Реферат: Романтизм

Напротяжении почти двух десятилетий, с конца 10-х и до середины 30-х гг. в русскойлитературе безраздельно господствовал романтизм. Его приверженцами были почтивсе значительные писатели этой поры — Пушкин и Полевой, Рылеев и Вл. Одоевский,Бестужев-Марлинский и Жуковский, Баратынский и Загоскин, Вяземский и Лажечников— все они отдали более или менее обильную дань этому литературному направлению,которое получило еще большую популярность у третьестепенных беллетристов эпохи.Подобна всем другим направлениям Р. л. романтизм сформировался под сильнымвоздействием Запада. Романтизм в Зап. Европе никогда не представлял собоюоднородного течения (см. «Романтизм»), и его отличительные черты сильноизменялись в зависимости от тех национальных и социальных условий, в которых онразвивался. Наименьшая политическая активность была ему присуща в находившейсяпод тяжким феодальным гнетом Германии — творчество Новалиса и Тика, Уланда,Гофмана полно стремления ухода от действительности в потусторонний мирфантастики и религиозного отречения. Иная, полная политического протеста формаромантизма была свойственна французским романтикам: наряду с умереннымЛамартином мы находим здесь неистовый романтизм молодого Гюго с его насыщеннымиполитическим протестом инвективами против аристократии и дворянства(«Рюи-Блаз», «Король забавляется»). Но всего более мятежным и обличающимзап.-европейский романтизм сделался в Англии, где Шелли и Байрон насытили еговраждой к аристократии, презрением к буржуазному торгашеству и сочувственнымвниманием к бурно вздымашимся волнам национальных революций.

ВР. л. 20—30-х гг. романтизм проявил себя чрезвычайно разнообразно как вхудожественной продукции, так и в критических статьях. В полемике вокруг романтизмавыступали кн. Вяземский («Разговор между издателем и классиком с Выборгскойстороны или Васильевского острова»), М. Дмитриев («Второй разговор междуклассиком и издателем»), В. Кюхельбекер («О направлении нашей поэзии,преимущественно лирической...»), О. Сомов («О романтической поэзии, опыт в трехстатьях»), А. Бестужев-Марлинский (его обзоры «Взгляд на русскую словесность»),К. Рылеев («Несколько мыслей о поэзии») Н. Надеждин («О начале, сущности иучасти поэзии романтической называемой») и мн. др. Полемика шла в руслевнеисторического сравнения достоинств классицизма и романтизма и поэтому неувенчалась успехом. Однако, не разрешив вопроса, споры о романтизме сохраниливсю свою характерность для тех, кто вел их. Так, для Рылеева было глубоко типично,что он призывал к синтезу романтизма с лучшими элементами классической поэзии,для Ник. Полевого были характерны те ударения, которые этот идеолог «третьегосословия» делал на вопросе о «народности» и т. п. Не решив проблемы в целом,участники этого спора высказали ряд мыслей, помогавших диференциации русскогоромантизма.

Ина Западе и в России многообразие отдельных вариантов романтизма объединялосьобщим для всех них неприятием существующей действительности. Однако конкретныемотивы этого отрицания, конкретные формы этого неприятия действительности истало быть вся художественная оболочка романтизма у таких писателей, какРылеев, Жуковский, Лермонтов, Н. Полевой, оказалась глубоко различной.

Первымвидом романтизма, пользовавшимся в конце 1810-х и в начале 1820-х гг.наибольшей популярностью, был романтизм Пушкина и сгруппировавшихся вокруг негопоэтов «плеяды» — кн. Вяземского, Языкова, В. Туманского и др. Каждый из этихпоэтов деятельно участвовал в движении: Вяземский — рядом лирическихстихотворений, Языков — циклом исторических баллад на русские темы, Туманский —лирическими стихотворениями. И конечно деятельнее всего было в этой группеучастие Пушкина — циклом лирических стихотворений (напр. «Погасло дневноесветило»), южными поэмами («Кавказский пленник», 1821; «Братья разбойники»,1822; «Бахчисарайский фонтан», 1822; «Цыганы», 1824).

