Реферат: Александр I

ВЛАДИМИР ФЕДОРОВ

Старшийсын Павла I и внук Екатерины II родился 12 декабря 1777 года. Екатерина IIнарекла его в честь Алек­сандра Невского — покровителя Петербурга. Александрбыл ее любимым внуком, и она сама руководила его вос­питанием, пригласив лучшихпреподавателей. Русскую словесность и историю преподавал ему М. Н. Муравьев —писатель, один из просвещеннейших людей своего вре­мени (отец будущихдекабристов Никиты и Александра Муравьевых); естественные науки — известныйученый и путешественник, академик П. С. Паллас; законоучите­лем и духовникомбыл протоиерей А. А. Самборский — по отзывам современников, “человек светский,лишен­ный глубокого религиозного чувства”, сумевший, однако же, внушить эточувство своему ученику. Самборский долго жил в Англии, был страстнымангломаном; ему было поручено, помимо духовных наставлений, обучать Александраанглийскому языку.

Порекомендации широко известного в то время в Ев­ропе публициста и дипломатаФридриха Гримма, с кото­рым Екатерина вела дружескую переписку, в 1782 г. вРоссию был приглашен швейцарец Фридрих-Цезарь Лагарп — человеквысокообразованный, приверженец идей Просвещения и республиканец по взглядам —состоять “кавалером” при Александре и обучать его французскому языку. В этойдолжности он находился 11 лет (1784 — 1795), имея полную свободу внушать своемуученику те идеи, которые разделял. Знакомя Александра с отвлечен­ными понятиямио естественном равенстве людей, пред­почтительности республиканской формыправления, о политической и гражданской свободе, о “всеобщем бла­ге”, ккоторому должен стремиться правитель, Лагарп при этом тщательно обходилреальные язвы крепостни­ческой России. Более всего он занимался нравственным

воспитаниемсвоего ученика. Рассказывают, что по со­вету Лагарпа Александр вел журнал, кудазаписывал все свои проступки. Впоследствии он говорил, что всем, что есть в немхорошего, он обязан Лагарпу.

Общийнадзор за воспитанием Александра и его млад­шего брата Константина был вверенграфу Н. И. Салты­кову, ограниченному, но ловкому придворному интрига­ну,главной обязанностью которого было доносить импе­ратрице о каждом шагеАлександра и Константина, равно как и их воспитателей.

Несмотряна подбор блестящих преподавателей, Алек­сандр не получил основательногообразования. Они отме­чали в своем ученике нелюбовь к серьезному учению,медлительность, леность, склонность к праздности. Он не умел сосредоточиться.Мало читал; обладая незаурядным умом, быстро схватывал всякую мысль, но потомтак же быстро ее забывал. В 1793 г., когда Александру еще не ис­полнилось и 16лет, Екатерина II женила его на 14-летней баденской принцессе Луизе, нареченнойв православии Елизаветой Алексеевной. Женитьба положила конец учебным занятиямАлександра.

Действеннойшколой его воспитания была атмосфера враждующих между собою “большого двора”Екатери­ны II в Петербурге и “малого” — Павла Петровича в Гат­чине.Необходимость лавировать между ними приучила Александра, по выражению историкаВ. О. Ключевско­го, “жить на два ума, держать две парадные физионо­мии”,развила в нем скрытность и лицемерие. Роскошь и утонченные салонные разговорыне могли скрыть от него закулисную, неприглядную жизнь двора его державнойбабки. Он видел непривлекательность грубых гатчинских порядков, презрениеЕкатерины и ее придворных к “ма­лому двору” в Гатчине, слышал недвусмысленныевыска­зывания своего отца об “узурпации” Екатериной его прав на престол.Тогда-то и сложилась личность Александра, вызывавшая разноречивые оценки исуждения как совре­менников, так и позднее историков.

Ужев 1787 г. Екатерина II решила передать престол Александру, минуя Павла, а в1794 г. ознакомила с этим планом своих наиболее доверенных сановников, ссылаясьна “нрав и неспособность” Павла. Утверждают, что про­тив выступил граф В. А.Мусин-Пушкин, влиятельный вельможа, и дело о престолонаследии на времяостановилось. В сентябре 1796 г., незадолго до кончины, Екате­рина вновьвернулась к этому вопросу, поставив Алек­сандра в известность о своем решении,и начала состав­лять об этом манифест для всенародного объявления, но не успелаэтого сделать. Намерения Екатерины не были тайной для Павла. О них стало емуизвестно от самого Александра. Уверяя отца о своем нежелании принять пре­стол,он в присутствии А. А. Аракчеева принес Павлу присягу как императору и еще прижизни Екатерины называл его “императорским величеством”.

Чтобыпогасить подозрительность отца, Александр во всеуслышание заявлял, что желаетвообще “отречься от сего неприглядного поприща” (наследования престола). Обэтом же он сообщал в письмах, несомненно перлю­стрируемых для Павла. В 1796 г.он писал Лагарпу (в то время уже выехавшему из России) о своем желании “посе­литьсяс женою на берегах Рейна” и “жить спокойно част­ным человеком, полагая своесчастие в обществе друзей и в изучении природы”.

Повступлении Павла на престол Александр получает ряд важных постов: его назначаютвоенным губернато­ром Петербурга, шефом лейб-гвардии Семеновского пол­ка,инспектором кавалерии и пехоты, а несколько позже и председателем Военногодепартамента Сената. Каждое утро он обязан был являться к отцу с рапортом,выслуши­вая от него строгие выговоры за малейшую ошибку. Ряд крупных военныхназначений получил и Константин, с которым Павел обращался так же круто, как ис любым офицером. Как свидетельствуют современники, Алек­сандр и Константиночень боялись своего деспотичного отца.

В1796 г. вокруг Александра сложился дружеский, “ин­тимный” кружок молодыхаристократов — князь А. А. Чарторыйский, граф П. А. Строганов, Н. Н. Ново­сильцев,граф В. П. Кочубей. Все они в то время увлека­лись идеями Века Просвещения идаже были поклонни­ками “радикализма и якобинства”. Наиболее одаренный ичестолюбивый из этого кружка Петр Строганов стре­мился подчинить своему влияниюАлександра. Двоюрод­ный брат Строганова Николай Новосильцев, обладавшийблестящим литературным слогом, задавал тон изящества и непринужденности вкружке. Тонкий политик и наблю­датель, выдающегося ума и дарований АдамЧарторыйский, будучи горячим патриотом Польши, лелеял мысль о восстановлении еегосударственности и возлагал в этом надежду на Александра как на будущегоимператора. Умеренных взглядов придерживался Виктор Кочубей — блестящийдипломат, воспитанный в Англии, убежден­ный англоман. Собираясь тайно, членыкружка вели отк­ровенные беседы о необходимости отменить крепостни­чество, овреде деспотизма, о предпочтительности ре­спубликанского образа правления. Приэтом сам Алек­сандр высказывал весьма радикальные взгляды. Он, -как вспоминалЧарторыйский, говорил, “что ненавидит де­спотизм повсюду, во всех егопроявлениях, что любит одну свободу, на которую имеют одинаковое право вселюди, что он с живым участием следил за французскою революциею, что, осуждая ееужасные крайности, он же­лает республике успехов и радуется им… что желал бывсюду видеть республики и признает эту форму правления единственно сообразною справами человечества… что наследственная монархия установление несправедливоеи нелепое, что верховную власть должна даровать не слу­чайность рождения, аголосование народа, который су­меет избрать наиболее способного к управлениюгосудар­ством”. Чарторыйский уверяет, что Александр говорил это вполнеискренне.

Вовремя коронации Павла I Чарторыйский по поруче­нию Александра подготовил проект“манифеста”, в кото­ром указывалось на “неудобства” неограниченной монар­хии ина выгоды той формы правления, которую Алек­сандр, когда он станет императором,надеялся даровать, утвердив свободу и правосудие. Далее говорилось, чтоАлександр, “исполнив эту священную для него обязан­ность”, намерен “отказатьсяот власти для того, чтобы признанный наиболее достойным ее носить мог упрочитьи усовершенствовать дело, основание которого он поло­жил”. Александр был весьмадоволен составленным проектом, благодарил за него Чарторыйского, а затем на­дежноспрятал проект и никогда не заговаривал о нем. Это было вполне в духеАлександра.

Впоследствии,уже будучи императором, он не раз заяв­лял о своем намерении ввести в Россиюконституцию, “за­конно-свободные учреждения”, представительное прав­ление,поручал составить проекты в этом духе, одобрял их и неизменно прятал под сукно.Разрыв между словом и делом, демагогическими заявлениями и реальной полити­койбыл для него характерен и находит свое объяснение в несомненном влияниипротиворечивой политики “про­свещенного абсолютизма”: модные либеральные и про­светительскиеидеи прекрасно уживались в ней с реак­ционной абсолютистско-крепостническойпрактикой.

“Ужаснаячетырехлетняя школа при Павле”, по словам Н. М. Карамзина, не прошла дляАлександра бесследно. К скрытности и лицемерию прибавился и страх перед де­спотом-отцом,а впоследствии и боязнь заговора. Не только “тень убитого отца” (Павла I), но иопасность са­мому стать жертвой заговора, постоянно преследовали Александра.Правление Павла I вызвало всеобщее недо­вольство, особенно дворянства, интересыкоторого были сильно ущемлены (восстановление обязательной службы и телесныхнаказаний для дворян, введение для них массы стеснений и ограничений). К томуже при непредсказу­емом поведении Павла никто не мог чувствовать себя вбезопасности. Не чувствовал себя в безопасности и Алек­сандр. Один изсовременников свидетельствует, что Па­вел уже готовил приказ своим фаворитамАракчееву и Ф. И. Линденеру “заточить императрицу и двух ее сыно­вей и темизбавиться от всех тех, которые казались ему подозрительными”. ИмператрицуМарию Федоровну предполагалось сослать в Холмогоры, Александра поса­дить вШлиссельбург, а Константина в Петропавловскую крепость. Это и помоглозаговорщикам привлечь Алек­сандра на свою сторону.

Заговорпротив Павла I созрел уже к середине 1800 го­да. Вдохновителем его былекатерининский вельможа, опытный политик и дипломат, граф Н. П. Панин, а руко­водителеми исполнителем петербургский военный гене­рал-губернатор граф П. А. Пален. Кзаговору был прича-стен и английский посол Чарльз Витворт. Была вовле­чена внего также большая группа офицеров. В сентябре 1800 г. состоялсяконфиденциальный разговор Панина с Александром, в котором он “намекнул” навозможное на­сильственное устранение Павла. Далее все переговоры с Александромвел Пален. Александр дал согласие при условии сохранения жизни отца, дажезаставил Палена в этом поклясться. “Я дал ему это обещание, — говорил по­слеПален, — я не был так безрассуден, чтобы ручаться за то, что было невозможно.Но нужно было успокоить

угрызениясовести моего будущего государя. Я наружно согласился с его намерением, хотябыл убежден, что оно невыполнимо”. Впоследствии Александр утверждал, чтозаговорщики его “обманули” и демонстративно удалил их всех в деревни. Некоторыеисследователи полагают, что Александр лишь на словах потребовал от заговор­щиковклятвы, хотя сам не рассчитывал на иной исход дела.

