Реферат: Чехов

/>(Антон Павлович) — один из самых выдающихся современных европейских писателей. Отец его былкрепостным, но выбился из рядового крестьянства, служил в управляющих, велсобственные дела. Семья Чеховых — вообще талантливая, давшая несколькихписателей и художников. Чехов родился 17 января 1860 г. в Таганроге, там жеокончил курс гимназии, затем поступил на медицинский факультет Московскогоуниверситета и в 1884 г. получил степень врача, но практикой почти незанимался. Уже студентом начал (с 1879 г.) помещать, под псевдонимом Чехонте,мелкие рассказы в юмористических изданиях: «Стрекозе»,«Будильнике», «Осколках» и других; затем перешел в«Петербургскую Газету» и «Новое Время». В 1886 г. вышелпервый сборник его рассказов; в 1887 г. появился второй сборник — «Всумерках», который показал, что в лице Чехова русская литература приобрелановое, вдумчивое и тонко-художественное дарование. Под влиянием крупного успехав публике и критике Чехов совершенно бросил свой прежний жанр небольшихгазетных очерков и стал по преимуществу сотрудником ежемесячных журналов(«Северный Вестник», «Русская Мысль», позднее«Жизнь»). Успех Чехова все возрастал; особенное внимание обратили насебя «Степь», «Скучная история», «Дуэль»,«Палата № 6», «Рассказ неизвестного человека», «Мужики»(1897), «Человек в футляре», «В овраге»; из пьес — «Иванов», не имевший успеха на сцене, «Чайка», «ДядяВаня», «Три сестры». Огромная популярность Чехова выразилась,между прочим, в том, что все сборники его произведений выдержали по многуизданий: «В сумерках» — 13 изданий, «Пестрые рассказы» — 14, «Хмурые люди» — 10, «Палата № 6» — 7,«Каштанка» — 7, «Рассказы» — 13 и т. д. В 1901 — 1902 годахА.Ф. Маркс издал полное собрание сочинений Чехова в 10 томах. То же собрание,дополненное новейшими произведениями, дается в качестве премии к«Ниве» 1903 г., которая, благодаря этому, приобрела небывало большоеколичество подписчиков. В 1890 г. Чехов совершил поездку на Сахалин. Вынесенныеиз этой поездки мрачные впечатления составили предмет целой книги: «ОстровСахалин» (1895). Позднее Чехов много путешествовал по Европе. Последниегоды он, для поправления здоровья, постоянно живет в своей усадьбе под Ялтой,лишь изредка наезжая в Москву, где жена его, даровитая артистка Книппер,занимает одно из выдающихся мест в известной труппе московского«Литературно-художественного кружка» (Станиславского portret/67-001.jpgportret/67-001.jpg).В 1900 г., при первых же выборах в Пушкинское отделение Академии Наук, Чеховбыл избран в число почетных академиков. Литературную деятельность Чеховапринято обыкновенно делить на две, совсем ничего общего между собой не имеющие,половины: период Чехова-Чехонте и позднейшую деятельность, в которой даровитыйписатель освобождается от приспособления к вкусам и потребностям читателямелкой прессы. Для этого деления есть известные основания. Несомненно, чтоЧехов-Чехонте в «юмористических» рассказах не стоит на высоте своейрепутации первостепенного писателя. Публика, подписавшаяся в 1903 г. на«Ниву», чтобы ознакомиться основательно с Чеховым, испытывала дажепосле первых томов, расположенного в хронологическом порядке собрания егосочинений, известное разочарование. Если, однако, глубже и внимательнееприсмотреться к рассказам Чехонте, то нетрудно и в этих наскоро набросанныхэскизах усмотреть печать крупного мастерства Чехова и всех особенностей егомеланхолического дарования. Непосредственной «юмористики»,физиологического, так называемого «нутряного», смеха тут не очень-томного. Есть, правда, немало анекдотичности и даже прямого шаржа, вроде,например, «Романа с контрабасом», «Винта», «Смертичиновника», «Драмы», «Капитанского мундира» и др. Но,за исключением разве только «Романа с контрабасом», едва ли есть уЧехонте хотя бы