Длятого чтобы понять литературное происхождение этого варианта русскогоромантизма, необходимо вернуться несколько назад и проследить мотивыполитического вольнолюбия, которые еще недавно владели этими поэтами и от которыхони органически перешли к романтизму. Жестокая политическая реакция периода1817—1822 как на Западе, так и в России не могла однако уничтожитьреволюционного возбуждения: припомним убийство немецким студентом Зандомрусского шпиона Коцебу, восстание против австрийского владычества в Пьемонте,греческое восстание против турок, испанское pronunciamento, в России —возмущение Семеновского полка и многочисленные волнения крепостных крестьян.Отражением этого подъема вольнолюбивых настроений и был ряд произведений,написанных в течение данного пятилетия. Ни Батюшков, ни Дельвиг, ни Баратынскийне принимали участия в этом движении, в которое, наоборот, деятельно включилисьмолодой Пушкин, Вяземский, позднее Языков. Морфология их вольнолюбивой лирикидостаточно широка и многообразна: мы найдем среди нее и патетическиегражданские оды («Вольность» Пушкина, «Негодование» и «Петербург» Вяземского),и стихотворение, воспевавшее кинжал террориста, «свободы тайного стража»,«последнего судью позора и обиды» (Пушкин), и скорбное размышление об «ужасах»крепостного права («Деревня» Пушкина), вольнолюбивую историческую балладу(Языков), послание к другу («Любви, надежды, гордой славы»), обращение квосставшим грекам («Восстань, о Греция» Пушкина, «Греция» В. Туманского; ср.«Песнь грека» Веневитинова) и множество политических эпиграмм, бичевавшихглавных представителей реакционной власти. Несмотря на то, что в своейполитической программе авторы этих произведений не шли далее конституционнойзащиты «закона» (припомним в оде Пушкина «Вольность» воспевание идеальногопорядка, где «крепко с вольностью святой законов мощных сочетанье»), они сумелипоказать многие отвратительные стороны крепостнического строя, «присвоившего»себе «насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца».Политический эффект стихотворений Пушкина и Вяземского, ходивших по рукам вомножестве списков, был огромным.

Ноесли подъем революционнрй волны приблизил к будущему декабризму этих егопопутчиков из либерально-дворянского лагеря, то уже в 1822—1823 положение резкоизменилось.

Несомненнонаметившийся в эти годы спад революционной волны на Западе вселил в этихпопутчиков декабристов сомнение в правильности избранного ими пути. Разочарованиев методах политического протеста накладывает отпечаток на настроения Пушкина иего группы, ярко звуча в оценках ими перспектив греческой революции, вотношении к готовящемуся декабристами восстанию против царского «самовластия»(«Свободы сеятель пустынный, я вышел рано до звезды...» — у Пушкина; «Свободыгордой вдохновенье! тебя не слушает народ» — у Языкова). И здесь на помощьпришел романтизм, облекший это разочарование в блестящую поэтическую форму.

Воснову этого романтизма легло утверждение разлада гордой разочарованнойличности с действительностью, уход ее от «светской толпы». В этом разладетаилось фабульное зерно всех поэм Пушкина, особенно «Кавказского пленника» и«Цыган». В обвинениях Алеко по адресу обитателей «душных городов» с исключительнойяркостью были выражены типические черты этого варианта романтизма — сгущенноепрезрение индивидуалиста к «толпе», тяга к экзотике и безучастное отношение кпроисходящей в этих «душных городах» борьбе, тягостное осознаніе своегоодиночества, своих бесконечных скитаний и т. д. Этот комплекс настроенийхудожественно оформился под огромным воздействием байронизма. Влияние Байронана русскую поэзию, бурно возраставшее с половины 1810-х гг. и укрепленноепереводом всех его главнейших произведений, вообще говоря, было достаточномногосторонним. Однако на группу Пушкина английский поэт влиял не столькопротестующими его мотивами, сколько прежде всего своим индивидуализмом,отрицанием законов «света», своей тягой к девственной экзотике южных стран.

Влирике эти поэты культивировали романтическую элегию (в которой переживаниягероя раскрывались на пышном и экзотическом фоне южного пейзажа),вакхически-разгульную песню (жанр, в духе которого чаще всего творил Языков).Для них характерен был лиро-эпический жанр поэм с романтическими образамиразочарованного русского и девушки, воспитавшейся на лоне природы, —черкешенки, цыганки, с сюжетом, представляющим историю их несчастной любви, сэтнографическими описаниями, с полным метафор языком и т. д. Эти жанры имели крупнейшийуспех, и количество подражаний романтическим поэмам Пушкина было огромным.

Успехпушкинского романтизма был успехом нового стиля, увлекавшего читателя своейэмоциональностью, пышной экзотикой незнакомых пейзажей и пр. Успех этотобъяснялся не только формой, но и содержанием, романтические образы Пушкинасильно и метко запечатлели в себе типические черты своего времени. «Молодыелюди особенно были восхищены им, потому что каждый видел в нем, более или менеесвое собственное отражение. Эта тоска юношей по своей утраченной юности, эторазочарование, которому не предшествовали никакие очарования, эта апатия душиво время ее сильнейшей деятельности… все это — черты героев нашего времени современ Пушкина» (Белинский).

