Реферат: Новое поэтическое течение Серебряного века

Оглавление:

 TOC o

Вступление. Силуэт “Серебряного века”________________________________________ PAGEREF_Toc451413231 h 2

Глава 1. Рождение новой поэтической школы.____________________________________ PAGEREF_Toc451413232 h 3

Глава 2. Настроения в поэзии._________________________________________________ PAGEREF_Toc451413233 h 6

Глава 3. Поэты новой эпохи.__________________________________________________ PAGEREF_Toc451413234 h 10

Глава 4. Власть над миром или властвование вместе с миром._____________________ PAGEREF_Toc451413235 h 17

Глава 5. Техническая сторона символизма.______________________________________ PAGEREF_Toc451413236 h 19

Глава 6. Мотивы и сюжеты у поэтов-символистов._______________________________ PAGEREF_Toc451413237 h 23

Глава 7. Калейдоскоп поэтических школ._______________________________________ PAGEREF_Toc451413238 h 26

Заключение. Тень Серебряного века.___________________________________________ PAGEREF_Toc451413239 h 27

Список использованной литературы.__________________________________________ PAGEREF_Toc451413240 h 29


Силуэт “Серебряного века”

Русскийпоэтический “серебряныйвек” традиционно вписывается в начало XX столетия, на самом деле его истоком является столетиеXIX, и всеми корнями он уходит в “век золотой ”, втворчество А.С. Пушкина, в наследие пушкинской плеяды, в тютчевскуюфилософичность, в импрессионистическую лирику Фета, в Некрасовские прозаизмы, впорубежные, полные трагического психологизма и смутных предчувствий строки К.Случевского. Иными словами, 90-е годы начинали листать черновики книг,составивших вскоре библиотеку 20-го века. С 90-х годов начинался литературныйпосев, принесший всходы.

Самтермин “серебряный век” является весьма условным и охватывает собой явление соспорными очертаниями и неравномерным рельефом. Впервые это название былопредложено философом Н. Бердяевым, но вошло в литературный оборот окончательнов 60-е годы нынешнего столетия.

Поэзияэтого века характеризовалась в первую очередь мистицизмом и кризисом веры,духовности, совести. Строки становились сублимацией душевного недуга, психическойдисгармонии, внутреннего хаоса и смятения.

Всяпоэзия “серебряного века”, жадно вобрав в себя наследие Библии, античнуюмифологию, опыт европейской и мировой литературы, теснейшим образом связана срусским фольклором, с его песнями, плачами, сказаниями и частушками.

Однако,иногда говорят, что “серебряныйвек” – явление западническое. Действительно, своими ориентирами он избралэстетизм Оскара Уайлда, индивидуалистический спиритуализм Альфреда де Виньи,пессимизм Шопенгауэра, сверхчеловека Ницше. “Серебряный век” находил своихпредков и союзников в самых разных странах Европы и в разных столетиях: Вийона,Малларме, Рембо, Новалиса, Шелли, Кальдерона, Ибсена, Метерлинка, д`Аннуцио,Готье, Бодлера, Верхарна.

Инымисловами, в конце XIX – начале XX веков произошла переоценка ценностей с позицийевропеизма. Но в свете новой эпохи, явившейся полной противоположностью той,которую она сменила, национальные, литературные ифольклорные сокровища предстали в ином, более ярком, чем когда-либо, свете.

Этобыло полное солнечного сияния творческое пространство, светлое и жизнедающее,жаждущее красоты и самоутверждения. И хотя мы зовем это время«серебряным», а не «золотым веком», может быть, именно онобыло самой творческой эпохой в российской истории.

Рождение новой поэтическойшколы.

“Серебряныйвек” – сложное, изумительное полотно русской поэзии, которое начало ткатьсяневидимой рукой создателя в 90-х годах XIX века. И первым наиболее яркимрисунком этого бесценного, многоликого творения стал символизм с его поэтикойнамека и иносказания, с его эстетизацией смерти как живого начала, с егокреативной силой «безумия», со знаковым наполнением обыденных слов.Его важнейшей приметой стала аналогия лика, мимолетности, сиюминутности, вкоторых отразилась Вечность.

