Реферат: Иван Бунин

Александрова Т. Л.

ИванАлексеевич Бунин (1870 — 1953) — русский писатель с мировым именем, которого, стечением времени все чаще удостаивают эпитета «великий», при жизниникогда не считался «властителем дум». «Читатели и критикивсегда относились к Бунину с большим уважением», — писал один из самыхглубоких ценителей творчества писателя, философ Федор Степун, — «За нимвсегда признавали: хороший русский язык, мастерство в описании природы, благородныйтембр художественного дарования, зоркость, точность. Одновременно его всегдасчитали писателем холодным, а потому в последнем счете более совершенным, чемглубоким. <...> До войны Бунина очень ценили, но читали сравнительно мало,например, меньше, чем М. Горького или Л. Андреева. Объясняется это, безусловно,тем, что Бунин как писатель никогда не был занят теми „проклятымивопросами“, которые волновали русскую интеллигенцию. <...> Но вотвремена изменились и, изменившись, изменили все. Мировые проблемы Л. Андрееваявно обнаружили свой несколько провинциальный, заштатно-интеллигентскийхарактер, в босяках Горького также проступили наносные элементы своеобразной романтикии ницшеанской риторики, зато „Деревня“ и „Суходол“нежданно-негаданно превратились из поэм, как они названы автором, в оченьценные по своей глубине и зоркие исследования» (Степун Ф.А. Литературныезаметки: И.А. Бунин (по поводу «Митиной любви»). — цит. по изд.: И.А.Бунин. Pro et contra. СПб., 2001, С. 365, 368, 369). Свидетельством всемирногопризнания стало присуждение Бунину в 1933 г. Нобелевской премии в области литературы. И хотя в мотивировках этого решения была определенная доля политики, сомненийв том, что Бунин достоин этой награды вне зависимости от какой бы то ни былополитики, не было ни у кого. Значение его уже в те годы с пророческой ясностьюобъяснил И.С. Шмелев. В своем «Слове» на чествовании И.А. Бунина он полностьюпривел одно его небольшое стихотворение:

Молчатгробницы, мумии и кости, —

Лишьслову жизнь дана.

Издревней тьмы, на мировом погосте,

Звучатлишь письмена.

Инет у нас иного достоянья!

Умейтеже беречь

Хотьв меру сил, в дни злобы и страданья,

Нашдар бесценный — речь.

«Народговорит, — продолжил Шмелев, — »все минется, одна правда останется".Письмена — вот эта правда. Эту нетленную Правду хранит литература наша, — хранитРоссия. Россия не только была… она — есть, нетленная, живая — в«письменах». Все — тленно, но «Слову жизнь дана». Слово — звучит,живое, животворит и воскрешает. И если бы не уже было России, — слово еесоздаст, духовно.

Нашавеликая литература, рожденная народом русским, породила нашего славногописателя, ныне чествуемого Ивана Алексеевича Бунина. Он вышел из русских недр, онкровно связан с родимой землей и родимым небом, с природой русской, — спросторами, с полями, далями, с русским солнцем и вольным ветром, с снегами ибездорожьями, с курными избами и барскими усадьбами, с сухими и звонкимипроселками, с солнечными дождями, с бурями, с яблочными садами, с ригами, сгрозами… — со всей красотой и богатством родной земли. Все это — в нем, всеэто впитано им, остро и крепко взято и влито в творчество — чудеснейшим инструментом,точным и метким словом, — родною речью. Это слово вяжет его с духовными недраминарода, с родной литературой.

«Умейтеже беречь...» Бунин сумел сберечь — и запечатлеть, нетленно. Вот, ктоподлинно собиратели России, ее нетленного: наши писатели, и между ними — Бунин,признанный и в чужих пределах, за дар чудесный.

Черезнашу литературу, рожденную Россией, через Россией рожденного Бунина, признаетсямиром сама Россия, запечатленная в письменах". (Шмелев И.С. Слово начествование И.А. Бунина. — Собр. соч. в 5-ти тт., Т. 7 (дополнительный). М., 1999).

Биография

ИванАлексеевич Бунин принадлежал в старинному дворянскому роду, ужезапечатлевшегося в русской истории и в истории русской литературы. «О родеБуниных я кое-что знаю. — писал И.А. Бунин в краткой автобиографическойсправке. — Род этот дал замечательную женщину начала прошлого века, поэтессуА.П. Бунину, и поэта В.А. Жуковского (незаконного сына А.И. Бунина); внекотором родстве мы с бр<атьями> Киреевскими, Гротами, Юшковыми, Воейковыми,Булгаковыми, Соймоновыми; о начале нашем в „Гербовнике дворянских родов?сказано, между прочим, следующее: “Род Буниных происходит от СимеонаБунковского, мужа знатного, выехавшего в XV в. из Польши к великому князюВасилию Васильевичу...» (Бунин И.А. Собр. соч. в 9-ти тт., Т. 9, С. 253).И тут же, чуть ниже Бунин замечает: «Я же чуть не с отрочества былвольнодумец, вполне равнодушный не только к своей голубой крови, но и к полнойутрате всего того, что было связано с нею: исключительно поэтическими были моиюношеские, да и позднейшие „дворянские элегии“, которых, кстатисказать, у меня было гораздо меньше, чем видели некоторые мои критики, частонаходившие черты личной жизни и личных чувств даже в тех произведениях, гдепочти и следа их нет, и вообще многое навязавшие мне». (Там же, С. 254). Вэтих словах запечатлелась важная черта характера Бунина — писателя и человека:ему было присуще удивительное внутреннее целомудрие, нелюбовь к какому бы то нибыло «душевному стриптизу». Он всегда подчеркивал, что его рассказыне имеют ничего общего с его подлинной биографией, не любил, когда в нихвыискивали параллели с реальными прототипами, буквально умолял будущихисследователей ни в коем случае не обнародовать его письма.

Естественно,после смерти Бунина, по мере осознания значимости его творчества, эти запретывсе смелее нарушались, но самим писателем подкрепляемое представление о том, чтоБунин-человек и лирический герой многих его произведений, стихотворных ипрозаических, написанных от первого лица, — совершенно разные люди, нередкообращалось против него. «Поразительно было в Бунине то, что мнеприходилось наблюдать и у некоторых других крупных художников: соединениесовершенно паршивого человека с непоколебимо честным и взыскательным к себехудожником» — писал, к примеру, Вересаев. (Вересаев В.В. Воспоминания. С.513). Бунин был человеком с непростым характером, несмотря на все заверения вдемократизме, в нем сохранялись и с годами все резче проступали некоторыесословные черты, плохо вписывавшиеся в «плебейский» XX век. Взначительной мере их и имел в виду Вересаев: «Он был очарователен свысшими, по-товарищески мил с равными, надменен и резок с низшими» (Тамже). Но все же слабо верится, что через восприятие «мелкого, злобного, ревнивогои чванного» человека могла с такой любовью «нетленнозапечатлеться» Россия. Более вероятно то, что Бунин-человек был«вещью в себе», закрытой для посторонних, и его не очень заботило, какв жизни он открывается «вещью для нас». Об этом писала ИринаОдоевцева: «Бунин мог быть иногда очень неприятен, даже не замечая этого.Он действительно как будто не давал себе труда считаться с окружающими. Всезависело от его настроения Но настроения свои он менял с поразительнойбыстротой и часто в продолжении дня бывал то грустным, то веселым, то сердитым,то благодушным <...> Ни мстительности, ни зависти не приходилось видеть вБунине. Напротив — он был добр и великодушен. Даже очень добр и великодушен.(Одоевцева И. На берегах Сены. — цит. по изд. И.А. Бунин. Pro et contra. С.199). Но, во всяком случае, в Бунине, как и в Горьком, отразилась общаяпротиворечивость предреволюционной России.

ОтецБунина, Алексей Николаевич, участник Крымской компании, был помещиком вОрловской и Тульской губернии, „по беспечности и расточительности“быстро разорился. Мать, Людмила Александровна, была человеком глубокорелигиозным (в „Жизни Арсеньева“ Бунин вспоминал, что когда за связьс народниками арестовали старшего брата, мать дала обет никогда не есть мяса ихранила этот обет до конца своих дней). Детей в семье Буниных родилось девять, нопятеро умерли в младенчестве. В живых остались сыновья Юлий, Евгений, Иван идочь Мария.