Популярностьбайронизма в 20-х гг. была так велика, что там, где писатель отступал отромантических канонов, его ждала опасность быть непонятым и непринятым. Именнотак случилось с Пушкиным, когда он вслед за утверждением романтической поэзиипришел в половине 20-х гг. к созданию замысла романтической трагедии, во многомставшей на путь реализма. Пушкин, как никто, понимал необходимость решительнойреволюции в этой области; работа его над «Борисом Годуновым» недаромсопровождалась глубокими размышлениями над вопросом о природе драмы. Ориентацияна Байрона уступала здесь место твердо осознанной опоре на Шекспира. Ставяперед собою «типично романтическую» цель воспроизведения одной из наиболеесложных эпох русской истории, Пушкин в «Годунове» далеко перешел границыромантической практики, воссоздав глубочайшие общественные и политическиеконфликты. Реалистическая в целом ряде своих сторон — в подходе к историческомуматериалу, в построении характеров, в свободной композиции, в языке, в котором«высокое» смешивалось с «площадным», в решительном воздержании от «сценическихэффектов», — трагедия Пушкина имела успех только у немногих ценителей. Авторпредугадал это с обычной своей проницательностью: «… я написал трагедию, и еюочень доволен, но страшно в свет выдать — робкий вкус наш не стерпит истинногоромантизма». Критика — Полевой, Надеждин и др. — почти единодушно осудила«Годунова»; широкий читатель этого произведения не понял. Место «БорисаГодунова» в истории Р. л. находится на переломе: заканчивая собою романтическоераскрытие и развенчание образа оторванного от толпы «одиночки» (в царе Борисене случайны связи с образами южных поэм, в частности с Алеко), трагедия Пушкинав то же время содержала в себе крупные зерна его будущего реалистическогометода.

Еслиромантизм Пушкина выражал идеологию представителей дворянства, близкоподходивших к настроениям декабристов, то подлинно революционный романтизмпоследних имел свои отличительные особенности. В их группу входили виднейшиепоэты тайных обществ — В. Ф. Раевский, В. Кюхельбекер, кн. Одоевский,Бестужев-Марлинский и особенно Рылеев (см. о них отдельные статьи).

ИКюхельбекер и Рылеев пришли к романтической поэзии лишь после того, как обаотдали обильную дань классике, «архаизму» своими сатирами («К временщику»,1820), гражданскими «одами на случай», циклом «дум» (Рылеев), посланиями иразмышлениями на религиозные темы (Кюхельбекер) и пр. Эта дань «архаизму» былаоднако закономерна, поэты-декабристы искали в нем адэкватных форм для полногозвучания своих гражданских идей (см. особенно характерную в этом плане одуРылеева «Видение», на день рождения великого кн. Александра Николаевича, 1823).Но виднейший декабристский поэт довольно скоро отказался от архаической манеры,уже в 1823 начав работу над романтической поэмой «Войнаровский».

Дляуяснения ли-тых воззрений декабристов показательно критическое отношение их кпользовавшемуся в ту пору исключительной популярностью Жуковскому. Характерно,что когда А. Бестужев в одном из своих критических обзоров отметил в Жуковском«мистику» и «наклонность к чудесному», а Пушкин, читавший автора «Светланы»,запротестовал против «старого приговора», Рылеев решительно стал на сторонуБестужева. На этой же позиции по отношению к романтизму Жуковского и его группыстоял и Кюхельбекер. Не менее показательно для этих поэтов их отношение кБайрону. Высоко ценя этого поэта, они однако опирались не столько на егоиндивидуалистически-экзотическую поэзию, как это было напр. у Пушкина, сколькона политически-мятежные стороны его творчества (см. характерные в этом планеоды Кюхельбекера и Рылеева на смерть Байрона, недружелюбно оцененные Пушкиным ипародированные им в оде к Хвостову).

Одобряясодержащийся в романтических поэмах Пушкина протест против света, они однакостремились преодолеть его любовную тематику. «Оставь другим певцам любовь:любовь ли петь, где льется кровь, где кат с насмешкой и улыбкой терзает наскровавой пыткой» (из обращения к Пушкину В. Ф. Раевского). Любовные темы всегдавступали в произведениях декабристов в драматическое сочетание с мотивами общественногопорядка (ср. у Рылеева образы Чаплицкой, жены Войнаровского, пошедшей за ним вссылку, Рогнеды, покушавшейся на жизнь своего мужа-«тирана», а также отречениепоэта от чувства к женщине во имя своего гражданского долга). Сюжетный остовромантической поэмы декабристов — в «Войнаровском», «Наливайке», «Хмельницком»напр. — насыщался подчеркнутой социально-политической тематикой. В поэзиидекабристов горячим ключом било сочувствие буржуазно-националистическимреволюциям Греции (призыв Раевского поспешить «под сень священную знамен» напомощь пробуждающейся «гидре дремлющей свободы»), Испании (образ Риего врылеевском «Гражданине»), наконец древнерусским республикам Новгорода и Пскова(характерные мотивы «Певца в темнице» Раевского, «Вадима» Рылеева, «Романа иОльги» Марлинского, «Зосимы», «Кутьи» А. Одоевского и др.). Всегдаоппозиционный по отношению к власти, романтизм декабристов с приближением 1825перешел все границы легальности. Вспомним напр. зажигательное стихотворениеРылеева «На смерть Чернова», объявлявшее «вражду и брань временщикам, царейтрепещущим рабам, тиранам, нас угнесть готовым». Оставаясь в большинствеслучаев в пределах романтического пафоса героического одиночки,поэты-декабристы вместе с тем отразили в некоторых своих жанрах тяжелоеположение изнывающей под крепостническим игом народной массы (такова напр.замечательная песнь «Ах, тошно мне в родной стороне», сочиненная Рылеевым всотрудничестве с А. Бестужевым «на манер подблюдных» и поражающая бичующейостротой своего реализма).

