от семьи и мало занимавшемсядетьми, Ахматова почти ничего не написала, кроме горьких слов о развалесемейного очага после его ухода. «В 1905 году мои родители расстались, и мама сдетьми уехала на юг. Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома проходилакурс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великоемножество беспомощных стихов...»

Обыте семьи известно очень мало—по-видимому, он мало чем отличался от образажизни более или менее обеспеченных семей Царского Села. Довольно подробноАхматова описала лишь свою комнату в старом Царскосельском доме, стоявшем науглу Широкой улицы и Безымянного -переулка: «… окно на Безымянный переулок…который зимой был занесен глубоким снегом, а летом пышно зарасталсорняками—репейниками, роскошной крапивой и великанами-лопухами… Кровать,столик для приготовления уроков, этажерка для книг. Свеча в медном подсвечнике(электричества еще не было). В углу—-икона. Никакой попытки скраситьсуровость,  обстановки— безд<елушками>, выш<ивками>, откр<ытками>...»

В Царском Селе, писала она дальше, «делала все, чтополагалось в то время благовоспитанной барышне. Умела сложить по форме руки,сделать реверанс, учтиво и коротко ответить по-французски на вопрос старойдамы, говела на Страстной в гимназической церкви. Изредка отец… брал с собойв оперу (в гимназическом платье) в

Мариинский театр (ложа). Бывала в Эрмитаже, в Музее Александра III'. Весной иосенью в Павловске на музыке— Вокзал… Музеи и картинные выставки… Зимойчасто на катке в парке...»

Когдаотец узнал, что дочь пишет стихи, он выразил неудовольствие, назвав еепочему-то «декадентской поэтессой». По сохранившимся в памяти отцапредставлениям, заниматься дворянской дочери стихами, а уж тем более ихпечатать совершенно недозволительно. «Я была овца без пастуха,—вспоминалаАхматова в разговоре с Лидией Чуковской.—И только семнадцатилетняя шальнаядевчонка могла выбрать татарскую фамилию для русской поэтессы… Мне потомупришло на ум взять себе. псевдоним, что папа, узнав о моих стихах, сказал: «Несрами мое имя».—И не надо мне твоего имени!—сказала я...»

Времядетства Анны Ахматовой пришлось на самый конец XIX века. Впоследствии она чутьнаивно гордилась тем, что ей довелось застать краешек столетия, в котором жил Пушкин.

Когдапо улицам Царского Села двигалась порой пышная похоронная процессия и за гробомшли какие-то важные старики и старухи, это, как она позднее написала, всегдабыли похороны «младших современников Пушкина», а значит, и прощание с XIXвеком. Конечно, такие мысли не приходили тогда в голову, маленькой девочке, слюбопытством и страхом взиравшей на маскированных лошадей, на светильники,которые держали сопровождавшие катафалк, но что-то связанное именно с прощаниеми уходом навсегда осталось в ее памяти, когда она думала о своих первыхцарско-сельских впечатлениях.

Черезмного лет Ахматова не раз—и в стихах, и в прозе—вернется к Царскому Селу. Оно,по ее словам, то же, что Витебск для Шагала — исток жизни и вдохновения.

Этойивы листы в девятнадцатом веке увяли,

Чтобыв строчке стиха серебриться свежее в стократ.

Одичалыерозы пурпурным шиповником стали,

Алицейские гимны все так же заздравно звучат.

Полстолетьяпрошло… Щедро взыскана дивной судьбою,

Я вбеспамятстве дней забывала теченье годов, —

Итуда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою

Очертаньяживые моих царско-сельских садов.

Этойивы листы в девятнадцатом веке увяли...

ВЦарском Селе она любила не только огромные влажные парки, статуи античных богови героев, дворцы, Камелонову галерею, пушкинскийЛицей, но знала, отчетливо помнила и стереоскопически выпукло воспроизвелачерез много лет его «изнанку»: казармы, мещанские домики, серые заборы, пыльныеокраинные улочки...

