Реферат: Петербург в творчестве О.Э. Мандельштама

Министерство образования РоссийскойФедерации

Льговская средняя школа №1

РЕФЕРАТ

Тема:

“Петербург в творчестве О.Э. Мандельштама”

Выполнила: ученица 11 «В» класса

Касмынина Т.В.

Приняла: преподаватель

ШиковаТ.Д.

Льгов1998 г.

Петербург в творчестве О.Э. Мандельштама

Осип Эмильевич Мандельштам родился3 (15) января1891 года в Варшаве в семье мелкогокоммерсанта. Отец его, Эмилий Вениаминович, потомок испанских евреев, выросшийв патриархальной семье, самоучкой постигал европейскую культуру– Гете, Шиллера,Шекспира. Мать, Флора Осиповна, в девичестве Вербловская,любила Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского.

Мандельштамы хотят дать детям настоящее образование, и вскоре семьяперебирается в Павловск близ Петербурга, а затем в Петербург, в Коломну– старинный район ремесленников и разночинцев,с узкими каналами, торговыми рядами, лавочками, соборами и мостами…

«Мы часто переезжали с квартиры на квартиру, жили и в Максимилиановском переулке, где в конце стреловидногоВознесенского виднелся скачущий Николай, и на Офицерской,поблизости от «Жизни за царя», над цветочным магазином Эйлерса».Последний из этих адресов– Офицерская,17, угол Прачешногопереулка. Мандельштамы снимали квартиру во втором этаже.

В «Шуме времени» мы находим первые детские впечатления Коломны. «Мыходили гулять по Большой Морской в пустынной еечасти, где красная лютеранская кирка и торцовая набережная Мойки. Так незаметноподходили мы к Крюкову каналу, голландскому Петербургу эллингов и нептуновых арок с морскими эмблемами, к казармамгвардейского экипажа».

В этом районе располагались учреждения военного и морского ведомств– интендантские склады, флотский экипаж,Ново-Адмиралтейская судоверфь. «Помню спуск броненосца «Ослябя», как чудовищная морская гусеницавыползла на воду, и подъемные краны, и ребраэллинга».

За Мойкой начиналасьаристократическая Адмиралтейская часть, «Весь массив Петербурга, гранитные иторцовые кварталы, все это нежное сердце города, с разливом площадей, скудрявыми садами, островами памятников, кариатидами Эрмитажа, таинственнойМиллионной, где не было никогда прохожих и среди мраморов затесалась всего однамелочная лавочка, особенно же арку Главного штаба, Сенатскую площадь иголландский Петербург я считал чем-то священным и праздничным… Я бредилконногвардейскими латами и римскими шлемами кавалергардов, серебряными трубамиПреображенского оркестра, и после майского парада любимым моим удовольствиембыл конногвардейский праздник на Благовещенье… Обычная жизнь города была беднаи однообразна. Ежедневно часам к пяти происходило гулянье на Большой Морской– от Гороховой до арки Генерального штаба.Все, что было в городе праздного и вылощенного, медленно двигалось туда иобратно по тротуарам, раскланиваясь: звяк шпор, французская и английская речь,живая выставка английского магазина и жокей-клуба. Сюда же бонны и гувернантки…приводили детей: вздохнуть и сравнить с Елисейскимиполями». На занятия музыкой маленького Осипа водили к Покрову. «Мне ставилируку по системе Лешетицкого»,–замечает он.

В1900 году Осип поступает в Тенишевскоеучилище, а семья переезжает наЛитейный проспект. С сентября1900 годаучилище располагалось на Моховой в здании, построенном на средства князя Тенишева.

Вячеслав Николаевич Тенишев, получивший техническое образованиев Швейцарии, был разносторонне одаренным человеком и удачливымпредпринимателем. Составив крупное состояние, он ликвидировал дела и обратилсяк научным занятиям. Основанное им Этнографическое бюро выпустило несколько книго жизни и быте крестьян великорусских губерний.