Действиедекабристской поэзии на умы современников и последующих поколений было огромно:на произведениях Рылеева воспитался Герцен. Мятежный, окрашенный в тонаполитического протеста, хотя и не свободный от настроений «обреченности»романтизм Рылеева и его группы пролагал пути Полежаеву, молодому Лермонтову,Некрасову.

Помимоуказанных вариантов романтизма в Р. л. существовал романтизм консервативный.Как и на Западе, он отражал воззрения тех групп дворянства, которые непринимали процесса капитализации, страшились приближающихся революционных бурь,которых тяготила эта действительность, грозившая существованию их класса изаставлявшая их уходить в мир поэтических иллюзий, погружаться в мечты опрошлом или о загробной жизни. Под лозунгами этого консервативного романтизмаобъединился в русских условиях 20—30-х гг. целый ряд писателей. Из поэтов сюдадолжны быть отнесены В. Жуковский (в творчестве которого примерно к половине1810-х гг. совершился постепенный переход от сентиментальной к романтическойпоэзии), И. Козлов («Стихотворения», 1828), Подолинский («Див и Пери», 1827;«Борский», 1829), отчасти Веневитинов и наконец Баратынский и молодой Тютчев;из прозаиков в группу консервативных романтиков должны быть в первую очередьотнесены Вл. Одоевский и Погорельский (см. о всех этих писателях отдельныестатьи).

Этихписателей объединяло в одну лит-ую группу прежде всего их четкоеидеалистическое мировоззрение. Почти все они были последователями немецкихидеалистических философов, гл. обр. Шеллинга (Жуковский впрочем стоял в сторонеот этих увлечений, считая всякую философию чепухой и противоречащей истиннойрелигиозности). Увлечение это отразилось прежде всего на их теоретическихзанятиях — именно в этом кружке переведена была напр. книга Тика и Вакенродера «Обискусстве и художниках» (1826). Если Пушкин связан был в своем развитии санглийским романтизмом и к «метафизике» относился как к «переливанию из пустогов порожнее», «ненавидя и презирая» ее (письмо Дельвигу от 2 марта 1827), тоТютчев и Одоевский были типичными метафизиками, восторженно и неизменнотяготевшими к германской идеалистической философии. Известны восторженныепохвалы, воздававшиеся Веневитиновым немецкой литературе, и его борьба зафилософский журнал, который насаждал бы в русском обществе началашеллингианства. Такой базой идеализма уже после смерти Веневитинова явился«Московский вестник» Погодина (основан в 1827), а еще до него — «обществолюбомудрия», возглавлявшееся Веневитиновым, Кошелевым и Вл. Одоевским. К«Московскому вестнику» во многих отношениях примыкал и журнал «Московскийнаблюдатель». Что касается до таких поэтов, как Козлов и Подолинский, то, невходя организационно в эти объединения, они были близки основной массеконсервативных романтиков по характеру своего творчества.

Всеэти писатели рассматривали романтизм как идеальное стремление ввысь, какощущение своего единства с божеством. Все они питали глубокое недоверие ксоциальной эстетике французского романтизма (т-те де Сталь, Бенжамен Констан) итем более к окрашенной в тона политического бунтарства эстетике Байрона. Якобыбайронические мотивы Козлова или Подолинского в действительности былиосуждением Байрона, разоблачением его бунтарства. Ведущий поэт группы,Жуковский, по меткому признанию Вяземского, «побаивался его яда». В Байроне онценил только «меланхолическую разочарованность» — он переводил из байроновскихпоэм не «Каина», а «Шильонского узника». Этот отбор характерен — ему следовал иКозлов, подражавший в своем «Из Байронова Дон-Жуана» не столько сатирическим выпадаманглийского поэта, сколько искусству экзотического пейзажа. Близости к Байронуи Пушкину Жуковский явно предпочитал творческую близость к Шиллеру (при этом кего наименее бунтарским, наиболее аполитичным произведениям), к Уланду, Клейсту— особенно им ценимым поэтам благонамеренной феодальной Европы. С некоторымиизменениями тот же курс против байронизма за немецкий идеализм был взят и Вл.Одоевским, не любившим французскую и «неистовую словесность» и предпочитавшимей Гофмана (бесспорно влияние его творчества на такие повести Одоевского, как«Сильфида», «Саламандра» и др.).