Новое мировоззрение потребовало от новойпоэтической школы нового приема. Таковым стал символ – многозначноеиносказание, сформировавшее еще поэтику Священного писания, а затем причудливоразработанное французскими символистами. Опыт библейской символики очень повлиялна судьбу слова «символ»: в «светском» понимании онооставалось простым риторическим примером, применяемым к любому материалу, в«духовном» же понимании оно прочно оказалось связанно с религиознойтематикой как земной знак несказуемых земных истин. «Символ, — писал одиниз теоретиков и практиков нового течения, — только тогда истинный символ, когдаон неисчерпаем и беспределен в своем значении, когда он изрекает на своемсокровенном языке намека и внушения нечто неадекватное внешнему слову. Онмноголик, многосмыслен и всегда темен в последней глубине».

Новоедвижение закрепило за собой окончательное имя, когда вышла в свет книгастихотворений Д. Мережковского «Символы» (1892 год),оформилось же это течение благодаря трем сборникам«Русские символисты», выпущенным Брюсовым (1894-1895). Если уБрюсова и Бальмонта доминировало «светское» понимание слова«символ» (они видели в символизме школу с определенной техникой), тоу В. Иванова, Блока, А. Белого, которых принято называть «младшимисимволистами», возобладала мистико­-религиозная трактовка этого понятия.

Поэтам– символистам был свойственен глубокий историзм, с позиций которого оценивалисьи события современности; сугубая музыкальность поэтической строки и широчайшийэнциклопедизм культурного арсенала. Здесь царили разнообразные формы: баллады,триолеты, венки сонетов, поэмы, подчиненные новым образам, словам, размерам,рифмам.


Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.

Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,

Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном

Полетит над землей ураганом…

Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.

Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,

Звезды станут недвижно средь темного свода,

И висеть будет ночь без исхода…

Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.

Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,

Мое сердце безумья любви ужаснется

И от счастья и муки порвется…

                                             Н.Минский

Поэты– символисты стали под лозунг А.С. Пушкина: «Мы рождены для вдохновенья,для звуков сладких и молитв», избрав для себя раз и навсегда лагерь«эстетизма» (признание самодвижущей ценности искусства, произведений,отрыв от общественности). Это роднило символистов с акмеистами, в значительнойстепени с футуристами, а после революции с имажинистами; и противопоставляло ихкрестьянским и пролетарским поэтам, воспринимавшем поэзию, как социальныйфактор.

Трактовкарусского символизма как течения романтического по своей природе, как известногорецидива романтизма начала XIX века имеетнад собой глубокие основания.

Романтизмкак настроение, как стремление уйти от реальной действительности в мир вымыслаи мечты, как неприятие жизни и реальности, вечное «исканиебесконечности в конечном», подчинение разума и воли чувству и настроениям– является, несомненно, преобладающей стихией русского символизма, темпсихологическим базисом, на основе которого он мог распуститься.


Короткий вечер тихо угасает

И пред смертью ласкою немой

На одно мгновенье примиряет

Небеса с измученной землей.

В просветленной, трогательной дали,

Что неясна, как мечты мои, -

Не печаль, а только след печали,

Не любовь, а только тень любви.

И порой в безжизненном молчаньи,

Как из гроба, веет с высоты

Мне в лицо холодное дыханье

Безграничной, мертвой пустоты…

                         Д. Мережковский

Внутренняя напряженность ибеспокойство, несколько хаотическая взволнованность, так характерная дляромантизма, является столь же характерной чертой русского символизма, особеннопозднего его проявления. Не случайно первым увлечением Блока в поэзии былЖуковский, юношеским увлечением Бальмонта – Эдгар По и Шелли, Белый с детстваупивался стихами Гете и сказками Андерсена, а любимым чтением юного Ф. Сологубабыли «Робинзон» и «Дон Кихот».

Возрождениемнастроений романтизма идеологическая сторона русского символизма, однако, неисчерпывается. Он впитал в себя и другие влияния: влияния западного, вчастности французского «декадентства» и мистической философии В.Соловьева:

В Альпах.

Мыслей без речи и чувств без названия

Радостно-мощный прибой…

Зыбкую насыпь надежд и желания

Смыло волной голубой.