Училище располагалопрекрасными лабораториями, обсерваторией, оранжереей, мастерской, двумябиблиотеками, издавался свой журнал, изучались немецкий и французский языки.Ежедневно проводились физические занятия и игры на воздухе. В училище не былонаказаний, оценок и экзаменов. Учебникам предпочитались наглядные методы преподавания.Было много экскурсий: Путиловскийзавод.Горный институт. Ботанический сад, озеро Селигер спосещением Иверскогомонастыря, на Белое море, в Крым,в Финляндию (Сенат, Сейм, музеи, водопад Иматра).

Образцовому устройствуучилища вполне соответствовал и состав педагогов. Первым директором былпрославленный педагог А.Я. Острогорский, русскую словесность преподавалВ.В. Гиппиус – поэт,автор стихотворных книг и исследований о Пушкине. «Интеллигент строит храмлитературы с неподвижными истуканами… В.В. учил строить литературу не как храм,а как род. В литературе он ценил патриархальное отцовское начало культуры». Этапервая встреча с великой литературой оказалась для Мандельштама «непоправимой».Через двадцать лет он напишет: «Власть оценок В.В. длится надо мной и посейчас.Большое, с ним совершенное, путешествие по патриархату русской литературы… таки осталось единственным». Гиппиус был и первым критиком стихов юногоМандельштама, печатавшихся в журнале училища.

За окнами Тенишевскогоучилища бушевала первая русскаяреволюция, и отзвуки ее страстей доносились в классы. В большой аудиторииучилища часто устраивались публичные лекции, собрания Литературного фонда,заседания Юридического общества, «где с тихим шипением разливалсяконституционный яд». Амфитеатр большой аудитории «в большие дни брался с бою, ився Моховая кипела, наводненная полицией и интеллигентской толпой… Вот всоседстве с таким домашним форумом воспитывались мы...».

Вспоминая о своиходнокашниках, Мандельштам пишет: «А все-таки в Тенишевскомбыли хорошие мальчики. Из того жемяса, из той же кости, что дети на портретах Серова. Маленькие аскеты, монахи вдетском своем монастыре». Среди сверстников Мандельштам выделяет Бориса Синани, сына известного петербургскогопсихиатра Бориса Наумовича Синани. Борис Наумович былблизок с видными народниками, дружил с Глебом Успенским и Н.К. Михайловским. В доме Синанина Пушкинской собиралась молодежь, кипели политические дискуссии. «Мне былосмутно и беспокойно. Все волненье века передавалось мне. Кругом перебегалистранные токи… Мальчики девятьсот пятого года шли в революцию с тем жечувством, с каким Николенька Ростов шел в гусары».В доме на Пушкинской Мандельштам мог наблюдать решительных молодых людей– членов боевых организаций социал-революционеров, и когда он пишет о Борисе Синани, что тот «глубоко понимал сущность эсерстваи внутренне еще мальчиком егоперерос», то можно понять, что тогда же складывалось и его собственноенеприятие политического радикализма. В эту пору Мандельштам читает Герцена иБлока, смотрит Ибсена у Комиссаржевской, посещает концерты в Дворянскомсобрании и, конечно, пишет стихи.

* * *

В первые годы после окончания ТенишевскогоМандельштам много времени проводит за границей, посещает Францию, Италию. Вписьме В.В. Гиппиусуиз Парижа27 апреля1908года он пишет: «Живу я здесь очень одиноко и не занимаюсь почти ничем, кромепоэзии и музыки. Кроме Верлэна, я написал о Роденбахеи Сологубеи собираюсь писать о Гамсуне. Затем немного прозы истихов. Лето я собираюсь провести в Италии, а, вернувшись, поступить вуниверситет и систематически изучать литературу и философию».В1909–1910 гг. Мандельштам занимается философией и филологией в Гейдельбергскомуниверситете. В Петербурге онпосещает собрания Религиозно-философского общества, членами которого быливиднейшие мыслители и литераторы Н. Бердяев, Д. Мережковский, Д.Философов, Вяч. Иванов.