Вначале марта 1801 г. Павел прослышал о готовя­щемся заговоре и поделился этим сПаленом. Медлить было нельзя. С Александром был согласован срок вы­ступления —ночь с 11 на 12 марта, когда караул должны были нести солдаты Семеновскогополка, шефом кото­рого был Александр. В полночь 60 заговорщиков-офице­ровпересекли Марсово поле, переправились через за­мерзшие рвы, окружавшие толькочто выстроенный Ми­хайловский замок, куда Павел переселился как в наибо­лее“надежное” место. Разоружив не оказавшую сопро­тивления охрану, заговорщикипроникли в замок. В ком­нату Павла заговорщики шли двумя путями, разбившись нагруппы. Когда они ворвались в спальню императора, то, к своему ужасу, увидели,что она пуста. Мелькнула мысль, что Павел бежал через потайную дверь, но вскорезаметили его скорчившимся от страха за ширмой. Павел на коленях умолялзаговорщиков сохранить ему жизнь, обещая выполнить все их требования. Нособытия разви­вались стремительно. Вторая партия заговорщиков своим шумнымприближением напугала первую, и та решила не­медленно покончить с Павлом. Всуматохе некоторые даже бросились бежать, кто-то сбросил ночник, и в темнотеПавла прикончили. Говорят, что табакерка П. А. Зубова и шарф Я. Ф. Скарятинабыли главными орудиями его убийства.

Впервом часу ночи Пален принес весть Александру о “скоропостижной кончине” егоотца. Рассказывают, что Александр “залился слезами”. Пален заставил его выйти ксобранным во дворе Михайловского замка Семенов­скому и Преображенскому полкам.“Довольно ребячить­ся, ступайте царствовать и покажитесь гвардии”, — ска­залон. 12 марта 1801 г. был обнародован манифест, в ко­тором говорилось: “СудьбамВсевышнего угодно было прекратить жизнь любезнейшего родителя нашего, госу­даряимператора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударомв ночь с 11-го на 12-е число сего месяца”.

Приизвестии о смерти Павла I “столичное общество предалось необузданной иребяческой радости, восторг выходил даже из пределов благопристойности”, — вспо­миналодин из современников. Дружный хор торжествен­ных од приветствовал восшествиена престол Александ­ра I. Среди них была и ода Г. Р. Державина “Навсерадост-ное восшествие на престол императора Александра Пер­вого”. Правда,она не была пропущена в печать, ибо в ней содержался недвусмысленный намек надворцовый пере­ворот, но Александр пожаловал за нее поэту бриллианто­выйперстень. День коронации нового царя, состояв­шейся 15 сентября 1801 г.,приветствовал стихами и Н. М. Карамзин. “После краткого и несчастливого цар­ствованияПавла вступление на престол Александра было встречено восторженными возгласами,— писал дека­брист А. М. Муравьев. — Никогда еще большие чаяния не возлагалисьу нас на наследника власти. Спешили за­быть безумное царствование. Всенадеялись на ученика Лагарпа и Муравьева”.

СамАлександр своим поведением и даже внешним ви­дом производил благоприятноевпечатление на публику. Скромно одетый император “запросто” разъезжал или гулялпешком по улицам Петербурга, и толпа востор­женно приветствовала его, а онмилостиво отвечал на эту дань почтения. Самые его слова и поступки, по выраже­ниюМуравьева, “дышали желанием быть любимым”.

Вавгусте 1801 г. в Петербурге появился вызванный Александром из Женевы Лагарп.Но это был уже не тот республиканец и “якобинец”, некогда смущавший при­дворныекруги. Теперь он предостерегает своего воспи­танника от “призрачной свободынародных собраний и либеральных увлечений вообще”, указывает на пример Пруссии,“соединившей с законами порядок”, — твердую монархическую власть. “Не дайтесебя увлечь тем отвра­щением, какое внушает вам абсолютная власть, сохра­нитеее в целости и нераздельно”, — наставлял Лагарп. Он давал совет: “Надо приучатьсвоих министров к мы­сли, что они — только уполномоченные”, обязанные до­кладыватьмонарху все дела “во всей полноте и отчетли­вости”; царю следует “выслушиватьвнимательно их мне­ния, но решения принимать самому и без них, так что им остается лишьисполнение”. Наконец, он требовал от Александра покарать убийц Павла, дабывпредь не было подобных покушений. Лагарп хотя и понимал вред крепо­стничества,но советовал Александру вести дело к отмене крепостного права постепенно, “безшума и тревоги” и без малейшего посягательства на права собственностидворянства.

Александрвступил на престол со сложившимися взгля­дами и намерениями, с определенной“тактикой” поведе­ния и управления государством. Современники говорили о такихчертах его характера и поведения, как скрыт­ность, лицемерие, непостоянство:“сущий прельститель” (М. М. Сперанский), “властитель слабый и лукавый” (А. С.Пушкин), “сфинкс, неразгаданный до гроба” (П. А. Вяземский), “коронованныйГамлет, которого всю жизнь преследовала тень убитого отца” (А. И. Герцен).Отмечали в нем и “странное смешение философских по­ветрий века просвещения исамовластия”. Друг его юно­сти Адам Чарторыйский впоследствии отзывался о нем:

“Императорлюбил внешние формы свободы, как можно любить представление… но кроме форм ивнешности, он ничего не хотел и ничуть не был расположен терпеть, чтобы ониобратились в действительность”. Генерал П. А. Тучков отметил в воспоминаниях,что уже “при на­чале вступления на престол” Александра “из некоторых егопоступков виден был дух неограниченного самовла­стия, мщения, злопамятности,недоверчивости, непосто­янства и обманов”. А. И. Тургенев (брат декабриста Н.И. Тургенева) называл Александра I “республиканцем на словах и самодержцем наделе” и считал, что “лучше де­спотизм Павла, чем деспотизм скрытый ипеременчивый Александра”. А вот впечатления французского импера­тора Наполеонаот встреч с Александром I: “Русский им­ператор — человек несомненно выдающийся;он обла­дает умом, грацией, образованием; он легко вкрады­вается в душу, но доверятьему нельзя: у него нет искрен­ности. Это настоящий грек древней Византии. Онтонок, фальшив и ловок”.

АлександрI отличался поистине виртуозней способно­стью строить свои успехи на чужойдоверчивости. Обла­дая “врожденным даром любезности”, он мог ловко рас­положитьк себе людей различных взглядов и убеждений:

с“либералами” говорить о “либерализме”, с ретроградами — о “незыблемых устоях”,проливать обильные слезы с религиозной фанатичкой баронессой В. Ю. Крю-денер,беседовать с английскими квакерами (представи­телями реформатского религиозноготечения) о спасении души и веротерпимости. Говоря в указах, что человечес­киезаблуждения нельзя исправлять насилием, а лишь кротостью и просвещением,Александр тут же негласно приказывал расстрелять нескольких духоборов за отказсражаться во время войны. Он выслушивает проповеди скопца Кондратия Селиванова,но утвердит решение военного суда о наказании солдат-скопцов батогами. Заактерство современники называли Александра I “север­ный Тальма” (знаменитый вто время французский ак­тер). “Такого артиста в жизни, — писал об Александре Iисторик С. П. Мельгунов, — редко рождает мир не только среди венценосцев, но ипростых смертных”.

Крайнесамолюбивый, недоверчивый и подозритель­ный, Александр ловко пользовалсялюдскими слабостя­ми, умел играть в “откровенность” как надежное средствоуправлять людьми, подчинять их своей воле. Он любил приближать к себе лиц,неприязненно относившихся друг к другу, и ловко пользовался их взаимнойнеприязнью и интригами, а однажды так и заявил управляющему канце­ляриейМинистерства полиции Я. И. де Санглену: “Инт­риганы так же нужны в общемгосударственном деле, как и люди честные, иногда даже более”.

Лицейскийтоварищ Пушкина и близкий ко двору барон М. А. Корф вспоминал, что Александр,подобно бабке своей Екатерине II, “в высшей степени умел покорять себе умы ипроникать в души других, утаивая собственные ощущения и помыслы”. Известнаяфранцузская писа­тельница мадам де Сталь, на которую Александр произ­велбольшое впечатление при встрече с ним в 1814 г. в Па­риже, отзывалась о нем како “человеке замечательного ума и сведений”. Александр говорил с ней о “вредедеспо­тизма” и заверял в своем “искреннем желании” освобо­дить крепостныхкрестьян в России. В том же году во время визита в Англию он наговорил массулюбезностей вигам — представителям либеральной парламентской партии — и уверялих, что намерен создать оппозицию в России, ибо она “правильнее помогаетотнестись к делу”.

“Благодушие”и “приветливость” Александра поко­рили известного прусского государственногодеятеля и реформатора барона Генриха-Фридриха Штейна. Однако от проницательногопрусского министра не укрылась присущая императору черта: “Он нередко прибегаетк оружию лукавства и хитрости для достижения своих це­лей”. Известновысказывание шведского посла в Петер­бурге графа Лагербильке: “В политикеАлександр тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, фальшив, как пенаморская”. “Изворотлив, как грек”, — отзывался об Александре французскийписатель Франсуа Шатобриан.

Александрне любил тех, кто “возвышался талантами”. Современники отмечали, что “он любиттолько посред­ственность; настоящие гений, ум и талант пугают его, и он толькопротив воли и отворотясь употребляет их в крайних случаях”. Конечно, он не могобойтись без ум­ных, талантливых государственных и военных деятелей, таких, какСперанский, Кутузов, Мордвинов. Нельзя наз­вать бездарностями реакционныхдеятелей его царствова­ния, таких, как А. А. Аракчеев, А. С. Шишков, митропо­литФиларет. Но в большинстве своем его окружали бес­принципные, без чести исовести, царедворцы, вроде мос­ковского генерал-губернатора Ф. В. Ростопчина,мини­стра духовных дел и народного просвещения А. Н. Голи­цына, “гасителейпросвещения” Д. П. Рунича и М. Л. Магницкого, изувера-фанатика архимандритаФотия.

Александри сам весьма нелестно отзывался о сановни­ках, которыми себя окружил. В 1820 г.он жаловался прус­скому королю Фридриху-Вильгельму III, что “окружен негодяями”и “многих хотел прогнать, но на их место яв­лялись такие же”. Он старалсяприблизить к себе людей, не имевших прочных связей в аристократических кругах,привлекал лиц, заведомо ничтожных и даже презираемых в обществе, неохотноназначал на государственные посты представителей родовой аристократии, котораявела себя независимо. Особенно оскорбляло чувства обойденных “российскихпатриотов” “засилье иностранцев” на рус­ской службе, которым Александрдемонстративно отда­вал предпочтение. “Чтобы понравиться властелину, нужно бытьили иностранцем или носить иностранную фамилию”, — сетовал А. М. Муравьев.

Всалонах передавали друг другу остроту генерала А. П. Ермолова, который навопрос царя, какую награду он хотел бы получить за свои воинские заслуги,ответил:

“Государь,произведите меня в немцы”. Декабрист

И.Д. Якушкин вспоминает: “До слуха всех беспрестанно доходили изреченияимператора Александра, в которых выражалось явное презрение к русским”. Вовремя смо­тра своих войск в 1814 г. близ французского городка Вертю в ответ напохвалы герцога Веллингтона по поводу их хорошей организации, Александр вовсеуслышание за­явил, что этим он обязан иностранцам на русской службе, аоднажды в Зимнем дворце, “говоря о русских вообще, сказал, что каждый из нихили плут или дурак”. Не слу­чайно в числе задач первой декабристскойорганизации Союза спасения было “противодействие иностранцам, на­ходившимся нарусской службе”.