ИванБунин родился 10 (22) октября 1870 г. в Воронеже. Через три года семьяпереселилась в дедовское имение в Елецком уезде — на хутор Бутырки. „Тут, вглубочайшей полевой тишине, летом среди хлебов, подступавших к самым нашимпорогам, а зимой среди сугробов, и прошло мое детство, полное поэзии печальнойи своеобразной“, — вспоминал писатель (Собр. соч. Т. 9, С. 254).

РосВаня Бунин в обстановке небогатой и с годами все более скудеющей дворянскойусадьбы. Подлинные впечатления детства в мастерской художественной обработкевошли в автобиографический роман „Жизнь Арсеньева“. От природыписатель был наделен удивительным талантом восприятия. „Зрение у меня былотакое, — признавался он в “Жизни Арсеньева», — что я видел все семьзвезд в Плеядах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняязапах ландыша или старой книги" («Жизнь Арсеньева» — Собр. соч.Т. 6. С.92). Способность восприятия искала путей выражения. В мальчике сталипроявляться артистические способности, умение подметить и передать жестом, мимикойчьи-то характерные черты поведения, повадки. Увлекала его и живопись: пытаясь вкрасках изобразить окружающий его мир, он еще более оттачивал природнуюнаблюдательность.

Однакоглавное его призвание определилось довольно скоро. «То, что я сталписателем, вышло как-то само собой, определилось так рано и незаметно, как этобывает только у тех, кому что-нибудь „на роду написано“ — вспоминалон (Собр. соч. Т. 9., С. 272). Тогда же, в детстве и отрочестве, в его душе ужеобозначались основные темы будущего творчества.

»Людисовсем не одинаково чувствительны к смерти. Есть люди, что весь век живут подее знаком, с младенчества имеют обостренное чувство смерти (чаще всего в силустоль же обостренного чувства жизни) <...> Вот к подобным людямпринадлежу и я. <...>

Когдаи как приобрел я веру в Бога, понятие о Нем, ощущение Его? Думаю, что вместе спонятием о смерти. Смерть, увы, была как-то соединена с Ним (и с лампадкой, счерными иконами в серебряных и вызолоченных ризах в спальне матери). Соединенос Ним было и бессмертие. Бог в небе, в непостижимой высоте и силе, в томнепонятном синем, что вверху, над нами, безгранично далеко от земли: это вошлов меня с самых первых дней моих, равно как и то, что, невзирая на смерть, укаждого из нас есть душа и что душа эта бессмертна" («ЖизньАрсеньева», С. 26). Чему больше верить: этой исповеди Бунина-Арсеньева или,к примеру, утверждению Нины Берберовой? — «Будучи абсолютным и закоренелыматеистом (о чем я много раз сама слышала от него) и любя пугать себя и других<...> тем, что черви поползут у них из глаз и изо рта в уши, когда обабудут лежать в земле, он даже никогда не задавался вопросами религии и не умелмыслить абстрактно» (Берберова Н. Курсив мой. — печ. по изд. И.А. Бунин.Pro et contra. С. 144).

«Годаза два до поступления в гимназию (поступил я туда на одиннадцатом году) яиспытал еще одну страсть — к житиям святых, и начал поститься, молиться…Страсть эта, вначале сладостная, превратилась затем, благодаря смерти моеймаленькой сестры Нади, в мучительную, в тоску, длившуюся целую зиму, впостоянную мысль о том, что за гробом. Излечила меня, помню, весна. Отзвукомэтого осталось то упоение, с каким отдавался я иногда печали всенощных бдений велецких церквах, куда водило нас, гимназистов, наше начальство, хотя вообщецерковных служб я не любил).Теперь люблю — в древних русских церквах ииноверческие, то есть католические, мусульманские, буддийские, — хотя никакойортодоксальной веры не держусь» — это говорит уже не Арсеньев, а самписатель Бунин (Собр. соч. Т. 9. С. 258). Но, объявляя себя религиознымвольнодумцем и немного этим бравируя, Бунин все-таки всю жизнь сохранял в душечувство Бога, точнее — чувство блудного сына к Отцу.

Ицветы, и шмели, и трава, и колосья,

Илазурь, и полуденный зной...

Срокнастанет — Господь сына блудного спросит:

Былли счастлив в печали земной.

Изабуду я все — вспомню только вот эти

Полевыецветы меж колосьев и трав —

Иот сладостных слез не успею ответить,

Кмилосердным коленям припав.

Всеего творчество — диалог с Богом; не спор, не борьба, как у Горького, авопрошающий диалог. К нему самому применимы слова, сказанные им о Толстом:«При мирском мировоззрении он учил жить по-Божьи.

–Зачем жить по-Божьи? Затем, что иначе жизнь, кончающаяся смертью, естьбессмыслица» (Освобождение Толстого. — Собр. соч. Т. 9. С. 130).

«Воснове бунинского мироощущения не лежит, а неустанно вращается некийтрагический круг, — писал Ф. Степун, — предельно напряженное чувство жизни(отсюда зоркость его глаз — их у него две пары: орлиные на день, совиные наночь); жажда жизни и счастья, неутолимость этой жажды <...> — затем срыв,скорбь, смерть <...> И тут же упоение красотою скорби, восторг обессмертии смерти <...> затем снова срыв, скорбь, смерть, страх»(Степун Ф. А. — И.А. Бунин. Pro et contra. С. 365).

В 1881 г. Ваня Бунин поступил в Елецкую гимназию. Жил он в Ельце на частныхквартирах. Учился сначала хорошо, потом — хуже, в 3-м классе остался на второйгод, а из 6-го был исключен — за неявку с каникул и неуплату за обучение. Такчто формальное его образование осталось в состоянии далеко не завершенном, — вэтом аристократ Бунин не так уж сильно отличается от «босяка»Горького. Но, конечно, общая культура среды, в которой вырос Бунин, позволилакомпенсировать этот пробел без тех титанических усилий, какие потребовалисьАлексею Пешкову. К тому же, Ивану помогал старший брат Юлий (1857 — 1921), любившийего почти по-отечески. Будущий публицист и общественный деятель народническоготолка, Ю.А. Бунин учился в Московском университете, за участие в студенческихвыступлениях 1881 г. был из университета исключен и отбывал в те годы срокссылки в родных краях. В.Н. Муромцева-Бунина вспоминала его рассказ о том, как,«застав Ваню еще совсем не развитым мальчиком», через год он«уже мог с ним почти как с равным беседовать на многие темы»(Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина. Париж, 1958, С.31).

Ктому моменту, когда Ваня Бунин был исключен из гимназии, его семья была награни разорения. Земля в Бутырках была продана, и Бунины переехали в деревнюОзерки, того же Елецкого уезда. В Озерках Бунин провел четыре года. Здесь онначал серьезно работать над словом и «необыкновенно много исписалбумаги», прежде чем решился представить первый опыт в редакцию. «Вапреле 1887 года я отправил в петербургский еженедельный журнал»Родина" стихотворение, которое и появилось в одном из майскихномеров. Утра, когда я шел с этим номером с почты в Озерки, рвал по лесамросистые ландыши и поминутно перечитывал свое произведение, никогда незабуду" (Собр. соч. Т. 9. С. 260). То же воспоминание запечатлел он и в одномиз своих позднейших стихотворений — «Ландыш»:

Вголых рощах веял холод...

Тысветился меж сухих,

Мертвыхлистьев… Я был молод,

Яслагал мой первый стих —

Инавек сроднился с чистой

Молодоймоей душой

Влажно-свежий,водянистый,

Кисловатыйзапах твой!

«Писаля в отрочестве сперва легко, так как подражал то одному, то другому, — большевсего Лермонтову, отчасти Пушкину, которому подражал даже в почерке, потом, всилу потребности высказать уже кое-что свое, — чаще всего любовное, труднее»(Т. 9, С. 259). Предметом первого увлечения, пережитого писателем, была ЭмилияВасильевна Фехнер, служившая гувернанткой в семье его родственников — в«Жизни Арсеньева» она выведена под именем Анхен.

Ранний,чуть видный рассвет,

Сердцешестнадцати лет.

Сададремотная мгла

Липовымсветом тепла.

Тихи таинственен дом

Скрайним заветным окном.

Шторав окне, а за ней

Солнцевселенной моей.

Этистихи тоже были написаны много позже — в 1916 г., а тогда, в 1887 г., почти одновременно со стихами еще гораздо менее искусными — «Над могилой Надсона»и «Деревенский нищий» — появились в печати и первые рассказы Бунина.