В эти годы Мандельштам сближается с петербургскойлитературной средой. В1909 году онвпервые появляется у Вячеслава Иванова на Таврической.Квартира Иванова помещалась в круглой башенной надстройке, На «Башне»собирались поэты, артисты, художники, ученые. Бывали Блок, Белый, Сологуб,Ремизов, Кузмин. Читали и обсуждали стихи. ИннокентийФедорович Анненский, Вячеслав Иванов и Андрей Белыйчитали лекции для молодых поэтов.

На «Башне» Мандельштам впервые встретился сАхматовой. «Тогда он был худощавым мальчиком с ландышем в петлице, с высокозакинутой головой, с ресницами в полщеки»,–пишет Ахматова. Дружба этих двух поэтов была едва ли не самым большим подаркомсудьбы им обоим.

На фоне уже ясно обозначившегося кризисасимволизма происходили поиски новых путей поэзии. Центром консолидации нового художественного течения стал журнал «Аполлон». «Наступает эпохаустремлений… к новой правде, к глубоко-сознательному и стройному творчеству: отразрозненных опытов– к закономерномумастерству, от расплывчатых эффектов– кстилю. Только строгое искание красоты, только свободное, стройное и ясное,только сильное и жизненное искусство за пределами болезненного распада духа илженоваторства». Так писал Анненский во вступительнойстатье к первому номеру журнала. Это была программа нового направления,означавшая разрыв с символизмом. СтатьиАнненскогои его небывалая поэзия оказалисильное влияние на молодых поэтов. Мандельштам и Ахматова называли его своимучителем.

В «Аполлоне» печаталисьА. Бенуа, Вс. Мейерхольд, Вяч. Иванов,М. Волошин, «Письма о русской поэзии» Н. Гумилева,стихи Анненского, Гумилева, Кузмина.Журнал иллюстрировали Бакст, Добужинский, Митрохин. В помещении редакцииустраивались выставки нового искусства: женские портреты Бакста,Кустодиева, Л.Пастернака, Серова, Сомова, графика Боннара, Гогена, Пикассо,Ренуара, Сезанна, Тулуз-Лотрека.В редакции «Аполлона» собирались авторы журнала, там нередко бывалМандельштам.

В августе1910 года состоялся литературный дебютМандельштама: в девятом номере «Аполлона» были напечатаны пять егостихотворений, в том числе«Silentium»:

Она еще не родилась,

Она и музыка и слово,

И потому всего живого

Ненарушаемаясвязь.

Да обретут мои уста

Первоначальную немоту,

Как кристаллическую ноту,

Что от рождения чиста!

Останься пеной,Афродита,

И, слово, в музыку вернись,

И, сердце, сердца устыдись,

Спервоосновой жизни слито!

В русской поэзии зазвучал новый голос:

На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,

Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть –

Узорамилого не зачеркнуть!

* * *

В1911 году оформляется объединение «Цех поэтов». В него вошлиГумилев, Ахматова, Мандельштам, Лозинский, Зенкевич. «Цех» собирался три раза вмесяц. На первом собрании был Блок. Собирались уЛизы Кузьминой-Караваевой на Манежной площади, вЦарском Селе на Малой улице у Гумилевых, у Лозинского на Васильевском острове, у Брунив Академиихудожеств. На заседаниях читали и разбирали стихи. Гумилев требовал развернутыхвыступлений «с придаточными предложениями». Новых членов «Цеха» выбирали тайнымголосованием после прослушивания их стихов. По свидетельству Ахматовой, в «Цехепоэтов» Мандельштам «очень скоро стал первой скрипкой». Ахматова говорила послеодного из собраний: «Сидят человек десять-двенадцать, читают стихи, то хорошие,то заурядные, внимание рассеивается, слушаешь по обязанности, и вдруг будтолебедь взлетает над всеми– читает Осип Эмильевич!»

В жизни «Цеха» быломного от литературной игры, сочиняли эпиграммы, пародии, «Антологию античнойглупости», «щедрым сотрудником» которой был Мандельштам.

Делия,где ты была?–Я лежала в объятьях Морфея.

Женщина,ты солгала, в них я покоился сам.

