Реферат: Россия и Северный Кавказ в дореволюционный период: особенности интеграционных процессов

ШНАЙДЕР В. Г.

 РОССИЯ И СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ

В ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД:

ОСОБЕННОСТИ ИНТЕГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ.

Рецензенты:

Доктор исторических наук,профессор Великая Н.Н.

Доктор исторических наук,профессор Хутыз К.К.

Шнайдер В.Г.

Россия и Северный Кавказв дореволюционный период: особенности интеграционных процессов.

В монографии рассмотреныотдельные аспекты интеграции народов Северного Кавказа в политическое иисторико-культурное пространство России в период со второй половины XVI в. до 1917 года. Закономерности иособенности этого процесса проанализированы в контексте размышлений автора оприроде и динамике социальных циклов в истории российского государства иобщества.

Работа адресованаисторикам, политологам, социологам, а также студентам вузов и всем, ктоинтересуется историей Северного Кавказа.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Стр.

ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………… 3

ГЛАВА 1. Российскаягосударственность в контексте социальных циклов …………………………………………………………………...20

ГЛАВА 2. Закономерностиинтеграции Северного Кавказа в государственное пространство России (доокончания Кавказской войны) …………………………………………………………………… 48

ГЛАВА 3. Конфликт какфактор этнокультурного взаимодействия и проблема колонизации Северного Кавказа……………………………68

ГЛАВА 4. Главный итогКавказской войны …………………..……….93

ГЛАВА 5. Северный Кавказв пореформенный период: модернизация и интеграция ……………………………………………………...……….113

ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………..………………. 134

ВВЕДЕНИЕ

 

Порезультатам переписи населения 2002 года в Российской Федерации проживает более160 национальностей. Несмотря на то, что русские составили 80 % от общего числаграждан государства, Россию не следует исключать из числа наиболее полиэтничныхстран мира.

Построениенового общества, основанного на принципах подлинного федерализма, задача нетолько многотрудная, но, очевидно, и хронологически отдалённая. Надо полагать,что в решении вопросов, составляющих её суть, чрезвычайно важную роль играетзнание исторического опыта интеграции различных народов в рамках российскогогосударства.

Анализосновных положений «Концепции государственной национальной политики РоссийскойФедерации», принятой 15 июня 1996 года, говорит о стремлении создать подлинноемногонациональное государство, основанное на возрастающей самостоятельностисубъектов Федерации, потребности проведения политических и экономическихреформ, сохранении и развитии культурной самобытности народов России и,главное, воле граждан к упрочению общественной государственности (1).

Способырешения сложных этнических проблем и межнациональных конфликтов в постсоветскойРоссии говорят о противоречивом характере деклараций и конкретных политическихрешений. К сожалению, не всегда удаётся безболезненно совместить «стремлениенародов к самоопределению и объективный процесс интеграции российскогообщества» (2). Это обстоятельство заставляет критически осмысливать степеньобъективности названного процесса.

Проблемынациональной терпимости, этнической толерантности не впервые становятся в рядпровозглашаемых государством лозунгов и приоритетных направлений внутреннейполитики. Важно знать, насколько прежде их удалось реализовать, какими былиспособы их привнесения на полиэтничную и поликультурную почву, насколько онибыли адекватны надеждам, чаяниям народов, входящих в состав российского, апозже и советского, государства.

Критическиемоменты истории отдельных народов – это критические моменты для всех народовнашей родины, ибо в истории нет частностей и исключений. Вопрос только вовремени, месте и обстоятельствах действия.

Проблемы утверждения на Северном Кавказе российскойгосударственности, процессы вхождения народов данного региона в состав Россииотносятся к числу многотрудных в исследовании и дискуссионных в их результатах.Полиэтничность Северного Кавказа, сложная система историко-культурныхориентаций местного населения в течение периода зарождения и развитияроссийско-кавказских связей делают невозможным однозначный характер выводов.

Возьмёмся утверждать, что особенности взаимоотношенийкакого-либо отдельного этноса с российскими властями, рассматриваемые в ихисторической ретроспективе, могут предоставить исследователю достаточнооснований для выводов, взаимоисключающих друг друга.

С позиций историзма, очевидно, не следуетрассматривать интеграцию Северного Кавказа в государственное пространствоРоссии как процесс предзаданный. Нельзя искать и универсальности в отношении кРоссии отдельных этнокультурных групп региона. Различным было и пониманиехарактера российско-кавказских взаимоотношений каждой из сторон отдельно.

Вместе с тем, начиная с середины XVI века, когда Северный Кавказапопадает в орбиту геополитических устремлений Московского государства, можновыделить некие этапы-периоды укрепления-ослабления позиций России в этомрегионе, а также закономерности эволюции понимания целей и способов ихдостижения в отношении автохтонного населения.

Таким образом, наше исследование носит «сквозной»характер, а его хронологические рамки охватывают период с середины XVI века и до 1917 года. Следуетспециально оговорить то обстоятельство, что при рассмотрении закономерностей эволюциии чередования больших российских социальных циклов в рамках первой главы нашейработы, мы выходим за пределы указанных временных границ, коротко затрагиваясоветский период. Это исключение носит вынужденный характер, так как без негометодологическая основа и рабочая гипотеза исследования выглядели бынезавершёнными. В последующих главах, изучая особенности интеграционныхпроцессов России и Северного Кавказа, мы ограничиваемся досоветским периодом.

Предмет исследования: взаимосвязь этапов утверждения Россиина Северном Кавказе с её внутренними социальными циклами. В качестве объектаисследования мы рассматриваем набор способов, методов и мотивов интеграцииСеверо-Кавказских народов в государственное и историко-культурное пространствоРоссии, характерных для российских властей на протяжении всего означенногохронологического отрезка.

Цель: Выявить особенностиинтеграциинародов Северного Кавказа в геополитическое и историко-культурное пространствоРоссии в дореволюционный период, а также значение российского государства вэтом процессе.

Для достижения поставленной цели необходимо решитьследующие исследовательские задачи:

·    определить местоРоссии и Северного Кавказа в их историко-культурном окружении;

·    выделить основныеэтапы утверждения России в рассматриваемом регионе и определить их общие иотличительные черты;

·    показать значениеи роль конфликта как фактора этнокультурного взаимодействия и его роль винтеграционных процессах на Северном Кавказе;

·    показать основныеитоги и последствия Кавказской войны для российского государства и автохтонногонаселения исследуемого региона;

·    выявить значениемодернизации Северного Кавказа в пореформенный период в процессе его включенияв государственное и историко-культурное пространство России.

Теоретико-методологическую основу исследования составляет комплексныйметодологический подход, в основе которого  лежит сочетание не противоречащихположений цивилизационного, формационного подходов, теории модернизации. Оценканазванных положений как «не противоречащих» возможна в результате использованияпринципа историзма как базового.

Работа включает элементы социокультурного анализапредмета исследования, невозможного без использования  исследовательскихподходов неклассической истории и культурологии.

Таким образом, ведущим принципом формированиятеоретико-методологической основы данной работы стал принцип дополняемостиэпистемологических моделей подходов, сосуществующих сегодня в историческойнауке. Надо полагать, что нет единой теории, способной описать и изучить объектисследования настолько, чтобы не допустить возможности использованияальтернативных подходов.

Социокультурная составляющая заявленного подходадостаточно цельно выражена в тезисе С.Г. Кирдиной: «При социокультурном подходев центре внимания находится человек активный – многомерное био- социокультурноесущество и субъект действия, его нравственность, составляющая основания любойкультуры. Тем самым предпринимается попытка выявить сущностные, ценностные иэтические характеристики социальных субъектов» (3).

Очевидно, что отдельные принципы формационного подходане противоречат заявленному предмету исследования и цели данной работы. Вчастности, надо заметить, что концептуальные основы формационного подхода,несмотря на всю критику, так и не были научно опровергнуты (4).

Необходимо заметить, что ряд областей деятельностичеловека имеют явный прогрессивный характер, что в строгом смысле не вполнесогласуется с цивилизационным подходом. К числу таковых относятся, например,область научных знаний, развитие технологий, степень межкультурноговзаимодействия, рост количества и качества потребностей человека, а такжестепени их удовлетворяемости и некоторое другое. Кроме того, степеньизолированности историко-культурных типов, равно как и уникальности путей их эволюциив цивилизационном подходе, на наш взгляд, несколько преувеличена. Нередкипопытки снять это противоречие и сформулировать методологические подходы,взаимодополняемые не противоречащими принципами цивилизационного иформационного подходов. Есть среди таких моделей и достаточно эвристическипродуктивные (5).

В данной работе используются также отдельные положенияи принципы этносоциологии (6) и этноконфликтологии (7).

В ходе подготовки данного исследования мы использовалитакие группы методов, как общенаучные (логический, классификационный,диалектический), социолого-исторические (хронологический, проблемный,системный, статистический), историко-этнографические (ретроспективный,структурно-функциональный, герменевтический). Нашли своё применение такие методическиеприёмы как эмпирическое обобщение материала, географическое районирование, атакже сравнительно-исторический и количественный анализ.

Историко-культурный анализ заявленных проблемпотребовал использования культурологических методов исследования: а)гуманитарная проблематизация материала; б) сопоставление анализируемой культурыи её феноменов с другими культурами; в) описание «ведущих» культурных структури парадигм; г) объяснение тенденций культуры, внешне противоречащих еёосновному строю, основному культурному процессу (8).

Для более полного и точного представления ометодологических основаниях данного исследования,  ниже мы приводим определенияключевых для нашей работы понятий. Необходимость уточнения понятийного аппаратавызвана тем, что современные гуманитарные науки, в том числе и история, часто, неставят жёстких рамок для научного определения объекта, явления или понятия. Вконтексте отдельного исследования такие рамки, безусловно, важны и, преждевсего, в методологическом аспекте.

1. Под историческим типом культуры(культурно-историческим типом) нами подразумевается уникальный характерсоциально обусловленной деятельности группы исторических субъектов, включающийих самоидентификацию и находящий своё инвариантное закрепление в определённомтипе ментальности. Последняя, в свою очередь, представляет собойструктурообразующий элемент (ядро) данного типа культуры, который, учитываяспособность к самовоспроизводству, развитию и наследованию признаков, обладаеткачествами живой системы (9).

Принимая во внимание последний тезис, мы прослеживаемсистему циклов-периодов в истории России, чередующих относительно гармоничное иотносительно кризисное состояние общества. Формируя эту составляющуюприменяемой в работе методологии, мы опирались на концепцию общей теории циклаЮ.Н. Соколова, а также отдельные положения ряда новейших исследований в областиизучения цикличности исторических процессов (10).

В первой главе нами подробно рассматриваются факторы,принятые в качестве критериев оценки гармоничного или дисгармоничного состоянияроссийского общества. Характер этих признаков позволяет говорить о том, чтонами затронуты собственно социальные циклы. «Социальное», как предметисторического анализа, на современном этапе развития науки представляет собойтакой объект исследования, который включает в себя самый широкий спектр деятельностиисторических субъектов (11).

2. Под цивилизацией мы понимаем локальноограниченный, социально организованный тип культуры, саморазвивающийся впределах определённого исторического пространства и времени (12). Принимая вовнимание заявленные подходы, мы не могли не оговорить этот термин и понятие.Вместе с тем, в ходе нашего исследования мы чаще будем использовать такуюдефиницию, как «исторический тип культуры», через понятие которого и даноопределение «цвилизации», приведённое выше.

3. «Государство» — основной институт политическойсистемы, наделённый высшей законодательной властью, т.е. правом устанавливать ирегламентировать социальные нормы и правила общественной жизни в пределахопределённой территориальной целостности и использовать легитимные методыпринуждения для их соблюдения по отношению ко всем членам общества. Государствоявляется основным источником политической власти и использует её от имени всегообщества (13). В свете заявленных подходов мы будем понимать под «государством»выражение типологических черт культуры в способах властвования.

4. «Нация» — полисемантическое понятие,применяемое для характеристики крупных социокультурных общностей индустриальнойэпохи. Существует два основных подхода к пониманию нации: как политическойобщности (политические Н.) граждан определённого государства и как этническойобщности (этно-Н.) с единым языком и самосознанием. Многозначность понятия«нация» отражает наличие множества концепций феномена нации (14).

5. а) «Этнос» — феномен биосферы, или системнаяцелостность дискретного типа, работающая на геобиохимической энергии живоговещества»; б) «Этнос» — коллектив особей, выделяющих себя из всех прочихколлективов. Этнос более или менее устойчив, хотя возникает и исчезает висторическом времени (15).

Итак, ключевыми понятиямиисследования, с помощью которых рассматривается циклический характер испецифика интеграционных процессов России и Северного Кавказа, являются:«историко-культурный тип», «цивилизация», «государство», «этнос», «нация».

Каким образом соотносятся и реализуютсяв качестве составляющих предмета исследования эти понятия в данной работе?

Л.Н. Гумилёв пишет: «Крупнейшей единицей послечеловечества в целом является суперэтнос, т.е. группа этоносов, возникшаяодновременно в одном регионе и проявляющая себя в истории как мозаичнаяцелостность, состоящая из этносов. Именно они являются этническими токсонами,наблюдаемыми непосредственно. Этносы в свою очередь делятся на субэтносы…,существующие лишь благодаря тому, что они входят в единство этноса. Без этносаони рассыпаются и гибнут» (16).

По мнению Л.Н. Гумилёва, возникновение нового этносарусских относится к периоду 1200-1380 гг. Начало формирования суперэтноса происходитв период с конца XIV в. до 1500 г.Окончательное формирование русского суперэтноса относится к периоду 1500-1800гг. (17).

Другими словами, начало складывания суперэтносасопряжено с периодом становления Московского государства, а его окончательноеоформление занимает последующие 300 лет. То есть, к середине XVI века – периоду начала активногопроникновения русских на Кавказ – они уже представляли собой отчётливоидентифицируемый суперэтнос.

Согласно приведённого определения, нациярассматривается как явление общества индустриального типа (как вариант). Надополагать, что вступление России в эту фазу происходит никак не ранеепореформенного периода, а отчётливо признаки индустриального обществаприсутствуют уже в советский период.

В нашем понимании термины и явления «этнос» и «нация»не исключают друг друга, а относятся к разнопорядковым характеристикамколлективных исторических субъектов.

Невозможно отождествить понятия «нации» и«суперэтноса». Характеризуя признаки самоидентификации членов этноса, Л.Н.Гумилёв отмечает в качестве ведущего этнический стереотип поведения. «Структураэтнического стереотипа поведения  — это строго определённая норма отношений: а)между коллективом и индивидом; б) индивидов между собой; в) внутриэтническихгрупп между собой; г) между этносами и этническими группами» (18). При этомсила этнического стереотипа огромна потому, что члены этноса воспринимают егокак единственно достойный, а все остальные – как «дикость»(19).

Совершенно очевидно, что в состав российского государствавходили этносы с принципиально различными стереотипами поведения. Вместе с тем,государство определяло и определяет ряд норм социального, экономического,политического, правового и др. характера, представляющих регулятивные механизмыдеятельности общества (в том числе, сохранение целостности государства). Когдаэти нормы в полной мере, в обязательном порядке и в равной степени относятся ковсем без исключения членам общества, только тогда мы можем говорить овероятности складывания гражданского общества. В таком случае для члена любогоэтноса вышеупомянутые нормы становятся объективной реальностью, с которойнельзя не считаться. При таких условиях вопрос о приоритете этническихстереотипов, зачастую, приобретает характер личностного выбора, и становитсятем легче, чем ближе суть названных стереотипов общему тону и заданностигосударственных норм и устоев.

Государство возникает как результат эволюции этноса.Суперэтнос, состоящий из этносов и субэтносов, формируется на определённыхпринципах их взаимодействия. Сошлёмся на классификацию этих принципов,предложенную Л.Н. Гумилёвым: а) сосуществование, при котором этносы несмешиваются и не подражают друг другу, заимствуя только техническиенововведения; б) ассимиляция, т.е. поглощение одного этноса другим с полнымзабвением происхождения былых традиций; в) метисация, при которой сохраняются исочетаются традиции предшествующих этносов и память о предках; эти вариацииобычно бывают нестойкими… г) слияние, при котором забываются традиции обоихпервичных компонентов…. возникает третий, новый этнос (20). Осмелимсяпредположить, что принцип «в» не был характерен для русской этноистории, аэлементы принципа «г» прослеживаются в незначительной мере на поздних этапахистории, главным образом, советской.

Мы вынуждены были подробно оговорить, какое значениемы будем вкладывать в понятия «этнос» и «нация», так как обсуждение даннойпроблемы в современной литературе показывает, что теоретические изыскания вэтой сфере далеки от качества универсальности трактовок (21). В целом можносогласиться с мнением, что, «…несмотря на широкое употребление этих терминов(В.Ш.: «этнос» и «нация»), в современной отечественной научной литературе и висследованиях советского периода, специалисты так и не пришли к однозначномуопределению этих феноменов, их содержательных и функциональных характеристик»(22).

В концепции этногенеза Л.Н. Гумилёва не остаётся местапонятию «нация». Не вдаваясь в тонкости полемики его сторонников и оппонентов,позволим себе обратить внимание на то, что построение хронологических таблиц,связанных с историей эволюции российского этноса (суперэтноса), Л.Н. Гумилёвдоводит примерно до начала XIX в.(23). Собственно исторические исследования, опирающиеся на известнуюметодологическую модель, «доходят» до конца XVII в., т.е. почти до начала имперского периодаотечественной истории. Чем определяется этот хронологический предел? В томчисле, и на этот вопрос мы попытаемся ответить в ходе дальнейших рассуждений.

Представляется весьма удачной и снимающей, доизвестной степени, противоречие трактовок и терминологических разночтений идеяА.Кара-Мурзы, высказанная им в работе «Россия в треугольнике:«этнократия-империя-нация»». А. Кара-Мурза утверждает, что в истории известнотри формы социального сосуществования индивидов: этнократия, империя и нация.«Во-первых, «этнократии» — основанные на принципе «крови», этнического родства,непременным атрибутом которых является ксенофобия или, по меньшей мере,этническая сегрегация. Во-вторых, «империи» — базирующиеся на универсальном,надэтническом принципе «подданства». И, в-третьих, «нации» — основанные награжданско-территориальном принципе. Нация, в отличие от империи, формируется втой мере, в какой в универсализирующем плавильном котле межэтническоговзаимодействия участвует не только имперское государство, но и гражданскоеобщество» (24).

Иещё одна важная для нас мысль: « «Этнократия», «империя», «нация» — разныемеханизмы социальной адаптации общества к изменяющемуся миру… Ясно, однако, чтосмена базового интегративного принципа происходит тогда, когда адаптационныевозможности прежнего принципа оказываются исчерпанными, либо очевиднонедостаточными» (25).

Необходимосказать, что данная закономерность, принятая нами за основу оценки особенностейроссийской социокультурной эволюции, нуждается в некотором пояснении икорректировке. Во-первых, соединённые в одну концептуальную схему, указанныепонятия предают ей эклектический характер; во-вторых, последовательность«этнократия-империя-нация» характерна не для всех ныне существующих наций, втом числе, и европейских (например, итальянцы, восточноевропейские народы,нации бывших европейских колоний в Америке и нек. др.).

Разберёмпо порядку.

 Мыисходим из того, что любая современная политическая нация, чаще всегосформированная на полиэтнической основе, своим структурообразующим элементомимеет базовые этнокультурные традиции численно (абсолютно или относительно)доминировавшей в процессе нациегенеза этнической группы. Таким образом, всюпоследовательность и историю становления определённой нации можно рассматриватькак эволюцию именно этой этнической группы. В таком случае более применима, покрайней мере, по отношению к России, схема «этнос-суперэтнос-нация». С точкизрения государственного устройства, вступление русских в стадию окончательногоформирования суперэтноса (прим. с 1500 г.) можно охарактеризовать как началодлительного этапа борьбы абсолютистских тенденций с сословно-представительнымитрадициями. Крах абсолютизма в 1917 г. положил начало попытке созданияреспубликанского устройства государства и стремлению построить нацию нанадэтнической основе.

Последовательность«этнократия-империя-нация» далека от универсальности. Очевидно, концепцию можноотнести к процессу формирования современных политических наций, вызревавших наоснове европейского исторического типа культуры. Вероятно, не всегдаформирование суперэтноса сопровождалось созданием им империи. Однако, напримере России происходит именно так. Хронологические рамки окончательногоформирования русского суперэтноса, приводимые Л.Н. Гумилёвым (1500-1800 гг.), вцелом совпадают со становлением и укреплением Российской империи какгосударства и геополитической реалии.

Пассионарииформируют суперэтнос в процессе приведения своего ближайшего этническогоокружения в соответствие с собственной мировоззренческой моделью. Следующимобъектом деятельности зрелого суперэтноса становится иноэтничное  иинокультурное окружение. Так суперэтнос формирует империю как формугосударственного устройства и способ социального взаимодействия историческихсубъектов.

Наскольконеизбежен этап империи для перехода к состоянию нации? Надо полагать, что он необязателен.

Концепцияполитических наций, на наш взгляд, не исключает понятия «этнонации». Последниескладываются на моноэтничной основе в зонах влияния различныхисторико-культурных типов. Если рассматривать пример Восточной Европы, то,народы её населяющие, в своё время входили в состав различных империй. Здесь напротяжении всей истории прослеживается постоянное тяготение к российскому или западноевропейскомуисторико-культурному типу. Это выражается, в частности, в циклическом усилениитого или иного вектора историко-культурного влияния, прослеживающегося вполитической, экономической и др. ориентациях.

Впохожей ситуации происходит и этнокультурное развитие народов СеверногоКавказа. Особый трагизм их истории придаёт то обстоятельство, что они оказалисьпод «перекрёстным» влиянием таких цивилизаций, мировоззренческие доминантыкоторых, нередко,  имеют взаимоисключающий характер.

Здесь, как представляется,  уместно затронуть проблемуцивилизационной принадлежности России и Северного Кавказа.

На наш взгляд, тезис об уникальности исамодостаточности Российской цивилизации не бесспорен. С точки зрениякультурно-исторической типологизации Россию, скорее, можно рассматривать каквариант европейского христианского типа культуры, а следовательно, и каксоставляющую часть европейской цивилизации. Мы не настаиваем на однозначностиданного утверждения, вне всяких сомнений относящегося к числу дискуссионных, априводим его для пояснения личной позиции по ряду проблем, речь о которыхпойдёт в основной части работы. Надо сказать, что рассмотрение данного вопросав контексте поставленных задач, применительно к России не имеет принципиальногохарактера, чего нельзя сказать о Северном Кавказе.

Проблема цивилизационной принадлежности или дажеуникальности Северного Кавказа в последние годы не раз становилась предметоможивлённых дискуссий на страницах периодических изданий, научных конференциях ипроч. Как представляется, позиции и аргументация сторонников теории Северо-Кавказскойцивилизации (26) уступают доводам её противников (27).

В досоветский период истории народов СеверногоКавказа, их общественное устройство определяется нами как этносоциальныесистемы догосударственного или раннегосударственного характера. Северный Кавказрассматривается как социокультурное пространство с ярко выраженнойэтнокультурной и конфессиональной самостью (28).

Данное социокультурное пространство представляетсобой, своего рода, «буферную зону» с высоким уровнем конфликтности,возникающую в месте столкновения интересов различных историко-культурных типов.В рассматриваемом случае представляется весьма плодотворной концепция С.П.Хантингтона о столкновении интересов «мегацивилизаций» как решающем фактореконфликтогенности в зонах их соприкосновения (29). Несмотря на известнуюкритику этой концепции, касающуюся, в основном, претензий на глобальностьвыводов и положений, а также спорность категорий «традиционного» и«современного» обществ, как основных в контексте анализа культурных исоциальных изменений, в рассматриваемом случае она «работает».

Упомянутоестолкновение происходило между российским (христианским) и арабо-исламскимтипами культуры, находящими своё выражение в уникальных мировоззренческихмоделях. Способы привнесения российским государством таких моделей, включающихпредставления о государстве, общественном устройстве, этических ценностях и др.в «буферные зоны», составляют важную часть предмета нашего исследования.

Такимобразом, Европейская цивилизация рассматривается нами как бинарная поструктуре, включающая два варианта европейского христианского типа культуры:западный и российский. Этносы, в наибольшей степени концентрирующие в своихмировоззренческих моделях данные типологические черты культуры, проходят этапы«этнос-супеэтнос-нация». Создаваемые им социокультурные общности относятся кчислу, так называемых, политических наций. Отличия типологических характеристикданных культур определило и специфику способов построения таких наций, ирезультаты нациестроительства.

Очевидно,что Западная Европа и Россия, как наиболее выраженные историко-культурныецентры двуединой европейской цивилизации, должны были на определённом этапесвоего развития встать на путь формирования политических наций. В России этопроисходит несколько позднее, чем в Европе, но начало данного процесса такжеотносится к периоду индустриального общества. Мы полагаем, что на сегодняшнийдень этот процесс всё ещё имеет незавершённый характер.

Входе дальнейших рассуждений мы посчитали возможным оставить без измененийпредложенную А. Кара-Мурзой формулировку «этнократия-империя-нация» какобразную и яркую. При этом мы надеемся, что читатель будет трактовать её смыслс учётом тех пояснений и уточнений, которые приведены выше.

Возвращаясь к Л.Н. Гумилёву, надо отметить, что онрассматривает историю России почти только в рамках этнократии какгосударственной модели, в которой в наибольшей степени реализуется принципэтничности. Закладываемый на более ранних этапах этнокультурный фундаментгосударственности не исчезает, как не исчезают и этнические группы или дажесуперэтносы его сформировавшие, а переходит к новым этапам своей эволюции. Всвязи с этим и возникает необходимость к обращению и использованию таких терминов,как «нация».

Государственность, как мы условились, являетсявыражением типологических черт культуры (как более фундаментального явления) вспособах властвования.

Историко-культурные типы полиэтничны по своемусоставу. С точки зрения социальной и политической организации (разумеется, речьне идёт о традиционных культурах), чаще всего, они представлены различнымивариантами, поэтому можно говорить, что они и «полигосударственны».Скольполиэтничным не было бы то или иное государство, в его основе, как правило,лежат ценности и принципы внутреннего устройства абсолютно или относительнодоминирующей этнической группы или групп, близких по своим социокультурнымкачествам.

Надо полагать, что культура, как способцеленаправленной самоорганизации общества, находит своё выражение в спецификесоциальных структур и систем. Следовательно, изучение социального устройствапредполагает его рассмотрение, в том числе, и с точки зрения этнокультурныххарактеристик.

По нашему мнению, именно русские этнокультурные ценностии русский ментальный тип лежат в основе российского типа культуры и, вчастности, российской государственности. Нельзя отрицать влияния иныхэтнокультурных традиций на российский тип культуры и все его составляющие ипроявления. Вместе с тем, последние имеют и уникальные, неповторимые болеенигде, типологические черты, которые мы и определяем как собственно «русское».

Таким образом, историю России можно рассматривать, вчисле прочего, и как историю влияния русских этнокультурных ценностей наэтносоциальные структуры  инокультурного и иноэтничного окружения. 

В рамках социокультурного взаимодействия, возникающегона присоединяемых территориях, особый интерес представляют способы привнесениярусскими своих этнокультурных ценностей, включая и идеал социотипа.

Итак, Российское государствотрактуется нами как производная российского типа культуры, имеющего своейосновой русские этнокультурные традиции, выражающие особенностисоответствующего типа ментальности. Русские представляют собой суперэтнос, совторой половины ХIХ  века имеющий достаточные объективные предпосылки для вступления встадию нациестроительства.

В дореволюционный период горскиенароды Северного Кавказа рассматриваются нами как этнокультурные группы,находящиеся на стадии догосударственного или раннегосударственного развития. Всоциальном и политическом смысле их сообщества можно определить какэтносоциальные системы. Это понятие довольно часто употребляется в современной литературе,например, по отношению к казачеству (30), также встречаются попытки егоиспользования и применительно к горцам (31). Активный процесснациестроительства у народов Северного Кавказа начинается только в годысоветской власти. Вопрос о его завершённости к настоящему моменту относится кчислу дискуссионных.

Монография не претендует на целостность описаниякавказской политики России до 1917 года. Мы рассмотрим частный случай ролигосударства в закономерностях распространения определённого исторического типакультуры на сопредельные территории.

Примечания

 

1.   Федерация инароды России. Информационный бюллетень. – М., 1996, №2. — С. 8.

2.    Там же.

3.   Кирдина С.Г.Социокультурный и институциональный подходы как основа позитивной социологии вРоссии// Социологические исследования, 2002, № 12, С. 26-27.

4.   Яровой И.В. Осоотношении формационного и цивилизационного методов исследования историческихпроцессов// Научная мысль Кавказа, 1994, № 4, С. 9-17.

5.    Виноградов В.Б.,Дударев С.Л., Нарожный Е.И. Основные этапы всемирной истории (методическийматериал)// Восток. 1995, № 5, С. 126-135; Костин В.А., Костина Н.Б. Социальныеизменения в концепциях исторического процесса// Социологические исследования,2000, № 1, С.

6.    Арутюнян Ю.В.,Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоциология. – М.: Аспект Пресс, 1998. – 270С.

7.    Авксентьев А.В.Этническая конфликтология. В 2-х частях. – Ставрополь: Издательство СГУ, 1996,ч. 1 — 154 с., ч. 2 — 170 с.

8.    Розин В.М.Культурология. – М.: Изд. группа «ФОРУМ-ИНФРА- М», 1998. – С. 204-206.

9.   Шаповалов А.И.Феномен советской политической культуры (ментальные признаки, источникиформирования и развития). М.: Прометей, 1997. – 355 с.

10.  Пантин В.И.Циклы и ритмы истории. – Рязань, 1996. – 161 с.; Он же. Циклы и волнымодернизации как феномен социального развития. – М.: Московский философскийфонд, 1997. – 190 с.; Сапронов М.В. Циклы российской государственности//Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия:Социально-гуманитарные науки. Вып. 1/ №1. – Челябинск, 2002. – С. 42-52;Соколов Ю.Н. Цикл как основа мироздания. – Ставрополь: Юркит, 1995. – 124 с.;Яковец Ю.В. Циклы. Кризисы. Прогнозы: основы теории циклической динамики исоциогенетики. – М.: Наука, 1999. – 447 с.

11.  См. напр.:Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – нач. XХ в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданскогообщества и правового государства. В 2-х Т., — СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. – т.I. – 548 с., т. II. – 566 с.; Он же. К истине ведётмного путей// Отечественная история, 2000, № 4-5. – С. 106-116; Репина Л.П. «Новаяисторическая наука» и социальная история. – М.: ИВИ РАН, 1998. – 278 с.;Российский старый порядок: опыт исторического синтеза// Отечественная история,2000, № 6. – С. 43-95; Советское прошлое: поиски понимания// Отечественнаяистория, 2000, № 4-5. – С. 90-104.

12.  Шаповалов А.И.,Шнайдер В.Г. Исторические типы культуры: опыт описания. – Армавир: ИЦ АГПИ,1998. – С. 62.

13. Новейшийфилософский словарь/ Сост. А.А. Грицанов. – Мн.: Издательство В.М. Скакун,1998. – С. 178.

14.  Там же. – С.460.

15. Гумилёв Л.Н.Этногенез и биосфера Земли. – М.: Рольф, 2002. – С. 7, — С. 92.

16. Гумилёв Л.Н.Этногенез… — С.101.

17. Гумилёв Л.Н. ОтРуси к России: Очерки этнической истории. – СПб: Юна, 1992. – С. 254.

18. Гумилёв Л.Н.Этногенез… — С. 89.

19. Там же. – С.90.

20. Там же. – С.82-83.

21. См. напр.:Абдулатипов Р. Национальные вопросы и государственное устройство России. – М.:Славянский диалог, 2000; Он же. Нация – это метафора// Дружба народов, 2000,№7. – С. 170-182; Вдовин А.И. Российская нация (к нынешним спорам вокругнациональной идеи)// Кентавр, 1995, №3. – С. 3-11; Гачев Г.Д. Наука инациональные культуры. – Ростов-н/Д, 1992. – 316 с.; Зубов А. Третий русскийнационализм// Знамя, 1993, №1. – С. 146-178; Козлов В.И. Этнос. Нация.Национализм. – М., 1999; Морозов А. «Нация» и «национализм»// Россия в XXI веке, 1994, №6; Семёнов В.М.,Матюнина Е.В. Национальные и этнические культуры в конфликтных процессах вРоссии// Социально-гуманитарные знания, 2001, №2. – С. 287-300; Страда В.Национализм русский, национализм советский, постнационализм// Человек, 1991,№6. – С. 59-64; Тишков В.А. О нации и национализме// Свободная мысль, 1996, №3.

22. Семёнов В.М.,Матюнина Е.В. Национальные и этнические… — С. 291.

23. Гумилёв Л.Н. ОтРуси к… — С.354.

24.  Кара-Мурза А.Россия в треугольнике: «этнократия-империя-нация»// http: www. russ.ru/antolog/inoe/krmrz/htm/

25. Там же.

26.  Абдулатипов Р.Г.Кавказская цивилизация: самобытность и целостность// Научная мысль Кавказа,1995, № 1; Кцоева Т.У. Кавказский суперэтнос// Эхо Кавказа, 1994, № 2;Кухианидзе А.В. Кавказоцентристская концепция демократии// Научная мысльКавказа, 1995, № 4; Северокавказская цивилизация: вчера, сегодня, завтра. –Пятигорск, 1998; Бакиев А.Ш.          Адыгейская цивилизация: периодизация истории//Вестник КБГУ. — Нальчик, 1996,1997, Вып. 2, 3  и др.

27.  Акаев В.Х.Кавказская война: старые концепции и новые подходы// Кавказская война: старыевопросы и новые подходы. – Махачкала, 1998; Черноус В.В. Кавказа – контактнаязона цивилизаций и культур// Научная мысль Кавказа, 2000, № 2; Лубский А.В.Северный Кавказ – периферия Российской цивилизации// Научная мысль Кавказа,2000, № 2;  Черноус В.В., Цихоцкий С.Э. Кавказский вопрос в историигеополитики// Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки,1998, № 2; Майборода Э.Т. О сосуществовании цивилизаций различного типа//Научная мысль Кавказа, 2000, №2.

28.  Шаповалов А.И.Социокультурное пространство Северного Кавказа: проблема методологииисследования этнокультурных и социально-исторических особенностей// Проблемысоциокультурного развития Северного Кавказа: Социально-исторические аспекты. –Армавир: ИЦ АГПИ, 2000. – С. 6-23.

29.  Хантингтон С.П.Столкновение цивилизаций. – М.: АСТ, 2003. – 603 с.

30.  См. напр.:Аверьянов Ю.Г., Воронов А.А. Счастье быть казаком// Наш современник, 1992, №3.–С.139-140; Бондарь Н.И. Кубанское казачество (этносоциальный аспект)//Традиционная культура кубанского казачества. Избранные работы. – Краснодар,1999. – С. 52-71; Голованова С.А. Региональные группы казачества юга России:опыт системного анализа. – Армавир: ИЦ АГПИ, 2001. — 164 с.; Скорик А.П.Казачье возрождение: образы, этапы, перспективы// Возрождение казачества:история и современность. – Новочеркасск, 1994. С. 123-127.

31.  Дзамихов К.Ф.Северный Кавказ и Россия: исторические циклы и переходные периоды// Наука оКавказе: проблемы и перспективы. Материалы I съезда учёных кавказоведов/ Под ред. В.Г. Игнатова. –Ростов-н/Д.: СКАГС, 2000. – С.48-55.

ГЛАВА 1.

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ ВКОНТЕКСТЕ СОЦИАЛЬНЫХ ЦИКЛОВ

 

«Исторические циклы».Насколько правомерно применение такого понятия?

Сколь не велико было быискушение его использования, тем не менее, в ходе дальнейших рассуждений,видимо, следует от него отказаться. Понятие «исторические циклы» представляетсяслишком объёмным для того, чтобы отдельный исследователь мог претендовать наполноту изучения или описания данного явления. В таких условиях не исключенавероятность того, что под историческими циклами, так или иначе, будутподразумеваться какие-либо отдельные стороны или проявления жизнедеятельностиобщества, и тогда каждый будет волен вкладывать в это понятие свой смысл. Вэтом не было бы ничего предосудительного, если  бы существовала одна тольковозможность – взаимодополнения этих смыслов. Руководствуясь данным тезисом, мыпосчитали необходимым оговорить несколько нижеследующих моментов.

Наиболее важным здесьявляется конкретизация предмета и объекта исследования. Исходя из характераэтих составляющих нашей работы, определённых во вводной части, мы пришли кзаключению, что кризисные и гармоничные состояния российской государственностиследует рассматривать в непосредственной связи с такими процессами в российскомобществе, которые можно обозначить как «социальные циклы».

А.В. Лубский в своейстатье отмечает, что в российской цивилизации доминирует мобилизационный типразвития, а базовыми культурными архетипами являются этатизм, патернализм исоциоцентризм (1). Особенно значимой для нас является вторая часть этоготезиса. То есть, русский человек «государственнен» по своей сути.Принадлежность к государству есть важнейшая черта его социокультурнойсамоидентификации. Патернализм является следствием мессианского характерарусской этнокультуры. Он находит свое наиболее яркое выражение в концепции«Москва – третий Рим», а применительно к более позднему периоду — вкоммунистической идее. И, наконец, социоцентризм как «базовый культурныйархетип» — это тезис, который имеет богатую историю в отечественной общественнойи философской мысли, соотносясь, по существу, с идеей соборности как ведущейчерты русского национального характера. Обращаясь к понятийному аппарату,оговоренному нами во введении, следует резюмировать, что «этатизм»,«патернализм» и «социоцентризм» принадлежат к числу важнейших русскихэтнокультурных доминант взаимосвязи и взаимовоздействия социума и государства.

Характер взаимоотношенийгосударственной власти и общества в России не всегда определялся и определяетсямотивами сугубо экономическими. Другими словами, степень удовлетворенияматериальных потребностей членов российского общества не связана напрямую сотношением к действующей государственной власти. Нельзя отрицать значение«вещного» фактора в общественных настроениях, но и нельзя его представлять вкачестве главной составляющей кризисных состояний. Надо полагать, что причинытаких состояний в России имеют более сложную структуру, где наряду с сугуборациональными факторами соседствуют, а зачастую и преобладают, мотивыиррациональные. Таким образом, в основу критериев оценки кризисного илигармоничного состояния российского государства должен быть положен широкийнабор факторов социокультурного характера. Важной составляющей этой оценкибудем считать степень доверия общества государственной власти, а такжеадекватность деятельности последней надеждам различных слоёв российскогосоциума.

Идея циклическогохарактера различных общественных процессов имеет уже сравнительно давнююисторию и длинный список приверженцев. Применительно к новому времени, можносвязать её зарождение с идеями немецкой классической философии. Идеицикличности заложены уже в философии Гегеля. Цикл как антитеза прогрессивному,однонаправленному и линейному развитию общества в философии истории сталосновой концепций Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Броделя и др.Если говорить о тех, кто заложил научные основы отечественной школы циклизма впрошлом веке, то следует отметить вклад В.И. Вернадского, Н.И. Чижевского, А.А.Богданова, Н.Д. Кондратьева, П.А. Сорокина.