Помимонеискренности, “изменчивости и двусмыслен­ности его характера”, у Александраотмечали упрямство, подозрительность, недоверчивость, большое самолюбие истремление “искать популярности по любому поводу”. В семейном кругу егоназывали “кротким упрямцем”. Шведский посол барон Стединг отзывался о нем:“Если его трудно было в чем-нибудь убедить, то еще труднее за­ставитьотказаться от мысли, которая в нем возоблада­ла”. Особенное упрямство инастойчивость он проявлял, когда дело касалось его самолюбия. Упрямство вполнесоединялось со слабой волей, как “либерализм” на словах — с деспотизмом и дажежестокостью — на деле. “Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен,чтобы быть управляемым”, — отзывался о нем Сперанский, ко­торый отмечал инепоследовательность царя (“он все де­лает наполовину”).

Александрникогда не забывал событий марта 1801 г. — не столько из-за “угрызения своейсовести”, сколько как предостережение. Подозрительность, унаследованная отПавла I, с годами у Александра возрастала. Отсюда си­стема надзора и сыска,особенно развившаяся в последние годы его царствования. Сам он охотно слушалдоносы и даже поощрял их, требуя от своих сотрудников, чтобы они следили другза другом, и даже считал допустимым прочитывать корреспонденцию своей жены.

Усовременников сложилось представление о крайней его ветрености и непостоянстве.Для ближайшего окру­жения Александра не были тайной его сложные семей­ныеотношения, полные взаимной подозрительности и притворства. Все прекрасно знали,в том числе и импера­трица Елизавета Алексеевна, о продолжительной (более чем 20-летней)связи Александра с А. М. Нарышкиной, которая в 1808 г. родила ему дочь Софью(смерть Софьи Нарышкиной в 1824 г. Александр переживал как самую большую личнуютрагедию). Он особенно любил “обще­ство эффектных женщин”, выказывая им“рыцарское по­чтение, исполненное изящества и милости”, как выража­лись егосовременницы. По свидетельству графини Эд-линг, “отношение к женщинам уАлександра не изменя­лось с летами, и [его] благочестие отнюдь не препятство­валовеселому времяпрепровождению”.

Полицейскиедонесения австрийскому канцлеру Мет-терниху во время Венского конгресса 1815г., куда съеха­лись монархи-победители над Наполеоном вершить судьбы Европы,пестрят сообщениями о волокитстве рус­ского царя. Но надо сказать, что “игра влюбовь” у Алек­сандра подчинялась дипломатической интриге. В салонах веласьзакулисная дипломатическая игра, тон в которой задавали Александр, самМеттерних и французский ми­нистр иностранных дел Талейран.

Несколькослов о внешнем облике и некоторых чертах повседневной бытовой жизни АлександраI. Сохранилось немало его портретов, на которых он изображен высоким и стройныммолодым человеком, розовощеким и голубо­глазым, с приятной улыбкой. Хотяпридворные художни­ки, несомненно, идеализировали облик Александра, но, судя порассказам современников, основные черты его переданы верно. Наиболее близким кнатуре считается портрет, написанный знаменитым английским художни­ком ДжорджемДоу. Здесь изображен задумавшийся муж­чина средних лет с небольшимибакенбардами и сильно поредевшими волосами. С юности Александр был близо­рук,но предпочитал пользоваться не очками, а лорнетом;

былглух на левое ухо, поврежденное еще в детстве, когда во время стрельбы оноказался рядом с артиллерийской батареей. С юности закаливал свое здоровье,ежедневно принимая холодные ванны. В повседневном быту сам он жил относительноскромно. С весны до глубокой осени обычно проживал в Царском Селе, занимая таммалые комнаты дворца. Ранним утром, в любую погоду прогули­вался он поЦарскосельскому парку. С 1816 г. постоянным спутником его прогулок сталКарамзин. Император и придворный историограф беседовали по самым острымполитическим вопросам, при этом Карамзин смело высказывал о них свои суждения.Зимой император переез­жал в Петербург, где по утрам бывал на разводе караула ивоинских экзерцициях, затем принимал с докладами ми­нистров и управляющих.

Впервые годы царствования он редко покидал Царское Село или Петербург. Частые ипродолжительные разъ­езды приходятся в основном на последние 10 лет его цар­ствования.Подсчитано, что за это время им было проде­лано более 200 тыс. верст пути. Онпутешествовал на Се­вер и на Юг России, бывал на Урале, Средней и Нижней Волге,в Финляндии, Варшаве, ездил в Лондон, несколько раз в Париж, Вену, Берлин,посетил ряд других городов Западной Европы.

Вманифесте 12 марта 1801 г. Александр I объявил, что будет управлять “Богомврученным” ему народом “по за­конам и по сердцу в Бозе почивающей августейшейбабки нашей государыни Екатерины Великия”, тем самым по­дчеркнув приверженностьполитическому курсу этой им­ператрицы, много сделавшей для расширениядворянских привилегий. Он начал с того, что восстановил отмене­нные Павлом I“Жалованные грамоты” дворянству и го­родам (1785), дворянские выборныекорпоративные ор­ганы — уездные и губернские дворянские собрания, осво­бодилдворян и духовенство от телесных наказаний (кото­рые ввел Павел), объявиламнистию всем бежавшим за границу от павловских репрессий, вернул из ссылки до12 тыс. опальных или репрессированных Павлом по полити­ческим и иным мотивамчиновников и военных. Среди них значились возвращенный еще Павлом I из Сибири,но на­ходившийся в ссылке в Калужской губернии “бывший коллежский советникРадищев” и сосланный в Кострому за участие в тайном политическом кружке“артиллерии подполковник Ермолов”.

Былиотменены и другие раздражавшие дворянство павловские указы, вроде запретаносить круглые фран­цузские шляпы, выписывать иностранные газеты и жур­налы,выезжать за границу. В городах исчезли виселицы, к коим прибивали доски сименами опальных. Была объ­явлена свобода торговли, поведено распечататьчастные типографии и дозволить их владельцам издавать книги и журналы. Былаупразднена вселявшая страх Тайная экс­педиция, занимавшаяся сыском и расправой.Пока это были еще не реформы, а отмена наиболее тиранических распоряженийПавла I, вызывавших всеобщее недоволь­ство, но влияние этих мер на умы былоисключительно велико и породило надежды на дальнейшие перемены. В серьезностьреформаторских намерений Александра I ве­рили не только в России: дажеамериканский президент Томас Джефферсон полагал, что новый русский царь всерьезготовится к реформам.

Хотяв манифесте о восшествии на престол Александр I и подчеркивал преемственностьсвоего правления с цар­ствованием Екатерины, однако его правление не было нивозвратом к “золотому веку” Екатерины, ни полным от­казом от политики,проводимой Павлом. Александр не любил, когда ему напоминали о царствованиибабки, и не­дружелюбно относился к екатерининским вельможам, на многоепретендовавшим. Демонстративно подчеркивая свое отрицание характера и методовпавловского правле­ния, он воспринял много черт его царствования, причем вглавной его направленности — к дальнейшей бюрократи­зации управления, кукреплению самовластья. Да и сами “гатчинские привычки” (приверженность квоинской муштре) глубоко укоренились в нем, любовь к парадам и разводамосталась у него на всю жизнь. По натуре Алек­сандр I не был реформатором. Ктакому заключению пришел и весьма осведомленный его биограф великий князьНиколай Михайлович Романов: “Император Алек­сандр никогда не был реформатором,а в первые годы царствования он был консерватором более всех окружав­ших егосоветников”.

ОднакоАлександр не мог не считаться с “духом време­ни”, в первую очередь с влияниемидей французской рево­люции, и даже в какой-то мере использовал эти идеи всвоих интересах. Любопытно его заявление: “Самое мо­гучее оружие, какимпользовались французы и которым они еще грозят всем странам, это общееубеждение, кото­рое они сумели распространить, что их дело есть дело сво­боды исчастья народов, поэтому “истинный интерес за­конных властей требует, чтобы онивырвали из рук фран­цузов это страшное оружие и, завладевши им, воспользо­валисьим против их самих”. В русле этих намерений и сле­дует рассматриватьшироковещательные демагогические заявления царя (особенно за границей) о егостремлении к преобразованиям, к обеспечению “свободы и счастья на­родов”, онамерении отменить в России крепостное правои ввести “законно-свободные' учреждения”,т. е. консти­туционные порядки.

Посути дела Александр I стремился, не меняя основ­ного направления политикиЕкатерины II и Павла I, к укреплению абсолютизма, найти способы укреплениясвоей власти, которые соответствовали бы “духу време­ни”. В этом и заключаласьсуть его заигрывания с либера­лизмом, присущего, впрочем, не только АлександруI, но и другим российским монархам. Однако он не чуждался, особенно в годы егооткровенно реакционного полити­ческого курса, применять и “палаческие методыуправле­ния”. Одна из характерных черт российского самодержа­вия — его умение,в зависимости от конкретной обстанов­ки, проводить гибкую политику, идти науступки, приспо­сабливаться к новым явлениям и процессам в стране и ис­пользоватьих в интересах укрепления своих позиций. В значительной мере этим и объясняютсяотносительная самостоятельность, сила и живучесть российского само­державия.

Вступаяна престол, Александр I публично и торже­ственно провозгласил, что отныне воснове политики бу­дет не личная воля или каприз монарха, а строгое соблю­дениезаконов. В манифесте от 2 апреля 1801 г. об уничто­жении Тайной экспедицииговорилось, что отныне поло­жен “надежный оплот злоупотреблению”, что “в благо­устроенномгосударстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общеюсилою закона”. При каждом удобном случае Александр любил говорить о приоритетезаконности. Населению были обещаны пра­вовые гарантии от произвола.

Всеэти заявления имели большой общественный резо­нанс. Идея законности,утверждения “власти закона” была главнейшей у представителей различных направле­нийобщественной мысли: Сперанского, Карамзина, де­кабристов, Пушкина (наиболеечетко выражена эта идея в его оде “Вольность”). Для разработки плана преобразо­ванийцарь привлек своих “молодых друзей” Строганова, Кочубея, Чарторыйского иНовосильцева, которые и со­ставили его “интимный кружок” или “Негласный коми­тет”.Хотя комитет и назывался “негласным”, но о нем знали и говорили многие.Впрочем, и сам Александр не делал из него тайны, опираясь на него в борьбе ссановной оппозицией. “Молодые друзья”, однако, уже оставили былыереспубликанские увлечения и придерживались весьма умеренных взглядов, былиосторожны в своих проектах и предположениях и, строя планы реформы го­сударственногоуправления, рассуждая о необходимости издать “Жалованную грамоту народу”, темне менее исхо­дили из незыблемости основ абсолютизма и сохранениякрепостничества.

Сиюня 1801 по май 1802 г. комитет собирался 35 раз, но в 1803 г. после всегодишь четырех заседаний был закрыт. Александр I уже прочно чувствовал себя натроне, и не было нужды в либеральных разговорах. Хотя все дело и ограничивалосьпо существу этими разговорами, но они пугали аристократию екатерининскихвремен, окрестив­шую комитет “якобинской шайкой” (слова поэта Г. Р. Державина).Повод к такому нелестному эпитету по­дал и сам царь, в шутку называвший свой“интимный ко­митет” “Комитетом общественного спасения” (так назы­вался один изкомитетов французского Конвента в период якобинской диктатуры под главенствомМ. Робеспьера).