Пример неподражаемойсамоиронии Мандельштама являет его письмо Вячеславу Иванову, где упоминаетсяего новый знакомый, секретарь Религиозно-философского общества Каблуков.

Дорогой Вячеслав Иванович!

С.П. Каблуков есть лицо не заслуживающее доверия, и все,что он клеветал– ложь, и та строчка измоего стихотворения, которую он цитировал в своем письме к вам, читается без «в»:

Неудержимо падай

Таинственныйфонтан,

а не «в таинственный», как онутверждает; а если я в бытность мою в Париже упал в Люксембургскийфонтан, читая Мэтерлинка,–то это мое дело.

И. Мандельштам.

Ахматова вспоминает, какМандельштам приходил к ней на Васильевский остров вТучков переулок: «смешили мы друг друга так, что падалина поющий всеми пружинами диван на «Тучке» и хохотали до обморочногосостояния…»

«Цех поэтов» не был однородным объединением,состав его менялсядовольно сильно. Но в немсформировалась группа талантливых поэтов– единомышленников,которые выработали эстетическую программу, названную ими акмеизмом. Ядроакмеистов составляли Гумилев, Ахматова, Мандельштам. «Несомненно, символизмявление19 века,– писала Ахматова.– Нашбунт против символизма совершенно правомерен, потому что мы чувствовали себялюдьми20 века и не хотели оставаться в предыдущем». Мандельштамговорил, что «акмеизм это тоска по мировой культуре»,что для акмеизма характерна «мужественная воля к поэзии и поэтике, в центрекоторой стоит человек, не сплющенный в лепешку лжесимволическимиужасами, а как хозяин у себя дома. Все стало тяжелее и громаднее, потому ичеловек должен стать тверже, так как человек должен быть тверже всего наземле». И далее: «...Акмеизм не только литературное,но и общественное явление в русской истории. С ним вместе в русской поэзиивозродилась нравственная сила. «Хочу, чтоб всюду плавала свободная ладья; иГоспода и дьявола равно прославлю я»,–сказал Брюсов. Это убогое «ничевочество» никогда не повторится в русской поэзии.Общественный пафос русской поэзии до сих порподнимался только до «гражданина», но есть более высокое начало, чем«гражданин»,– понятие «мужа». В отличиеот старой гражданской поэзии, новая русская поэзия должна воспитывать не толькогражданина, но и «мужа».

В1911 году Мандельштам поступает на романо-германскоеотделение историко-филологического факультетаПетербургского университета. Он слушает лекции видных ученых А. Н. Веселовского, В. Р. Шишмарева, Д. Айналова, посещает пушкинский семинар С. А.Венгерова, под влиянием молодого ученого В. Шилейкоувлекается культурой Ассирии,Египта, древнего Вавилона.

В1913 году выходит первая книгаМандельштама «Камень». Этой книгой двадцатидвухлетний Мандельштам заявил себязрелым поэтом:в ней нет вещей, нуждающихся в скидке на возраст автора.Давно уже стали классикой стихи из «Камня»: «Даномне тело– что мне делать с ним», Sileritilim,«Сегодня дурной день», «Я ненавижу светоднообразных звезд». Почти одновременно с выходом «Камня» в журнале акмеистов «Гиперборей» были напечатаны «Петербургские строфы».Петербургская тема в русской поэзии неотделима от имени Пушкина, и здесьнеобходимо сказать о пушкинском влиянии наМандельштама. Ахматова пишет, что «к Пушкину у Мандельштама было какое-тонебывалое, почти грозное отношение». Как русский поэт, тем более, как поэтпетербургский, Мандельштам не мог не испытыватьмощного силового поля пушкинской поэзии. Однако «грозное отношение» и особоецеломудрие, запрещавшее ему упоминать имя Пушкина«всуе» (оно лишь дважды упомянуто в стихах Мандельштама),связаны также и с биографическими причинами. Детство Мандельштама прошло вКоломне, где была первая петербургская квартира Пушкина после Лицея. Здесьмолодой Пушкин бывал у Никиты Всеволожского назаседаниях «Зеленой лампы», в Большом театре, в церкви Покрова, упомянутой им впоэме «Домик в Коломне». Тенишевскоеучилище с его гуманистическойсистемой воспитания, с незаурядными педагогами ипоэтическими вечерами было для Мандельштама в большой степени тем, чем был Лицей для Пушкина, здесь он впервые почувствовалсебя поэтом. С детства ему, жителю Павловска, было близко и Царское Село, позже онбывал в Царском у Гумилева и Ахматовой. Параллели мы находим и в раннемосознании своего таланта, и в единодушном признании его первенства друзьями-поэтами,и в прирожденном остроумии. Современники отмечалидаже внешнее сходство молодого Мандельштама сПушкиным. В стихах и прозе Мандельштама встречаетсямножество свидетельств глубокого постижения поэзии Пушкина и его судьбы. Лишьучитывая все это, можно представить, что значила для него петербургская тема.

