Реферат: Гений и злодейство - две вещи несовместные
С древнейших времён до наших днейчеловек задумывался над тем, что есть добро и зло, смерть и бессмертие, любовьи дружба.
С точки зрения решения этихфилософских проблем в художественном творчестве мне кажется наиболее интереснойтрагедия А. С. Пушкина “Моцарт и Сальери”.
В своём реферате “Генийи злодейство – две вещи несовместные”.
(Проблема добра и зла втрагедии А. С. Пушкина “Моцарт и Сальери”) япреследую цель осуществить попытку рассмотрения проблемы добра и зла впонимании А. С. Пушкина. Исходя из темы реферата, предметом исследованияявляется трагедия А. С. Пушкина “Моцарт и Сальери”; задачей исследования – рассмотрение категорий добра и злав трагедии.
Творчество А. С. Пушкина обнимает собоюкак предмет своего изображения все возможные формы бытия. Природа представленаПушкиным в самых разных ракурсах, в том числе и как носящего в себе мировоезло, против которого человек ищет в себе способность отстоять себя встолкновении с ним. Человек всесилен, равно как и бессилен перед мировым злом:всесилен своей непокорностью ему, естественно и своим возвышением над ним,бессилен – невозможностью полного искоренения его. Мировое зломожет входить в судьбу человека, внося в неё элементы случайностей губительных,вплоть до катастрофических.
Проблемы добра и зла проходят сквозьвсё творчество Пушкина. С особой остротой они поставлены в стихотворениях: “Анчар”, “Утопленник”,“Не дай мне бог сойти с ума …”, “Бесы”, в поэме “Медныйвсадник”, в повести “Капитанская дочка”, в маленьких трагедиях таких, в первуюочередь, как “Скупой рыцарь”, “Пир во время чумы”, “Моцарт и Сальери”.
С непревзойдённойсилой глобальный образ мирового зла воплощён в “Анчаре”.
“Анчар” приподноситнам мировое зло в двух ликах – заложенное как в природе, так и в человеческойистории. Оказывается, что мировому злу куда больше простора в нашемисторическом бытии, нежели в природе. В природном зле, по крайней мере, нетумысла совершать пагубное дело, обладая такой возможностью. В самом деле, качару, древу смерти,-
… и птица не летит,
И тигр нейдёт…
Зло в человеческом бытии представляется иным, т.к. рождается изчеловеческого сознания.
Ночеловека человек
Послал к анчару властным взглядом:
Итот послушно в путь потёк
И к утру возвращался с ядом.
Являясь изначальным, мировое зло вызывает гнев против себя состароны человеческого разума.
Мировое зло уПушкина неразумно, и тем не мение, что касается его разума в человеческомобществе, объяснение ему следует искать как раз в самом разуме. С этой точкизрения остановимся подробнее на трагедии “Моцарт и Сальери”.
Трагедия “Моцарт иСальери” закотчена А. С. Пушкиным 26 октября 1830 года в Болдине. Постановкаосуществлена при жизни автора в Большом театре Петербурга 27 января 1832 года.На сюжет пьесы Н. А. Римский–Корсаков (1844-1904) написал оперу (1897)
В записке “ОСальери” (1832) Пушкин резко высказывается об итальянском композиторе,освиставшем оперу Моцарта: “Завистник, который мог освистать “Дон Жуана”, моготравить его творца.
Не столькоисторические личности интересовали Пушкина, сколько человеческие типы в ихотношении к прекрасному – к искусству. Поэтапное познание, “проверка алгебройгармонии”, от ремесла — к творчеству “по правилам”- и интуитивное прозрение,божественное наваждение, ощущение и воссоздание гармонии спонтанно – двавектора пути в искусстве. Не отвергая ни тот, ни другой путь, Пушкин создаётхудожественные образы, философски обобщённые,- и в центре внимания ставитпроблему нравственную.
В катастрофическийатомный век Пушкин стал нам особенно близок. Мысленно возвращаясь к Пушкину, мыкак бы говорим себе: неужели мы так хорошо начинали, чтобы так плохо кончить?Не может быть!
Пушкин в своёмтворчестве исследовал едва ли не главнейшие человеческие страсти. В “Моцарте иСальери” он раскрывает нам истоки одной из самых зловещих человеческих страстей– зависть.
Прежде чемостановится на роли зависти в жизни человека, вспомним кем же были ВольфгангАмадей Моцарт и Антонио Сальери.