один рассказ, сквозь шарж которого ярко не пробивалась быпсихологическая и жизненная правда. Не умрет, например, в действительностичиновник от того, что начальник в ответ на его чрезмерно-угодливые инадоедливые извинения за то, что он нечаянно плюнул в его сторону, в концеконцов крикнул ему «пошел вон»; но забитость мелкого чиновника, длякоторого сановник — какое-то высшее существо, схвачено (в «Смертичиновника») в самой своей основе. Во всяком случае, веселого в«юмористических» шаржах Чехонте очень мало: общий тон — мрачный ибезнадежный. Перед нами развертывается ежедневная жизнь во всем трагизме своеймелочности, пустоты и бездушия. Отцы семейства, срывающие на близких всякогорода неприятности по службе и карточным проигрышам, взяточничествопровинциальной администрации, интриги представителей интеллигентных профессий,грубейшее пресмыкательство пред деньгами и власть имущими, скука семейнойжизни, грубейший эгоизм «честных» людей в обращении с«продажными тварями» («Анюта», «Хористка»),безграничная тупость мужика («Злоумышленник»), полное вообщеотсутствие нравственного чувства и стремление к идеалу — вот та картина,которая развертывается перед читателем «веселых» рассказов Чехонте.Даже из такого невинного сюжета, как мечты о выигрыше 75 000 рублей(«Выигрышный билет»), Чехонте сумел сделать канву для тяжелой картиныотношений размечтавшихся о выигрыше супругов. Прямо Достоевским portret/31-034.jpgportret/31-034.jpgотзываетсяпревосходный рассказ «Муж», где на каких-нибудь 4 страничках во всемсвоем ужасе обрисована психология злобного, погрязшего в житейской скукесущества, испытывающего чисто физические страдания, когда он видит, что близкиеему люди способны забыться и на мгновение унестись в какой-то иной, радостный исветлый мир. К числу ранних рассказов Чехова относится и другой превосходныйрассказ «Тоска», на этот раз не только мрачный, но и глубокотрогательный: рассказ о том, как старый извозчик, у которого умер взрослый сын,все искал, кому бы поведать свое горе, да никто его не слушает; и кончаетбедный старик тем, что изливает душу пред лошадкой своей. Художественные приемыЧехонте столь же замечательны, как в позднейших произведениях Чехова. Большевсего поражает необыкновенная сжатость формы, которая до сих пор остаетсяосновной чертой художественной манеры Чехова. И до сих пор чеховские повестипочти всегда и начинаются и кончаются в одной книжке журнала. Относительно«большие» вещи Чехова — например, «Степь» — частопредставляют собой не что иное, как собрание отдельных сцен, объединенных тольковнешним образом. Чеховская сжатость органически связана с особенностями егоспособа изображения. Дело в том, что Чехов никогда не исчерпывает свой сюжетвсецело и всесторонне. Будучи реалистом по стремлению давать неприкрашеннуюправду и имея всегда в запасе огромнейшее количество беллетристическихподробностей, Чехов, однако, рисует всегда только контурами и схематично, тоесть давая не всего человека, не все положение, а только существенные ихочертания. Тэн у рассматриваемых им писателей старается уловить их facultemaitresse; Чехов это делает по отношению к каждому из своих героев и выдвигаетв нем только то, что ему кажется в данном человеке характерным и преобладающим.Чехов почти никогда не дает целой биографии своих героев; он берет их в определенныймомент их жизни и отделывается двумя-тремя словами от прошлого их, концентрируявсе внимание на настоящем. Он рисует, таким образом, не столько портреты,сколько силуэты. Оттого-то его изображения так отчетливы; он всегда бьет в однуточку, никогда не увлекаясь второстепенными подробностями. Отсюда сила ирельефность его живописи, при всей неопределенности тех типов, которые он попреимуществу подвергает своему психологическому анализу. Если к этому прибавитьзамечательную колоритность чеховского языка, обилие метких и ярких слов иопределений, то станет очевидным, что ему много места и не нужно. Похудожественной манере особое место занимает театр Чехова. Как иповествовательные его произведения, драматическая деятельность Чеховараспадается на два периода. Сначала он написал несколько истинно веселых вещей,из которых не сходят со сцены «Медведь» и «Предложение».