Необходимо также принятьво внимание, что искусство десятых годов заново открывало Петербург. Достаточно вспомнить графику Добужинскогои Бенуа,стихи Блока, роман Белого.

Эти художники, каждыйпо-своему, творили миф о Петербурге. И вот, рядом со «страшным миром» Блока («Ночь, улица, фонарь, аптека»)), «Петербургом» Белого, с трагическими видениями Добужинского, возникают неторопливые строфыМандельштама:

Над желтизной правительственных зданий

Кружилась долго мутная метель,

И правовед опять садится в сани,

Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке

Зажглось каюты толстое стекло.

Чудовищна– как броненосец в доке–

Россия отдыхает тяжело.

А над Невой–посольства полумира,

Адмиралтейство, солнце, тишина!

И государства крепкая порфира,

Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба–

Онегина старинная тоска;

На площади Сената– вал сугроба,

Дымок костра и холодок штыка...

Черпали воду ялики, и чайки

Морские посещали склад пеньки,

Где, продавая сбитень или сайки,

Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница;

Самолюбивый, скромный пешеход–

Чудак Евгений– бедности стыдится,

Бензин вдыхает и судьбу клянет!

Спокойный стих «Петербургских строф» как будто порожден самой архитектуройклассицизма. В тягучих строках предстает простор невской дельты, протяженностьпарадных ансамблей. Современный язык, насыщенность деталями создают ощущениесвежести классического стиха.

Здесь изображен реальныйпейзаж: Сенатская площадь, Дворцовая набережная, Пеньковый буян. Однако это непросто рисунок с натуры. Пейзаж заряжен историей. Связывая прошлое с настоящим,он несет ясное ощущение конца эпохи.

Тема дряхлеющегогосударства, доживающего век на покое, возникает в «Петербургских строфах» невпервые. Годом раньше в стихотворении «Царское Село» Мандельштам писал:

… однодумы-генералы

Свой коротают век усталый,

Читая «Ниву» и Дюма...

. . . . . . . .

И возвращается домой–

Конечно, в царство этикета,

Внушая тайный страх, карета

С мощами фрейлины седой–

Что возвращается домой...

Но в «Петербургскихстрофах» покой неустойчив; «площадь Сената» и «броненосец в доке» несутпредчувствие социальных потрясений имировойвойны. Это небольшое стихотворение обладает поразительносмысловой емкостью. Здесь и историческая роль Петербурга– окна в Европу («Над Невой посольства полумира»), и запоздалое промышленное развитие: единственной примете новоговремени, «моторам», противостоят сани, складпеньки, мужики, торгующие сайками и сбитнем, иcoнныйпокой правительственных зданий в снежной мути.Здесь и отзвук восстания на Сенатской площади,неудача которого откликается в тоске Онегина, и драма маленького человека(«чудак Евгений»). Перед нами огромная сцена,медленно вращающаяся вокруг неназванного Медного всадника.

В том же1913 году Мандельштам пишет еще одностихотворение о Петербурге–«Адмиралтейство».