Синие горы кругом надвигаются,

Синее море вдали.

Крылья души над землей поднимаются,

Но не покинут земли.

В берег надежды и берег желания

Плещет жемчужной волной,

Мыслей без речи и чувств без названия

Радостно-мощный прибой.

Западное декадентство – этопрежде всего эстетство, холодное и замкнутое в себе, это крайнеесамоутверждение личности, своеобразный индивидуализм (бесформенный ипассивный). Эти черты были ярко выражены в творчестве ранних русскихсимволистов, которых иначе именовали «декадентами». Быть может,лучше, чем где бы то ни было, эстетика русского декадентства быласформулирована в словах Ф. Сологуба: «Беру кусок жизни, грубой и бедной, итворю из нее сладостную легенду, ибо я – поэт», в юношеском кредо ВалерияБрюсова: «Все в жизни только лишь средство для звонко-певучих стихов».

Настроения в поэзии.

Воспевание „боли души,которая устала и спит в гробу усталости своей (Минский), лежание “на днемеж подводных стеблей» (Бальмонт), призывы смерти — «О, смерть, ятвой, повсюду вижу одну тебя и ненавижу очарование земли» (Сологуб),какая-то напуганность  жизнью, страхперед ней, нежелание или неспособность видеть в ней нечго реально ценного –одну только скуку и ничтожество, «чертовы качели», бессмысленные ижестокие (Гиппиус, Мережковский, Сологуб) – вот настроения раннего русскогосимволизма. Выходов у таково настроения было два: прославление смерти и призывидти к ней на встречу, мрачное отчаяние или же замена надменной жизни еесуррогатом – сладостной легендой, проповедью забвенья, бессилия, нелюбви,эстетствующе-мистическими настроениями, музыкой мечты, неопределенных слов извучаний (нелепых для понимания, но ласкающих ухо) – уход в замкнутый,холодно-поверхностный эстетизм.


Элегия.

Я умереть хочу весной,

С возвратом радостного мая,

Когда весь мир передо мною

Воскреснет вновь, благоухая.

На все, что в жизни я люблю,

Взглянув тогда с улыбкой ясной,

Я смерть свою благословлю –

И назову ее прекрасной.

                       М. Лохвицкая

Эти черты характеризуют взначительной степени поэзию раннего Добролюбова, Минского, И. Коневского,Сологуба, Гиппиус, раннего Брюсова, в значительной степени Блока и Анненского.На всей этой поэзии лежит налет пассивности, внутреннего бессилия, несмотря напорой исключительное совершенство формы, отсутствие волевого начала ижизнеспособности.

Иди за мной.

Полуувядших лилий аромат

Мои мечтанья легкие туманит.

Мне лилии о смерти говорят,

О времени, когда меня не станет.

Мир – успокоенной душе моей.

Ничто ее не радует, не ранит,

Не забывай моих последних дней,

Пойми меня, когда меня не станет.

 Я знаю, друг, дорога не длинна,

И скоро тело бедное устанет.

Но ведаю, любовь, как смерть, сильна.

Люби меня, когда меня не станет.

Мне чудится таинственный обет…

И, ведаю, он сердца не обманет, -

Забвения тебе в разлуке нет!

Иди за мной, когда меня не станет.

                                          З.Гиппиус

Иные черты психологиинаблюдаются у «младших» символистов, второго поколения русскогосимволизма. Новые символисты: В. Иванов,А. Бельнт, Ю. Балтрушайтис, А. Блок, С. Соловьев –решительно отмежевываются от прежнего «декадентства». Учению обеспредельной любви к себе, призывая к уходу в уединенный мир мечты инеуловимых настроений, пассивности, внежизненности, преклонению перед образомсмерти и болезненно-извращенному эротизму, они противопоставляют идею«соборности», активности, пророческого служения поэта волевымстремлениям к проведению в жизнь своей религиозно-философской идеи.

Я видел надпись на скале:

Чем дальше путь, тем жребий строже,

И все же верь одной земле,

Землей обманутый прохожий…

Чти горечь правды, бойся лжи.