Серьезные пьесы второго периода создались под несомненным влиянием Ибсена. Этопьесы «настроения» по преимуществу, в которых соответствующая играактеров имеет почти решающее значение. «Три сестры», например, вчтении совершенно не понравились и местами даже возбуждали смех. Таковы, вчтении постоянные комические восклицания сестер: «В Москву, вМоскву», точно съездить в Москву и даже поселиться в ней — Бог весть какоесчастье. Но в постановке московской труппы Станиславского «Трисестры» произвели огромнейшее впечатление, потому что те самые мелочи,часто даже простые ремарки, которые в чтении не замечаются и пропадают, былиярко подчеркнуты замечательно вдумавшейся в намерения автора труппой, и зрителюсообщалось авторское настроение. Даже пресловутое «В Москву, вМоскву» превратилось в нимало не смешной символ стремления уйти изпостылой действительности. «Дядя Ваня» производит и в чтении сильноевпечатление, но сценическое исполнение значительно усиливает общий эффект пьесыи в особенности завершительное впечатление беспросветной тоски, в которуюпогружается «дядя Ваня» по отъезде гостей. Существенным отличиемЧехова-Чехонте от Чехова второго периода является сфера наблюдения ивоспроизведения. Чехонте не шел дальше мелочей обыденного, заурядногосуществования тех кругов общества, которые живут элементарной, почтизоологической жизнью. Но когда критика подняла самосознание молодого писателя ивнушила ему высокое представление о благородных сторонах его тонкого и чуткоготаланта, он решил подняться в своем художественном анализе, стал захватыватьвысшие стороны жизни и отражать общественные течения. На общем характере этогопозднейшего творчества, начало которого можно отнести к появлению «Скучнойистории» (1888), ярко сказалась та мрачная полоса отчаяния и безнадежнойтоски, которая в 80-х годах охватила наиболее чуткие элементы русскогообщества. Восьмидесятые годы характеризуются сознанием русской интеллигенции,что она совершенно бессильна побороть косность окружающей среды, что безмернорасстояние между ее идеалами и мрачно-серым, беспросветным фоном живой русскойдействительности. В этой живой действительности народ еще пребывал в каменном периоде,средние классы еще не вышли из мрака «темного царства», а в сферахнаправляющих резко обрывались традиции и настроения «эпохи великихреформ». Все это, конечно, не было чем-нибудь особенно новым для чуткихэлементов русского общества, которые и в предшествующий период семидесятыхгодов сознавали всю неприглядность тогдашней «действительности». Нотогда русскую интеллигенцию окрылял особенный нервный подъем, который вселялбодрость и уверенность. В 80-х годах эта бодрость совершенно исчезла и замениласьсознанием банкротства пред реальным ходом истории. Отсюда нарождение целогопоколения, часть которого утратила самое стремление к идеалу и слилась сокружающей пошлостью, а часть дала ряд неврастеников, «нытиков»,безвольных, бесцветных, проникнутых сознанием, что силу косности не сломишь, испособных только всем надоедать жалобами на свою беспомощность и ненужность.