«Междутем благосостояние наше, по милости отца, снова ухудшилось. Брат Юлийпереселился в Харьков. Весной 1889 г. отправился и я туда и попал в кружкисамых завзятых радикалов, как выражались тогда, а пожив в Харькове, побывал вКрыму, о котором у меня еще в детстве составилось самое поэтическоепредставление <...> и нашел, что ходить верст по сорок в сутки, загоратьот солнца и от морского ветра и быть очень легким от голода и молодости — превосходно»(Там же. С. 260). Так началась скитальческая жизнь Бунина, итог которой онподвел в одном из стихотворений эмигрантской поры:

Уптицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Какгорько было сердцу молодому,

Когдая уходил с отцовского двора,

Сказатьпрости родному дому!

Узверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Какбьется сердце, горестно и громко,

Когдавхожу, крестясь, в чужой, наемный дом

Ссвоей уж ветхою котомкой!

«Оседлостине любил Бунин, — вспоминал Б.К. Зайцев, — нынче здесь, завтра уж в Петербурге,а то и в Крыму, или вдруг взяли да уехали они с Найденовым на Рождество в Ниццу- тогда виз не требовалось». (Зайцев Б.К. Молодость. — Иван Бунин. — цитпо изд.: И.А. Бунин. Pro et contra. С. 91). Но так было уже в зрелые годы, абесприютные скитания молодости опять-таки сближают Бунина с Горьким.

«Сосени стал работать при „Орловском вестнике“, — продолжает Бунинрассказ о 1889 — 1890 гг., — то бросая работу и уезжая в Озерки или Харьков, тоопять возвращаясь к ней, и был всем, чем придется, — и корректором, ипередовиком, и театральным критиком, что, к счастью, совсем не приставало комне. Тут опять сразила меня, к великому моему несчастью, долгая любовь».Предметом этой долгой любви была Варвара Владимировна Пащенко (1870 — 1918), дочьелецкого врача. Хотя фактически она стала гражданской женой Бунина, ее родителибыли категорически против узаконения их отношений, и в 1894 г. молодая женщина по настоянию родных и по собственному здравому размышлению оставила житейскинеустроенного поэта, чтобы связать свою судьбу с более респектабельным молодымчеловеком, Арсением Николаевичем Бибиковым. Сохранилась часть писем, которыеБунин писал ей в годы их совместной жизни. «Варюшечка! Дорогая моя! Милая!У меня такое страстное желание поскорее назвать тебя женою, так сильно хочетсяпоскорее быть с тобою, чувствовать, что ты моя, целовать твои»вымытые" глазочки и «мои» ненаглядные ножки..."(Бунин И.А. Письма 1885 — 1904 годов. М. 2003. С. 152) — до чего же это непохоже на зрелый стиль Бунина! Понятно, что в старости он уже немного стыдилсяэтих неумело-наивных излияний искреннего чувства, отчего и запрещал публикациюсвоих писем. Пащенко считается прообразом Лики в «Жизни Арсеньева», однако,хотя совпадение реальной событийной канвы с основной частью фабулы романаочевидно, Бунин упорно отрицал, что Лика — это Варвара Пащенко. На самом делеэто и она, и не она. Смерть Лики, которой заканчивается роман, существенноменяет смысл этого образа по сравнению с прототипом. Если практичная ВаряПащенко, быстро растратив пыл первого чувства, стремится устроить дальнейшуюжизнь «как у людей» и создает семью с другим, то для Лики с утратойлюбви (в романе она начинает чувствовать, что Арсеньев охладевает к ней) жизньстановится невозможна и сама собой кончается (она умирает от воспаления легких),- концовка подчеркивает разность психологических, человеческих типов образа ипрообраза. Вероятно поэтому Бунин, виртуозно умевший даже в нескольких словахпередать внешнее сходство, оставляет портрет Лики акварельно-размытым, подчеркиваялишь молодость, свежесть, женственность. В.Н. Муромцева-Бунина не без основанийсчитала, что в Лике слились образы всех женщин, которых любил Бунин. Вероятно, этотак — притом, что своего «дон-жуанского списка», если у него таковойи был, Бунин никому не открывал. Рассказ «Руся», написанный в 1940 г., заканчивается диалогом главного героя с женой:

" — Что это ты столько пьешь? Это уже, кажется, пятая рюмка. Все еще грустишь, вспоминаясвою дачную девицу с костлявыми ступнями?

— Грущу, грущу, — ответил он, непонятно усмехаясь. — Дачная девица… Amata nobis,quantum amabitur nulla..."

–Это по-латыни? Что это значит?

–Этого тебе не нужно знать" (Собр. соч. Т. 7. С. 52).

Amatanobis, quantum amabitur nulla. — «Тобой любимая, как ни одна в мире»- процитированная пламенная строчка Катулла мгновенно возносит героиню рассказав ранг великих возлюбленных — таких, как Лесбия, Беатриче, Лаура. Последняя изженщин, в которых стараются увидеть «великую возлюбленную» Бунина, писательницаи поэтесса Галина Николаевна Кузнецова (1900 — 1976) — его чуткая ученица иумный собеседник, записала в дневнике такой свой разговор с ним: «Говорит,что никогда не мог писать о любви, по сдержанности и стыдливости натуры и посознанию несоответствия своего и чужого чувства. Даже о таких стихах, как»Свет незакатный", «Морфей» говорит, что они нечто общее, навеянноеизвне" (Кузнецова Г.Н. Грасский дневник. — Цит. по изд. И.А. Бунин. Pro etcontra. С. 120).

Черезчетыре года после разрыва с Варварой Пащенко Бунин женился на Анне НиколаевнеЦакни (1879 — 1963) — дочери революционера Н.П. Цакни, русского грека понациональности, жившего в Одессе. «Он говорит, что она была совсем ещедевочка, весной кончившая гимназию, а осенью вышедшая за него замуж. — записаласо слов Бунина Г.Н. Кузнецова. — Он говорил, что не знает, как это вышло, чтоон женился. Он был знаком несколько дней и неожиданно сделал предложение, котороеи было принято» (Грасский дневник. — Pro et contra. С. 132). Брак оказалсянесчастливым. У Анны Николаевны была мачеха, постоянно настраивавшая ее противмужа. Не прожив и года, супруги расстались. От этого брака родился сын Коля, умершийв пятилетнем возрасте. Бунин редко видел его и так и не ощутил себя в полноймере отцом.

Первыерассказы Бунина о любви и смерти, прообразующие позднейшие «Темныеаллеи» стали появляться только в 900-е — 1910 гг. («Маленькийроман»(1909) «Грамматика любви» (1915), «Легкоедыхание» (1916). А в 90-е он ничем особо не выделялся из ряда начинающихписателей, пишущих о деревне, о народе и о буднях интеллигенции вполне втрадициях XIX в. — c христианским состраданием, участием, милосердием. ЗрелыйБунин стал жестче и суше — хотя художественно намного совершеннее.

Вначале 1890-х гг. он служил в Полтавской земской городской управе — вместе сбратом Юлием. В эти годы он сблизился с толстовцами и хотел даже вступить в ихобщину, поехал в Москву к Толстому и тот сам отговорил его«опрощаться». С Толстого начались литературные знакомства Бунина. В 1895 г. он оставил службу и отправился в Петербург и Москву, чтобы войти в писательскую среду.«Я увидел сразу целых четыре литературных эпохи, — вспоминал он, — с однойстороны — Григорович, Жемчужников, Толстой; с другой — редакция „Русскогобогатства“, Златовратский; с третьей — Эртель, Чехов; а с четвертой — те, которые,по слову Мережковского, уже „преступали все законы, нарушали всечерты.“ (Собр. соч. Т. 9. С. 279). Перед Толстым он всю жизнь благоговел, сЧеховым сблизился и многому у него научился (прежде всего, лаконичности), писателейстаршего поколения вспоминал с почтением, а сверстников, за редким исключением,с неприязнью — особенно декадентов. Между тем, в 90-е гг. он довольно теснообщался и с ними, и, судя по его письмам, был настроен вполне дружески.

»Бунинписал тогда стихи и маленькие рассказы. — вспоминал Зайцев — Для толстыхжурналов лирические и поэтические очерки его, особенно же стихи, не былидостаточной «идейными». Он считался «эстетом». Его ценили ипечатали, но он не был «свой».

Несвой он оказался и у только что явившихся символистов. Для этих слишком он реалист,слишком любил видимость, жизнь, воздух, краски. Он был сам по себе.

Двухстанов не боец,

Нотолько гость случайный.