 Циклизм цивилизационногоподхода был ограниченным,  и в ранних трактовках, например, в концепции О.Шпенглера, по существу, исключал понятие исторического времени, что былоотчасти преодолено А. Тойнби и Ф. Броделем (2). Так же следует согласиться с С.Гамаюновым, что слабость цивилизационного подхода состояла, во-первых, втрудностях объяснения того, что является системообразующим фактором цивилизациии,  во-вторых, каким образом осуществляется динамика цивилизационного процесса(3). В целом, цивилизационный подход в трактовке его классиков условно можноназвать «моноцикличным». То есть, история отдельной цивилизации (локально- иликультурно-исторического типа) рассматривается в контексте её жизненного циклаот рождения до смерти. В этом плане, если говорить об отечественнойисторической науке советского периода, цивилизационному подходу близка теорияэтногенеза Л.Н. Гумилёва, которая рассматривает исторический процесс какисторию зарождения, развития, взаимодействия и смерти этносов. Другими словами,Л.Н. Гумилёв затрагивает проблему цикла как части предмета своего исследованияв контексте жизни этноса, то есть также, по-существу, «моноцикла».

Пожалуй, наиболее яркоеоткрытие и осмысление полициклического (волнового) характера одной изсоставляющих общественного процесса в отечественной науке первой половины ХХвека было сделано в экономической науке. Н.Д. Кондратьев обратил внимание нато, что наряду с экономическим циклами в 7-11 лет существуют более длительные,продолжительностью в 48-50 лет. Н.Д. Кондратьев не только исследовалэкономическое развитие России кон. XVIII – нач. ХХ вв. с позиций, условно говоря, «полициклизма», но и далхронологические рамки циклов, а также их характеристики, с точки зрениянелинейности развития общественных процессов.

Периоды больших циклов,по Н.Д. Кондратьеву, приблизительно таковы:

 I.         1. Повышательная волна: с конца восьмидесятых –начала девяностых годов XVIIIвека до 1810-1818 годов.

2.    Понижательная волна: с 1810-1817 до1844-1851 годов.

II.            1. Повышательнаяволна: с 1844-1851 до 1870-1875 годов.

2.    Понижательная волна: с 1870-1875 до1890-1896 годов.

III.           1. Повышательнаяволна: с 1890-1896 до 1914-1920 годов.

2.    Вероятная понижательная волна: с1914-1920 годов (4).

Н.Д. Кондратьевхарактеризует изменения в экономической жизни общества в зависимости от фазыцикла, в сущности, затрагивая отдельные проблемы, выходящие за пределы сугубоэкономической сферы. Это открытие оказалось «несвоевременным». Оно выпадало измодели марксистско-ленинской философии, основанной на концепции линейности ипрогрессивности развития общественных процессов. По этой же причине циклизм ненашёл широкого распространения среди отечественных историков советскогопериода.

Кризисное состояние вотечественной исторической науке, вызванное крушением советского общества ихарактерных для него философских концепций, способствовало интенсификациипоисков новых эпистемологических моделей. Стали доступны и возможны дляобсуждения (а не только осуждения) западные методологические модели и подходы висторической науке. В частности, с этого времени цивилизационный подходстановится реальностью отечественных исторических исследований. Вместе с тем, всферу интересов учёных попадают и различные физикалистские модели историческойнауки. Наиболее удачной, и в научном смысле состоятельной, попыткой синтезагуманитарного и естественнонаучного знания нужно признать появление синергетики(Брюссельская школа И. Пригожина) (5). Проблемы синергетики истории сталиактивно обсуждаться в отечественной периодической печати (6). По мнению В.Аршинова и Я. Свирского, идеи синергетики и её концептуальный аппарат могутстать исходной точкой роста новых образов и представлений в науке, которую  ониопределяют как «постнеклассическую» (7). В последние годы интерес к синергетике,как к одному из методов более полного познания закономерностей развитияобщественных процессов, не ослабевает. Результатом этого стал рядмонографических работ и материалов научных конференций, затрагивающих отдельныеаспекты этого научного направления (8).

Синергетика истории тесносвязана с системологией. И. Валлерстайн предложил понятие «историческаясистема», применяя его в контексте изучения глобальных процессов прошлого инастоящего (9). В своих работах И. Валлерстайн ставит под сомнение теорию прогрессивногообщественного развития, в частности, замечая:  «…если обратить внимание навсеобщую историю человечества, то обнаружится, что нет повода утверждать осуществовании какого-либо линейного тренда. Каждое такое утверждение, егообоснование связаны с совершенно двусмысленными выводами и свидетельствуют впользу скептицизма относительно теории прогресса … Представляется, что вморальном и интеллектуальном отношении гораздо надёжнее допустить возможностьпрогресса, но такая возможность не будет означать его неизбежности» (10). И.Валлерстайн ставит вопросы о константах (точнее, об их существовании впринципе) развития общественных процессов, а также о прогрессивности характераэтого развития. Мы коснёмся данных проблем в дальнейшем, а пока необходимо подчеркнутьтезис о нелинейности общественной эволюции в концепции исторических систем И.Валлерстайна, как чрезвычайно важный для нас.

Следует отметитьзаслуживающую особого внимания разработку концепции российской историческойсистемы А.И. Шаповалова (11). В данной работе содержатся концептуальныеоснования теории исторических (социокультурных) систем, имеющие принципиальныеотличительные черты от близкой по формулировке теории И. Валлерстайна.   А.И.Шаповалов делает ряд важных наблюдений, анализируя особенности российскогоисторического типа культуры через призму познавательных моделей икатегориального аппарата исторической синергетики, системологии исоциогенетики. Историко-системный подход небезуспешно используется при изученииистории региональных этно-культурных групп, например, казачества (12).

В 1990-е годы вСтаврополе возникает, и вскоре приобретает широкую известность концепция цикловкак универсальной методологической модели познания закономерностей эволюцииприроды и общества. Автор концепции Ю.Н. Соколов в 1995 году издаёт обобщающуюработу «Цикл как основа мироздания» (13). Происходит становление НИИ «Цикл»,который возглавил он же. Сейчас можно сказать, что идеи и деятельность Ю.Н.Соколова, а также возглавляемой им школы, приобрели широкую общероссийскую идаже международную известность. Проблемы цикличности развития общественныхсистем неизменно имеют широкое представительство в рамках программы ежегодных конференций(14). В отдельных случаях учёные пытаются проследить хронологические рамки кризисных(или гармоничных) состояний общества, предлагают свои варианты периодизации(См. напр.: Давлетшина Н.В., Соболев Л.М.). Мы не ставим перед собой задачианализа этих вариантов, равно как и подходов, послуживших им основой, носчитаем нужным упомянуть в качестве важного штриха к общей картиневозрастающего интереса к проблеме цикличности протекания общественныхпроцессов.

Волновой подход крассмотрению общественных процессов находит своё применение и в исследованияхрегионально-исторического характера. К.Ф. Дзамихов изучает историюСеверо-Кавказского региона, используя системный подход (15). Авторрассматривает народы Северного Кавказа как устойчивую этносоциальную систему,развивающуюся циклически. К.Ф. Дзамихов насчитывает с середины XVI века до конца 1980-х годов четырезавершённых цикла и столько же переходных периодов в развитии Северо-Кавказскойэтносоциальной системы (16). Появление подобного рода работы говорит о том, чтона данном этапе развития науки о Кавказе (и его истории, в том числе) становятсятесными рамки традиционных, или уже достаточно известных, эпистемологическихмоделей, и для более полного изучения истории региона необходимо обращение ккомплексным методологиям, в ряду которых, безусловно, системология и циклизм.

Чрезвычайно важным втеоретическом плане для нас представляется тезис А.Л. Чижевского о характерецикличности различных процессов в природе и обществе: «Если бы мы попыталисьграфически представить картину многообразия этой цикличности, мы получили быряд синусоид, накладывающихся одна на другую или пересекающихся одна с другой.Все эти синусоиды в свою очередь оказались бы изрыты мелкими зубцами, которыетакже представляли бы зигзагообразную линию и т.д.» (17). Такой образ и такойподход используется в данной работе.

Интерпретируя приведённыйтезис А.Л. Чижевского Ю.В., Яковец заостряет внимание на следующих идеях:«Во-первых, всеобщность цикличной динамики для всех процессов. Во-вторых,полицикличность динамики – циклы разной длительности накладываются друг надруга, образуя сложную вязь синусоид. В-третьих, резонансное взаимодействиециклов в разных сферах …» (18). Н.Д. Кондратьев, как упоминалось выше, такжеблизок к полициклической трактовке экономических процессов. Для нашей работычрезвычайно полезными оказались идеи В.И. Пантина, развивающие концепциюкондратьевских циклов в преломлении циклов и ритмов истории. Данный автор такжерассматривает природу цикла как многоуровневую (19).

Говоря о специфике исамобытности исторического пути России, А. Ахиезер вводит понятие«традиционная» и «либеральная» цивилизация (20). По мнению автора, трагизм ипротиворечивость развития российской цивилизации заключается в том, что Россиякак бы «застряла» между этими двумя типами, и это является причиной раскола как«разрыва связей между обществом и государством, между духовной и властвующейэлитой, между народом и властью, народом и интеллигенцией, внутри народа …Раскол проникает в каждую личность, порождая двойственность мышления,неустойчивость принимаемых решений. Раскол, проходящий через живое тело народа,приводит ко множеству тяжёлых последствий в социальных отношениях, ввоспроизводственной деятельности, образе жизни, культуре и самой личности»(21). В данном тезисе раскрывается суть кризисных состояний российскогогосударства на определённых этапах его развития. Надо полагать, что подобныесостояния имеют циклический характер.  Гармоничные состояния имеютпротивоположные характеристики, и также циклически повторяются.

По поводу особенностейэволюции российской государственности А. Ахиезер замечает: «Например,неоднократно имевший место в истории России крах государства никогда не былнепосредственным результатом ожесточённой борьбы и победы его противников, онвсегда был результатом массового отказа поддерживать государство, что приводилок его саморазрушению» (22). Позволим уточнить, что отказ поддерживатьгосударство со стороны общества никогда не был настолько массовым, чтобыприближаться к абсолютным величинам, а принципиальная смена качествагосударственной власти, если рассматривать период российской истории с моментастановления Московского государства, случалась только дважды. Однако можносогласиться с тем, что степень доверия общества государственной власти можетбыть одним из показателей социальной гармонии. При этом кризисные состояния необязательно должны приводить к смене государственной власти.  «Определённыециклы свойственны любым сложным системам. …Колеблясь по ряду значимыхпараметров, общество как бы прощупывает границы допустимых состояний,приближаясь к некоторым опасным порогам» (23). В данном утверждении для наснаиболее важны вопросы о том, что подразумевается под «значимыми параметрами» и«некоторыми опасными порогами»? Что является системообразующим факторомроссийского исторического типа культуры? Что является движущими силами егоэволюции?

 

Прежде чем ответить наэти вопросы и перейти к изложению собственных представлений о закономерностяхциклического характера истории российской государственности, следует пояснить,почему мы избегаем дефиниции «цивилизация», вообще, и по отношению к России, вчастности, предпочитая понятие «исторический тип культуры».

Каково место России в еёисторико-культурном окружении?

Надо начать с того, чтосам термин «цивилизация» полисемантичен. В этом нет ничего удивительного, таккак любой термин и понятие, характеризующие достаточно сложный объект научнойрефлексии, допускают вариативность трактовок, а, значит, неизбежны иразночтения. Например, понятие «современная цивилизация», очевидно, диссонируетс понятиями «европейская цивилизация», «китайская цивилизация» и т.п., так какв их основу положены различные идентификационные признаки.

Наиболее удачной попыткоймодернизации определения цивилизации представляется рассмотрение ее какматериального тела культуры (24).

   Очевидно, что проблемауникальности российской цивилизации, эта проблема уникальности российского типакультуры, как исторически сформировавшегося типа социальной деятельности.

   Европа, какисторико-культурный регион, имеет довольно расплывчатые географические границы. Её геополитическая реальность есть следствие свойственного любой социокультурной общности противопоставления «мы-они». Понятие «Европа»,адекватное региону, именуемому так сегодня, становится реальностью в периодформирования типа культуры, который принято называть «христианским». Инымисловами, Европа — это христианский мир, противостоящий миру нехристианскому —Азии, т.е., по существу, всему остальному миру (применительно к известномухронологическому периоду). В доколонизационный период христианский тип культурыукладывается в географические рамки Европы. Необходимо отметить, чтоформирование типологических черт западноевропейского и российского типовкультуры происходит в эпоху средневековья, и к нач. ХVII в. они приобретают вполне завершенный характер.

Надо отметить, что всовременной исторической, культурологической, политологической и т.п.литературе доминирует точка зрения об уникальности России, о ее, едва ли, несамодостаточном характере. В ходу термины «западноевропейская» и «российская»цивилизации. Особенно настойчиво эта мысль звучит в публицистике. Такой подходобразует в центре Европы, своего рода, типологическую «дыру», «болото», имеющеевесьма расплывчатые социокультурные характеристики и растягиваемое между двумясамодостаточными цивилизациями. Речь идет о восточноевропейских государствах, атеперь к их числу можно было бы прибавить и западную часть бывшего СССР. Вполной мере эти тезисы применимы и к ряду других регионов, среди которых,безусловно, и Кавказ. Такого рода «пробел» привел к появлению в 1990-е годы концепцийо «кавказской» или даже «северокавказской» цивилизации.

   При всем различииЗапада и Востока Европы (имея ввиду Россию) необходимо отметить общий источникформирования этих типов культуры. Возникая первоначально как ересь в иудаизме,христианство становится важнейшей составляющей Восточно-средиземноморскогорегиона осевого времени (25), определяющего структуру и характер современнойцивилизации, наряду с Индией и Китаем. Именно христианство становится основойзападноевропейского и российского типов культуры. Этот факт весьма важен, ибобиблейская традиция решающим образом повлияла и на арабо-исламский типкультуры, представляющий собой действительно нечто совершенно самостоятельное.Христианство выступает в этом смысле неким идентифицирующим и «сужающим»фактором в смысле вариативности формирования типологических черт культурыЕвропы.

   Дальнейшеераспространение христианского типа культуры получило западное и восточноенаправления. Колонизация азиатского региона, как известно, не привела ксущественному изменению его культурно-типологических характеристик, иевропеизация Африки сомнительна не менее. Любопытно, что христианская культурав ее западном варианте распространяется на запад представителями западного жерегиона Европы, включающего несколько этнических групп (англичане, ирландцы,французы, португальцы, испанцы, голландцы). Среди колонизаторов нет хотьсколько-нибудь заметной доли других европейских народов. Распространениехристианского типа культуры на восток осуществляется усилиями российскогосуперэтноса, включающего в себя несколько субэтнических групп, некоторые из них(главным образом, казачество) особенно активно проявляют себя в колонизациипространств к востоку от исторически определенных границ Европы. Здесь мы такжене наблюдаем весомой роли этносов и культур, находящихся под традиционнымвлиянием России, не говоря уже о ближайших западных соседях.

Практически одновременноначинается распространение христианского типа культуры на запад и на восток.Сложившиеся на новых территориях в эпоху Нового и Новейшего временисоциокультурные общности и варианты этнокультур так же своеобразны, какЗападная Европа и Россия, и несут в себе особенности их типологических черт.

Если допуститьприменимость к России понятия «цивилизация», то проблема «извечного метанияРоссии между Востоком и Западом», по существу, сводится к вопросу: является лиона самодостаточной цивилизацией или частью европейской цивилизации? Очевидно,что ответ на этот вопрос, ещё со времён споров западников и славянофилов,зависит от убеждений исследователя, так как аргументов в пользу любой изназванных позиций можно найти предостаточно.

Попытаемся взглянуть наэту проблему в иной плоскости. По нашему мнению, Россия не являетсясамодостаточной цивилизацией. Она представляет собой региональный вариантхристианского типа культуры (так же как и Западная Европа), составляющегооснову европейской христианской цивилизации. Последняя имеет бинарный характерс ярко  выраженными социокультурными полюсами, которые представляютзападноевропейский и российский исторические типы культуры.

Европеизация России, или,скажем по-другому, проникновение европейских традиций и черт культуры вразличные сферы общественной деятельности и в сами основы российскойгосударственности, в том числе, имеет циклический характер. Почему этопроисходит? Между «Востоком и Западом» мечется не Россия, позволим себезаметить, что такого метания вообще нет. Европейская цивилизация как быпульсирует между своими полюсами. Это не Россия, а, образно говоря, Европа «мечется»между своей западной и восточной  частями, разумеется, вкультурно-типологическом смысле. Векторы влияния России и Западной Европы врамках европейской цивилизации находятся в состоянии динамического равновесия:усиление влияния одного из типов культуры ведёт к ослаблению другого и такдалее. Поэтому периоды гармоничного состояния российской государственноститрактуются как обретение своего «истинного пути», а кризисы, сопровождающиесяестественным усилением европейского влияния, связаны с истериями по поводу«измен», «продажи родины», «предательства», «международного заговора» и т.п.При этом надо подчеркнуть, что привнесённый в период кризисного состояния тотили иной элемент европейской культуры, как правило, приживается и в дальнейшемрассматривается как вполне «русский». Речь идет, безусловно, не только оматрёшках и самоварах, и даже не столько о них. Европеизация на различныхэтапах затрагивала и систему общественной организации, и отдельные чертымотивационной сферы исторических субъектов. Не стоит недооценивать и процессыусиления российского влияния на Европу, которые проявлялись периодически,начиная с Нового, и особенно Новейшего периода истории.

Процессы европеизацииРоссии зачастую включаются в число «волн» её модернизации, что не противоречитзаявленным в нашей работе подходам, а трактует те же самые циклические процессыразвития историко-культурного типа в контексте иной методологической модели,задействованной нами частично. 

Таким образом, мы ненаходим целесообразным использование понятия «цивилизация» применительно кРоссии. В контексте заявленных подходов, а также поставленной цели и задачисследования, считаем необходимым и достаточным применение понятия«исторический тип культуры» («историко-культурный тип»).

Системообразующимкомпонентом российского историко-культурного типа является уникальный набортипологических черт культуры, в основании которого лежит историческисформировавшийся тип ментальностей. Последние представляют собой, своего рода,ядро культуры, её генетический код (26).

Определяющими чертамироссийского исторического типа культуры, на основании которых сформировался идеал социотипа, будемсчитать патернализм, государственность и социоцентризм. В целом данный социотипможно охарактеризовать как мобилизационный (27).

Следующий вопрос,который, хотя бы в самом общем виде, необходимо затронуть: что же являетсядвижущими силами общественного развития? Мы придерживаемся того мнения, чтооно всё-таки происходит. Рассмотрим, что является побудительным мотивомдеятельности и причиной усложнения социальной структуры общества, основойэволюции историко-культурного типа.

Источником, необходимым идостаточным условием становления и развития любой общественной системы являетсябиосоциальный характер личности. Это означает, что кроме жизненных(биологических) потребностей, человеку присущи и надбиологические потребности(социальные и познавательные). Таким образом, особое значение приобретаетвопрос о соотношении явлений «культура-личность». Можно выделить три наиболееизвестных направления в решении этой проблемы.

В XVIII-XIX вв. сформировался натуралистический подход (Т. Гоббс,Ж.-Ж. Руссо, Ч. Дарвин, И.П. Павлов и др.). Второй подход главным свойствомчеловека признавал социальность (К. Маркс, Ф. Энгельс). Третий подход получилназвание философско-антропологического (А. Гелен, Э. Ротхакер, М. Шолер, Л.Шестов, Э. Фромм и др.). В современных концепциях человеческой природы зачастуюсвоеобразно сочетаются и интерпретируются все три подхода.

Мы исходим из тезиса,что, условно говоря, горизонт сознания человека «разомкнут». То есть, сознаниечеловека открыто для качественных изменений и трансформаций, оно способноэволюционировать. Это то, что выделяет человека из всего остального мира живойматерии.

Жизнестойкость и развитиецелостного сообщества – обязательное условие существования личности как явлениясоциального. Эта особенность придала инстинкту самосохранения как бы второезначение, некую двухуровневость. Речь идёт о том, что если общество оказываетсяне жизнестойким, то само понятие «личности», как части социального организма,теряет смысл.

Потребности человекаимеют тенденцию к количественному и качественному росту, как в отдельныхслучаях, так и от поколения к поколению. Поиск путей наиболее полного их удовлетворенияприводит к усложнению социальной структуры общества. Качественно иной этап вистории культуры наступает в момент достижения уровня её развития стадиицивилизации.

Поскольку порогвозможностей человека и его способностей не определён, и, можно сказать, непредзадан, то не определён и порог его потребностей. Таким образом, стремлениечеловека к наиболее полному удовлетворению своих биологических инадбиологических потребностей является необходимым и достаточным условием длявозникновения общественных систем и представляет собой движущую силу ихразвития. «В основе указанных тенденций (Ш.В.: общественной эволюции,выражающейся в процессе интеграции локальных цивилизаций в новейший периодистории) находится не действие каких-то безличных законов, не рок, а стремлениелюдей к самореализации, к полноте жизни. Реальные потребности, а также реальныеусловия их удовлетворения — это достаточные основания для осмысления формжизни, в которых эти потребности могут быть удовлетворены» (28).

Ю.В. Яковец отмечает, чтонаиболее сложный и прихотливый характер носят социокультурные циклы икризисы. Они обусловлены неравномерной динамикой протребностей человека истепенью их удовлетворения, социальной стратификацией, сферой духовноговоспроизводства(29).

Реальные, социальнообусловленные возможности удовлетворения потребностей прогрессируют медленнее,чем их рост у среднестатических исторических субъектов. Свобода самореализацииличности есть не что иное, как возможность наиболее полного удовлетворенияпотребностей. Ущемление этой свободы возникает с неизбежностью в результатеопережающего роста потребностей членов социума по отношению к возможностям,предоставляемым им в рамках определённых социальных связей и структур. В этомпротиворечии заложена природа социальных циклов, механизм которых мы рассмотримниже.

Ю.Н. Соколов, говоря ометодологии исследования циклических процессов, отмечает: «Основы исследованиядолжны быть очевидны, просты, приниматься без доказательства, их должно бытьнемного. Сформулируем эти основы.

Объективный мирпредставляет собой совокупность самых разных материальных объектов. Материя, изкоторой построен мир, существует не иначе как в форме индивидуальныхматериальных объектов. Индивидуальность выступает как характерная чертареальности.

Материальные объектысуществуют не иначе как во взаимодействии … Итак, первым основанием нашегоисследования является положение, что мир – это совокупность взаимодействующихматериальных объектов.

В любом взаимодействиисуществуют силы действия некоторого объекта на среду и силы противодействиясреды … Вторым основанием нашего исследования выступает положение, что в любомвзаимодействии есть силы действия и противодействия.

Третьим основаниемисследования является центральное положение диалектики о том, что источникомсамодвижения и саморазвития природы является противоречие как взаимоотношениедвух противоположностей» (30).

У нас нет основанийвозражать против трактовки природы цикла как диалектической. Основноепротиворечие, заложенное в таком понимании циклизма, это сочетаниепрогрессивности и нелинейности развития общественных процессов. Очень точноподмечает эту взаимосвязь (хотя и обходится другими терминами) В.И. Пантин: «…под циклами истории понимаются не замкнутые круги исторического развития, когдавсё возвращается в исходную точку, а циклы эволюции, в ходе которых природа,человек или социальная система приходит в новое состояние, подобное, нонеравное тому, что она уже проходила раньше… По сути своей исторический циклпредставляет собой волну изменений, происходящих во времени, поэтому речь идёто циклически-волновом подходе к истории» (31).

В вводной части мы ужеговорили, что ряд отраслей деятельности человека и характеристик общественногоустройства имеют прогрессивный характер и могут быть сопоставляемы только вотносительных величинах. В дальнейшем мы выделим критерии оценки относительныхсостояний социальной гармонии и кризиса в России. И эти показатели мы определимкак допускающие возможность абсолютного сопоставления.

На наш взгляд, идея «чистого»циклизма, когда все характеристики многомерной исторической деятельностичеловека могут быть подвергнуты сопоставлению в абсолютных величинах, допустиматолько как идеальная конструкция и только в пределах моноцикличной моделиобщественной эволюции. В реальности идея «чистого» циклизма также абсурдна, каки идея абсолютной линейности, прогрессивности развития. Истина в сочетании этихпротиворечий.

Возвращаясь к темепобудительных мотивов деятельности, отметим, что зачастую они определяются нестолько реальными представлениями о настоящем, сколько идеальными о будущем.Характерной чертой российского типа умонастроения является представление опрогрессивности общественного развития, его однонаправленности. Для русскогочеловека характерна вера в лучшее будущее и обязательный позитивный результатего текущих и планируемых действий. Другими словами, усилия, предпринимаемыесегодня, непременно должны привести к положительному результату завтра и к ещёлучшему в более отдалённом будущем. То есть, идеально существующая конструкциябудущего всегда лучше и совершеннее настоящего. Такое видение будущегонакладывает отпечаток и на оценку настоящего, которое представляетсясовершеннее прошлого. Исключения составляют, пожалуй, только краткие периодыглубочайших кризисов в обществе. Можно сказать, что этот признак характерен длявсей европейской культуры. Вместе с тем, он далёк от качества универсальности вобщеисторическом масштабе. Наиболее яркий пример иного отношения к будущему инастоящему в сравнении с прошлым — это китайско-конфуцианская культура.

Идеализируемый образгрядущего, в известной степени и по отдельным показателям, действительно можетсоответствовать ожиданиям. Однако, чаще всего, представления о том, как должнобыть, и как есть на самом деле вступают в противоречие на уровне личного иобщественного сознания. Идеальные конструкции слишком явно не совпадают среальными, а планируемые результаты с достигнутыми. В такие периоды наступаетатмосфера общественной фрустрации, и мы можем твёрдо идентифицировать началопредкризисного состояния общества. Наступающий вслед за этим кризис необязательно должен сопровождаться революциями или иными социальнымикатаклизмами, но реформирование отдельных сфер деятельности государства иобщества неизбежно.

Ю.В. Яковец отмечает, чтокризис восстанавливает на время баланс (Ш.В. – потребностей и возможностей) наболее низком уровне – чтобы через фазу вновь началась эйфория безудержногороста потребностей, жизни не по средствам – до очередного кризиса (32).

Таким образом, периодсоциальной гармонизации (фаза подъёма в рамках отдельного цикла),сопровождается ростом патриотических настроений, общественного оптимизма и т.п.Это происходит потому, что идеальные конструкции будущего, формирующиеся вобщественном сознании, ещё не вступают в заметное противоречие с реалиями.Также послекризисное состояние общества характеризуется высокой степеньюдоверия государству, образно говоря, общество обладает «большим запасомнадежд».

На наш взгляд, причинамипериодов упадка и кризиса в рамках любого социального цикла в истории Россииявляется опережающий характер ожиданий членов общества по отношению к динамикесоциальной эволюции. Другой стороной этих процессов является консерватизмгосударственной власти, правящей социальной группы, партии.

В российской истории этопроявляется в том, что А. Ахиезер называет «хромающими решениями», когдавозникает «… несоответствие, противоречие, раскол между исторически сложившейсякультурой и социальными отношениями. В результате такого несоответствия возникаютхромающие решения, т.е. такие, в цепочке которых каждое последующее отменяетполностью или частично предшествующее» (33). И далее учёный уточняет: «Самоймасштабной формой хромающих решений в нашем обществе являются ярко выраженныециклы исторического развития страны» (34).

 Таким образом, ксоциальным кризисам приводит столкновение идеальной и реальной моделейдействительности. Разумеется, процесс этот имеет нелинейный характер и довольносложную динамику, на чём мы предполагаем остановиться ниже, используяконкретные примеры.

Важно то, что условиясамореализации личности и, в целом, средний уровень жизни в предкризисныепериоды может быть выше, чем, например, в фазе относительной социальнойгармонии того же цикла, минувшей несколько лет или десятилетий назад.Общественное недовольство нарастает не столько потому, что «жить стали хуже», апотому, что «не так хорошо, как хотелось бы». В том числе и в этом, на уровнеповседневности проявляется сочетание прогрессивности (линейности) и цикличности(нелинейности) исторического процесса.

И, наконец, перейдём квопросу о том, что же мы будем подразумевать под некими «значимымипараметрами» и «опасными порогами» (А. Ахиезер), к которым периодическиприближается Россия в своей исторической эволюции.

Ниже мы приводим рядпризнаков социокультурного характера, позволяющих говорить о том, чтороссийское государство находится в кризисном или гармоничном состоянии.Отметим, что состояния, близкие таким характеристикам, прослеживаютсяпериодически на протяжении всей истории России, сменяя друг друга, чтопозволяет нам говорить о цикличности эволюции российской государственности.Подчеркнём, чтополного совпадения признаков гармоничного или кризисногосостояния искать в истории не следует. Речь идёт о векторе-тенденции, преобладающемв те или иные периоды. Очевидно, что полное совпадение характеристик кризисногосостояния и есть тот «опасный порог», за которым процессы социальной деструкциимогут приобрести необратимый характер.

Итак, среди признаков,говорящих о гармоничном состоянии российского  государства, можно выделитьследующие:

 

1.    Высокая степень централизациигосударственной власти;

2.    Непререкаемый авторитет верховнойвласти, высокий уровень доверия ей подавляющей части населения;

3.    Формы властвования, альтернативныеверховной, находятся в латентном состоянии;

4.    Стабильность общественных институтов;

5.    Успешная внешняя политика:победоносные военные кампании, расширение государственных границ, созданиесоюзнических блоков;

6.    Устойчивый рост экономических показателей;

7.    Стабильные социальные ориентиры испособы мотивации деятельности исторических субъектов, возникновение«общенациональной идеи»;

8.    «Поглощённость» личностигосударством, ярко выраженный социоцентризм действий верховной власти;

9.    Превышение рождаемости надсмертностью, её устойчивый рост

 

Кризисное состояниехарактеризуют следующие признаки:

 

1.    Децентрализация государственнойвласти, тенденции сепаратизма и утраты целостности территории государства;

2.    Низкий авторитет верховнойгосударственной власти, «кризис доверия»;

3.    Становление альтернативных формгосударственной власти, рост их социальной значимости;

4.    Кризис прежних общественныхинститутов, зарождение новых;

5.    Падение авторитета на международнойарене, неудачные военные кампании,  сокращение территории государства,внешнеполитическая зависимость;

6.    Экономический кризис;

7.    Нестабильность социальных ориентиров,кризис этических оценок, множественность способов мотивации (оправдания)поступков;

8.    Либеральная социальная политикагосударственной власти, наименьшая выраженность мобилизационного характерагосударственной власти;

9.    Снижение рождаемости вплоть допреобладания показателя смертности.

 

Данные показателиотличаются тем, что допускают сравнение в величинах и качествах близких к абсолютным.Многие другие аспекты культуросодержащей деятельности человека проявляютстремление к линейному, прогрессивному развитию, за исключением отдельных,сравнительно непродолжительных хронологических отрезков крайне кризисногосостояния общества. К числу таких качеств относятся, например, уровеньзнаний об окружающем мире и человеке; общий уровень образованности членовобщества; развитие технологий; степень удовлетворяемости различных групппотребностей человека; сравнительная степень свободы самореализациисреднестатического исторического субъекта и нек. др. Данные качества ихарактеристики исторического типа культуры позволяют проводить их сравнительныйанализ только в относительных величинах (если вообще термин «величина» допустимк некоторым из них).

В каких конкретныххронологических рамках проявляются социальные циклы в истории России? Какова ихпродолжительность и динамика? Когда российское общество пребывает в состоянииотносительной гармонии и относительного кризиса? Какова структура социальныхциклов?

Неоднородность имногомерность природы социальных циклов определяется, главным образом, двумяобстоятельствами. Во-первых, каждая из сфер общественной деятельности имеетсобственный цикл развития. «Практически это означает, что между различными формообразованиямисистемы возникают сложные связи комбинаторного и случайного порядка. Явленияполитической жизни, например, не всегда оказывают влияние на экономическую идуховную сферы … В равной мере как и изменения в экономической жизни могут неоказывать существенного влияния на другие сферы жизнедеятельности» (35).Во-вторых, с XIII века (периода становления русскогоэтноса) Россия переживает периоды этнократии, империи и нации как формсоциального сосуществования исторических субъектов. Каждая из них имеет своивнутренние, или, как мы их будем называть, «малые» циклы.

Становление России какимперии, одним из главных признаков которой является полиэтнический составнаселения, началось задолго до её официального провозглашения в 1721 году.Очевидно, что к середине XVIвека имперские тенденции начинают довлеть над традициями этнократии, что,вероятно, становится причиной трагического характера царствования ИванаГрозного. Закат династии Рюриковичей ускорил процесс перехода к имперскимпринципам государственного устройства, которые продолжали нарастать напротяжении всего XVII века. Кначалу ХХ века империя исчерпывает свой потенциал и Россия вступает в периодпротиворечивых попыток построения нации на надэтнической основе. Советскийпериод российской истории заканчивается в начале 1990-х годов. Охарактеризоватьсовременное состояние России представляется затруднительным в силунезавершённости периода, с одной стороны, и высокой степени вероятностинедопустимо субъективных выводов, с другой. Хочется надеяться, что мы являемсясовременниками попытки построения новой нации (пусть, например, «россиян») наоснованиях, не имеюших аналогов в прошлом.

Безусловно,представленная схема эволюции российской государственности и связанных с нейсоциальных циклов страдает «пунктирностью» и весьма условна. Вместе с тем, длядальнейших рассуждений чрезвычайно важно отметить, что с момента становленияМосковского государства и до начала ХХI века Россия переживает три крупных государственных кризиса, в целомсовпадающих со схемой социальной эволюции «этнократия-империя-нация».

Необходимо подчеркнуть,что любой социальный цикл начинается с выхода из кризисного состояния общества,как результата завершения предшествующего цикла. При этом кризис не долженидентифицироваться только как катастрофическое состояние, непременно ведущее ксмене основ государственного устройства. Кризисы приобретают всё более затяжнойи разрушительный характер, а выход из них без кардинальной смены общественногоустройства, становится тем затруднительней, чем более изживает себяопределённая форма сосуществования и социального взаимодействия историческихсубъектов, имеющая массу частных проявлений и наименований.

Наиболее сложноинтерпретировать природу гармоничных состояний, дать её определение итеоретическое обоснование. Синхронизация, как согласование и упорядочение вовремени различных событий, процессов и явлений (В.И. Пантин), представляетсобой такую научную дефиницию, которая позволит нам решить эту проблему. На нашвзгляд, состояние относительной социальной гармонии определяетсясинхронизацией устремлений значительной части членов общества и действийгосударства.

Таким образом, мыможем выделить три больших завершённых социальных цикла в истории России с XIIIдо конца ХХ вв.:

I большой цикл связан с периодомзарождения нового этноса русских ( XIII в.), и началом формирования суперэтноса (примерно до конца XV века). В XVI веке продолжается укрепление русского суперэтноса(36), а российский исторический тип культуры начинает распространяться, вследза освоением новых территорий, на широкие пространства: от Прибалтики до Тихогоокеана. К концу XVI векаэтнократическая форма обустройства российского государства исчерпывает своивозможности на фоне нарастающих имперских тенденций. В результате этого, социальныйкризис нач. XVII века приобретает крайне резкие формыи катастрофический характер.

II большой цикл связан с имперскимпериодом истории России. Его нижняя граница относится к началу XVII века, а верхняя к началу ХХ-го.

III завершённый цикл начинается нарубеже 1910-1920-х годов, а заканчивается на рубеже 1980-1990-х годов. Онсвязан с попытками построения нации на надэтнической, надконфессиональной ит.п. основе.

Первый цикл входит всферу наших интересов только своим завершающим этапом, а, стало быть, еговнутренняя динамика не исследовалась нами подробно. Период истории, который мыопределили как II-ой циклобладает не только большой хронологической протяжённостью, но и напряжённойвнутренней динамикой, выразившейся в серии малых циклов. Советский периодвыглядит достаточно цельным, вместе с тем, на наш взгляд, его нельзя определитькак моноцикл. Советскому периоду была свойственна более сложная динамикасоциальной эволюции, и в рамках большого советского цикла можно проследить двамалых, зримой границей которых, очевидно, стали 1950-е – нач. 1960-х годов.

Большие циклызаканчиваются кризисами, которые мы определили как «жёсткие». Завершениям малыхциклов, если они хронологически не совпадают с большими, сопутствуют «мягкие»кризисы.

Первый большой циклзаканчивается Смутным временем и, как упоминалось выше, лишь частично входит вхронологические рамки исследования. Тем не менее, его завершающий этапнеобходимо охарактеризовать для более полного понимания особенностей началапериода проникновения и укрепления России на Северном Кавказе.

Очевидно, что достаточногармоничное состояние, в рамках данного цикла, российское государствопереживает в конце XV – начале XVI века. Речь можно вести не только опроблеме завершения собирания русских земель вокруг Москвы, а также обокончательном освобождении от ордынской зависимости, ставшей к моментузнаменитого стояния на Угре формальной. В этот период Россия становится центромправославного мира, перенимая эту миссию у захваченного мусульманамиКонстантинополя. Иван III вофициальной переписке впервые именуется «царём». И хотя этот титул сблагословления церкви будет присвоен только его внуку Ивану IV Грозному, система государственнойвласти и положение великого князя уже при Иване III свидетельствуют о том, что, фактически, именно он стал первымцарём Московской Руси. В целом, особенности внутри- и внешнеполитическоеположения России этого периода позволяют нам утверждать, что это было времяфазы относительной гармонии завершающего социального цикла периода этнократии. XVI век большей своей частью — это время фазы спада данного социального цикла. Захват новых территорий или ихосвоение и присоединение происходят как бы по инерции от предшествующеготолчка. Вместе с тем, именно в этот период российское государство приобретаетпервые заметные черты имперского характера. Нельзя сказать, что освоениеобширнейших территорий Сибири и Дальнего Востока, начатое в этот периодвремени, сопровождалось и обеспечивалось государственной поддержкой, чащевсего, она была номинальной. Но, при этом, Россия впервые становится поликонфессиональнымгосударством, включающим в свой состав крупные общности представителей иноймонотеистической религии, а вчерашние хозяева России становятся её вассалами.Однако, Россия наиболее успешно продвигается там, где не встречает серьёзногосопротивления. Попытка решить стратегически важную задачу укрепления набалтийском побережье, и в целом продвинуться в северо-западном направлении,терпит неудачу. Ливонская война затягивается, становится обременительной дляказны и, в конечном итоге, не приносит России никаких приобретений, а даже,напротив, утрату некоторых территорий. Интенсивное расширение  государственныхграниц в течение всего XVIвека сопровождается осложнением внутриполитической обстановки, особенно в егосередине и второй половине. Абсолютистские тенденции сталкиваются ссословно-представительным характером государственной власти. В этот периодэтнократия исчерпывает свои возможности и исторический потенциал. Начинаетсядлительный период становления империи. Завершением первого большого цикластановится Смутное время, период, когда Россия стоит на пороге утратыгосударственной независимости, а в целом состояние историко-культурного типа внаибольшей степени соответствует перечню признаков, приведённых выше, какглубоко кризисное.

С начала XVII и до начала ХХ вв. Россия переживаетпериод становления, расцвета и кризиса имперского характера устройства. Данныйбольшой цикл включает в себя три малых, два из которых завершаются мягкимикризисами.

В рамках первого малогосоциального цикла гармоничное состояние наступает примерно в начале XVIII века. Петровские преобразования,несмотря на некоторое сопротивление консервативной части общества, проходятдостаточно динамично, и причиной тому была не только неуёмная энергия итвёрдость монарха. Реформы, направленные на усиление централизации верховнойвласти и укрепление абсолютизма в России, представляли собой комплекснеобходимых мер, подсказываемый всем ходом предшествующего этапа историческогоразвития. Россия стала империей, которая невозможна без сильной центральнойвласти. «Европообразный» характер преобразований нельзя определить как усилениезападноевропейского историко-культурного влияния, свойственого кризиснымсостояниям. На наш взгляд, использование европейского опыта и видимой стороны(формы) преобразований (учитывая заявленный в данной работе подход в вопросеисторико-культурной принадлежности России) вполне естественно.Внешнеполитические акции этого периода в целом успешны, границы продолжают расширяться,авторитет центральной власти необычайно высок и т.п.

