Реферат: Экономика России в годы НЭПа
Оглавление.
Оглавление. 1
Введение. 2
Экономическое развитие страны. 3
Мелкое производство в годы НЭПа. 8
Заключение. 15
Список литературы. 17
Введение.
С конца 1920 года положение правящей в России коммунистической партии стало стремительно ухудшаться. Многомиллионное российское крестьянство, отстояв в боях с белогвардейцами и интервентами землю, все настойчивее выражало нежелание мириться с удушавшей всякую хозяйственную инициативу экономической политикой большевиков.
Последние упорствовали, ибо не видели в своих действиях ничего ошибочного. Это понятно: ведь «военный коммунизм» расценивался ими не просто как сумма вынужденных войной чрезвычайных мер, но и как прорыв в правильном направлении — к созданию нетоварной, истинно социалистической экономики. Правда, признавали большевики (да и то в основном позднее), продвинулись к новой экономике по пути коренной ломки прежних рыночных структур намного дальше и быстрее, чем планировалось первоначально, и объясняли это тем, что буржуазия сопротивлялась по-военному, и необходимо было ради защиты революции немедленно лишить ее экономического могущества. В новых же, мирных, условиях крестьянам следует набраться терпения, исправно поставлять в город хлеб по продразверстке, а власть «разверстает его по заводам и фабрикам», оперативно восстановит на этой основе почти полностью разрушенную за годы лихолетья промышленность, вернет крестьянству долг — и тогда-то, по словам Ленина, «выйдет у нас коммунистическое производство и распределение».
В ответ один за другим в разных концах страны (в Тамбовской губернии, в Среднем Поволжье, на Дону, на Кубани, в Западной Сибири) вспыхивают антиправительственные восстания крестьян. К весне 1921 г. в рядах их участников насчитывалось уже около 200 тыс. человек. Недовольство перебросилось и в Вооруженные Силы. В марте с оружием в руках против коммунистов выступили матросы и красноармейцы Кронштадта — крупнейшей военно-морской базы Балтийского флота. В городах нарастала волна массовых забастовок и демонстраций рабочих.
По своей сути, это были стихийные взрывы народного возмущения политикой Советского правительства. Но в каждом из них в большей или меньшей степени наличествовал и элемент организации. Его вносил широкий спектр политических сил: от монархистов до социалистов. Объединяло эти разносторонние силы стремление овладеть начавшимся народным движением и, опираясь на него, ликвидировать власть большевиков.
В критической ситуации первой послевоенной весны руководство компартии не дрогнуло. Оно хладнокровно бросило на подавление народных выступлений сотни тысяч штыков и сабель регулярной Красной Армии. Одновременно В.И. Ленин формулирует два принципа «урока Кронштадта». Первый из них гласил: «только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах». Второй «урок» требовал ужесточить «борьбу против меньшевиков, социалистов-революционеров, анархистов» и прочих оппозиционных сил с целью их полной и окончательной изоляции от масс.
В результате Советская Россия вступила в полосу мирного строительства с двумя расходящимися линиями внутренней политики. С одной стороны, началось переосмысление основ политики экономической, сопровождавшееся раскрепощением хозяйственной жизни страны от тотального государственного регулирования. С другой — в области собственно политической — «гайки» оставались туго закрученными, сохранялась окостенелость советской системы, придавленной железной пятой большевистской диктатуры, решительно пресекались любые попытки демократизировать общество, расширить гражданские права населения. В этом заключалось первое, общее по своему характеру, противоречие нэповского периода.
Экономическое развитие страны.
Первой и главной мерой нэпа стала замена продразверстки продовольственным налогом, установленным первоначально на уровне примерно 20% от чистого продукта крестьянского труда (т.е. требовавшим сдачи почти вдвое меньшего количества хлеба, чем продразверстка), а затем снижением до 10% урожая и меньше и принявшем денежную форму. Оставшиеся после сдачи продналога продукты крестьянин мог продавать по своему усмотрению — либо государству, либо на свободном рынке.