Вольфганг АмадейМоцарт (1756-1791)- австрийский композитор, обладал феноменальным слухом ипамятью. Выступал как клавинист – виртуоз, скрипач, органист, дирижёр, блестящеимпровизировал… Отражение гармоничной целостности бытия, ясность,светоносность, красота сочетаются в музыке Моцарта с глубоким драматизмом… Вмузыке Моцарта органично претворён художественный опыт разных эпох,национальных школ, традиции народного искусства…
Антонио Сальери(1750-1825)- итальянский композитор, дирижёр, педагог… Автор 40 опер, 4ораторий, кантат, 5месс, реквиема, произведений для оркестра и др. Средиучеников: Л. Бетховен,
Ф. Шуберт, Ф. Лист.
В замысле Пушкина,трагедия называлась “Зависть”. По ряду причин Пушкин отказался от этогоназвания. Прежде всего, оно противоречит отношению Пушкина к зависти, как к“сестре соревнования”.
Пушкинский Сальери– не просто мелкий завистник, он большой художник, но в его отношении ктворчеству содержится как действительная истина, так и отрицание её. Таково,например, его суждение о творчестве:
Что говорю? Когда великий Глюк
Явилсяи открыл нам новы тайны…
Усильным напряжённым постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой…
Хвастая своим усердием, вынужден признаться, что в своём творчествеон опирается на тайны искусства, открытые не им самим, а другим великимхудожником Глюком. Позиция – прямо противоположная пушкинской, который считал,что учиться можно у кого угодно, но дорога у каждого художника должна бытьсвоей, особенной.
Бесконечноуверенный в себе, Моцарт не особенно задумывается о своём особом назначении,поэтому, я думаю, он одарён бесконечным чувством общности со всяким другимчеловеком, кем бы тот ни был.
Напротив, Сальери,как бесконечно уверенному в себе, представляется, что “усильным, напряжённомпостоянством” он не только “достигнул степени высокой” в творчестве, но ибезгранично возвысил себя над всеми остальными людьми.
Противостояние ихдруг другу достигает своего апогея в сцене со скрипачом. Моцарт восторгаетсяим, говорит оего игре “Чудо!” Сальери приводит это в бешенство:
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери…
Сальери уверяет нас, что он “зависти не знал… никогда!” Мне кажется,что это лишь уловка.
Сальри видит вМоцарте якобы уклонения от норм, заданных людям человеческой природой:
О небо!
Где же правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан –
А озаряет голову безумца,
Гуляки празного?
Сальери вознамерился, так сказать, исправить просчёт самого бога каксоздателя человека. Он не просто мелкий завистник, достойный осуждения. Он –богоборец, враг творческого начала в человеке, дарованного самой человеческойприродой. От такого человека, решительно отличающегося от всех людей, какдумает Сальери, один только вред, а не польза людям. Поэтому за людьми правоубить его, как он и убивает Моцарта:
Что пользы в нём? Как некий херувим,
Он несколько занёс нам песен райских,
Чтоб, возмутить бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше.
Моцарт – истинный гений. Сальери – несостоявшийся бескрылый гений.Б. Бурсов отмечает, что Сальери – “претендент на гениальность, считающий её не“даром божьим”, а плодом усердия и прилежания”. А раз у него это не получилось,он полон нелюбви к самому себе, тем более к истинным гениям, каков Моцарт. Чтопушкинский Сальери – завистник, мы слышим от него самого. Что он убийца,убеждаемся, так сказать, воочию. Но что ещё разожгло его зависть до бешенства,до желания убить ненавистного ему человека?
Обычно на этотвопрос отвечают так: Моцарт, который для Сальери и сам по себе человек,недостойный своего дара, от души слушает – нелепую, неумелую, фальшивую игрутрактирного скрипача, которого привел к Сальери. Сальери это бесит.
По мнению М. М.Бахтина, Сальери – “хмурый агеласт”. Агеласт – человек, лишенный юмора,непонимающий его. Но если б Моцарт знал Сальери как агеласта, зачем бы онпривел к нему в дом скрипача – неумеху да ещё приговаривал при этом: “Невытерпел, привел я скрыпача… Чтоб угостить тебя его искусством”? Нет, он
ведет себя как человек,которому не терпиться поделиться свежеуслышанным анекдотом с другим, с другом,с тем, о ком он знает, что тот его поймет. Другое дело, что реакция Сальериошарашивает, озадачивает Моцарта, но он находит ей единственное правдоподобноеобъяснение:
Ты Сальери,
Не в духе нынче. Я приду к тебе
В другое время.
Единственнологичное объяснение поведения Сальери: “нынче” тот, по мнению Моцарта, “не вдухе”, потому что “в другое время” он знал Сальери другим, да и последующийтекст трагедии это подтверждает: вон как оживлен и совсем не хмур Сальери вовторой (и последней) сцене, где, кстати, возникает разговор о комедиографеБомарше, с которым, как выясняется, был дружен Сальери.