Гони от дум сомненья жало

И каждой искрой дорожи –

Цветов земли в Пустыне мало…

Живя, бесстрашием живи

И твердо помни в час боязни:

Жизнь малодушному в любви

Готовит худшую из казней.

                         Ю. Балтрушайтис

Строкой о В.Брюсове.

Несколько особняком в средемосковских символистов стоит Валерий Брюсов. Это был человек с совершенноасимметричным лицом (будто спрыгнувшим с портрета кубиста), резкимимонгольскими скулами и рысьими глазами. Основной чертой характера Брюсова быласобранность, скованность. Она замыкала и строгие мысли, и девическуюзастенчивость. Брюсов не был очень умен от природы, но был бесконечнообразован, начитан и культурен.

Ум Брюсова не был быстр, ноочень остер и подкреплен особой, брюсовской логичностью. Он был, как это нистранно звучит, с детства немолодым мальчиком. Мальчиком он остался на всюжизнь, и, вероятно, ребенком он умер. Только у детей бывает такая пытливость,такая тяга узнать все. Брюсов кидался на все, и все, на что он кидался, онизучал необычайно основательно. Всю жизнь он хотел казаться  и казался не тем, чем он был. Он рисовалсявождем, эротическим поэтом, демонистом, оккультистом, всем, чем можно было бытьв те дни. Но это был портрет Брюсова, а не оригинал. Как был не похож ВалерийЯковлевич на Брюсова! Если Есенин заплатил жизнью за славу, то Брюсов всю жизньотдал на то, чтоб походить на свои стихи, созданные по образцу лучших  классиков. У него разрыва не могло быть. Егопоэзия, с одной стороны, была накрепко связана с ранними символистами, с другойже — его тематическая связь с будущими «кубо-футуристами» несомненна.Брюсов, пожалуй, единственный из русских поэтов дофутуристического периода,умеющий заставить почувствовать дыхание современного капиталистического города,бешеный ритм его жизни, засасывающую и гипнотизирующую динамику, грохот,сутолоку, бесконечные переливы огней, серые сумерки городского рассвета ибесстрастное олово электрических лун.

Женщине.

Ты – женщина, ты –книга между книг,

Ты – свернутый, запечатленный свиток;

В его строках и дум и слов избыток,

В его листах безумен каждый миг.

Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!

Он жжет огнем, едва в уста проник;

Но пьющий пламя подавляет крик

И славословит бешено средь пыток.

Ты – женщина, и этим ты права.

От века убрана короной звездной,

Ты — в наших безднах образ божества!

Мы для тебя влечем ярем железный,

Тебе мы служим, тверди гор дробя,

И молимся – от века – на тебя!

                                            В. Брюсов

Рассматриваемые с болееширокой точки зрения как ранние символисты, так и поздние – явление одной и тойже категории. Социальные их корни одни. Основная стихия тех и других –романтическая мистика, проистекающая из неспособности или неумения найти своеместо в реальной жизни, разрыв с реальностью, уход из нее. Но психологическийтонус, настроенность у символистов второго поколения уже совершенно иные.«Декаденты» не думали быть творцами жизни. Они были только поэтами.Они проповедовали уход из «грубой» жизни, они хотели быть творцамижизни. Они всегда стремились к тому, чтобы занять место учителей жизни ипророков. В противопоставлениях реального и нереального, в призыве к активному «религиозномудействию», содержащемся в философии В. Соловьева – зачатки всехэлементов поэтического мироощущения русского символизма. И здесь сосуществуюттакие разные, но столь безмерно талантливые мастера, как В. Иванов,А. Белый, А. Блок, К. Бальмонт.

Поэты новой эпохи.

Все стихи – отражения думавторов. Каковы же были они, эти люди, что остановили время, уловили миг ипроникли в вечность своим лучезарным гением?

