Реферат: Символизм
Еслисудьбы русской литературы и своеобразные черты литературного развития в Россииэпохи империализма определялись в основном процессом созревания и осуществлениятрех русский революций, то литература 900-х гг. развивается непосредственно подзнаком нарастания, осуществления и подражания революции 1905. Политическоеоформление пролетариата и переход его под большевистским руководством вполитическое наступление на феодальное самодержавие и буржуазию, завершившеесяреволюцией 1905, мощное движение крестьянства, отходящего к союзу спролетариатом как гегемоном революционного движения, все это ставило передгосподствующими классами как основные задачи — предотвращение и ограничениереволюции, а в этих целях — частичное реформирование существующегополитического строя и социально-экономического уклада, например развязываниекапиталистических сил в деревне, устранение феодально-крепостническихпережитков. Эти задачи определили перестройку буржуазно-дворянской литературы900-х гг. Показателем этой перестройки было перерастание упадочногоимпрессионизма в символизм, сходство которого с аналогичными явлениями взападной литературе определилось общими чертами империалистической эпохи, асвоеобразие — наличием в России острой революционной ситуации.
В900-х гг. выступают на сцену так наз. «младшие» символисты — А. А. Блок, А. Белый,В. И. Иванов, С. М. Соловьев, Эллис и др., в то же время существенныеизменения происходят в творчестве представителей «старшего поколения» — Д. С. Мережковского,А. М. Добролюбова, В. Я. Брюсова, К. Д. Бальмонта, З. Н. Гиппиус и др.Обстановка надвигающейся и совершающейся революции вызвала вбуржуазно-дворянской литературе подъем воли к борьбе, стремление преодолетьупадочность, пассивность. Депрессивные настроения сменяются чаянияминаступления новой эры, лозунгами «ренессанса». Потребности классовойсамообороны, мобилизации и сплочения господствующих социальных групп, а такжерасширения социальной базы их господства порождают попытки преодоленияантисоциального индивидуализма на почве общеобязательных ценностей,объединяющих социэтарных начал. Символисты стремятся преодолеть крайнююдиференцированность, камерность, оторванность от жизни импрессионизма,выдвигают лозунги действенного, синтетического «всенародного» искусствабольшого стиля. Идеологи упадочных классов, которым враждебно направлениеисторического развития, ищут «объединяющие начала», «транссубъективное» не вреальном, а в идеальном, потустороннем, и не в исторически данном, а в катастрофическомвторжении сверхисторических начал. Этим определился поворот от субъективногоидеализма и импрессионизма в сторону объективного идеализма воинствующейрелигиозной метафизики.
900-егг. ознаменовываются ростом так наз. «богоискательства» (организацияПетербургского и Московского Религиозно-философского общества, журнала «Новыйпуть» и т. д.). В кругу символизма усиливается и углубляется борьба против всехпроявлений материализма, против духа рационального исследования, против науки,против идеологии пролетариата, против идейных традиций эпохи буржуазногорасцвета и восхождения. В критико-философских работах Мережковского, А. Белого,В. Иванова, Эллиса и др. с этой точки зрения берутся под обстрел Запад, XIX в.как эпохи безрелигиозного, позитивно-рассудочного, «мещанского» устроенияжизни. В своих романах («Леонардо да Винчи», 1890—1900, «Петр и Алексей»,1904—1905) Мережковский переоценивает историю с этой точки зрения, изображаеткрах безрелигиозного устроения жизни на началах разума и науки (итальянскийРенессанс, петровские реформы). Бунтом против материалистической науки во имярелигиозных чаяний пронизаны 3-я и 2-я «симфонии» (1904—1905) А. Белого, егороман «Петербург» (1913—1916).