“Духвремени” выразился в проведенных Александром мерах, хотя и второстепенных, потакому жгучему вопро­су, как крестьянский. С самого начала новый царь без ка­кого-либоспециального указа или манифеста прекратил раздачу крестьян в частные руки. Ужево время корона­ции в сентябре 1801 г. таких раздач не последовало (во­прекисложившейся “традиции”) “к великому огорчению многих жаждавших сего отличия”.Когда один из сановни­ков (герцог Александр Виртембергский, родственник ца­ря)в 1802 г. обратился к Александру I с просьбой о пожа­ловании ему имения, царьответил: “Русские крестьяне большею частию принадлежат помещикам; считаю из­лишнимдоказывать унижение и бедствие такого состо­яния, и потому я дал обет неувеличивать число этих не­счастных и принял за правило не давать никому в соб­ственностькрестьян”.

Этоотнюдь не означало, что казенные крестьяне были вполне гарантированы отперевода их на положение кре­постных. В 1810 — 1817 гг. в связи с тяжелымфинансовым положением империи было продано в частные руки свыше 10 тыс. душмужского пола крестьян; широко практиковалась сдача казенных крестьян в арендучаст­ным лицам в Белоруссии и на Правобережной Украине (к концу царствованияАлександра в аренде там числилось 350 тыс. душ). Казенных крестьян закрепощали и дру­гимипутями: например, переводили в удельное ведомство (в разряд удельных крестьян,принадлежавших царской фамилии), приписывали к казенным заводам и фабрикам,наконец обращали в создаваемые при Александре I воен­ные поселения (последнеебьыо худшим видом крепо­стной зависимости, о чем будет сказано ниже).

Охарактере мер к смягчению крепостной зависимости крестьян можно судить и поуказу 1801 г. о запрещении публиковать объявления о продаже крепостных “без зем­ли”(“на своз”), хотя практика таковой продажи не запре­щалась: в публикуемых вофициальных изданиях объяв­лениях теперь сообщалось, что такой-то крестьянинили крестьянка не “продается”, а “отдается внаймы”. Ука­зами 1808 — 1809 гг.помещикам запрещалось продавать крестьян на ярмарках “в розницу” (“сраздроблением се­мейств”, т. е. отдельно мужа от жены и детей от родите­лей),ссылать крестьян по своему произволу в Сибирь “за маловажные проступки”;помещиков обязывали кормить своих крестьян в голодные годы. Ничтожныерезультаты дал и указ 20 февраля 1803 г. о “вольных хлебопашцах”,предусматривавший выкуп крестьян на волю с землей по обоюдному согласию их спомещиками. Выкупная сумма была настолько высока и сделки обставлялись такимика­бальными условиями, что к концу царствования Алек­сандра дарованным имправом смогли воспользоваться лишь 54 тыс. душ крестьян, что составляло менее0,5% их общего числа. В 1804 — 1805 гг. был проведен первый этап крестьянскойреформы в Латвии и Эстонии. На этом этапе реформа коснулась“крестьян-дворохозяев”. Они получали личную свободу без земли, которую должныбыли арендовать у своих помещиков за установленные за­коном феодальныеповинности — барщину и оброк. Ука­зом 12 декабря 1801 г. недворянские свободныесословия — купцы, мещане, казенные крестьяне — получали право покупать землю.Все эти меры Александра I в принципе не затрагивали прав и привилегийпомещиков.

Многиемеры Александра I касались просвещения, пе­чати, центрального управления. В1804 г. был издан цен­зурный устав, который считается самым “либеральным” вистории России XIX века. Устав гласил, что цензура вводится “не для стеснениясвободы мыслить и писать, а единственно для принятия пристойных мер против зло­употребленияоною”. Цензорам рекомендовалось руко­водствоваться “благоразумным снисхождениемдля сочи­нителя и не быть придирчивым, толковать места, име­ющие двоякий смысл,выгоднейшим для сочинителя об­разом, нежели преследовать”. Однако цензорскаяпрак­тика сводила этя благородные пожелания на нет, а годы усиленияреакционного курса Александра I характеризу­ются настоящим цензурным террором.И все же некото­рые цензурные послабления в первые годы его царствова­ниянельзя не отметить; расширялась издательская де­ятельность, — появился рядновых журналов и альмана­хов, печатались многочисленные переводы.

Поинициативе Александра за счет казны были переве­дены на русский язык и изданыпроизведения известных западноевропейских просветителей — философов, эко­номистов,социологов, юристов — Адама Смита, Джорджа Бентама, Чезаре Беккария, ШарляДелольма, Шарля Монтескье. Позже декабристы на следствии будут постоянноуказывать на этих авторов, из произведений которых они заимствовали “первыевольнодумнические и либеральные мысли”.

Реформанародного образования была проведена в 1803 — 1804 годах. Отныне в учебныезаведения могли быть приняты представители всех сословий. На низших ступе­няхучилищ обучение было бесплатным, на “казенном коште” училась часть студентов вуниверситетах. Вводи­лась преемственность учебных программ. Низшей сту­пеньюявлялось одноклассное приходское училище, вто­рой — уездное трехклассноеучилище, третьей — шести­классная гимназия в губернском городе. Высшей сту­пеньюбыл университет, который был поставлен также во главе учебного округа и долженбыл обеспечивать гим­назии и училища учебными программами и кадрами учи­телейиз числа воспитанников университета. Помимо су­ществовавшего с 1755 г. Московскогоуниверситета, в 1802 — 1804 гг. были открыты еще Дерптский (ныне Тар­туский),Виленский, Казанский и Харьковский, а также на правах университетаПетербургский педагогический институт (преобразован в университет в 1819 г.).Универ­ситеты призваны были готовить кроме учителей для гим­назий кадрычиновников для гражданской службы и спе­циалистов-медиков. Университетампредоставлялась ши­рокая автономия. К университетам приравнивалисьпривилегированные средние учебные заведения — Царско­сельский (учрежден в 1811г.) и Демидовский (в 1803 г. в Ярославле) лицеи. Основанием в 1801 г. Институтапутей сообщения и в 1804 г. Московского коммерческого учи­лища было положеноначало высшему специальному об­разованию.

Ещебольшее значение имели преобразования органов центрального управления. Всеважные законы 1802 — 1812 гг. (а позже, при Николае I) составлялись или редак­тировалисьМ. М. Сперанским. Выходец из семьи бедного сельского священника Владимирскойгубернии, Сперан­ский, благодаря своему выдающемуся уму, энергии и не­обычайнойработоспособности, быстро сделал блес­тящую служебную карьеру. Все современникиСперан­ского и впоследствии историки отмечали, что никто не мог с таким блескоми строгой логикой составить доклад, проект закона. Он оказался наиболееподходящей канди­датурой для разработки преобразований, которые в но­выхусловиях, не меняя основ феодально-абсолютист­ского строя, могли бы придатьроссийскому самодержа­вию внешние формы конституционной монархии. В конце 1808г. Александр I поручил Сперанскому разра­ботку плана государственногопреобразования России, и к октябрю 1809 г. проект под названием “Введение к уло­жениюгосударственных законов” был им представлен ца­рю

Всвоем проекте Сперанский теоретически оправды­вает и закрепляет неравенствосословий, привилегии дво­рянства и отсутствие политических и гражданских прав у“народа рабочего”, куда им зачислялись помещичьи кре­стьяне, рабочие по найму идомашние слуги. В “среднее состояние” включались свободные, но непривилегиро­ванныесословия (купцы, мещане, государственные кре­стьяне), которым предоставлялись“гражданские”, лич­ные и по имуществу, но не политические (участие в управ­лении)права. Проект проводил принцип “разделения вла­стей” — законодательной,исполнительной и судебной, при независимости судебной власти и ответственностиис­полнительной перед законодательной. Эта система да­вала доступ к управлениюстраной дворянству и верхам нарождающейся буржуазии, нисколько не нарушая абсо­лютнойвласти царя.

АлександрI признал проект “удовлетворительным и полезным”, однако проведение его в жизнь встретилосильное противодействие со стороны высших сановни­ков, считавших его слишкомрадикальным и “опасным”, и дело свелось к учреждению в 1810 г. Государственногосовета — законосовещательного органа при императоре. Новый орган, централизуязаконодательное дело, обес­печивал единообразие юридических норм, предотвращаяпоявление противоречий в законодательных актах, но сама законодательнаяинициатива и окончательное утверждение законов оставались всецело прерогативойцаря. Члены Государственного совета не избирались, а назначались императоромСперанский получил важную должность государственного секретаря — начальникаканцелярии Государственного совета.

1807— 1812гг. — вершина карьеры Сперанского: он за­нимал посты товарища(заместителя) министра юстиции, директора Комиссии составления законов иКомиссии финляндских дел, ведал подготовкой и проведением фи­нансовых реформ.

В1811 г. было обнародовано подготовленное Сперан­ским “Общее учреждениеминистерств”, которое увен­чало министерскую реформу, начатую в 1802 г., когдастарые петровские коллегии были заменены новой евро­пейской формой высшейисполнительной власти — мини­стерствами. Теперь дела по каждому ведомствурешались не “коллегией” во главе с ее президентом, а единолично министром,ответственным только перед императором. Если первоначально, по положению 1802г., структура и функции министерств еще не были четко определены, то новыйзакон 1811 г. строго разграничивал компетенцию министерств, увеличивал ихчисленность (с 8 до 12), уста­навливал принцип единоначалия и регламентировалвзаимоотношения министерств с другими органами выс­шего государственногоуправления — Сенатом, Комите­том министров и Государственным советом.Реорганизо­ванное таким образом при Александре I центральное управлениепросуществовало, с небольшими изменени­ями, вплоть до 1917 года.

Преобразовательнаядеятельность Сперанского выз­вала недовольство в реакционных придворных кругах;во­круг него плелись интриги. До Александра I доходили слухи, муссируемыепридворной средой, о “неблаговид­ных” отзывах о нем Сперанского. Самолюбивыйимператор почувствовал себя оскорбленным, но не подавал виду; более того,стал демонстративно оказывать Сперанскому знаки своей “благосклонности”, а это,как знали по соб­ственному опыту придворные, служило верным призна­комприближавшейся опалы. 1 января 1812 г. тот был удо­стоен ордена АлександраНевского. А 17 марта 1812 г. он был вызван на аудиенцию к императору. Последвухчасо­вого конфиденциального разговора Сперанский вышел из кабинетаимператора “в великом смущении”. Дома он застал министра полиции А. Д. Балашовас помощником, которые опечатывали его бумаги. У дома уже стоял возок дляотправки Сперанского в ссылку. Сначала его отпра­вили в Нижний Новгород, нозатем по новому доносу перевели в более далекую ссылку — в Пермь.

ПадениеСперанского вызвало в придворных кругах бурю восторга. Некоторые дажеудивлялись “милосер­дию” царя, не казнившего этого “преступника, изменника ипредателя”. Уверяли, что “этот изверг хотел возжечь бунт во всей России, датьвольность крестьянам и оружие для истребления дворян”. Разумеется, все это былочи­стейшим вздором. Сам Александр I был убежден в неви­новности ссыльного, норешил принести его в жертву, чтобы погасить растущее недовольство дворянства.Спе­ранский считал, что “первой и единственной” причиной его опалы явилсяслишком смелый план преобразований.