1.     Вячеслав Иванов – человек настолько ученый, что цитатывылезали не только изо рта, но и из остатка волос, из-под сюртука. Онрассказывал об эпохе Возрождения так запросто, как будто он только вчера пришелиз этой эпохи. Он мог сказать, что встречал Петрарку, а жизнь Бокаччо он знал сточностью до минуты. Это был чемпион знаний, вскормленник столетий, полководеццитат и универсалист языков. Он родился 16 февраля 1866 года в городе Москве. Сдетских лет, под влиянием матери, очень религиозной и любящей поэзию женщины,поэт полюбил поэзию Пушкина, Лермонтова, Ломоносова, Державина. В возрастевосьми лет он поступил в частную школу, где начал писать стихи и романы. Черезгод поэт поступил в 1-ю Московскую гимназию, где увлекся греческим языком иантичностью. В пятом классе гимназии «внезапно и безболезненно сознал себякрайним атеистом и революционером». После этого в жизни В. Иванованаступила полоса пессимизма, выявившаяся в попытке отравиться. Затем он увлексяДостоевским, а по окончании гимназии поступил в Московский университет нафилологический факультет, где получил премию за работу над древними языками.Окончив два курса университета, поэт уехал в Германию, в Берлин, в семинарийпрофессоров Зома, Моммзена и Гизебрехта. В это время он очень много работал поистории. В те же годы в нем зародились серьезные «мистическиеискания», и он принялся за изучение В. Соловьева. В 1891 году поэтпереехал в Париж, а затем в Рим. В это время В. Иванов стал поклонником Ницше. В 1905 году поэт переехал вПетербург, где стал центральной фигурой в кругу символистов. Он писалзамечательные стихи.

Любовь.

Мы – два грозой зажженные ствола,

Два пламени полуночного бора;

Мы – два в ночи летящих метеора,

Одной судьбы двужалая стрела!

Мы – два коня, чьи держит удила

Одна рука, — одна язвит их шпора;

Два ока мы единственного взора,

Мечты одной два трепетных крыла.

Мы – двух теней скорбящая чета

Над мрамором божественного гроба,

Где древняя почиет красота.

Единых тайн двугласные уста,

Себе самим мы – Сфинкс единый оба.

Мы две руки единого креста.

2.     Борис Николаевич Бугаев (это его настоящее имя)родился 14 октября 1880 года в Москве. Детство и юность поэта протекли в«атмосфере профессорской семьи». Он с детства полюбил музыку ипоэзию, слушая игру матери на рояле и чтение гувернанткой-немкой стихов Уландаи Гете и сказок Андерсона. Эти впечатления навсегда определили любовь Белого кнемецкой культуре. В 1891 году он поступил в гимназию, где он заинтересовалсяфилософией и увлекся буддизмом и брахманизмом. В 1903 году окончил естественныйфакультет Московского университета. В эти годы поэт усиленно работал надрелигиозно-философскими проблемами, сделался ярым последователем В. Соловьеваи символистом. Андрей Белый замечательно говорил. Его можно было слушатьчасами, даже не все понимая из того, что он говорит. Он говорил или конечнымивыводами или одними придаточными предложениями. Белый мог говорить о чемугодно. И всегда вдохновенно (то, что он знал и то, чего он не знал – былопочти одно и то же). Андрей Белый был очень чуток к миру, но глух к себе, кактетерев на току. Он слышал шорох прорастающей мысли и не слышал грохота шаговмира. Белый мог стать бы капиталистом разума. Он намеренно превращал себя вкустаря рассуждений. Белый всю жизнь любил осенние лужи, наблюдал, как в нихотражаются небо и облака, и ни разу не предпочел посмотреть прямо на облака.

Солнце.

Солнцем сердце зажжено.

Солнце – к вечному стремительность.

Солнце – вечное окно

В золотую ослепительность.

Роза в золоте кудрей.

Роза нежно колыхается.

В розах золото лучей

Красным шаром разливается.

В сердце бедном много зла

Сожжено и перемолото.

Наши души – зеркала,

Отражающие золото.

3.     Константин Бальмонт. Когда вдруг затрещали изавальсировали бальмонтовские рифмы и послышались бальмонтовские размеры –поистине произошла литературная революция. Свои стихи Бальмонт выпускал в людитак хорошо одетыми, с такими великолепными манерами, они так чудесно пляшут,так изысканно вежливы; они так забавны, находчивы, блестящи, что, право, инойраз забываешь спросить об этих ловких строках: Да, полно, умны ли они? Глубокили они? Интересны ли они сами по себе, вне манер, вне вальса, вне хорошегопортного? Однако входят эти  вереницынарядных стихов в душу легко и свободно, как светские люди в гостиную:

Вечер. Взморье, вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьется

Чуждый чарам черный челн.

