Реферат: Иван Сергеевич Тургенев. Жизнь и творчество (Доклад)
Иван Сергеевич Тургенев
Жизнь и творчество.
Доклад подготовлен Егоровым Михаилом
учеником 10 «А» класса 112 школы.
Иван Сергеевич Тургенев.
Иван Сергеевич Тургенев происходил из дворянской среды.Такая биографическая констатация для нас привычна: из этой среды вышлобольшинство крупнейших русских писателей XIX столетия. И, может быть,привычка-то как раз и мешает нам видеть парадоксальность самого этого факта.
Семья, в которой он родился и вырос, могла бы служить выразительнейшимпримером того, как крепостничество уродует характеры самих господ. Его мать. Варвара Петровна, — говорить нужно сначала и преимущественно о ней, потому что она былафактически главой дома,—происходила из богатой провинциальной помещичьей семьиЛутовиновых. Судьба как будто нарочно позаботиласьо том, чтобы эта женщина с детских лет и до самого замужества испытала на себе все превратности и все обиды, какиетолько могли быть изобретеныв обстановке помещичьего всевластия и безответственности.
Для матери, вышедшей замуж за другого, ее дочь от первогобрака оказалась помехой, а отчим издевался над падчерицей,по-видимому, просто потому, что за нее заступиться было некому. В конце концовдевушка должна была бежать из дому. Кров она нашла у родного дяди — Ивана ИвановичаЛутовинова. Но и там ееожидало то же — и надругательства. Кончилось тем,что старик деспот прогнал племянницу, и она должна была искать пристанища учужих людей. Но вскоре дядя умер в одночасье, и она оказаласьнаследницей всего его большого состояния, включавшегов себя и то самое Спасское, которое известно теперьв всеммире.
Поздней осенью 1815 года в Спасское приезжал молодой,необычайно красивый отпускной кавалергард Сергей Николаевич Тургенев. НаВарвару Петровну он произвел сильное впечатление, и она сразу же приняла меры.Как вспоминает близкая и сочувствующая ей современница, она через своих знакомыхвелела передать Сергею Николаевичу, «чтоб он смело приступил к формальномупредложению, потому что отказа не получит». Характерная черта нравов: с чего бы,кажется» Сергею Николаевичу заробеть? Принадлежал он к старинной дворянскойфамилии, ведущей свою родословную со времен Василия Темного; участвовал в Отечественнойвойне и за храбрость, проявленную в Бородинской битве, был награжденГеоргиевским крестом, а теперь служил в одном из привилегированных гвардейскихполков. Но Варвара Петровна хорошо знала, что делала: она не слыла красавицей ибыла на много лет старше Сергея Николаевича, но зато она была богатой невестой,а он — «нищий»: у его отца—при большой, семье — крепостных душ было всегочто-то около 140.
Отношения в этой семье определялись довольно строго.Иллюзий не было, Сергей Николаевич, должно быть, даже и не пытался посягать напрерогативы Варвары Петровны как полновластной и самовластной хозяйки всегосемейного состояния. В доме царила атмосфера отчужденности и еле сдерживаемоговзаимного раздражения. Супруги сходились, пожалуй, только в одном — встремлении дать своим детям наилучшее образование. На это не жалели ни денег,ни собственных усилий. Они внимательно следили за их прилежанием, входили во всеподробности их ежедневных занятий и т. п. Уже в раннем детстве будущий писательхорошо говорил и писал по-французски, по-немецки и по-английски; особое внимание в семье Тургеневыхобращали на овладение родным языком: судя по его письмам, двенадцатилетнийИван Тургенев достаточно свободно ‘и непринужденно для своих лет умел выразитьи неподдельную сердечность, и не по годам развитую наблюдательность, и свойврожденный юмор.
Но когда речь заходила о его детстве, Тургенев чаще всеговспоминал о том, в чем особенно резко сказывались крепостнические порядки иобычаи их семьи. Варвара Петровна считала телесные наказания универсальноймерой внушения; само собой понятно, что предназначена она была прежде всего длякрепостных, но применяла она ее и к детям. Их секли за все: за невыученный урок,за не понятую взрослыми шутку или за невинную, пустячную шалость, секли поподозрению и чуть ли не на всякий случай.