Прежде чем остановитьсяна характеристике первого мягкого кризиса второго большого (имперского)социального цикла, необходимо более подробно рассмотреть закономерностиструктуры социальных циклов в России вообще. Пусть не удивляет, своего рода,перерыв в исторически повествовательной части, и некий «вставочный» характерданных рассуждений. Показать общие закономерности циклической эволюции нампредставляется затруднительным, не затронув, в качестве примера, хотя бы частиисторической фактуры.

 Надо более подробносказать о хронологических границах последующих циклов. Первый мягкий кризис,знаменующий завершение первого же малого цикла периода империи (второй большойцикл) приходится примерно на средину XVII века. Инверсия, как суть и основа волновой (полициклической) эволюции,делает затруднительным определение точных дат, разграничивающих отдельные фазыцикла. Вместе с тем, возьмёмся утверждать, что в истории России поддаютсяточной идентификации события, свидетельствующие о начале выхода из кризисногосостояния и становлении социокультурных характеристик, соответствующихследующему циклу. Таким событием в рамках названного кризиса становитсяМанифест о вольности дворянской, подписанный Петром III 18 февраля 1762 года. Сполна реализовать тенденциивосходящей фазы цикла пришлось уже Екатерине II, пришедшей к власти с помощью тех же дворян, в том же 1762году. Гармоничного состояния в рамках второго малого цикла российскоегосударство достигает примерно в 1810-1820-х годах. После этого наступаеткризис «дворянской империи» и, соответственно, ниспадающая фаза второго малогоцикла. Кризис середины XIXвека завершается отменой крепостного права (19 февраля 1861 года). Последниймалый цикл второго большого цикла позволяет обнаружить относительно гармоничноесостояние примерно к концу XIXвека. Следует заметить, что, чем ближе завершение большого социальногоцикла, тем определеннее становятся признаки кризисного состояния, и болееполным их соответствие приведённому нами списку. В то же время, всё менееотчётливыми выглядят качества относительно гармоничных состояний, и тем сложнееих идентифицировать. В полной мере это относится к последнему относительногармоничному состоянию малого социального цикла периода империи.

Второй большой цикл, асоответственно и его третий малый, завершаются состоянием жёсткого кризиса,первые признаки которого обнаруживаются уже в начале ХХ века, а ко второйполовине 1910-х годов он достигает катастрофических масштабов. События,справедливо называемые Великой октябрьской революцией, обозначили «точкуотсчёта» третьего большого социального цикла в истории России. Мы уже отмечали,что данный цикл следует определить как период построения политической нации(или его начало).

Третий большой циклвключает два малых цикла и один мягкий кризис. В рамках первого малого циклаотносительно гармоничное состояние достигается примерно к середине 1930-х –середине 1940-х годов. Ниспадающая фаза первого малого цикла наступает примерново второй половине 1940-х годов, и к середине 1950-х  он уже отчётливопроявляется. ХХ съезд КПСС и последовавшие за ним события, свидетельствовали оначале входа из кризисного состояния (но далеко не о преодолении его),вступлении в фазу подъёма второго малого цикла наступает примерно с начала1960-х годов. Фаза гармонии второго малого цикла в рамках третьего большогоприходится примерно на 1970-е годы. Конец 1970-х – начало 1980-х годовобозначили нарастание тенденций жёсткого кризиса, который к концу десятилетияприобрёл катастрофический характер. В начале 1990-х годов период«противоречивых попыток построения нации», которую можно было бы назвать«советской», завершился. Российское государство вступило в новую фазу подъёмаочередного социального цикла, который, мы надеемся, станет периодом реальногопостроения новой российской нации.

Каковы же закономерностисоциальных циклов в России?

Вполне согласуясь сгипотезой ускорения течения темпо-ритма исторического времени по мереприближения к нашим дням, циклы обозначают последовательное сокращение сроковсвоей длительности. Это относится в равной мере, как к большим, так и к малымсоциальным циклам. Продолжительность трёх больших циклов соответственно: околочетырёхсот, около двухсот лет и немногим более семидесяти лет. Ту же тенденциюобнаруживают и малые социальные циклы, как в границах своих больших циклов, таки в абсолютном сопоставлении. То есть, если мы будем рассматривать малые циклыкак самостоятельные, то с начала XVIIвека и до конца ХХ-го мы обнаружим пять таких периодов различной длительности(нач. XVII — сер. XVIII вв.; сер. XVIII – сер. XIX вв.; сер. XIX в. – кон. 1910-х гг.; кон. 1910-х гг.- рубеж1950-1960-х гг.; рубеж 1950-1960-х гг. – рубеж 1980-1990-х гг.).Соответственно, первый малый цикл будет продолжительностью около 150 лет,второй примерно 100 лет, третий около 60 лет, четвёртый свыше 40 лет и пятыйпримерно 30 лет. Сравнение длительности каждого малого цикла с хронологическипоследующим показывает, что сокращение их продолжительности находится вотношении близком пропорции – 1,5. И это не единственная закономерность. Врамках каждого цикла проявляется сходство в закономерности соотношенияпродолжительности фаз подъёма и упадка. Фаза подъёма каждого социальногоцикла длиннее фазы спада. Другими словами, процесс гармонизации социальныхотношений, налаживание новых связей, укрепление государственности и т.п. (см.критерии фазы гармонии) проходит дольше и медленнее, чем их кризис и крушение.При этом, отношение продолжительности фаз подъёма и спада в рамках отдельныхциклов, по мере приближения к нашему времени, сокращается и обнаруживаетстремление к  «1». (Мы не останавливаемся на факторах ускорения темпа-ритматечения исторического времени, так как эти процессы имеют, чаще всего,общемировое значение и связаны с развитием и достижениями НТП, и их подробныйобзор увел бы нас слишком далеко от поставленной цели.)

Важно отметить, что намиспециально не выделяются периоды подъёма и спада в рамках больших социальныхциклов. Мы обозначаем только их границы, отделяемые жёсткими кризисами.Поясним. Гармоничное состояние в пределах большого социального циклаопределяется характером малых социальных циклов, а значит и степеньюразрушительности кризисов, их разделяющих. Начало любого большого цикла связанос высоким уровнем доверия  общества государству, который в целом обнаруживаеттенденцию к сокращению на протяжении всего данного цикла. Вместе с тем, надополагать, что этот процесс не носит линейного характера, а приостанавливается,или даже на некоторое время проявляет тенденцию роста после мягких кризисов.

Чем более расходитсяидеальная модель будущего, и чем менее адекватными видятся усилия, затраченныев прошлом, в сравнении с эффектом, достигнутым в настоящем, тем шире становитсясоциальная база оппозиции государственной власти. Состав социальных страт,действия которых приводят к кризису, постепенно изменяется, всё более удаляясьот правящей социальной группы. На историческом материале это означает, чточисло противников существующего государственного устройства растёт.

Например, действия дворянв XVIII веке были основным дестабилизирующимфактором монархии. Они стремились к расширению своих свобод и привилегий, чегои добились в 1762 году, и ещё более упрочили свои позиции в последующий период.

Мягкий кризис, вызвавшийотмену крепостного права, несмотря на всю его продворянскую направленность,оказался на руку в наибольшей степени молодой российской буржуазии. Именно этасоциальная группа более других укрепила свои позиции в государстве в ходепоследнего малого социального цикла периода империи.

И, наконец, кризис конца1910-х годов приобрёл действительно общенародный характер и привёл ккардинальным изменениям общественного строя.

Мягкий кризис второйполовины 1950-х – начала 1960-х годов сопровождался действиями, инициированнымичастью верховного партийного руководства при поддержке, главным образом,средней партноменклатуры. Правящая партия (или, по крайней мере, её верхушка)осознавала необходимость перемен и некоторой либерализации режима. А это означалореформирование отдельных принципов общественно-политической системы. Вместе стем, нельзя сказать, что «Оттепель» наступила под давлением «широких массобщественности». Социальной напряжённости, которая могла бы привести к падениюрежима, не было.

Этого же нельзя сказать окризисе конца 1980-х – начала 1990-х годов, когда реформы, начатые «сверху»,приобрели самый широкий общественный резонанс, и в итоге привели к совершеннонезапланированному результату. Данный кризис, по всем без исключения признакам, мы классифицируем как крайне жёсткий.

 В фазе подъёмагосударство наиболее лояльно к обществу, до известной степени либерально,власть остаётся в народной памяти как «хорошая».  По мере приближения к фазегармонии эта тенденция начинает ослабевать, усиливаются консервативные черты вметодах управления, зачастую, характерные предшествующему социальному циклу. Вфазе спада любого цикла государственная власть, всё более изживающая своюисторическую предназначенность, начинает приобретать деспотические черты.

 Если персонифицироватьроссийскую государственность с «первыми лицами», то этот пример приобретаетисторическую наглядность. На фазы подъёма приходилась деятельность МихаилаФёдоровича и его сына Алексея Михайловича, Екатерины II, Александра II,В.И. Ленина, И.В. Сталина (до начала 1930-х гг.), Л.И. Брежнева (прим. до сер.1970-х гг.). В фазах спада «у кормила» государственной власти оказывались ИванГрозный, Анна Иоанновна, Николай I,Николай II, И.В. Сталин (послевоенный период),Л.И. Брежнев (с сер. 1970-х гг.).

Границы российскогогосударства сокращаются только в периоды жёстких кризисов. В остальное времяони более или менее постоянно расширяются. Этот процесс наиболее интенсивнопротекает в периоды восходящей фазы и гармонии социальных циклов. На фазе спадарасширение территории приостанавливается; войны, в том числе, за присоединениеновых территорий, приобретают затяжной характер, в целом, военные кампаниинеудачны или мало результативны. Вместе с тем, в восходящих фазах и фазахгармонии Россия непобедима. В фазах спада и кризиса происходили Ливонская,Семилетняя, Кавказская, Крымская, Японская войны, Первая мировая война,Афганская война. В периоды подъёма и гармонии была Северная война,Отечественная война 1812 года, русско-турецкая война 1877-1878 гг., ВеликаяОтечественная война 1941-1945 гг. Здесь упомянуты только наиболее крупныевойны, но в общем указанная закономерность проявляется и на примере менеезначительных военных конфликтов. В периоды кризиса и восходящей фазы российскийвнешнеполитический курс отличает сравнительная компромиссность, лояльность. Кактолько начинают преобладать признаки общественно-политической системы,характеризующей гармоничное состояние в рамках данного социального цикла,внешнеполитический курс становится более жёстким, тон общения с партнёрами повоенно-политическим блокам более менторским. Фазы спада сопровождаются частооткровенной реакционностью, вмешательством во внутренние дела союзныхгосударств и не только их. Именно в один из таких периодов Россия и получилапрозвище «европейского жандарма».

Во внутренней политикеусиливается нажим на правовые «лакуны», то есть территории, как правило, иноэтничныеи инокультурные, где российские законы и правовая культура имеют второстепенноезначение. Периоды гармонии и спада (инерционного движения, когда ещёпреобладают признаки гармоничного состояния) характеризуются русификаторскимитенденциями и наиболее безапелляционными приёмами распространения и насажденияроссийского исторического типа культуры там, где в периоды кризиса и началаподъёма, поощрялась и сохранялась этнокультурная самобытность, выражавшаяся вподдержании местных традиций, понимании особенностей соцоикультурной ситуации,предоставлении различных льгот и привилегий и т.п. Одним из наиболее яркихпримеров могла бы послужить история интеграции народов Северного Кавказа вгеополитическое и историко-культурное пространство России.

Важно понять, чтонарастание негативных (кризисных) и позитивных (гармонизирующих) тенденцийпроисходит постепенно. Например, если мы изучаем какое-либо событие илиявление, хронологически протекавшее на нисходящей фазе цикла, это ещё неозначает, что оно должно рассматриваться через призму кризисных признаков.Государство и общество могут находится в фазе, когда позитивные тенденции ещёпреобладают, поэтому и оценка события должна быть соответствующей. Любойинверсионный процесс имеет, своего рода, фазы инерции, когда признакипредшествующего состояния вытесняются признаками предстоящего постепенно. Вравной степени это относится и к состоянию выхода из кризиса. Если мыобнаруживаем отдельные (пусть даже очень важные) признаки выхода из кризиса,это не означает, что он преодолён. Совершенно очевидно, что мы классифицируемэти признаки как позитивные тенденции, зная, каковы были последующие события иособенности исторического процесса в целом. Современники, зачастую, оказываютсядвижимы опытом глубоко кризисного состояния социума, и требуется время длятого, чтобы мотивационная сфера претерпела заметные изменения. Ещё и по этойпричине выход из кризисного состояния дольше и болезненнее, чем путь к нему.

Таким образом, если говоритьо фазе упадка и кризиса российской государственности  в рамках отдельныхсоциальных циклов, следует подразумевать периоды с того момента, когдакризисные тенденции начинают преобладать, и до того времени, когда они ещёпродолжают доминировать. То же самое относится и к характеристике гармоничногосостояния социума. Назовём такие периоды фазами «подъёма и гармонии» и «спада икризиса».

Приведённые выше критерииоценки кризисного и гармоничного состояния российской государственностидостаточно подробны и очевидны. В контексте нашей работы большое значение имеетто, как социальные циклы в России отражались на успехах государства вутверждении своих интересов на Северном Кавказе, какими способами и методами вэтом регионе происходило распространение и закрепление российскогоисторического типа культуры.

ПримечанияЛубский А.В. Северный Кавказ – периферия российской цивилизации// Научная мысль Кавказа, 2000, №2. – С.35. Гамаюнов С. От истории синергетики к синергетике истории// Общественные науки и современность, 1994, №2. – С. 101. Там же. – С.104. Цит. по: Соколов Ю.Н. Цикл как основа мироздания. – Ставрополь: ЮРКИТ, 1995. – С.91. См. напр.: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М., 1987; Они же. Время, хаос, квант. – М.: Прогресс, 1994. Аршинов В., Свирский Я. Философия самоорганизации. Новые горизонты// Общественные науки и современность, 1993, №3; Гамаюнов С. От истории синергетики к синергетике истории// Общественные науки и современность, 1994, №2; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение: диалог с И. Пригожиным// Вопросы философии, 1992, №12; Они же. Синергетика: начала нелинейного мышления// Общественные науки и современность, 1993, №2 и др. Аршинов В., Свирский Я. Указ. соч. – С.59. Аршинов В.И. Синергетика как феномен постнеклассической науки. – М., 1999; Бранский В.П. Социальная синергетика и акмеология: теория самоорганизации. М.: Издательство С.Петербургской Акмеологической академии, 2000. – 106 с.; Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: синергетика и теория социальной самоорганизации. – СПб.: Лань, 1999. – 478 с.; Синергетика: человек, общество. Материалы научно-методологической конференции/ Под ред В.С. Егорова и В.И. Корниенко. – М.: Издательство Российской академии госслужбы, 2000. – 342 с.; Социальная синергетика: предмет, актуальные проблемы, поиски решения. – М., 2003 и др. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире (Статьи, выступления, фрагменты из книг). – СПб.: Унив. Книга, 2001. – 414 с.; Он же. Глобализация или переходная эпоха? Взгляд на долгосрочное развитие мировой системы// Русский исторический журнал. Т. I, 1994, №4. – С. 365-384. Валлерстайн И. Социальное изменение вечно? Ничто никогда не меняется?// Социологические исследования, 1997, №1. – С. 21. Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры (ментальные признаки, источники формирования и развития). – М.: Прометей, 1997. – 355 с. Голованова С.И. Региональные группы казачества Юга России: опыт системного анализа. – Армавир: Издательский центр АГПИ, 2001. – 162 с. Соколов Ю.Н. Цикл как основа мироздания. – Ставрополь: ЮРКИТ, 1995. – 122 с.  См напр.: Адаменко С.В. Цикличность развития культуры: проблемы методологии// Материалы IV международной конференции «Циклы природы и общества», Ч.II. – Ставрополь: Издательство Ставропольского университета, 1996. – С. 95-96; Асеев Ю.И., Малютина М.В., Гавриков А.Н. Узловые вопросы истории и теории кризисов и циклов в обществе// Там же. – С. 89-92; Белогуров А.Ю. К методологии исследования циклично-корреляционных особенностей развития общественных систем// Материалы VI международной конференции «Циклы природы и общества», Ч.I. – Ставрополь: Издательство Ставропольского университета, 1998. – С. 236-238; Будникова В.В. Цикличность экономической политики в России// Там же. – С. 321-322; Булыгина Т.А. К вопросу о циклах функционирования тоталитарной идеологии в советском обществе// Там же. – С. 338-340; Давлетшина Н.В. Модернизация в России: к вопросу о цикличности российской истории// Там же. – С. 230-231; Захарова Л.Н. Цикличность в развитии права и государства// Там же. – С. 322-323; Корень Р.В. Циклические процессы этногенеза// Там же. – С. 286-288; Соболев Л.М. Цикличность социально-экономических процессов// Там же. – С. 245-248; Трофимов А.М., Шагимарданов Р.А. Цикличность развития социально-экономической организации общества// Там же. – С.229-230. Дзамихов К.Ф. Северный Кавказ и Россия: исторические циклы и переходные периоды// Наука о Кавказе: Проблемы и перспективы. Материалы I съезда учёных-кавказоведов/ Под ред. В.Г. Игнатова. – Ростов-н/Д.: СКАГС, 2000. – С. 48-55. Там же. – С.49. Цит. по: Яковец Ю.В. Циклы и кризисы ХХI века: цивилизационный аспект. Доклад на юбилейной научной сессии Российской академии естественных наук. – М.: МФК, 2000. – С. 9. Там же. См. напр.: Пантин В.И. Циклы и волны модернизации как феномен социального развития. – М.: Московский философский фонд, 1997. — С. 42-58. Ахиезер А. Где искать самобытность?// Дружба народов, 1995, №1. – С.113-128. Там же. – С.115. Там же. – С. 118. Там же. Пилипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система// Человек, 1997, № 5-6. – С. Ясперс К. Смысл и назначение истории. – М., 1994. Шаповалов А.И. Феномен советской политической культуры (ментальные признаки, источники формирования и развития). – М.: Прометей, 1997. 355 с. Лубский А.В. Указ. соч. Костин В.А., Костина Н.Б. Социальные изменения в концепциях исторического процесса// Социологические исследования, 2000, № 1. – С. 12. Яковец Ю.В. Циклы и кризисы ХХI века … — С. 19. Соколов Ю.Н. Указ. соч. – С. 7-8. Пантин В.И. Циклы и ритмы истории. — Рязань: Аракс, 1996. – С.10. Яковец Ю.В. Циклы и кризисы ХХI века … — С. 21. Ахиезер А. Указ. соч. – С. 117. Там же. – С. 118. Шаповалов А.И. Указ. соч. – С. 140. Гумилёв Л.Н. От Руси к России. – СПб.: ЮНА, 1992. – 272 с.

ГЛАВА 2.

ЗАКОНОМЕРНОСТИИНТЕГРАЦИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО РОССИИ (ДООКОНЧАНИЯ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ)

Первоначально даннуюглаву предполагалось назвать «Циклы истории России и кавказские войны (до 1917 года)».Не отказываясь от тезиса о том, что сила оружия всё же сыграла немаловажнуюроль во включении Северного Кавказа в состав российского государства,оговоримся, что понимать под этим только войны и вооружённые акции, имеющиесвоей целью «замирение» и подчинение горцев российской короне, было бы изряднымупрощением. Влияние России (в том числе, и военное), направленное наприсоединение Северного Кавказа, имело многовекторную направленность и,зачастую, использовалось самими горцами в качестве аргумента в решении своихпротиворечий, как между отдельными этническими группами, так и междусоциальными стратами внутри некоторых из них.

Очевидно, что в периоддлительной борьбы за влияние на Кавказ, Россия использовала широкий наборприёмов и методов реализации своих устремлений. Вместе с тем, именно силовойаспект присоединения Северного Кавказа рассматривается нами в этой главе вдиалектическом единстве с другими методами достижения этой цели. В качествеобъекта исследования мы рассматриваем закономерности доминирования(возобладания) мирного или военного методов покорения Кавказа, а также ихсвоеобразие и изменение в зависимости  от фазы социального цикла в России.

Определяя хронологическиерамки проблем, затрагиваемых в данной главе, нижней границей будем считатьсередину XVI в. – начало активного проникновенияи закрепления России на Северном Кавказе. Верхняя граница – окончаниеКавказской войны. Таким образом, нами рассматривается этап интеграцииСеверо-Кавказского социокультурного пространства в границы российскогогосударства, а значит и в рамки российского историко-культурного типа в течениевторого большого (имперского) цикла. Заявленные хронологические рамки, впрочем,не вполне с ним совпадают, и это требует отдельного пояснения. Вторая половина XVI в. и рубеж XVI-XVIIвеков относятся к первому большому российскому социальному циклу.Краткосрочность начального этапа проникновения российского государства наСеверный Кавказ в рамках данного цикла, во-первых; зарождение имперской моделигосударственности, во-вторых, дают достаточно оснований для рассмотрения еговкупе с последующим.

Окончание Кавказскойвойны, практически совпавшее с началом пореформенного периода, представляетсобой начало совершенно самостоятельного этапа интеграции Северного Кавказа висторико-культурное пространство России. В это время изменяется не толькополитический статус региона, окончательно входящего в государственноепространство России, но и его этническая  и экономическая карта. Период послеокончания Кавказской войны и до 1917 года, представляющий завершающий этапвторого большого российского социального цикла, практически, совпадает с еговнутренним (третьим) малым циклом. Он является уникальным периодом, который вконтексте нашего исследования мы посчитали возможным рассмотреть отдельно.

В рамках второго большогосоциального цикла (до 1860-х годов) Северный Кавказ является для России,скорее, внешнеполитической проблемой, нежели внутренней. Соответственно, методывоздействия и способы его интеграции в состав Российской империи отличаются оттого, какими они были в пореформенный период, когда рассматриваемый регионстановится частью российского государства в совокупности главных составляющихэтого понятия.

В данной главе в нашизадачи входит показать, как на протяжении означенного хронологического отрезкаизменяется динамика процесса интеграции Северного Кавказа в государственноепространство России; каким образом изменяется отношение государственной властик «кавказской проблеме» в зависимости от фазы отдельного социального цикла; вкакой степени сходны способы решения этой проблемы в восходящих и нисходящихфазах, состояниях гармонии и кризиса различных малых социальных циклов периодаимперии; каким образом  социальные циклы в России, сопряженные с интенсивностьюутверждения на Кавказе, влияли на собственные циклы эволюции Северо-Кавказскихэтно-социальных систем.

 

Середина XVI века приносит России большойвнешнеполитический успех: покорены Казань и Астрахань. Вместе с тем, этизавоевания проходят на фоне нарастающих деструктивных тенденцийвнутриполитического характера, обусловленных столкновением этнократическихтрадиций государственности первого большого цикла и имперских тенденций,уверенно нарастающих в течение всего XVI века. Подчинение Казани Москве существенно изменило геополитическоеположение русского государства (1). «Многочисленные народы, населявшие земли отСибири до Северного Кавказа, посылали в Москву своих представителей с тем,чтобы заключить с ней торговые сделки и военные соглашения» (2). То есть,относились к России так же, как прежде к наследникам и потомкам Чингис-хана. В чередеэтих событий в Москву прибывает кабардинский князь Темрюк. Адыгским князьямцарь обещал защиту от турок и татар.

Покорение Казани иАстрахани открывало русским широкие пространства Восточного Предкавказья.Стратегически выгодное положение, дополненное упомянутой просьбой адыгскойзнати, стало необходимым и достаточным условием для возникновения  в 1567 годупервого форпоста русских на Кавказе – Терского городка (Терки, Тюмень). Русскиеи кабардинские войска действовали сообща против крымских войск и нанесли им рядпоражений. «Это позволило облегченно вздохнуть пограничному русскому и горскомунаселению» (3). Военно-политические контакты русских и горцев в этот периодносят, надо полагать, взаимовыгодный характер: горцы с помощью русских решаютзадачи своей безопасности от сильных и географически более близких соседей,русские «прощупывают» пределы своих южных рубежей. По очень точному замечаниюДж. Хоскинга, «русские считали необходимым установить контроль над Диким полеми территориями, к нему прилегающими, или хотя бы быть уверенными в том, что этиземли находятся под контролем стабильной власти, с которой можно было быобщаться дипломатическим путём, а не военным. Много раз на протяжении своейистории Россия как бы зондировала свои границы, чтобы выяснить, где,собственно, они пролегают и насколько они крепки» (4). Такое «зондирование»происходило в течение XVIвека во всех возможных направлениях, а на востоке оно довело русских до самогоТихого океана.

Периодам продвиженияРоссии на Северном Кавказе, хронологически совпадающим с периодамиотносительной гармонии, и отчасти с ниспадающими фазами социальных циклов,свойственны наступательные действия, преобладание силовых, военных методов утвержденияв этом регионе. Как станет ясно из дальнейшего хода рассуждений, каждаяпоследующая такая фаза была жёстче предыдущей. Поэтому очевидно, что в данныйпериод военный аспект закрепления русских на Кавказе имел, сравнительно,слабовыраженный характер. Однако в процессе расширения союзных России племён (сточки зрения Москвы, подданных), она всё более и более втягивается ввооружённые конфликты между, собственно, горскими народами. В 1582 годубештауские черкесы ищут покровительства Москвы от астраханских татар икалмыков. Уже четыре года спустя «царь Фёдор Иоаннович посылает войско на Терекдля усмирения горцев, беспокоивших наших подданных. Вследствие этого походамногие племена поддались России» (5). В 1586 г. Кахетия перешла в подданствоРоссии. 90-е годы ХVI в. наметилиослабление российских позиций на Кавказе, несмотря на основание г. Койсу, чтоможно считать последней удачей этого цикла. Россия двигалась к периоду жёсткогокризиса, и это отразилось на кавказских операциях: 1594 г. неудачный походкнязя Андрея Хворостинина, 1604 г. — сокрушительное поражение при попыткеовладеть Тамхали, потеря города Койсу.

Несмотря на то, что ужена ранних этапах попыток проникновения и закрепления России на Северном Кавказеэто происходило, в том числе и военными средствами, оценивая общее состояниеотношений Москвы с горским населением, можно согласиться с мнением ветеранакавказской войны адмирала Л.М. Серебрякова: «Итак, мы видим, что в XVI столетии связи наши с Кавказом былидружественные, родственные и единоверные» (6).

Период с начала XVII века и последующие, примерно, столет представляют собой восходящую фазу первого малого социального цикла врамках второго большого (имперского) цикла. Глубокий кризис, известный как«Смутное время», переходит в период длительной и болезненной гармонизациироссийского социума, завершившегося унифицирующими реформами Петра I. Состояние российского этноса в этотпериод проходит акматическую фазу, характеризующуюся оформлением суперэтноса,острой внутриполитической борьбой как результата доминированияиндивидов-пассионариев с высоким уровнем честолюбия, жертвенности в достижениисвоих идеалов и т.п. (7). Поиск новых смысловых начал организации российскогосоциума составил суть «бунташного века». Эту «бунташность» вряд ли стоит сравниватьс волнениями и революциями кризисных периодов. Напряженность внутриполитическихсобытий восходящей фазы первого малого цикла совпадало с общим характером такойже фазы большого. Все эти обстоятельства отвлекали Россию от внешних проблем. Втом числе был и Северный Кавказ.  При этом, надо подчеркнуть, что уже даннойфазе продвижения России на Кавказ были свойственны особенности,прослеживающиеся и в других восходящих фазах социальных циклов: преобладаниемирных методов привлечения горцев к сотрудничеству, а нередко и к подданству,поиск конструктивных решений  и способов укрепления российских позиций наКавказе, а позже и интеграции его в государственное пространство России.

Никаких заметных успеховна Северном Кавказе Россия в XVIIвеке не добивается. Активно ищут поддержки и российского подданства грузинскиецари: царь Мегрелии Леон в 1638 году; кахетинский царь Теймураз I  в 1641 году; в 1653 годуимеретинский царь Александр. В 1657 году русский царь получает просьбу опереходе в русское подданство ещё трёх небольших горных княжеств ВосточнойГрузии (8). На Северном Кавказе, постепенно включающемся в орбиту влиянияарабо-исламского типа культуры, Россия почти не продвигается. Подавлениевосстания в Кабарде (!), поднятого Заруцким и Мариной Мнишек, а такжеукрепление Терского городка в 1619 и 1670 годах едва ли можно назвать большимуспехом.

Фаза гармонии первогомалого социального цикла, наступающая примерно в начале XVIII века, приносит России свои плоды.«Возникновение и «пульсирование» кавказского вопроса (В.Ш.: подч. мной)тесно связано и геополитически неотделимо от восточного вопроса, но, тем неменее, он всегда оставался достаточно автономной, самостоятельной проблемой»(9). Те же авторы считают, что Кавказ как внешнеполитическая проблема начинаетскладываться для России в ходе Каспийского похода Петра I в 1722 году (10). Вместе с тем,этому событию предшествовало, казалось бы, малозначительное и внешне не эффектноеобразование на Тереке русского поселения потомками гребенских казаков. Происходитэто в 1711 году. Казаки «прибегли к милосердию Петра Великого и по высочайшемуего повелению они выселены были на северный берег Терека» (11). Основав четырестаницы, казаки положили, таким образом, начало Кавказской линии, котораятолько «…потом по силе обстоятельств  привлекла внимание правительства» (12).Внимание это, равно как и немалые финансовые вложения в укрепление и расширениелинии, стали необходимы в условиях роста военного, силового способа интеграцииСеверного Кавказа, который был во время рассматриваемого периода ещё не такактуален, как уже в конце XVIIIв. и, тем более, позже. Поэтому можно согласиться с тем, что наиболее значимымсобытием начала века был Каспийский поход Петра I. По сути и характеру договоров и взаимоотношений, устанавливаемыхПетром I с местными народами, можно сказать,что этот поход принадлежал ещё к предшествующему этапу развития российско-кавказскихвзаимоотношений.

Неудивительно, что сразуже по окончании Северной войны Пётр I обратил внимание на южные рубежи, где в своё время он впервые снискалкрупный внешнеполитический успех (русско-турецкая война 1695-1696 гг.). Россиянаходилась в фазе гармонии первого малого социального цикла, что сопровождаетсяв целом успешной внешней политикой, частью которой были две упомянутые здесьвойны. Исключением выглядят результаты войны с Турцией 1710-1711 гг. СогласноПрутскому мирному договору, Россия несколько ослабляла свои позиции на юге,однако сохраняла их на главном в то время стратегическом направлении – вПрибалтике.

Каждое гармоничноесостояние очередного цикла выводило Россию на новый уровень геополитическихпритязаний. В рассматриваемый период  началось более чем вековое соперничествоРоссии и Турции за влияние на Кавказ. Немалую роль в этом соперничестве играл иИран, поэтому можно говорить о столкновении на Северном Кавказе интересовгосударств, принадлежащих к различным историко-культурным типам.

Каспийскому походупредшествовало экономическое и политическое обследование прикаспийских районов,проведённое в 1715-1718 годах. Главной целью этого похода «было предотвращениеугрозы овладения Османской империей либо Ираном Закавказьем и Прикаспием.Средством достижения данной цели было присоединение кавказских земель к России»(13). Среди наиболее важных результатов Каспийского похода: основание крепостиСвятой Крест, а также поиски покровительства (а иногда и фактическогоподданства) России ногайцами, владетелями Костенковским, Аксаевским, шамхаломТарковским. К 1723 году в результате успешных военных операций генерала МатюшкинаРоссии покорился весь приморский Дагестан, Апшеронский полуостров, ханствоШирванское, Баку, области Гилян, Мазандеран и Астрабад (14).

Это были последние яркиеуспехи российского оружия в покорении Кавказа в рамках первого малого циклапериода империи. Особенно отчётливо предкризисные тенденции обозначились послесмерти Петра I: империя абсолютной власти монарха,созданная его почти абсолютной волей, вступала в полосу кризиса, определяемую притязаниями дворян. Примерно через сто лет после смерти Петра I уже «дворянская империя» достигнетапогея своего развития и выведет Россию к иным горизонтам и степени притязанийпо отношению к своему иноэтничному и инокультурному окружению. Пока жедворянские устремления только подтачивали созданную Петром систему социальныхсвязей и отношений, уверенно ведя Россию к первому мягкому кризису середины XVIII века.

На внешнеполитическойарене это не замедлило сказаться. Обратимся к интересующему нас южномунаправлению. Нарастание напряженности системы, движение Российскойгосударственности к фазе мягкого кризиса повлекло преобладание центробежныхтенденций, и в последующие годы Россия уступает свои позиции: по условиямГанджинского мирного договора (1735 г.) Персии отходят все каспийскиепровинции, в том числе Дербент и крепость Св.Креста.

Едва ли не единственный«плюс» этого периода – основание Кизляра в 1735 году. «Первые русские эмигрантыначинают фиксироваться в официальных документах после основания Кизляра. Поданным В.М. Кабузана, в начале 20-х гг. XVIII в. удельный вес русских в регионе составлял менее 1%»(15).

 В 1739 году, по договорус Турцией кабардинцы признаны независимыми. Последующие десятилетия, вплоть доправления Екатерины II характеризуютсябездействием России на Кавказе и все большим укреплением позиций Турции иПерсии, окончательной исламизацией Северо-Кавказского региона.

Середина XVIII века и начало 1760-х годов — акцентированный период мягкого кризиса. В это время на Северном Кавказе почтиничего не предпринимается. В 1750-1752 годах осетинское посольство велопереговоры о присоединении Осетии к России. «Однако в те годы российские властивоздержались от принятия осетин в подданство России» (16). И это несмотря нато, что они обещали выставить 30-тысячное войско в случае войны с Турцией или Ираном(17). Это и не удивительно: состояние близкое к кризисному определяло такоеподданство скорее как обузу, чем сулило какие-либо стратегические выгоды.Следующая война с Турцией случится только в 1768-1774 гг.

Царствование Екатерины II  совпадает с восходящей фазойвторого малого цикла периода империи. Причем, начало этого этапа мы относим кпервым годам её правления. В 1763 году была построена Моздокская крепость. Еёпоявление важно и показательно. Во-первых, продление левого фланга Кавказскойлинии случилось только через 52(!) года после её фактического основания, чтосамо по себе показывает сколь «невнятными» были действия русских в этом регионев послепетровский период; во-вторых, крепость Моздок возводится уже  послетого, как императрица подписывает указ о поселении в одноимённом урочищекрестившихся осетин. Впоследствии Моздок становится центром переселения нетолько казачества, но также и христиан грузин и армян. «Постепенно под Моздокстали переезжать также ингуши и кабардинцы. Это отражало прорусские настроения,которые тогда быстро распространялись на Кавказе среди горских народов» (18). Впериоды восходящих фаз российских социальных циклов такие настроения можнолегко объяснить: Россия уже достаточно преодолела состояние внутреннегокризиса для того, чтобы обратить внимание на внешнеполитические факторы, но ещёне настолько, чтобы использовать силовые методы расширения числа своихподданных. В такие периоды в отношении горцев преобладало скорее убеждение,чем принуждение. Но по мере движения к гармоничному состоянию (в данном циклеоно наступает, примерно, в 1810-1820-х годах) последнее начинает довлеть всёболее и более. Говоря о циклах эволюции Северо-Кавказской этносоциальнойсистемы, К.Ф. Дзамихов определяет рамки первого из них серединой XVI – концом XVIII вв.: «Политические акты сер. XVI века для адыгов (кабардинцев, адыгейцев, черкесов)оцениваются современными учёными как своеобразный взаимовыгодныйвоенно-политический союз. …До середины XVIII века Россия не имела возможности для территориальныхприобретений в северокавказском крае. Установление номинального «подданства» и«зависимости» отдельных Северо-Кавказских владений по отношению к России несопровождалось установлением государственной границы и не привело к назначениюв эти места представителей русской военной администрации» (19). Конец XVIII – середину 1860-х годов авторопределяет как «переходный период» к новому циклу, завершающемуся, в своюочередь, в 1917 году. Последующие циклы и переходные периоды также увязаны спроблемой взаимоотношений России и Северного Кавказа. Для нас очень важнопоказать взаимозависимость внутренних этоносоциальных процессов на СеверномКавказе и внешнеполитического фактора в виде поэтапного утверждения здесьроссийского государства. Таким образом, можно согласиться с К.Ф. Дзамиховым втом, что «главным содержанием этого переходного периода был сложный идраматичный процесс взаимодействия двух социальных систем (северокавказской ироссийской), в ходе которого первая разрушалась в той степени, которая обеспечивалаеё подчинение второй, становившейся господствующей системой» (20). Вместе стем, нам представляется, что для Северо-Кавказских народов, если рассматриватьих социально-политическую эволюцию в названных хронологических границах, этотэтап обладал более сложной внутренней динамикой, в значительной степени,действительно, определяемой внешнеполитическим фактором. При этом следует особоподчеркнуть, что это далеко не всегда была только Россия. Собственно жероссийская политика периода с конца XVIII века и до завершения Кавказской войны также проходит ряд этапов,детерминированных соответствующими фазами российских социальных циклов.

Таким образом, сутьвзаимоотношений российского государства и народов Северного Кавказа во второйполовине – конце XVIII веканачинает постепенно изменяться. Нарастающий потенциал позитивных тенденцийвторого малого социального цикла, связываемого нами с расцветом «дворянскойимперии» в России, усиливал её амбиции на внешнеполитической арене, в томчисле, и  на кавказском направлении.

1760-1770 –е годы в целомхарактеризуются укреплением Кавказской линии, сохранением уже завоеванныхпозиций. И хотя в 1774 г. согласно Кючук-Кайнарджийскому миру власть надкабардинцами отдана была крымскому хану, а последний особым актом признал ихзависимость от России, сами кабардинцы не разделяли этих убеждений изависимости своей не признавали, не в последнюю очередь из-за того, что к этомувремени они уже прочно становятся мусульманами. В течение русско-турецкой войныв 1769 году против них была совершена военная экспедиция генерала Медема совместно с 10 тысячами калмыцкого войска с целью наказать кабардинцев «завероломство в бывшую тогда войну» (21). В 1783 г. особым манифестом Екатерина II присоединяет Крымское ханство кРоссийской империи, как и всю «Кубанскую сторону». В том же году Кубанскийкорпус под командованием А.В. Суворова разбивает в устье реки Лабы ногайскихкочевников, тем самым продолжив практику карательных операций, пока ещё редких.