… Тамсолдатская шутка

Льется,желчь не тая…

Полосатаябудка

Имахорки струя.

Дралипеснями глотку

Иклялись попадьей,

Пилидопоздна водку,

Заедаликутьей.

Воронкриком прославил

Этотпризрачный мир…

Ана розвальнях правил

Великан-кирасир.

Царско-сельскаяода

.

Нобожеством Царского Села, его.солнцем был для юной гимназистки Ани Горенко,конечно, Пушкин. Их сближало тогда даже сходство возраста: он—лицеист, она —гимназистка, и ей казалось, что его тень мелькает на дальних дорожках парка.

Когда-тоГете советовал: если хочешь понять душу поэта, поезжай в его страну. Он имел ввиду родину как страну детства. Ведь детство и юность чаще всего действительноопределяют голос просыпающейся Музы.

Нов стране детства и юности Анны Ахматовой—параллельно и одновременно с ЦарскимСелом—были и другие места, значившие для ее поэтического сознания очень много.

В одной из автобиографических заметок она писала,что Царское Село, где проходил гимназический учебный год, то есть осень, зима ивесна, чередовалось у нее со сказочными.летними месяцами на юге—«у самогосинего моря», главным образом вблизи Стрелецкой бухты у Севастополя. А 1905 годполностью прошел в Евпатории; гимназический курс в ту зиму осваивала на дому—из-заболезни: обострился туберкулез, этот бич всей семьи. Зато любимое море шумеловсе время рядом, оно успокаивало, лечило и вдохновляло.

Онатогда особенно близко узнала и полюбила античный Херсонес, его белые руины,словно остановившие бег времени. Там на горячих камнях быстро скользили ящерицыи свивались в красивые кольца маленькие тонкие змейки. Эти камни когда-товидели, возможно, ^Одиссея и его спутников, а Черное море выплескивало волны стой же мерностью гекзаметра, что и Средиземное, подсказав-. шее этот великийразмер слепому Гомеру.

Дыханиевечности, исходившее от горячих камней и столь же вечного, нерушимого неба,касалось щек и рождало мысли, эхо которых будет отдаваться в ее творчестведолгие годы — вплоть до старости. Херсонес и Черное море странным образом неотрицали и даже не затмевали Царского Села — ведь дух Пушкина был и здесь, аего «античная» лирика, анакреонтика тоже приходили на ум, как что-то страннонеотрывное от этих мест.

Онанаучилась плавать и плавала так хорошо, словно морская стихия была для нееродной.

Мнебольше ног моих не надо,

Пустьпревратятся в рыбий хвост!

Плыву,и радостна прохлада,

Белееттускло дальний мост...

… Смотри,как глубоко ныряю,

 Держусь за водоросль рукой,

Ничьихя слов не повторяю

Ине пленюсь ничьей тоской...

          Мне больше ног моих не надо...

Еслиперечитать ее ранние стихи, в том числе и те, что собраны в первой книге«Вечер», считающейся насквозь петербургской, то мы невольно удивимся, как многов них южных, морских реминисценций. Можно сказать, что внутренним слухомблагодарной памяти она на протяжении всей своей долгой жизни постоянноулавливала никогда полностью не замиравшее для нее эхо Черного моря.

Всвоей первой поэме—«У самого моря», написанной в 1914 году в усадьбе Слепнево (Тверская губ.), она воссоздала поэтическую атмосферуПричерноморья, соединив ее со сказкой о любви:

Бухтыизрезали низкий берег,

Всепаруса убежали в море,

А ясушила соленую косу

Заверсту от земли на плоском камне.

Комне приплывала зеленая рыба,

Комне прилетала белая чайка,

А ябыла дерзкой, злой и веселой

Ивовсе не знала, что это — счастье.

Впесок зарывала желтое платье,.

Чтобветер не сдул, не унес бродяга,

Иуплывала далеко в море,

Натемных, теплых волнах лежала.