Наследующий день после удаления Сперанского Алек­сандр говорил А. Н. Голицыну:“Если бы у тебя отсекли руку, ты наверно кричал бы и жаловался, что тебе боль­но;у меня прошлой ночью отняли Сперанского, а он был моею правою рукою!” Каквспоминал Голицын, “все это было сказано со слезами на глазах”. Позже графу К.В. Нессельроде Александр объяснял: “Обстоятель­ства заставили меня принести этужертву общественному мнению”. Через четыре года Сперанский был “прощен”,назначен сначала пензенским губернатором, а в 1819 г. — генерал-губернаторомСибири, где провел ряд админи­стративных реформ. В 1822 г. он был возвращен вПетер­бург, назначен членом Государственного совета, получил значительныеземельные пожалования. Николай I сна­чала относился с подозрением к Сперанскомуза его “бы­лые либеральные увлечения” и за “связи” с декабриста­ми, но после“нашел в нем верного и исполнительного слугу”. Сперанский был введен в составВерховного уголовного суда над декабристами, в котором играл видную роль,провел кодификацию законов Российской империи, за что был возведен в графскоедостоинство.

НачалоXIX века в Европе было ознаменовано полосой наполеоновских войн, в которые быливовлечены все ев­ропейские страны и народы, в том числе и Россия. В 1803 г.началась подготовка Наполеона к вторжению в Англию. Британское правительствоэнергично сколачи­вало новую европейскую коалицию против Франции, чем помогли ивызывающие действия самого Наполеона. По его приказу в 1804 г. в Бадене былсхвачен и затем рас­стрелян принадлежавший к французскому королевскому домугерцог Энгиенский, подозревавшийся в заговоре против Наполеона. Это событиевызвало взрыв негодова­ния всех европейских монархов, однако лишь Александр Iзаявил официальный протест. В Петербурге был демон­стративно объявлен траур, аНаполеону направлена нота протеста против “пролития венценосной крови”. Напо­леонответил вызывающим посланием, в котором говори­лось, что и в самой России былапролита “венценосная кровь”, и пусть Александр I позаботится схватить и нака­затьубийц своего отца. Это было прозрачное и публич­ное обвинение самогоАлександра.

Военныедействия против Франции протекали не­удачно для коалиции, в которую входилиАнглия, Ав­стрия и Россия. После поражения союзных войск при Аустерлице 2декабря 1805 г. Австрия капитулировала и заключила унизительный мир сНаполеоном. Русские войска были отведены в пределы России, а в Париже на­чалисьрусско-французские переговоры о мире. 8 июля 1806 г. был заключен мирныйдоговор между Россией и Францией, однако Александр I отказался его ратифици­ровать,и Россия формально продолжала оставаться в со­стоянии войны с Францией. Летом1806 г. Наполеон за­хватил Голландию и западногерманские княжества. Осеньюобразовалась четвертая по счету коалиция про­тив Франции (Пруссия, Англия,Швеция и Россия), однако воевать пришлось только Пруссии и России. В начале ок­тября1806 г. прусские войска в двух сражениях подверг­лись полному разгрому.Прусский король Фридрих-Виль­гельм III бежал к границам России. Почти всяПруссия была оккупирована французскими войсками. Русской ар­мии пришлось однойв течение последующих семи месяцев вести упорную борьбу против превосходящихсил французов.

Наполеонуудалось оттеснить русские войска к Неману, но и французская армия понесла стользначительные по­тери, что Наполеон не решился тогда войти в пределы России. 25июня (7 июля) 1807 г. в Тильзите между Рос­сией и Францией были заключенымирный и союзный до­говоры. По настоянию Александра I Наполеон согла­силсясохранить самостоятельность Пруссии, хотя терри­тория ее была сокращенанаполовину. Неблагоприятные для России условия Тильзитского мира и союзногодого­вора вовлекали ее в фарватер политики Наполеона, огра­ничивалисамостоятельность Александра I в международ­ных делах, вели квнешнеполитической изоляции. Осо­бенно тяжелые последствия вызвалоприсоединение в 1808 г. России к континентальной блокаде Англии, что причинилосущественный ущерб экономике страны, по­скольку Англия была ее главным торговымпартнером.

Тильзитскиймир наносил серьезный удар по междуна­родному престижу России, уязвлялпатриотические чув­ства русских общественных кругов. Популярность Алек­сандра Iрезко упала. Поднялся всеобщий ропот. “Вообще неудовольствие против императораболее и более возрас­тает, — доносил шведский посол Стединг своему королю, — ина этот счет говорят такие вещи, что страшно слу­шать”. По свидетельствурусского современника, “от знатного царедворца до малограмотного писца, от гене­раладо солдата, все, повинуясь [царю], роптало с негодо­ванием”. Французский посолв Петербурге герцог Рене Савари писал: “Видна оппозиция решительно против все­го,что делает император”. В 1807 г. распространялся в списках “Проект обращения”дворянства к императору с требованием проявлять твердость во внешнеполитичес­кихвопросах. Поговаривали даже о возможности дворцо­вого переворота и возведениина престол умной и эне­ргичной сестры Александра I Екатерины Павловны, жив­шейв Твери. По материалам французского историка Альбера Вандаля, усердно собирал ираспространял слухи о “заговоре” против русского царя герцог Савари.

Александрвнимательно следил за настроением различ­ных кругов и собирал об этом сведения.Еще в 1805 г., уез­жая на войну, он создал Временный комитет высшей по­лициидля наблюдения за общественным тлнением, телсреди публики. После Тильзитского мираэтот коми­тет был преобразован в Комитет общественной безопас­ности, которомувменялась в обязанность и перлюстра­ция частных писем.

Вправящих кругах, однако, прекрасно понимали, что тильзитские соглашения 1807 г.знаменовали лишь пере­дышку перед новым военным конфликтом с наполеонов­скойФранцией. “Тильзитский мир для Франции, — писал Сперанский, — всегда был мирвооруженный. Вероят­ность новой войны между Россией и Францией возникла почтивместе с [этим] миром, самый мир заключал в себе все элементы войны”. Наполеоноткровенно заявлял свои притязания на мировое господство, на пути к которомустояла Россия.

Ник одной из войн Наполеон не готовился так тщатель­но, как к походу на Россию,прекрасно отдавая себе отчет в том, что ему предстоит иметь дело с серьезнымпротив­ником. Под ружье он поставил 1200 тыс. солдат. Около 650 тыс., составившихтак называемую Большую армию, были двинуты к русским границам. В России знали овсех деталях подготовки Наполеона к войне. Русский посол в Париже князь А. Б.Куракин начиная с 1810 г. регулярно, дважды в месяц, доставлял точные данные очисленности, вооружении и дислокации французских войск; ценные сведения он закрупные денежные суммы получал от Та-лейрана — министра иностранных дел внаполеоновском правительстве.

ВРоссии знали и примерные сроки вторжения француз­ской армии — июнь 1812 г.Распространенное в литера­туре мнение о внезапности нападения Наполеона неспра­ведливо.Неверно также и утверждение, будто вторжение произошло “без объявления войны”.Как установлено в последнее время, объявление войны России Наполеон сделалофициально 22 июня (за два дня до вторжения) че­рез своего посла в ПетербургеЖака-Александра Лори-стона, который вручил управляющему министерствоминостранных дел А. Н. Салтыкову надлежащую ноту. Но Россия к этой войне не былаготова, хотя с 1810 г. полным ходом шло перевооружение русской армии,укрепление ее западных границ, строительство крепостей, устрой­ство складовбоеприпасов, фуража и продовольствия. Од­нако тяжелое финансовое положениестраны не позво­лило выполнить эту программу. Архаическая рекрутская система немогла подготовить необходимые резервы. Чи­сленность русской армии былазначительно мень­ше французской, хотя по боевой выучке солдат и техни­ческомууровню вооружений она нисколько ей не усту­пала.

АлександрI не блистал военными талантами. Совре­менники отмечали характернуюзакономерность: там, где непосредственно он находился, его войска терпели не­удачи.Во время тильзитской встречи Наполеон прямо сказал Александру: “Военное дело —не Ваше ремесло”. В сущности такого же мнения придерживались и трезво мыслящиерусские военные и государственные деятели и даже члены царской семьи.

Впреддверии войны Александр имел долгую беседу со Сперанским и в частностиспросил, что он думает о пред­стоящей войне и принимать ли ему, императору,непо­средственное руководство военными действиями. Спе­ранский советовалАлександру не брать командование лично на себя, а созвать “Боярскую думу” и ейпоручить вести войну, при этом “имел дерзость” расхваливать “вои­нственныеталанты” Наполеона, чем сильно уязвил само­любие царя. “Что ж я такое? Разве януль?” — возму­щенно говорил Александр.

Перваяакция Александра при известии о вторжении французских войск — предложениеНаполеону мира; с письмом императора к Наполеону был направлен генерал А. Д.Балашов. Впрочем, Александр не верил в успех этой миссии, надеясь лишь выигратьвремя. Присутствие царя в армии сковывало действия русского командования.Александру недвусмысленно указывали на “неудобство” такого присутствия. И оннашел в себе мужество внять до­водам влиятельных лиц и членов царской семьи, ноего отъезд из армии преследовал и другую цель — возложить ответственность запервые неудачи и отступление рус­ских войск на своих генералов. Не могАлександр не при­слушаться и к голосу общественности, требовавшей наз­начитьглавнокомандующим М. И. Кутузова, которого он особенно не жаловал послеАустерлица. “Общество желало его назначения, и я его назначил, — сказал он ге­нерал-адъютантуЕ. Ф. Комаровскому. — Что же ка­сается меня, то я умываю руки”. При этомАлександр се­товал, что в молодости не отдали его к Суворову или Ру­мянцеву:“Они меня научили бы воевать”.

Находясьв столице, Александр был в курсе всего, что происходило в действующей армии,отнюдь не доволь­ствуясь официальными донесениями ее командующих. Верный своемупринципу противопоставлять одних лиц другим, Александр, передав командование М.Б. Барк­лаю де Толли, начальником штаба назначил его сопер­ника генерала А. П.Ермолова с правом личного доклада императору; назначив затем главнокомандующимКуту­зова, начальником штаба поставил личного его недруга генерала Л. Л.Беннингсена, доносившего царю о всех ша­гах Кутузова.

Обычноодно-два генеральных сражения решали судьбу всей кампании, которую велНаполеон. И на этот раз, используя свое численное превосходство в силах, онрассчитывал разбить рассредоточенные русские армии поодиночке в несколькихприграничных сражениях. Но этот расчет не удался. Русские войска с боями,организо­ванно и в полном боевом порядке отступали. Еще до под­хода к СмоленскуНаполеон убедился, что предстоит дли­тельная и изнурительная кампания. ИзСмоленска он отп­равил пленного генерала П. А. Тучкова к Александру I спредложением мира, но оно осталось без ответа. Позже Наполеон, находясь вМоскве, несколько раз обращался к царю с подобными предложениями, но все онибыли отвергнуты. Перед началом войны, видя ее неизбеж­ность, Александр заявил:“Я не начну войны, но не по­ложу оружия, пока хоть один неприятельский солдатбу­дет оставаться в России”. Когда война разразилась, он не­однократно заявляло своей готовности “истощить все силы империи, дойти до Камчатки”, но незаключать мира с Наполеоном. Узнав о взятии Москвы, Александр сказал: “Я отращусебе бороду и лучше соглашусь пи­таться картофелем с последним из моихкрестьян, нежели подпишу позор своего Отечества”.