В 1777 г. основаныСтаврополь, Александровск, Георгиевск, Екатериноград. К 1779 г. Кавказскаялиния достигает р.Кубани. В 1780-е-1790-е годы ведется интенсивное переселениеказаков на новые территории, возникают новые станицы. Наряду с продолжавшимсяпроцессом добровольного вхождения отдельных этнических групп горцев СеверногоКавказа (например, с просьбой войти в состав России в 1770 г. обратилисьстаршины Восточной Осетии, в том же году их примеру последовала Ингушетия(22)), государство создаёт благоприятные условия для переезда сюда переселенцевиз внутренних губерний России. «22 декабря 1782 года Екатерина II издаёт указ, по которому разрешалосьраздавать земли «на Моздокской линии». 17 декабря был опубликован Сенатскийуказ, который предписывал всем губернским казённым палатам России заблаговременноуведомлять «начальство Кавказской линии» обо всех желающих туда переселиться.18 декабря 1784 г. появился новый сенатский указ, который предоставил право нетолько государственным и экономическим крестьянам, но и однодворцампереселяться в Кавказскую губернию» (23). И хотя уже с 1795 года условияпереселения ужесточаются (государство предоставляло крестьянам возможностьпереселения только за свой счёт), тем не менее миграционные потоки изцентральной России не иссякают (24). Вместе с тем, надо отметить, чтообъективных условий для поистине масштабного заселения  региона этническимирусскими ещё не сложилось. Российское государство и общество должно было ещёдля этого преодолеть ряд внутри- и внешнеполитических препятствий, что удалось,в значительной мере, сделать только в следующем – XIX веке. Во второй половине XVIII века военно-поселенческий, казачий характер освоенияи заселения земель Северного Кавказа сочетался с достаточно заметныммиграционным потоком из Центральной России. С началом военных действий и вплотьдо окончания Кавказской войны последняя группа мигрантов не играла заметнойроли.

Показателен примервхождения в состав России части осетинских земель, так называемой «Дигории»,где на общем собрании крестьяне решили принять российское подданство по«первому требованию». Очевидно, требование почти сразу же последовало, так какДигория оказалась присоединённой к России в том же году (25).

Уверенное движение Россиик гармоничному состоянию очередного цикла, соответственно, вело к укреплению международногоавторитета, внешнеполитического влияния, расширению границ и т.п., о чемговорилось выше. Наиболее яркими событиями тех лет стали договор 1783 г.,заключенный царем Карталинским и Кахетинским Ираклием в г. Гори, согласнокоторому он признавал над собою власть Российской империи; возвращение в 1796г. в результате успешных и, сравнительно, быстрых военных действий противперсидского шаха Ага-Магомед хана, Дербента, Кубы и Ганджи.

В конце XVIII века стал очевиден вопрос, чтопротекторат России над Грузией оказался недостаточно надёжной гарантиейсуществования грузинских княжеств. В 1800 году Георгий XII обратился в Петербург с просьбой о подданстве. 18января 1801 года Павел Iподписал манифест о присоединении Грузии к России. Несмотря на известныесомнения Александра I оцелесообразности такого решения, и как результат – обсуждения этого вопроса вгоссовете (где большинство высказалось за сохранение Грузии в составе России),в конечном итоге, этот манифест подтвердил и он.

Таким образом, СеверныйКавказ всё более превращался во внутреннюю проблему России, и если не вполитическом, то уж наверняка в географическом смысле. Россия не терпитанклавов на своей территории, особенно враждебных и иноконфессиональных. Этообстоятельство, наряду с продолжающимся процессом укрепления государственностив рамках восходящей фазы социального цикла, определило качество грядущих в XIXв. событий.

Конец ХVIII в. характеризуется дальнейшимутверждением России в данном регионе: укрепление и продление Кавказской линиивплоть до Азовского моря, возникновение новых станиц, возобновлениестроительства Военно-Грузинской дороги. В 1785 году учреждено Кавказскоенаместничество. «В 1796 г. наместничество переименовывается в губернию, в 1797г. территория Северного Кавказа отделяется от Астраханской губернии и в 1801 г.происходит  окончательное юридическое оформление Кавказского края как губернии»(26). В 1780-1790-е годы продолжался приток на Кавказ переселенцев изцентральной России. Характерной чертой восходящей фазы социальных циклов дляРоссии является активная миграция населения на окраинные, вновь присоединяемые(даже не вполне ещё присоединённые) территории. В 1785-1786 гг. на долюпереселенцев из губерний Центрально-земледельческого региона выпало 64,7 % отобщего числа лиц, прибывших в Кавказскую область, а в 1783-1794 гг. – 70,4%(27). Этот процесс, хотя и неравномерно по годам, но продолжался вплоть доначала активных военных действий, названных позже Кавказской войной. Те жеавторы совершенно справедливо отмечают, что «несмотря на успехи колонизации, наСеверном Кавказе оставалось ещё множество пустующих земель. В 60-е годы XIX  века начинается новый этап впереселенческой политике, обусловленный двумя важными событиями – отменойкрепостного права и окончанием Кавказской войны» (28). Эти события, правда вразной степени, но станут ещё предметом нашего более пристального интереса,пока обратим внимание на то, что хронологически названная активная миграция наСеверный Кавказ совпадает, опять-таки, с восходящей фазой малого социальногоцикла (в данном случае третьего).

Примерно с 1800-х –начала 1810-х гг. начинается означенная нами фаза гармонии второго малогосоциального цикла. Первые полтора десятилетия ХIХ в. ознаменовались покорением Елисуйского владения, Джарскойобласти, Шурагель, ханств: Гянджинского, Нухинского, Карабахского, Ширванского,Дербентского, Кубинского, Талышинского; княжеств: Мингрелия, Имеретия, Гурия иАбхазия. Значительную часть этих уступок Россия получила в ходе войны с Ираном,согласно Гюлистанского мирного договора (1813 г.). «После этого Северный Кавказпревратился как бы в составную часть России, что впервые было признано вГюлистанском мирном договоре с Ираном в 1813 г., положениями которого крайрассматривался уже «навечно» в качестве неотъемлемой её территории» (29).

С 1817 г. по 1826 г. былопостроено 27 укреплений, составивших Сунженскую, Кабардинскую, Кисловодскую иЛезгинскую линии, укреплена Военно-Грузинская дорога. С 1817 г.  Кавказскаялиния продвигается вглубь Черкессии и к началу 1830-х годов достигает рекиЛабы. Со ссылкой на Акты Кавказской археографической комиссии (Тифлис, 1878 г.)Б.М. Джимов отмечает: «Учащаются карательные экспедиции царских войск вЗакубанье и ответные рейды вооружённых формирований Черкессии в пределы кордонныхлиний, что приносило новые страдания трудовому русскому и горскому народу»(30). 1830-е годы для России – это начало ниспадающей фазы второго малогосоциального цикла. Это означает, что давление государства на окраинныетерритории, уже считающиеся в достаточной мере своими, усиливается, частопринимая вооружённые формы. Параллельно этим процессам шло дальнейшеетерриториально-административное обустройство Северного Кавказа. «В 1822 годуКавказская губерния переименована в область, по словам А.П. Ермолова, «помалолюдству», поскольку регион этот ещё только основался и заселялся и не мог вполной мере считаться губернией. В 1847 году … Кавказская область становитсяСтавропольской губернией» (31).

В первой трети ХIХ в. Россия дважды воевала с Турцией(войны 1806-1812 гг. и 1828-1829 гг.) и Ираном (1804-1813 гг. и 1826-1828 гг.).Ход и результаты этих войн хорошо известны. Отметим, что, в частности, поТуркманчайскому мирному договору 1828 г. шах Ирана отказывался в пользу Россииот Эриванского и Нахичеванского ханств, подтверждал права России на всютерриторию Азербайджана. Согласно Адрианопольскому мирному договору 1829 г.России отходило всё восточное побережье от устья Кубани до пристани св. Николаяс крепостями Анапа, Поти, Ахалкалак и Ахалцих. Турция признавала переход кРоссии Грузии, Имеретии, Мингрелии, Гурии, Эриванского и Нахичеванского ханств.«Царское самодержавие, считая Адрианопольский мирный договор достаточнымоснованием для присоединения Кубани к России, перешло к активным военнымдействиям на Северо-Западном Кавказе. Впервые царизм открыто отказался отполитики вовлечения кавказских горцев в административно-политическую системуРоссии постепенно, через развитие торгово-экономических связей, и перешёл крешению черкесского вопроса с помощью военной силы» (32). В состоянии гармониии начале ниспадающей фазы социального цикла, когда ещё достаточно сил иуверенности от недавних побед, российская государственная «машина» не склоннапроявлять терпение и конструктивность, тратить время на переговоры и социальныепроекты, которые в какой-либо степени отклоняются от намеченных геополитических«пунктиров» и затягивают de faсto решение, уже принятое de jure.

Для нас наиболее важнымпредставляются особенности мотивации горских народов, их поведенческая доминантав периоды открытых столкновений государств, принадлежащих к различнымисторико-культурным типам. Любопытной представляется характеристика: «Частьфеодалов Кавказа стремилась воспользоваться войнами Ирана и Османской империипротив России, но не с целью перехода под власть Ирана или Османской империи, адля лавирования в своих местных интересах: для сохранения относительнойсамостоятельности, неограниченной власти над своими поддаными, свободымеждоусобиц, феодальных разбоев, грабежей и работорговли» (33).

Если сделать скидку наклассовый подход авторов последней цитаты, то ключевым словом в характеристикеданной ими, как минимум, «феодалам» Северного Кавказа будет «лавирование». Приэтом надо отметить, что «лавирование» в политическом, военном, но едва ли вкаком другом смысле. Не только в религиозном, но и шире — в социокультурномсмысле многие Северо-Кавказские народы уже в первой половине ХVIII в. прочно включаются в составарабо-исламского типа культуры, несмотря на своеобразие преломления магометанствав местных дорелигиозных верованиях, позволяющего говорить даже о некоемрелигиозном синкретизме (см.напр.34).

Начало ХIХ столетия стало тем этапом, когда«…мы начинаем войну уже собственно с кавказскими народами, ибо покорение их дляспокойного и надежного обладания Закавказским краем соделывается существенноюнеобходимостью. До этой же эпохи мы на Кавказе боролись не собственно сгорцами, но с могущественною в то время Турциею и Персиею, вытесняямагометанство за пределы Европы» (35).

Россия, начиная,примерно,  с 1830-х г., вступает в ниспадающую фазу эволюции очередного цикла,и уже в середине 1830 –х гг. это вполне прослеживается на ее внешнеполитическомсостоянии. Внешне весьма удачный для России Ункяр-Искелессийский договор (1833г.), на самом деле был заключен Россией с еще более слабой, находящейся в ещеболее глубоком кризисе Турцией. Договор, заключенный на семь лет, выполнялсяслабо, а уже в 1837 г. о его откровенных нарушениях со стороны английских судовдоносили русские консулы.

«Уже в 1837 годуэкономическая слабость России и подстрекательство британской  миссии привели кпадению русского влияния в Константинополе» (36). И это в то время, когда «…казалось, что Турция совсем «больной человек»» (37).

Каковы же были условия иобстоятельства, с точки зрения цикличности эволюции российского государства исоциума, когда начался самый драматичный этап присоединения Северного Кавказа,известный как Кавказская война? «Дворянская империя» как специфическая формагосударственности второго малого цикла, достигает апогея своего развития,состояния наиболее гармоничного и адекватного внутренним и внешним реалиям,примерно в 1810-1820-х годах. После этого начинается ниспадающая фаза цикла,отмеченная нарастающими деструктивными тенденциями. Зачастую, характеристорических событий и явлений определяется теми людьми, которые в личностномсмысле сформировались в условиях предшествующей фазы цикла. Например, вусловиях ниспадающей фазы цикла, в большинстве действуют личности, несущие всебе доминантные мировоззренческие черты периодов гармонии и (или) дажевосходящей фазы цикла, то есть того периода, характерные черты и признакикоторого приходят в упадок. Чем хронологически дальше отстоят такие действия отфазы гармонии, тем менее они адекватны исторически изменяющимсяобстоятельствам. В таких условиях, например, решая внешнеполитические задачи,велико искушение использовать силу и военное преимущество (особенно еслипротивник заведомо слабее), чтобы не искать более сложных и долгосрочных путейрешения проблемы, которая неизбежно встанет уже перед другим поколением.

Войны, начинаемые Россиейв фазе гармонии (если они не успевали быть доведёнными до конца) илиниспадающей фазе социальных циклов, либо заканчивались поражением, либоприобретали затяжной, изматывающий характер.

В середине ХIХ в. социальный кризис в Россиидостигает критической точки, наиболее ярким проявлением этого стало тяжелоесоциально-экономическое положение в государстве, проигранная Крымская война, Кавказская война, приобретшая затяжной характер и, наконец, отмена крепостногоправа. Последнее можно считать началом выхода России из кризиса в фазупоступательного нарастания позитивных тенденций цикла, апогей которогоприходится, примерно, на 1880-1890 –е гг.

Заслуживающим вниманияпредставляется тезис Дм.Алейникова о том, что при всем многообразии написаннойо Кавказской войне литературы можно выделить несколько историографическихнаправлений: 1) российская имперская традиция, представленная в основном вработах дореволюционных авторов. В этих работах речь идет об «умиротворенииКавказа», делается акцент на «хищничествах» горцев, религиозно-воинствующийхарактер их движения, подчеркивается цивилизирующая роль России; 2) традициясторонников движения горцев. Это направление находило приверженцев и всоветский период (за исключением 40-х-сер.50-х –гг.) и в настоящее время, когданекоторые сторонники этой традиции переносят на политику Российской империитермин ХХ века «геноцид»; 3) геополитическая традиция, для которой борьба загосподство на Северном Кавказе — это часть присущего России стремлениярасширяться и «порабощать» присоединяемые территории (38).

Горские народы СеверногоКавказа в рассматриваемый период уже очевидно тяготели к исламскому типукультуры. Деятельность созданных в августе 1814 г. по указанию Александра I в Тифлисе Духовной ОсетинскойКомиссии и в апреле 1829 г. по указанию уже Николая I Миссионерского Общества на Кавказе ни к чему не привели(39). Привлечение горцев «благами цивилизации, нашим роскошеством, вкусами,нуждами и требованиями от нас домашней утвари» (40) было не намного болееуспешным. «Политика России на Кавказе до Ермолова носила двойственный характер.С одной стороны, периодические военные экспедиции… С другой — налаживалисьмирные отношения с горскими владетелями, они поступали на службу, получалижалование… Назначение Ермолова было связано с изменением политики России наКавказе — российский царизм вплотную приступил к завоеванию Кавказа» (41). Иприступил не в самый лучший момент. Ниспадающая фаза цикла приводит либо ккраху военных кампаний, либо они приобретают неопределенно затяжной характер(как, например, Ливонская война или война на Кавказе).

Формированиетеократического государства частью народов Северного Кавказа — это этап,значение которого трудно переоценить. Государство, известное как имамат Шамиля(имамат горцев Дагестана и Чечни) — это выражение сущностных стремленийзначительной части автохтонного населения Северного Кавказа. Его территорияохватила, в общем, незначительную часть региона проживания Северо-Кавказскихмусульман. Причины этого хорошо известны, и это еще один аргумент в пользупротивников теории северокавказской цивилизации. Но поставим вопрос иначе. Небыло ли возникновение данного государства самой реальной попыткой уже наполитическом уровне стать органичной частью исламской цивилизации? На нашвзгляд, это так.

Арабо-исламскийисторико-культурный тип, хотя и явил блестящие образцы государственностиимперского характера (халифат Омейядов, а позже – Аббасидов), в целом,тяготеет, условно говоря, к «полигосударственности». Приведённые примерыединого крупного государства были недолговечны. На их руинах возникли новыегосударственные образования, нередко, на основе этнокультурных общностей ещёдоисламского периода. В арабо-исламском мире столкнулись не толькопредставители двух основных и множества второстепенных ветвей ислама, но иразличные представления идеала государственности: теократического илисветского. Демократичность конфессиональных институтов ислама (отсутствиеединой иерархической структуры, возглавляемой конкретным лицом – лидером всехмусульман, общинный характер уммы и нек. др.) и этническая пестрота егонеофитов предопределили существование множества исламских государств,объединённых общностью религии, а стало быть, и духовной традиции. По этойпричине мы и берёмся утверждать, что возникновение имамата Шамиля было самойреальной попыткой на политическом уровне стать частью исламской цивилизации вкачестве равнодостойного другим государства.

Уже упоминавшийся К.Ф.Дзамихов, характеризуя период истории Северного Кавказа с конца XVIII века до середины 1860-х годов,отмечает, что «положение усугублялось тем, что стадии кризиса традиционныхобщественных институтов северокавказского социума совпали с этапом колониальнойполитики царизма, то есть внутреннее разложение системы дополнилось и усилилосьвнешним воздействием, войной и агрессией со стороны более сильногогосударства…» (42).

С другой стороны,активное сопротивление царской армии подтолкнуло отдельные этнические группы кконсолидации и государственному строительству. Возникая как теократическоегосударство по форме, имамат Шамиля был военизированным по содержанию.

Необходимостьсопротивления русской армии стала главной причиной попыток создания своейгосударственности закубанскими адыгами. Первая такая попытка была предпринята в1830 г. «При виде долгожданного национального флага тысячи мечей взлетели ввоздух, и один всеобщий продолжительный вопль радости вырвался из необъятнойтолпы. Никогда до сей поры не было большего энтузиазма, ни решимости защищать …Отечество», свидетельствует Эдмонд Спенсер, посетивший Черкессию в этот год(43). Союз оказался недолговечным, прежде всего, из-за причин внутреннегохарактера, однако попытки создания своей государственности в этой части регионане закончились. Большое значение в политической жизни абадзехов, шапсугов,натухайцев и убыхов сыграло Адагумское собрание (февраль1848 – февраль 1849гг.) (44), на основании которого сформировалась нестойкая конфедерация.Мухаммед Амин пытался развить, в том числе и силой оружия, достиженияадагумского собрания. К концу 1850 г. почти все западные адыги были включены вновую систему государственного устройства (45). Абадзехи и шапсугипредпринимали попытки создания своего государства на Западном Кавказе даже в1861 г., то есть уже после пленения Шамиля на Востоке (46).

Возвращаясь к историиимамата горцев Дагестана и Чечни, отметим, что длительный процесс егостановления «… завершился только при Шамиле (1834-1859). К середине 50-х гг.третий имам стал «суверенным правителем, использовав сложный аппарат» (47).

В годы Крымской войны вполной мере и наиболее ярко проявилось стремление Шамиля к независимойполитической линии. С одной стороны, это экстремальные условия войны, с другой— ощущение собственной силы.

Однако, вместе с тем,период наивысшего расцвета государства Шамиля наметил и первые черты егоупадка. Во второй половине 1850-х гг. проявились центробежные тенденции, что,вероятно, могло быть преодолено, если бы не «северный сосед». Россия, выходя изкризисного состояния, набирала силу в рамках последнего дореволюционного цикла(собственно, революция и была его концом). Окончание Кавказской войны,представлявшейся бесконечной, казалось современникам неожиданно скорым, хотяпосле пленения Шамиля в августе 1859 г., прошло еще почти пять лет, прежде чемэта война завершилась. Официальной датой прекращения Кавказской войны считается21 мая 1864 г., хотя отдельные очаги сопротивления горцев прослеживаются вплотьдо 1884 г.

Таким образом, включениеСеверного Кавказа в состав Российской империи было длительным процессом, началокоторого относится еще к середине ХVI в. Процесс этот в геополитическом смысле имел «пульсирующий» характер:продвижение и укрепление России в этом регионе в целом совпадает с фазамициклов, близких гармоничному состоянию российского государства.

Северный Кавказ каксоциокультурное пространство представляет собой «буферную зону» междуевропейской христианской цивилизацией — с одной стороны, и исламскойцивилизацией — с другой. Северо-Кавказский регион в этом отношении неисключение. В попытках наиболее приблизиться, если не к объективности, то кцелостности восприятия Северного Кавказа как социокультурного пространства,отечественная историческая наука, несомненно, обогатилась бы серьезным трудом,рассматривающим данный регион не как отдельную цивилизацию или «перифериюроссийской цивилизации», а как часть исламского типа культуры. Если допустить,что этот вектор влияния на смыслополагающие основы самоидентификации горцевимел значение (осмелимся предположить, что оно было весьма велико), то такойвзгляд имеет право на существование. Тем более, регионы подобные изучаемому,как уже упоминалось, в рамках именно арабо-исламского типа культуры нередкость. Наиболее яркими примерами могли бы послужить отдельные африканскиеисламские государства, расположенные к югу от Сахары, а также мусульманскиеэтнические и этнокультурные группы Балканского полуострова.

Кавказская война являетсобой прямое следствие политики российского государства в данном регионе вконце XVIII  — начале XIX вв., когда гармоничное состояние второго малого циклаи связанные с эти успехи, толкнули Россию на интенсификацию интеграцииСеверного Кавказа. Ниспадающая фаза цикла, в рамки которой почти точноукладывается вся Кавказская война, предопределила её затяжной характер. В этойвойне с российской стороны, включая военных и мирных жителей, погибло не менее77 тысяч человек (48). Погибшие горцы учёту не поддаются.

В строгом смысле слова,Кавказская война отличается от обычных войн отсутствием или не выраженностьюряда их непременных атрибутов. Сам термин «война», применительно к этапуинтеграции народов Северного Кавказа в государственное пространство России сконца 1810-х до середины 1860-х гг., не вполне справедлив. Несмотря на весь еготрагический характер, этап этот был достаточно логичен, и, более того,предопределён закономерностью эволюции внутренних российских социальных циклов,что мы уже попытались показать на предшествующих страницах.

После окончанияКавказской войны начинается принципиально новый период в истории региона инародов его населяющих (или населявших). Этот этап связан с началом процессавключения горцев Северного Кавказа в российское историко-культурноепространство, что не тождественно только государственности.

Залогом успеха вприсоединении Северного Кавказа стало освоение этого региона представителямироссийского суперэтноса, которое приобретает решающее значение начиная споследней трети ХIХ в. В одном рядус этим явлением стоит модернизация края, начало которой хронологическисовпадает с массовыми переселенческими процессами.

В то же время окончаниеКавказской войны сопряжено с интенсивным оттоком значительной части горскогонаселения в Турцию. Данный период представляется одним из существенных этапов вформировании специфической этнокультурной самоидентификации различных группнаселения Северного Кавказа и заслуживает более детального и специальногорассмотрения.

 

Примечания

 

1.           Матвеев В.А.Исторические особенности утверждения геополитических позиций России на Кавказе/Под ред. В.Б. Виноградова. – Армавир – Ростов-н/Д., 2002. – С.8.

2.           Ходарковский М. Вкоролевстве кривых зеркал// Чечня и Россия: общества и государства. – М.:Полинформ-Талбури, 1999. – С. 20.

3.           Джимов Б.М.Политика ведущих держав и её отражение в ходе кавказской войны (конец XVIII – первая половина XIX в.)// Кавказская война: урокиистории и современность. – Краснодар., 1994. – С.8.

4.           Цит. по: ВеликаяН.Н  Политические, социально-экономические, этнокультурные процессы в ВосточномПредкавказье (XVIII-XIX вв.). Автореф. дисс…д.и.н… – Ставрополь, 2001. –С.26.

5.           Серебряков Л.М.Мысли о делах наших на Кавказе (публикация Я.А. Гордина)// Звезда, 1996, №12. –С.88.

6.           Там же.

7.           Гумилёв Л.Н. ОтРуси до России: очерки этнической истории. – СПб.: Юна, 1992. – С. 207-250.

8.           Национальнаяполитика России: история и современность. – М.: Русский мир,1997. С. 78.

9.           Черноус В.В.,Цихоцкий С.Э. Кавказский вопрос в истории Российской геополитики// Известиявузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки, 1998, №2. – С. 76-77.

10.         Там же. – С.77.

11.         Серебряков Л.М.Указ. соч. – С.89.

12.         Там же.

13.         Зинеева З.З.Восточная политика России и ногайцы Северо-Западного Прикаспия// ВопросыСеверо-Кавказской истории. Под ред. В.Б. Виноградова. Вып. 1. – Армавир, 1996.– С.23.

14.         Серебряков Л.М.Указ. соч. – С.89.

15.          Цит. по:Этнокультурные проблемы Северного Кавказа: социально-исторический аспект/ Подред. А.И. Шаповалова. – Армавир: Издательство АГПИ, 2002. – С.41.

16.         Национальнаяполитика России… — С.79.

17.         Там же.

18.         Там же.

19.         Дзамихов К.Ф.Северный Кавказ и Россия: исторические циклы и переходные периоды// Наука оКавказе: проблемы и перспективы. Материалы I съезда учёных-кавказоведов/ Под ред. В.Г. Игнатова. –Ростов-н/Д.: СКАГС, 2000.- С.51.

20.         Там же.

21.         Серебряков Л.М.Указ. соч. – С.90.

22.         Этнокультурныепроблемы Северного Кавказа: социально-исторический аспект/ Под ред. А.И.Шаповалова. – Армавир: Издательство АГПИ, 2002. – С.70

23.         Там же. – С.42

24.         Там же. –С.43-44.

25.         Национальнаяполитика России… — С. 80.

26.         Герман Р.Э.Состояние управленческих кадров на Кавказе в 30-е годы XIX века// Северный Кавказ в межцивилизационных контактахи диалогах: от древности к современности. Тезисы региональной научнойконференции. – Армавир: ИЦ АГПИ, 2001. – С.38.

27.         Этнокультурныепроблемы Северного Кавказа… — С.43.

28.         Там же. – С.43

29.         Матвеев В.А.Указ. соч. – С.9.

30.         Цит. по.: ДжимовБ.М. Политика ведущих держав … — С.11.

31.         Герман Р.Э. Указ.соч. – С.38.

32.         Джимов Б.М. Указ.соч. – С.12.

33.         История народовСеверного Кавказа (конец XVIIIвека – 1917 г.). – М., 1988. – С.23.

34.         Майборода Э.Т. Ососуществовании цивилизаций различного типа // Научная мысль Кавказа, 2000, №2; Черноус В.В. Кавказ – контактная зона цивилизаций и культур // Там же.

35.         Серебряков Л.М.Указ. соч. – С.92.

36.         История народовСеверного Кавказа … — С.135.

37.         Там же.

38.         Алейников Д.Большая Кавказская война // Родина, 2000,  № 1-2. — С.55.

39.         Клычников Ю.Ю.Использование религиозного фактора в российской политике на Северном Кавказе вконце 20-х – 30-е гг. ХIХвека // Вопросы северокавказской истории. Вып. 6. Часть 1.; Национальнаяполитика России: история и современность. – М.: Русский мир,1997. С. 92-96;Россия и Чечня: общества и государства. – М.: Политинформ-Талбури, 1999. С. 30,34-35; Раздольский С.А. Русская православная церковь и Кавказская война//Кавказская война: уроки истории и современность. – Краснодар, 1994. — С.254-263.

40.         Цит. по: ГординЯ. Что увлекло Россию на Кавказе? // Звезда, 1997. № 10. С.106.

41.         Парова Л.М. Кистории разработки планов покорения кавказских горцев российским царизмом //Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки, 1993,  № 3. — С.57.

42.         Дзамихов К.Ф.Указ. соч. – С.51.

43.         Чирг А.Ю.Политические реформы на Западном Кавказе в 1847-1850 гг.// Кавказская война:уроки истории и современность. – Краснодар., 1994. – С.169.

44.         Чирг А.Ю. Указ.соч. – С. 169-170.

45.         Там же. – С.176.

46.         Джимов Б.М. Указ.соч. – С. 17.

47.         Гемер М.Государство Шамиля// Восток, 1993, №2. – С.37.

48.         Веденеев Д. 77тысяч// Родина, 2000, -№1-2. – С.108.

ГЛАВА 3.

КОНФЛИКТ КАК ФАКТОР ЭТНОКУЛЬТУРНОГОВЗАИМОДЕЙСТВИЯ И ПРОБЛЕМА КОЛОНИЗАЦИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Конфликт как способвзаимодействия российского государства и народов Северного Кавказа имеет давнююисторию. Характер его протекания (чередования латентных и актуализированныхсостояний) неравномерен и зависит, в целом, от фаз социальных циклов в России.«Конфликт ценностей возникает на основе существенных различий и даженесовместимых элементов в ценностных структурах различных народов. Формированиеценностных систем протекает на этапе ранней социализации этноса, когдаскладываются такие важнейшие нормы и ценности, как отношение к человеку иличности, к соседним народам и взаимодействию с ними … другими словами, когдаскладываются основные принципы морали и нравственности» (1). Вот почемучрезвычайно важно проследить историю конфликта как части истории региона, каксоставляющую оценки и самооценки его сторон, а также выяснить какие стереотипыи клише формируются в его ходе.

Рассмотрение истории присоединения Северного Кавказа  как,своего рода, «анатомии конфликта» тесно связано с вопросом о его колонизации:как понимать военные операции, миграционные процессы, административные и другиепреобразования вплоть до пореформенного периода? (Ему мы посвятим отдельныеглавы). Ответ на этот и другие поставленные выше вопросы мы попытаемся дать вэтом разделе.

Значение конфликта как фактора этнокультурного взаимодействияна Северном Кавказе намного шире, чем противопоставление типа «Россия –Кавказ». Возьмёмся утверждать, что в системе этнокультурной самоидентификацииСеверо-Кавказских народов конфликт как социальный феномен занимает довольнозаметное место.

В период, завершившийся Кавказской войной (конец второгомалого цикла периода империи), вполне сложились образы оппонирующих на СеверномКавказе сторон в их взаимных представлениях друг о друге. Осмелимсяпредположить, что характеристики этих образов определили особенностипоследующего этапа интеграции Северного Кавказа в историко-культурноепространство России, что происходит уже в пореформенный период и что по своейзначимости и качеству происходивших  процессов представляет предметисследования отличный, от того, который мы предполагаем затронуть в даннойглаве.

Мы не ставим перед собой цели непременно обосновать значениеконфликта как базового явления в этнической самоидентификации различных группнаселения Северного Кавказа. Трактовка такого рода, безусловно, обеднила бынаши подходы. Мы пытались избежать резких оценок и конъюнктурности выводов,которые можно было бы сделать из нижеследующих рассуждений. В работепредпринята попытка рассмотреть феномен конфликта в самом общем виде,затрагивая его этнокультурные и геополитические характеристики применительно кСеверному Кавказу дореволюционного периода. Нельзя при этом отрицать, чтоконфликт (в указанных выше параметрах понятия) стал одним из важнейших условийформирования этнической картины Северного Кавказа, с одной стороны, и занялзаметное место в этнокультурной характеристике северокавказского населения, сдругой.

Северный Кавказ, являясь зоной столкновения государств,представляющих различные историко-культурные типы, на протяжении столетийпредставлял собой регион нестабильности. Несмотря на это, хорошо известныпримеры взаимовлияния казачьей и горской культуры и быта (см. напр. 2). Данноеявление не противоречит заявленному тезису, так как и казаки и горцы (в большейили меньшей степени) в этнокультурном смысле маргинальны. Это утверждение непокажется излишне резким или недостаточно обоснованным, если более внимательнорассмотреть данные социумы с позиций тех исторических типов культуры, к которымони тяготеют — российскому и арабо-исламскому. Длительное проживание внепосредственном соседстве не могло не сказаться не только на бытовом,экономическом, военном и другом уровнях, но даже, в известной мере, наэтническом типе. «Терские ведомости от 1892 года писали: «Браки между горцами иказаками составляли в стародавнее время самое заурядное явление, и путемсмешения образовался особый тип гребенского казака… Поразительная физическаякрасота и крепость этого типа общеизвестна…Сплошь и рядом средь казаков часто попадаетсятип красавца-горца» (3). Речь идет, правда, о периоде, предшествовавшемКавказской войне.

Нельзя преуменьшать роль Кавказской войны какконфликтогенного фактора, но и абсолютизировать тоже не стоит. К слову сказать,концепция С.П. Хантингтона о столкновении интересов мегацивилизаций как факторе,определяющем в целом внешнеполитическую ситуацию, как на современном этапе, таки в исторической ретроспективе, представляется весьма плодотворной. Согласноданной концепции, «Северный Кавказ рассматривается как составная часть«метарегиона нестабильности», Россия — как core states (сердцевинное государство) православной цивилизации,а процессы на Северном Кавказе — как столкновение российского государства сэтническими группами, принадлежащими к другой цивилизации» (4).

Кавказская война представляет собой чрезвычайно важный этап,изменивший этническую картину региона, причем в ряде случаев бесповоротно.Вместе с тем, включение Северного Кавказа в качестве составляющей российскогогосударства шло и другими способами. Особенно интенсивно это происходило впериоды гармонии, для которых характерны интеграционные процессы в российскомгосударстве. Напомним, что мы исходим из тезиса о том, что «в российскойцивилизации доминирует мобилизационный социотип развития. Базовыми культурнымиархетипами являются этатизм, патернализм, социоцентризм» (5). Мы посчиталивозможным оставить в этой цитате термин «цивилизация», полагая, что в данномконтексте он вполне мог бы быть заменён, без потери смысла, на «государство». Длягорских народов ни этатизм, ни, тем более, патернализм не являлись доминантамиих социотипа. Социоцентризм носил узкорелигиозный, общинный или этническийхарактер (можно говорить о двух его уровнях). Российский же историко-культурныйтип складывается и функционирует как поликонфессиональное и поликультурноецелое, тяготеющее, при этом, к крепкой государственности. Арабо-исламский типкультуры основан на конфессиональном единстве при отсутствии единойгосударственности и, более того, общепринятой политической системы.

В этом плане, политическая пестрота организации горскихсообществ может считаться негативным фактором, главным образом, с европо – илидаже российско-центристских позиций. Другой вопрос — этническаяидентификация.

По мнению Н.Г.Скворцова, «речь идет о такой специфическойформе идентификации, которая заключается в соотнесении человеком некоторыхсоставляющих собственной определенности с рядом характеристик группы, к которойон себя причисляет. Тем самым этничность как этническая идентичность состоит всубъективном, символическом или эмблематичном употреблении какого-либо аспектакультуры, чтобы отличать себя от других групп … Национальный менталитет можноопределить как систему осознанных когнитивных и ценностных ориентацийэтничности на уровне повседневной жизни» (6).

Другими словами, всякая идентификация, применительно кэтносу, это, прежде всего, самоидентификация. И если в конфессиональном планегорцам был близок тезис «Мы мусульмане», то в этническом смысле аналогов такомуутверждению не было. «Горные хребты послужили этническими и политическимиграницами. Значительная природно-географическая изоляция, трудности дорожногосообщения препятствовали развитию торговых, хозяйственно-экономических иполитических связей между жителями гор, равнин и предгорий. Обособленностьобщин делала чужим даже жителя соседнего села» (7). Характерной чертой регионаявляется необычайная этнолингвистическая пестрота, одной из причин которойстала исторически сложившаяся роль Северного Кавказа как перекрестка этническихмиграций, другой — все та же природно-ландшафтная разобщенность.

Таким образом, понятие конфликта как условия этнокультурнойсамоидентификации не следует упрощать до соотношения типа «горцы-казаки» илит.п. Как и любая этническая идентификация начинается (или должна начинаться) ссамоидентификации, так и любой конфликт есть логическое следствиепротивостояния, а прежде — противопоставления. И если рассматриватьэтногенетические качества автохтонного населения Северного Кавказа, топротивопоставление «мы — окружающий мир», находящее конкретно-историческоевоплощение в формировании этнических групп, и есть определяющая той самой«…этничности на уровне повседневной жизни», выражаемой термином «национальныйменталитет». Иначе и не могло быть. И никакой другой подход, взгляд на себя имир не позволил бы самосохраниться сравнительно малочисленным народам,населяющим Северный Кавказ, в течение столь продолжительного отрезка времени. Анаиболее ярким примером могли бы служить народности Дагестана.

Поэтому в этнической самоидентификации горцев представляетсявозможным оговорить, как непременное условие — противопоставление собственнойэтнической группы ближайшим соседям. Наличие отдельных, сходных стереотиповповедения у Северо-Кавказских народов позволяет говорить о выработке имиспособа сосуществования в условиях, чреватых конфликтами, результатом чего истала известная социокультурная близость. Впрочем, значение последней нестоит преувеличивать: на уровне повседневности наличие различных стереотиповповедения, безусловно, имеет место. Так, например, В.А. Авксентьев отмечает,что «… в культуре народов Кавказа столь большое место занимают обычаимиротворчества, побратимства, гостемриимства, представляющие собой, посуществу, механизмы сосуществования народов в потенциально конфликтной среде.Глубинные причины этнических конфликтов на Северном Кавказе заключаются висключительно противоречивой этнической структуре региона, сочетающей этносысовершенно различных культурно-хозяйственных типов (равнинные и горские,кочевые и оседлые и др.)» (8).

Таким образом, рассуждая пока только в рамках анализа основ межэтническихотношений горцев, надо признать, что противопоставление «мы-они», доминирующеев этнической самоидентификации, нередко оборачивалось на Кавказепротивостоянием, и его логическим следствием — конфликтом. Это обстоятельствобыло чрезвычайно важным в условиях сравнительно ограниченных людских ресурсов(взять как антитезу европейские государства или Россию), когда, по существу,каждый мужчина был воином. Трудно согласиться с тезисом, «…чтомногонациональный Кавказ не знал межэтнических войн. Не случайно кабардинскийписатель Алим Кешоков писал, что история Кавказа от века писалась саблями. Сдругой стороны, народы Кавказа выработали уникальные механизмы поддержания мирав этой чреватой конфликтами среде, помня, что «один выстрел на Кавказе звучитсто лет» (достаточно вспомнить обычаи куначества и аталычества). Подобный образжизни и похожие обычаи можно увидеть у многих народов эпохи военной демократии,когда междоусобные конфликты, войны и набеги веками являлись нормальным образомжизни» (9).

Не случайно все попытки политического объединения Северо-Кавказскихнародов, проекты с приставкой «пан» — довольно быстро терпели неудачу. Помнению известного русского философа Г.П. Федотова, «там, где как на Кавказеживут десятки племён, раздираемых взаимной враждой, только справедливая рукасуперарбитра может предотвратить кровавый взрыв, в котором неминуемо погибнутвсе ростки новой национальной жизни» (10). Ценность этого замечания вовсе не втом, что  им можно было бы оправдать присоединение Северного Кавказа к России,а именно о России и говорит Федотов, а в том, что здесь, на наш взгляд,совершенно верно подмечена суть этносоциальной эволюции местных народов.«Суперарбитром» для Кавказа на протяжении его многовековой истории далеко невсегда была только Российская империя. То есть, присутствие некоего внешнегоарбитража в решении внутренних, собственно кавказских проблем, это неотъемлемаячасть урегулирования многих конфликтов. При этом, не всегда следует говорить омежэтнических конфликтах. Зачастую внешнеполитический фактор использовался дляотстаивания своих интересов различными социальными группами внутри одногоэтноса. «Следует подчеркнуть, что вопрос о присоединении к России чаще всегопервой ставила феодальная знать, явно стремившаяся с помощью сильной властирусского царя укрепить своё положение. Прорусской ориентации частопридерживались и широкие слои населения, надеясь, что русские власти защитят ихот притязаний «своих» верхов» (11).

Сохранение независимости, в самом широком смысле слова, былонепреложной составляющей стремлений (вплоть до личностных мотиваций)автохтонного населения  рассматриваемого региона. Принятие христианства, апозже переход в магометанство, — очень символичный факт в характеристике СеверногоКавказа как социокультурного пространства. Колеблясь между христианским иисламским типами культуры, Северо-Кавказские народы никогда не стремились статьорганичной частью одной или другой государственной системы, из всех способовобщественно-политической и культурной эволюции предпочитая следовать своим,пусть и весьма «мозаичным», доминантам социотипа.