Ладья воздушная и мачта-недотрога,

Служа линейкою преемникам Петра,

Он учит: красота– не прихотьполубога,

А хищный глазомер простого столяра.

Прославляя ремеслостроителя, Мандельштам дает здесь ставшую хрестоматийной формулу красоты.Афористический стих воссоздает воздушные пропорции классической постройки, подобной кораблю, и ее особое положение в планировке левобережной части города, разбегающейсятремя лучами от «мачты-недотроги». В последней строфе явственен запах моря:

Сердито лепятся капризные Медузы,

Как плуги брошены, ржавеют якоря–

И вот разорваны трех измерений узы

И открываются всемирные моря!

В художественной жизниПетербурга десятых годов заметным явлением сталолитературно-художественное кабаре «Бродячая собака». Владельцем и душой его былБорис Пронин, энтузиаст-театроман, успевший поработать и в МХТ, и в театре Комиссаржевской. «Бродячая собака» открылась подновый1912 год в подвале дома на углуИтальянской улицы и Михайловскойплощади. Кабаре было задумано в рамках Общества интимного театра. В немустраивались концерты, вечера поэзии, импровизированные спектакли, в оформлении которых художникистремились связать зал и сцену. Помещение «Бродячей собаки» расписывали С. Су-дойкин, В. Белкин,Н, Кульбин, А. Яковлев, Н. Сапунов, Б. Григорьев.Здесь бывали Хлебников, Маяковский, Мейерхольд, Таиров, во время ежегодныхгастролей МХТ заходил Вахтангов.

Современники так описывают обстановку «Собаки»: «Окон в подвале небыло. Две низкие комнаты расписаны яркими, пестрымикрасками, сбоку буфет. Небольшая сцена, столики, скамьи, камин. Горят цветныефонарики. В подвале душно, накурено, но весело».

«Цех поэтов» облюбовалподвал с самого его возникновения. Уже13января1912 года на вечере, посвященномБальмонту, выступали Гумилев, Ахматова,Мандельштам, В. Гиппиус.

Акмеисты любили«Собаку». Там устраивались их поэтические вечера и диспуты, там рождались шуткии экспромты. К «Собаке» относятся ахматовскиестроки:

Да, я любила их, те сборища ночные,–

На маленьком столе стаканы ледяные,

Над черным кофеем пахучий, тонкий пар,

Камина красного тяжелый, зимний жар,

Веселость едкую литературной шутки

И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

С «Бродячей собакой»связано возникновение одного из лучшихстихотворений Мандельштама. Вот что рассказывает Ахматова: «В январе 1914 г. Пронин устроил большой вечер «Бродячейсобаки» не в подвале у себя, а в каком-то большом зале на Конюшенной. Обычные посетители терялисьтам среди множества «чужих» (т. е. чуждых всякому искусству)людей. Было жарко, людно, шумно и довольно бестолково. Нам это наконец надоело,и мы (человек20–30)пошли в «Собаку» на Михайловской площади. Там было темно и прохладно. Я стояла на эстраде и скем-то разговаривала. Несколько человек из зала стали просить меня почитать стихи.

Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: «Как выстояли, как вы читали» и еще что-то про «шаль». Так возникло «Вполоборота, о, печаль...»

Вполоборота, о, печаль!

На равнодушных поглядела.

Спадая с плеч, окаменела

Ложноклассическая шаль.

Зловещий голос– горький хмель–

Души расковывает недра:

Так– негодующая Федра–

Стояла некогда Рашель.

В августе 1914-говзорвался европейский мир.

Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта

Гусиное перо направил Меттерних–

Впервые за сто лет и на глазах моих

Меняется твоя таинственная карта!

Война порождает резкуюполяризацию общественного мнения. Первый после начала военных действий номер«Аполлона»(№ 6–7,1914) открылся стихотворением издателяжурнала Сергея Маковского«Война», предвещавшим триумф: «Соединит орел двуглавый народы братские окрест». Однако уже в этом выпуске «Аполлона» зазвучалипророческие строки Ахматовой: «Сроки страшные близятся. Скоро станет тесно от свежих могил».