Война1812 г. явилась поистине всенародной, освободи­тельной, и это обеспечило победунад агрессором. 25 де­кабря 1812 г. был издан царский манифест, возвестивший обокончании Отечественной войны. Россия явилась единственной страной в Европе,способной не только про­тивостоять наполеоновской агрессии, но нанести ей со­крушительноепоражение. Была разгромлена громадная, закаленная во многих сражениях армия,предводитель­ствуемая выдающимся полководцем. Но победа досталась дорогойценой: огромными людскими и материаль­ными потерями, разорением десятковгуберний, бывших ареной военных действий, сожжением и разорением Мо­сквы,Смоленска, Витебска, Полоцка и других древних российских городов. Нопобедоносное окончание кампа­нии 1812 г. еще не гарантировало Россию от новойагрес­сии Наполеона. Сам Наполеон считал, что война против России еще незакончена. Но теперь военные действия были перенесены уже за пределы России.Советские ис­торики обычно рассматривают заграничные походы рус­ской армии 1813— 1814 гг. как продолжение Отечествен­ной войны 1812 года. Александр Iрасценивал продолже­ние войны за пределами России как достижение своей цели —низвержения Наполеона. “Не заключу мира, пока Наполеон будет оставаться напрестоле”, — открыто за­явил он. Он также добивался и восстановления“легитимных”, т. е. абсолютистских режимов в Европе.

Военныеуспехи России сделали Александра вершите­лем судеб Европы. С лихвой былоудовлетворено и его са­молюбие. После решающей битвы при Фершампенуазе (подПарижем) он с гордостью говорил Ермолову: “Ну что, Алексей Петрович, теперьскажут в Петербурге;

менясчитали за простачка”. И далее: “Двенадцать лет я слыл в Европе посредственнымчеловеком: посмотрим, что она заговорит теперь”. В 1814 г. Сенат преподнесАлександру I титул “Благословенного, великодушного держав восстановителя”.Император находился в зените величия и славы. Декабрист Якушкин вспоминает обэн­тузиазме, с каким был встречен Александр по возвраще­нии в Россию. Егопоразил такой эпизод во время цар­ского смотра возвратившейся из Франциигвардии. Ка­кой-то мужик, оттесненный толпой, перебежал дорогу перед самымконем императора Александра. “Император дал шпоры своей лошади и бросился набегущего с обна­женной шпагой. Полиция принялась бить мужика палка­ми. Мы неверили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за любимого царя. Это было вомне первое разо­чарование на его счет”.

Тщетныоказались надежды ратников ополчений — крепостных крестьян — на обещанную“волю” как на­граду за подвиг в Отечественной войне 30 августа 1814 г., в деньтезоименитства царя, был обнародован манифест “Об избавлении державы Российскаяот нашествия галлов и с ними дванадесят язык”. Манифест возвещал о да­рованиидворянству, духовенству, купечеству различных наград и льгот, а о крестьянахбыло сказано: “Крестьяне, верный наш народ — да получит мзду свою от Бога”.

1815— 1825 гг. принято считать временем мрачной по­литической реакции, именуемойаракчеевщиной. Однако она в полной мере проявилась не сразу. Примерно до 1819 —1820 гг. наряду с проведением ряда реакционных мер имели место и факты“заигрывания с либералами”:

планыпреобразований продолжали разрабатываться, пе­чать и просвещение еще неподвергались тем суровым го­нениям, какие начались позднее. В 1818 — 1820 гг.изда­ются книги прогрессивных профессоров — историка и статистика К. И.Арсеньева “Российская статистика” и правоведа А. П. Куницына “Правоестественное”, в кото­рых излагались просветительские идеи и открыто ста­вилсявопрос о необходимости отмены крепостного права в России. В журналах продолжалипубликоваться тексты западноевропейских конституций.

Вноябре 1815 г. Александр I подписал конституцию образованного в составеРоссийской империи Царства Поль­ского. Для того времени она была либеральной.15(27) марта 1818 г. при открытии польского сейма в Варшаве царь произнес речь,в которой заявил, что учрежденные в Польше конституционные порядки он намерен“распро­странить и на все страны, провидением попечению моему вверенные”,однако с оговоркой: “когда они достигнут надлежащей зрелости”. Его речьпроизвела сильное впе­чатление на прогрессивных людей России, внушив им на­деждына конституционные намерения царя. Карамзин отметил, что речь Александра“сильно отразилась в мо­лодых сердцах: спят и видят конституцию”. Передавали идругие конституционные заявления царя. Декабрист Н. И. Тургенев записал 25октября 1818 г. в своем дневнике сказанное Александром I прусскому генералуМезону:

“Наконецвсе народы должны освободиться от самовла­стия. Вы видите, что я делаю в Польшеи что хочу сделать и в других моих владениях”.

В1818 г. Александр поручил Н. Н. Новосильцеву соста­вить “Уставнуюгосударственную грамоту” в духе прин­ципов польской конституции 1815 года.Проект был готов к 1820 г. и получил “высочайшее одобрение”. Хотя проектНовосильцева, готовившийся в глубокой тайне,так и остался на бумаге, однако сам фактего разработки характерен для политики Александра в те годы В 1816 — 1819 ггбыла завершена крестьянская реформа в Прибал­тике (ее второй этап). Всекрестьяне получали личную свободу, а землю на условиях ее аренды, но вперспективе приобрести ее в собственность посредством покупки у по­мещика. В1818 г. 12 сановников получили секретные по­ручения царя подготовить проектыотмены крепостного права и для русских губерний. Один из этих проектов по­дготовилАракчеев, намечавший постепенный выкуп по­мещичьих крестьян в казну Пособственному почину по­дал царю свой проект освобождения крестьян и декабрист НИ. Тургенев, но все поступившие к царю проекты были положены под сукно, так какосуществление их он счел несвоевременным.

Ноуже в первые послевоенные годы Александр I про­водит и ряд реакционных мерСреди них наиболее жесто­кой явилось учреждение в 1816 г. военных поселений, ко­торыеА. И Герцен назвал “величайшим преступлением царствования Александра I”.Создание военных поселе­ний вытекало из задачи поисков новых форм комплекто­ванияармии и разрешения острых финансовых проблем путем перевода части армии на“самоокупаемость”, т. е. устройства солдат на земле, чтобы они наряду с военнойслужбой занимались и земледелием и тем содержали себя. Население определенногорегиона обращалось в военных поселян, которые назывались“поселянами-хозяевами”, а к ним поселяли солдат, составлявших так называемые“действующие” (регулярные) батальоны и эскадроны. И “поселяне-хозяева” исолдаты “действующих” поселен­ных частей одновременно должны были заниматьсязем­леделием и военной службой. И служба и быт были до ме­лочейрегламентированы. Это был худший вид крепо­стной неволи. Устройство военных поселенийв Новго­родской, Херсонской и Харьковской губерниях встретило отчаянноесопротивление местного населения, переводи­мого на положение военных поселян.

Начальникомвсех военных поселений был назначен А. А. Аракчеев — показатель того, какоебольшое значе­ние придавал Александр этому учреждению. Аракчеев первоначальновысказывался против военных поселений, предлагая сократить срок солдатскойслужбы до 8 лет и из увольняемых в запас создавать необходимый резерв. Но как тольковопрос о военных поселениях был решен Александром I, Аракчеев стал рьяным ипоследователь­ным проводником в жизнь этой меры. По наблюдению ис­торика Н. К.Шильдера, Аракчеев усмотрел “в этой цар­ственной фантазии верное средство ещеболее укрепить свое собственное положение и обеспечить в будущем преобладающеевлияние на государственные дела”.

Аракчеевначал службу при дворе в царствование Павла I. Сначала Александр егонедолюбливал и одна­жды в кругу гвардейских офицеров назвал его “мерза­вцем”,но затем увидел в нем “привлекательные” каче­ства' педантичность и поистинеманиакальную привер­женность к “порядку”, неукоснительную исполнитель­ность инезаурядные организаторские способности. Письма Александра Аракчееву в эти годыпестрят увере­ниями в “дружбе” и выражениями “сердечных чувств”, подытоженнымив письме 1820 г.: “Двадцать пять лет мо­гли доказать искреннюю моюпривязанность к тебе и что я не переменчив”. Импонировали Александру I в Аракче­евеи его твердый характер, готовность не считаться с лю­быми препятствиями ижертвами при выполнении постав­ленных перед ним задач. Карьера Аракчеева приАлек­сандре I (как и Сперанского) началась в 1803 году. В 1808 г. Аракчеев ужевоенный министр и — надо отдать ему должное — на этом посту (до 1810 г., когдаего сменил Барклай де Толли) он сделал немало для вооружения рус­ской армиипервоклассной артиллерией Но “звездный час” Аракчеева наступил со времениназначения его на­чальником военных поселений и председателем Департа­ментавоенных дел Государственного совета. 1822 — 1825 гг. — время наивысшегомогущества этого времен­щика, которого ненавидела вся Россия. На положениифактически первого министра он являлся единственным докладчиком императору повсем отраслям управления, даже по ведомству Святейшего синода. Все министрыбыли обязаны представлять свои доклады императору “через графа Аракчеева”.

Современники,а впоследствии и ряд историков, видели в “змие Аракчееве” главное “зло” Россиитех лет. Неда­ром это лихолетье последнего периода царствования Александра Iбыло окрещено “аракчеевщиной”. Совре­менники дело представляли так, чтоимператор, занятый больше внешнеполитическими делами, а в последние годы испытывая“глубокую утомленность жизнью”, передал управление страной своему жестокомуфавори­ту. Известный мемуарист того времени Ф. Ф. Вигель от­зывался обАлександре I как о “помещике, сдавшем име­ние управляющему” (Аракчееву), вполной уверенности, что в этих руках “люди не избалуются”. Монархическинастроенные дворянские историки (М. И. Богданович, Н. Ф. Дубровин, Н. К.Шильдер) пытались все беды страны свалить на Аракчеева, чтобы тем самым в благо­приятномсвете представить Александра I. Нисколько не отрицая большого влияния этоговременщика на ход госу­дарственных дел, все же надо подчеркнуть, что вдохнови­телемреакционного курса был сам царь, а Аракчеев лишь усердно претворил эту политикув жизнь. Алек­сандр, даже находясь за границей, держал все нити управ­ления всвоих руках, вникая во все мелочи, касающие­ся, кстати, и “ведомства” самогоАракчеева — военных поселений. Начальник штаба военных поселений П. А.Клейнмихель свидетельствовал, что многие из аракчеевских приказов по военнымпоселениям собст­венноручно правил император.

Черезсеть осведомителей Александр внимательно сле­дил за умонастроениями в России иотдавал соответству­ющие предписания генералам, возглавлявшим сыск. Александрмастерски умел “перекладывать свою непопу­лярность” на других. Это видел и самАракчеев, говоря, что император представляет его “пугалом мирским”. От­личнозная его “переменчивую натуру”, Аракчеев даже в годы могущества не был уверен впрочности своего поло­жения. Одному из сановников он говорил об Алек­сандре I:“Вы знаете его — нынче я, завтра вы, а после опять я”.