Однако, конкретно-историческая ситуация складывалась такимобразом, что это стремление не могло быть реализовано окончательно, то естьвыражено в формировании собственной цивилизации. Основных причин тому было, нанаш взгляд, четыре: 1) Северный Кавказ не представлял собой социокультурной иэтнической целостности; 2) регион оказался зоной столкновения цивилизаций (еслирассматривать это понятие как социальное воплощение определённого историческоготипа культуры), обладающих значительно превосходящим людским, экономическим,военным и т.п. потенциалом; 3) процесс нациестроительства и в России, и вТурции, и в Иране был в целом завершен, в отличие от Северного Кавказа; 4)имперские устремления упомянутых государств, как фактор, свойственный внешнейполитике любой крупной державы (особенно если речь идёт о периодахотносительной социальной гармонии).

Структура конфликта, и шире — конфликтогенные факторы, возникшиев процессе освоения, и, будем прямо говорить, завоевания Россией СеверногоКавказа необычайно сложны и многообразны. «Этнический конфликт — прежде всегоконфликт культур, конфликт ценностного отношения к действительности» (12).Представители различных типов культуры имели, соответственно, и различныемотивационные характеристики, а также поведенческие доминанты. Осложнялоситуацию и то, что «…ценностные системы этносов будут тем более различными, чемболее различными были природные и исторические условия в эпоху становленияэтносов… Так наибольшие ценностные различия можно обнаружить у равнинных игорских народов, у народов, сформировавшихся как кочевые и оседлые. Встадиальном аспекте существенные расхождения в ценностных системах, вплоть донесовместимых, будут, например, у народов, полностью прошедших этапнациестроительства, и народов, находящихся на стадии распада родоплеменногостроя» (13). Даже поверхностный взгляд на проблему этнокультурноговзаимодействия русских и горцев позволяет выявить противоречия по каждому изупомянутых тезисов.

Внешней геополитической проблемой Кавказ окончательностановится для России уже в конце ХVIII в. Именно в этот период времени стало определенно ясно, что включениеСеверного Кавказа в состав Российской империи является той задачей, которуюнеобходимо решать исключительно исходя из собственных мотивов и интересов.

Очевидно, что присоединение христианской Грузии отводилоСеверному Кавказу роль анклава на территории Российской империи. Следуетобратить внимание на то, что существование этого анклава на протяжениинескольких десятилетий не просто как «осаждённой крепости», а территории, гдевозникло и успешно существовало около тридцати лет довольно крупное для этогорегиона государство; случай для российской истории беспрецедентный. Российскойментальности чуждо терпимое отношение к такого рода «островам», окруженным,пусть и формально, подконтрольными территориями. Грузия в своемкультурно-типологическом портрете мало походила (да и походит) на Россию.Первоначально в экономическом отношении царской казне она не приносила никакойприбыли. Так, даже те налоги, которые поступали от местного населения,использовались полностью на территории самой Грузии. Однако, стратегически этобыло очень важное приобретение, и Северный Кавказ, с его непокорными горцами,становится досадной помехой, не считаться с которой уже не было возможности.

Восходящая фаза и гармоничное состояние второго малогосоциального цикла периода империи решили судьбу Северо-Кавказских народов: дляРоссии не было уже другого выбора в определении отношений с ними кроме ихподданства.

Для горцев начало активной фазы присоединения СеверногоКавказа приобрело значение этнического конфликта. Например, отношение горцев кчерноморским казакам начинает заметно изменяться уже в конце XVIII века. Усиление позиций России наСеверо-Западном Кавказе вызвало противодействие Турции и про-турецкинастроенной знати. Несмотря на то, что первоначально обострение отношенийносило, очевидно, сугубо политический характер, а не коренилось в  национальнойпсихологии (14), конфликт, как элемент взаимоотношений горцев и казаков,постепенно становится  одной из неотъемлемых составляющих повседневностинаселения Северного Кавказа уже на рубеже XVIII и XIX веков.

Первоначально набеги горцев носили, в основном, разбойничийхарактер, главной своей целью имея «пленопродавство», и только с начала 1830-хгодов, когда Россия начинает более активно реагировать на эти набеги, у горцевстали активно формироваться «духовные причины», обосновывающие их действия(15). «Только в 1840-х годах, когда российская военная администрация стала ещёактивнее принуждать горцев «покориться», создав в 1840 г. новую ЛабинскуюЛинию; когда от третьего имама Чечни и Дагестана Шамиля в Закубанье прибыли егопервые наибы – тогда в идеологии сопротивления «немирных» горцев явственнопроявились элементы освободительного характера их борьбы» (16).

После российско-турецкой войны 1828-1829 гг. происходит формальноеприсоединение Северо-Западного Кавказа к Российской империи. Отношенияроссийского государства и горцев переходят в иную плоскость. Необходимоуточнить, что, как и многие другие вехи статусного изменения населенияСеверного Кавказа, как до, так и после 1829 года, результаты Адрианопольскогомирного договора были очевидны только одной стороне, а именно – России.«Большинство горцев далеко не сразу (а какая-то их часть вообще никогда)осознало, что с окончанием российско-османской войны в их статусе произошликардинальные изменения. Сами черкесы никогда не считали себя под властью турок… и в лучшем случае они были для них союзниками в войнах, единоверцами иторговыми союзниками в «пленопродавстве» (17). Адрианопольский мир, такимобразом, ярко высвечивает отношение России и Турции к горским народам СеверногоКавказа как к субъекту реализации своих геополитических амбиций, а не как кравноправному партнёру внешнеполитического диалога. Для обеих империй былоочевидно, что данный регион, равно как и его население, со временем долженоказаться в составе государственной системы одной из них. Позволим себе предположить, что это был один из факторов, изначально придававший содержаниюдиалога (политического, межкультурного и т.п.) на Северном Кавказе конфликтнуюформу. Такого рода «непонимания» были, как уже отмечалось, обычным явлением вовзаимоотношениях России и Северного Кавказа. В их основе лежало также и тообстоятельство, что стороны данного диалога принадлежали к различнымисторико-культурным  типам, а это означает присутствие различий в сущностныххарактеристиках их мировоззренческих моделей. Например, горцы далеки были отнорм правовой культуры европейских государств, и, естественно,руководствовались нормами мусульманского права, для которого, в частности, былохарактерно то, что «любой международный договор, заключённый с невернымгосударством, может быть нарушен владетелем мусульманского государства, еслиэто нарушение приносит пользу этому государству» и что «клятва в отношенииневерного не имеет обязательной силы для мусульманина» (18).

Вместе с тем, ещё годом ранее (1828) Гази-Магомед объявил«священную войну» пророссийским силам и ставленникам России в Дагестане, анедолгое время спустя и всем «неверным». Таким образом, на рубеже 1820-1830-хгодов уже вполне оформился антагонистический характер конфликта на СеверномКавказе, в котором оказались, с одной стороны, российское государство, а сдругой — ряд этнических групп данного региона. «Война стала приобретать нетолько антироссийский, но и антирусский, и антихристианский характер» (19).

После заключения Адрианопольского мирного договора Николай I писал Паскевичу: «Кончив, такимобразом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь жеславное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее – усмирение навсегда горскихнародов или истребление непокорных» (20). Очевидно, что с точки зрения русскогомонарха, выбор у горцев был невелик. Например, политической независимости не предусматривалосьвовсе. А именно это стало главным в долгой и изнурительной Кавказской войне.

Традиционно начало активных наступательных действий в ходеКавказской войны связывают с деятельностью Ермолова. Отношение царскогогенерала к горцам широко известно. Великодержавник, ветеран войны 1812 годанаиболее отчетливо воплотил в своих действиях имперские устремления правящихкругов, реализуя эти планы слишком откровенно. Чем же примечательна ипоказательна фигура Ермолова? Известное мнение о Петре I, что он боролся с варварством варварскими методами, вполнеприменимо и к Ермолову. Будучи хорошо, по-европейски образованным, преклоняясь передценностями западной цивилизации, он не мог терпимо относиться к столь удаленнымот его идеалов традициям и культуре, каковыми обладали горцы Северного Кавказа.А в способах достижения своих целей Ермолов придерживался деспотическихметодов, очень далеких от западного «либерализма». В этом, надо сказать, он былочень близок декабристам, с той только разницей, что они предполагали, аЕрмолов располагал.

«Кавказ, — говорил Ермолов, — это огромная крепость,занимаемая многочисленным, полумиллионным гарнизоном. Надо штурмовать ее илиовладеть траншеями. Штурм будет стоить дорого, так поведем же осаду…» (21).

Вскоре после отставки Ермолова возникает имамат горцевДагестана и Чечни. Надо полагать, катализатором процесса генезиса данногогосударственного образования послужили крайне радикальные действия царскойармии. Действительно, характер государственной системы имамата вполне можно охарактеризовать как военизированный, где «… с самого начала имамы имели всвоем распоряжении готовую высокомобильную силу — все мужское население,состоящее из воинов» (22). Таким образом, элементы конфликтности были заложеныв самое основание государственного строительства периода имамата. Оченьпоказательны дополнения к шариату, которые в виде инструкций, исходивших отсамого Шамиля, получали наибы, в дальнейшем доводя их до широких масснаселения. «Такими, например, были… запрещение контактов с русскими,обязательство принимать медные русские монеты, отчеканенные в Тифлисе, которыегорцы отказывались использовать, … инструкции беречь жизнь русских гарнизонов,которые «сдавались, и убивать тех, которые сопротивлялись» (23). Здесьотчетливо прослеживается деиндивидуализация отношения и абстрактная оценкарусских горцами. Другими словами, беспощадное отношение к тем, кто сопротивляется,и «рачительное» и «бережное» использование тех, кто сотрудничает, былохарактерно для обеих противостоящих сторон в череде конфликтов на СеверномКавказе.

Отдельно следует сказать о казачестве. Казаки не могли статьдостаточной силой для покорения Кавказа. В количественном смысле они были ненастолько многочисленны, а в социокультурном недостаточно абстрагированы отпротивника. «В дореформенный период, несмотря на боевые действия, часть казаковсохраняла в горах кунаков и родственников, знала их язык, обычаи. В условияхпротивостояния некоторые из казаков колебались между двумя культурами,демонстрируя признаки маргинальной этнической идентичности» (24). Широкуюизвестность получило, например, «Дело Атарщикова», сотника, перебежавшего насторону горцев и в 1840-е годы не только активно принимавшего участие в военныхдействиях на их стороне, но и ведшего пропагандистскую работу среди казачества,солдат и офицеров царских войск, призывая последовать его примеру.Исследователи отмечают, что данный случай не был единичным – казакидействовали, в том числе и в качестве командиров отрядов, на стороне горцеввплоть до окончания Кавказской войны (25).

В восприятии казаков горцы не были достаточнодеиндивидуализированны для идеала окончательной победы. По этой причине на определённом этапеведущая роль в покорении Кавказа переходит к российскому государству, в числесоставляющих которого не последнее место, в данном случае, занимают регулярныевойска. В ходе Кавказской войны Россия представлена на Кавказе не эпизодически,не фрагментарно – посредством одной из своих субэтнических групп, а выступаетуже как мощное имперское государство, созданное одним из наиболее значительныхв мире суперэтносов.

Для нас наиболее важно определить, как фактор конфликтностивлиял на принятие решений и формирование способов достижения целей и,собственно, качество самих этих целей в ходе включения Северного Кавказа вгосударственное пространство России. В этом смысле особый интерес представляетто, какие планы рассматривались и предлагались в XIX веке по «умиротворению» Кавказа. Попытаемся разобраться хотябы в самых общих тенденциях.

В 1775 г. губернатором Астрахани П. Кречетниковым былпредложен один из самых амбициозных планов управления народами Кавказа. П.Кречетников был не первым, кто считал, что «…самым надёжным способомискоренения варварских обычаев и усмирения местных жителей стало бы ихобращение в христианство» (26). Предлагался и ряд конкретных мер, среди которыхразвитие просвещения, торговли, смешанные браки, а также цель: «и посредствомсообщения нашего народа совсем их язык, яко не имеющий своего основания, иобычаи истребить» (27). План Кречетникова от предшествующих подобных проектовотличала особенная тщательность проработки. Не оставляла двоякого впечатления иего конечная цель: поэтапная ассимиляция народов Северного Кавказа.

Первая четверть XIX века, богатая внешнеполитическими событиями, что свойственно гармоничнымсостояниям социальных циклов, привнесла в процесс освоения Северного Кавказароссийским государством новое значение и новый смысл – его завоевание. Мнений ипроектов покорения Кавказа было множество. Об этом писали крайне радикальнонастроенные декабристы — Лунин, Пестель, близкие им прогрессивные люди своеговремени — Розен, Раевский-младший Также это проекты государственных чиновникови (или) непосредственных участников Кавказской войны таких, как Серебряков,Лофицкий, Бороздин, Бюрно, Вельяминов, Мордвинов и некоторых других. Главныйвопрос – в чём был истинный смысл завоевания Кавказа – не находил достаточновнятных и очевидных вариантов ответа. По мнению Я. Гордина, « … ответы на этивопросы были столь туманны и противоречивы, что длительное время официальныепублицисты и государственные мужи не рисковали даже их ставить…. Как всегдабывает в подобных случаях, проблемой занялись аутсайдеры» (28). Под«аутсайдерами», в частности, понимаются автором декабристы и близкие им повзглядам современники событий. Отметим, что большинство таких проектов отличалрезкий радикализм в решении кавказского вопроса. Например, Пестель предлагалсамым решительным образом покорить все народы, живущие в этом регионе, а затемразделить их на две категории: «мирные» и «буйные». И далее у Пестеля, такуважаемого будущими поколениями революционеров, следует потрясающий по своейпрозорливости пассаж, который мы позволим себе привести без изъятий: «Первыхоставить в своих жилищах и дать им российское правление и устройство, а вторыхсилой переселить во внутренность России, раздробив их малыми количествами повсем русским волостям и 3) Завести в Кавказской земле русские селения и симрусским перераздать все земли, отнятые у прежних буйных жителей, дабы симспособом изгладить на Кавказе даже все признаки прежних (то есть теперешних)его обитателей и обратить сей край в спокойную и благоустроенную областьрусскую» (Павел Пестель. «Русская правда», С. 167.) (29). Ровно через 120 летнесбывшийся план декабриста суждено было почти в точности реализовать болееуспешным революционерам и прагматичным политикам. Если говорить об истории идеидепортации как способа решения сложных этнических задач в России, то, очевидно,Павел Пестель мог бы занять одно из первых мест среди её ранних приверженцев, ав отношении народов Северного Кавказа и вовсе – первое. Не был сторонникомкомпромиссного решения кавказского вопроса и Лунин, сетуя на то, что«внутренняя часть обширной территории, вдающейся в пределы империи, по-прежнемунаходится во власти нескольких полудиких народцев…» (30). Несколько отличалсяпо взглядам Розен, более основывавшийся на английском опыте, акцентировавшийвнимание на цивилизаторской миссии России, на силе убеждения и демонстрации«плодов экономического преуспеяния» (31). Однако большая часть общества желалаосознания цели Кавказской войны, её глубокого нравственного значения, историческойоправданности. Об этом писал П. Зубов, автор первого обзорного сочинения овоенных действиях на Кавказе и в Закавказье первой трети XIX века, затрагивали эти проблемы А.С.Грибоедов и А.С. Пушкин. «Недостаточность, психологическая неубедительностьцивилизаторской и экономической оправдательных доктрин стали очевидно ясны впериод фатальных неудач русской армии на Кавказе» (32). Другими словами, впериод, приближающий Россию к состоянию мягкого социального кризиса середины XIX в., ставшего завершением второгомалого цикла периода империи.

Спасение единоверной Грузии от порабощения Османской империейбыло слабым, но, по существу, единственным более или менее состоятельнымаргументом в оправдание Кавказской войны. Слабость его заключалась в том, что горскиенабеги едва ли могли нести реальную угрозу независимости Грузии. Поэтому«виноваты» они, оказывались, главным образом, в том, что имели несчастье житьна территории, отделявшей южные рубежи России от Закавказья. К тому же,подавляющее большинство горского населения было мусульманами.

Как мы уже отмечали во второй главе, никаких действенныхрезультатов по «замирению» горцев путём привлечения на сторону России «благамицивилизации», попытки их христианизации и т.п. не дали. Конфликт как способ иоснова взаимодействия на Северном Кавказе уже в первой четверти XIX века приобрёл вполне зримые черты.До сих пор мы говорили, главным образом, о проектах, так сказать, «на бумаге».Наиболее действенно осуществляемым планом в итоге оказались идеи Ермолова, сутькоторых сводилась к укреплению кордонных линий, карательным операциям против«не мирных» аулов, вырубке лесов и т.п. силовым мерам (33).

Характерное для многих проектов периода активных военныхдействий на Кавказе суждение высказывает ветеран кавказской войны Л.М.Серебряков. Примечательно то, что делает он это в довольно пространном очеркеоб истории утверждения России на Кавказе с XVI века и до 1841 года, который заканчивается разделом«Меры для успешного покорения Кавказа и для прочного водворения спокойствия».Собственно меры, предлагаемые Серебряковым, мало чем отличаются по своемустратегическому замыслу от тех, что предлагал и частью реализовал Ермолов.Эпиграфом к предложениям Серебрякова можно было бы поставить его же вопрос:«Каким образом народ хищный, воинственный, полудикий покорится мирнымсоседям?», на который ветеран отвечает так: «Кажется, вопрос состоять должен втом только, каким образом употребить оружие, дабы вернее достигнуть цели,приспособляя и другие меры как вспомогательные и второстепенные» (34). Главнымобразом, именно так и действовало царское правительство.

Таким образом, говоря о периоде, предшествовавшем Кавказскойвойне, и о войне собственно, надо констатировать факт: у людей, силами которыхосуществлялось завоевание Северного Кавказа и первоначальное заселениеотвоеванных территорий, четкого представления о мотивах их деятельности ипребывания здесь не было. Это обстоятельство крайне важно для пониманиясущества рассматриваемой проблемы, ибо Россия никогда не имела какой-либо четкойдоктрины колониальной политики (как, например, это было у Англии). В целом,надо подчеркнуть, в этом вопросе народное сознание коррелировало с политикойправящих верхов (35). Это один из тех случаев, когда, практически, не былорасхождений в чаяниях народа и действиях царского правительства. Уникальностьосвоения Северного Кавказа как раз и заключается в том, что правящие круги, и,конкретно, царствующие особы полагали необходимым непременное завоевание иосвоение Северного Кавказа, а первоначальной инициативы (как дело было,например, с Сибирью) от масс крестьянства или казачества было недостаточно. Вусловиях же острого вооруженного конфликта, чрезвычайно важен был ясный ичеткий мотив действий, в противном случае, он грозил превратиться в затяжной.Что и произошло.

Из разговора Николая I с доверенным лицом нового кавказского наместникаМ.С.Воронцова, 26 сентября 1846 года: «Слушай меня и помни хорошо то, что ябуду говорить. Не судите о Кавказском крае, как об отдельном государстве. Яжелаю и должен стараться сливать его всеми возможными мерами с Россиею, чтобывсе составляло одно целое» (36).

Приведенное здесь высказывание императора весьмакрасноречиво. Оно представляет собой благодатную почву для культурологического,исторического и семантического анализа. Мы посчитали возможным привести его какиллюстрацию генеральной тенденции российских устремлений на юг и отношения кСеверному Кавказу.

Принимая во внимание «все возможные меры» присоединенияСеверного Кавказа, надо выделить те из них, которые были направлены наунификацию социальных и правовых норм. Этот вопрос играет важную роль вконтексте проблем, рассматриваемых в данной главе. Характер преобразований всоциальной и правовой сферах, на первый взгляд, даёт возможность говорить облагонамеренном отношении царских властей к горцам и таком же свойстве данныхнововведений. Так ли это, и насколько вообще можно ставить вопрос такимобразом?

Надо подчеркнуть, что в правящих кругах России не былоединого подхода к тому, какую политику проводить в отношении местного населенияКавказа. На наш взгляд, в главном, два мнения можно считать полюсамиправительственных «метаний». Это, в частности, убеждение князя А.И.Барятинского, что «Единственным средством прочного утверждения нашего вЗакубанском крае признано водворение казаков на передовых линиях, чтобыпостепенно стеснять горцев и лишать их средств к жизни. Нет причины щадить теплемена, которые остаются враждебными, государственная необходимость требуетотнятия у них земель» (37). Это мнение высказано не частным лицом, аглавнокомандующим Кавказской армией на завершающем этапе войны. Нампредставляется, что в итоге более полно характеризует устремления и мотивы всехадминистративных и правовых новаций царской власти на Кавказе мысль видногогосударственного деятеля России XIXвека Д.А. Милютина: «Чтобы горцы терпеливо несли иго русского владычества, однонеобходимое условие то, чтобы они были убеждены в неприкосновенности ихрелигии, обычаев и образа жизни… Мы должны всеми силами стараться согласоватьнаше владычество с интересами самих горцев как материальными, так инравственными» (38).

Очевидно, что уже в ходе Кавказской войны, как завершающего иисторически предопределённого периода силовой фазы включения региона вгосударственное пространство России, приходилось думать о том, как собственнооно будет устроено после окончания военных действий? Поскольку успехи в даннойвойне были переменчивыми, и регионы Северного Кавказа постепенно вовлекались всостав российской административной и правовой системы, постольку и способы быливариативны. Общим же на всём протяжении XIX века было «…наличие в реформах военного элемента,значительных ограничений прав коренного населения. …В самой идеологии реформ напротяжении всего XIX векаправительству не удалось преодолеть отношение к Северному Кавказу как кпокорённому району, в котором при помощи силы необходимо выполнитьцивилизаторскую миссию» (39). Наверное, можно согласиться с мнением Н.Н.Великой о том, что для межэтнических отношений (Ш.В. – речь идёт о Восточном Предкавказье,т.е. о наиболее конфликтном регионе) наиболее эффективным было действие двухфакторов (норм обычного права и законов Российской империи), т.к. это во многомобеспечивало стабильность в регионе (40). Но при этом, также надо признатьтогда и то, что конфликтогенность автохтонных социокультурных структур быланастолько велика, что благом надо считать систему мер и правовых нововведений,привносимых, чаще всего, силовым путём. Мы не ставим перед собой целипространного историографического анализа значения и особенностейадминистративных и правовых преобразований на Северном Кавказе, а приводимздесь только две точки зрения, казалось бы противоречащие одна другой. Мыделаем это намеренно, так как представляется, что в любом оттенке спектрамнений, близких той или иной из них, так или иначе должна прозвучать темаконфликта: если не между Россией и горцами Кавказа, то между горцамисобственно. А это и есть акцентирование и признание значения конфликта какфактора этнокультурного взаимодействия.

По нашему мнению, реформирование административной и правовойсистем, а также способы привнесения на мусульманскую, «восточную» почвуевропейских норм и принципов общественных взаимоотношений исходили, главнымобразом, из того, насколько это самое «восточное» общество было подготовлено кэтому, и в какой мере это допускали его устои. То есть российскаягосударственность до такой степени внедрялась в новую почву, до какой тапозволяла это сделать. И если для этого надо было оставить и сочетать нормыроссийского законодательства и горского обычного права, это допускалось, ивовсе не из стремления сохранить самобытность горских народов, их вековые устоии т.п., что как раз выжигалось и попиралось в ходе всей войны. Это сочетаниедавало тот малый «плацдарм», укрепившись на котором постепенно следовало«выдавить» всё нероссийское из как можно более широкого спектра способовсоциального действия и мотиваций горца.

«В 1860 году Ростислав Фадеев, чье участие в Кавказской войнеимело целью получить из первых рук материал для теоретических построений,выпустил книгу «Шестьдесят лет Кавказской войны». Во вступлении Фадеев писал:«Наше общество в массе не осознавало даже цели, для которой государствонастойчиво, с большими пожертвованиями добивалось покорения гор» (41). Проекты,заметки и замечания на тему идеологии Кавказской войны могли бы стать сами посебе предметом отдельного научного труда. Обобщая их тон, можно выделитьнесколько тезисов, призванных оправдать действия России в Кавказской войне:

I группа исходит из характерной классической идеологемыевропоцентристского характера. Их суть сводится к тому, что горцы, будучи«диким» и «хищным» народом, не по праву занимают благодатные края, не умея и нежелая пользоваться их достоинствами, которые русскими могли бы быть реализованысполна.

II. Военные действия обусловлены вероломным характеромгорцев, не утруждающих себя исполнением каких-либо обещаний, данныхпредставителям российской администрации, «предающих» русских при малейшейвозможности. Здесь наиболее красноречивы рассуждения об условности такогопонятия, как «мирные» горцы.

III. Все мирные способы привлечения горцев на своюсторону, главным образом, «благами цивилизации», обещаниями чинов и т.п. ни кчему не ведут.

IV. Россия, прочно утвердившая свое господство в Закавказье,не могла уже отказаться от «влияния» на другие народы Кавказа, земли которыхотделяли ее от новых владений. «Нам нужно было, — пишут авторы многотомногоисследования «Утверждение русского владычества на Кавказе», — во что бы то ни стало обеспечить наше единственное сообщение, проходившее именно через этигоры» (42).

Следует обратить внимание на то, что присоединение Грузии какакт спасения христиан от иноверцев (к которым, кстати сказать, принадлежали игорцы) — едва ли ни единственный  вразумительный мотив, имевший возможностьпретендовать на роль генеральной идеи Кавказской войны.

Первые три группы тезисов есть порождение исключительноситуативной оценки горцев, во-первых; реакция на их инаковость, во-вторых;крайне обобщенный взгляд на этнически пестрый мир Северного Кавказа, в-третьих.Таким образом, горцы воспринимаются исключительно как объект действия, а не какравноправный субъект содействия. Другими словами, для русских горцы былидеиндивидуализированы. Несмотря на многие факты взаимодействия русскойкультуры с культурами и традициями народов, вольно или невольно оказывавшихся врамках границ Российской империи, основным критерием оценки этих этническихгрупп и культур была их лояльность, терпимость и восприимчивость к собственнорусской традиции и культуре. При этом, чем выше был уровень указаннойвосприимчивости, тем более позитивную оценку эти народы получали у русских.Наиболее характерный пример — народы Прибалтики. Имея многовековые традициигосударственности, высокий уровень бытовой, социальной и т.п. культуры, они, вмассе своей, резко негативно относились к российскому влиянию. Результатомстало формирование к «прибалтам» негативного отношения среди русского населениягосударства, причем, в том числе, и среди людей, которые никого из названныхнародов никогда не видели и личных контактов не имели. В отношении народовСеверного Кавказа, далеких от ценностей европейского типа культуры, не былодаже тех слабых «оправдательных» аргументов, которые звучали в отношении «прибалтов».Сами термины «горцы», «черкесы» и т.п. говорят об отсутствиидифференцированного подхода к автохтонному населению изучаемого региона. Всамом деле, велика ли разница между чеченцами, кабардинцами, лезгинами илиубыхами, если они должны были принять ценности русской культуры,государственной и правовой системы без каких-либо различий и исключений.

В данном случае нас интересует не социокультурная сторонаэтой проблемы или историческая оправданность действий российских регулярныхвойск и казачьих ополчений на Северном Кавказе, а то, каким образомвышеописанное восприятие горцев повлияло на характер этнической самооценкипришлого российского населения в данном регионе. «”Сила” деиндивидуализации втом, что переживающий ее человек отрицает, обесценивает мысли, чувства, желания,интересы и ожидания другого, который воспринимается как объект, требующийвоздействия, поэтому не вырабатываются навыки аргументации своего поведения вобщении, принятия решений в процессе взаимодействия и т.д. Интериоризацияотношений «игнорирования» другого формирует недоверие к самому себе, боязньсобственных личностных проявлений, что в свою очередь является основой дляформирования деструктивных форм поведения» (43).

Внешне такой подход порождает обидные клички своих ближайшихсоседей или даже официально принятые термины и клише. На протяжении всегопериода тесного соседства казаков и горцев такие прозвища были. Здесь неслучайно упомянуты именно казаки, так как для этой социальной группы разногорода неодобрительные названия этнического окружения — повседневная норма. Надосказать, что это относится не только к горцам, но и к великороссам, особенноначиная с периода их бурного переселения на Северный Кавказ в последней трети ХIХ в. «Кацапы» или «кацапьё»,«москали» — это наиболее распространенные термины в отношении иногородних всреде казачества. Эта сторона проблемы для нас не менее важна, нежели отношениеказаков к горцам.

Исторически сформировавшееся общество казаков как охранителейроссийских рубежей — это только часть вопроса. Другой его стороной является то,что казаки — это, чаще всего, люди, противопоставившие себя существующейсистеме внутригосударственных связей, и поэтому, в лучшем случае, критическиотносящиеся к тем, кто не нашел в себе силы предпочесть подневольному труду их«вольницу». Безусловно, речь идет о, казалось бы, далеком периоде генезисаказачьих обществ. Однако не следует забывать, что данные социумы обладаютизрядной консервативностью взглядов, строго охраняют свои традиции, и, какследствие, обладают устойчивым набором инвариантов ментальности, разрушитькоторую до основания не удалось даже за семьдесят лет советской власти.

Таким образом, конфликт, как условие осознания своейсоциальной исключительности, в отношении казачества имеет особенно важноезначение и многоуровневую характеристику. Не только оправданность действий, нои своего местонахождения на Северном Кавказе, объяснялось казачеством какнеобходимость защиты (а значит войны и конфликта) покоряемых земель от тех, ктожил здесь испокон веков. Это же было и основанием защиты и ревностногоохранения своих сословных привилегий в целом и образа жизни казачьих общин, вчастности. Надо полагать, что прибывающие из центральной России переселенцы небыли наделены, с точки зрения казаков, той исторической миссией, которую исполнялиони. Осмелимся предположить, что более чем сдержанное отношение к иногородним,которое чувствовали переселенцы особенно в сельской местности казачьихобластей, имеет своим основанием и вышеназванный тезис, в том числе. Обращает насебя внимание тот факт, что казаки были весьма разборчивы в отношенииидентификации собственных социальных групп, и широкое распространение получилислучаи, когда в рамках одной станицы представители различных казачьих общностейселились компактно и старались даже браки устраивать в собственной среде. Вэтих условиях особенно показательно отношение к горцам как к «черкесам», а кпереселенцам из внутренних областей России как к «кацапам» (неважно, из какихгуберний и районов были мигранты). Справедливости ради надо оговориться, что идля горцев также не было большой разницы, кто перед ними: казак (гребенской,кубанский, терский и т.п.), великорос или белорус. Степень обобщения этническихоттенков, сводимых горцами к понятию «русский», была никак не меньшей, нежели урусских по отношению к ним самим. В рамках обсуждаемой здесь проблемы надоотметить, что «… деиндивидуализация приводит к игнорированию человека какпредставителя определенной этнической группы…, нежеланию аргументировать своеповедение в процессе ведения переговоров, недифференцированной агрессии ивсевозможным формам деструктивного поведения в этническом взаимодействии… Этоозначает, что социально-психологическая причина возникновения многихмежэтнических конфликтов в сфере профессионального или обыденного общениязаключается в объектном отношении к этническим группам и их представителям, вигнорировании их уникальности и одновременно встроенности их ценностей в наборобщечеловеческих» (44).

Существенные отличия картины мира горцев и русских создавалидополнительные сложности в распространении на Северном Кавказе российскойисторико-культурной модели, в частности, правовых норм, форм морали, в целом,способов социокультурного действия. Мы уже останавливались в этой главе наосновных характеристиках и признаках тех отличий, частью которых является иконфессиональная принадлежность. В ходе взаимодействия горских и российскихсоциокультурных ценностей и установок конфликтный потенциал такого диалогастановился тем более очевиден, чем сильнее оказывалось давление на народыСеверного Кавказа со стороны России. Его основы, по-видимому, следует искать вболее глубоких сущностных характеристиках мотиваций горцев, в особенностях ихментальности.

Очевидно, что Кавказская война, формы и методы присоединенияКавказа, противоречивый период советской истории отложили отпечаток на способахвосприятия горцами русских. Вместе с тем, «исторический фактор», которомууделено в данной главе изрядное внимание, не исчерпывает их характеристик.Привлекает внимание очень тонкое и непредвзятое исследование особенностейвзаимного восприятия русских и горцев, проделанное А.А. Цуциевым (45).

Мы выделим здесь несколько (но далеко не все) проблем иразличий в способах восприятия окружающего мира и своего места в нём,свойственных русским и кавказцам, которые автор анализирует в своей работе. Ких числу относятся, например, преисполненность жизни горца условностями,составляющими некую «грамматику повседневности»; фрагментированность жизнирусского, «отданной на откуп самому деятелю», что вызывает небрежение крусским, лишённым этого внутреннего процесса традиции; психологическиехарактеристики позитивного в русской культуре («какое-либо свойство междудобросердечием и миролюбием») составляют для кавказцев «женскую» атрибутику испособствуют формированию комплекса превосходства над русскими. А.А. Цуциевотмечает, что русское миролюбие как «симпатичная психологическая черта»,которая проявляется в стремлении избежать потенциально конфликтных ситуаций,воспринимается кавказцем как слабость. Кавказец мотивирован иначе: кавказскиемаскулинные культуры обладают высоким уровнем внутренней агрессивности, котораясопровождается сдерживающими эту агрессивность барьерами, чтобы она неактуализировалась в повседневном поведении (например, угроза кровомщения). Отсутствиетаких норм поведения у русских делает их  «…неизбежным полем для манифестациикавказской агрессивности» (46).

Таким образом, следует признать, что конфликт, вспособах взаимоотношения различных этнокультурных групп Северного Кавказа (а наопределённом этапе истории к их числу примыкают и славянские группы) игралвесьма заметную роль. Конфликт как способ взаимодействия являлся одной изважных составляющих утверждения российской государственности на СеверномКавказе, приобретя наиболее акцентированную форму в период Кавказской войны.

Для того, чтобы перейти к следующему этапу нашегоисследования, необходимо завершить данную главу рассмотрением ещё одноговажного вопроса: Можно ли назвать период присоединения и закрепления СеверногоКавказа в составе российского государства в период, верхней границей которогостало окончание Кавказской войны, колонизацией, а саму войну колонизаторской?Вопрос этот в данном разделе не случаен, так как если признать, что конфликтявлялся доминантной чертой в процессе включения рассматриваемого региона всостав России (а для многих кавказских этнических групп это было именно так безкаких-либо оговорок), то как тогда можно определить сам этот процесс,во-первых, и статус вновь обретённых территорий, во-вторых?

М.Н.Покровский в начале ХХ в. писал в работе «ЗавоеваниеКавказа»: «Война с горцами — Кавказская война в тесном смысле — непосредственновытекала из этих персидских походов: ее значение было чисто стратегическое,всего менее колонизационное. Свободные горские племена всегда угрожали русскойармии, оперировавшей на берегах Аракса, отрезать ее от базы» (47). Мнение,высказанное авторитетным исследователем, имеет множество приверженцев ипредставляет собой весьма внушительное направление в историографии Кавказскойвойны. Едва ли не главным аргументов историков, не признающих колониальногохарактера завоевания Северного Кавказа, является то, что Россия неэксплуатировала присоединённые территории, а даже, более того, часто вкладывалатуда больше средств, чем получала. Второй важный аргумент — это сохранениеавтохтонных социальных структур и признание социального статуса местной знати.Не вдаваясь в пространные дискуссии по поводу отдельных утверждений и тезисов,отметим, что суть их в целом сводится к тому, что действия России в отношенииприсоединяемых инокультурных территорий не были похожи на западноевропейскийколониализм. Тем не менее, на наш взгляд, это не означает того, что они не быликолониализмом в принципе.

 С. Лурье приводит определение колониализма Л. Болье, которыйсчитал, что это экстенсивная сила народа, его способность воспроизводиться,шириться и расходиться по земле, это подчинение мира или его обширной частисвоему языку, своим нравам, своим идеалам и своим законам. И далее сама С.Лурье заключает: «Это в конечном счёте попытка приведения мира в соответствие стем идеалом, который присущ тому или иному народу. Причём идеальные мотивымогут порой преобладать над всеми прочими – экономическими, военными и другими»(48).

Исходя из логики действий западных колонизаторов, политикаРоссии по расширению границ своего государства может быть названа«колониальной» только с большой натяжкой, или даже вообще таковой неназываться. Надо полагать, что следует говорить не об отсутствии колониальнойполитики и устремлений российского государства, но об определённом типероссийского колониализма, действительно, имеющего некоторые весьма существенныеотличия от западноевропейского. И главное отличие этих типов колониализма дажене в методах, а скорее в целях. М. Ходарковский отмечает: «Основным и постояннодействующим стимулом экспансии России на Кавказе были геополитические интересыгосударства, в то время, как колониальная политика европейских стран как вСеверной и Южной Америке, так и в Азии была продиктована преимущественно экономическимисоображениями» (49).

При сохранении допустимых правовых норм, местных традиций иобычаев, на наш взгляд, главной целью государственной власти по отношению кприсоединённым народам было стремление сделать их частью своих подданных вполной мере. Эти устремления отчётливо прослеживаются в суждениях и действияхгосударственных лиц вплоть до самого императора, они в изобилии встречаются вмассе опубликованных официальных источников, ничтожная часть которыхприводилась в этой главе. Совершенно права С. Лурье, когда замечает, что«…администрацию менее всего интересовали этнографические особенности этого«вверенного ей населения» … Это отсутствие любопытства психологическиобъяснялось тем, что финал всё равно был предрешён: каждый народ рано или позднодолжен был слиться с русским или уйти с дороги, а потому исходная точкаинтересовала только специалистов» (50). В этом суть исторической формы, способаразвития и адаптации русского этноса, в этом проявляется его «абсорбирующее»свойство по отношению к иноэтничному окружению.

При этом надо вспомнить, что в рассматриваемый период активноформируется имперское сознание, которое есть признак не только правящихклассов, но и всего «титульного» этноса империи. Имперское сознание у русских,как и у других имперских народов « …исходило из не всегда необоснованнойпрезумпции большей развитости по сравнению с подчинёнными народами» (51).

Мессианизм, патернализм и государственность, как чертырусского менталитета, формировали контуры мотивационной сферы колониальнойполитики. Именно таки можно было сформулировать предыдущую фразу, ибо чёткой колониальной доктриныв России не было никогда. «На Кавказе, так же как и везде в империи,колонизационная политика проводилась без всякой теоретической базы, наосновании одной лишь интуиции; в основе её лежала русская психологияколонизации … причём основные её парадигмы приводились в жизнь чаще всегоабсолютно бессознательно» (52). Если говорить о формах диалога этнокультур наСеверном Кавказе (как и в других регионах Российской империи), то здесьпреобладал промежуточный между ассимилятивным и диссимилятивным способ диалога,который можно определить как адаптивный (53). В полной мере характерный дляСеверо-Кавказских народов во взаимном историческом соседстве и диалоге, применимыйдаже по отношению к казачеству, адаптивный способ диалога этнокультур поотношению к русским и горцам мог носить, очевидно, только временный характер, впоследующем обнаруживая всё большее стремление к ассимилятивному (со стороныдоминирующего этноса).

Подводя итог, надо подчеркнуть, что историческисформировавшиеся способы взаимного восприятия и оценки горцев Северного Кавказаи русских уже содержали к исходу Кавказской войны такой уровень конфликтности,который во многом предопределил характер и содержание последовавших вдальнейшем событий в истории народов данного региона.

Кавказскую войну, на наш взгляд, можно считатьколонизационной только с большой натяжкой и известной долей условности.Характерным для российской формы колонизации был не столько военный способ,сколько, так называемая, «народная колонизация». Кавказская война стала однимиз решающих факторов, подготовивших почву для подлинной российской колонизацииСеверного Кавказа, развернувшейся в период восходящей фазы последнего социальногоцикла периода империи. Об этом речь пойдёт в следующей главе.