На известие обомбардировке немцами Реймскогособора Мандельштам откликнулсястихотворением «Реймс и Кельн»:

И в грозный час, когда густеет мгла,

Немецкие поют колокола:

«Что сотворили вы над реймскимбратом?»

Затем он пишет «Оду миру во времявойны» (в окончательном варианте «Зверинец»):

Отверженное слово «мир»

В начале оскорбленной эры;

Светильник в глубине пещеры

И воздух горных стран– эфир;

Эфир, которым не сумели,

Не захотели мы дышать...

Он провидит будущий миркак интернациональную европейскую общность:

А я пою вино времен–

Источник речи италийской–

И в колыбели праарийской

Славянский и германский лен!

В зверинце заперев зверей,

Мы успокоимся надолго,

И станет полноводней Волга,

И рейнская струя светлей,–

И умудренный человек

Почтит невольно чужестранца,

Как полубога, буйством танца

На берегах великих рек.

Размышления Мандельштамаоб историческом пути России были связаны с идеями Чаадаева и Герцена. В1914 году в статье о Чаадаеве он писал: «Сглубокой, неискоренимой потребностью единства, высшего исторического синтезародился Чаадаев в России… У него хватило мужества сказать России в глазастрашную правду,– что она отрезана отвсемирного единства, отлучена от истории, этого «воспитателя народов Богом».Дело в том, что понимание Чаадаевым истории исключает возможность всякоговступления на исторический путь. Мало одной готовности, мало доброго желания,чтобы «начать» историю. Ее вообще невозможно начать.Не хватает преемственности, единства. Единства не создать, не выдумать, ему ненаучиться. Где нет его, там в лучшем случае–«прогресс», а не история, механическое движение часовой стрелки, а не священнаясвязь и смена событий». Разговор с Чаадаевымпродолжается в статье «О природе слова»: «Чаадаев,утверждая свое мнение, что у России нет истории, то есть что Россия принадлежитк неорганизованному, неисторическому кругукультурных явлений, упустил одно обстоятельство,– именно: язык. Столь высоко организованный, столь органический язык нетолько дверь в историю, но и сама история. Для России отпадением от истории,отлучением от царства исторической необходимости и преемственности, от свободыи целесообразности было бы отпадение от языка.«Онемение» двух-трех поколений могло бы привести Россию к историческойсмерти… Поэтому совершенно верно, что русская история идет по краешку.… и готова каждую минуту сорваться в нигилизм, тоесть в отлучение от слова.»

Сначалом войны в Петрограде стали устраиватьвечера в пользу раненых. Вместе с Блоком, Ахматовой, Есениным Мандельштамвыступает в Тенишевскоми Петровском училищах. Его имя нераз встречается в газетных заметках об этих вечерах.

В декабре1915 года Мандельштам выпускает второе издание«Камня», по объему почти втрое больше первого. Вовторой «Камень» вошли такие шедевры, как «Вполоборота, о, печаль» («Ахматова»), «Бессоница. Гомер. Тугие паруса», «Я не увижузнаменитой Федры». Сборник включал и новыестихи о Петербурге: «Адмиралтейство», «На площадь выбежав,свободен» (Казанский собор) с подзаголовком «Памяти Воронихина»,«Дев полуночных отвага», «В спокойных пригородах снег». Второй «Камень» получил значительно больше откликов, чем первый.«Это одна из тех редких книг,– писалкритик «Одесских новостей»,– значительностькоторых уже заранее надолго предопределяет их судьбу. Оси

еще рефераты

Еще работы по литературе, лингвистике

Реферат по литературе, лингвистике

Рецензия на книгу Скрынникова "Борис Годунов"

29 Августа 2013

Реферат по литературе, лингвистике

Философские проблемы фантастики

29 Августа 2013

Реферат по литературе, лингвистике

Пушкин и Ломоносов. Литературно-языковое творчество

29 Августа 2013

Реферат по литературе, лингвистике

Пушкин: Биография; Народность сказок Пушкина; Всемирность Пушкина (критика)

29 Августа 2013