Таквступил Бунин на одинокий путь свой, иногда трудный и неблагодарный, но всегдавоспитывающий, требующий выдержки, твердости, веры.

Литературноеразвитие его шло медленно — подобно росту органическому. Цветение, завязь, плод.Как у всякого истинного художника, это свершалось в глубине — и в молчании.

«Наступилновый век, в нем шумели Горький, Андреев, сборники „Знания“, символисты,»сексуалисты" (Арцыбашев и др.) — много было оживления и даже как быкипения в литературной жизни России предвоенной: Бунин занимался не шумом, аискусством" (Зайцев Б.К. Бунин. Речь на чествовании писателя 26 ноября — Proet contra. С. 408).

Колеблясьмежду двумя литературными станами, Бунин все же более склонялся к реалистам, былпостоянным посетителем телешовских «сред». Н.А. Телешов вспоминал:«Бунин представлял собою одну из интересных фигур на „Среде“.Высокий, стройный, с тонким, умным лицом, всегда хорошо и строго одетый, любившийкультурное общество и хорошую литературу, много читавший и думавший, оченьнаблюдательный и способный ко всему, за что брался, легко схватывавший сутьвсякого дела, настойчивый в работе и острый на язык, он врожденное свое дарованиеотгранил до высокой степени» (Телешов Н.А. Записки писателя. — Pro etcontra. С. 95).

Первыеуспехи Бунина начались в 1900-е гг. В 1901 г. в издательстве «Скорпион» вышел сборник его стихов «Листопад», за который он в 1903 г. был удостоен Пушкинской премии. Чуть раньше, в 1900 г. в журнале «Жизнь» былопубликован рассказ «Антоновские яблоки», после которого за Бунинымнадолго утвердилась репутация «певца угасающих дворянских гнезд».

Антоновскиеяблоки

Вэтом рассказе уже проявляется вполне зрелая манера Бунина-художника.«Антоновские яблоки» лишены сюжета — это лирическое повествование ожизни дворянских усадеб, отчасти в той стадии, которую довелось застать автору,отчасти — ностальгическая реконструкция прошлого. Личные воспоминания игипотетические картины минувшего, скрепляются исключительно живым и тонкимизображением природы русской деревни. Собственно, природа и является главнымдействующим лицом рассказа. О ее роли у Бунина писал Ф. Степун: «У него неприрода живет в человеке, а человек в природе. Бунинский мартовский вечер нетолько стоит перед глазами, но и проливается в легкие, его весну чувствуешь назубу, как клейкую почку» (Степун Ф. Литературные заметки. — Pro et contra.С. 371). И — там же:«Кажется, что все описанное — совсем не описанное, апросто-напросто существующее. Поистине, бунинская проза — Священное Писаниесамой жизни, не только не искаженное никакими тенденциозными прописями, но какбудто бы даже не преображенное характерностью писательского почерка» (Тамже, С. 368).

«Естьвещи, которые прекрасны сами по себе — писал сам Бунин, — но больше всегопотому, что они заставляют нас сильнее чувствовать жизнь. Красота природы, песня,музыка, колокола в солнечное утро, запахи… Запахи особенно сильно действуютна нас, и между ними есть особенно здоровые и яркие: запах моря, запах леса, черноземавесною, прелой осенней листвы, улежавшихся яблок, сочных и всегда холодных, пахнущихслегка медом, а больше всего — осенней свежестью» (Собр. соч. Т. 2. С.506).

Разумеется,в эпоху «Буревестника» «Антоновские яблоки» казалисьанахронизмом. Горький, всегда очень высоко оценивавший талант Бунина, тем неменее писал в письме К.П. Пятницкому: «Я все думаю, следует ли»Знанию" ставить свою марку на произведениях индифферентных людей?Хорошо пахнут «Антоновские яблоки» — да! — но — они пахнут отнюдь недемократично… Ах, Бунин! И хочется, и колется, и эстетика болит, да логика невелит!" (Горький М. Собр. соч. в 30-ти тт. Т. 28. С. 201). Действительно, демократизмомв «Антоновских яблоках» и не пахло. Еще задолго до этого рассказаБунин писал в письме В. Пащенко, рассказывая о посещении усадьбы брата Евгения:«Вышел на крыльцо и увидал, что начинается совсем осенний дождь. Заря — сероватая,холодная, с легким туманом над первыми зеленями… крыльцо и дорожки по дворуотсырели и потемнели. В саду пахнет „антоновскими“ яблоками»…Просто не надышишься! Ты ведь знаешь, милый зверочек, как я люблю осень!.. Уменя не только пропадает всякая ненависть к крепостному праву, но я даженачинаю невольно поэтизировать его. Хорошо было осенью чувствовать себя именнов деревне, в дедовской усадьбе, с старым домом, старым гумном и большим садом ссоломенными валами! Хорошо было ездить целый день по зеленям, проезжать полесным тропинкам, в полуголых аллеях, чувствовать лесной, холодный воздух!..Право, я желал бы пожить прежним помещиком! Вставать на заре, уезжать в«отъезжее поле», целый день не слезать с седла, а вечером, с здоровымаппетитом, свежим настроением возвращаться по стемневшим полям домой, в усадьбу,где уже блестит, как волчий глаз на лесной опушке, далекий огонек дома… Тамтепло, уютно, освещенная столовая и в ней — Варенька!" (Письма 1885 — 1904гг. С. 113). Конечно, частное письмо, написанное в двадцатилетнем возрастелюбимой девушке, нельзя считать выражением общественной позиции писателя, нокое-что из этих взглядов было у него в крови и обижало даже расположенных кнему людей. А.И. Куприн, с которым Бунин дружил, откликнулся на«Антоновские яблоки» пародией: «И.А. Бунин. Пироги сгруздями»: «Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку, и в глазах моихсветится красивая печаль <...> Где ты, прекрасное время пирогов сгруздями, борзых густопсовых кобелей, отъезжего поля, крепостных душ, антоновскихяблок, выкупных платежей?» (журн. Жупел. СПб. 1906 № 3).

Бунинзнал и оборотную сторону дворянской жизни пореформенного периода — бедность ибезденежье самих дворян, расслоение и брожение деревни, горькое чувство невозможностиповлиять на ситуацию. Бунин был убежден, что у русского дворянина тот же быт ита же душа, что и у мужика. Исследованию этой общей «души» былипосвящены многие последующие его повести и рассказы: «Деревня» (1910)и «Суходол» (1912), «Веселый двор» (1911), «ЗахарВоробьев» (1912), «Худая трава» (1913), «Я все молчу»(1913), в которых немало почти горьковской горькой правды. Как многие егосовременники, он размышлял о месте России между Востоком и Западом, овулканической стихии восточного кочевника, спящей в русской душе. Встихотворении «В Орде» он, обращаясь к воображаемой кроткой юнойдевушке из степного кочевья, матери «Великого Могола», от лицарусского человека своей эпохи говорит:

Тызнала ли, Мать, что и я,

Восславлюего, — что не надо мне рая,

Христа,Галилеи и лилий ее полевых,

Чтоя не смиреннее их, —

Аттилы,Тимура, Мамая,

Чтоя их достоин, когда,

Наскучивтаиться за ложью,

Рвухартию Божью,

Насилую,режу и граблю, и жгу города?

Этистихи были написаны в 1916 г.

В1900-е — 1910-е гг. Бунин много путешествовал. Его отъезд из России не былсвязан с революцией — просто в жизни его произошли изменения, давшиевозможность осуществить давнюю мечту о дальних странствиях. Литературнаядеятельность принесла определенный достаток, а кроме того в 1906 г. Бунин вновь женился — гражданским браком (церковный был невозможен, поскольку с А.Н. Цакниписатель официально еще не развелся) — на Вере Николаевне Муромцевой (1881 — 1961).Повенчались они только в 1922 г., а познакомились в 1906 г. у писателя Б.К. Зайцева: Вера Муромцева была близкой подругой его жены, тоже Веры (вдевичестве Орешниковой). Зайцевы всю жизнь сохраняли с Буниными добрыеотношения. Тепло вспоминал Зайцев и о начале знакомства, о своих первыхвпечатлениях от Бунина: «Он сидел за стаканом чая, под ярким светом, всюртуке, треугольных воротничках, с бородкой, боковым пробором всем теперьизвестной треугольной головы — тогда русо-каштановой — изящный, суховатый, худощавый»(Pro et contra. С. 90). Вопреки утверждениям Вересаева, что от Бунина ни одинначинающий писатель ни единого доброго слова не услышал, Зайцев вспоминал о егоучастливом отношении к себе: «Почему вы грустны? Почему сегодня такоймолчаливый?» — спрашивал меня иногда на «средах» Бунин.<...> Простые слова старшего, взгляд сочувственный — как-то оживляли.<...> Силы жизни, жажды жизни много в нем было в те годы. На одномсборище таком встретил он у нас тихую барышню с леонардовскими глазами изстаринной дворянской семьи. Вера Николаевна Муромцева жила у родителей вСкатертном, училась на курсах, вела жизнь степенную и просвещенную" (Тамже, С. 92, 94).