Чуждый чистым чарам счастья,

Челн томленья, челн тревог,

Бросил берег, бьется с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Здесь красивый образ заменен изящным выражением, оригинальнаямысль – оригинальной фразой. Стихотворение подкупает внешностью, наружностью,осанкой. Торопливость образов, изменчивость, хаотичность, безумие настроений,иллюзионизм, ослепительность внешности, подделка красоты красивостью,необычайная женственность, нежность, моложавость, пассивность характерны длястихов Бальмонта.

Я не знаюмудрости.

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

Не кляните, мудрые. Что вам до меня?

Я ведь только облачко, полное огня,

Я ведь только облачко. Видите, плыву.

И зову мечтателей… Вас я не зову!

Брюсов создал мужскую поэзию, Бальмонт – женскую, мелькнув напоэтическом небосклоне экзотической птицей.

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу, спеша.

Мое единое отечество –

Моя пустынная душа.

С людьми скучаю до чрезмерности,

Одно и то же вижу в них.

Желаю случая, неверности,

Влюблен в движение и в стих.

О, как люблю, люблю случайности.

Внезапно взятый поцелуй,

И весь восторг – до сладкой крайности,

И стих, в котором пенье струй.

4.     Федор Сологуб. Разные судьбы бывают у поэтов. Одни,подобно Блоку, вступают в историю бурными юношами и, бросившись в испепеляющеепламя своей эпохи, гибнут вместе с ней. Но есть другая судьба – другие поэты.Они начинают свой путь среди предрассветного сумрака и тишины, идут медленно иосторожно, почти ощутимо, — зато сохранят свои силы до самого вечера жизни,который застанет их все так же спокойно идущими своей дорогой, хотя и состарческим посохом в руке. Судьба дает им горькую усладу. Такую судьбу историядаровала некогда Жуковскому, Фету, потом Ф. Сологубу. Звали его колдуном,ведуном, чародеем. На людях он точно отсутствовал, слушал – и не слышал. Былрадушным хозяином, но жажда одиночества была в нем сильнее гостеприимства. Онникогда не был молод и не старел. Сологуб писал очень много, быть может –слишком.  Число его стихотворенийвыражается цифрой во всяком случае четырехзначной.

Федор Кузьмич Тетерников (это его настоящее имя) родился 17февраля 1863 года в Петербурге в чисто-пролетарской семье: отец его был портнымиз Полтавской губернии, мать – крестьянка. Отец умер, когда Сологубу было четырегода, мать служила прислугой и поставила сына на ноги. В доме Агаповых, укоторых служила мать поэта, с детских лет он слышал рассказы о старине, музыку,пение знаменитых артистов, читал много книг. Здесь он полюбил искусство итеатр. Поэт много читал, особенно увлекался «Робинзоном» и«Дон-Кихотом», которые знал почти наизусть. Федор Сологуб сначалаучился в уездном училище, потом в Петербургском учительском институте, поокончании которого работал учителем. В 1892 году поэт переехал в Петербург,сблизился с группой Мережковского и Гиппиус и вскоре стал одной из видных фигурв группе символистов. Его творения были очень стройными, легкими, лишеннымистилистической пестроты или разноголосицы. Стихи самых разных эпох и отдаленныхгодов не только вполне уживались друг с другом, но и казались написаннымиодновременно. Его мастерству не был сужден закат. Он умер в полноте творческихсил, мастером трудолюбивым и строгим к себе.

Над безумием шумной столицы

В темном небе сияла луна,

И далеких светил вереницы,

Как веденья прекрасного сна.

Но толпа проходила беспечно,

И на звезды никто не глядел,

И союз их, вещающий вечно,

Безответно и праздно горел.

И один лишь скиталец покорный

Подымал к ним глаза от земли,

Но спасти от погибели черной

Их вещанья его не могли.

