Реферат: Судьба доктора Сартанова в романе В. Вересаева "В тупике". История создания и публикации романа
Словно из заключения возвращаются к нам теперь многиетворения русских писателей — А. Платонова, Е. Замятина, Б. Пильняка, В.Пастернака, А. Ахматовой… Некоторые их произведения были изолированы от обществасразу же, едва они появились на свет, другие успели пожить какое-то время насвободе и даже оставить по себе след.
Через пятьдесят с лишним летвозвращаются из небытия и роман В. Вересаева «В тупике», и его «литературныемонтажи» — «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни», не издававшиеся с 1930-х годов.Изъятие из богатств нашей культуры таких книг, как «В тупике» или «Пушкин вжизни»,—непростительная расточительность, она сродни тому безжалостномууничтожению памятников русской культуры, на защиту которых встает ныне общественность.
Вокруг творчества В. Вересаеванакопилось довольно много легенд, одни из них созданы литераторами, другие —читателями, но все они очень живучи. Среди них — литературная молва оконтрреволюционном пафосе романа «В тупике» и о кощунственном покушении нарусскую святыню — А. С. Пушкина, великий образ которого В. Вересаев якобыпытался развенчать, рассказав «правду» о его неприглядном человеческом облике(а на «Гоголя в жизни» тень падала уже из-за сходства названия и жанра).Почему-то при этом не казалось странным, что В. Вересаев, долгие годы деломспособствовавший приближению революции, вдруг, когда она произошла, стал еепротивником. И уж вовсе необъяснимо «стремление» В. Вересаева осквернитьПушкина, если вспомнить, что на вопрос о своих литературных учителях оннеизменно отвечал: «Моя классическая триада: Пушкин, Лев Толстой, Чехов».
На самом деле и роман «В тупике»и «литературные монтажи» о Пушкине и Гоголе вовсе не были неожиданной агрессиейпротив революции и национальных святынь, а, наоборот, очень органичны длятворчества В. Вересаева. Чтобы понять концепцию этихкниг, чтобы получить ясное представление об основных вехах исканий Вересаева, о его взглядах на литературу и долг художника,надо вернуться к истории вересаевского творчества.
Еще находясь в Крыму В. Вересаевначал писать роман «В тупике»(1920—1923),которому была суждена столь трудная судьба. Роман клеймили по-разному, системаобвинений бывала и многозначительна и даже иногда по-своему лозка,но истинную подоплеку нагнетавшихся словесных туманов обнажил однажды судивительной непосредственностью рецензент, скрывшийся за псевдонимом из двухбукв-инициалов—Г. Р.: «Общественноезначение роман может иметь среди интеллигентских кругов… Что же касаетсячитателя из рабочих, то вряд ли его может привлечь такое распределение света итени, рассуждении и анти-рассуждений, какое имеется вромане Вересаева. Для него важно чтение болееактуального и живого характера. И такому требованию больше удовлетворяет,например, роман-гротеск М. Козырева «Неуловимый враг», о том, как русскиймальчик помогает англичанам произвести социальную революцию» («Петроградскаяправда»,1923, 12 августа). Вот так вот:рабочим нужна политиканская клюква вместо литературы. И подобная плоская ерундапроизносилась каждый раз без смущения не иначе как от лица народа.
Вересаевбыл одним из первых, кто обратился к многоплановомуотражению еще совсем недавних революционных событий. И «Железный поток» А. Серафимозича, и «Разгром» А. Фадеева, и «Тихий Дон» М.Шолохова появились позже. Несмотря на долгое отсутствие, роман В. Вересаева жив, больше того—прямо-таки остроактуален. Писатель предсказал в неммногое.
Наша обществоведческая мысль длительное времяпребывала в иллюзии, что человек— лишьпродукт обстоятельств жизни и стоит изменить их к лучшему, как неотвратимостанет совершенным и человек. Исторический опыт заставил убедиться в том,что все гораздо сложнее и человек отнюдь не простоепорождение обстоятельств. Спору нет, они многое определяют в нем, многое, но далеконе все. И одним только изменением социальных условий обеспечить полноценноеразвитие личности нельзя. Нужны целенаправленные воспитательные усилия,социальные программы, способствующие духовному развитию людей. Это вопрос осоотношении социального и психологического в человеке, об их относительнойавтономии, что ныне наконец-то стало все больше осознаваться. Именно об этомдесятилетиями думал Вересаев, пытаясь представитьсебе облик социально справедливого общества и пути к нему. Роман «В тупике» и отражаетего многолетние размышления, а отчасти даже подводит им итог.