Примечания

Авксентьев В.А. Этническая конфликтология. В 2 ч. – Ч. 1. – Ставрополь: Издательство СГУ, 1996. — С.62. История народов Северного Кавказа (кон.XVIII в. – 1917 г.)/ Отв. ред. А.Л. Нарочницкий. – М.: Наука, 1988. – С. 87-92. Цит. по: История народов Северного Кавказа … — С.90. Лубский А.В. Северный Кавказ – периферия Российской цивилизации// Научная мысль Кавказа, — 2000, №2. – С.35. Там же. Цит. по: Лубский А.В. Национальный менталитет и легитимизация этнократии (к методологии исследования)// Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки, 1993, №2. – С.43-44. Майборода Э.Т. О сосуществовании цивилизаций различного типа// Научная мысль Кавказа. – 2000, №2. – 42. Авксентьев В.А.Этническая конфликтология. В 2 ч. – Ч. 1. – Ставрополь: Издательство СГУ, 1996. – С.70. Майборода Э.Т.  Указ. соч.– С.43. Цит. по: Национальная политика России: история и современность. – М.: «Русский мир», 1997. – С.47. Там же. Авксентьев В.А.Этнические проблемы Северного Кавказа в контексте общероссийских и мировых этнических процессов// Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки, 1998, № 2. – С.32. Авксентьев А.В., Авксентьев В.А. Северный Кавказ в этнической картине мира. – Ставрополь, 1998. – С.28. Горожанина М.Ю. Взаимоотношения горцев и черноморских казаков в конце XVIII  — начале XIX в.// Северный Кавказ: геополитика, история, культура. Материалы всероссийской научной конференции. Ч. 1. – М. – Ставрополь, 2001. — С.250. Скиба К.В. Военно-политические события на Кубанской Линии в конце 20-х – начале 30-х гг. XIX века: новые подходы к интерпретации и анализу их хроники// Вопросы Северо-Кавказской истории. Сборник статей. Вып. 5. – Армавир, 2000. – С. 64. Там же. – С. 68-69. Там же. – С. 63. Цит. по: Алейников Д. Большая Кавказская война// Родина, 2000, №1-2. – С. 52. Авксентьев В.А. Этническая конфликтология. В 2 ч. – Ч. 2. – Ставрополь: Издательство СГУ, 1996. — С.64. Цит. по: Кудаева С.Г. О некоторых стереотипах в оценке роли Османской империи в судьбе адыгов (черкесов) в период Кавказской войны// Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С. 220. Цит. по: Парова Л.М. К истории разработки покорения Кавказских горцев российским царизмом// Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки, 1993, №3. – С. 58. Гемер М. Государство Шамиля// Восток, 1993, №2. — С.37. Там же. – С. 42. Великая Н.Н. Политические, социально-экономические, этнокультурные процессы в Восточном Предкавказье (XVIII- XIX вв.). Автореферат дисс. … д.и.н., — Ставрополь, 2001. – С. 41. См. напр.: Великая Н.Н. Там же; Джимов Б.М. Политика ведущих держав и её отражение в ходе Кавказской войны (кон.XVIII – пер. пол. XIX в.)// Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С. 20-21. Ходарковский М. В королевстве кривых зеркал (Основы российской политики на Северном Кавказе до завоевательных войн XIX в.)// Чечня и Россия: общества и государства. – М.: Политинформ-Талбури, 1999. – С.30. Там же. Гордин Я. Что увлекло Россию на Кавказе? Заметки об идеологии Кавказской войны// Звезда, 1997, №10. — С. 95. Цит. по: Гордин Я. Что увлекло Россию … — С. 96. Там же. — С. 100. Там же. — С. 104. Там же. — С. 106. Парова Л.М. К истории разработки покорения Кавказских горцев российским царизмом// Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки, 1993, №3. – С. 57-74. Серебряков Л.М. Мысли о делах наших на Кавказе (публикация Я. Гордина)// Звезда, 1996, №2. – С. 98. Лурье С. Российская империя как этнокультуный феномен// Общественные науки и современность, 1994, №1. – С. 57. Цит. по: Гордин Я. Что увлекло Россию … — С.108. Цит. по:: Национальная политика России: история и современность. – М.: «Русский мир», 1997. – С. 92. Там же. Мальцев В.Н. Влияние Кавказской войны на административно-судебные реформы на Северном Кавказе второй половины XIX века.)// Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С. 265. Великая Н.Н. Указ. соч. – С. 46.

41.  Цит. по: Гордин Я.А. Что увлеклоРоссию на Кавказе //Звезда, 1997, № 10. — С.107.

42.  Цит.по: Парова Л.М. К историиразработки планов покорения Кавказских горцев российским царизмом // Известиявузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки, 1993, № 3. — С. 58.

43.  Лабунская В.А.Социально-психологические детерминанты возникновения затруднений вмежэтническом общении// Известия вузов. Северокавказский регион. Общественныенауки, 1996, № 2. — С.61.

44.  Там же.

45.  Цуциев А.А. Русские и кавказцы: очеркпривычных восприятий// Научная мысль Кавказа, 2001, №№ 2,3.

46.  Цуциев А.А. Русские и кавказцы: очеркпривычных восприятий. Ч. II //Научная мысль Кавказа, 2001, №3. С. 47, 50-51.

47.  Цит. по: Гордин Я.А. Что увлеклоРоссию на Кавказе //Звезда, 1997, № 10. — С.94.

48.  Лурье С. Российская империя какэтнокультурный феномен// Общественные науки и современность, 1994, №1. С. 56.

49.  Ходарковский М. В королевстве кривыхзеркал… — С. 21.

50.  Лурье С. Указ. соч. – С.58.

51.  Страда В. Национализм русский,национализм советский, постнационализм// Человек, 1991, № 6. – С. 61.

52.  Лурье С. Указ. соч. – С.59.

53.  Этнокультурные проблемы СеверногоКавказа: социально-исторический аспект/ Под ред. А.И. Шаповалова. Армавир: Изд.АГПИ, 2002. – С. 87.

ГЛАВА 4.

ГЛАВНЫЙИТОГ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ

 

Кавказская войназавершилась включением Северного Кавказа в государственное пространствоРоссийской империи. Последовавший за этим период характеризовался более сложнымпо составу задач процессом вовлечения народов Северного Кавказа в российскоеисторико-культурное пространство. Если более точно обозначить этот процесс, то,очевидно, его можно связать с распространением российского историко-культурноготипа на территорию Северного Кавказа, в контексте которого вовлечение местногонаселения в сферу новых социокультурных отношений можно рассматривать каквторостепенную задачу.

Пленение Шамиля в 1859 г.и завершение Кавказской войны в 1864 г. происходят в период социального кризисав России, что в целом представляет собой известное исключение из правил. Тоесть, успех военных кампаний — это атрибут восходящих фаз циклов и состоянийотносительной гармонии. Не случайно, что для современников завершение войны,казавшейся бесконечной, выглядело неожиданно скорым. 21 мая 1864 г., когдакапитулировали убыхи в урочище Кбаада, считается датой окончания Кавказскойвойны. Однако, хотя войну и признали оконченной, «… но она никак не кончалась –отдельные очаги сопротивления русским властям сохранялись до 1884 года» (1).Таким образом, окончательного успеха удалось добиться как раз на восходящейфазе цикла, в состоянии близком гармоничному, что можно признать типичным.

На наш взгляд, не можетбыть решена проблема истории присоединения горцев Северного Кавказа в контекстевопроса: было ли оно добровольным или нет? То же самое относится и к проблемеосвоения Россией Северного Кавказа: колониализм это или не колониализм? Притакой постановке вопроса любой исследователь найдёт требующиеся ему доводы истоящие за ними направления историографии.

Все аргументы противниковтрактовки процесса расширения российских границ как колониального сводятся ксравнению этого явления с аналогичными процессами на Западе. Разумеется, чтоРоссия во многом иначе строила свои отношения с завоёванными (или добровольноприсоединившимися) народами, чем, например, современные ей Англия или Франция.Но почему в качестве критерия оценки должен быть избран собственнозападноевропейский колониализм? Потому, что он признан классическим? Позволимсебе усомниться в том, что Россия, представляющая собой самобытную и дажеуникальную социокультурную общность, историко-культурный тип, а, по мнениюмногих, – цивилизацию, должна была следовать по пути Запада и быть подобнойему. Колониализм, как и многое другое, имел в России свои особенности, условноговоря, своё лицо. Европейский колониализм может быть определён какэкономический, а российский как социокультурный. Средства и условиядостижения своих колониальных целей в Европе и России были в главном схожи: а)государственная основа (поддержка); б) избыточное население; в) армия; г)политические методы; д) использование внутренних противоречий колонизуемыхнародов и некоторое другое. Существенные различия имели конечные цели.Европейские метрополии рассматривали свои «заморские» территории, прежде всего,как источник благосостояния жителей своих государств, а также один из способовинтенсивного развития своей экономики. Россия в период становлениягосударственности и формирования основ историко-культурного типа не знала«стиснутости» европейских границ и, соответственно, географической оторванностиколонизуемых территорий. Этнокультурные связи переселенцев не прерывались, араспространялись, главным образом, на восток и на юг от мест их историческойродины. Процесс становления российского суперэтноса, впитавшего множествоэтнических групп, причём далеко не всегда славянского происхождения, определил экстенсивныйхарактер российского колониализма. Применение термина «экстенсивный» к явлениюколониализма имеет некую долю условности, однако, с учётом способа расширенияэтнического ареала русских, а также заметных этнокультурных ассимилятивныхтенденций в способах построения данного суперэтноса, вполне допустимо. Другимисловами, если для Европы важны были деньги, то для России – земля, а точнееговоря, пространство.

Таким образом, вопросне в том, добровольно или принудительно оказались в составе России горскиенароды? Заинтересованный в предзаданных выводах исследователь найдёт здесь какодно, так и другое. Вопрос в том, во-первых, как действовали российские властипо отношению к горскому населению после кавказской войны и какие способы егоинтеграции в российское историко-культурное пространство они находили иприменяли; во-вторых, какое значение российскими властями придавалосьсохранению этнокультурной самобытности автохтонного населения СеверногоКавказа? Надо полагать, что именно эти проблемы и стоящие за ними процессыследует считать действительно важными в судьбе горских народов в рамкахроссийского государства.

В восходящей фазесоциального цикла российское государство и его соответствующие структуры наиболееинтенсивно используют «мирные средства» распространения и закрепления на новойтерритории доминант российского типа культуры. Происходит это не толькопосредством известной «народной» колонизации, но и путём формирования новыхсоциокультурных связей и ориентиров, в которые местные народы рано или поздно должны будут включиться. В этом числе, расширение российского правовогопространства, административные преобразования, сфера просвещения и образования,торгово-промышленная деятельность и др.

Для того, чтобы ответитьна поставленные выше вопросы и понять характер и специфику последнего малогоцикла периода империи (применительно к вынесенному в заглавие тезису), надозатронуть такие проблемы, как мухаджирство; земельный и правовой аспектыустроения оставшихся горцев; проследить динамику переселения на Северный Кавкази основные потоки миграции; выяснить место казачества и горцев вмодернизирующемся регионе.

С.Г. Кудаева отмечает,что изучение мнений различных авторов позволяет выделить четыре основные причинымухаджирства: колониальную политику царизма, делавшую невозможным дальнейшеепроживание на Кавказе «не истреблённых полностью в ходе Кавказской войны»коренных этнических групп; «провокационная по отношению к горцам иреваншистская по отношению к России политика Турции», видевшей в массовомпереселении свои выгоды; «колонизаторские устремления и происки западных держав(Англии и Франции)»; причины, связанные с особенностями общественных отношенийи уклада горцев (2). В целом с этими выводами можно согласиться: в сжатом видеони показывают основные составляющие спектра причин мухаджирства. Касаясьпоследнего тезиса, очевидно, следует пояснить, что отток населения СеверногоКавказа совпал с началом пореформенного периода, главной составляющей которого былаотмена крепостного права в России. Зачастую, горская знать покидала родину, стой целью, чтобы сохранить своё право на крестьян. Мотивация последних как рази может быть в значительной мере объяснена упомянутыми особенностями уклада иобщественных отношений, точнее, системой представлений о них. Этот мотив впериод мухаджирства получил распространение не только среди тех этнокультурныхгрупп региона, где феодальные отношения были сравнительно высоко развитыми.С.-Э. С. Бадаев отмечает, что если в Кабарде и Осетии феодалы пытались уйти вТурцию, чтобы сохранить свои привилегии, то чеченские старшины, напротив,стремились заполучить феодальные регалии (3).

Надо подчеркнуть, чтопереселение в Турцию приобрело массовый и организованный  характер с рубежа1850-1860-х годов, однако факты переселения горцев в Турцию имели место и доэтого периода (4). Отдельные исследователи, соглашаясь в целом с более раннимисроками мухаджирства, особое внимание обращают на период с конца XVIII  по середину XIX в., «… так как именно тогдапроисходили события, наиболее сильно отразившиеся на истории горских народов»(5). Таким образом, какие рамки и периоды переселения мы не выделяли бы, надопризнать, что именно Кавказская война, а стало быть, и имперские интересыРоссии сыграли в его истории наиважнейшую роль.

В 1857 году начальникглавного штаба Кавказской армии генерал Д.А. Милютин в своей докладной запискеизлагает план переселения горцев, который для нашего исследования необычайноважен и показателен. Милютин предлагает переселять горцев из мест ихпостоянного нахождения на Дон, что приблизило бы «нас … к главной цели, т.е.развития русского населения на северной покатости Кавказского хребта дорешительного перевеса его над живущими там племенами азиатского происхождения.Не обращая там горцев в казаки, нужно устроить из них на Дону особенныепоселения вроде колоний. Мы должны тщательно скрывать эту мысль правительства(подч. мной – В.Ш.) от горцев, пока не наступит пора для исполнения её»(6). Не будем фантазировать о сроках исполнения этих замыслов, а также о том,какое время оказалось наиболее удобным для их осуществления. Только резюмируемсуть приведённой идеи: главной целью правительства была русификация региона,важнейшим средством достижения которой была массовая депортация местногонаселения «азиатского», а значит чуждого в мировоззренческом, а стало быть, и вконфессиональном отношении населения. Конечно, следует добавить: «по мнениюД.А. Милютина». Однако не будем забывать, что это мнение начальника штабаармии, призванной покорить Кавказ, а не безвестного разночинца или ссыльногодекабриста. Эту идею поддержал и главнокомандующий Кавказской армией А.И.Барятинский. Однако дальнейшее её обсуждение заставило командование отказатьсяот планов переселения горцев на Дон. Надо подчеркнуть, что главными мотивамиэтого решения стала дороговизна данного мероприятия и опасение совместноговыступления горцев против России, включая даже тех, кто был миролюбивонастроен. Другими словами, цель оставалась прежней — не подходили методы,очевидно, что время для них ещё не настало. В условиях, когда сопротивлениегорцев продолжалось, нужна была более продуктивная и, самое важное, менеедорогая в финансовом отношении идея. В начале 1860 года Барятинскому удалосьубедить царя, что таким методом может стать выселение части кавказских горцев вТурцию (7). «Официально выселение горцев в Турцию, как военная и политическаямера, началось в 1862 году, когда состоялось утверждение постановленияКавказского комитета по этому вопросу» (8). Переселение горцев в Турциюрассматривалось как мера по скорейшему окончанию Кавказской войны, а такжеспособ избавиться от той части населения, которая могла бы помешатьраспространению на этот регион российского правового пространства, или, каксказано в аутентичном источнике,  «установлению российской юрисдикции» (9).

Российское государство невыселяло насильно горцев с мест их исторической родины, но создавало всенеобходимые условия для того, чтобы они сами её покидали. В число таких входят:а) правовые и социальные изменения, которые, хотя и в щадящей форме, ипостепенно, но должны были затронуть горцев (гораздо большее влияние на решениео переселении оказывали не столько сами изменения, сколько слухи о них (10));б) финансовая поддержка переселений на раннем этапе мухаджирства; в) стремлениецарских властей переселить горцев на равнину, перемежая их поселения сказачьими. И об одном факторе необходимо сказать отдельно, так как он неотносился к числу намеренно привносимых в жизнь горцев трудностей и страхов, ноявлялся таковым по существу: русские были иноверцы.

Обращает на себя внимание тот факт, что после окончанияКавказской войны большую часть переселенцев-горцев в Османскую империюсоставили представители как раз тех этнических групп, которые не входили в имаматШамиля. Процент переселенцев из Чечни и Дагестана был ниже, чем из другихрайонов Северного Кавказа, а это значит, что в местах своего историческогопроживания оставались те представители автохтонного населения, личностноестановление которых происходило в условиях острого вооруженного конфликта.Государство Шамиля, несмотря на сравнительно недолгий срок существования,система мер правового и этического характера, опираясь на религиозный фанатизм,оказали на горцев огромное влияние. «Еще в 1842-1843 гг. русские источникиутверждали, что произошли большие изменения в поведении и моральных устояхгорцев, в особенности чеченцев» (11). Надо добавить, что отток в Турциючеченцев был меньшим, чем других этнических групп. Заметным было числовозвратившихся.

Недостаток земли, а после окончания Кавказской войнынедостаточная обеспеченность прав на землю объясняют лёгкость, с которойчеченцы уходили в горы для борьбы с русскими властями, а позднее пополняли рядыжелающих переселиться в Турцию (12).

В 1865 г. в течение  лета покинули родину 5000 семейчеченцев. В 1871 г. возвратилось более 1,5 тыс. чел (13). Сведения о чеченцах,покинувших Северный Кавказ, приводятся в семьях, что затрудняет более или менееточный анализ соотношения уехавших и вернувшихся. Можно предположить, что 5000семей — это число колеблющееся в широком диапазоне (от 20 до 35 тысяч человек).Если брались в расчет малые семьи.

Для сравнения: «Всего с Западного Кавказа, по официальнымсведениям за 1863-1864 гг., в Турцию ушло 321 тыс. человек. В целом изКубанской области в 1858-1864 гг. переселились 398 тыс. адыгов, абазин иногайцев» (14).

В течение 1860-1861 гг. в Турцию переселилось 941кабардинское семейство (10 343 чел.); в 1865 из Терской области уехали4 989 семейств (23 057 чел.). Движение за переселение в Турцию было ив Дагестане, но самый большой размах оно получило в Абхазии (15), а также, надополагать, и на Северо-Западном  Кавказе. «Анализ этнического и количественногосостав махаджиров (с учётом имеющийся статистики) подтверждает, что 57 человекиз каждых 100 переселившихся горцев были адыгами» (16).

По общей численности горцев, переселившихся в Турцию, имеютсяразные оценки. Например, Р. Гожба приводит такие сведения (по адыгам, абхазам,убыхам, абазинам, чеченцам, ингушам, аварцам, лезгинам, осетинам, карачаевцам,балкарцам): от 1 800 000 до 3 097 949 человек (17). В «Истории народовСеверного Кавказа» об этом сказано обтекаемо: «… точно установить числопереселившихся трудно. Дворянский историограф Кавказа А.П.Берже допускал цифруоколо полумиллиона человек и считал, что она, возможно, даже занижена.Некоторые историки допускают (впрочем, без доказательств), что выселилось 900(и более) тыс. человек» (18). Таким образом, оценки числа переселенцев сильноразняться, и, действительно, согласиться можно только с тем, что точную цифрупокинувших родину горцев установить не удастся.

Отношение царской администрации на Кавказе к процессупереселения горцев в Турцию хорошо прослеживается в «разъяснении» графаЕвдокимова князю Орбелиани, всерьез озабоченному тем, что если переселение изКабарды пойдет и далее такими темпами (май 1861 г.), то, похоже, кабардинцыуедут все поголовно. На что Евдокимов замечает: «Уменьшение вредногонародонаселения избавит нас от многих хлопот… Не жалейте об уходе 442 семейств,но если бы их ушло и вдвое больше, так от этого ущербу для края не будет… Чтоже касается до угрозы, будто уйдет все народонаселение, то если бы это исвершилось, так оно бы кроме удовольствия принесло бы нам еще существеннуюпользу» (19).

На начальном этапе переселения царские власти создавали всеусловия для отъезда горцев в Турцию, а также пытались организовать встречныйпроцесс переселения части балканских славян-христиан. В 1861 году с просьбой опереселении обратились 4 тысячи семей (20). 20-го февраля 1862 года Особымкомитетом было принято в целом положительное решение, содержавшее, впрочем,некоторые оговорки. Так, некрасовцам разрешено было переселиться только сусловием зачисления в казаки; армян, греков и других христиан-неславян переселитьв том случае, если они не потребуют «никакого способа поселения», а черногорцевот переселения попытаться отговорить (21).

Масштабы эмиграции оказались неожиданными для  российскихвластей, и поэтому уже к 1865 году стали предприниматься меры по сокращениючисла переселенцев, а также попытки и вовсе его остановить. «Во взглядах наситуацию господствовала точка зрения, что страна очень долго не сможетнаполнить край людскими ресурсами и такой исход не отвечает государственныминтересам. Подобная неуверенность … привела к продаже Аляски, что относится,безусловно, к числу крупнейших геополитических неудач, так же как инаметившееся масштабное переселение горцев в предел Турции» (22). Однако,несмотря на все способы удержать горцев от переселения, остановить его в полноймере не удавалось отчасти из-за их недоверия русским властям, а отчасти из-занепрекращающейся пропаганды турецкой стороны (23). Вследствие этого, какотмечает тот же автор, выезд горцев продолжался ещё и в конце XIX века, в то же время, Н.Г. Волкова вупоминавшейся работе верхней границей периода мухаджирства определяет началоПервой мировой войны (24).

Для того, чтобы понять масштабы переселенческого движениягорцев в пределы Османской империи, можно сравнить его с численностью депортированныхнародов Северного Кавказа в 1944-1945 годах. Количество спецпереселенцев сСеверного Кавказа в годы Великой Отечественной войны известно более или менееточно: на 1 октября 1948 г. их число составляло 575 678 чел. (25).Согласно приведённых здесь сведений, число переселившихся в период мухаджирствакак минимум такое же. При этом число в полмиллиона человек считается явнозаниженным. Боле современные оценки допускают цифры, превышающие 3 миллионачеловек. Трудно говорить о процентах и соотношениях числа мухаджиров XIXвека и спецпереселенцев ХХ. Однакоможно утверждать с полным основанием: а) по числу покинувших родину они быливполне сопоставимы (хотя, скорее всего, мухаджиров было гораздо больше); б) поущербу для этнокультурного развития соответствующих народов переселение вт.пол. XIX– нач. ХХ вв. можно отнести к числуневосполнимых утрат.

Даже в середине ХХ века многие населённые пункты последепортации местного населения оказались заброшенными, сельское хозяйство(особенно в горных районах) было низкопроизводительным, а то и вовсе убыточным.Что же говорить о пореформенном периоде, когда к концу века на территорииСеверного Кавказа осталось самое большее около половины испокон векапроживавшего здесь населения. По данным переписи 1897 г. в целом местноенаселение Северного Кавказа составляло 622 718 человек. Это население занималопреимущественно сельские районы региона. Например, среди кабардинцев долясельского населения составляет 99,6 %, среди чеченцев и ингушей,соответственно, 99,7 и 99,2 %, у осетин равнялась 96% (26).

Таким образом, становится понятной озабоченность российскойгосударственной власти масштабами переселения, а попытки его приостановитьвполне объяснимыми. Каковы же были способы и методы обустройства остававшегосянаселения в системе приемлемых для российской государственной власти правовыхнорм и социальных отношений? Насколько окончание Кавказской войны изменилоположение горцев?

В прокламации чеченскому народу Кавказского Наместника князяА.И. Барятинского, датированной 1860-ым годом, условия пребывания кавказскихгорцев в российском подданстве выглядят достаточно привлекательно. Народам«покорённых Чечни и Дагестана» гарантировалось свободное вероисповедание; ониосвобождались от воинской повинности; земли, которые принадлежали горцам доначала военных действий, возвращались им безвозмездно (кроме занятых подвоинские части и т.п.); судопроизводство должно было основываться намусульманских традициях; от налогов и податей горцы освобождались на пятьлет и на тот же срок от выставления милиции; им гарантировалась свободаремесленной и торговой деятельности (27).

Вместе с тем, следуетобратить внимание, во-первых, на временный срок действия двух пунктов (курсив);во-вторых, на отдельные обязанности и предписания: ловить и выдавать беглых ипреступников, при этом подчёркивалось — «… это главное, что мы от вас требуем,для вашего же собственного спокойствия» (28). Кроме того, горцам вменялось вобязанность содействовать прохождению русских войск по территории их обществ, атакже рубить лес только в назначенных местах. Последний важный тезиспрокламации мы приведём дословно: «Вы отныне должны быть убеждены, что вашавера, ваша собственность и ваши обычаи остаются неприкосновенными. Один толькообычай кровомщения, как противный Богу (Ш.В.: обратите внимание на обобщённыйтермин, лишённый конфессиональной нагрузки) и наносящий неисправимый вредлицам, должен быть уничтожен между вами. Каждый из вас, совершивший убийствовследствие канлы будет судим по русским законам и подвергнут наказанию поопределению суда. Вы скоро сами поймёте пользу уничтожения этого дикого обычаяи когда увидите, что Правительство твёрдо охраняет ваше спокойствие, станетепросить сами об изменении некоторых и других обычаев ваших, не сообразных снастоящим положением вашим» (29). Очевидно из текста, что, по мнениюБарятинского, представлявшего на Кавказе царскую власть, не только кровнаяместь не соответствовала «настоящему положению» горцев, но и ещё ряд обычаев,которые эта власть терпела, надо полагать, вынужденно и временно. Такимобразом, изначально намечался вектор эволюции системы общественных связей испособов их регулирования у горцев, направленный на соответствие их «положению»после Кавказской войны. На примере кровомщения, «противного Богу», нелишневспомнить, что этот обычай играл и положительную роль в условиях пёстройэтнической картины Северного Кавказа, выступая сдерживающим фактором впотенциально конфликтных ситуациях. Как не прискорбны были последствия мщения,стоит задуматься о том, сколько конфликтов не произошло из-за страха перед этимобычаем. Значимость кровной мести, например, в общественном быте чеченцев,оказалась настолько велика, что его не вполне удалось изжить и до сих пор, неговоря уже о 60-х годах позапрошлого века. Надо полагать, что не только этоттезис, но и ряд других, например, о выдаче и поимке беглых и т.п., был заведомоне выполним для большинства бывших подданных имамата Шамиля. Поэтомуперспективы отстаивания российским государством своих интересов в среде новыхподданных «вырисовывались» достаточно ясно. «Пунктиром» они уже намечены взапрете на кровную месть. То есть, сразу после окончания Кавказской войныроссийское государство давало понять, что в принципиальных вопросах оно будетисходить, прежде всего, из своих правовых норм, как сильно они не противоречилибы традициям горцев.

Последовавшие послеокончания войны преобразования и реформы на Северном Кавказе затрагивали самыеразличные сферы и растянулись вплоть до начала Первой мировой войны.

Основной проблемой административныхи судебных преобразований на Северном Кавказе стало то, что, во-первых,правительству так и не удалось преодолеть военизированный характер власти,восходивший к опыту Кавказской войны; во-вторых, сохранялись различия вреформаторской политике по отношению к казачьему, русскому и горскому населению(30). Вместе с тем, цель судебных и административных преобразований в отношениигорцев с самого начала осознавалась и формулировалась предельно ясно. В отчётепо главному управлению наместника Кавказского за первые десять лет управлениявеликого князя Михаила Николаевича (1873 г.) находим пояснение о том, чтовоенно-народное управление у горцев в 1859 году предназначено для того, «чтобыпутём временного сохранения в силе действия местных обычаев, адата иадминистративного давления на оный подготовить горское население к замене этихобычаев правильным законодательством» (выд. мной – В.Ш.) (31). Осмелимсяпредположить, что под «правильным законодательством» подразумевается российскоеимперское законодательство, общепринятое для подданных государства. Такимобразом, направленность правовых и административных преобразований, а такжеместо горцев среди прочих подданных Российской империи были означены достаточноясно и каких-либо исключений в будущем не предполагали. Однако и в начале ХХвека сохранялись горские словесные и шариатские суды, хотя кавказские чиновникисамого высокого уровня неоднократно обращали внимание царя на их несоответствие«общественной жизни горского общества» (32).

Надо подчеркнуть, что ссамого начала судебных преобразований в горских обществах наиболее важныеуголовные дела не входили в компетенцию народных судов. Согласно Положению опорядке управления Терской областью (29 мая 1862 г.) к ним относились: 1)измена; 2) возмущение против правительства и назначенных от него властей; 3)личное неповиновение начальству и тяжкое оскорбление его; 4) разбой; 5)похищение казённого имущества; 6) убийство и поранение с увечьем (33). Всепункты, за исключением 4-го и 6-го, связанны с посягательством нагосударственные интересы, а если учесть, что «убийства и поранения» допускалиськ рассмотрению в народных судах только если не были совершены по политическиммотивам (34), то преимущественно уголовным можно признать только п. 4.

Преобразования в административнойи правовой сферах, проводимые российским государством среди горского населения,были направлены на поэтапное включение новых подданных империи в её правовоепространство, без каких-либо исключений. Вступление России в фазу спадапоследнего малого цикла периода империи (начало ХХ века), нарастание вроссийском обществе тенденций, характерных для состояния острого социальногокризиса, помешали реализации этих замыслов. Следует отметить, что включениегорского населения Северного Кавказа в общегосударственное правовое полепроисходит в восходящей фазе следующего малого социального цикла (кон. 1910-х –нач 1940-х гг.)., относящегося уже к советскому периоду. Поэтому можно сказать,что задачи, которые ставило перед собой царское правительство, были достигнутыв других социальных и политических условиях.

Проблемы административныхи правовых исключений для горского населения региона относятся к числу наиболееострых и по сей день. Наибольшей актуализации они достигают на Северном Кавказев периоды спада и кризиса в России, что подтверждают события 1990-х годов. Этопозволяет сделать вывод о том, что данная проблема в периоды относительнойсоциальной гармонии в России уходит в латентные формы.

Таким образом, начатыепосле Кавказской войны административные и правовые преобразования не решалипроблем, лежащих в основании конфликта ценностей. Российское государствоиспользовало наиболее гибкий и единственно приемлемый путь адаптации горцев кновому правовому полю. Сохранение в среде горских обществ определённых отличийи исключений в этом отношении рассматривалось как временное.

Надо полагать, чтоадминистративные и правовые преобразования не относились к числу тех изменений,которые сразу и заметно повлияли на повседневную жизнь горцев. Вполне можнодопустить мысль, что многие из таких изменений местным населением не сразу былизамечены. Тем более, что различные этнокультурные группы Северного Кавказа настадии завершения войны находились на разных стадиях интеграции вгосударственное пространство России, и в различной степени зависимости от него.В строгом смысле слова, не все этнические группы автохтонного населения были«горцами». И если можно допустить, что в замкнувшихся горных обществах, сведшихзависимость от внешнего – «русского» мира до возможного минимума, мог бысохраниться довольно долго привычный, устоявшийся веками уклад, то в отношениикочевых народов Северного Кавказа такая вероятность выглядит умозрительной.Меры царского правительства, направленные на переселение горцев на равнину,перевод кочевых народов к оседлости и некоторые другие, затронувшиеимущественные, социальные отношения, отдельные составляющие хозяйственного ибытового уклада, во многом были связаны с земельным вопросом, особенно остростоявшим перед  горским населением региона.

Отсутствие необходимогоколичества пахотных и других пригодных для возделывания земель в горахвыразилось в том, что процент избыточного населения у балкарцев составил – 67,у осетинов – 88, у ингушей – 89, у чеченцев – 90 (35). Вместе с тем, отходничествобыло свойственно в заметных масштабах только осетинам. Они же наиболее активнопереселялись и на равнину, и даже основывали новые поселения, и иногда запределами региона исторического проживания.  Этого нельзя сказать о балкарцах –они переселялись только в уже существующие селения, не основывая новых (36). Учеченцев и ингушей переселения на равнину имели свои особенности: 1) они небыли массовыми и ограничивались переселением одной семьи или родственнойгруппы; 2) процесс переселения вайнахов на равнину отличался значительнойдлительностью по времени (37).

В.Н. Ратушняк отмечает,что проблемы земельного положения горцев не раз обращали на себя вниманиеправительства, однако в пореформенный период было утверждено только триположения, призванных урегулировать этот вопрос: об учреждении Временнойкомиссии для разбора личных и поземельных прав туземного населения, об отменекрепостного права в горских районах Кавказа и о распределении земель в 10селениях Тагаурии (Осетия) (38). Изменению положения дел горцев к лучшему вземельном вопросе не способствовала общая концепция распределения земель послеокончания Кавказской войны, согласно которой большие наделы считались«вредными» для них, так как «приучали жителей к праздности». Исходя из этого,две трети удобных земель, как это было, например, в Закубанье, оказались вруках горских феодалов, царских чиновников и офицеров (39). Проблемымалоземелья не были решены и к началу ХХ века. В 1906 году член Абрамовскойкомиссии по исследованию земельного положения горцев Н.С. Иваненко отмечает,что надел балкарских крестьян составлял в среднем 17,8 десятины на 1 душумужского пола; кабардинских – 6,2; карачаевских – 7,9; у кумыков этот надел былравен 7,6 дес. на 1 д.м.п.; черкесов – 7,5; адыгейцев – 6,8; чеченцев – 5,1;осетин — 4,5; ингушей – 4,3; лезгин – 3,8 (40). Казакам, при этом, определялсянадел на Кубани в 23 десятины на 1 д.м.п. в среднем, на Тереке средний наделдостигал 28 десятин. К началу ХХ века с ростом войскового населения этот наделу кубанских казаков сократился до 11,3 дес., а у терских до 17,5 дес. (41).

Как упоминалось выше,процесс переселения на равнину не приобрёл у горцев массового характера, даженесмотря на малоземелье. Одной из причин этого, вероятно, стал тот факт, что наравнине « …горцы не имели возможности покидать установленные для них местапроживания, им были оставлены минимальные угодья, которые позволяли влачитьжалкое существование. Аулы были расположены между казачьими станицами,поставлены под их контроль» (42).

Надо полагать, чтопоследнее обстоятельство, ведущее к раздроблению единого этнокультурногомассива, играло важную роль в том, что горцы предпочитали оставаться в местахсвоего прежнего проживания. И.Я. Куценко сравнивает такое положение горцев с«худшим вариантом резервации» и приводит пример шести типичных адыгейскихаулов, где в 1910 г. смертность превысила рождаемость на 10%, а в 1911 г. на32% (43). Это, на наш взгляд, достаточно ярко характеризует как материальное,так и моральное состояние их жителей. Хотя, безусловно, не стоит делатьобобщающих выводов по всему Северо-Западному Кавказу, не говоря уже о болееобширном регионе.

Наиболее заметныеизменения хозяйственного и бытового уклада в рассматриваемый период происходяту кочевых народов Северного Кавказа. Надо полагать, что этот процесс и его итогисовсем не случайны. Кочевничество в соцоикультурном смысле было наиболеедалёким и чуждым от приемлемого образа жизни для подданных Российской империи.По этой причине такой образ жизни и подвергся наибольшей эволюции в ходерассматриваемого здесь периода.

Переход к оседлостипривёл к коренной перестройке социальной структуры и способов общественныхотношений в среде кочевых народов. «Новая жизнь потребовала от кочевников,прежде всего, отречения от традиционных привычек, домостроительных знаний исредств на приобретение строительных материалов. Занятия же земледелиемтребовали специальных знаний, которыми степные жители не обладали» (44).

В период, когда усилилосьпереселение на Северный Кавказ из центральной России (с 1860-х гг.),правительство особенно активно привлекает кочевников к оседлому образу жизни.Насколько это было важно, говорит тот факт, что «оседло водворившиеся инородцы»получали по 30 десятин на 1 д.м.п. (45). Вероятно, обилие свободных земельстепного Предкавказья сыграло здесь заметную роль, и на этом факте можно былобы не заострять внимание, если бы не то обстоятельство, что русские переселенцытам же получали только по 15 дес. на 1 д.м.п. (46). В начале 1860-х годовпоследовал ряд «приговоров» отдельных кочующих обществ туркменского иногайского народа о переходе к оседлости и занятии определённых территорий.Насколько добровольными, или, точнее,  вынужденно добровольными были этирешения, позволяет судить документ «Оседлость. Об оседлом населении во всехприставствах», часть которого приводит И.В. Нахаева: «При этом имеет предваритьих, что если они в данное время не поспешат принять надел земли, то право напользование его потеряют навсегда, т.к. она неминуемо будет отдана подпоселение крестьян» (47). Со ссылкой на Полное собрание законов Российскойимперии (Т. 2, 2-е собр., № 878 (1827)) в другой работе приводятся не менеезначимые для нас сведения о том, что Правительство в законодательном порядкеобязывало местную власть в отношениях с кочевыми народами « … внушение им впристойных случаях преимуществ и выгод жизни постоянной перед кочевою, неподавая однако же вида принуждения» (48).

Можно констатировать, чтороссийские власти использовали грамотную, осторожную политику привлечениякочевников к оседлому образу жизни, умело используя при этом факторкрестьянской колонизации Северного Кавказа, процесс обнищания заметной частикочевых обществ и прочее. То есть, власти не только выказывали полнуюнезаинтересованность в сохранении традиционных норм жизни кочевников, но и,напротив, всемерно способствовали приведению его к привычному для метрополииоседлому и земледельческому.

Немаловажную роль впроцессе утверждения доминант российского историко-культурного типа играласистема образования и просвещения горских народов, надзора и контроля за ней состороны государства. С.А. Трёхбратова относит первый этап в развитии горскогообразования на Северо-Западном Кавказе под эгидой российского правительства ещёк периоду Кавказской войны (1830-1840-е гг.), когда предпринимались попыткипривлечь горцев в военно-учебные заведения (49). Эффективность этого обучения всилу обстоятельств субъективного характера оказалась невысока. Решающимфактором был долгий отрыв от родственников и родных мест. В дальнейшем была предпринятапопытка открытия школ, более приближённых к местам жительства обучающихсягорцев. Совместное обучение детей казаков и горцев должно было способствовать,как отмечалось в приказе по Черноморскому казачьему войску, «благимпредначертаниям монарха … относительно сближения с нами соседей и, уже отчасти,сограждан наших черкес» (50). Эта цитата относится к 1845 году. Горцев обучалине только на Кавказе, но и в столичных учебных заведениях уже в 1840-е годы. Вконце 1840-х создаётся Новороссийская азиатская школа с 4-х летним срокомобучения, который предварял начало учёбы в центральных учебных заведениях.

1859 год принёс не толькоощутимое преимущество русского оружия на Кавказе, пленение Шамиля, но иоживление усилий по внедрению российского образования в среду горских народов.Цели, стоящие перед российским правительством, достаточно отчётливосформулировал главный инспектор народных училищ на Кавказе Я.М. Неверов:«Покорив враждебные нам племена оружием, мы тем усиленнее должны покорить ихнравственно и духовно распространением между ними образования, без которогоневозможны успехи гражданственности… Для этого необходимы образованные деятели,а такими в настоящее время должны быть преимущественно наставники и воспитателиюношества» (51). Начиная с 1859 года в Петербургском и Московском университетахготовилась небольшая часть горцев для работы учителями по Кавказскому учебномуокругу (52). В том же году Министерство народного просвещения России приняло«Устав горских школ». Здесь была сформулирована цель их деятельности:«распространение государственности и образования между покорившимися мирнымигорцами», а циркуляр Министерства народного просвещения (1867 г.) пояснял:«Просвещать постепенно инородцев, сближать их с русским духом и с Россией –составляет задачу величайшей политической важности» (53). При этом надоподчеркнуть, что мусульманские школы не закрывались, и если русских школприходилась 1 на 5 635 жителей, то мусульманских 1 на 1 309 (54).