Вместес новой спутницей жизни в 1907 г. Бунин уехал на Восток — в Египет, Сирию, Палестину.Путевые очерки вошли в книгу «Тень птицы» (1908) — где в той жесловесно-живописной манере запечатлены реалии библейских стран. Побывал Бунин ив Италии — зиму 1909 г. жил на Капри, где довольно общался с Горьким — и писало русской деревне. В 1909 г. Бунину была присуждена вторая Пушкинская премия ион был избран почетным академиком Академии наук. В 1910 — 1911 гг. писательпосетил Францию, Алжир, Цейлон. В Россию он вернулся только в 1912 г. — в этом году отмечалось 25-летие его литературной деятельности.

«Деревня»написана около 1910 г. — писал Зайцев. — Время отсюда до революции — перваяполоса шедевров Бунина. За эти годы он много странствовал <...> Мир оченьрасширился. И теперь это уже именно мир, а не только «елецкое» иливоронежское, московское.«Господин из Сан-Франциско» живет не наАрбате. Небольшой рассказ вместил большую тему, вылился суровой ипрекрасно-музыкальной прозой. Успех «Господина из Сан-Франциско» былогромный." (Зайцев. Речь на чествовании писателя.)

Господиниз Сан-Франциско

Рассказ«Господин из Сан-Франциско» был написан в 1915 г. В нем запечатлелся жизненный опыт писателя, отразились впечатления путешествий, нашливыражение размышления о жизни и смерти, косвенно — и о судьбе России, хотя оней в рассказе не говорится ни слова. В «Господине из Сан-Франциско»ощущается полемика с Горьким и с западниками вообще. Россия — между Востоком иЗападом. Восток — это разрушительная стихия «Великого Могола», Запад- это мертвая цивилизация. К моменту написания рассказа мир еще находился подвпечатлением гибели в 1912 г. «Титаника» — чуда тогдашней технологии.Пароход, на котором плывет в Европу безымянный господин из Сан-Франциско, уБунина называется «Атлантида». О его крушении ничего не говорится, носамо название вызывает ассоциации также и с затонувшей легендарной Атлантидой.

Первоначальнорассказ назывался «Смерть на Капри». Сюжет его предельно прост:богатый американец, вместе с женой и дочерью совершающий турне в Старый Свет напароходе «Атлантида», на Капри внезапно умирает и затем его тело втрюме той же «Атлантиды» отправляют на родину. Но в этотнезамысловатый сюжет Бунин сумел вложить апокалиптический ужас.

«Американская»тема начала обозначаться в литературе 1910-х гг. — сатирически. Это былосвязано с проникновением в Россию элементов американской цивилизации — срекламой, кинематографом, спортом, с ухищрениями бытового комфорта. Отличие отсовременного потока американизации было в основном количественное, но некачественное. Люди старой культуры увидели за внешним невинным гедонизмом, господствующимв «новом мире», зияющую пустоту. Примером разработки«американской» темы в литературе могут служить некоторые рассказыТэффи («Когда рак свистнул», «Американский рассказ» и т д.),в которых зорко подмечена мертвящая коммерциализация искусства("«Покупайте только лососину Бэка» — рассказ Джона Смита, желающегожениться на вдове средних лет, со средствами"). Следует, кстати, отметить,что Тэффи, несмотря на легкость ее стиля и юмористический склад мысли — серьезныйписатель, затрагивающий глубокие вопросы бытия. Параллель с Буниным в данномслучае тем более уместна, что в эмиграции Бунин и Тэффи очень сблизились исохраняли теплые дружеские отношения до конца жизни.

В«Господине из Сан-Франциско» разоблачается иллюзорность властисовременного цивилизованного человека над природой, тайнами жизни и смерти.

58-летнийгосподин из Сан-Франциско, который до означенного возраста, по собственномуощущению, «не жил, а лишь существовал», завоевывая материальноеблагосостояние и положение в обществе, отправляется в круиз, «возлагаянадежды на будущее». Но, не совершив и трети задуманного, он неожиданноумирает. Точно так евангельский богач, помышлявший о расширении житниц, внезапноуслышал неумолимый приговор судьбы: «Безумный, в сию же ночь душу твою возьмуту тебя» (Лк. 12: 20). Мысли, владеющие господином из Сан-Франциско впоследний день жизни, настолько ничтожны, что едва ли не единственное живоечувство, которое может словесно квалифицировать повествователь — это«мечту» о ложке супа и глотке вина в предвкушении обеда. «О, этоужасно!» — повторяет главный герой, но что именно ужасно, не понимает сам,в то время, как читателю ясно: ужасна пустота, в которой он доживает последниедни своей жизни.

Пустотавыедает изнутри жизнь не одного господина из Сан-Франциско. Прочие пассажиры«Атлантиды» с той же мертвенной пунктуальностью исполняют свойразмеренный до автоматизма дневной ритуал: в определенный час встают, пьют кофе,шоколад или какао, принимают ванны, совершают туалет, два раза завтракают, гуляютпо палубе, читают газету, отдыхают, готовятся к вечеру, составляющему смысл ицель их жизни во время круиза. «Океан, ходивший за стенами, был страшен, ноо нем не думали, твердо веря во власть над ним командира, рыжего человекачудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в своеммундире с широкими золотыми вышивками на огромного идола». Если«Атлантида» — «Титаник» — то конец этих людей (на«Титанике» их было около двух тысяч) мало чем отличается от смертигосподина из Сан-Франциско. «Атлантида» — образ всей современнойцивилизации, на которой исполняются грозные библейские пророчества:«Теперь послушайте вы, говорящие: „сегодня отправимся в такой-тогород, и проживем там один год, и будем торговать и получать прибыль“. Вы,которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? Пар, являющийсяна малое время, а потом исчезающий» — сказано в послании апостола Иакова(Иак. 4: 13 — 14).

Пассажиры«Атлантиды», равно как и постояльцы каприйского отеля, в которомостановился и умер господин из Сан-Франциско, панически боятся мысли о смерти.Все, что о ней напоминает, тщательно от них скрывается, а при отсутствиинапоминаний они с облегчением вновь погружаются в свой гедонистический сон.Чуждые мысли о смерти, они чужды мысли о Боге (для Бунина, мы видели, этипонятия тесно связаны). Это, по сути, «мертвые души», ожидающиевторой, окончательной смерти. Они мертвы уже смолоду. Дочь господина изСан-Франциско — «высокая, тонкая, с великолепными волосами, прелестноубранными, с ароматическим от фиалковых лепешечек дыханием» (глаз ееписатель не изображает, это второстепенный признак) — голливудский«гигиенический» идеал красоты; в возрасте, когда девушка ждет своегогероя, находит его в похожем на мертвеца принце восточной крови, путешествующеминкогнито. «Тонкие и сложные чувства», просыпающиеся в ее душе, возбужденыне красотой, умом или отвагой избранника — а сознанием его богатства иэкзотической родословной.

«Мертвыедуши» не знают живых чувств, но, не зная, стремятся их изобразить или хотябы проявить к ним интерес. На пароходе всеобщее внимание привлекает«изящная влюбленная пара, за которой все с любопытством следили и котораяне скрывала своего счастья: он танцевал только с ней, и все выходило у них тактонко, очаровательно, что только один командир знал, что эта пара нанятаЛлойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно плавает то на одном, тона другом корабле».

Обычнаябунинская схема «человек в природе» соблюдается, но живая природа струдом пробивается сквозь коросту цивилизации. «Изумрудный газон» и«море цвета незабудок» во Флоренции, «серо-зеленая водянаяпустыня, тяжело волнующаяся в тумане», «пенистые бугры, мелькающие забортом», средиземноморская волна, «крупная и цветистая, как хвостпавлина» — лишь отдельные фразы, а то и словосочетания мелькают ввиртуозном описании изысканного и неживого комфорта.