Вересаеврассказывает о событиях гражданской войны в Крыму.«… Выбор только один: либо большевики, либо добровольцы» (то естьбелогвардейцы)— такова альтернативаэпохи, которую решают многие герои романа. Но для самого писателя сомнений тутнет, белогвардейцы лишены перспектив. Обреченность белогвардейского движениясознают даже сами его участники. Характерно признание офицера Добровольческойармии:«… Я пошел к тем, кто говорил, что за свободу иучредительное собрание. Но у большинства оказалось не так, до народа им нетникакого дела. А народ ко всем нам враждебен, тому, что говорим, не верит, ивсех нас ненавидит...»
Столь же очевиден для писателя и социальный крахбуржуазной интеллигенции, она широко представлена в романе— известная пианистка Гуриенко-Домашеуская,адвокат Мириманов, богатый дачник Агапов…«У них была только неистовая злоба к большевикам, сквозь которую откровеннопробивалась ненависть к пробуждавшемуся народу и страх за потерю привычных удобстви выгод». И тот же Агапов, ипрофессор Дмитревский соглашаются, что «только убольшевиков настоящая сила», «широкие народные массы за большевиков».
В. Вересаев полагает, что«большевиков… сиянием окружит история», так как они бьются засоциалистическую революцию, мечтой о которой жили и он сам и его любимые герои.Но писатель и опасается, что строительство нового мира будет осложненоневерными подчас методами борьбы.
Самым большим заблуждением, источником многих бед и тяжелыхпоследствий явится, по мнению В. Вересаева, бытующаяуверенность, будто ради высокой цели все средства хороши. Один из руководителейреволюционного движения в Крыму Леонид Сартанов-Седойнедвусмысленно формулирует эту позицию: «Для нас вопрос только один, первый ипоследний: нужно это для революции? Нужно. И нечего тогда разговаривать. Икакие страшные слова вы ни употребляйте, вы нас не смутите. Казнь, так казнь,шпион, так шпион, удушение свободы, так удушение. Провокация нужна? И предпровокацией не остановимся». К чему этоведет— многообразно продемонстрировано вромане.
Обыденным делом становится ложь— разъедающая всё социальная ржавчина. Главное, чтобывосторжествовала идея и, агитируя за нее, можно заменятьаргументы митинговой демагогией, да и вообще не стесняться в средствах. ПослеФевральской революции Леонид Сартанов-Седой уверялсолдат на митинге, что «совесть пролетариата не мирится и никогда не примиритсясо смертной казнью», а после Октября он уже выступает ее сторонником, так как«марксизм, это, прежде всего—диалектика, для каждого момента он вырабатывает свои методы действия». И когдапораженный такой беспринципностью старый врач-земец Иван Ильич Сартанов замечает племяннику: «Но ведь ты говорил,— пролетариат никогда не примирится со смертнойказнью, в принципе!»—Леонид весьмаоткровенно объясняет: «Полноте, дядя! Может, и говорил. Что ж из того! Тогдаэто был выгодный агитационный прием».
Всякие попытки врать, приукрашивать истинное положениедел вместо прямого и честного разговора с народом о трудностях и даже провалах— рождают не веру в социализм, а неверие. Вромане множество подтверждающих это зарисовок. Оказывается: если борешься заидею, ни с чем не считаясь, неизбежно ее скомпрометируешь. И цинизм убьет идею.
От агитации любыми средствами один шаг до роковойчерты, за которой во имя привлечения народа на свою сторону разжигаются худшиеинстинкты в людях— грабить, властвовать,измываться над ближним. В романе есть жутковатый в своей выразительностиэпизод. К концу «торжественного заседания конференции Завкомов и Комслужей»выступил предревкома Искандер, предложивший«революционные слова превратить в действия» и ближайшей ночью отправиться позажиточным кварталам «для изъятия излишков». «Гром аплодисментов и несмолкаемыеклики всего собрания были показателем того, что предложение любимого вождянашло пролетарский отклик у всех делегатов собрания»,— вдохновенно писала в отчете об этой конференции местная газета. Спеснями и шутками отправились делегаты отбирать для себя у жителей городаженские рубашки и кальсоны, шелковые чулки и пикейные юбки.
Роман В. Вересаева— это, собственно, спор с тем пониманиемреволюции, которое определеннее других сформулировал Леонид Сартанов-Седой.Краеугольным камнем такого взгляда, способного убить веру народа в социализм,является неуважение к личности. Оно обязательно обернется духовными иморальными потерями. Нельзя построить справедливое общество, пренебрегаячеловеком. Социалистическая революция вершилась во имя людей, а не радиотвлеченной идеи. В обществе людей-братьев ничего не может быть вышечеловеческой жизни и достоинства личности. На это покушаться нельзя. Поэтомустоль опасна для судеб революции кровавая практика начальника Особого отделаВоронько, пусть даже честного и интеллигентного чекиста:
«...Лучше погубить десять невинных, чем упустить одного виновного. Аглавное,— важна эта атмосфера ужаса,грозящая ответственность за самое отдаленное касательство». Что вышло изсталинского «лес рубят— щепки летят»,мы, к сожалению, теперь хорошо знаем.