Этот-то период неврастенической расслабленности русского общества и нашел влице Чехова своего художественного историка. Именно историка: это очень важнодля понимания Чехова. Он отнесся к своей задаче не как человек, который хочетповедать о глубоко его волнующем горе, а как посторонний, который наблюдаетизвестное явление и только заботится о том, чтобы возможно вернее изобразитьего. То, что принято у нас называть «идейным творчеством», то естьжелание в художественной форме выразить свое общественное миросозерцание, чуждоЧехову и по натуре его, слишком аналитической и меланхолической, и по темусловиям, при которых сложились его литературные представления и вкусы. Ненужно знать интимную биографию Чехова, чтобы видеть, что пору так называемого«идейного брожения» он никогда не переживал. На всем пространстве егосочинений, где, кажется, нет ни одной подробности русской жизни так или иначе незатронутой, вы не найдете ни одного описания студенческой сходки или техпринципиальных споров до бела дня, которые так характерны для русской молодежи.Идейной стороной русской жизни Чехов заинтересовался уже в ту пору, когдавосприимчивость слабеет и «опыт жизни» делает и самые пылкие натурынесколько апатичными в поисках миросозерцания. Став летописцем и бытописателемдуховного вырождения и измельчания нашей интеллигенции, Чехов сам не примкнулни к одному определенному направлению. Он одновременно близок и к «НовомуВремени», и к «Русской Мысли», а в последние годы примыкал дажевсего теснее к органу крайней левой нашей журналистики, недобровольнопрекратившему свое существование («Жизнь»). Он относится безусловнонасмешливо к «людям шестидесятых годов», к увлечению земством и т.д., но у него нет и ни одной «консервативной» строчки. В«Рассказе неизвестного человека» он сводит к какому-то пустому местуреволюционное движение, но еще злее выставлена в этом же рассказе среда противоположная.Это-то общественно-политическое безразличие и дает ему ту объективнуюжестокость, с которой он обрисовал российских нытиков. Но если он не болеет заних душой, если он не мечет громов против засасывающей «среды», то онотносится вместе с тем и без всякой враждебности к тому кругу идей, из которыхисходят наши гамлеты, пара на грош. Этим он существеннейшим образом отличаетсяот воинствующих обличителей консервативного лагеря. Если мы для иллюстрацииспособа отношения Чехова к обанкротившимся интеллигентам 80-х годов возьмемнаиболее популярный тип этого рода — Иванова из драмы того же названия — какоемы вынесем впечатление? Во всяком случае, не то, что не следует быть новатором,не следует бороться с рутиной и пренебрегать общественными предрассудками. Нет,драма только констатирует, что таким слабнякам как Иванов, новаторство не посилам. Сам Иванов проводит параллель между собой и работником Семеном, которыйхотел похвастать пред девками силой, взвалил на себя два огромнейших мешка инадорвался. Ту же неумолимую жесткость, но лишенную всякой тенденциознойвраждебности, Чехов проявил и в своем отношении к народу. В русской литературенет более мрачного изображения крестьянства, чем картина, которую Чеховнабросал в «Мужиках». Ужасно полное отсутствие нравственного чувстваи в тех вышедших из народа людях, которые изображены в другом рассказе Чехова — «В овраге». Но рядом с ужасным Чехов умеет улавливать и поэтическиедвижения народной жизни, — и так как одновременно Чехов в самых темных краскахрисует «правящие классы», то и самый пламенный демократизм можетвидеть в беспощадной правде Чехова только частное проявление егопессимистического взгляда на людей. Художественный анализ Чехова как-то весьсосредоточился на изображении бездарности, пошлости, глупости российского обывателяи беспросветного погрязания его в тине ежедневной жизни. Чехову ничего не стоитуверять нас в «Трех сестрах», что в стотысячном городе не с кемсказать человеческого слова и что уход из него офицеров кавалерийского полкаоставляет в нем какую-то зияющую пустоту. Бестрепетно заявляет Чехов в«Моей жизни» устами своего героя: «Во всем городе я не знал