Смертьгосподина из Сан-Франциско всех пугает, но по-человечески никого не трогает.Даже картинное горе жены и дочери не является в чистом виде скорбью об умершем- едва ли не сильнее в них недоумение, отчего так изменился тон прислуги в ихотношении. Их, имеющих наиболее непосредственное отношение к мертвецу, доставившемувсем неудобство, сторонятся, как прокаженных.

Позднейночью «Атлантида» отплывает в Новый Свет. «Бесчисленные огненныеглаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара,с каменистых ворот двух миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблем. Дьявол былгромаден, как утес, но громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданныйгордыней Нового Человека со старым сердцем». В двух словах, походя, Бунинразвенчивает миф Горького о богоравном новом Человеке. «Новый Человек состарым сердцем» сопоставим не с Богом, но с дьяволом — с ним он исостязается.

Вупомянутом «американском» рассказе Тэффи «Когда раксвистнул» (1912 г.) нравственный вывод делается приблизительно тот же.Сюжет этого рассказа фантастический. Американский изобретатель русскогопроисхождения, явив чудеса науки и технологии, воплощает в жизнь невозможное:выводит особь рака, способную издать свист — по этому свисту должны исполнитьсясамые горячие и заветные пожелания человечества. Но вместо ожидаемого торжестванауки и техники свершается катастрофа: самыми горячими оказываются пожеланиявроде «чтоб ты лопнул!». «Человечество быстрыми шагами шло кгибели и погибло бы окончательно, если бы не жадность „Мистера Джеба эндкомпани“, которые, желая еще более вздуть свои акции, переутомили рака, понуждаяего к непосильному свисту электрическим раздражением и специальными пилюлями.Рак сдох. На могильном памятнике его (работы знаменитого скульптора попремированной модели) напечатана надпись: „Здесь покоится свистнувшийэкземпляр рака — собственность “Мистера Джеба энд компани», — утолившийдуши человеческие и насытивший пламеннейшие их желания. Не просыпайся!"(Печ. по изд.: Тэффи Н.А. Юмористические рассказы. Изд. 6-е. СПб., б.г., С.214). Таким образом новейшие техника и технология в руках Нового Человека состарым, чуждым нравственного обновления, сердцем, несут человечеству толькогибель.

Бунинв «Господине из Сан-Франциско» очень деликатно дает и положительнуюантитезу мертвой цивилизации. Тут же, на Капри, полунищие горцы как вбиблейские времена возносят «наивные и смиренно-радостные хвалы… солнцу,утру, Ей, непорочной Заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, ирожденному от чрева Ее в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте, вдалекой земле Иудиной».

Несмотряна то, что в рассказе легко читается основная нравственная идея, Бунин никогоне поучает, преимущественное внимание его занимает изображение вещей, которые«прекрасны» или, по крайней мере, интересны сами по себе" — аэто и «золотисто-жемчужное сияние» пароходного ресторана, и«кудрявый букет гиацинтов», и Неаполь, «кусками сахаранасыпанный у подножия чего-то сизого». При всей ясности авторского замыслаи авторской позиции «Господин из Сан-Франциско» — не памфлет, авысокохудожественное живописное полотно.

Напримере «Господина из Сан-Франциско» хорошо прослеживается еще однаособенность Бунина, о которой писал Ф. Степун: «Характерно, что все, написанноеБуниным, не связывается в нашем сознании ни с какими именами собственными.Тургенев — это: Лиза, Ирина, Рудин, Базаров и т.д.; Толстой — Это: Анна, Кити, Левин<...> С Буниным — совсем не то: произнесение его имени не вызывает внашей памяти никаких имен, и его герои никак не располагаются вокруг портретаих создателя на старомодно-юбилейный лад» (Степун Ф. Литературные заметки.- Pro et contra. С.372). Это утверждение, конечно, не совсем универсально, некоторыеимена как раз ассоциируются с Буниным (Оля Мещерская, Митя, Арсеньев, Лика, Руся)- но многие не менее важные герои действительно безымянны. И главный из них, несомненно- лирический герой-повествователь, через уникальное восприятие которого даетсябунинский мир.

Успехбыл велик не только в России. «Рассказ, который по нравственной мощи истрогой пластичности должен быть поставлен рядом с некоторыми крупнейшимивещами Толстого» — так охарактеризовал Томас Манн (Манн Т. Парижскийотчет. — Pro et contra. С. 113).

ПерваяМировая война прилива патриотических чувств у Бунина не вызвала. В 1915 — 1917гг. он жил в России — в Москве, Петербурге, Одессе, а также у родственников вс.Васильевском и Глотове Орловской губернии. 1916 г. у Бунина был необычайно «урожаен» на стихи — впоследствии он стал писать их меньшеи в 30 — 40-е гг. совсем отошел от поэзии. Бунина-поэта долго недооценивали, говорили,что его поэзия — типичная поэзия прозаика, и что в прозе он гораздо большепоэт. Однако, к примеру, такой утонченный эстет, как В.В. Набоков, считалпоэзию Бунина первоклассной. Хотя в стихах Бунин подчеркнуто держалсяклассической традиции и, на первый взгляд, был чужд каким бы то ни былоновшествам, в его поэзии ясно ощущается стиль XX века, выражающийся в лаконизмевыражения, использовании прозаизмов и конкретно-бытовой лексики. К 1916 г. относится пророческое стихотворение «Канун».

Хозяинумер, дом забит,

Цвететна стеклах купорос,

Сарайкрапивою зарос,

Варок,давно пустой, раскрыт,

Ипо хлевам чадит навоз...

Жара,страда… Куда летит

Черезусадьбу шалый пес?

<...>

Летитстрелою через двор,

Ичерез сад, и дальше, в степь,

Кровави мутен ярый взор,

Оскаленклык, на шее цепь...

ПомилуйБог, спаси, Христос,

Сорвалсяпес, взбесился пес!

Вотрожь горит, зерно течет,

Дакто же будет жать, вязать?

Вотдым валит, набат гудет,

Дакто ж решится заливать?

Вотвстанет бесноватых рать

И,как Мамай, всю Русь пройдет...

Нопусто в мире — кто спасет?

НоБога нет — кому карать?

Пророчествовскоре исполнилось. В 1918 — 1919 гг. Бунин вел дневник, опубликованныйвпоследствии под название «Окаянные дни». Бытовые зарисовкичередуются в нем с размышлениями о России, о причинах катастрофы.

«9марта <1918 г.>

НынчеВ.В.В. — он в длинных сапогах, в поддевке на меху, — все еще играет в»земгусара", — понес опять то, что уже совершенно осточертело читатьи слушать:

— Россию погубила косная, своекорыстная власть, не считавшаяся с народнымижеланиями, надеждами, чаяниями… Революция в силу этого была неизбежна...

Яответил:

— Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чегомы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю — пусть онанеизбежна, прекрасна, все, что угодно. Но не врите на народ — ему вашиответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческихцензур были нужны как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросившик чорту и временное правительство, и учредительное собрание, и «все, зачто гибли поколения лучших русских людей», как вы выражаетесь, и наше«до победного конца»" (Бунин И.А. Окаянные дни. М. 1990 [Репр.воспр. изд. 1935 г.]. С. 35).

Вотличие от Горького Бунин возлагал всю вину на интеллигенцию. «А мужика, какотдельного человека, он <писатель-народник, вообще интеллигент> видел? Онзнал только „народ“, „человечество“. Даже знаменитая»помощь голодающим" происходила у нас как-то литературно, только изжажды лишний раз лягнуть правительство, подвести под него лишний подкоп.Страшно сказать, но правда: не будь народных бедствий, тысячи интеллигентовбыли бы прямо несчастнейшие люди: как же тогда заседать, протестовать, о чемкричать и писать? А без этого и жизнь не в жизнь была" (Там же. С. 62 — 63).

Всматриваясьв историю России, Бунин видел в ней внутреннюю борьбу созидательного иразрушительного начала: «Спокон веку были „разбойнички“муромские, брынские, саратовские, бегуны, шатуны, бунтари против всех и вся, ярыги,голь кабацкая, пустосвяты, сеятели всяческих лжей, несбыточных надежд и свар.Русь классическая страна буяна. Был и святой человек, был и строитель высокой, хотяи жестокой крепости. Но в какой долгой и непрестанной борьбе были они с буяном,разрушителем, со всякой крамолой, сварой, кровавой „неурядицей инелепицей“!» (Там же, С. 165).