Центральнымитемами этой консервативной поэзии была религиозная настроенность («при теплойвере горя нет»), стремление к иному потустороннему миру (вся лирикаЖуковского), пребывание поэта в мире «чертовщины» («Людмила», 1808, «Светлана»,1813), авантюрной фантастики («Двенадцать спящих дев»), средневековья(«Ундина», 1837, ряд баллад Жуковского), экзотики древнего Востока («Наль иДамаянти», 1844) и т. д. Мотивы социального порядка у этих поэтов редки. Этоили патриотическая лирика или глубоко характерная для их классовой природы тягак усадьбе: «блажен, кто мирно обитает в заветном прадедов селе» (стансы«Сельская жизнь» Козлова). Мотивы «народности», столь характерные вообще для романтизма,у этих поэтов приобретают чисто фиктивный характер. У Тютчева народ отсутствуетвовсе, Жуковский всемерно подчеркивает его верность самодержавию и православнойцеркви. Темы любви никогда не носили здесь такой чувственной окраски, как впроизведениях Пушкина или Языкова, зато неизмеримо сильнее звучали здесь мотивырелигиозного отречения от мира, признание тщеты всего земного и пр. Вромантических поэмах Баратынского, Жуковского и Козлова гораздо слабееэтнографические пассажи, гораздо менее развернут общественный фон и гораздоидеальнее образ героя. Самый образ поэта трактовался романтикамиконсервативного лагеря в характерно шеллингианском аспекте «истинного пророка»с «глаголом неба на земле» (последние стихи Веневитинова), вдохновенного художника,возносящегося над бездарной «толпой», над «грубой» и «хладной» «чернью»(стихотворение Э. И. Губера «Художнику»). Этому шеллингианскому мотиву отдалвпрочем некоторую дань и Пушкин (см. его стихотворения 1827—1830: «Поэт»,«Поэту», «Чернь»). Проповедь «искусства для искусства» была у него однаконедолговременной и быстро сменилась прежним мотивом общественного служения(известные строки «Памятника»).

Впрозе, представленной прежде всего Вл. Одоевским и Погорельским, господствовалитри основных жанра — «светская повесть», заключавшая в себе борьбу с «блестящейчернью гостиных», критику высшего общества с позиций консервативного инезависимого дворянства («Княжна Зизи», «Княжна Мими» Одоевского), утверждавшая«двоемирие» повесть на фантастически-мистические сюжеты, созданная подочевидным воздействием немецких романтиков, в частности Тика и Гофмана(«Русские ночи» Одоевского — цикл повестей, своеобразно варьирующий«Серапионовых братьев», «Двойник» Погорельского) и наконец жанр политическойутопии, представленный «4338 годом» Вл. Одоевского. Последнее произведениеособенно любопытно как показатель идеологии виднейшего из консервативныхромантиков 30-х гг., признавшего капиталистический прогресс, как средствоукрепления феодального строя: по предсказанию Одоевского 44-й в. нашей эрыбудет эпохой невиданного расцвета техники, но при всем том в России обязательносохранится монархия, и в кабинете министра примирений под стеклом будетхраниться свод русских законов, изданных Николаем I!

Политическоеcredo консервативных романтиков состояло в приятии существующейдействительности, несмотря на все ее социальные изъяны. В поэме Жуковского«Камоэнс» перед умирающим поэтом ставится как его «долг»: «святость жизниявлять во всей ее красоте небесной...» Вл. Одоевский держал в своейполитической программе курс на честного чиновника (образ Сегелиеля,предвосхищающий идеального губернатора из второй части «Мертвых душ»), питалверу в то, что «в России просвещение началось с дворянства и еще важнее смонарха», что «неравенство между людьми не есть выдумка человека, ноестественное состояние природы».

ОбогатившаяР. л. утонченностью своей поэтической техники (ср. напр. мелодическуюнапевность лирики Жуковского, у которого училась и которому подражалазначительная часть русских поэтов последующих десятилетий вплоть до Ал. Блока)эта романтическая литература была политически консервативной и скореезадерживала современную ей общественную мысль, нежели стимулировала ееразвитие. В заслугу этой поэзии должна быть поставлена однако ее философскаянасыщенность. Эта черта, наметившаяся уже у Веневитинова и Баратынского,продолженная В. Одоевским, с особой резкостью проявилась в поэзии Тютчева.Примыкая к консервативному романтизму рядом сторон своего творчества(отрицательная оценка революционных выступлений в «14 декабря 1825 г.», прямаясолидаризация с завоевательной политикой Николая I в «Русской географии»,нелюбовь к «уму» и культ «неизреченного» в «Silentium»), Тютчев выделяется изгрупп этих поэтов своим необычайно обостренным чувством надвигающихся «бед»(«Нам мнится: мир осиротелый неотразимый рок настиг, и мы, в борьбе с природойцелой, покинуты на нас самих»). Упадок своего класса Тютчев превращает внеизбежную мировую катастрофу, и этот мотив звучит на всем протяжении его поэзиис огромной художественной силой, представляя собою вершину русской философскойлирики.