5.      АлександрБлок. О своей первой встрече с этим тогда еще студентом, Зинаида Гиппиусоставила такие воспоминания: «Блок не кажется мне красивым. Над узкимвысоким лбом (все в лице и в нем самом – узкое и высокое, хотя он среднегороста) – густая шапка коричневых волос. Лицо прямое, неподвижное, такоеспокойное, точно оно из дерева или из камня. Очень интересное лицо. Движениймало, и голос под стать: он мне кажется тоже „узким“, но он при этомнизкий и такой глухой, как будто идет из глубокого-глубокого колодца. Каждоеслово Блок произносит медленно и с усилием, точно отрываясь от какого-тораздумья. В спокойствии серых невнимательных глаз есть что-то милое, детское,не страшное. Главная притягательность Блока в его трагичности, егонезащищенности. Пред поэтом стояли два сфинкса, заставляющие его » петь иплясать" своими неразрешенными загадками: Россия и его собственная душа.Первый – некрасовский, второй – лермонтовский. И часто, очень часто Блокпоказывал их, слитых в одно, органически нераздельных. Блок стал одним изчудотворцев русского стиха: он сбросил иго точных рифм, нашел зависимость рифмыот разбега строки, его ассонансы, вкрапленные в сплошь рифмованные строфы, да ине только ассонансы, но и просто неверные рифмы имели колоссальный эффект.Обыкновенно поэт отдает людям свои творения. Блок отдал людям самого себя.

О, я хочу безумно жить:

Все сущее – увековечить,

Безличное – вочеловечить,

Не сбывшееся – воплотить!

Пусть душит жизни сон тяжелый.

Пусть задыхаюсь в этом сне, -

Быть может, юноша веселый

В грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство – разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь – дитя добра и света,

Он весь – свободы торжество!

Они жили и творили на изломевека, смело отражали себя в бесконечных зеркалах поэзии, создавали своилирические миры и вживались в реально существующий, врастая в него плотью, ноне всегда душами. Они искали, теряли, находили, любили, ненавидели, ошибались…Но строки их, хлесткие и чарующие, мистические и обволакивающие, губительные испасающие, живы, когда авторы их давно уже отошли в «мир иной». Ноэто лишь физический уход, а души их остались промеж живых людей. Они бродят,тоскуя и скорбя, в своем безмолвии. Но стихи их кричат и шепчут. Они живы, они– навсегда!

Мне грезились сны золотые!

Проснулся – и жизнь увидал…

И мрачным мне мир показался,

Как будто он траурным стал.

Мне виделся сон нехороший!

Проснулся…на мир поглядел:

Задумчив и в траур окутан,

Мир больше, чем прежде, темнел.

И думалось мне: Отчего бы –

В нас, в людях, рассудок силен –

На сны не взглянуть, как на правду,

На жизнь не взглянуть, как на сон!

                                   К.Случевский

Власть над миром иливластвование вместе с миром.

Русский символизм разбилсяна две друг на друга разнящиеся группы. Он двойствен. И в то же время он един.Есть нечто основное, что объединяет в одно большое и сложное целое поэзиюСологуба и Иванова, Минского и Белого, Гиппиус и Блока, на первый взгляд стольразличных по своей сущности. Есть нечто, что может быть «вынесено заскобки» и что дает возможность уяснить особенности русского символизма доконца.

«В то время как поэты –реалисты рассматривают мир наивно, как простые наблюдатели, подчиняясьвещественной его основе, поэты – символисты, пересоздавая вещественностьсложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в егомистерии, — говорит Бальмонт. – Реалисты всегда являются простыминаблюдателями, символисты – всегда мыслителями. Реалисты всегда охвачены, какприбоем, конкретной жизнью, за которой они не видят ничего, — символисты, отрешенныеот реальной действительности, видят в ней только свою мечту, они смотрят нажизнь из окна».

В таком же духевысказывается и А. Белый: «Не событиями захвачено все существочеловека, а символами иного. Искусство должно учить видеть Вечное; сорвана, разбитабезукоризненная окаменелая маска классического искусства.»