Курссамодержавия был тесно связан с общеевропейс­кой реакцией. Окончательныйповорот Александра к ре­акции определился в 1819 — 1820 гг., что было отмеченосовременниками. “Как он переменился!” — писал об Александре в середине 1819 г.в своем дневнике Н. И. Тур­генев. Не скрывал такой “перемены” и сам Александр, говоряосенью 1820 г. австрийскому канцлеру Меттерни-ху, что он “совершенноизменился”. Наблюдательные современники, в первую очередь декабристы, связывалиперемену курса русского монарха с политическими потря­сениями в странахЗападной Европы: революциями

Португалии,Испании, Неаполе, Пьемонте 1820 г., греческим национально-освободительнымвосстанием 1821 г. “Происшествия в Неаполе и Пьемонте, с совре­меннымвосстанием греков произвели решительный перелом в намерении государя”, — писалВ. И. Штейнгель.

РечьАлександра при открытии второй сессии поль­ского сейма 1(13) сентября 1820 г.сильно отличалась от сказанной два с половиной года назад. Он уже не вспоми­нало своем обещании даровать России “законно-свобод­ные учреждения”. В это времяполыхали революции в южноевропейских странах. “Дух зла покушается водво­ритьснова свое бедственное владычество, — говорил те­перь император, — он уже паритнад частию Европы, уже накопляет злодеяния и пагубные события”. Речь содер­жалаугрозы полякам применить силу в случае обнаруже­ния у них какого-либополитического “расстройства”. На собравшемся осенью 1820 г. конгрессе державСвящен­ного Союза в Троппау (в Австрии) Александр I говорил о необходимости“принять серьезные и действенные меры против пожара, охватившего весь юг Европыи от кото­рого огонь уже разбросан во всех землях”. “Пожар в Ев­ропе” заставилсплотиться реакционные державы Свя­щенного Союза, несмотря на их разногласия.

ВТроппау царь получил известие о восстании лейб-гвардии Семеновского полка,выступившего в октябре 1820 г. против жестокостей его командира полковника Е.Ф. Шварца. Первым сообщил Александру это неприят­ное известие Меттерних,представив его как свидетель­ство, что и в России “неспокойно”. Это произвелосиль­ное впечатление на Александра. Поражает суровость его расправы с этимстарейшим, прославленным гвардейским полком. Полк был раскассирован поразличным армейс­ким частям, 1-й его батальон был предан военному суду, иосновная его часть разослана по сибирским гарнизонам без права выслуги, 8“зачинщиков” приговорены к нака­занию кнутом и последующей бессрочной каторге.Были преданы и четыре офицера полка, подозреваемые в “по­пустительстве”солдатам. Остальные офицеры были определены в разные армейские полки.Показательна ли­цемерными словами о “милостях” царская конфирмация приговорасуда “зачинщикам” выступления. “Государь император, — говорится в ней, — принявв уважение долговременное содержание в крепости рядовых, равно и бытность всражениях, высочайше повелеть соизволил, избавя их от бесчестного кнутомнаказания, прогнать шпицрутенами каждого через батальон 6 раз и потом со­слатьв рудники”.

Александрбыл убежден, что выступление солдат Се­меновского полка инспирировано тайнымобществом. “Никто на свете меня не убедит, чтобы сие выступление было вымышленосолдатами или происходило единствен­но, как показывают, от жестокого обращенияс оными полковника Шварца, — писал он Аракчееву. —… По моему убеждению, туткроются другие причины… я его приписываю тайным обществам”. Начались ихусилен­ные поиски. Однако не полиция напала на след существо­вавшего в то времядекабристского Союза благоденствия. С ноября 1820 — февраля 1821 г. власти ужерасполагали серией доносов. В конце мая 1821 г., по возвращении Александра Iиз-за границы, генерал И. В. Васильчиков подал ему список наиболее активныхчленов тайного об­щества. Рассказывают, что царь бросил список в пыла­ющийкамин, якобы не желая знать “имен этих несчаст­ных”, ибо и сам “в молодостиразделял их взгляды”, доба­вив при этом: “Не мне их карать”.

Каратьон умел, и очень жестоко. Отказ же от откры­того судебного преследования былвызван отнюдь не со­ображениями “гуманности”. Громкий политический про­цесс могв то время посеять сомнения относительно могу­щества “жандарма Европы”.Александр I, по свидетель­ству декабриста С. Г. Волконского, вообще не любил“гласно наказывать”. Размышляя, “что воспоследовало бы с членами тайногообщества, если бы Александр Пав­лович не скончался в Таганроге”, Волконскийписал: “Я убежден, что император не дал бы такой гласности, та­кого развития отайном обществе. Несколько человек сгнили бы заживо в Шлиссельбурге, но онпочел бы позо­ром для себя выказать, что это была попытка против его власти”.Действительно, не желая преследовать явно, Александр покарал ряд выявленныхчленов тайного об­щества скрытно, без суда и огласки: отставкой и ссылкой сустановлением полицейского надзора.

1августа 1822 г. Александр I дает рескрипт на имя управляющего министерствомвнутренних дел В. П. Ко­чубея о запрещении тайных обществ и масонских лож и о взятии от военныхи гражданских чинов подписки, что они не принадлежат и не будут принадлежать ктаковым организациям. В течение 1821 — 1823 гг. вводится центра­лизованная иразветвленная сеть тайной полиции в гвар­дии и армии. Вся система слежкиделилась на ряд округов, имела свои центры, условные явки и пароли, целую сетьнизших и высших “корреспондентов”. Были особые аген­ты, следившие за действиямисамой тайной полиции, а также друг за другом. Активизировала свою деятель­ностьи “гражданская” тайная полиция. “Недостатка в шпионстве тогда не было, —вспоминает известный воен­ный историк А. И. Михайловский-Данилевский, — прави­тельствобыло подозрительно, и в редком обществе не было шпионов, из коих, однако же,большая часть были известны; иные принадлежали к старинным дворянским фамилиями носили камергерские мундиры”.

Следилии за высшими государственными лицами, в том числе за Аракчеевым (у которого,кстати, была и своя тайная полиция). Служивший у него декабрист Г. С. Батеньковвспоминает, как Аракчеев во время про­гулки с ним на Фонтанке указал на шпиона,который был “приставлен за ним наблюдать”. Впрочем, Аракчеев от­несся к этомукак к должному. В течение всего царствова­ния Александра I действовали “черныекабинеты”, зани­мавшиеся перлюстрацией частных писем. Это было “классическое”время доносов. “Здесь озираются во мраке подлецы, чтоб слово подстеречь ипогубить доно­сом”, — писал один из тогдашних поэтов. Доносили на лиц не толькос передовыми взглядами, но и на влиятель­ных вельмож и ретроградов, например,на того же Арак­чеева, на министра полиции А. Д. Балашова, министра ду­ховныхдел и народного просвещения А. Н. Голицына, митрополита Филарета. М. Л.Магницкий подал донос даже на великого князя Николая Павловича (будущего НиколаяI). Стоит лишь удивляться, что в условиях та­кого “шпионства” правительству долета 1825 г. не удава­лось напасть на след декабристских тайных организаций,которые были обнаружены не полицией, а другими “доб­рохотными” доносителями,совершенно случайно, вслед­ствие неосторожности некоторых неопытных членов этихорганизаций.

Наступлениереакционного правительственного курса в 1820 — 1825 гг. обозначалось во всехнаправлениях.

Былиотменены все указы, изданные в первые годы цад-ствования Александра I инесколько сдерживавшее произвол помещиков по отношению к крестьянам; вновьподтверждалось право помещиков ссылать крестьян в Си­бирь “за предерзостныепоступки”; крестьянам запреща­лось жаловаться на жестокость. Усилились гоненияна просвещение и печать. Цензура беспощадно преследо­вала всякую свободнуюмысль. В 1819 г. в Казанский уни­верситет для “ревизии” был послан М. Л.Магницкий. Он обнаружил там “дух вольнодумства и безбожия” и потре­бовал всвоем докладе царю “публичного разрушения” университета. “Зачем разрушать,можно исправить”, — написал в своей резолюции на докладе Александр I. “Ис­правлять”он поручил тому же Магницкому, назначив его попечителем Казанского учебногоокруга. Из универси­тета было уволено более половины профессоров, из егобиблиотеки изъяты все книги, отличавшиеся, по мнению Магницкого, “вреднымнаправлением”, находившиеся в анатомическом театре препараты человеческого телабыли преданы “христианскому погребению”. Попечи­тель самовольно отдавал“неугодных” ему студентов в солдаты и ввел в университете казарменный режим,доло­жив императору: “Яд вольнодумства окончательно оста­вил университет, гдеобитает ныне страх божий”. В 1821 г. назначенный попечителем Петербургскогоучеб­ного округа Д. П. Рунич подверг разгрому столичный уни­верситет. Он началс доноса о том, что науки преподаются там “в противном христианству духе”, ивозбудил судеб­ный процесс против лучших профессоров: К. И. Арсень-ева, А. И.Галича, К. Ф. Германа и Э. В. Раупаха. Процесс тянулся до 1827 г., когда былпрекращен за недоказанно­стью “преступления”.

Этобыло время господства религиозного обскуран­тизма и мистицизма, поощряемыхАлександром I. Увле­чение царя мистицизмом заметно проявилось с 1814 года. Доэтого, как свидетельствовала Александра Федоровна (жена Николая I), он ввопросах религии был весьма “фриволен и легкомыслен”. В 1814 г. Александр Iвстре­тился в Париже с “европейской пифией” — баронессой В. Ю. Крюденер и вел сней долгие беседы о религии. Бе­седы продолжились и в России. Онпокровительствует ду­ховным собраниям фанатичной Е. Ф. Татариновой, обра­щаетсяк разного рода “пророкам” и “пророчицам”. Вы&&&&&зйнного к нему музыканта Никитушку Федорова,слыв-птего “юродивым” и “пророком”, производит в чиновни­ки. Впоследствии онприблизил к себе известного своим изуверством архимандрита Фотия, близкогодруга Арак­чеева. А. С. Шишков составляет для Александра выписки из библейскихтекстов.

В1814 г., по возвращении из Парижа, Александр берет под свое покровительствороссийское Библейское обще­ство, вступив в число его членов и пожертвовав емузна­чительные денежные суммы. В это общество вошел “цвет” тогдашнейаристократической реакции. Председа­телем его был поставлен А. Н. Голицын. К1824 г. оно имело уже 89 отделений в России и издало 876 тыс. экзем­пляровБиблии на 40 языках народов России. Деятель­ность Библейского общества быласвязана с Министер­ством духовных дел и народного просвещения, во главекоторого находился тот же Голицын. Однако деятель­ность Библейского общества иголицьшского ведомства нарушала прерогативы православной церкви, что выз­валонедовольство и противодействие высшего духовен­ства. В 1824 г. оно приподдержке Аракчеева и Фотия до­билось упразднения “духовного” министерства,отставки Голицына и роспуска Библейского общества (офи­циально оно было закрытоуказом 12 апреля 1826 г.). Не­смотря на увлечение мистицизмом, царь не терпелвмеша­тельства своих “пророков” в дела управления государ­ством, и когда,например, баронесса Крюденер попыта­лась вторгнуться в вопросы политики, онабыла немед­ленно выслана из России.