Консервативныйромантизм, возникший до 14 декабря 1825, пустил особенно глубокие корни в литературнойжизни страны после того, как восстание декабристов было разгромлено и в Россиивоцарилась злейшая диктатура крепостников. И наоборот — разгром декабристскогодвижения чрезвычайно неблагоприятно отозвался на дальнейшем развитииреволюционного русского романтизма. Однако политическая реакция бессильна былауничтожить эти тенденции, вызывавшиеся к жизни тяжестью гнета, которыйчувствовало на себе бесправное большинство населения огромной страны.Революционное движение было загнано в подполье, но о том, что оно продолжалоразвиваться, ярко свидетельствовали дела братьев Критских, Сунгурова, кружкаОгарева и Герцена, окончившиеся арестом и ссылкой его участников. Продолжаласуществовать в эту пору и революционная литература, нашедшая себе выражение втворчестве декабристских поэтов, в лирике и эпосе Полежаева, в юношеской драмеБелинского «Дмитрий Калинин», наконец в повестях Н. Ф. Павлова.

Разгромивдвижение декабристов, царизм нанес тяжкий удар и декабристской поэзии. Мотивыобостренного политического протеста закономерно сменились здесь сознаниемсвоего одиночества, своей обреченности. На этой почве широко развернулосьчувство религиозного отречения, отказа от борьбы, упования на существование загробом, «где нет тиранов» (см. «Тень Рылеева» Кюхельбекера, у которого эторелигиозное отречение развернулось особенно широко; ср. также переложениябиблейских псалмов, делавшиеся Рылеевым во время заключения его в Алексеевскомравелине, 1826). Для творчества Кюхельбекера этих лет типична скорбно звучащаятема жалоб на удары судьбы — в написанных им в ссылке стихотворениях поэт рисовалсебя «путником, ветром носимым» «по бездне вод необозримой», «из края в край,из града в град я был преследован судьбой» («Жребий поэта»). В поэзии наиболеевыдержанного и непримиримого ранее декабриста, В. Раевского, в эту пору звучаттолько мотивы идейного одиночества. Пожалуй, самой заостренной в политическомотношении является в эту пору поэзия Ал. Одоевского, дарование которогоразвернулось уже после 14 декабря. Вспомним ряд произведений его на тему одревнерусской вольности («Зосима», отрывок из «Послов Пскова», «Кутья» и пр.).Вспомним про его пламенный ответ на послание Пушкина, полный веры в то, что«скорбный труд не пропадет», что «огонь свободы» вновь «зажжет» и цари будутнизвергнуты восставшим «православным народом». Вспомним наконец о стихотворении«При известии о польской революции» с его горячим сочувствием борцамраздавленного национального движения. Необходимо однако отметить, что в концетворческого пути А. Одоевского эти мотивы слабеют, и их чистый поток начинаетзасоряться примесью шовинизма (напр. «Брак Греции с русским царством»).

ПоэзияПолежаева  внесла в развитие революционного романтизма новые и глубокосвоеобразные ноты. Основной герой Полежаевской поэзии — это неизменнотрагический в своем романтизме образ «гибнущего челнока», «арестанта», «живогомертвеца» «пленного ирокезца», «беззащитное тело» которого отдано «на позорпалачам»; господствующий жанр его лирики — это «исповедь осужденного», «песньпогибающего». По своему стилю Полежаев — романтик, испытавший на себе сильноевлияние Ламартина, Гюго и «неистовой» французской словесности. Но в романтизмеПолежаева звучали мотивы острого реализма. Этот реализм достиг своегонаивысшего предела в его кавказских поэмах. Шовинизму дворянской лирики 20—30-хгг. Полежаев противопоставил потрясающее по своей силе описание зверстварусских войск («Чир-Юрт», 1832). Но реалистические ноты в поэзии Полежаева неисчерпываются этими мрачными зарисовками Кавказа: мы встретим их в его острыхпамфлетах на николаевский режим («в России чтут царя и кнут; в ней царь скнутом, как поп с крестом») и в солдатской песне («Ай-ахти, ох ура», 1831). Вромантическом неприятии действительности Полежаевым содержались уже зернареалистического ее разоблачения.

Другимзамечательным памятником революционного русского романтизма 30-х гг. был«Дмитрий Калинин», «драматическая повесть в пяти картинах» ВиссарионаБелинского  (1830). Черты подражания французскому романтизму, уже имевшиеся впоэзии Полежаева, доведены здесь до предела: драма Белинского вся была выдержанав традициях «неистового романтизма», столь характерного для драматургическогостиля Александра Дюма-Старшего («Нельская башня»), Виктора Гюго и др.Одновременно Белинский опирался на творчество Шиллера, и в этом его юношескомпроизведении дало себя в сильнейшей мере знать влияние ранних, наиболеебунтарских и мятежных драм Шиллера («Разбойников» и «Коварства и любви»).Написанная в период пребывания Белинского в стенах Московского ун-та драма«Дмитрий Калинин» повела его к исключению из состава студентов. Сам автороценивал свою драму как «первое несвязное лепетанье младенца», видел в нем«первое незрелое произведение пера неопытного, несмелого». Но, будучи«неопытным», произведение это никак не может быть названо «несмелым».Художественные достоинства его незначительны: следуя за неистовыми романтикамии их русским последователем (напр. Марлинским), молодой Белинский испещрил своюдраму множеством самых традиционных гипербол и метафор.