Вересаевпредчувствовал это уже тогда. Обстановка беззакония,когда любой начальник творит суд по своему разумению, когда каждого можно прижелании и без особых оснований выгнать на улицу, лишить средств ксуществованию, а то и жизни, неизбежно калечит человеческие души и порождает вобществе фальшивую и потому губительную атмосферу, при которой слова и деласуществуют как бы отдельно, сами по себе. Возникает эффект двойной жизни,«какая-то сумасшедшая смесь гордо провозглашаемых прав и небывалого униженияличности». Много разговоров о самоотверженном труде на благо нового общества, аработает большинство плохо, кое-как, изредка устраивая ударные, сильно отдающиепоказухой субботники. Вместо пусть скромных, но реальных дел грандиозные планы.Возглавивший отдел наробраза профессор Дмитревский растерянно замечает: «Программы намечаютширочайшие, а средств не дают». И все расползается. Зато в обязательном порядкезаставляют всех выходить на демонстрацию, неважно— сторонник ты революции, противник или равнодушный. Видимостьстановится важнее сущности. И потому дело чаще поручают не специалистам, аполитически выдержанным. Что получается, когда ротный фельдшер назначаетсяглавным врачом госпиталя,— нетруднодогадаться.
Провозглашенные идеологические принципы, даже если онипротиворечат реальным обстоятельствам, тщательно охраняются любой ценой вплотьдо полного развала хозяйства. И когда не видеть этого уже нельзя, развалобъявляется «отдельными эксцессами» (позже их стали называть «отдельными недостатками»).Предревкома Корсаков, умный, глубоко преданныйреволюции и широко смотрящий на вещи человек, признает: «… С нашеюнеорганизованностью мы совершенно не в силах держать в своих руках всепроизводство и всю торговлю. На дворах заводов образовались кладбищанационализованных машин,— ржавеют поддождем, расхищаются. Частная торговля просачивается через все поры...» И наядовитую реплику жены— а не разрешить лиснова частную торговлю и не возвратить ли фабрики хозяевам?— он неожиданно для нее отвечает: «Да, что-тотут нужно сделать… рано или поздно придется ввести какие-то коррективы».
Но на пути уже встает мрачная фигура нового бюрократа,равнодушного и чванливого, в которого нередко превращаются бывшие рабочие, едвастав начальниками. И это тоже ясно Корсакову, хотя он и не очень понимает, какбыть: «Сановничества много стало. Удивительно, как портит людей положение… Спросителями грубы и презрительны, с ревизуемым сядут ужинать, от самогончику не откажутся… Мы воспитание получили втюрьмах, на каторге, под нагайками казаков. А теперешние? В реквизированныхособняках, в автомобилях, в бесконтрольной власти над людьми...»
Как весь этот клубок противоречий похож на тепроблемы, которыми мы остро обеспокоены сегодня! Ложь, беззаконие, разрыв словаи дела, попрание личности неизбежно ведут к социальной апатии— раковой болезни любого общества («Нам все одно. Царь ли, Ленин ли,— только бы порядок был и спокой»).
Перед этим «вихрем» поистине исторических вопросов иставит Вересаевглавных героев романа, вместе с ними стараясь найти ответ: что переживаетстрана—трагический зигзаг в своей историиили начало новой эры? Вероятно, этот главный нерв романа и имел в виду М.Горький, когда писал В. Вересаеву о его книге:«... Мне она дорога ее внутренней правдой,большим вопросом, который Вы поставили пред людямитак задушевно и мужественно».
Та часть старой русской интеллигенции, которая вслужении народу видела смысл своей жизни и которая была В. Вересаевутак дорога, после Октября1917 годараскололась. Одни пошли служить революции, другие— отшатнулись от нее. Эти два пути олицетворяют в романе профессорДмитревский и доктор Сартанов.
Искренний противник самодержавия и буржуазии,врач-земец Иван Ильич Сартанов, сидевший за своиубеждения в Бутырках, не приемлет Октябрьскойреволюции: «Я стою за социализм, за уничтожение эксплуатации капиталомтрудящихся. Только я не верю, что сейчас в России рабочие могут взять в рукивласть. Они для этого слишком не подготовлены, и сама Россия экономическисовершенно еще не готова для социализма». В сущности, Иван Ильич Сартанов формулирует одну из центральных мыслей повести «Кжизни». И он убежден, что события гражданской войны подтвердили его точкузрения: миллионная масса народа, нравственно не готовая к революции, топит вморе злобы, мести и жадности социалистические идеалы— «те ли одолевают, другие ли,—и победа не радостна и поражение не горько». «Давай умрем»,— предлагает он дочери. Тупик, в который зашлаэта часть старой русской интеллигенции, и имел в виду В. Вересаев,ставя эпиграфом к роману строчки из Данте: «Они остались— сами по себе. На бога не восстали, но и верны ему не пребывали.Небо их отринуло, и ад не принял серный...»