В1819 г. Александр I занялся вопросом о своем преем­нике на престоле. Родившиесяу него и Елизаветы Алек­сеевны в 1797 и 1806 гг. дочери Елизавета и Марияумерли в младенчестве. Состояние здоровья жены царя больше не давало надежды напоявление у них детей. Хотя в коро­национном манифесте от 15 сентября 1801 г. ине был на­зван наследник, но согласно “Общему акту о престолона­следии” и“Учреждению об императорской фамилии” Павла I от 5 апреля 1797 г. законнымпреемником Алек­сандра считался следующий по старшинству брат Кон­стантин,получивший еще в 1799 г. от отца титул цесаре­вича. Однако и Константиннаходился “в тех же самых се­мейных обстоятельствах”, что и Александр, т. е.был без­детным, а со своей женой фактически разошелся в 1801 году. Рождениев 1818 г. у другого брата царя, Николая Павловича, сына Александра (будущегоАлександра II) определило выбор. Летом 1819 г. Александр I предупре­дил Николаяи его жену, что они “призываются в будущем к императорскому сану”.

Втом же году Александр нанес визит Константину в Варшаву, где тот находился вкачестве наместника царя. Во время этой встречи Александр дал Константину уст­нуюсанкцию на развод с женой и разрешение вступить в морганатический брак спольской дворянкой Иоанной Грудзинской при условии передачи своих прав напрестол Николаю. Позднее, в 1825 г., Константин говорил, что он сам отрекся отсвоих прав в пользу Николая. Рассказыва­ли, что и ранее в семейном кругуКонстантин говорил о своем нежелании когда-либо царствовать (“удушат, как отцаудушили”). Однако документы, связанные с отрече­нием Константина (да и само егоповедение в дни между­царствия 1825 г.), позволяют прийти к выводу, что отре­чениеедва ли было с его стороны вполне добровольным жестом.

20марта 1820 г. был издан манифест “О расторжении брака великого князя цесаревичаКонстантина Павло­вича с великою княгинею Анною Федоровною и о допол­нительномпостановлении об императорской фамилии”. Манифест давал разрешение Константинуна развод с же­ной, а в дополнительном постановлении указывалось, что членцарской семьи при вступлении в брак “с лицом не из владетельного дома, не можетсообщить ему прав, при­надлежащих членам императорской фамилии, и рождае­мые оттакого союза дети не имеют права на наследова­ние престола”. Хотя манифестформально и не лишал Константина прав на российский престол, но ставил в та­киеусловия, которые вынуждали его отречься от этих прав. 14 января 1822 г.Константин вынужден был обра­титься к Александру с письмом об отказе от своихправ на престол. Характерно, что оно было написано под дик­товку Александра,который правил и текст письма. 2 фев­раля Александр дал письменное “согласие”на отречение Константина, а 16 августа 1823 г. последовал манифест, в которомАлександр, ссылаясь на письмо Константина, передавал права на престол Николаю.

Всеэти акты составлялись и хранились в глубокой тай­не. О манифесте знали толькосам Александр, Голицын,

Аракчееви составитель текста — митрополит москов­ский Филарет. Манифест был положен нахранение в Успенском соборе в Кремле, а три его копии, заверенные подписямиАлександра, — в Синоде, Сенате и Государ­ственном совете, с собственноручныминадписями царя:

“Хранитьс государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончиныоткрыть прежде всякого другого действия”. Можно предполагать, судя по этойнадписи Александра, что свое решение он не считал окон­чательным и мог егопеременить (“востребовать” для пересмотра).

Манифестомнарушался изданный Павлом I закон о престолонаследии, о чем говорилпетербургский генерал-губернатор М. А. Милорадович, когда было получено из­вестиео смерти Александра I, и его секретный манифест был оглашен в присутствиичленов Сената, Синода и Го­сударственного совета. Милорадович указывал, чтоволя покойного императора, “изъявленная в запечатанной бу­маге, не можетслужить законом, потому что русский го­сударь не может располагать наследствомпрестола по ду­ховной”. Николай вынужден был первым принести при­сягу своемубрату как императору. Константин в своих письмах заявлял об отказе от престола.Но, чтобы Нико­лай мог объявить себя императором, Константин должен былобнародовать официальный манифест о своем отре­чении. Константин же по сутидела отказался сделать это, ограничившись частными письмами. Такое поведениеего до сих пор остается загадкой. Оно создало династический кризис, которым,как известно, и воспользовались дека­бристы.

Нарасталонедовольство самим Александром I, кото­рый уже не мог “прикрыться” Аракчеевым.Д. И. Завали-шин вспоминал, что в последние годы царствования Александра I“раздражение против него было значитель­но, не было очевиднее факта, до какойстепени государь потерял в последнее время уважение и расположение на­рода”. Об“общем негодовании” против Александра I в эти годы свидетельствовал и П. Г.Каховский.

ПриближенныеАлександра I отмечали, что в послед­ние годы он становился все мрачнее, чащестал уединять­ся. Разумеется, он не мог не знать о растущем ропоте в на­роде иразличных общественных кругах, был убежден в существовании тайных обществ иготовящемся против него заговоре, подозревал в этом многих влиятельныелиц из военной среды. В 1826 г. при разборе его бумаг была обнаружена записка,датируемая 1824 годом, в кото­рой говорилось о росте “пагубного духавольномыслия” в войсках, о существовании “по разным местам тайных об­ществ иликлубов”, с которыми якобы были связаны вли­ятельные лица из военных — А. П.Ермолов, Н. Н. Раев­ский, П. Д. Киселев, М. Ф. Орлов и др.

Всередине июля 1825 г. Александр получил достовер­ные сведения о том, что противнего зреет заговор в войс­ках, расквартированных на юге России. Унтер-офицерюжных военных поселений И. В. Шервуд случайно узнал о тайном обществе инемедленно донес об этом царю. Од­нако только одного сведения о существованиизаговора, без знания конкретных его участников, было недостаточ­но, чтобыначать репрессии. По личному указанию Алек­сандра I был разработан планвыявления членов и руково­дителей тайной организации. Возглавить это расследова­ниебыло поручено Аракчееву. Известия о заговоре в войсках, расположенных на югеРоссии, заставили Алек­сандра I отменить намеченный на осень 1825 г. смотрвойск в Белой Церкви. Впоследствии из показаний дека­бристов, членов Южногообщества, стало известно, что они замышляли использовать этот смотр для своеговы­ступления.

1сентября 1825 г. Александр выехал на юг, намерева­ясь посетить там военныепоселения, Крым и Кавказ (по­ездка предпринималась под предлогом поправленияздо­ровья императрицы). 14 сентября царь был уже в Таган­роге. Через 9 днейтуда приехала Елизавета Алексеевна. С нею Александр посетил Азов и устье Дона,а 20 октября отправился в Крым, где посетил Симферополь, Алупку, Ливадию, Ялту,Балаклаву, Севастополь, Бахчисарай, Евпаторию. 27 октября на пути из Балаклавыв Георгиев­ский монастырь царь сильно простудился, ибо ехал вер­хом в одноммундире при сыром, пронизывающем ветре. 5 ноября он возвратился в Таганрог ужетяжелобольным, о чем написал своей матери в Петербург. Лейб-медикиконстатировали лихорадку. Ранее в Таганрог прибыл на­чальник южных военныхпоселений граф И.О. Витт с до­кладом о состоянии поселений и с новым доносом натай­ное общество. Витт возглавлял также и систему полити­ческого сыска на югеРоссии и через своего агента

А.К. Бошняка получил сведения о существова^^ачЮж-ного общества декабристов. Вдоносе Витта значились имена некоторых из членов тайного общества, в том чи­слеи его руководителя П. И. Пестеля. Еще до своей поез­дки в Крым Александр вызвалв Таганрог Аракчеева, но тот не приехал в виду постигшего его несчастья(убийства дворовыми людьми его любовницы Настасьи Минкиной).

7ноября болезнь императора обострилась. В Петер­бург и Варшаву были отправленытревожные бюллетени о состоянии его здоровья. 9 ноября наступило временноеоблегчение. 10 ноября Александр отдал приказ аресто­вать выявленных членовтайной организации. Это было последнее распоряжение Александра: вскоре оноконча­тельно слег, и все дело по раскрытию тайной организации и аресту еечленов взял на себя начальник Главного шта­ба, находившийся при Александре вТаганроге, И. И. Ди­бич. Приступы болезни царя делались все сильнее и про­должительнее.14 ноября царь впал в беспамятство. Вра­чебный консилиум установил, что надеждна выздоровле­ние нет. В бреду Александр несколько раз повторял по адресузаговорщиков: “Чудовища! Неблагодарные!” 16 ноября царь “впал в летаргическийсон”, который сме­нился в последующие дни конвульсиями и агонией. 19 но­ября в11 часов утра он скончался.

Неожиданнаясмерть Александра I, ранее почти ни­когда не болевшего, отличавшегося отменнымздоровь­ем, еще не старого (ему не было и 48 лет), породила слухи и легенды.Фантастические рассказы о таганрогских со­бытиях появились в начале 1826 г. взарубежных газетах. В дальнейшем среди многочисленных слухов наиболее широкоераспространение получила легенда о “таин­ственном старце Федоре Кузьмиче”, подименем кото­рого долгие годы (до 1864 года) якобы скрывался импера­торАлександр I. Легенда породила обширную литера­туру, включая и известную повестьЛ. Н. Толстого “Записки Федора Кузьмича”. Великий князь Николай МихайловичРоманов, биограф Александра I, имевший доступ к секретным материаламимператорской семьи, в специальном исследовании “Легенда о кончине импера­тораАлександра I в Сибири в образе старца Федора Кузь­мича” (СПб., 1907), опровергэту нелепую “версию”. Он имел также несколько бесед со знаменитым писателем,который не настаивал на достоверности легенды, рассматривая ее лишь какматериал для художественного произ­ведения. Аргументированное опровержение данои в кни­ге К. В. Кудряшова “Александр I и тайна Федора Кузь-мича” (Петроград,1923), в которой собраны и всесто­ронне проанализированы все данные по этомувопросу. Однако в последнее время вновь делаются попытки от­стаивать“подлинность” легенды о “старце Федоре Кузь­мине”. Подчеркнем, что все версии о“перевоплощении” Александра I в “старца” основаны исключительно на слу­хах,зафиксированных мемуаристами. При этом игнори­руются или без всякого основанияставятся под сомнение такие документальные материалы, как подробнейшиебюллетени о ходе болезни Александра I, акты вскрытия его тела, официальныедонесения из Таганрога находив­шихся при умирающем императоре лиц, генераловцар­ской свиты П. М. Волконского и И. И. Дибича. Наконец, имеются письмаимператрицы Елизаветы Алексеевны, находившейся при муже до самой его кончины, атакже письма придворных дам — княгини С. Волконской и ка­мер-фрейлины Е.Валуевой. Значительная часть этих ма­териалов опубликована в свое времяисториками Н. К. Шильдером и вел. кн. Николаем Михайловичем Романо­вым.

… Вистории царствования и биографии императора Александра I имеется еще немалоспорных и неизученных проблем. Так, до сих пор не выяснено до конца, чем быливызваны в 1821 г. отказ Александра I от открытого судеб­ного преследования,выявленного по доносам, декабрист­ского тайного общества “Союза благоденствия”или ре­шение не обнародовать такой важный документ, как ма­нифест 1823 г. опередаче престола Николаю, минуя Кон­стантина. Биографами так и не объясненыпричины “ду­шевной депрессии” Александра в последние годы его цар­ствования.Недостаточно изучена сущность “правитель­ственного либерализма” в началецарствования Алек­сандра I, характер его социальной политики. В литера­туревесьма разноречивы оценки его позиции в “поль­ском”, “финляндском” и“греческом” вопросах. Жизнь и деятельность этого, несомненно, незаурядногомонарха России ждет обстоятельного монографического исследо­вания.

еще рефераты
Еще работы по историческим личностям