Наданной стадии буржуазно-дворянские идеологи не довольствуются, так сказать,«негативной» критикой материализма с позиций агностицизма, субъективногопсихологизма. Не удовлетворяет разъединяющий соллипсизм; богоискатели«взыскуют» императивной, организующей, деятельной религии догмата. Симпатиипривлекает (пленявший еще В. Соловьева ) католицизм. В поэзии символистоввозникает жанр религиозной поэмы — легенды, жития с рыцарями-монахами,пилигримами, «прекрасной дамой», мистическими розами и т. п., овеянные духомкатолицизма (у Эллиса, С. Соловьева, Мережковского). Но более существеннойзадачей для богоискателей была модернизация православного христианства дляукрепления влияния религии и духовенства в массах. Мережковский критикует«историческое христианство» и противопоставляет ему новое «Иоанново» христианство3-го завета, которое гармонически примиряет «языческую» религию «плоти» ихристианскую «бесплотную духовность». Неохристианство должно активно ивсесторонне регулировать общественно-политическую и культурную жизньчеловечества. Проецированная в историю борьба «языческого» и «христианского»начал, «плоти» (к области которой Мережковский относит всю внерелигиозную —социальную и биологическую жизнь человека) и «духа», образует тематическийстержень трилогии Мережковского «Христос и Антихрист». Для объективно-идеалистическихустремлений символизма характерно, что Мережковский строит свои романы, драмы икритические работы в плане идеалистической диалектики (навеянной Шеллингом игегелианством), рассматривая историю как реализацию развития и борьбы некоторыхисконных идей, метафизических сущностей, порождающих собственное отрицание,борющихся и синтезирующихся (Христос-Антихрист, язычество-христианство,человекобожество-богочеловечество и т. д.). Другая отличительная черта новойрелигии это ее апокалипсический характер, выдвижение эсхатологических чаяний вдухе В. Соловьева, т. е. ожидание «инволюции» в земной мир из мира духа некоегонового начала, которое должно изменить физический облик мира и сознаниечеловека, закончить историческое развитие человечества, водворить теократию. Вусловиях развертывающейся революции символисты стремятся отделитьреформированную религию от официозно-полицейской, порывают связь теократическихидеалов с самодержавием, сближают эсхатологические чаяния с революцией.Оставаясь практически на почве умереннейшего кадетского либерализма,Мережковский покрывает свои конституционно-эсхатологические чаяниямаксималистски «революционной» росписью. В романах «14 декабря», «Александр I»,в драме «Павел I» он выступает против «зверя» абсолютистского государства иразвивает идеи революции, идущей под знаком религии. С этих позицийМережковский яростно выступает против «позитивной», «безбожной» революции, т. е.против зреющей социалистической революции. Эта вызванная условиями времениреволюционная мимикрия Мережковского и его последователей объективно служилатому, чтобы чаяниями «инволюции» из мира духа подменить делание революцииземными средствами, чтобы дискредитировать подлинную революцию, т. е. являласьвыражением попыток буржуазно-дворянской интеллигенции обезвредить революцию,ввести в желательное русло либеральной оппозиционности. Отмежевываясь отсамодержавного «абсолютизма» (но не от буржуазной конституционной монархии),символисты обрушиваются на социализм как на порождение «антихриста», новыйнигилизм, изображая революционный пролетариат как «грядущих гуннов». Таковапозиция Мережковского в памфлете «Грядущий хам», А. Белого в позднее написанномромане «Петербург», где наряду с остро сатирическим портретом сановника А. А. Аблеухова,одного из столпов абсолютистско-бюрократического режима, дается извращенное (вдухе «Бесов» Достоевского) изображение революции 1905, оплетенной в романесетью провокации; и полицейская бюрократия, и террористы, и рабочие массыоказываются у А. Белого вершителями одного и того же «монгольского»,нигилистического дела; им противопоставляются «чающие» из крестьянства иинтеллигенции, апостолы религиозной общественности и «революции духа».
Крайнехарактерно, что в то же время представители «религиозной общественности» ведутборьбу и против идеологии буржуазной демократии, во имя иерархическихпринципов. Как писал Ленин в статье «О „Вехах“ (т. XIV): «Для современной эпохихарактерно то, что либерализм в России решительно повернул против демократии».Символисты с надрывом «преодолевают» ницшеанский индивидуализм во имя идеалов«соборности», «религиозной общественности», «органической культуры», грядущей«теократии»; «человекобог» обуздывается во имя «богочеловечества». В этомнаправлении идет переосмысление и преодоление Ницше — Мережковским, В. Ивановым,А. Белым, Эллисом. Сверхчеловек укрощается и принимает вид «сверхчеловечества».В поэзии В. Иванова одной из основных тем становится — «жертвенное» преодолениеиндивидуализма в соборности, «нисхождение» героя с высот своего индивидуализма;исступленно-дионисийское растопление личности в соборности.