Противоположную позицию занял в водовороте гражданскойвойны профессор Дмитревский, понимая, что «бываютмоменты в истории, когда насилие… необходимо». И потому он, преданный идеямсоциализма, считает своим долгом помочь утверждению Советской власти,— становится руководителем отдела народногообразования. Сартанов и Дмитревский— два полюса романа, который представляетсобой рассказ о том, как дочь Ивана Ильича,—Катя,— в метаниях между двумя этимиполюсами ищет истину.
До Октября1917года Катя вела революционную работу, сидела в тюрьмах, была в ссылке. Ногражданская война, как ей показалось, обнаружила резкое противоречие междуидеями и практикой большевизма: программа большевиков предполагала уничтожениеэксплуатации человека человеком, а на деле революция разбудила в народе зверя иугнетение рабочих заменила жестоким подавлением буржуазии.«... Мне всегда думалось: рабочий класс строитновый мир, в котором всем было бы хорошо,—возражает Катя убежденному большевику-металлисту.— А вы так: чтоб тем, кому было плохо, было хорошо, а тем, комухорошо было, было бы плохо. Для чего это? Будьте благородны и великодушны, неунижайте себя мщением. Помните, что это тоже люди».
Вересаевпризнает историческую закономерность революции вРоссии, понимает, что социальный слом неизбежно сопровождается жертвами, насилием,бесчинствами сомнительных личностей. Важно лишь поскорее пройти этот период иот разрушений перейти к созиданию, творчеству,—только тогда социализм и может стать реальностью. Коммунистам нельзя идти насделки с приспособленцами пусть даже из тактических соображений, иначеприспособленцы, чего доброго, могут возобладать и похоронить социалистическиеидеалы. Нельзя и присваивать себе разного рода льготы— это может развратить представителей правящей партии. И еще омногом другом стремится предупредить В. Вересаев— как мы теперь знаем, не без оснований. Ноглавным средством строительства нового общества он считает просвещение народа,развитие его культуры. Бездуховность—вот что может погубить все. Опасно превращать науку в публицистику, искусство—в агитку. Как говорит в романе столярКапралов: «Без умственности мы далеко не уйдем». В силу этого столь велика рольинтеллигенции на крутом историческом повороте и так опасно недооценивать ее.
Такова концепция романа.
В жизни писателя, пожалуй, не было более трудноговремени, чем начало 20-х годов. Кризис этих лет оказался куда тяжелее кризиса,который пережил Вересаев во времена повести «К жизни»и «Живой жизни». Тогда он заблуждался, но субъективно ощущал себя на линииогня. Сейчас он, никогда не сомневавшийся, что дело писателя — «звать народныемассы за собою, а не плестись в хвосте их настроений», отказался от всякойпопытки вести за собой читателя, отгородился от действительности. Он даже пробуетв «лекции для литературной студии» «Что нужно для того, чтобы быть читателем?»(1921) теоретически обосновать эту свою творческую замкнутость. «Выявлениесамого себя,— выявление сокровеннейшей, часто самому художнику непонятнойсущности своей, своей единой неповторяемой личности, в этом — единственнаяистинная задача художества, и в этом также — вся тайна творчества. А всеостальное — литература», говоря словами Верлэна»,— такова,он теперь утверждает, первая заповедь истинного художника. А отсюда втораязаповедь — в творчестве нужно «быть самим собою». Художники, по его мнению,должны быть свободны от всяких теорий, от необходимости следовать каким-либонаправлениям, художнику «очень мешает быть самим собою выяснение для себя задачискусства», «настоящий художник пишет так, как видит собственными глазами, а некак его приучили видеть книги и разговоры», настоящие художники творят«подсознательно», «из нутра» или просто «не ведают что творят». Настоящиехудожники — «табун диких лошадей», за которым гоняются «классификаторы исхематизаторы», тщетно пытаясь пришпилить к хвостам «лошадей» «свою маленькуюэтикетку»
На долгом и трудном писательскомпути он не раз ошибался, заходил в «тупик», но никогда не лгал, не заключалсделок со своей совестью, а честно искал правду. С полным правом он заявил водном из писем 1936 года, когда большая часть пути была уже позади: «Да, на этоя имею претензию, — считаться честным писателем».