В 1827 году Тургеневы всей семьей переехали в Москву — главным образом с той целью, чтобы продолжить образование детей. В те годысостоятельные дворяне предпочитали обучать своих детей не в казенных учебныхзаведениях, а в частных. Так поступили и Тургеневы: вскоре после приезда вМоскву Иван был определен сначала в пансион Армянского института, а черезнесколько месяцев в пансион Вейденгаммера. Однако не прошло и двух лет, как еговзяли и оттуда, и в дальнейшем никаких попыток поместить Тургенева вкакой-нибудь пансион или гимназию уже не предпринималось. Подготовку кпоступлению в университет он продолжал и завершил под руководством домашних учителей.
Тургенев учился в Московском университете всего толькоодин год; в 1834 году он вместе с отцом и старшим братом, поступившим вПетербургское артиллерийское училище, переехал в Петербург и стал студентомтамошнего университета, который через два года и окончил. Однако впоследствиион говорил о Московском университете едва ли не чаще, чем о Петербургском,всегда отдавая предпочтение первому, перед вторым.
Петербургский университет с самого своего основания былпостоянно под непосредственным неусыпным надзором правительства, что,разумеется, сказывалось на всех сферах университетской жизни. В Московскомуниверситете хотя бы по одной только дальности расстояния труднее было водворитьстоль вожделенную для николаевской администрации казенную благопристойность.Воспитанники Московского университета особенно дорожили традициямивольнолюбивой студенческой общественности.
У Петербургского университета были и свои преимущества, в особенности для тех, кто училсяна словесном факультете. Он находился в центре тогдашнего литературногодвижения: Пушкин, Крылов, Жуковский, Гоголь — все они жили в Петербурге. Это немогло не сказываться и на университетской жизни. Большим влиянием в университетеи на словесном факультете пользовался ‘профессор П. А.Плетнев, поэт и критик,один из ближайших друзей Пушкина, тот самый Плетнев, которому великий поэт посвятилсвоего «Евгения 0негина».
Писал он тогда много и смотрел на свою литературнуюработу, по-видимому, вполне серьезно. Убедительным подтверждением и того идругого является его письмо профессору А. В. Никитенко от 26 марта 1837 года:«Я колебался, должен ли я был послать драму,писанную мною 16 лет, мое первое произведение, — я столько вижу в ней недостатков, и вообще весь план ее мне теперьтак не нравится, что если б я не надеялся на Вашу снисходительность, а главное,если б я не думал, что по первому шагу можно по крайней мере предузнатьбудущее, я бы никогда не решился бы Вам ее послать…
Тургенев не любил вспоминать о своих студенческих литературныхопытах; самое начало своего писательства он отодвигал почти на десять лет — ужев сороковые годы. Очевидно, главным образом поэтому большая часть написанногоим в университетские годы и не дошла до нас. С точки зрения зрелого, взыскательногохудожника, Тургенев был прав: сохранившиеся образцы его писаний не поднимаютсянад уровнем литературного ученичества. Но для историка литературы и длявсякого, кто хочет понять, как пробивались первые ростки тургеневскогодарования, они имеют неоценимое значение.
Он начинал свою писательскую деятельность в переходноедля русской литературы: время. Это были годы после-декабрьской реакции. Тачасть дворянства, из среды которой вышли декабристы, была деморализована.«Людьми овладело глубокое отчаяние и всеобщее уныние. Высшее общество с подлыми низким рвением спешило отречься от всех человеческих чувств, от всех гуманныхмыслей. Не»было почти ни однойаристократической семьи, которая не имела бы близких родственников в числесосланных, и почти ни одна не осмелилась надеть траур или выказать своюскорбь».