Но,оставаясь бледной по своей художественной фактуре, драма Белинского содержалатакие картины злоупотребления крепостным правом, которые не могли не произвестисвоего действия на всех, кто с ней знакомился. «Тиранством» лицемерной,преданной «самому гнуснейшему и отвратительнейшему ханжеству» помещицыЛесинской противостоит глухой ропот подвластных ей крепостных («как будто у насне такая душа, как в их благородиях»). Все симпатии Белинского на сторонегероической личности Калинина, отпущенного на волю, вновь возвращенного врабское состояние и готового к мести.

Узнаво том, что любимая девушка — его сестра, а сам он — незаконный сын помещика,Калинин не желает быть рабом: «Свободным жил я, свободным и умру», восклицаетон и закалывается при виде вбегающей в комнату «толпы вооруженных солдат». Этиромантические по форме, но глубоко реалистические по своей сущности выступленияБелинского против крепостного права вводят его драму в обмелевший в 30-х гг.,но тем не менее продолжавший развиваться поток революционной литературы. Ожизнеспособности и актуальности темы, положенной в основу драмы Белинского,свидетельствовал и тот огромный успех, который достался в 30-х гг. на долю Н. Ф.Павлова  («Три повести», 1835; «Новые повести», 1839). Романтические черты егоповестей не мешали возникновению в некоторых из них резко сатирическихзарисовок окружавшей среды. Повести «Именины» и «Ятаган» в упор критиковаликрепостное право. Герои Павлова — это люди, выброшенные из общества. В«Именинах» — это крепостной музыкант, полюбивший дочь помещицы; его продаютдругому владельцу, он бежит, делается солдатом, чудесами храбрости завоевываетсебе чин офицера, но не перестает чувствовать себя отщепенцем, а своюАлександрину находит женой другого. В «Ятагане» герой — разжалованный корнет,влюбленный в ту же девушку, за которой ухаживает его начальник; уязвленныйпредпочтением ему солдата, полковник оскорбляет последнего, тот в ответ убиваетполковника ятаганом и умирает под шпицрутенами.

Всжатой и быстрой манере повествования несомненно создавшейся под влиянием П. Мериме,Павлов создал острые зарисовки, не оставляющие сомнения в его политическихантипатиях. В крепостной деревне напр. он видит «какие-то души, заносимыеснегами, закопченные дымом». Традиционный для дворянской прозы 30—50-х гг.эпизод восторженной встречи крепостными приехавшего барина разрабатываетсяавтором «Трех повестей» в заостренно-иронической манере, граничащей соткровенным сарказмом. Замечательна по своей силе и сцена наказанийразжалованного в «Ятагане», когда по рядам выстроившихся солдат «проворноразнесли свежие прутья», когда под шутки некоторых своих товарищей и барабанныйбой корнета ввели в эту «зеленую улицу» и «немногие офицеры отвернулись...»

Впроизведениях былых участников декабрьского восстания в стихотворенияхПолежаева, в юношеской драме Белинского и в повестях Павлова мы имеем дело сразличными формами революционного русского романтизма. Как мы видим, он проявилсебя в 30-х гг. в различных жанрах, смело выступая против существующегопорядка. Многочисленные цензурные гонения свидетельствовали о том, что во всехэтих романтических по своему стилю произведениях заложены были зерна тогореалистического изображения николаевской России, которое вскоре так широкоразвернулось в движении «натуральной школы». Ни Полежаев, ни Белинский, ниПавлов не перешли однако границ романтизма, обусловленного у всех нихотсутствием твердой базы, на которую можно было бы опереться в борьбе скрепостничеством. Тем не менее общественная и литературная функция ихтворчества несомненны.