Радикальные преобразования произошли и в промышленности. Главки были упразднены, а вместо них созданы тресты — объединения однородных или взаимосвязанных между собой предприятий, получившие полную хозяйственную и финансовую независимость, вплоть до права выпуска долгосрочных облигационных займов. Уже к концу 1922 г. около 90% промышленных предприятий были объединены в 421 трест, причем 40% из них было централизованного, а 60% ‑ местного подчинения. Тресты сами решали, что производить и где реализовывать продукцию. Предприятия, входившие в трест, снимались с государственного снабжения и переходили к закупкам ресурсов на рынке. Закон предусматривал, что «государственная казна за долги трестов не отвечает».
ВСНХ*, потерявший право вмешательства в текущую деятельность предприятий и трестов, превратился в координационный центр. Его аппарат был резко сокращен. Тогда и появляется хозяйственный расчет, означающий что предприятие (после обязательных фиксированных взносов в государственный бюджет) само распоряжается доходами от продажи продукции, само отвечает за результаты своей хозяйственной деятельности, самостоятельно использует прибыли и покрывает убытки. В условиях НЭПа, писал Ленин, «государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет, т.е., по сути, в значительной степени на коммерческие и капиталистические начала.
Не менее 20% прибыли тресты должны были направлять на формирование резервного капитала до достижения им величины, равной половине уставного капитала (вскоре этот норматив снизили до 10% прибыли до тех пор, пока он не достигал 1/3 первоначального капитала). А резервный капитал использовался для финансирования расширения производства и возмещения убытков хозяйственной деятельности. От размеров прибыли зависели премии, получаемые членами правления и рабочими треста.
В декрете ВЦИК и Совнаркома от 1923 г. было записано следующее: «тресты ‑ государственные промышленные предприятия, которым государство предоставляет самостоятельность в производстве своих операций, согласно утвержденному для каждого из них уставу, и которые действуют на началах коммерческого расчета с целью извлечения прибыли».
Стали возникать синдикаты — добровольные объединения трестов на началах кооперации, занимавшиеся сбытом, снабжением, кредитованием, внешнеторговыми операциями. К концу 1922 г. 80% трестированной промышленности было синдицировано, а к началу 1928 г. всего насчитывалось 23 синдиката, которые действовали почти во всех отраслях промышленности, сосредоточив в своих руках основную часть оптовой торговли. Правление синдикатов избиралось на собрании представителей трестов, причем каждый трест мог передать по своему усмотрению большую или меньшую часть своего снабжения и сбыта в ведение синдиката.
Реализация готовой продукции, закупка сырья, материалов, оборудования производилась на полноценном рынке, по каналам оптовой торговли. Возникла широкая сеть товарных бирж, ярмарок, торговых предприятий.
В промышленности и других отраслях была восстановлена денежная оплата труда, введены тарифы зарплаты, исключающие уравниловку, и сняты ограничения для увеличения заработков при росте выработки. Были ликвидированы трудовые армии, отменены обязательная трудовая повинность и основные ограничения на перемену работы. Организация труда строилась на принципах материального стимулирования, пришедших на смену внеэкономическому принуждению „военного коммунизма“. Абсолютная численность безработных, зарегистрированных биржами труда в период НЭПа, возросла (с 1.2 млн. человек в начале 1924 г. до 1.7 млн. человек в начале 1929 г.), но расширение рынка труда было еще более значительным (численность рабочих и служащих во всех отраслях народного хозяйства увеличилась с 5.8 млн. человек в 1924 г. до 12.4 млн. в 1929 г.), так что фактически уровень безработицы снизился.
В промышленности и торговле возник частный сектор: некоторые государственные предприятия были денационализированы, другие — сданы в аренду; было разрешено создание собственных промышленных предприятий частным лицам с числом занятых не более 20 человек (позднее этот „потолок“ был поднят). Среди арендованных частниками фабрик были и такие, которые насчитывали 200-300 человек, а в целом на долю частного сектора в период НЭПа приходилось от 1/5 до 1/4 промышленной продукции, 40-80% розничной торговли и небольшая часть оптовой торговли.
Ряд предприятий был сдан в аренду иностранным фирмам в форме концессий. В 1926-27 гг. насчитывалось 117 действующих соглашений такого рода. Они охватывали предприятия, на которых работали 18 тыс. человек и выпускалось чуть более 1% промышленной продукции. В некоторых отраслях, однако, удельный вес концессионных предприятий и смешанных акционерных обществ, в которых иностранцы владели частью пая, был значителен. Например, в добыче
свинца и серебра 60%;
марганцевой руды — 85%;
золота 30%;
в производстве одежды и предметов туалета 22%.