Увлечение молодого Тургенева стихами Бенедиктова такжебыло предопределено прежде всего условиями времени. На фоне той унылости,которая царила в стихах запоздалых подражателей Жуковского, стихи Бенедиктовавыделялись бодростью тона, размашистой энергией речи. Однако эти свойствамогли предопределить лишь первое впечатление. При ближайшем рассмотрении стихиБенедиктова обнаруживали закоренелую и, так сказать, стихийную консервативностьих автора. Бенедиктов готов был украсить стиховыми узорами самые отвратительныеявления николаевской действительности. Казарменные нравы он воспевал каквоплощение рыцарства; с прямолинейностью лакея, допущенного в гостиную, онприходил в восторг от «ароматной сферы балов» и т.п. Он простодушнопризнавался, что больше всего его вдохновляли «очи огневые, да кудри темные,да перси наливные». Разумеется, эти предметы требовали соответствующих средстввыражения. Бенедиктов довел одно из свойств романтического стиля— сложную метафоричность— до крайней степени напряженности и вычурности.
Урок, заочнополученный от Белинского, был одним из важнейших моментов во всей писательскойсудьбе Тургенева. Ведь дело состояло не только в исправлении ошибок неопытноговкуса, хотя и это само по себе не так уж мало. Согласие с Белинскимпредполагало изменение взглядов не только на искусство, но и на саму жизнь и,стало быть, на отношение искусства к жизни: от поисков небывалого,, «великого»(недаром зрелый Тургенев назовет школу романтиков 30-х годов «ложно-величавой»школой) необходимо было переходить к изучению реальной действительности — вовсех ее ипостасях; наступала пора наблюдений и анализа. Теперь наряду слитературными занятиями Тургенев много времени посвящал изучению философии.Интерес к философии был настолько серьезен, что Тургенев намеревался посвятитьсебя профессорской деятельности—именно по кафедре философии. Желаниеусовершенствоваться главным образом в этой области знаний и привело Тургенева вБерлинский университет.
В этом, уже третьем, университете Тургенев с большимиперерывами провел около двух лет. Он усердно изучал там Гегеля подруководством его ортодоксальных учеников и вместе с тем внимательно следил завыступлениями левых гегельянцев, во многом с ними соглашаясь; но,по-видимому, самым значительным моментом его тогдашних философских штудий былознакомство с сочинениями Л. Фейербаха; позднее Тургенев скажет, что из всехфилософов Германии «Фейербах—единственный человек,единственный характер и единственный талант»
Тургенев изучал тогда не только философию, но и литературу—немецкую,французскую, английскую, итальянскую,— и искусство почти во всех его сферах. Ивсе, что он знал, он знал основательно, не из третьих рук. О нем можно сказать,что он был эрудитом в самом точном и высоком смысле этого слова. Но книги небыли единственным источником знаний; студентом он много путешествовал поЕвропе; музеи, мастерские художников, театры — видел он много, и много удержалаего беспримерно обширная память. Однако он не был похож на туриста,озабоченного только тем, чтобы не пропустить какой-нибудь достопримечательности.В нем смолоду обнаружилась склонность любовно всматриваться в народную жизнь,где бы судьба ни свела его с ней. Путешествуя в те годы по странам Западной Европы,он наблюдал, сравнивал и решал...
В феврале 1843.года состоялось личное знакомство Тургеневас Белинским. Белинский был старше Тургенева на семь лет, но ни тот, ни другойне замечали этой разницы. В своем отношении к молодым литераторам Белинскийменьше всего напоминал снисходительного мэтра, мудреца, изрекающего истины,лишь ему одному ведомые. Он принадлежал к числу тех истинно мудрых людей,которые готовы учиться, у всякого, кто владеет полезными сведениями. Новыйзнакомец в этом смысле был для него особенно интересен.
Тургенев не принадлежал у. числу тех писателей, к кому широкое.признание приходит скороили даже сразу, как, например, к Достоевскому, который после опубликованияпервого же его романа «Бедные люди»стал знаменитостью; в этом смысле и другие сверстники Тургенева—И. А. Гончаров,В. Д. Григорович—на первых порах были гораздо счастливее его. В 1838—1842 годахон писал мало и только лирику. Но ни одно из немногих опубликованных им стихотворенийне привлекло внимания ни читателей, ни критики. Отчасти, может быть, по этойпричине он все большей больше внимания уделял поэме (с преимуществомэпического начала в ней) и драме. На этом пути его и ожидал первый успех: вапреле 1843 года вышла в свет его поэма «Параша», а в начале мая этого годапоявился очередной номер «Отечественных записок», в котором была напечатанабольшая безоговорочно хвалебная рецензия на, нее Белинского.