ниодного честного человека». Двойной ужас испытываешь при чтениипревосходного психологически-психиатрического этюда «Палата № 6»:сначала — при виде тех чудовищных беспорядков, которые в земской больницедопускает герой рассказа, бесспорно, лучший человек во всем городе, весьпогруженный в чтение доктор Андрей Ефимович; затем, когда оказывается, чтоединственный человек с ясносознанными общественными идеалами — это содержащийсяв палате № 6 сумасшедший Иван Дмитриевич. А какое чувство беспросветной тоскидолжно нас охватить, когда мы знакомимся с интимной жизнью профессора,составляющей содержание «Скучной истории». Ее герой — знаменитый профессор,не только сообщающий своим слушателям специальные сведения, но и расширяющий ихумственный горизонт широкими философскими обобщениями, человек чуткоотносящийся к задачам общественно-политической жизни, друг Кавелина и Некрасоваportret/31-081.jpgportret/31-081.jpg, идеально-бескорыстный и самоотверженный всношениях со всеми, кому приходится иметь с ним дело. Если судить по внешнимпризнакам, то одной этой фигуры достаточно, чтобы поколебать убеждение вбезграничности пессимизма Чехова. Но в том-то и дело, что за внешнейзаманчивостью кроется страшная внутренняя драма; тем-то история и«скучная», что жизнь знаменитого профессора, как он сам чувствует,дала в результате нуль. В семейной жизни его заела пошлость и мещанство жены идочери, а в своей собственной духовной жизни он с ужасом открывает полноеотсутствие «общей идеи». И выходит таким образом, что вполне порядочныйчеловек — либо сумасшедший, либо сознающий бесцельность своей жизни. А рядомторжествуют хищники и себялюбцы — какая-нибудь мещаночка в «Трехсестрах», жена, дочь и зять профессора в «Скучной истории», злаяАксинья «В овраге», профессорская чета в «Дяде Ване», Треплеви его возлюбленная в «Чайке» и множество других им подобных«благополучных россиян». К ним примыкают и просто люди сосколько-нибудь определенными стремлениями, как, например, превосходнейший тип«Человека в футляре» — учитель гимназии Беликов, который весь городзаставил делать разные общественные гадости только тем, что решительно ставилсвои требования; брезгливые «порядочные» люди подчинялись ему, потомучто не хватало силы характера сопротивляться. Есть, однако, пессимизм ипессимизм. Нужно разобраться и в чеховском пессимизме, нужно отделить его нетолько от того расхожего пессимизма, который, насмешливо относясь к«идеальничанью», граничит с апофеозом буржуазного«благоразумия», но даже, например, от пессимизма таких писателей какПисемский или многие из французских реалистов. У последних одно только злое и,главное, спокойное констатирование, а у Чехова все же чувствуется какая-тоглубокая тоска по чему-то хорошему и светлому. Было время, когда Чеховаобвиняли в глубоком равнодушии. Н.К. Михайловский ярче всех формулировал этотупрек, сказав, что Чехов с одинаковым хладнокровием «направляет свойпревосходный художественный аппарат на ласточку и самоубийцу, на муху и слона,на слезы и на воду». Но пора этих упреков теперь более или менее миновала.Тот же Н.К. Михайловский усмотрел с «Скучной истории» некоторую«авторскую боль». Теперь едва ли многие станут спорить против того,что если у Чехова и нет определенного общественного миросозерцания, то у него,все-таки, есть несомненная тоска по идеалу. Он, несомненно, потому всекритикует, что у него очень большие нравственные требования. Он не создаетположительных типов, потому что не может довольствоваться малым. Если, читаяЧехова, и приходишь в отчаяние, то это все-таки отчаяние облагораживающее: онопоселяет глубокое отвращение к мелкому и пошлому, срывает покровы с буржуазногоблагополучия и заставляет презирать отсутствие нравственной и общественнойвыдержки. Чехов А.П. умер 1 июля 1904 года.