Когдавозвращалась, маяк с востока

Ужесиял переменным светом,

Имне монах у ворот Херсонеса Говорил:

Чтоты бродишь ночью?

… Яс рыбаками дружбу водила.

Подопрокинутой лодкой часто

Вовремя ливня с ними сидела,

Проморе слушала, запоминала,

Каждомуслову тайно веря.

Иочень ко мне рыбаки привыкли.

Еслименя на пристани нету,

Старшийза мною слал девчонку,

Ита кричала: «Наши вернулись!

Нынчемы камбалу жарить будем»...

Обожженная'солнцем, ставшая черной, с выгоревшей косой, царско-сельская гимназистка снаслаждением сбрасывала с себя манерные условности Царского Села, все этиреверансы, чинность, благовоспитанность, став, как она сама себя назвала впоэме, «приморской девчонкой». Юг, подаривший ей ощущение воли, свободы, страннымобразом перемешанное с чувством вечности и кратковременности человеческойжизни, действительно никогда не уходил из ее поэтической памяти. Даже в«Реквиеме»—поэме о страшных годах репрессий в Ленинграде—она вспомнила о нем сприсущим ей мужеством и печалью.

В поэтической топонимике Ахматовой занял свое местои Киев, где она училось в последнем классе Фундуклеевскойгимназии, где в 1910 году вышла замуж за Николая Гумилева, где написала великое

множествостихов и окончательно—что очень важно!—почувствовала себя поэтом. Правда,Ахматова как-то сказала, что не любила Киева, но если говорить объективно иточно, она, скорее всего, не любила свое тогдашнее бытовое окружение —постоянный контроль со стороны взрослых (и это после херсонесскойвольницы!), мещанский семейный уклад.

Ивсе же Киев навсегда остался в ее творческом наследии прекрасным и стихами:

Древнийгород словно вымер,

Страненмой приезд.

Надрекой своей Владимир

Поднялчерный крест.

Липышумные и вязы

Посадам темны,

Звездиглистые алмаза

Кбогу взнесены.

Путьмой жертвенный и славный

Здесьокончу я.

Исо мной лишь ты, мне равный,

Далюбовь моя.

Древний городсловно вымер...

Ивсе же главнейшее и даже определяющее место в жизни, творчестве и судьбеАхматовой занял, конечно, Петербург. Не случайно Ахматову называли истинной петербуржанкой — представительницей именно петербургскойшколы.

Петербург стал ее подлинной духовной, родиной. Ахматовская поэзия, строгая и классически соразмерная, вомногом глубоки родственна самому обличу города—торжественным разворотам его.улиц и площадей, плавной симметрии знаменитых набережных, окаймленных золотойкаллиграфией фонарей, мраморным и гранитным дворцам, его- бесчисленным львам,крылатым грифонам, египетским сфинксам, античным атлантам, колоннадам, соборам,морским рострам и блистающим шпилям. Петербургский архитектурный стиль, яркоотразившийся в облике всего русского искусства, не только в архитектуре, но и всловесности, зримо выявился в поэзии Ахматовой: он, можно сказать,предопределил ее

духовно-поэтическиймир, то есть образность, метрику, мелодику, акустику и многое-многое другое.«Город славы и беды»—так называла она Петербург, а затем и Ленинград, и оба этислова вполне приложимы к автору «Вечера», «Реквиема» и «Поэмы без героя». Ужепервые читатели ахматовских книг, хотя и любилиназывать ее русской Сафо, всегда говорили, что она являет собой как бы классическийтип петербуржанки, что ее поэзия неотделима ни отЛетнего сада, ни от Марсова поля, ни от Невского взморья, ни, конечно же, отбелых ночей, воспетых Пушкиным и Достоевским.