Среди произведений зарождавшейся тогда «натуральной»школы «Параша» не выделялась какой-то особой оригинальностью; незауряднымявлением в литературе она стала главным образом благодаря рецензии Белинского,хотя он вед речь, по существу, не столько о самой поэме, сколько о свойствахталанта Тургенева в целом. Тут еще раз во всей своей силе обнаружиласьнеповторимая способность Белинского видеть в первых, еще далеких отсовершенства произведениях того или иного писателя самые коренные свойства еготаланта.
Вот как в этой рецензии определены основные свойстваталанта Тургенева: «… верная наблюдательность, глубокая мысль, выхваченная изтайники русской жизни, изящная и тонкая ирония, под которою скрывается столькочувства, — все это показывает в авторе, кроме дара творчества, сына нашеговремени, носящего в груди своей все скорби и вопросы его» ^ Эти строки похожина пророчество задним числом, кажется, что такие заключения мог сделать толькочеловек, хорошо изучивший все последующее творчество Тургенева.
В «Литературных и житейских воспоминаниях» Тургеневпризнался, что когда он прочитал эту статью, то от горячих похвал критика«почувствовал больше смущения, чем радости» '. Это признание нуждается впоправке на время: автор «Записок охотника», «Дворянского гнезда», «Отцов идетей», наверно, уже не мог думать о своей ранней поэме без снисходительнойулыбки. Однако смущение, о котором он говорит, вполне вероятно: — Тургенев ивначале 1840-х годов не переставал сомневаться в своем художническомпризвании, и статья учителя не только ободряла молодого писателя, но и обязывалаего, давала критерий требований к самому себе и меру ответственности передсобственным талантом, перед литературой, перед обществом.
Тургенев написал небольшую, горячую статью на смертьГоголя, которую председатель петербургского цензурного комитета запретил натом основании, что Гоголь — «лакейский писатель». Тогда Тургенев переслалстатью в Москву, и там она стараниями его друзей — Боткина и Феоктистова — быланапечатана. Немедленно было назначено расследование; данные, полученные приперлюстрации тургеневских писем, и результаты наблюдений осведомителей былисрочно обработаны, и Дубельт представил начальнику Третьего отделения Орловупроект «всеподданнейшего» доклада, в итоговой части которого было сказано:«… Находя, с одной стороны, что в нынешнее время литераторы являютсядействующими лицами во всех бедственных для государства смутах и на нихнеобходимо обращать строгое внимание, ас другой стороны, — что Тургенев долженбыть человек пылкий и предприимчивый, я полагал бы пригласить Тургенева в 3-еотделение соб. е. и. в. канцелярии, а Боткина и Феоктистова к московскомугенерал-губернатору, сделать им строжайшее внушение, предупредить их, чтоправительство обратило на них особенно бдительное внимание, и учредить за ниминадзор полиции». В окончательном тексте этого документа Орлов по каким-тонеизвестным причинам несколько смягчил и тон обвинений и саму меру пресечения:вместо.гласного полицейского надзора он предложил секретное наблюдение, тоесть то, что уже было и до этого. Царю не понравилась эта «снисходительность».В своей резолюции (она приводится совсеми красотами стиля и вольностями орфографии) написал следующее: «Полагаюэтого мало, а за явное ослушание посадить его на месяц под арест и выслать нажительство на родину под присмотр, а с другими предоставить г. Закревскомураспорядиться по мере их вины». Воисполнение царской воли 28 апреля 1852 года Тургенев был водворен на съезжую2-й адмиралтейской части. Даже по тем временам кара оказалась слишком жестокой;само собой напрашивалось предположение, что заметка о Гоголе была неединственной виной писателя. Так понимал этой сам Тургенев. Вот что он писалсвоим друзьям во Францию: «Я нахожусьпод арестом в полицейской части по высочайшему повелению, за то, что напечатал в одной московской газете статью в несколькострок о Гоголе. Это только послужило предлогом —статья сама по себе совершенно незначительна. Но на меня уже давно смотряткосо. Потому привязались к первому представившемуся случаю… Мои арест,вероятно, сделает невозможным печатание моей книги в Москве» (Письма, II,395—396). К счастью, последнее предположение не оправдалось: «Записки охотника»после некоторой задержки вышли в свет в августе1852 года.