«Третьецарство» Мережковского, «соборность» и «органическая культура» В. Иванова — этоперереработанный применительно к условиям революционного времени вариант«теократии» В. Соловьева, вдохновлявшей всех символистов, пытавшихся придать ейантибуржуазную видимость. Однако, по существу, «теократия» В. Соловьева и егоучеников вполне мирится с принципом капиталистической эксплоатации, спротиворечием труда и капитала, и пытается лишь изжить капиталистическуюанархию эпохи «свободною капитализма». В утопии В. Соловьева в «теократии»происходит иерархическая консолидация классов на основе авторитарногогосударства, активно регулирующего всю социально-экономическую жизнь. Хотяпрообразом «теократии» для символистов служило феодально-клерикальное раннеесредневековье, однако она отнюдь не была просто романтизацией феодальногопрошлого, но являлась оформлением утопии об «организованном капитализме»монополистической эры, упорядочиваемым дворянством — гегемоном в рамкахрусского империализма.
Теократическиечаяния символистов стояли в тесной связи с идеологией панславизма, русского«мессианизма». В замыслах В. Соловьева российская империя перерастала вовсеславянскую и становилась диктатором Европы, органом «вселенской теократии»и, распространяя «христианскую» культуру, боролась с «низшими расами», сугрожающим «панмонголизмом». У символистов-последователей В. Соловьева этиимпериалистические концепции, сохраняясь по существу, принимали лишь окраску вдухе либерально завуалированного империализма кадетов. В кругу проблем,порожденных эсхатологическими и теократическими чаяниями, вращались поэзия ипроза символистов-соловьевцев. Блок, ближайшим образом воспринимая тематику иобразность лирики В. Соловьева, проецирует ожидание преображения мира в планинтимно-психологический, мистико-эротический, как культ Прекрасной Дамы, какперипетии любовного романа надежд, измен, падений, отчаяния, неверия и т. д. В.Иванов облекает эти темы в одеяния из стилизованных, переосмысленных мифов,античных и древневосточных. Мережковский проецирует эти идеи в историю, у А. Белоготематический комплекс «чаяний» воплощается сначала в сказочно-фантастическиеобразы («Золото в лазури», 1904; 1-я симфония, 1904), затем в причудливыхсочетаниях отвлеченной фантастики и современного быта (2-я, 3-я и 4-я симфонии,1904—1908), наконец в образах современной России («Пепел», 1909; «Серебряныйголубь», 1910; «Петербург»), 1913—1916). Моменты разочарования, сомнения в«чаяниях» определяют мотивы автопародий, мистических арлекинад в стихах Белого,Блока, в пьесе Блока «Балаганчик».
Тягасимволистов к феодальной «гармонии» порождает в символистской литературеромантику раннего средневековья — зап.-католического и русско-византийского. В«Стихах о Прекрасной Даме» (1898—1904) Блока мистический роман протекает частона фоне средневековых декораций, так же, как у А. Белого в 1-й симфонии. Кзападным, византийским, древнерусским легендам, житиям, символам, образамустремляются в своих стилизованных стихотворениях, поэмах, мистическинасыщенных сказках С. Соловьев, Эллис. А. Ремизов реставрирует и стилизуетритуальный средневековый театр русский («Бесовское действо» «Действо о ГеоргииХрабром»), Блок — западный («Действо о Теофиле»). Ремизов, развивая линиюЛескова, ряд своих произведений строит на материалах апокрифов, прологов,патериков, духовных стихов и пр., стилизует в духе византийского романа(«Аполлон Тирский»). В эту же струю византизма, медиевизма вливаются стилизацииКузмина (комедии о святых, византийские романы). Византизм становится знаменемнекоего «славянского Ренессанса» — одного из наиболее ясных выражений идеологиивоенно-феодального империализма.