Революциянавсегда разделила Бунина со многими прежними единомышленниками — прежде всего,с Горьким, и в физическом смысле лишила его родины. В мае 1918 г. Бунин с женой уехали из Москвы в Одессу, а в январе 1920 г. навсегда покинули Россию. Россия, в которой жил Бунин, погибла. Но в эмиграции начался новый, может быть самыйудивительный и плодотворный период творчества писателя — время воскрешения этойпогибшей России в слове.

«Изгнаниедаже пошло ему на пользу. — писал Зайцев. — Оно обострило чувство России, невозвратности,сгустило и прежде крепкий сок его поэзии» (Зайцев. Речь на чествованииписателя — Pro et contra. С. 411).

Сборникрассказов 1917 — 1930 гг. назывался«Роза Иерихона». В первом очеркеБунин объяснял свои творческие принципы.

«Взнак веры в жизнь вечную, в воскресение из мертвых, клали на Востоке вдревности Розу Иерихона в гроба, в могилы.

Странно,что назвали розой, да еще Розой Иерихона, этот клубок сухих, колючих стеблей, подобныйнашему перекати-поле, эту пустынную жесткую поросль, встречающуюся только вкаменистых песках ниже Мертвого моря, в безлюдных синайских предгориях. Но естьпредание, что назвал ее так сам преподобный Савва, избравший для своей обителистрашную долину Огненную, нагую мертвую теснину в пустыне Иудейской. Символвоскресения, данный ему в виде дикого волчца, он украсил наиболее сладчайшим изведомых ему земных сравнений.

Ибоон, этот волчец, воистину чудесен. Сорванный и унесенный странником за тысячиверст от своей родины, он годы может лежать сухим, серым, мертвым. Но, будучиположен в воду, тотчас начинает распускаться, давать мелкие листочки и розовыйцвет. И бедное человеческое сердце радуется, утешается: нет в мире смерти, нетгибели тому, что было, чем жил когда-то! Нет разлук и потерь, доколе жива моядуша, моя Любовь, Память! <...>

РозаИерихона. В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаюя корни и стебли моего прошлого — и вот опять, опять дивно прозябает мойзаветный злак. Отдались, неотвратимый час, когда иссякнет эта влага, оскудеет ииссохнет сердце — и уже навеки покроет прах забвения Розу моего Иерихона»(Собр. соч. Т. 5. С. 7 — 8).

«Глубинарелигиозного сознания <...> — писал Ф. Степун, — всегда связана спредельным углублением памяти. Помня прошлое, внутренне зная тайну „вечнойпамяти“, нельзя не верить в вечность. А что же может быть вечным, кромеБога? Ничто с такою силою не свидетельствует о подлинной религиозностибунинской музы, как ее связанность с памятью» (Степун Ф. Ив. БунинИзбранные стихи. — Pro et contra С. 392).

Загоды эмиграции Буниным были написаны 10 книг прозы. Недостатка в материале онне испытывал. «Если душа жива, растет и зреет — объяснял этот факт Зайцев,- если дрожат внутренние волны, то всегда будет о чем писать» (Зайцев.Речь на чествовании писателя. Pro et contra. С. 411). «Россию, нашерусское естество, мы унесли с собой, и где бы мы ни были, мы не можем нечувствовать ее» — говорил сам Бунин (Седых А. Далекие, близкие. М. 1995.С. 204).

В1927 — 1933 г. писатель работал над самым крупным своим произведением — автобиографическимроманом «Жизнь Арсеньева». "«Жизнь Арсеньева»<...> показывает как бы всего, цельно собранного Бунина. — писал Зайцев.- Уже по ней одной можно сказать, что все творчество его есть хвала источникужизни, Творцу. Бог — отец, вот его ипостась" (Зайцев. Речь на чествованииписателя. Pro et contra. С. 411). Ту же мысль высказала в «Грасскомдневнике» Галина Кузнецова: «И вот тут-то мне пришла в голову мысль, поразившаяменя… Сейчас, когда все вокруг стонут о душевном оскудении эмиграции и не безоснований — горе, невзгоды, ряд смертей, все это оказало на нас действие — в товремя, как прочие писатели пишут или нечто жалобно-кислое, илиэкклезиастическое, или просто похоронное, как почти все поэты; среди нужды, лишений,одиночества, лишенный родины и всего, что с ней связано, „фанатик“или, как его назвали большевики, „Великий инквизитор“ Бунинвдохновенно славит Творца, небо и землю, породивших его и давших ему видетьгораздо больше несчастий, унижений и горя, чем упоений и радостей. И еще когда?Во время, для себя тяжелое, не только в общем, но и в личном, отдельномсмысле… Да это настоящее чудо, и никто этого чуда не видит, не понимает!Каким же, значит, великим даром душевного и телесного (несмотря ни на что)здоровья одарил его Господь! Я с жаром высказала ему все это, у него были наглазах слезы». (Кузнецова Г. Грасский Дневник. М., 1995. С. 97 — 98).

Какбольшинство русских эмигрантов первой волны, Бунины обосновались во Франции. С1922 по 1945 г. большую часть времени они проводили в городке Грасс, неподалекуот Ниццы. «Годы, предшествовавший получению Нобелевской премии, были, вероятно,самыми продуктивными в жизни Бунина. — вспоминал писатель и журналист АндрейСедых. — Человек, беспокойный по натуре, в молодости вечный странник, всегдакуда-то ехавший, иногда без какой-либо видимой причины, он в эмиграции поневолестал домоседом, делил свое время между Парижем и Грассом. В Париже работатьбыло трудно — мешал звонок у дверей, посетители, заходившие „начасок“, вечные приглашения. Зато в Грассе, в „Бельведере“, В.Н.Бунина создала для мужа условия, подходившие для работы. С ними постоянно жилиГ.Н. Кузнецова, которую очень любил Иван Алексеевич, и писатель Л.Ф. Зуров.Иногда приезжали гости из Парижа или из соседней Ниццы, — самым близким ижеланным из них был М.А. Алданов» (Седых А. Далекие, близкие. С. 204).

Пребываниев доме Буниных молодой женщины — Галины Кузнецовой, жившей в доме на положениито ли секретаря, то ли компаньонки, вызывало различные толки и пересуды. НинаБерберова со свойственным ей апломбом утверждает, что за всю жизнь он любилтолько ее. Так это или не так — трудно судить, но в любом случае отношенияКузнецовой и Бунина были выдержаны в высокой тональности, которая сразуощущается при чтении ее «Грасского дневника». В нем нет и намека напошлый «роман». Вообще Галина Кузнецова была человеком очень скромными очень деликатным. Что касается Бунина, то, по словам А. Седых, «в нембыла какая-то неподдельная стыдливость, — Бунин не любил показывать на людяхсвою обнаженную душу. Пошлость презирал он во всех проявлениях» (Там же, С.205).

В 1933 г., когда встал вопрос о присуждении Нобелевской премии русскомуписателю-эмигранту, рассматривались кандидатуры Бунина и Мережковского, новыбор пал на Бунина. Он стал первым русским писателем, удостоенным этойпочетной награды. До него на премию представляли Толстого и Горького — нобезрезультатно. Помимо мировой славы премия на некоторое время дала писателюматериальную стабильность, но постепенно материальное благополучие оскудело, ав годы Второй мировой войны Бунины по-настоящему бедствовали. «Плохо мыживем в Грассе, очень плохо. — приводит рассказ писателя А. Седых, побывавший унего в 1942 г. — Ну, картошку мерзлую едим. Или водичку, в которой плаваетчто-то мерзкое, морковка какая-нибудь. Это называется супом… Живем мыкоммуной. Шесть человек. И ни у кого гроша нет за душой, — деньги Нобелевскойпремии давно прожиты. <...>

— В прошлом году, — продолжал свой монолог Бунин, — написал я»Темныеаллеи" — книгу о любви. Лежит она на столе. Куда ее девать? Возьмите ссобой в Америку, — может быть, там можно напечатать. Есть в этой книгенесколько очень откровенных страниц. Что же, — Бог с ними, если нужно, — вычеркните…А в общем, дорогой, вот что я вам скажу на прощание: мир погибает. Писать недля чего и не для кого. В прошлом году я еще мог писать, а теперь не имеюбольше сил" (Там же, С. 209). Несмотря на бедность и лишения, осотрудничестве с немцами Бунин не помышлял. Некогда непримиримо настроенный кСоветской власти, он, как и многие другие эмигранты, с волнением следил заходом фронтовых событий и победу СССР — победу России — воспринял восторженно.