После освобождения из-под ареста Тургенев должен бы безпромедления и задержек отправиться к месту своей ссылки — в родовое селоСпасское-Лутовиново. Полтора год продолжалось это уединение. В первые месяцыего не увлекала даже охота; творческая работа почти остановилась. Тогдашние егописьма наполнены жалобами на одиночество, настойчивыми просьбами посетить его и слова ми самой искренней и горячейблагодарности тем, кто хоть ненадолго приезжал к нему в Спасское. Как литератор,он всегда испытывал острую потребность в общении со своими собратьями поремеслу, с людьми, любящими знающими искусство. Теперь встречи и беседы слюдьми литературными мнениями которых он дорожил, были для него особеннонеобходимы.
«Отцы и дети» вызывали, по-видимому, самую ожесточеннуюполемику во всей истории русской литературы XIX столетия. Полностью принялБазарова и провозгласил его полным воплощением качеств революционного поколения60-х годов один Д. И. Писарев. Антонович назвал Тургенева реакционером.Тургенев в пылу раздражения резко отзывался не только об Антоновиче, но и оНекрасове и о Чернышевском.
Полемика вокруг «Отцов и детей» напугала его. Сначала емуказалось, что он уж больше никогда не добьется взаимопонимания с тем читателем, мнением которого он дорожилбольше всего,— взаимопонимания с молодым читателем своего времени. В связи сэтим в Сознании Тургенева возникла тема трагической судьбы художника; он сновапережил полосу сомнений в собственном художническом призвании. Прямымвыражением этих настроений была повесть «Призраки», в которой Тургеневразвивает мысль о том, что художническая мысль и художническая фантазия, всущности, бессильны перед глубокими тайнами жизни и перед тайнами народногосознания. В эти же годы он, подобно Пушкину, в его знаменитом стихотворении«Сеятель», усомняется даже в плодотворности деятельности человека на благообщества. Именно об этом и идет речь в его повести «Довольно». Тем, чтообыкновенна называют успехом у публики, он, по-видимому, уже не дорожил и всенастойчивее думал о прекращении своей литературной деятельности… Но когдаречь идет о Тургеневе, эти слова — успех у публики—требуют особого пояснения.«Искренне признаюсь, что я воспитана страхе почтеннейшей публике и что не вижуникакого стыда угождать ей и следовать духу времени»'. Эти строки написалПушкин. Он знал, что дух времени не всегда и не полно воплощается в мнениипублики; он знал, как она многолика и непостоянна, как подвержена влияниям моды.Он, сам испытавший великую благосклонность публики, видел, что она все та же«почтеннейшая публика», нарасхват покупает бездарные лакейски-услужливыероманы Булгарина. Однако ж он хорошо понимал и другое: истинный поэт можетобратиться только к той публике, которая дана ему судьбой; и он обязан долгомчеловечности пробуждать в ней «чувства добрые».