В марте 1870 г.Министерство народного просвещения России, согласно принятых «Правил о мерах кобразованию инородцев», разделило всё нерусское население на три категории: 1)весьма мало обруселых; 2) живущих в местностях, где много русских; 3)достаточно обруселых. В зависимости от категории предлагались и методыобучения: 1-ая категория – по учебникам на родном языке, но русскими буквами;2-ая – обучение в школах совместно с русскими детьми и учителями, знающимиместный язык, при этом обучение должно вестись на русском языке; 3-ья –обучение только на русском языке (55).

Если говорить об общейграмотности населения Северного Кавказа во второй половине ХIХ века, то она была очень низкой.Например, в Адыгее грамотных было – 7%, в Дагестане – 9,2%, в Балкарии – 1,4%,в Карачае – 4,6% (56). В пореформенный период начинается активная деятельностьнациональных организаций, ставивших своей целью просвещение горцев. Такиеобщества открываются в Адыгее, Кисловодске, Нальчике, Владикавказе, Ставрополе(57). В отдельных случаях эти общества способствовали появлению начальных школдля горского населения.

Ввиду того, что сельскиешколы должны были финансироваться решающим образом за счёт частныхпожертвований, а проживание на квартирах или частный пансион обходились оченьдорого, у большинства горцев идея обучения своих детей не вызывала энтузиазма.На примере Дагестана об этом пишет С.М. Мамедов: «Население не всегда охотношло на составление приговоров по открытию и расширению школьной сети. Архивныематериалы свидетельствуют о том, что местная администрация нередко принуждаласельские общества к постройке школьных зданий» (58).

Так намерение черезобразование и просвещение сближать покорённых горцев с русскими сталкивалось спрозаической нехваткой средств для его реализации. Однако заметим, что  этаидея не пропала напрасно, а была в значительной мере реализована в период,когда восходящая фаза социального цикла в очередной раз усилила векторроссийского влияния в регионе, а набирающее силу молодое советское государствопривнесло вместе с системой образования и новые идеи, которые должны былиотодвинуть на второй план национальные различия, а этнокультуры превратить вэлемент экзотики.

Подводя итог, отметим,что главной проблемой Кавказской войны было активное сопротивление рядаэтнических групп автохтонного населения Северного Кавказа, включению региона ихпостоянного проживания в состав российского государства. Таким образом, главнымитогом Кавказской войны следует признать решение этой проблемы. Материалыданной главы показывают, что окончание активной фазы завоевания, официальноотносимое к 1864 году, только подготавливало необходимые условия для болеедлительного и важного для России этапа освоения данного региона – включению егов состав российского историко-культурного пространства.  Нами были рассмотренымеры, которые предпринимались российским государством и соответствующими егопредставителями по отношению к горскому населению непосредственно. То есть темеры, которые имели прямое касательство к их положению в рамках новой для нихгосударственности, или, соответственно, влияли на их решение покинуть родину.

Наиболее значимым итогомвойны стало то, что российское государство распространило свои пределы натерриторию Северного Кавказа, открыв дорогу российскому суперэтносу дляосвоения нового жизненного пространства.

Фактор мухаджирства,ставший заметным и даже массовым явлением после окончания Кавказской войны,способствовал освобождению территорий для колонистов, прибывающих, главнымобразом, из Центральной России. Выезд местного населения Северного Кавказа вОсманскую империю приобрёл настолько масштабный характер, что в отношенииотдельных этнических групп (в основном Северо-Западного Кавказа) можно говоритьо непоправимых последствиях для их этнокультурного развития.

Восходящая фазапоследнего малого социального цикла периода империи закладывала основы дляпостроения новой русской нации, развить которые и довести этот процесс до концау царского правительства не хватило ни времени, ни возможностей. Пореформенныйпериод характеризовался закреплением Северного Кавказа в российскомгосударственном пространстве, а также началом более сложного и длительногопроцесса утверждения в данном регионе российского историко-культурного типа.

Отдельные процессы иявления, рассмотренные нами в четвёртой главе, органично связаны с модернизациейрегиона в пореформенный период и являются их составной частью. Способы решенияпоземельных отношений, процесс переселения горцев на равнину, системаобразования и просвещения, усилия правительства, направленные на переводкочевых народов к оседлости были направлены не только на то, чтобы поставитьместное население Северного Кавказа в более прочную зависимость от российскойвласти, но и на то, чтобы внести существенные изменения в их быт, хозяйственныйуклад, правовое сознание и т.п., иными словами, сделать их более адекватными илояльными в своих поведенческих реакциях и мотивациях поступков по отношению кроссийским властям и более терпимыми к их новому статусу «подданного Российскойимперии».

Если Кавказская войнастала решающим шагом в процессе включения Северного Кавказа в государственноепространство Российской империи, то последовавшие вслед за этим процессымодернизации региона стали важнейшим фактором его вовлечения в состав российского историко-культурного типа.

Динамика переселения наСеверный Кавказ и её особенности, состав мигрантов и направленияпереселенческих потоков, место казачества и горцев в модернизирующемсясообществе стали предметом нашего исследования в рамках следующей главы.

Примечания

 

1.    Алейников Д. Большая Кавказская война//Родина, 2000, — № 1-2. – С. 55.

2.    Кудаева С.Г. О некоторых стереотипахв оценке роли Османской империи в судьбе адыгов (черкесов) в период Кавказскойвойны// Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научнойконференции. – Краснодар, 1994. – С. 218.

3.    Бадаев С.-Э. С. Чеченскоемухаджирство второй половины XIXвека как следствие политики самодержавия на Северном Кавказе// Научная мысльКавказа, 1999, — №4. – С. 48.

4.    Волкова Н.Г. Этнический составнаселения Северного Кавказа в XVIII– начале ХХ века. – М.: Наука, 1974. – С. 219.

5.    Жиляев Д.В. К вопросу охронологических рамках и периодизации мухаджирства// Северный Кавказа вмежцивилизационных контактах и диалогах: от древности к современности. Армавир:ИЦ АГПИ, 2001. – С. 36.

6.    Касумов Х.А. Окончание Кавказскойвойны и выселение адыгов в Турцию// Кавказская война: уроки истории исовременность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С. 66-67.

7.    Там же. – С. 67-68.

8.    Там же.

9.    Матвеев В.А. Переселение горцев вТурцию: неучтённые детали трагедии и подлинные интересы России на Кавказе//Научная мысль Кавказа, 1999, — №4. – С. 36.

10.  Там же.

11.  Гемер М. Государство Шамиля// Восток,1993, №2. – С. 58.

12.  С.-Э. С. Бадаев. Указ. соч. – С. 46

13.  Волкова Н.Г. Указ. соч. – С. 222,224.

14.  Там же. – С. 221.

15.  Касумов А.Х. Указ. соч. – С. 78.

16.  Кудаева С.Г… Указ. соч. – С. 217.

17.  Гожба Р. От Кубани до Нила// Родина,2000, № 1-2. – С. 138.

18.  История народов Северного Кавказа(кон. XVIII в. – 1917 г.). Отв. ред. А.Л.Нарочницкий. – М.: Наука, 1988. – С. 207.

19.  Цит. по: История народов СеверногоКавказа…- С.207.

20.  С.-Э. С. Бадаев. Указ. соч. – С. 52.

21.  Там же.

22.  Матвеев В.А. «Смотря по желанию…».Неучтённые детали трагедии// Родина, 2000,  № 1-2. – С. 144.

23.  Там же. – С. 145.

24.  Волкова Н.Г… Указ. соч. – С. 219.

25.  Население России в ХХ веке. В 3 т. –Т.2., — М., 2001. – С. 169.

26.  Волкова Н.Г… Указ. соч. – С. 245.

27.  Прокламация чеченскому народуГлавнокомандующего Кавказской армией, Наместника Кавказского,генерала-фельдмаршала, князя А.И. Барятинского. Публикация Д. Исмаил-Заде// Родина, 2000, №1-2. – С. 135-136.

28.  Там же. – С. 136.

29.  Там же.

30.  Мальцев В.Н. Влияние Кавказской войнына административно-судебные преобразования на Северном Кавказе второй половины XIX века// Кавказская война: урокиистории и современность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С.267-271.

31.  Цит. по: Мальцев В.Н. ВлияниеКавказской войны …- С. 270.

32.  Мальцев В.Н. Влияние Кавказской войны…- С. 270-271.

33.  Калмыков Ж.А.Административно-судебные преобразования в Кабарде и горских (балкарских)обществах в годы русско-кавказской войны// Кавказская война: уроки истории исовременность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С. 124.

34.  Там же.

35.  Волкова Н.Г. Указ. соч. – С. 231.

36.  Там же. – С. 232.

37.  Там же. – С. 236.

38.  Ратушняк В.Н. Сельскохозяйственноепроизводство Северного Кавказа в конце XIX – начале ХХ века. – Ростов-н/Д.: Издательство РГУ,1989. – С. 23.

39.  Там же. – С. 27.

40.  Там же.

41.  Там же. – С. 26.

42.  Куценко И.Я. Кавказская война ипроблема преемственности политики на Северном Кавказе// Кавказская война: урокиистории и современность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С.55.

43.  Там же. – С. 56.

44.  Трёхбратов Б.А., Шебзухова Т.А.Крестьянство Северного Кавказа в условиях рыночной модернизации России (60-егг. ХIХ – начало ХХ в.)// Северный Кавказ:геополитика, история, культура. Материалы всероссийской научной конференции. Ч.2. – М. – Ставрополь, 2001. — С. 47).

45.  Нахаева И.В. Российское влияние нахозяйственную жизнь кочевников степного Предкавказья во второй половине ХIХ — начале ХХ в.// Северный Кавказ вмежцивилизационных контактах и диалогах: от древности к современности.Материалы региональной научной конференции. Армавир: ИЦ АГПИ, 2001. – С. 43.

46.  Там же.

47.  Там же. – С. 45.

48.  Нахаева И.В. Политика русских властейпо привлечению кочевников степного Предкавказья к оседлому образу жизни вовторой половине ХIХ века// ВопросыСеверо-Кавказской истории: Сборник научных статей. Вып. 5. Армавир, 2000. – С.87.

49.  Трёхбратова С.А. Народное образованиегорцев Северо-Западного Кавказа в период Кавказской войны// Кавказская война:уроки истории и современность. Материалы научной конференции. – Краснодар,1994. – С. 275.

50.  Цит. по: Трёхбратова С.А. Народноеобразование… — С. 276.

51.  Цит. по: Малахова Г.Н.Государственная политика в области образования горских народов во II-ой половине XIX века.)// Северный Кавказ: геополитика, история,культура. Материалы всероссийской научной конференции. Ч. 2. – М. – Ставрополь,2001. — С. 264.

52.  Там же.

53.  Цит. по: Малахова Г.Н.Государственная политика … — С. 265-265.

54.  Там же. – С.265.

55.  Там же.

56.  Любушкина Е.Ю. Деятельностинациональных общественных организаций Северного Кавказа в развитии культуры ипросвещения народа в период 1860-1917 гг.// Северный Кавказ вмежцивилизационных контактах  диалогах: от древности к современности. Материалырегиональной научной конференции. Армавир: ИЦ АГПИ, 2001. – С. 59.

57.  Там же. – С. 60.

ГЛАВА 5.

 

СЕВЕРНЫЙКАВКАЗ В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД: МОДЕРНИЗАЦИЯ И ИНТЕГРАЦИЯ

 

Окончание Кавказскойвойны практически совпало с началом преобразований в России, составивших сутьпореформенного периода. Хорошо известно, что реформы на Северном Кавказе имелисвою специфику, как по сути нововведений, так и по срокам их проведения.Отчасти мы уже затронули эти проблемы в предшествующей главе.

Важной составляющейистории пореформенного периода Северного Кавказа стала его модернизация, взначительной мере связываемая нами с процессами промышленного освоения региона,проникновением сюда российского и иностранного капитала. В свою очередь,развитие капиталистических отношений, как и развитие промышленности вообще,невозможно без свободного передвижения рабочей силы.

Поэтому мы позволим себеобратить внимание на такой значимый аспект модернизации Северного Кавказа, какосвоение его слабозаселённых к началу 1860-х годов территорий мигрантами изцентральных российских губерний, и частью – из левобережной Украины.

Пореформенный период сталначалом следующего этапа освоения Россией Северного Кавказа. Его принятосвязывать с так называемой, «народной колонизацией», пришедшей на сменувоенно-казачей. На наш взгляд, процессы массовой миграции выходцев изцентральных районов европейской России были важной составляющей закрепленияСеверного Кавказа в рамках не только российского государственного, но также иисторико-культурного пространства. В данной главе, в ряду прочего, мы затронемпроблемы динамики переселения на Северный Кавказ, специфику освоения мигрантамиобластей и губерний края, их взаимоотношения с местным населением.

Особое место в системероссийского социокультурного освоения края занимает процесс развития городов икрупных населённых пунктов промышленного (торгового) типа, так как они взначительной мере определяют специфику региона, его особенности и значимость всоциальной, политической и экономической структуре государства.

Важнейшей составляющейпроцессов модернизации региона была его индустриализация, распространение здеськапиталистических отношений. Миграция на Северный Кавказ русских крестьян,русского торгово-промышленного капитала, в ходе пореформенных преобразований вРоссии, стали основой модернизационных процессов в регионе. В свою очередь, этипроцессы вели к изменениям социально-экономической сферы Северного Кавказа, аэто, зачастую, становилось основой трансформаций мотивационной сферыисторических субъектов, вело к разрушению привычных социальных связей и т.п. Каковаже была роль в этих процессах не только этнических русских (в подавляющембольшинстве случаев именно они и были, т.н., «иногородними»), но и казаков игорцев? Об этих трёх наиболее многочисленных категориях населения СеверногоКавказа пореформенного периода пойдёт речь в данной главе. Нашей главнойзадачей станет попытка проследить то, какое значение имеет для горцев иказаков, после окончания Кавказской войны, постепенно развивающаясяторгово-промышленная сфера, насколько они втягиваются в этот род деятельности.Какое место они занимают в городской среде. Мы попытаемся рассмотретьосновные черты процессов опосредованного вовлечения автохтонного населенияСеверного Кавказа в систему общественных связей и способов деятельности,определяемых особенностями российского исторического типа культуры.

В1860 г. по приказу главнокомандующего Кавказской Армией князя Барятинскогоупразднялась Кавказская линия, просуществовавшая более ста лет. Территорию ксеверу от главного Кавказского хребта, заключавшую в себе две области — Терскуюи Кубанскую, а также Ставропольскую губернию именовать Северным Кавказом (1).Часть Дагестана была официально причислена Закавказью.

Начавшиесяв России с 1861 года реформы создавали благоприятные условия для внутреннеймиграции из центральных губерний страны в относительно малонаселённыепериферийные регионы империи. В это число, безусловно, попадал и СеверныйКавказ. «При закреплении в составе России с учётом его (Северного Кавказа –В.Ш.) чрезмерной этнической пестроты именно русскому заселению придавалосьприоритетное значение. Предпочтение же при его организации, на первых порах,отдавалось казакам и отставным военным, принимавшим участие в покоренииКавказа» (2).

Казачествуотводилась особая роль в регионах, отличавшихся повышенной конфликтогенностью.Тенденция сохранения и упрочения позиций этой сословной группы как залогазакрепления региона в рамках государственного пространства России сохраняетсяна протяжении всего пореформенного периода. Этот процесс имел и негативнуюсторону, с определённого момента фактически препятствуя обживанию на новомместе прибывающих русских крестьян.

Необходимоакцентировать внимание на двух наиболее важных  особенностях миграции израйонов центральной России на Северный Кавказ: во-первых, т.н. «иногородние» всвоих ментальных признаках не несли той значимости конфликта, которая могла бырасцениваться как смыслообразующая их социальной деятельности; во-вторых,данная миграция стала началом реальной колонизации Северного Кавказа: оназакладывала основы модернизационных процессов как способа интеграции местногонаселения региона в историко-культурное пространство России.

Авторыколлективной монографии «Этнокультурные проблемы Северного Кавказа:социально-исторический аспект» приводят сведения о существовании специальнойдоктрины, обосновывающей территориальную дифференциацию населения империи попризнаку «благонадёжности». Её разработала группа видных военных статистовконца ХIХ века. К«неблагонадёжным» относились евреи, немцы, поляки, народы Кавказа и некоторыедругие. Районы, где русское население составляло более 50%, считалисьблагонадёжными (3). Разумеется, мы не утверждаем, что эта доктрина естьидеологическое обоснование колонизации, хотя бы даже принимая во внимание времяеё появления. Вместе с тем, совершенно очевидно, что она учитывала богатейшийопыт отношений России с присоединяемыми народами. Самое важное для нас то, чтоона давала рекомендации на случай войны, то есть на будущее. В числе такихрекомендаций были этнические чистки в пограничных районах, взятие заложников,конфискация или уничтожение имущества (4).

Можносогласиться с мнением Т.А. Шебзуховой, что среди условий, способствовавшихинтенсивному заселению Северного Кавказа в пореформенный период, были: отменакрепостного права в России и окончание Кавказской войны; фактическое отсутствиекрепостного права на территории казачьих областей и Ставропольской губернии;слабость помещичьего землевладения; изменения в законодательстве по вопросамместного землепользования, благоприятные для переселенцев; постройка железныхдорог; сравнительно низкие цены на землю и её аренду; более высокая, посравнению с центральными губерниями России, заработная платасельскохозяйственных рабочих (5).

Итак,окончание Кавказской войны и отмена крепостного права открывали широкиевозможности заселения края. В дореформенный период большая часть этойтерритории была населена горскими племенами. Другая часть земель была заселенаказачеством, основным занятием которого было сельское хозяйство и военнаяслужба. Города, в основном, носили характер форпостов.

Вплотьдо последней трети ХIХв. в промышленном отношении Северный Кавказ был «белой полосой» в сравнении сЗакавказьем и Югом России. Причины такого положения связаны с тем, что этотрайон оставался театром военных действий, здесь отсутствовали развитыекоммуникации, связывающие край с центром России, сохранялся крепостническийрежим, сковывающий свободное перетекание рабочей силы.

Рассматриваемыйрайон носил ярко выраженный аграрный характер, территория была крайне редкозаселена. До начала массовой колонизации края, плотность населения самойгустонаселенной единицы составляла ок. 4,8 человек на 1 кв. версту. Казаки втой же Кубанской области в 1862 г. составляли более 97 % населения. В том жегоду на Кубани проживали 392 000 чел. Уже в 1897 г. плотность населенияКубанской области увеличилась до 23,6 человека на 1 кв. версту (население –1 928 800 чел.). В Ставропольской губернии этот показатель составил16,5; в Терской области — 15,3; в Черноморской губернии — 8,9 человека на 1 кв.версту (6).

Вцелях привлечения частных капиталов Указом от 26 января 1857 г. было образованоГлавное общество российских железных дорог, комитет которого 7 марта 1872 г.утвердил ныне существующее направление, связавшее Ростов-на-Дону и Владикавказ.2 июля 1872 г., по представлению министра путей сообщения графа А.П.Бобринского, концессия на строительство была предоставлена Р.В. Штейнгелю.Сооружение железнодорожной сети на Северном Кавказе произвело переворот всношениях Кавказского края с Россией, как в гражданском, так и в военномотношении. Русификаторская политика правительства, хотя и не имела четкосформулированной программы, была достаточно мощной и играла роль вескогоаргумента в проектах экономического освоения края. Основным звеном здесь должнабыла стать железная дорога. «Представляя полный простор русскому элементувлиять на эту огромную страну как в нравственном, так и в коммерческомотношении, запроектированная дорога обеспечит рассматриваемую пограничнуюобласть от всяких случайностей, внутренних беспорядков и внешних вторжений…Только подобная дорога может прикрепить Кавказский край и Закавказье к Россиинавсегда прочными и неразрывными узами; тогда, быть может, не в дальнейшембудущем Кавказа не станет, а будет лишь продолжение Южной России до ееазиатских границ» (7).

Извышеприведенного отрывка можно заключить, что: а) именно этническим русским былоткрыт наибольший доступ в районы переселения; б) казаки, проживавшие здесь иранее, считались, условно говоря, «недостаточно русскими». Тем самым онифактически выделялись в отдельную субэтническую, субкультурную группу, что, нанаш взгляд, справедливо.

В1875 г. была сдана в эксплуатацию линия Ростов-Владикавказ. Спустя год,Владикавказ был соединен с Петровском, а через него с Баку. В 1887 г. былапущена линия Тихорецк-Екатеринодар, в 1888 г. Екатеринодар-Новороссийск, в 1895г. Кавказская-Михайловская (близ Ставрополя), в 1899 г. Тихорецк-Царицын, в1901 г. Кавказская-Екатеринодар. Широкая эксплуатация железной дороги открыладоступ на Северный Кавказ не только богатым, зажиточным, но и беднымпереселенцам.

Оценкаосновных этапов колонизации Северного Кавказа относится к числу наиболееустоявшихся в науке выводов. Ещё В.В.Покшишевский выделял два периодаколонизации Северного Кавказа: 1) военно-казачий, докапиталистический этап; 2)период, характеризующийся более широкой миграцией в этот район быстрорасслаивающегося крестьянства внутренних губерний России — с одной стороны,кулацкой верхушки, с другой стороны — бедноты (8). Сибирское переселение в этовремя еще не имело такого размаха, однако к 90-м годам, «когда запас свободныхи удобных земель на Юге значительно истощился, переселенческое движение вСибирь стало возрастать» (9). В 60-90-е годы Северный Кавказ оставался основнымпереселенческим районом.

В.Н.Ратушняк отмечает как наиболее благоприятный для заселения фактор закон от  29апреля 1868 г., разрешивший лицам невойскового сословия селиться и приобретатьнедвижимую собственность на казачьих землях без согласия войскового начальстваи станичного общества. «На смену феодальной, главным образом военно-казачейколонизации …, пришёл несравненно более мощный, обьективно закономерный, ностихийно-выраженный общественно-экономический процесс заселения иземледельческого освоения региона. За 30 лет (1867-1897 гг.) в Ставропольскуюгубернию, Кубанскую и Терскую области из других губерний России переселились1 586,8 тыс. человек» (10).

Всегоза этот период население Предкавказья увеличилось на 2 394 тыс. чел., илина 172,4 %. Наиболее интенсивно заселялась Кубанская область, её населениевыросло на 229,4 % (11).

Попереписи 1897 года пришлое население на Северном Кавказе составило 986,3 тысячииз 3 783,6 тысяч общей численности, т.е. 26%. Воронежская, Екатеринославская,Курская, Орловская, Полтавская, Саратовская, Харьковская, Черниговскаягубернии, область войска Донского дали 75,3% переселенцев. Русские селилисьузкими полосами, врезывающимися в территории, занятые горцами, что должно былообезопасить главные коммуникации. Как видим,  основным источником мигрантовбыло крестьянство центральных губерний России и Левобережья Украины, а основныммотивом их переселения — стремление приобрести надел.

К1879 году доля неместных уроженцев к общему числу жителей Северного Кавказасоставила в Кубанской области – 33 %; в Терской – 12,9 %; в Ставропольскойгубернии – 23,3 %; в Черноморской – 74,1 %; в среднем по региону – 26,4 % (12).

Иногородниеделились на оседлых и не имеющих ценза оседлости. Первые владели усадьбами ипостройками, вторые, так называемые «квартиранты», часто не имели своих жилищ.В 1900 г. оседлых было на 25,7% больше, чем неоседлых, в 1914 г. разрывсократился до 14,3% (13). Не имеющие оседлости были основными поставщикамирабочей силы среди пришлого населения.

Процессысоциального расслоения в среде казачества и горского населения, очевиднопроявившиеся в начале 1880-х гг., вызывали обеспокоенность царскогоправительства. Долгое время складывавшаяся система этнических противовесов наСеверном Кавказе оказывалась под угрозой более глубоких, имеющих объективныеоснования процессов модернизации региона. Кавказское начальство видело причинуэтих процессов в росте иногороднего населения. С 1880-х гг. начинается политикасдерживания притока переселенцев. На наш взгляд, применительно к региональнойистории, такая политика относится к числу наиболее ярких примеров «хромающихрешений» (А. Ахиезер).

Особоеместо в ряду мер, направленных на ограничение прав иногородних, занимаетвведенеие в 1891 г. нового «Положения об общественном управлении станицказачьих воиск.».

Основнойзадачей этого закона было стремление законсервировать казачье землевладение.Одним из серьезных ограничений прав иногородних было то, что по новым правиламоб общественном управлении в казачьих войсках они не приглашались на станичныесходы, где решались, касающиеся их экономические вопросы. Им только объявлялисьпостановления схода. В случае нежелания подчиниться решениям казаков,иногородние должны были искать новые места для поселений на приемлемых для нихусловиях. Для иногородних увеличивалась посажённая плата.

Такпришлое население отдавалось на полный произвол станичных сходов. «Нередкостаничные общества  не позволяли живущим на станичных землях переселенцам нетолько возводить новые усадьбы, но и производить ремонт и необходимыеисправления в уже существующих. Исполнение же земской повинности (исправлениедорог, мостов и т.д.) возлагалось исключительно на иногородних» (14). Положениежителей, не причисленных к «коренным», из года в год ухудшалось. Не имея возможностиарендовать землю (из-за резко возрастающих арендных цен), большинствоиногородних крестьян прибегало к продаже своих рабочих рук, уходило в города.«К началу ХХ века иногороднее население значительно превзошло войсковое … Науровне сознания и представлений иногородние воспринимались казаками как чужие.Это проявлялось во всех областях жизни: на уровне этнокультурного,социально-экономического и правового пространств, в сфере конфессиональнойпринадлежности» (15).

Всоциальном расслоении и «оскудении казачьего духа» сами казаки пытались увидеть«вину» пришлого населения. В «Голосе казачества» была высказана недвусмысленнаяоценка роли иногородних в этих процессах: « … чуждый элемент уже гасит вказаках воинскую подвижность, любовь к коню, гордость костюмом, оружием,уважение к обычаям старины … Коренной состав поддаётся … натиску всякогосброда, а в хозяева земли, умытой казачьей кровью, пробиваются иногородние»(16).

1890-е– начало 1900 гг. ознаменовались снижением интенсивности  миграции на СеверныйКавказ. На примере Кубани, как наиболее активно заселяемого региона, это  спадпрослеживается особенно отчётливо: в период с 1869 по 1889 гг. среднегодовойприрост иногороднего населения составлял 35,6 %, в 1889-1904 гг. он сократилсядо 3,5 % (17). Очевидно, что сыграла свою роль политика местных властей,направленная на ограничение притока переселенцев. Вместе с тем, позволим себезаметить, что сама эта политика в значительной мере зависела от нарастающихдеструктивных тенденций третьего малого социального цикла периода империи.Закон 13 июля 1889 г., ставший основным переселенческим законом Российскойимперии, был вынужденно ориентирован на более самостоятельного и зажиточногопереселенца, так как обеспечить достойные условия «массовому колонизатору» государствобыло не в состоянии. Рубеж ХIХи ХХ веков стал сложным периодом начала надлома и нарастания тенденций фазыстремительного спада малого цикла, совпавшего с общим кризисом второго большогосоциального цикла (период империи).

1897год выдался неурожайным, что привело даже к некоторому оттоку иногородних изрегиона (18). Конец XIXвека ознаменован аграрным кризисом и ростом крестьянского движения протеста. Втом числе, под влиянием и этих факторов снижается интенсивность миграционныхпотоков на Северный Кавказ. Некоторое оживление переселенческого движенияпроисходит в период промышленного подъёма предвоенных лет, главным образом в1910-1911 годах. Это явление также объясняется последствиями столыпинскойаграрной реформы и голодом, охватившим центральные губернии России (19).

Иногородниесоставляли значительную часть бедноты края. За свои приусадебные участки ониплатили посаженную плату, размер которой все возрастал. За неуплату этогоналога у крестьян конфисковывали имущество, пороли их. Им запрещалось бесплатнопасти скот на станичных выгонах, на них возлагались наиболее тяжелыеповинности. Эти обстоятельства толкали разоряющихся переселенцев в ряды наёмныхрабочих. По переписи населения 1897 года из 43 651 человек, занятых в различныхотраслях промышленности, 30 778 человек или около 70% являлись выходцами издругих губерний.

Формированиекапиталистического города на Северном Кавказе происходило в 80-е -90-е гг. ХIХ в. Одновременно синдустриализацией юга страны. Рост городов и поселений городского типа(железнодорожных станций, крупных торгово-промышленных станиц) отражал главнуютенденцию — отвлечение населения от земледелия к торгово-промышленнойдеятельности.

Приростгородского населения на Северном Кавказе (1867 — 1914 гг.) составил свыше 350% (367,6тыс. человек); в европейской части России — 200% (204,6 тыс. человек). С 1863по 1897 г. население Европейской России увеличилось на 53 %, а населениеСеверного Кавказа на 75 % (приток извне составил 1,5 млн. человек). По даннымпереписи 1897 г. в среде городского населения пришлые составили — 54 %, тогдакак среди сельского — 10,4 %, в Кубанской области эти цифры соответственно -—49и 36 %, в Черноморской губернии — 84 и 70,3 %, в Ставропольской — 33,5 и 24 %.Особенно высоким был процент пришлого населения в городах: Владикавказ — 64 %,Грозный — 59 %, в Екатеринодар — 62 %, Майкоп — 59,8 %, Новороссийск — 83,3 %,с. Армавир — 56,4 %. В других городах, не являющихся промышленными, процентпришлых был ниже (Кизляр — 32 %, Моздок — 28 %). К этому надо добавить, что наСтаврополье — наиболее выраженном аграрном районе, с экономикой,сформировавшейся в дореформенный период, процент некоренного населения былсамым низким среди городов Северного Кавказа — 43,1 (20).

Большуючасть городского населения составили выходцы из европейских губерний России — ктакому выводу нас приводят вышеуказанные статистические данные. Это неизбежновлияло на формирование духовного климата города. Специфичность последнего наСеверном Кавказе заключается еще и в том, что коренное население (в данномслучае речь идёт о казаках), доминирующее в социально-экономическом плане, всеже более определяло духовный климат сельской местности. В 1897 г. вЕкатеринодаре проживало всего 65 606 человек, казаков же было только 3 766человек, в Ейске соответственно 35 414 и 318, в Майкопе — 34 327 и 1 390, вАнапе — 6 944 и 50, в Армавире — 18 113 и 43 (21). На казачьи области нераспространялась аграрная реформа, община не только не подлежала разрушению,но, напротив, укреплялась. Иногородние, фактически противопоставленные казакам,не могли «слиться» с ними ни в этно-, ни в социокультурном смысле. В результатеони составили основу городского населения, усилив русификацию края.

Этиобстоятельства играли решающую роль в том, что процент казаков среди, например,рабочих был крайне низким. Нельзя сбрасывать со счета тот факт, что сами казакиобладали сильно выраженным чувством субэтнического самосознания,корпоративности своего общества. Например, в близком малороссийскому наречииказаков существует масса терминов, обозначающих русских, выходцев изцентральной России. Характер таковых, вне всякого сомнения, показываетсамоидентификацию казаков как отдельной подгруппы российского суперэтноса.Промышленное освоение Северного Кавказа связано с волной миграции именно этихрусских, проникновения российского капитала, в основном, российский характергородов региона. Казачество, занимающее доминирующее положение в своихобластях, крепко держало в руках нити административного управления и всё болеезамыкалось в рамках традиционного быта.

Рассматриваямодель повседневности казаков, крупный специалист в этой области истории Н.И.Бондарь выделяет две её составляющие: военный и гражданский «миры» (22). С.А.Голованова отмечает, что « … гражданский «мир» формировался позднее, чемвоенный и занимал по отношению к нему подчинённое место … Вместе с тем,исторический опыт показывает, что соотношение этих двух миров в сторону «мирагражданского» изменилось уже во второй половине ХIХвека. После окончания Кавказской войны и перемещения государственных границ наюг, казачеству Юга России необходимо было пересмотреть приоритеты в их векамисложившемся образе жизни» (23). Мы говорили выше, сколь сложен был процесстакой адаптации и как болезненно определённая часть казачества реагировала нарост значимости иногородних в культурной и хозяйственной жизни края.

Неслучаенудивительно низкий процент казаков среди горожан края. Надо полагать, чтовлияние казачества на духовную атмосферу Северо-Кавказского города было весьманезначительным. Напротив, хозяева земель уютно чувствовали себя в атмосферевеками устоявшегося патриархального быта. Очевидно, казаки ощущали некуюотчужденность в быстро растущих промышленных центрах, так как долгое времяформировавшиеся стереотипы их мышления и механизмы мотивации плохо вязались стеми требованиями, которые предъявляли человеку обстоятельствакапиталистического рынка. Казачья организация как властная и экономическаяструктура неизбежно с течением времени должна была исчезнуть, окончательно превратившисьв анахронизм. Однако, в рассматриваемый период казаки пользовалисьпокровительством властей, держали в своих руках административные рычаги, отсюдаих известная надменность по отношению к иногородним.

Населениегородов по данным вторых экземпляров листов переписи 1897 года состоит почтиисключительно из «иногородних». В общей сумме городского населения — 157 025душ обоего пола, казачьего сословия только 5 722 или всего 3,6 %. Средняя семьягорожанина немного менее 5,0 человек, что не достигает размеров средней семьииногороднего в сельской местности и значительно ниже средней семьи коренныхжителей (24).

Надосказать, что в России не существовало определенной государственной программыколонизации, как, например, в Англии, где главным аргументом было просвещение иблага цивилизации, которые англичане якобы несли покоренным народам. С. Лурьезамечает: «В специальных изданиях, посвященных теоретическим аспектамколонизации, рассматривались самые разные проблемы, но только не ееидеологическое обоснование. Видимо, в этом не было необходимости, оноподразумевалось само собой и обосновывалось на народной идеологии» (25).Причины такого положения весьма разнообразны и коренятся в глубинахнационального характера русского человека.

Православнаятрадиция издревле отводила русским некое приоритетное место среди народов, ихокружавших, что наиболее ярко осмыслено в теории — «Москва — третий Рим».Заложенное в ментальных характеристиках некое христианское мессианствоимплицитно определяло приоритетное место православного человека в окружающихреалиях разноязыкой, пестрой, и в религиозном отношении, империи. «… Россияпризвана сказать свое новое слово миру, как сказал его уже мир латинский, миргерманский. Славянская раса, во главе которой стоит Россия, должна раскрытьсвой дух, потенции, выявить свой пророческий дух» (26). Быть может, подобнаяпатетика и не была близка простым людям в их повседневной деятельности, ноочевидно, что религиозный фактор играл заметную роль в процессе выделения ипротивопоставления по типу «мы — они». Последнее обстоятельство определялосьтакже и некоторыми психологическими установками, сформировавшимися в ходеэтногенеза.

Государственнаяполитика в вопросе колонизации в целом коррелировала с народным сознанием (27).Она диктовалась потребностью заселения окраин, упрочения русского элемента намаксимально широкой территории. Администрацию меньше всего интересовалиэтнографические особенности местного населения. Так, например, во времяКавказской войны горские племена чаще всего именовались «черкесами» ихарактеризовались не иначе как «бандиты и разбойники». Это отсутствие интересаможно объяснить тем, что финал был заранее определен. О таком, вероятном ивозможном финале, в «Кавказских очерках» рассуждал В.П. Погожев: «Разумеется,крестьяне вовсе не ставили своей задачей русификацию края. Однако и следов неосталось от чуди, от вятичей, от мещёры, но племена эти не истреблены, невымерли, как индейцы в Америке, а ассимилировались с русским населением» (28).Можно привести и хронологически менее отдалённые примеры различной степениинтегрированности (вплоть до почти полной руссификации) различных народовРоссии (СССР) в российское историко-культурное пространство.

Можнопредположить, что отсутствие государственной программы, теоретической базызаселения Северного Кавказа объясняется особенностями русской психологииколонизации, причем основные ее парадигмы проводились в жизнь, чаще всего,бессознательно. «Колонизация — это в конечном счете попытка приведения мира всоответствие с тем идеалом, который присущ тому или иному народу. Причемидеальные мотивы могут преобладать над всеми прочими — экономическими, военнымии др.» (29).

ОсвоениеСеверного Кавказа представителями российского суперэтноса, очевидно, сталозавершающим и главным этапом укрепления здесь российского государства.

Социокультурноеосвоение Северного Кавказа — это распространение вширь, разрастание российскоготипа культуры, проявление жизнеспособности этноса, и, в конечном счете,приведение окружающих реалий в соответствие со своей картиной мира.

Впореформенный период эти процессы на Северном Кавказе проявляются как бурнаямодернизация, определяемая особенностями становления российского капитализма.

Индустриализация регионаи рост городского населения стали теми штрихами, которые наметили будущуюкартину — перспективу развития Северного Кавказа в рамках общегосударственныхсвязей.

Насколько горскоенаселение и казаки оказались подготовленными к таким изменениям винфраструктуре региона своего традиционного проживания? Как отразиласьмодернизация края на способах самореализации горцев, казаков и иногородних наСеверном Кавказе? Насколько мобильны оказались различные этнические группырегиона в условиях меняющихся социокультурных реалий? На эти и некоторые другиевопросы мы попытались ответить, сделав акцент на вовлеченность населения виндустриальные структуры края, учитывая наиболее массовое его проявление —формы наемного труда, как наиболее доступные для пришлого и местного населения.

 Таким образом, дажедопустимо упрощая ситуацию, следует выделить, как минимум, три сторонысоциокультурного диалога на Северном Кавказе в ходе модернизациирассматриваемого периода: а) казаки, б) горцы и в) иногородние или великороссы.Именно последние стали орудием освоения редкозаселенного послевоенногоСеверного Кавказа и его промышленного потенциала.

Хлынувший на юг потокпереселенцев привнес в процесс колонизации Северного Кавказа реальный смысл,переведя его из разряда военно-политического в социокультурный и экономический.Специфика развивающихся капиталистических отношений жестко определилаоптимальную систему смыслов, целей и мотивации деятельности, адекватных тем,которые устанавливались в метрополии.

ОсвоениеСеверо-Кавказского региона, его модернизация и русификация есть неразрывно связанныесоставляющие процесса окончательного присоединения и закреплениярассматриваемых территорий в рамках Российской империи.

Позволим себе утверждать,что процесс модернизации не вызвал сколько-нибудь существенного отклика унаселения Северного Кавказа, проживающего здесь до окончания Кавказской войны.

В конце XIX века казаки составляли четвертьнаселения Северного Кавказа (25,6 %), при этом в своём распоряжении они имелипочти 40 % лучших в регионе земель (30). В самой густонаселённой – Кубанскойобласти в 1897 г. казаков было меньше половины, а земли им принадлежало тричетверти; в то же время в Терской области казаки составляли 17,9 % населения,которому принадлежало почти 30 % территории области (31).

Несмотря на то, что стечением времени размер подушного надела у казаков уменьшался, о чём мы писаливыше, величина его оставалась достаточно велика (например, к 1917 г. наделкубанского казака в среднем составлял 7,6 десятины удобной земли) в сравнении сразмерами такого же надела у горцев.