Родство,духовное и кровное, между ахматовским стихом игородом усугублялось свойственным только Ленинграду сочетанием нежности итвердости, водно-воздушного мерцания и каменно-чугунной материальности.Прославленные белые ночи превращают ленинградские «каменные громады» вполупризрачные, словно блекло намеченные на холсте странные декорации. В такиечасы город, кажется, снится самому себе. Огромный и плоский людской архипелаг,едва возвышающийся над водой и лишь слегка прикрепленный неверными якорями ксвоим не считанным островам, словно вот-вот поднимет паруса петровских туманов,чтобы отплыть

ПоНеве иль против теченья.

–Толькопрочь…

Поэма безгероя

Неслучайно так часто Ахматова любила подходить в своих стихах к самому краю снаили яви, чтобы прислушаться к давно отзвучавшим шагам и наедине с собой исловом внять тому безмолвию, когда

Толькозеркало зеркалу снится, 

–Тишинатишину сторожит…

Поэма безгероя

Однакостих Ахматовой, как мы неоднократно увидим, все же никогда не соскальзывал ни вневнятицу, ни в бред, ни в ирреальность, достаточно «модные» в поэзии первыхдесятилетий нашего столетия. Ахматова, как и Блок, обладала точным иреалистичным.зрением и потому постоянно испытывала потребность ощутить взыбкой мерцательности окружавшей ее атмосферы нечтовсе же вполне твердое и надежное.

Лирика Ахматовой чуть ли не с самого начала заключила всебе оба лика города; его волшебство и—каменность, туманную импрессионистичнуюразмытость и— безупречную рассчитанность всех пропорцийи объемов. В ее стихах они непостижимым образом сливались, зеркальноперемежаясь и таинственно пропадая друг в друге.

«Петербург,—писалаона,—я начинаю помнить очень рано—в девяностых годах. Это в сущности ПетербургДостоевского. Это Петербург дотрамвайный, лошадиный,коночный, грохочущий и скрежещущий,.лодочный, завешанный с ног до головывывесками, которые безжалостно скрывали архитектуру домов. Воспринимался он особенносвежо и остро после тихого и благоуханного Царского Села. Внутри Гостиногодвора тучи голубей, в угловых нишах галерей большие иконы в золоченых окладах инеугасимые лампады. Нева—в судах. Много иностранной. речи на улицах.

Вокраске домов очень много красного (как Зимний), багрового, розового и совсемне было этих бежевых и серых колеров, которые теперь так уныло сливаются сморозным паром иди ленинградскими сумерками...

Дымкинад крышами. Петербургские голландские печи… Петербургские пожары в сильныеморозы. Барабанный бой, так всегда напоминающий казнь. Санки с размаху. отумбу на горбатых мостах, которые теперь почти лишены своей горбатости.Последняя ветка на островах всегда напоминала мне японские гравюры. Лошадиная обмерзшаяв сосульках морда почти у вас на плече. Зато какой был запах мокрой кожи визвозчичьей пролетке с поднятым верхом во время дождя. Я почти что все «Четки»сочинила в этой обстановке, а дома только записывала уже готовые стихи...»

Каквидим, художническая память Ахматовой была на редкость острой. Характерно, чтоона видела и запоминала. и переносила в стих все многоразличные приметыокружающей жизни. Поэзия и проза великого города были нераздельны в ее стихах.

Ее стихи -  это песни любви. Всем известнаее потрясающая поэма “У самого моря”, в которой слышится шум прибоя и крикичаек.. .

      Смешноназывать “врагом народа”, “пошлой мещанкой” человека, который создал“Реквием”  -  страшную правду о России, и который написалстихотворение, в котором выражена вся красота старинных городов Святой Руси. В12-ти строчках А.Ахматова смогла описать всю тублагостную, умиротворяющую атмосферу древних русских городов:

                    Там белые церкви и звонкий, светящийся лед,

                    Над городом древних алмазные русские ночи

                    И серп поднебесный желтее, чем липовый мед.

                    Там вьюги сухие взлетают с заречных полей,

                    И люди, как ангелы, Большому празднику рады,

                    Прибрали светлицу, зажгли у киота лампады,

                    И книга благая лежит на дубовом столе.. .