Помимо капитала в СССР направлялся поток рабочих-эмигрантов со всего мира. В 1922 г. американским профсоюзом швейников и Советским правительством была создана Русско-американская индустриальная корпорация (РАИК), которой были переданы шесть текстильных и швейных фабрик в Петрограде, четыре — в Москве.
Бурно развивалась кооперация всех форм и видов. Роль производственных кооперативов в с/х была незначительна (в 1927 г. они давали только 2% всей продукции с/х и 7% товарной продукции), зато простейшими первичными формами — сбытовой, снабженческой и кредитной кооперацией — было охвачено к концу 20-х годов больше половины всех крестьянских хозяйств. К концу 1928 г. непроизводственной кооперацией различных видов, прежде всего крестьянской, было охвачено 28 млн. человек (в 13 раз больше, чем в 1913 г.). В обобществленной розничной торговле 60-80% приходилось на кооперативную и только 20-40% на собственно государственную, в промышленности в 1928 г. 13% всей продукции давали кооперативы. Существовало кооперативное законодательство, кооперативный кредит, кооперативное страхование.
Взамен обесценившихся и фактически уже отвергнутых оборотом сов знаков в 1922 г. был начат выпуск новой денежной единицы ‑ червонцев, имевших золотое содержание и курс в золоте (1 червонец = 10 дореволюционным золотым рублям = 7.74 г. чистого золота). В 1924 г. быстро вытеснявшиеся червонцами сов знаки вообще прекратили печатать и изъяли из обращения; в том же году был сбалансирован бюджет и запрещено использование денежной эмиссии для покрытия расходов государства; были выпущены новые казначейские билеты — рубли (10 рублей = 1 червонцу). На валютном рынке как внутри страны, так и за рубежом червонцы свободно обменивались на золото и основные иностранные валюты по довоенному курсу царского рубля (1 американский доллар = 1.94 рубля).
Возродилась кредитная система. В 1921 г. был воссоздан Госбанк, начавший кредитование промышленности и торговли на коммерческой основе. В 1922-1925 гг. был создан целый ряд специализированных банков: акционерные, в которых пайщиками были Госбанк, синдикаты, кооперативы, частные лица и даже одно время иностранцы, ‑ для кредитования отдельных отраслей хозяйства и районов страны; кооперативные — для кредитования потребительской кооперации; организованные на паях общества сельскохозяйственного кредита, замыкавшиеся на республиканские и центральный сельскохозяйственные банки; общества взаимного кредита — для кредитования частной промышленности и торговли; сберегательные кассы — для мобилизации денежных накоплений населения. На 1 октября 1923 г. в стране действовало 17 самостоятельных банков, а доля Госбанка в общих кредитных вложениях всей банковской системы составляла 2/3. К 1 октября 1926 г. число банков возросло до 61, а доля Госбанка в кредитовании народного хозяйства снизилась до 48%.
Экономический механизм в период НЭПа базировался на рыночных принципах. Товарно-денежные отношения, которые ранее пытались изгнать из производства и обмена, в 20-е годы проникли во все поры хозяйственного организма, стали главными связующим звеном между его отдельными частями.
Всего за 5 лет, с 1921 по 1926 г., индекс промышленного производства увеличился более чем в 3 раза; сельскохозяйственное производство возросло в 2 раза и превысило на 18% уровень 1913 г. Но и после завершения восстановительного периода рост экономики продолжался быстрыми темпами: в 1927-м, 1928 гг. прирост промышленного производства составил 13 и 19% соответственно. В целом же за период 1921-1928 гг. среднегодовой темп прироста национального дохода составил 18%.
Самым важным итогом НЭПа стало то, что впечатляющие хозяйственные успехи были достигнуты на основе принципиально новых, неизвестных дотоле истории общественных отношений. В промышленности ключевые позиции занимали государственные тресты, в кредитно-финансовой сфере — государственные и кооперативные банки, в сельском хозяйстве — мелкие крестьянские хозяйства, охваченные простейшими видами кооперации.