Вместес Полежаевым и Белинским в Р. л. 30-х гг. действовали Марлинский и Лермонтов. Вих творчестве появился не только новый вариант романтизма, но и иная системаполитических воззрений, иное отношение к действительности. Полежаев и молодойБелинский были разночинцами-революционерами, страстно ненавидевшимикрепостническую монархию Николая I и верившими в возможность новых отношений —Марлинскому и Лермонтову был в 30-х гг. присущ либерально-дворянский характерпротеста и в соответствии с этим — меньшая его заостренность и перспективность.Близкий друг Рылеева и его единомышленник в литературных спорах 20-х гг.,Бестужев-Марлинский (см. Марлинский) уже в 1825 оказался на правом флангеСеверного общества, в котором он неизменно защищал идеи конституционноймонархии. Уже в эту раннюю пору своей деятельности Марлинский тяготел к тойсветской повести, которую он впоследствии так прочно канонизировал («Листок издневника гвардейского офицера», «Два вечера на бивуаке»). В других егопроизведениях проявился характерный для романтика интерес к феодальной старине(«Замок Нейгаузен», «Ревельский Турнир» и др.); эти повести полныромантического протеста против среды, но гражданский их пафос умерен и явноуступает первенство любовной интриге. В своих повестях из древнерусского быта(напр. «Роман и Ольга») Марлинский увлекается батальностью, и егопатриотическая разработка сюжета о борьбе русских с коварными иноплеменниками(повесть «Изменник») по своей идеологии гораздо ближе к историческим балладамЯзыкова, чем к думам Рылеева или историческим размышлениям Вл. Раевского.Характерной для Марлинского была и повесть «Лейтенант Белозор» («Сынотечества», 1831), живо повествовавшая о подвигах русского моряка в Голландии,где он добывает себе красивую невесту, дочь богатого флиссингенского купца. Впатриотической батальности «Лейтенанта Белозера» нет ничего типичного длябывшего декабриста, и для того, чтобы связать Марлинского с этой литературнойлинией, нам понадобилось бы вспомнить об его лирике, полной байроническихмотивов разочарованности и одиночества («Облако» Марлинского предвосхищаетнапр. лермонтовское «Тучки небесные, вечные странники»). В своих «кавказскихповестях» («Мулла-Нур» в «Библиотеке для чтения», 1836; «Аммалат-бек» в«Московском телеграфе», 1832 и др.) Марлинский проявлял глубокий интерес кгорцам, к их быту, и его повести изобиловали реалистическими зарисовкамиэтнографического порядка. Как типичный романтик он поставил в центр своеговнимания фигуру кавказского бунтаря, «благородного разбойника». Но борьба, которуюгорцы вели против завоевывающих их край русских войск, не встретила сочувствияв авторе «Аммалат-бека», который не случайно сделал русских великодушными, непомнящими зла цивилизаторами. Написанные в манере «неистового романтизма»повести Марлинского пользовались огромной популярностью у читателей, ценившихих за силу выраженных чувств, за новую экзотическую сферу действительности, заискусно построенный сюжет, за витиеватый, испещренный метафорами и гиперболамислог. Слава Марлинского, которому современная критика присвоила прозвище«Пушкина русской прозы», была однако кратковременна: в самом начале 40-х гг. ейнанес сокрушительный удар Белинский.

Лермонтов,во внешней манере своего письма во много связанный с Марлинским, идет в своемромантизме несравненно далее. Связи его с автором «Мулла-Нур» бесспорны: сМарлинским связан целый ряд лермонтовских образов — светской героини (Мери),девы гор (Бела), разочарованного интеллигента (Печорин), простого армейскогоофицера (Максим Максимыч) и т. д. Но по существу романтизм Лермонтова совсеминого порядка. Романтизм его драм, кавказских поэм и лирических стихотворений —это романтизм презирающего окружающую среду, обреченного на бездеятельностьодиночки, и недаром мотив «одиночества» — один из самых частых в его поэзии1830—1836. Вспомним такие стихотворения, как «Парус», «Утес», «Умирающийгладиатор» и всех героев его эпических поэм, начиная с Арсения в «Боярине Орша»и кончая демоном, который остается «один, как прежде во вселенной, без упованьяи любви». У Лермонтова мы вовсе не встретим усадебных мотивов, стольхарактерных в эту пору напр. для Пушкина, и это типично для поэтадеклассирующихся групп дворянства 30-х гг. Но, отходя от дворянства, Лермонтоввместе с тем еще не приближается к разночинству: процесс социальнойпереориентации еще не завершился, и «безвременье» тяжело давит на его сознание.Отсюда у Лермонтова характернейшие черты его творчества — гордое презрение к«свету» (но не разрыв с ним), к «толпе», тяга к диким людям, к миру экзотики ифантастики («Демон»). В формировании этих либерально-дворянских по своемузвучанию идей деятельно участвовали французские романтики (Ламартин, Гюго идр.), но всего более повлиял на Лермонтова Байрон. Политические позицииЛермонтова в 30-х гг. противоречивы; от антикрепостнических мотивов юношескихпроизведений («Вадим», 1832, драмы «Странный человек» и др.) он на нескольколет переходит к довольно аполитичному творчеству. Но и то и другое в немнепрочно. В начале третьей части поэмы «Измаил-бей» Лермонтов со всей силойпатриотического пафоса восклицал: «Какие степи, горы и моря оружию славянсопротивлялись», призывал «черкеса» смириться — «и Запад и Восток, быть может,скоро твой разделят рок». Но вслед за этим мы находим потрясающую по силесвоего реализма (хотя и данную в романтических тонах) картину завоеванияКавказа огнем и мечом русских войск.

Ужев эту пору Лермонтов оказывается способным на выступления, которые позднееприведут его к борьбе с крепостничеством и сделают его реалистом. В целомоднако его протест в эту пору (до 1837) еще лишен политической выдержанности.Отдельные оппозиционные выступления Лермонтова, как бы они ни были остры, неменяют общей устремленности его поэзии по руслу всегда отвлеченного романтизма.

Список литературы

Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта feb-web.ru

еще рефераты
Еще работы по культуре и искусству