Поэтому закономерно илогично звучат слова поэта: «Я не символист, если слова мои не вызывают вслушателе чувства связи между тем, что есть его „я“ и тем, что онзовет „не я“, — связи вещей, эмпирически разделенных, если мои словане убеждают его непосредственно в существовании скрытой жизни там, где разумего не подозревал жизни. Я не символист, если слова мои равны себе, если они –не эхо иных звуков. „

Двойник.

Не я, и не он, и не ты.

И то же что я, и не то же:

Так были мы где-то похожи,

Что наши смешивались черты.

В сомненьи кипит еще спор,

Но слиты незримой чертой,

Одной мы живем и мечтой,

Мечтою разлуки с тех пор.

Горячешный сон взволновал

Обманом вторых очертаний,

Но чем я глядел неустанней,

Тем ярче себя ж узнавал.

Лишь полога ночи немой

Порой отразит колыханье

Мое и другое дыханье,

Бой сердца и мой и не мой…

И в мутном круженьи годин,

Все чаще вопрос меня мучит:

Когда, наконец, нас разлучат,

Каким же я буду один?

                        И. Анненский

Техническая сторонасимволизма.

Технические приемысимволистов определяются, как и их идеология, их романтической природой.Существуют два поэтических стиля, которые могут быть условно обозначены, какстиль классический и романтический. Символисты, вышедшие из школы романтизма,естественно, вооружились всеми приемами этой школы.

Для романтического стиляхарактерно преобладание стихии эмоциональной и напевной, желание воздействоватьна слушателя скорее звуком, чем смыслом слов, вызвать “настроения»,то есть смутные, точнее неопределенные лирические переживания в эмоциональновзволнованной душе воспринимающего. Логический и вещественный смысл слов можетбыть затемнен: слова лишь намекают на некоторое общее и неопределенное значение;целая группа слов имеет одинаковый смысл, определенный общей эмоциональнойокраской всего выражения. Поэтому в выборе слов и их соединений нет тойиндивидуальности, неповторяемости, незаменимости каждого отдельного слова,которая отличает классический стиль… Основной художественный принцип – этотворение отдельных звуков и слов или целых стихов, создающее впечатлениеэмоционального нагнетания, лирического сгущения впечатления. Параллелизм иповторение простейших синтаксических единиц определяют собой построениесинтаксического целого. Общая композиция художественного произведения всегдаокрашена лирическим и обнаруживает эмоциональное участие автора в изображаемомили повествовании и действии.

Поэт – романтик хочетвыразить в произведении свое переживание; он открывает свою душу иисповедуется; он ищет выразительные средства, которые могли бы передать егодушевное настроение как можно более непосредственно и живо; и поэтическоепроизведение романтика представляет интерес в меру оригинальности, богатства,интересности личности его творца. Романтический поэт всегда борется со всемиусловностями и законами. Он ищет новой формы, абсолютно соответствующей егопереживанию; он особенно  остро ощущаетневыразимость переживания во всей его полноте в условных формах доступного емуискусства.

Символисты довели эти общиедля всякой романтической школы поэтические приемы до крайних пределов.

Перед луною равнодушной,

Одетый в радужный туман,

В отлива час волной послушной,

Прощаясь, плакал океан.

Но в безднах ночи онемевшей

Тонул бесследно плач валов,

Как тонет гул житейских слов

В душе свободной и прозревшей.

                                 Н. Минский

Так как музыка – мир лирики,настроения, мечты по самой своей сущности, они выставили положение о том, что" всякий символ музыкален". Вслед за Верленом они провозгласилимузыку высшей формой искусства, идеалом, к которому всякое искусство должностремится. Лирически музыкальную напевность стиха они довели до крайности(особенно Бальмонт). Поэзия в их руках превратилась в поэзию звуков инастроений. Слово, как таковое, как драгоценный материал, из которого можновыковать классически совершенные создания, для символистов ( за исключениемотдельных представителей московского символизма В. Иванова,А. Белого) утратило цену. Оно стало ценным только как звук, музыкальнаянота, как звено в общем мелодическом настроении стихотворения. Чрезмерноеувлечение аллитерацией часто приводило к затемнению смысла, к принесению вжертву вс

еще рефераты
Еще работы по литературе, лингвистике