Тургенев и вэтом смысле был похож на Пушкина. За свою долгую и не очень-то легкую жизнь илитературе он видел всякое: были годы, когда он был любимцем публики, ионнаходил в себе достаточно мужества и житейского такта, чтобы не делать вид,будто это сочувствие его нисколько не радует. Позднее, на протяжении целогоряда лет, он был предметом ожесточенных нападение и справа и слева; он сердилсяна публику за ее холодность, отбивался, впадал в уныние, жаловался, грозился«положить перо»—и… ни на минуту не переставал терпеливо следить за тем, чтоволновало публику, на чем сосредоточились ее интересы. Его неизменное,внимание к жизни общества, неотступные думы о судьбах родной, страны помоглиему и на этот раз. Он пришел к мысли, что та острота общественной борьбы встране, которая была так характерна для 60-х годов, не выражает всей глубиныобщественных процессов. Ему казалось тогда, что Россия несколько десятков летможет развиваться спокойно главное препятствие на пути ее прогресса— крепостноеправо — было отменено. Поэтому всякая борьба против реформационной политикиправительства ему казалась вредной. Именно эта мысль и лежит в основе егоромана «Дым». . "
Никогда еще сила тургеневского отрицания не выступала такоткрыто и прямо. Тургенев главные свои удары направил против крепостническойреакции. Генеральская компания, собирающаяся вокруг Ратмирова — это людичуждые не только народу, но и России. Не случайно Тургенев заставляет ихдействовать за границей: там они чувствуют себя непринужденнее, чем дома; вРоссии они служат, подчиняются или распоряжаются, интригуют и только здесьживут, наслаждаются жизнью. Они враждебны, всему новому, всему, что хотя быкосвенно связано с идеей свободы. Здесь Тургенев, как и в годы создания«Записок охотника», еще раз возвращается к своей мысли о том, что дворянскаясреда, оторванная от народа и противопоставившая себя народу, враждебначеловечности, враждебна искреннему человеческому чувству, враждебна красоте.
В критике, и современной Тургеневу и позднейшей, многоспоров вызывает вопрос о положительной программе Тургенева, как она выражена вэтом романе. Современникам казалось, что Потугин является выразителем мненийсамого Тургенева. На первый взгляд это как будто бы так и есть. Мысль о том,что России нужна цивилизация, что ее нужно лечить «гомеопатическимисредствами», то есть улучшать общественный быт постепенно, терпеливо внедряяэлементы европейской культуры, — это давняя излюбленная мысль Тургенева.
«Литературнаядеятельность Тургенева,— писал Салтыков-Щедрин в некрологической статье оТургеневе, — имела для нашего общества руководящее значение, наравне с деятельностьюНекрасова, Белинского и Добролюбова. И как ни замечателен сам по себехудожественный талант его, но не в нем заключается тайна той глубокой симпатиии сердечных привязанностей, которые он сумел пробудить к себе во всех мыслящихрусских людях, а в том, что воспроизведенные им жизненные образы были полныглубоких поучений.
Тургенев был человек высокоразвитый, убежденный и никогдане покидавший почвы общечеловеческих идеалов. Идеалы эти он проводил в русскуюжизнь с тем сознательным постоянством, которое и составляет его главную и неоцененнуюзаслугу перед русским обществом. В этом смысле он является прямымпродолжателем Пушкину и других соперников в русской литературе не знает».
Заключение.
Принято говорить, что искусство проверяется временем. Этоправда. Но ведь само-то время—вещь не только «необычно длинная», но и сложная. Теперь-томы знаем, сколько относительности в этом понятии и как по-разному переживаетсянами эта реальность — время. Поглощенные нашими ежедневными делами—крупными имелкими,—мы обыкновенно не замечаем его, но бывает и так — правда, весьмаредко,— что оно вдруг предстанет перед нами все целиком—чуть ли не от эпохистроительства древнеегипетских оросительных систем до событий сегодняшнего утра.И чаще всего это происходит Под воздействием подлинного искусства.
Россия, какой она была сто с лишним лет тому назад, какойзнал ее Тургенев, изменилась так, как она не изменилась, может быть, за целуютысячу лет до него. В сущности, все, что мы встречаем на первом плане егопроизведений, безвозвратно ушло в прошлое. Время давно уже разрушило последниеостатки подавляющего большинства тех барских усадеб, которые так частовстречались на дорогах этого писателя; сама недобрая память о помещиках и одворянстве в его целом в наше время очень заметно потеряла в своей социальнойостроте. И русская деревня уже не та.
Но, оказывается, судьбы его героев, таких далеких отнашей жизни, возбуждают в нас самый непосредственный интерес; оказывается, все,что ненавидел Тургенев, в конце концов ненавистно и нам; что он считал хорошим,чаще всего является таковым и с нашей точки зрения. Конечно, во многом мы с нимне можем согласиться, но только у самых самодовольных (они же, по убеждениюТургенева, и самые ограниченные) людей может появиться при этом чувствопревосходства: мы и спорим с ним, как с нашим современником—мудрым и добрым.Художник победил время.
М.Еремин