Группасоловьевцев, которая по преимуществу и оформила символистский стиль,представляла прежде всего дворянство, становившееся на путь буржуазных реформ.На литературе этой группы лежал яркий отпечаток «юнкерской» идеологии, наряду собщебуржуазной она выдвигала и специфически дворянскую проблематику.
Образыгородского, индустриального мира, техники у Блока, Белого, С. Соловьева всегдаявляются символами враждебных начал «демонической», «механической» культуры.Втягивание в город с его «соблазнами», постепенное подчинениебуржуазно-городскому миру, переживается Блоком как падение, соответствуетмотивам неверия, измены, «чаяниям» (особенно 2-й том стихов). Наоборот, апогейчаяний давался Блоком (в 1-м томе) на фоне идеализированной усадьбы. Впассеистических стилизациях А. Белого (в сб. стихов «Золото в лазури», «Пепел»,«Урна»), Эллиса (сб. стихов «Арго») эстетизированный мир цветущей дворянскойкультуры в одеяияниях Рококо представал как некий «утерянный рай». Но наряду сэлегическим любованием миром феодальной культуры у художниковобуржуазивающегося дворянства сказывается и осознание заката этого мира, егообреченности, отход от этого в иронически-кукольной, подчеркнуто маскараднойего подаче, в образе смерти, появляющейся на маскарадах. Тема разрыва с дорогимпрошлым, застойной усадьбой непосредственно выражена в стихах А. Белого.
Задачапредотвратить аграрную революцию толкала либеральное дворянство к буржуазнымаграрным реформам, к попыткам умиротворения крестьянства путем частичныхуступок, к поискам соглашения с зажиточной крестьянской верхушкой. Эти умонастроенияпитали то оппозиционное по внешности, реакционное по существу «народничество», котороевозникло в кругу символистов с начала 900-х гг. Борьба за крестьянство вызвалав литературе символистов интерес к деревенской тематике, идеалы объединенияпередового дворянства с крестьянством под знаком известной оппозициибюрократии, городу. Отсюда шли попытки стимулировать народное «религиозноетворчество», насаждать религиозные секты (Мережковский, А. Добролюбов), которымв соответствии с условиями времени придавалась оппозиционная, мнимо«революционная» окраска. А. Добролюбов, в 90-х гг. — консервативныйдворянин-интеллигент, типичный декадент, эстет-индивидуалист, аморалист,пессимист, проповедник бодлеровского «искусственного рая», «красоты смерти»,сатанизма в духе Гюисманса, к 1900 сближается с сектантами, покидает город,идет «в народ», становится бродячим «пророком» «всемирного обществаземледельцев», основателем апокалипсической секты. В этот период он пишетстихи-псалмопения в духе сектантского фольклора, религиозные поучения в стихахи прозе. В романе Мережковского «Петр и Алексей», как впоследствии и в«Александре I» (1911—1912) сектанты из народа изображаются как соль земли и какносители «подлинного», апокалипсического христианства. Конфликт между «отцами»,хранителями крепостнических устоев, и перестраивающимися «детьми» —оппозиционерами, реформаторами, «революционерами», ищущими сближения с народом,выступающими в качестве «хорошего» «нового» барина, лежит в основе рассказа А. Белого«Адам» (1908), романов «Серебряный голубь» и «Петербург». Герой романа«серебряный голубь» покидает усадьбу, чтобы возглавить«религиозно-революционную» крестьянскую секту. Аналогичная тема развивается З. Гиппиусв романе «Роман-царевич».
Кругидей и настроений религиозного «народничества» наложил печать на «Пепел» А. Белого(стихи 1904—1909), на лирику Блока, в частности на стихи о России, поэму«Возмездие». Идеология «народничества» у А. Белого и особенно у Блока не носилатакого осознанного и демагогического характера, как у Мережковского. Будучиобъективно реакционным, это «народничество», с его элементами оппозициисамодержавию, промышленному капитализму, с его готовностью к известным«жертвам» со стороны дворянства по адресу крестьянства с его перспективой ломкиаграрных отношений, субъективно переживалось Блоком и Белым как нечтореволюционное, приводило их к утопическим построениям в духе «феодальногосоциализма».