А главное, еслипринять, что Сальери доводит до иступления именно веселость Моцарта, то связьэтого эпизода с звисьтью Сальери окажется весьма проблематичной. Как связанымежду собой зависть Сальери и его же ненависть к Моцарту, от которой онзаходится, хватаясь за яд и промышляя об убийстве? Точнее – как одно здесьвытекает из другого?
Отвечая на это,обычно указывают, что Сальери завидует не столько дару Моцарта, сколько тому,что “священный дар”, “бессмертный гений” –
не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан –
А озаряет голову безумца,
Гуляки празного…
Вот, дескать, и ввесёлости Моцарта Сальери увидел очередноедоказательство пренебрежения искусством, лишнее свидетельство того, что с точкизрения творчества он, Моцарт, — нонсенс, неправильнсоть, недоразумение… Но те,кто так отвечают, те, кто так думают, идут здесь не за Пушкиным, а за самим жеСальери, который именно так все это и изображает. Хитрый, коварный лис,поднаторевший в искусстве обмана, сумевший не просто втереться в доверие кМоцарту, но сделаться близким ему человеком, стать ему другом, он издесь умелои ловко заметает следы. Признался было в том, что охвачен низким чувством, итут донельзя его облагородил: он завидует, видите ли, не дару Моцарта, а томучто тот получил его не по заслугам! Завидует, так сказать, из чувствасправедливости!
Но как не прибавитобаяния выродку это обстоятельство, так не облагородит зависти констатация еёблагородного происхождения. Завить вообще нельзя облагородить, её можно толькоизжить в себе, если осознал человек, что захвачен этим низким, корыстнымчувтсвом и сумел мобилизовать все свои душевные силы на борьбу с ним. Говоряязыком героев пушкинской трагедии, зависть и чувство справедливости – “две вещинесовместные”! Мне кажется, что именно в зависти истоки бешенства, которымиохвачен пушкинский Сальери. ( Хотя мнения исследователей на этот счет различны)
В пьесе Сальеридолго не может овладеть собой. Не может успокоиться даже тогда, когда Моцартиграет ему свою новинку. Слушает ли её Сальери? Наверняка не очень внимательно,поточу что в это время его воображение еще занято трактирным скрипачем. Он исам скажет об этом, едва замрут последние аккорды Моцартовой музыки:
Ты с этим шел ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! – Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.
Да и в следующей, второй сцене, конечно, искренне удивлен Сальери,узнав, что Моцарт пишет реквием. И, конечно, навряд ли он бы удивился, если бвслушался в то, что говорил ему Моцарт после ухода скрипача, перед тем каксыграть ему свою новую вещь:
Представь себе… кого бы?
Ну, хоть меня – немного помоложе;
Влюбленного – не слишком, а слегка –
С красоткой, или с другом – хоть с тобой,
Я весел… Вдруг: виденье гробовое,
Внезапный мрак иль что-нибудь такое…
Пушкин знает законымузыки. Его Моцарт рассказывает другу не музыку, а о том душевном состоянии, вкаком она была написана, делится с тревожными предчувствиями, о которыхзаговорит еще громче во второй сцене. Но Сальери сейчас его не слушает, неслышит. Вот почему так неконкретна его восторженная оценка нового произведенияМоцарта.
Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Он, кажется,ощущает и сам, что его рецензия слишком абстрактна, и потому стараетсярасцветить её:
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.
Но гармоническоеухо Моцарта улавливает неоправданное повышение регистра тона, и онвозвращает друга, так сказать, с небес на землю:
Ба! право? может быть…
Но божество моё проголодалось.
Странно быповерить, что Сальери действительно считает Моцарта богом. Особенно после того,как тот привел к нему в дом трактирного скрипача, раздувшего в душе Сальерибушующий костер зависти.
Ведь если довстречи со скрипачем Сальери выражал свое удовлетворение тем, что
Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашел созвучия своим созданиям, -
если он в это верилили хотя бы хотел в это верить, то приведенный Моцартом старик не оставил отего веры камня на камне. А закончил так:
Не я один с моей глухою славой…
С “глухою”- то естьсо славой, нашедшей отклик в немногих сердцах, с оченьмалой, очень узкой, очень ограниченной известностью! На собственную погибельпривел Моцарт слепца скрипача к Сальери, превратив его из злейшего своегозавистника в злейшего врага! (от зависти до вражды – один шаг)
Потому что славацель и смысл существования Сальери в музыке, которая для него всего лишьсредство к достижению славы, подножие на пути к ней.