       Всестихотворение наполнено рождественским звоном колоколов. Все оно пахнет медом ипеченым хлебом, напоминает древнюю православную Русь.

       Безусловно, во всех стихах Ахматовой можно найти ту или иную мелодию (даже некоторые ее стихи называются “песнями”, “песенками”). Например, в “Песнепоследней встречи” слышна тревожная, растерянная музыка:

                        Так беспомощно грудьхолодела

                        Я на правую руку надела

                        Перчатку с левой руки

                        Между кленов шепотосенний

                        Попросил: “Со мноюумри!

                        Я обманут своей унылой,

                        Переменчивой, злойсудьбой.”

                        Я ответила: “Милый,милый!

                        И я тоже, умру с тобой.. .”

       А вдругом стихотворении “Широк и желт вечерний свет.. .” звучит мелодия счастья,спокойствия после бури исканий:

                        Ты опоздал на многолет,

                        Но все-таки тебя я рада

                       Прости, что я жила скорбя

                        И солнцу радоваласьмало.

                        Прости, прости, что затебя

                        Я слишком многихпринимала.

Ахматовские стихи, «где каждыйшаг—секрет», где «пропасти.налево и направо», в которых ирреальность, туман изазеркалье сочетались с абсолютной психологической и даже бытовой, вплоть доинтерьера,. достоверностью, заставляли говорить о «загадке Ахматовой». Какое-товремя даже казалось, что так, как она, вообще не писал никто.и никогда. Лишьпостепенно увидели, что лирика Ахматовой имеет глубокие и широко разветвленныекорни, уходящие не только в русскую классическую поэзию, но и в-

психологическуюпрозу Гоголя и Толстого, а также активно захватывает целые пласты общемировойсловесной культуры.

       Говоряо музыке в поэзии “серебряного” века, нельзя не остановиться на стихах ИгоряСеверянина, короля поэтов, основателя эгофутуризма. В манифесте эгофутуризма неотвергалось старое, как в футуризме, но также провозглашалась борьба сзаставками и стереотипами, поисками новых, смелых образов, разнообразных ритмови рифм. Игорь Северянин, бесспорно, виртуозно владел

словом. Доказательством этому служит потрясающеестихотворение “Чары Лючинь”, где в каждом слове,начиная с названия есть буква “ч”. Приведу только первые строки:

        Лючинь печальная читала вечером ручисто-вкрадчиво,

        Такчутко чувствуя журчащий вычурно чужой ей плач. .

       Хотявсе стихотворение довольно большое, оно, в отличие от стихов футуристов, имеетсмысл. И еще о двух стихах Северянина хотелось бы рассказать. “Кензель” — светское стихотворение, напоминает блюз своейсвоеобразной ритмикой, повторениями:

      В шумномплатье муаровом, в шумном платье муаровом

             По аллее огненной вы проходите морево.. .

             Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,

             А дорожка песочная от листвы разузорена  -

             Точно лапы паучные, точно лих ягуаровый.. .

        И“Серенада”, имеющая второе название “Хоровод рифм”. И это действительно хороводрифм, удивительно гармоничный: “ в вечернем воздухе — в нем нежных роз духи!”,“ над чистым озером  -  я стану грез пером”, “перепел  — росу всю перепил”, “ по волнам озера  -  какжизнь без роз сера”, и т.д.

       Яговорил о музыке в стихах “серебряного” века, но ведь были и стихи о музыке, иих очень много. Это северянинские “Медальоны”, гдеесть сонеты о композиторах: “Шопен”, “Григ”, “Бизе”, “Россини”, где Северянинговорит: из всех богов наибожайший бог  -  богмузыки.. .” и “ мир музыки переживет века, когда его природа глубока”. Это ахматовская “Песенка о песенке”, которая

                                ... сначалаобожжет,

                                 Как ветерокстуденый,

                                 А после в сердце упадет

                                 Одной слезойсоленой.

     Это гумилевские “Аби