B рассматриваемый период в целом поСеверному Кавказу вопрос малоземелья у горцев стоял особенно остро. «Избыточноенаселение составляло у балкарцев — 67 %, у осетин — 88 %, ингушей — 89 %,чеченцев — 90 % (32). В Дагестане 0,8 % удобных земель были пригодны для пахотыи покоса, остальные находились под пастбищами и лугами (33). Стоимость десятиныдоходила до двух тысяч рублей (34). У осетин нагорной полосы надушный наделсоставил  в среднем 5,6 десятины (35). В 1911 г. в некоторых районах нагорнойчасти Чечено-Ингушетии этот надел составлял от 1,3 до 0,01 десятины (36).Однако при всем этом горское население не порывало с традиционным образомжизни. По данным переписи 1897 г. доля сельского населения среди кабардинцев —99, 6 %, среди чеченцев и ингушей 99,7 и 99,2 %, осетин — 96 % (37). ВДагестане даже к 1917 г. хозяйственную деятельность 2/3 населения (около 70 %сельско-хозяйственного производства области) можно было охарактеризовать какдокапиталистическую (38). А к систематическому найму рабочей силы прибегали лишь3,2 % дворов (39).

В таких условиях легкопредположить, что горское население должно было широко прибегать к возможностизаработков вне мест своего проживания. Тем не менее, надо согласиться с тем,что « … отходничество не было характерно для всех народностей СеверногоКавказа, даже для тех, у которых имелся значительный процент малоземельных.Осетины уходили на сезонные работы не только на равнины Осетии, но и в соседнююБалкарию, и даже в Россию. Среди же чеченцев и ингушей, балкарцев, карачаевцевотход за пределы своих областей был минимален» (40). Натуральное хозяйство,общинное землепользование, крепкие родовые связи с непререкаемой властьюстариков, духовенства, племенных вождей — характерные черты горского аула техлет.

Вчерашние крестьяне небыли готовы трудиться на крупных предприятиях, а фабрики и заводы не нуждалисьв людях, которые не то, что бы не были способны управлять машинами, но часто невладели русским языком. И только крайняя необходимость толкала горцев на работув промышленность края. Показателен пример Осетии, где с 70-х гг. ХIХ в. жители плоскостных районов,вследствие соседства переселенцев с гор, сами стали испытывать недостаток впахотных угодьях. «В 80-х гг. это привело к категорическому отказу сельскихобществ принимать к себе переселенцев, к требованию от администрациинемедленного выселения обратно к местам их проживания, всех, кто переселилсяпосле 1865 г.» (41).

Наиболее крупнымипромышленными центрами, где работали горцы, были Алагирский серебро-свинцовыйкомбинат, Садонский рудник, Мизурский горнообогатительный комбинат инефтепромыслы Грозного. Иные известные случаи их наемного труда связаны, восновном, с временной, поденной работой.

В 1860 г. среди рабочихАлагирского завода было 30 осетин, в 1872 г. — 135, что составило большинство,а на вспомогательных работах — 140 чел. С 1864 по 1872 г. численность рабочихАлагирского завода выросла с 293 до 340 чел. (42). В 60-е годы на этом жезаводе большую часть среди рабочих осетин составляли сезонные. На Садонскомруднике уже тогда были кадровые рабочие (43). «Одной из особенностейформирования рабочего класса Северной Осетии явилось наличие значительногочисла наемных рабочих, связанных с землей, с мелким хозяйством… лишьнезначительная часть рабочих местной национальности окончательно порывала всесвязи с сельским хозяйством» (44). Точные данные о количестве горцев нагрозненских нефтепромыслах в литературе отсутствуют, однако известно, что ониработали здесь с начала их существования (45). В одном документе, относящемся к1905 г., говорится, что «из 6-7 тысяч рабочих промыслового района около 1 000чел. состоит из чеченцев, ингушей и дагестанцев» (46).

Приток чеченцев и ингушейв нефтяную промышленность Грозного усилился в годы Первой мировой войны, чтосвязано с мобилизацией русских рабочих. При этом из аулов прибывали в основноммолодые мужчины в возрасте от 17 до 40 лет (93,4 %), а старше 50 — менее 2%(47). «Отсутствие на промыслах женщин и детей из числа горцев объясняется нетолько, и не столько тяжестью труда и быта рабочих, но и влияниемпсихологических и бытовых традиций, а так же взглядами чеченцев на работу впромышленности как на явление временное и надежды горца-бедняка возвратиться с«капиталом» в свое хозяйство в ауле… Среди чеченских и ингушских рабочихтекучесть кадров была очень велика. Большая часть из них (до 80%) увольнялась,проработав на промыслах меньше года» (48).

Умонастроение горцев,комплекс их социальных, нравственных ориентиров, система целей и методов ихдостижения всецело находились в сфере традиционного духовного климата своегонарода. Промышленность, например, связывалась в их представлениях с чем-товнешним, пришлым, часто враждебным.

То, что промышленноеразвитие края, берущее свое начало в пореформенный период, совпадает с бурнымростом Северо-Кавказского города, едва ли является случайностью. С 1863 по 1897гг. все население Северного Кавказа увеличилось на 53,3 %. Сельское — на 48,5%,а городское — на 97 % (49). Представляется, что включение в этот процесспромышленных поселков, железнодорожных станций, приисков и промыслов, увеличилобы его. Как свидетельствуют современники событий, буржуазные отношенияпроникают в самые отдаленные уголки региона. «В хозяйственном быту осетин этойпоры замечается отсутствие прежней простоты, в поисках денег горец становитсякаким-то подвижным, беспокойным» (50). Этот фрагмент намеренно выбран нами какиллюстрирующий влияние развивающегося российского капитализма на умонастроениясамой, на наш взгляд, неподготовленной для наемного труда в промышленностикатегории населения на Северном Кавказе.

Исторически сложившиесяэкономические и политические контакты развиваются и укрепляются в периодвтягивания Северного Кавказа в капиталистическую систему хозяйства империи,разлагая старые хозяйственные формы, пролетаризируя население и обеспечивая емувысокую подвижность.

К концу ХIХ в. регионы имели свое собственноеэкономическое лицо, сохраняли свою традиционную специализацию, но, при этом,постепенно втягивались в общегосударственную систему. Архаический, натуральныйхарактер хозяйства к этому времени повсеместно разрушался. Сохранение наокраинах особенностей уклада, быта, традиционных местных производств,социальных институтов, отношений собственности не были исключением на СеверномКавказе, но являлись следствием общего правила, соблюдаемого в отношениях междуметрополией и колониями: «Никакой особой региональной политики не проводилось…Отношения собственности высочайше подтверждались. Местная элита вливалась вэлиту империи» (51).

В период Первой мировойвойны произошли некоторые изменения в составе и численности рабочих. Вчастности, вырос процент местного населения, занятого наемным трудом. Нанекоторых нефтепромыслах количество горцев, по свидетельствам паспортных книг,доходило до 18 % (52). В 1914 г. в Терской области было мобилизовано 30 %только рабочих нефтяной промышленности (53). На Северном Кавказе в годы войныпоявилось много беженцев, так как регион находился в стороне от театра военныхдействий.

Например, в Кубанскойобласти в 1916 г. насчитывалось 13 349 беженцев, но, что особенно важно, этото, что только 2 635 чел. из них находились в сельской местности.

Некоторое увеличениечисла горцев среди рабочих во время Первой мировой войны связано с тем, что онибыли освобождены от воинской повинности, которая заменялась особым денежнымналогом. «По приблизительным подсчетам из 20 тыс. населения старых нефтяныхпромыслов не менее 3-х тыс. было чеченцев… прослойка постоянных кадров,думается, составляла около 500 человек» (54). Тем не менее, основной массойрабочих, как во время войны, так и после нее продолжали оставаться русские,украинцы, татары Поволжья, армяне. Фирмой «Ахвердов и К» в 1915 г. было принятона работу 166 казаков, что составило 5 % по отношению ко всему принятому наработу количеству рабочих» (55). Всероссийская перепись населения 1916 г. вДагестане установила, что среди постоянных рабочих, местные составили 32 %, а сучетом временных до 45 %. В то же время на Садонских рудниках работало около 6тыс. человек, большинство из которых были горцами (56). Примечательнахарактеристика, которую даёт Е.Н. Дунюшкин отношениям между русскими ичеченцами, доля которых действительно несколько увеличилась на нефтепромыслахГрозного в годы Первой мировой войны: « эпизодическое присутствие чеченцев напромыслах не давало возможности для сближения и лучшего взаимопонимания международами, чему способствовали явные религиозные и культурно-бытовые различия, атакже исторические обиды чеченцев по отношению к колонизаторам, переносившиесяна всё русское население, жившее в занятых после Кавказской войны районах» (57)

Если определить качествасоциальной группы как сферу групповых, различных по степени общностипотребностей, то можно утверждать, что горцы, прибегая к работе внаем,вращались, условно говоря, в «параллельной духовной сфере». Все их помыслыимели значение только в социокультурном контексте своего этноса. В результатеизучения источников формирования рабочего класса, мы приходим к заключению, чтовозникновение на Северном Кавказе наемных рабочих – явление, связанное свключением края в орбиту общероссийской культуры. Основу работавших впромышленности рабочих составили мигранты или так называемый «иногороднийэлемент». Местное население если и обращалось к наемному труду, то, чаще всего,в качестве сезонных или поденных рабочих.

Казачество, имея процентбедняков в 1,5 раза ниже, чем в Центральной России, также не стало заметнымисточником пополнения рабочего класса. К этому необходимо добавить, чтосложившаяся веками система административного управления, как на уровне войска,так и отдельной общины, закрепленная традициями система взглядов и оценок нерасполагали эту социальную прослойку к изменениям характера деятельности.

Способ целеполагания,допустимые методы и пути реализации этой цели есть составляющие мотивационнойсферы субъекта. Последняя, в свою очередь, зависит не только от наборасоциальных возможностей, но и в большей степени от характера умонастроенияличности. Надо признать справедливым мнение о том, что модернизация СеверногоКавказа « … по мере своего расширения и углубления вела к усилениюэтноцентристских, изоляционистских импульсов среди горских народов,способствовала развитию целой системы социокультурных действий, которые былинаправлены на сохранение и адаптацию к изменяющимся условиям традиционныхинститутов, норм и ценностей» (58).

Красноречивым примеромэтого является очень низкая доля горцев среди наемных рабочих в сравнении спришлым населением, при этом процент «лишнего населения» в сельской местности угорцев значительно превосходил аналогичный показатель в центральных губерниях(в некоторых районах до 99,1 % в сравнении с 85-86 % в России и на Украине).

Расстояния, которыеприходилось преодолевать упомянутым переселенцам добираясь до промыслов и т.п.,также не шли ни в какое сравнение с этим препятствием у горцев.

Надо признать, что прислабой государственной поддержке, а зачастую и открытом административномпротиводействии, поколения переселяющихся на Северный Кавказ великороссовпревратили этот край из почти не освоенной территории в регион со сравнительноразвитой системой торговых и промышленных связей.

Северный Кавказ в этомотношении представляет собой уникальный регион, где переплелись черты различныхкультур и народов. Условия этой уникальности закладывались как раз в изучаемыйпериод. Благодаря проникновению российского капитала как составляющей этапамодернизации можно говорить о социально-экономическом росте края, повышенииобщего культурного уровня. Распространяющийся вширь российский капитализм, несс собой не только привычные для него способы промышленной деятельности, нотакже и соответствующие способы организации социальных взаимоотношений, которыебыли сформированы на российской почве и складывались в контекстесоциокультурных особенностей метрополии.

 

Итак, характерные особенностии сущность предстоящего цикла становятся очевидны в завершающей стадиитекущего. Таким образом, третий малый цикл периода империи был кризиснымпериодом в отношении смыслоопределяющих основ всего большого цикла, но, вместес тем, имел и свои собственные фазы подъема, гармонии и спада. Сутью третьегобольшого цикла (советский период) стали попытки построения нации нанадэтнической основе. Начало этой тенденции выразилось в описанном здесь маломцикле (сер. ХIХ в. – 1910-е гг.).

Гармоничное состояние социальногоцикла выводит Россию на новый уровень притязаний, в частности по отношению ксвоему инокультурному и иноэтничному окружению, однако, последующий периодспада и кризиса осложняют их реализацию, что зачастую выливается в силовоедавление в различных формах. Экспансия России приобретает наиболее агрессивныечерты, как правило, в период  нисходящей фазы цикла.

Северный Кавказа наиболееактивно колонизуется в период, в целом совпадающий с восходящей фазойпоследнего малого цикла периода империи.

Говоря о характереутверждения в данном регионе российской государственности, можно утверждать,что власти не были заинтересованы в сохранении этно- и социокультурнойуникальности автохтонного населения Северного Кавказа. Мирясь с ней как сменьшим, по сравнению с вооружённым сопротивлением, злом. Российскоеправительство способствовало (или как минимум не препятствовало) оттокузначительной части местного населения в Турцию в 1850-1860-е гг., а такжепроводило переселенческую политику на Северном Кавказе, целью которой былоослабление внутриэтнических связей горцев путём водворения на равнину ираздробления целостности территорий их компактного проживания.

Только когда переезднаселения в Османскую империю приобрёл неожиданно большой размах, былипредприняты меры по его сокращению и остановке.

Наряду с этим былисозданы определённые (хотя и недостаточно льготные) условия для переселениякрестьян из центральных районов России. Объективно этому способствовалиокончание Кавказской войны, отмена крепостного права, прокладка железной дорогии последующая интенсивная модернизация. Эти условия мы выделяем как решающие,не исключая при этом ещё ряда обстоятельств, более подробно рассмотренных намивыше.

В отдельном ряду стоитпроблема решения земельного вопроса у горцев и переход к оседлости кочевыхнародов Северного Кавказа, а также способы вовлечения местного населения вроссийское правовое пространство. Их анализ позволяет утверждать, чтосохранение некоторых положений традиционного права, норм шариата, адатов и т.п.«доколонизационных» форм права горских народов рассматривалось российскимивластями как неизбежное, но временное явление, призванное постепенно ввестиместное население в общеимперское правовое пространство.

Процессы модернизации,активное развитие капиталистических отношений в пореформенный период не вызвалисколько-нибудь заметного отклика у казаков и горцев. Эти группы населениястремились сохранять традиционный уклад жизни. Выпадение из привычного кругасоциокультурных связей для этой части населения Северного Кавказа, как правило,было связано с процессами социального и имущественного расслоения,воспринималось как вынужденное, временное и болезненно переживалось. Вчастности, последний тезис наиболее заметно проявляется в негативном отношенииказаков к иногородним, которых они считали причиной тех общественных изменений,которые разрушали вековые традиции их общин, вели к «оскудению казачьего духа»и т.п., к чему эта часть населения региона, очевидно, оказалась не готова. Неслучайно, что доля казаков и горцев среди городского и промышленного населенияв сравнении с иногородними была значительно ниже.

Можно сказать, чтоКавказская война только подготовила условия для истинно русской колонизации,сущность которой выявляется в рассматриваемый период. Это, во-первых,традиционная для освоения новых территорий «народная» колонизация; во-вторых,административное переустройство региона; в-третьих, постепенное вовлечениеместного населения в российское правовое поле, через сочетание имперскогозаконодательства и правовых норм и представлений местных народов; в-четвёртых,процессы модернизации региона в пореформенный период, разрушавшие традиционныйуклад местного населения (в большей части казачества, в меньшей – горскогонаселения).

Таким образом, врассматриваемый период происходит постепенный переход от включения народовСеверного Кавказа в государственное пространство России к их постепенномупревращению в часть российского историко-культурного типа. Это явлениепредставляет собой более сложный и длительный процесс, затрагивающий изменениеоснов этнокультурных характеристик народов изучаемого региона, и оно обрелозримые черты, надо полагать, уже в период следующего большого социальногоцикла.

Примечания

 

1.   АктыКавказской археологической комиссии. Отчет генерала — фельдмаршала БарятинскогоА.И. за 1855 — 1859 гг., Т.12. – С. 622.

2.    Матвеев В.А. Этнодемографическиепроцессы на Северном Кавказе ХIХ –ХХ вв.// Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа. –Армавир, 2000. – С. 17.

3.    Этнокультурные проблемы СеверногоКавказа: социально-исторический аспект/ Под ред. А.И. Шаповалова. – Армавир: ИЦАГПИ, 2002. – С. 90.

4.    Там же.

5.    Шебзухова Т.А. К вопросу опореформенной колонизации Северо-Кавказского региона.)// Северный Кавказ:геополитика, история, культура. Материалы всероссийской научной конференции. Ч.2. – М. – Ставрополь, 2001. — С. 59.

6.    КуприяноваЛ.В. Города Северного Кавказа во второй половине XIX в. — М., 1981. – С. 141.

7.    Нашажелезнодорожная политика. — СПб., 1910, Т.2. – С. 34.

8.    ПокшишевскийВ.В. К географии дооктябрьских колониальных процессов на Северном Кавказе:историко-географический очерк. — М., 1948. – С.35.

9.    Там же.– С. 42.

10.  РатушнякВ.Н. Сельскохозяйственное производство Северного Кавказа в кон. ХIХ — нач. ХХ вв. —Ростов-н/Д.: Издательство РГУ., 1989. – С. 33.

11.  Шебзухова Т.А. Указ. соч. – С. 60.

12.  РатушнякВ.Н. Указ. соч. – С. 14.

13.  Постраницам истории Кубани: краеведческие очерки. Под ред. В.Н. Ратушняка. —Краснодар, 1993. – С. 108.

14.  КашежеваГ.М. Хозяйственное освоение Терской области в пореформенный период.Диссертация… канд. ист. наук. — М., 1986. – С. 64.

15.  Котов  С.Н. Взаимоотношенияказачества и иногороднего населения Северного Кавказа.)// Северный Кавказ:геополитика, история, культура. Материалы всероссийской научной конференции. Ч.1. – М. – Ставрополь, 2001. — С. 251.

16.  Цит. по.: Котов  С.Н. Взаимоотношенияказачества … — С. 253.

17.  Шебзухова Т.А. Указ. соч. – С. 61.

18.  Там же. – С. 63.

19.  Яковлев С. Ю. Индустриальнаямодернизация на Северном Кавказе в конце ХIХ – начале ХХ вв. .)// Северный Кавказ: геополитика, история,культура. Материалы всероссийской научной конференции. Ч. 2. – М. – Ставрополь,2001. — С. 56.

20.  Куприянова Л.В. Указ. соч. – С. 163.

21.  Население Кубанской области по даннымвторых экземпляров листов переписи 1897 года. Под ред. Л.В. Македонова. –Екатеринодар, 1906.

22.  Цит. по.: Голованова С.А. Регинальныегруппы казачества Юга России: опыт системного анализа. Армавир: ИЦ АГПИ, 2001.– С. 100.

23.  Там же. – С. 102.

24.  Население Кубанской области … — С.580.

25.  Лурье С. Российская империя какэтнокультурный феномен// Общественные науки и современность, 1994, № 1. – С.58.

26.  БердяевН.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. — М., 1990. –С. 21.

27.  Лурье С. Указ. соч. – С. 57.

28.  ПогожинВ.П. Кавказские очерки.  — СПб., 1910. – С.269.

29.  Лурье С. Указ. соч. – С. 56.

30.  РатушнякВ.Н. Указ. соч. – С. 24.

31.  Там же.

32.  Христианович В.П. Горная Ингушетия. —Ростов-н/Д., 1928. — С.11.

33.  Волкова Н.Г. Этнический составнаселения Северного Кавказа в ХVIII –нач.ХХ в. — М., 1974. – С.230.

34.  Миллер В., Коваленский М. В горскихобществах Кабарды// Вестник Европы. Т.19, 1884, — С.548.

35.  Кабегкаев М.А.Социально-экономическое развитие Северной Осетии в пореформенный период. Дисс…к.и.н. – Орджоникидзе, 1974. – С.67.

36.  Колосов В.Н. Чечено-Ингушетиянакануне Великого Октября. – Грозный,  1968. – С.14.

37.  Первая Всеобщая перепись населенияРоссийской империи 1897 г. Т.65,67,68.

38.  Волкова Н.Г. Указ.соч. С.232.

39.  Османов Г.Г. Генезис капитализма всельском хозяйстве Дагестана. – М.,  1984, — С.142, 143.

40.  Ортабаев Б.Х. Социально-экономическоеразвитие Северной Осетии  в период империализма в России (1890-1917):Автореферат. Дисс… к.и.н., — Орджоникидзе, 1969. – С.11.

41.  Там же. С.13.

42.  Кавказский календарь на 1867 г. –Тифлис, 1866, — С.297.

43.  Сборник сведений о Кавказе. – Тифлис,1872, Т.2. – С.89.

44.  Казбеков Г.В. Формирование и развитиерабочего класса в Северной Осетии. — Орджоникидзе, 1963, — С.23.

45.  Грозненский рабочий – 1928. – 28июня.

46.  Хасбулатов А.И. Развитиепромышленности и формирование рабочего класса в Чечено-Ингушетии (к.ХIХ – нач. ХХ вв.) – М., 1994, — С.79.

47.  Шигабудинов М.Ш. О роли коренногонаселения в пополнении рабочих нефтяных промыслов Грозного в начале ХХ века //Известия СКНЦВШ, — 1981, № 3, — С.66-69.

48.  Хасбулатов А.И. Указ.соч. — С.84.

49.  Куприянова Л.В. Указ. соч. – С.172.

50.  Материалы по истории Осетии. Т.3, — Дзауджикау, 1950, — С.157.

51.  Никонов А.В. Национальный фактор всоциально-экономическом развитии регионов в границах отечественнойгосударственности (90-е гг. ХIХ –20-е гг. ХХ вв.). Автореф. д.и.н. – М., — 1995. С.18-19.

52.  Колосов Л.Н. Указ.соч. — С.148.

53.  Там же.

54.  Там же.

55.  Там же. – С. 149.

56.  Мужев И.Ф. Горцы Северного Кавказа напути к Великой Октябрьской социалистической революции. — Нальчик, 1971, — С.35.

57.  Дунюшкин Е.И. 1917 год:русско-чеченские контакты// Вопросы Северо-Кавказской истории. Вып. 1. –Армавир, 1996. – С.74.

58.  Этнокультурные проблемы СеверногоКавказа … — С. 98.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Россия рассматриваетсянами как часть бинарной в культурно-типологическом смысле христианскойевропейской цивилизации. Данная цивилизация объединяет в себе два наиболее выраженныхтипа культуры: а) западноевропейский; б) российский. Системообразующимкомпонентом российского историко-культурного типа является уникальный набортипологических черт культуры, в основании которого лежит историческисформировавшийся тип ментальности. Последняя представляет собой, своего рода,ядро культуры, её генетический код (А.И. Шаповалов). Важными чертамироссийского типа культуры, на основании которых формировался идеал социотипа,являются патернализм, государственность и социоцентризм (А.В. Лубский).

Северный Кавказ, на нашвзгляд, представляет собой совокупность близких по своим историко-культурнымхарактеристикам этносоциальных систем, тяготеющих к арабо-исламскому типукультуры. В рамках рассматриваемого периода данная ориентация отчётливопрослеживается уже с XVIIIвека.

Геополитические ориентирыСеверо-Кавказских этносоциальных систем формируются под влиянием российского иарабо-исламского типов культур, находящих своё выражение в деятельностисоответствующих государств – Российской империи, с одной стороны, а такжеТурции и Ирана, с другой. Иные влияния на народы исследуемого региона былинезначительными. Таким образом, Северный Кавказ в период Нового временипредставляет собой, условно говоря, «буферную зону», возникшую в результате столкновенийгеополитических интересов европейской и арабо-исламской цивилизаций.

Интеграция СеверногоКавказа в государственное пространство России представляет собой протяжённый подлительности и сложный по внутренней динамике процесс.

Использованная в работеметодология позволила выделить в истории российского государства и обществасерию больших и малых циклов развития. Нами была предложена системакритериев-оценок состояния российского социума, характеризующих его идеальныесостояния как со знаком «+», так и наоборот. С начала становления Московскогогосударства и до конца ХХ века проходит три больших завершённых социальныхцикла. Их внутренняя структура отличалась полицикличностью. Это позволилоговорить нам о существовании наряду с большими, условно говоря, «малыхсоциальных циклов». Большие циклы завершались жесткими кризисами и последующимзаметным изменением социокультурных парадигм, значительным переустройствомгосударственного аппарата и др. Характер этих изменений становился наиболееочевиден по мере приближения российского социума к состоянию относительнойгармонии в рамках первого же малого социального цикла (например, в периодимперии это начало XVIII века, всоветский период – 1930-1940-е годы).

Большие социальные циклыусловно обозначены нами как периоды «этнократии», «империи» и «нации» (А.Кара-Мурза). Данные дефиниции трактованы в работе как исторически обусловленныеспособы сосуществования исторических субъектов в рамках единогогосударственного пространства. Временные границы больших социальных циклов былиназваны следующие: 1) XIII –нач. XVII вв.; 2) нач. XVII – 1910-е гг.; 3) 1910-е – нач.1990-х гг.

Хронологические рамкинашего исследования, таким образом, охватывают окончание первого большогосоциального цикла и второй большой цикл (период «империи») полностью.

Период империи включалтри малых социальных цикла: 1) нач. XVII – сер. XVIII вв.; 2) сер. XVIII – сер. ХIХ вв.; 3) сер. ХIХ в. – 1910-е гг. Таким образом, применительно к досоветскому периоду,были определены этапы интеграции Северного Кавказа в государственноепространство России, а также начало процесса утверждения в данном регионероссийского исторического типа культуры, как доминирующего и определяющего.

Период вплоть доокончания Кавказской войны характеризуется в главном стремлением интеграцииСеверного Кавказа в рамки государственного пространства России. Этап,последовавший за окончанием данной войны и вплоть до Октябрьской революции,наряду с мерами, направленными на укрепление в регионе позиций российскойгосударственности, включал элементы более глубоких интеграционных  процессов,рассматриваемых нами как процесс утверждения на Северном Кавказе российскогоисторического типа культуры, как доминирующего способа организации общественнойжизнедеятельности.

На протяжении заявленногопериода нами были рассмотрены особенности способов и методов включенияСеверного Кавказа в государственное пространство России. Мы связали особенностиэтих процессов с определёнными этапами (фазами) социальных циклов в России:кризис – восходящая фаза – гармония – ниспадающая фаза – кризис и т.д.Исследование показывает, что наиболее плодотворно интеграционные процессыпроходили в течение восходящих фаз социальных циклов и периоды относительногармоничных состояний.

Вместе с тем, периодыгармонии, сопровождающиеся усилением государства, закладывали основыгеополитических устремлений России более высокого уровня в сравнении спредшествующим циклом. Притязания исторических субъектов, в личностном смыслесформировавшихся в период подъёма и (или) относительной гармонии, в начале иходе ниспадающей фазы цикла имеют инерционный характер, и с течением временивсё более диссонируют с общим состоянием и возможностями государства иобщества. Такое положение дел придаёт геополитическим амбициям России малообоснованныйхарактер. В фазы спада и кризиса решать поставленные задачи дипломатическим,экономическим и т.п., то есть мирным путём, государству уже не удаётся.Следствием этого становится нарастание силовых, агрессивных методов интеграции.Наиболее ярким примером этого является Кавказская война, практически в точностисовпавшая по времени с ниспадающей фазой второго малого социального циклапериода империи. В результате она приобрела затяжной, изнурительный икровопролитный характер. Завершение этой войны происходит в начале восходящейфазы последнего малого социального цикла периода империи, а если учесть периодокончательного подавления вооружённого сопротивления противников российскогогосударства, то можно сказать, что Кавказская война завершилась в период уверенногонарастания позитивных тенденций в состоянии государства и общества, близкихсостоянию относительной гармонии.

Если следоватьопределению государства, принятому в нашей работе, то можно сказать, чтовхождение Северного Кавказа в рамки российского государства по окончанииКавказской войны произошло в основном. Многие государственные,административные, правовые и др. нормы действовали на территории горскихнародов частично. Пореформенный период, представлявший собой восходящую фазу ипериод относительной гармонии третьего малого социального цикла периодаимперии, стал временем, когда на Северном Кавказе сочетались две тенденции:окончательное укрепление российской государственности и утверждение в регионероссийского исторического типа культуры как доминантного. Пореформенный периодзакладывал объективные основы для построения в России нового способасоциального взаимодействия и сосуществования исторических  субъектов, которыймы определили как «нация». В силу половинчатости и незавершённости реформ вдореволюционный период, начала фазы спада, сопровождавшейся усилениемреакционных тенденций, данная задача в целом выглядела невыполнимой. Всоветский период были предприняты противоречивые, но, вместе с тем, болеедейственные меры по построению нации (с полным основанием её можно было быназвать «советской») на надэтнической и надконфессиональной основе. Однакоболее подробное рассмотрение этих процессов не выходит в число наших задач.

Применительно к СеверномуКавказу можно сказать, что одним из существенных препятствий в процессеорганичной адаптации автохтонного населения в государственном иисторико-культурном пространстве России был фактор конфликтности, долгое времядоминировавший в структуре этнокультурного взаимодействия в регионе.

На протяжении многовековойистории российско-кавказских связей мы можем найти самые различные способывхождения или присоединения народов Северного Кавказа к России. Поэтому, делаявыводы по этой проблеме, надо быть максимально осторожным с утверждениямиобобщающего характера. Во-первых, народы данного региона в этнокультурном иэтносоциальном смысле были далеки от качества единства; во-вторых, различныеэтнокультурные группы Северного Кавказа обладали разным уровнем связей сРоссией, а применительно к достаточно поздним периодам можно говорить и оразличном уровне интегрированности с ней; в-третьих, характерроссийско-кавказских отношений очень часто по разному трактовался их сторонами,например, многие этнические группы Северного Кавказа вплоть до окончанияКавказской войны не считали свои отношения с Россией вассальными, хотясуществующие соглашения, договоры (приговоры) и т.п. не оставляли собственно уроссийских властей никакого другого впечатления; в-четвёртых, даже наличиеписьменных, совершенно недвусмысленных договоров и просьб о подданстве не даётполного основания утверждать, что они имели безоговорочно добровольныйхарактер, так как нам не всегда доподлинно известна степень «вынужденности»этих решений.

Исследование показывает,что в результате усилий российского государства интегрировать народы СеверногоКавказа в свои границы, в основания этнокультурного диалога в рассматриваемомрегионе были заложены мощные конфликтогенные факторы. В частности, этовыразилось в начале Кавказской войны. Анализ причин и обстоятельств этой войныпозволяет отнести её, согласно классификации этноконфликтов (В.А. Авксентьев),к конфликту ценностей. Это было обусловлено различной историко-культурнойпринадлежностью сторон, включая конфессиональный фактор; различиями в степениразвития социальных, экономических и политических структур;деиндивидуализированным (сугубо объектным и донельзя обобщённым) отношениемсторон друг к другу.

Историческисформировавшиеся способы взаимного восприятия и оценки горцев Северного Кавказаи русских уже содержали к исходу Кавказской войны такой уровень конфликтности,который во многом предопределил характер и содержание последовавших вдальнейшем событий в истории народов данного региона.

Проблема колонизациирассматривается в работе через обоснование особого рода этого видагеополитических устремлений (и способов их реализации) у России. Этот способимел существенные отличия от западноевропейской модели.

Характерным дляроссийской колонизации был не столько военный способ, сколько, так называемая,«народная колонизация». Кавказская война стала одним из решающих факторов,подготовивших почву для подлинной российской колонизации Северного Кавказа,развернувшейся в период восходящей фазы последнего социального цикла периодаимперии.

Окончание войны открыловозможности царскому правительству административными мерами, политическимиусилиями и т.п. мирными по форме способами активно укреплять на СеверномКавказе позиции российской государственности.

Важным итогом Кавказскойвойны стало мухаджирство, поощряемое на первых порах российским правительством.Вместе с тем, переселение приобрело настолько масштабные формы, что властивынуждены были предпринимать энергичные меры по приостановлению оттока горцев вОсманскую империю. С разной интенсивностью переселение продолжалось вплоть доПервой мировой войны. Установить общее число переселенцев не представляетсявозможным, а сведения, приводимые различными историками, колеблются от 500 тыс.до 3-х миллионов человек. Учитывая итоги переписи 1897 г., можно с большойдолей уверенности утверждать, что даже по скромным подсчётам в ходе движениямухаджиров с Северного Кавказа выехало около половины коренного населения. Дляотдельных групп коренного населения (главным образом Северо-Западного Кавказа)демографические последствия мухаджирства можно отнести к категорииневосполнимых потерь, бесповоротно изменивших их дальнейшее этнокультурноеразвитие.

Административныеизменения на Северном Кавказе, политика переселения горцев на равнину, методырешения земельного вопроса говорят о противоречивости и непоследовательностирешений российского правительства в отношении своих новых подданных.

Наиболее существеннымибыли изменения, затронувшие кочевые народы региона. Осторожное и методичноедавление представителей государственной власти на Кавказе, обнищание кочевыхобществ, усиливающаяся миграция российских крестьян стали основными причинами,заставившими кочевников отказаться от образа жизни, формировавшегося многимипоколениями. Российское государство поэтапно приводило своих новых подданных кпривычному и наиболее распространённому в империи образцу оседло проживающегокрестьянина. И хотя окончательно процесс перехода к оседлости завершился тольков 1930-е годы, его начало и многие существенные шаги относятся именно кпореформенному периоду.

Примерно такая же тактикабыла избрана и в процессе постепенного введения горцев в рамки российскогоправового пространства.  Сохранение отдельных принципов мусульманского итрадиционного права рассматривалось как временное. Ряд деяний, касающихся посягательствна государственные интересы России, сразу же был включён в число преступлений,карающихся по российским законам. Короткий период восходящей фазы третьегомалого социального цикла не позволил развить и довести до завершения процесспоэтапного вытеснения местных правовых норм общеимперским законодательством, астремительная и катастрофическая фаза спада (с начала ХХ века) фактическисделала это невозможным.

Внедрение российскойсистемы образования среди горцев и повышение её значимости, особенно послеКавказской войны, должно было способствовать распространению в регионероссийского типа культуры. Эти меры закладывали основу далеко идущих плановвовлечения горского населения в систему русских этнокультурных ценностей испособов социального действия, без знания и умелого владения которыми был бы невозможен не только жизненный успех (карьера, достаток, социальная значимость ит.п.), но и равнодостойное  другим подданным империи существование. Безусловно,важнейшим фактором при этом было знание русского языка. Добиться значительногодвуязычия горских народов в итоге удалось только в советский период. Это ещёодин пример преемственности ведущих тенденций до- и послереволюционногопериодов в процессе интеграции местного населения Северного Кавказа  в государственное,а также в историко-культурное пространство России.

Модернизационные процессына Северном Кавказе имели свою специфику и были тесно связаны с колонизациейрегиона в пореформенный период. Развитие городов и торгово-промышленнойдеятельности, главным образом, было связано с усилиями пришлого населения.Иногороднее население доминировало в городах и промышленно ориентированныхнаселённых пунктах, оно же составляло основу социального слоя наёмныхработников.

Развитиекапиталистических отношений затронуло и местное население, к которому, в данномслучае, мы относим не только горцев, но и казачество. Попытки правительствазакрепить казачьи сословные и земельные привилегии сталкивались с объективнымисоциально-экономическими процессами, разрушающими казачьи общины, ведущие ксокращению земельных наделов и обнищанию отдельной части казаков. Горскоенаселение всё более замыкалось в границах своих этнокультурных групп. Анализстепени участия горцев в промышленном освоении края показывает, что они несмогли органично влиться в развивающиеся индустриальные структуры, воспринимаяих как чуждые, а своё пребывание в числе, например, наёмных рабочих каквременное и вынужденное.

Таким образом,модернизация Северного Кавказа объективно способствовала включению этого регионав состав российского историко-культурного пространства. Вместе с тем, этотпроцесс имел свои особенности и противоречия. Важной составляющей укрепления вданном регионе российского исторического типа культуры как основы социальнойдеятельности становится колонизация региона.

Царское правительство иего представители на Северном Кавказе, выказывая явную заинтересованность вскорейшей интеграции горского населения в российское общество, в своих решенияхбыли непоследовательны и не сумели создать действенных механизмов адаптациигорцев к условиям изменяющихся социокультурных реалий. Закрепление сословных иземельных преимуществ за казаками является ярким примером российских «хромающихрешений». Несмотря на это, результатом такой политики стало то, что казачество,имея во многом отличное от горцев положение, также как и они оказалось напериферии модернизационых процессов.

Таким образом, основныеэтнокультурные группы Северного Кавказа, составлявшие почти полностью егонаселение вплоть до окончания Кавказской войны, оказались не готовы к бурныммодернизационым процессам конца ХIХ –начала ХХ вв. В среде казачества всё более усиливались консервативныетенденции, к началу ХХ века ставшие определяющими для данного сословия в целом.В контексте тех же процессов горцы превращались в социальных аутсайдеров. Этипроблемы становятся наиболее очевидны с начала ХХ века.

Объективные условияформирования нового способа социокультурного взаимодействия и сосуществованияисторических субъектов в рамках единого государственного пространства, которыезакладывались в пореформенный период, не были реализованы сполна. Построениенации было невозможно в условиях тех социокультурных доминант, которыесоставляли суть второго большого социального цикла (период империи), также какв своё время нарождающиеся тенденции абсолютизма (конец ХV – ХVI вв.) не могли эволюционировать в состояние империи вусловиях этнократии. То есть основания кризисных тенденций, завершающих большойили малый социальный цикл, становятся смысловыми основаниями и сутьюсоциокультурных устремлений государства и общества в рамках следующегосоциального цикла.

Применительно к СеверномуКавказу надо отметить, что поэтапное включение этого региона в государственноепространство России к 1917 году фактически было завершено. Существовавшиесоциальные и административные исключения для горцев не имели принципиальногохарактера, а иные тяготили даже их самих.

Процесс интеграцииавтохтонного населения изучаемого региона в историко-культурное пространствоРоссии имел более сложный и противоречивый характер, обусловленный, во многом,особенностями модернизационых процессов пореформенного периода. Не отрицая ролии значения предшествующих этапов интеграции и попыток укрепления в крае«русского духа», отметим, что реальный смысл процесс утверждения на СеверномКавказе российского исторического типа культуры приобретает только в условияхначала массовой крестьянской миграции в последней трети  ХIХ – начале ХХ вв.

Историко-культурныеинтеграционные процессы в отношении народов Северного Кавказа в дореволюционныйпериод надо признать незавершёнными. Решение этой задачи требовало, очевидно,во многом других политических условий.

Позволим себе выдвинуть тезис,который относится к процессам, выходящим за хронологические рамки данной работы,но представляется чрезвычайно важным для исследований интеграции народовСеверного Кавказа в историко-культурное пространство России уже в советскийпериод.

 В 1917 году начался давноподготавливаемый всем ходом предшествующего исторического развития России этап,когда для сохранения жизнеспособности государства и его целостности сталонеобходимостью формирование некой новой нации полиэтнического характера. Трагизмкоммунистического режима заключался в том, что, провозглашая, по существу,лозунги построения этно-наций, он вынужден был идти по пути созданияполитической нации. Это главное противоречие советской национальной политики.

Учитывая необходимые элементыскладывания политической нации, приведённые выше, можно утверждать, чтообъективные условия для этого возникают в России только в советский период. Вэтом смысле понятие «нациестроительство» относится не только к «малым» народамСССР, а имеет более широкое значение. В советский период была предпринятапопытка надэтничного создания нации, выразившаяся в идее «преодолениянациональных перегородок» и создании «новой общности советских людей».

Сформировавшийся к началу советскогопериода тип государственности, как выражение этнокультурных ценностейроссийского суперэтноса, наложил такой глубокий отпечаток и на весь советскийпериод истории, что создать принципиально новую общность, которую можно было быназвать «советской нацией», так и не удалось.