Сальери и самсвидетельствует, что устремился к славе сразу же, как только взялся засочинительство. Свидетельствует, так сказать, косвенно – не желая того, незамечая, что проговаривается. Потому что собирался утвердить о себе прямопротивоположное впечатление:
Я стал творить, но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять ещё о славе.
Но, вспоминая опервых своих шагах в творчестве, описывая, как именно “стал творить”, он нетолько не подтверждает, что слава его в то время не занимала, но наоборот –показывает, что лишь о ней и думал, “помышлял”, “смел помышлять”:
Нередко,просидев в безмолвной келье
Два – три дня, позабыв и сон, и пищу,
Вкусив восторг и слёзы вдохновенья,
Я жёг мой труд и холодно смотрел,
Какмысль моя и звуки, мной рождённы,
Пылая с лёгким дымом исчезали.
Ибо чем же ещё,если не помыслом о славе, объяснить хладнокровное уничтожение Сальери даже техсвоих опусов, благодаря которым он вкусил “восторг и слезы вдохновенья”,которые ощутил как “мной рождены”- физической частичкой самого себя? Чемобъяснить такое его самоедство, если не расчетливым прикидыванием,примериванием, лосягают или нет его создания до известных, знаменитых,прославленных образцов?
Время сумелопримирить Сальери со славой. Он и сам вышел на тропу известности, ОднакоСальери недобро памятлив на чужой успех.Но почему же всего этого не видит вСальери Моцарт? Конечно, прежде всего потому, что Сальери безупречно играетроль друга Моцарта, а тот не может распознать его игры. Не может не попростодушию и не потому, что якобы лишен проницательности, а потому что Сальерини разу не дал ему повода что-либо заподозрить.
Величайшеепсихологическое мастерство Пушкина проявляется в этой трагедии в том, что егогерои говорят на разных языках, но Сальери так умно при этом приспосабливаетсяк собеседнику, что тот убежден, что они – союзники, единомышленники. Этаубежденность особенно сказывается в его обращенном к Сальери тосте, которыйвыражает не только огромную приязнь, не только громадное доверие к Сальери, нои неколебимую уверенность Моцарта в их сопричастности друг другу:
За твоё
Здоровье, друг, за искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери,
Двух сыновей гармонии.
Трагикомизмситуации здесь состоит в том, что с этими словами Моцарт выпивает яд, так и несумев понять, с кем имеет дело.
Постой же: вот тебе,
Пей за мое здоровье.(…)
Ты, Сальери,
Нев духе нынче…
Осмысливая трагедию “Моцарт и Сальери” как трагедию о дружбе, С. Н.Булгаков писал: “Что есть дружба, не в психологии ее, но в онтологии? Не естьли она выход из себя в другого (друга) и обретение себя в нем, некотораяактуализация двуипостасности и, следовательно, преодоление самоограниченностисамоотречением? В друге не зрится ли то, что желанно и любимо выше своего Я, ине есть ли это – созерцание себя через Друга в Боге? Оказавшийся
жертвой предательстваМоцарт – “друг Моцарт”, как назовет его в этот момент Сальери, своим “мы”окончательно скрепляет не только выбор и поступок, но и Судьбу – оставатьсясамим собою, — и потому на пороге смерти открывается для него некий высший,сверхличный и сверхматериальный источник силы, который придает спокойнуюуверенность его словам:
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающихпрезренной пользой,
Единого прекрасного жрецов…
Этот простодушный“ребенок, чудак, на которого могут в лучшем случае улыбнуться все понимающие“взрослые”, оказывается, знал все: прежде всего меру им сделанного; знал, чтотакое гений и какую цену платит он за право быть собой; знал, какая страшнаяэто опасность и вместе с тем какое великое счастье. И вопрос “не правда ль?”звучит здесь скорее не как “приглашение к диалогу”, а почти как требованиеследовать открывшейся истине – в упрочение верности слов, в которых уже недогадка прозрение – свидетельство.
Так завершается“трагедия Моцарта”, в духовном опыте которого для Пушкина открывается выход избездны – к единому источнику Красоты, Добра и Истины.
Когда речь заходито том, что Бомарше кого-то отравил, Моцарт произносит знаменитые слова:
Он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство –
Две вещи несовместные.
Почему же несовместные? Мне кажется потому, что гений по Моцарту (иПушкину), — человек, наиболее приспособленный творить добро, а человек,приспособленный нравственно и физически творить добро, не способен на зависть ине может быть злодеем.
Список литературы
1. Т. Алпатова. Трагедия Моцарта. Литература,№10, 1996г.
2. Б. Бурсов. Судьба Пушкина. Л., 1996г.
3. Ф. Искандер. Моцарт и Сальери. Литература,№10, 1996г.
4. Г. Краснухин. Злодеяние и возмездие.Литература, №10, 1996г.