Символистыстремятся выйти за пределы узкой, интимно-психологической тематики, захватываютширокие социальные, исторические, философские темы, включают в поле зрениясовременность. Этой тенденции отвечает разработка Белым, Мережковским,Сологубом жанра символистского романа. Но явления реального мира, поскольку онидля символистов лишь «манифестация духовного бытия», дискредитируются в свете«трансцендентальной иронии», при помощи гротескной подачи, деформируются,раздробляются еще более, чем в импрессионизме; распадаются логические ивещественные связи между предметами, заменяясь связями «за пределами видимости»(особенно в «симфониях» Белого). Персонажи становятся марионетками,управляемыми из потустороннего мира, лишаются психологического наполнения.Фокусом специфических тяготений символистов была драма как обрядово-религиозноедейство, со зрителями-соучастниками мистерии. Установка на широкую«социальность» в сочетании с объективно-идеалистической, религиозной«содержательностью» приводила к лозунгу «мифотворческого» театра. Если лирикасимволизма должна была давать «мистическое лицезрение единой для всехобъективной сущности», то театр должен был развертывать миф как «динамическийвид символа». В области театра как раз особенно наглядно обнаруживалосьосновное противоречие символизма как попытки борьбы с декадентством иимпрессионизмом на почве того же декаданса и импрессионизма. Мистериальныйтеатр «соборного действа» оставался декорацией (если не считать недописанныхмистерий А. Белого, «Предварительного действа» композитора Скрябина, неувидевших сцены «мифотворческих» трагедий В. Иванова), реально осуществлявшийсясимволический театр (постановки пьес Блока, Сологуба) был как раз театром«лицедейства», сугубо созерцательным, иллюзионистическим театром марионеток. Нестало символистское искусство и мифотворческим. Если, по В. Иванову,«индивидуальный и не общеобязательный миф — невозможность», «истинный миф —постулат коллективного самоопределения», то мифологемы символистов были именно«индивидуальными мифами», не служившими «коллективному самоопределению». Литературасимволистов при всех своих «коллективистских» порываниях была сугубо«келейной», понятной лишь узкому кругу посвященных. Лозунги символистскоговсенародного органического искусства большого стиля имели демагогическийхарактер. Наряду с символистской трансформацией импрессионизма как ведущейлинией буржазно-дворянской литературы в 900-х гг. продолжалась и линиясобственно импрессионизма. В пределах импрессионизма остается Бальмонт, но в900-х гг. его депрессивные, мертвенно-«лунные» настроения, нежные томлениялюбви, тоска об уходящем усадебном мире, не исчезая, оттесняются новымимотивами (сб. «Горящие Здания», 1900; «Будем как Солнце», 1903, и др.).Подхватывая линию вивёрского импрессионизма Лохвицкой, Бальмонт становитсяпевцом «освобожденной плоти», оргиастической эротики, ничем не сдерживаемогостремления к наслаждению, ловцом «прекрасных мгновений». Однако в поэзииБальмонта 900-х гг. заключаются элементы не только буржуазного гедонизма, но иагрессивной настроенности. Ницшеанский лозунг «все дозволено» расшифровываетсяв апологии зла, в демонизме, в эстетике силы, в самообожествлении, презрении к«толпе», в эмансипации темных инстинктов. «Тигровые страсти» «белокурого зверя»находят выход не только в резвых играх с вакханками и колдуньями, но и вупоении разрушением, сокрушающей силой. «Лирическое я» автора охотно принимаетоблики солдата-завоевателя, разбойника, скифа, «гордого скорпиона», Нерона,даже любителя-палача; поэт жаждет крови, «кинжальных слов», «горящих зданий»,«кричащих бурь».
В900-х гг. буржуазный импрессионизм получает острое и утонченное выражение всугубо декадентской поэзии И. Анненского, наиболее близкой по форме кфранцузским импрессионистам (в частности — к Малларме). Импрессионизмбуржуазного виверства, с одной стороны, и депрессии как оборотной стороныпредставлен прозаическими миниатюрами О. Дымова и поэзией мелких эпигонов школыЛохвицкой-Бальмонта, из которых особым успехом у мещанской публики в годыреакции пользовался В. Гофман.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта feb-web.ru