«Темныеаллеи» были изданы в Нью-Йорке в 1943 г. По мастерству сам Бунин считал эту книгу наиболее совершенной. Но обращение престарелого писателя к темечувственной любви многих смутило и оттолкнуло. Но Бунин справедливо указывал, что«откровенных страниц» в ней всего несколько и не случайно готов былот них отказаться. Не видеть в «Темных аллеях» ничего, кроме эротики- признак нравственной поврежденности критика и читателя, выискивающего исмакующего «смелые» пассажи, а не писателя, по-прежнему размышляющегоо жизни и смерти и воссоздающего словом ушедшую Россию. Реальное приближениесмерти еще сильнее обострило в нем чувство жизни. Любовь и смерть, любовь иразлука, миг счастья и вечность — вот основные темы «Темных аллей».Лучшим своим рассказом Бунин считал «Чистый понедельник».«Благодарю Бога, что Он дал мне возможность написать „Чистыйпонедельник“» — писал он (цит. по: Русские писатели. 1800 — 1917.Биографический словарь. Т. 1. С. 360).

Чистыйпонедельник

Каки в «Господине из Сан-Франциско», и во многих других рассказах Бунинав небольшой объем вмещена большая тема. Основной сюжет составляет очереднаяистория несбывшейся любви: «он», герой-повествователь, и«она» — главная героиня с внешностью восточной красавицы и русскойдушой, думающая и ищущая, внутренне глубоко неудовлетворенная своей внешнесчастливой и благополучной жизнью, вынашивающая в душе мысль об иноческомподвиге. Немаловажную роль в рассказе играет параллель с древнерусской повестьюо «Петре и Февронии». «Был в русской земле город, названиемМуром, в нем же самодержствовал благоверный князь именем Павел. И вселил к женеего диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом,зело прекрасном...» Хотя основное содержание «Повести о Петре иФевронии» не имеет никакого отношение к сюжету «Чистогопонедельника» (жена князя Павла — лишь второстепенный персонаж) — цитированиеэтой повести, как и другие обильно упоминаемые древнерусские реалии, создаютощущение некоей незыблемой основы, которая сохраняется в душе русского человекадаже в сложную, кризисную и в высшей степени «цивилизованную» эпоху.Оказывается. что героиня, барышня просвещенная и довольно эмансипированная, посланнуюей любовь воспринимает как искушение и, хотя в смысле борьбы с этим искушениемна протяжении рассказа являет себя далеко на высоте, но в конце почему-то снеожиданной твердостью принимает решение о том, чтобы покинуть мир, и выбираетпуть монашества. При мелодраматичности самой сюжетной схемы, писателю удаетсяизбежать шаблонного решения. Бунин ищет и, вероятно, не находит ответа навопрос: как и почему все-таки в русской душе сочетаются неустойчивость передгрехом и тяга к подвигу, упоение земными радостями и мечта об умерщвленииплоти. Парадоксальность героини «Чистого понедельника» — этопарадоксальность самой России.

Совершенносамостоятельное значение в рассказе имеет воссоздание живой картины предвоеннойМосквы. В вымышленный сюжет вмонтированы «документальные кадры», вкоторых не только отображена реальная топография города: Красные Ворота, Арбат,Храм Христа Спасителя, МХАТ, «Метрополь», Марфо-Мариинская обитель, Иверскаячасовня — но и мелькают реальные исторические лица: Станиславский, Москвин, Качалов,Сулержицкий, великая княгиня Елизавета Федоровна. Все это создает ощущениеабсолютной жизненности, достоверности — трудно поверить, что писательреконструирует обстановку сорокалетней давности. Москва вызывает тот же, остающийсябез ответа вопрос — точнее, недоуменное восклицание: «Странный город! — говориля себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. — ВасилийБлаженный — и Спас-на-Бору, итальянские соборы — и что-то киргизское в острияхбашен на кремлевских стенах...» Последняя встреча героя и героинипроисходит в стенах Марфо-Мариинской обители. «Но только я вошел во двор, какиз церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном,тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно,истово идущая с опущенными глазами, с большой свечкой в руке, великая княгиня;а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокиньили сестер, — уж не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-то оченьвнимательно смотрел на них. И вот одна из идущих посередине вдруг поднялаголову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темныхглаз в темноту, будто как раз на меня… Что она могла видеть в темноте, какмогла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел изворот». «Взгляд темных глаз в темноту» наводит на мысль о том, чтострасти еще далеко не изжиты. Тем не менее герой и героиня идут дальше каждыйсвоим путем. Но ведь и по смыслу самого названия «Чистый понедельник»- не конец, а начало пути: первый день Великого Поста, первый шаг на пути кпасхальной радости.

То,что героиня оказывается в стенах Марфо-Мариинской обители — возможно, непростая случайность. Бунин точно так же мог описать любой другой московскиймонастырь. Но судьба Великой княгини Елизаветы Федоровны была прекрасноизвестна всем русским людям, оказавшимся на чужбине. Все знали, что в 1918 г. она приняла мученическую кончину, что в 1921 г. ее останки были перенесены в Иерусалим, и чтодо конца с ней была ее келейница, инокиня Варвара — впоследствии (уже черезмного лет после смерти Бунина) вместе с ней причисленная к лику святых. О жизниинокини Варвары до Марфо-Мариинской обители до сих пор ничего не известно. Едвали можно утверждать, что Бунин пытался воссоздать именно ее биографию, но, возможно,подобный конец он подразумевал для своей красавицы-героини. О судьбеновомучеников он задумывался еще задолго до «Чистого понедельника» — встихотворении 1919 г. «Потерянный рай»:

Урайской запретной стены,

Вчас полуденный,

Адамийс женой Евой скорбит:

Высока,бела стена райская,

Ещевыше того черные купарисы на ней,

Густа,ярка синь небесная;

Натой ли стене павлины сидят,

Хвостыцветут ярью-зеленью,

Головкив зубчатых венчиках;

Натех ли купарисах птицы вещие

Сочами дивными и грозными,

Сголосами ангельскими,

Скрасою женскою,

Наголовках свечи восковые теплятся

Золотом-пламенем;

Затеми купарисами пахучими —

Белыйсобор апостольский,

Белыйхрам в золоченых маковках,

Обительотчая

Содухи праведных,

Убиенныхантихристом:

— Исусе Христе, миленький!

Простидушу непотребную!

Воротив обитель отчую!

Вгоды эмиграции Бунин работал также над литературными воспоминаниями. Мастерскинаписанные, его мемуарные произведения вызвали немало нареканий по поводужесткости, пристрастности и недоброжелательности. А. Седых в конце своихвоспоминаний привел следующий диалог с Буниным:

" — А что, Иван Алексеевич, если когда-нибудь и о Вас будут писать в таком тоне?

Бунинпобледнел, как-то весь выпрямился и холодно ответил:

–Не будут, дорогой. не заслужил. Литературной проституцией никогда не занимался.

Ия думаю, что о Бунине можно писать все, — о необыкновенном его обаянии, о егобольших человеческих слабостях и о великом писательском даре, который бережно ицеломудренно он пронес через всю свою жизнь" (Седых А. Далекие, близкие.С. 248).

Послевойны Бунин жил в Париже. Как и в годы войны, он нуждался, годы брали свое. Всередине 40-х был недолгий период возвращения эмигрантов на родину. Предложенияподобного рода делались и Бунину. Но, несмотря на острую ностальгию, сделатьэтот шаг писатель не решился. Инерция прожитых на чужбине лет была слишкомвелика, да и едва ли Советская Россия, увиденная вблизи, пришлась бы ему повкусу. Константину Симонову, который побывал в 1946 г. в Париже и виделся с ним, он показался человеком давно ушедшей эпохи, живущим где-то глубоков своем прошлом. Один за другим уходили его сверстники, неумолимо приближаласьвечность. В 1952 г. было написано одно из последних его стихотворений — «Ночь».

Ледянаяночь, мистраль

(Онеще не стих).

Вижув окна блеск и даль

Гор,холмов нагих.

Золотойнедвижный свет

Допостели лег.

Никогов подлунной нет,

Толькоя, да Бог.

Знаеттолько Он мою

Мертвуюпечаль,

Ту,что я от всех таю...

Холод,блеск, мистраль.

СкончалсяБунин 8 ноября 1953 г. и похоронен в Париже, на кладбище Сент-Женевьев-де Буа.

Список литературы

Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru/

еще рефераты
Еще работы по литературе и русскому языку