Совершенно новыми оказались в условиях НЭПа и экономические функции государства; коренным образом изменились цели, принципы и методы правительственной экономической политики. Если ранее центр прямо устанавливал в приказном порядке натуральные, технологические пропорции воспроизводства, то теперь он перешел к регулированию цен, пытаясь косвенными экономическими методами обеспечить сбалансированный рост.
Государство оказывало нажим на производителей, заставляло их изыскивать внутренние резервы увеличения прибыли, мобилизовывать усилия на повышение эффективности производства, которое только и могло теперь обеспечить рост прибыли.
Широкая кампания по снижению цен была начата правительством еще в конце 1923 г., но действительно всеобъемлющее регулирование ценовых пропорций началось в 1924 г., когда обращение полностью перешло на устойчивую червонную валюту, а функции Комиссии внутренней торговли были переданы Наркомату внутренней торговли с широкими правами в сфере нормирования цен. Принятые тогда меры оказались успешными: оптовые цены на промышленные товары снизились с октября 1923 г. по 1 мая 1924 г. на 26% и продолжали снижаться далее.
Весь последующий период до конца НЭПа вопрос о ценах продолжал оставаться стержнем государственной экономической политики: повышение их трестами и синдикатами грозило повторением кризиса сбыта, тогда как их понижение сверх меры при существовании наряду с государственным частного сектора неизбежно вело к обогащению частника за счет государственной промышленности, к перекачке ресурсов государственных предприятий в частную промышленность и торговлю. Частный рынок, где цены не нормировались, а устанавливались в результате свободной игры спроса и предложения, служил чутким барометром, стрелка которого, как только государство допускало просчеты в политике ценообразования, сразу же указывала на непогоду.
Но регулирование цен проводилось бюрократическим аппаратом, который не контролировался в достаточной степени низами, непосредственными производителями. Отсутствие демократизма в процессе принятия решений, касающихся ценообразования, стало „ахиллесовой пятой“ рыночной социалистической экономики и сыграло роковую роль в судьбе НЭПа.
До сих пор у нас многие считают (и считают ошибочно), что НЭП был главным образом только отступлением, вынужденным отходом от социалистических принципов хозяйственной организации, только своего рода маневром, призванным дать возможность реорганизовать боевые порядки, подтянуть тылы, восстановить хозяйство и затем снова рвануться в наступление. Да, в новой экономической политике действительно были элементы временного отступления, касавшиеся преимущественно масштабов частнокапиталистического предпринимательства в городах. Да, частные фабрики и торговые фирмы, в которых используется наемный труд, но все решения принимаются одним собственником (или группой акционеров, владеющих контрольным пакетом акций) ‑ это не социализм, хотя, кстати сказать, их существование в известных пределах при социализме вполне допустимо. Не были, со строго идеологической точки зрения, социалистическими и мелкие крестьянские хозяйства, и мелкие предприниматели в городах, хотя они-то уж определенно не противопоказаны социализму, ибо по природе своей не являются капиталистическими и могли безболезненно, без всякого насилия врастать в социализм через добровольную кооперацию.
Ленин не раз называл НЭП отступлением по отношению к периоду „военного коммунизма“, но он не считал, что это отступление по всем направлениям и во всех сферах. Уже после перехода к НЭПу Ленин неоднократно подчеркивал вынужденный чрезвычайный характер политики „военного коммунизма“, которая не была и не могла быть политикой, отвечающей хозяйственным задачам пролетариата. „В условиях неслыханных экономических трудностей, — писал Ленин, — нам пришлось проделать войну с неприятелем, превышающим наши силы в сто раз; понятно, что пришлось при этом идти далеко в области экстренных коммунистических мер, дальше, чем нужно; нас к этому заставляли“.
Называя НЭП отступлением, Ленин имел в виду, прежде всего и главным образом масштабы частного предпринимательства; он никогда и нигде не относил термин „отступление“ на счет трестов или кооперации. Напротив, если в более ранних работах Ленин и характеризовал социализм как общество с нетоварной организацией, то после перехода к НЭПу он уже явно рассматривает хозрасчетные тресты, связанные между собой через рынок, как социалистическую, а не переходную к социализму форму хозяйствования.
Рассматривая данный вопрос, я хотел бы подробнее остановиться на мелком производстве в годы НЭПа.
Мелкое производство в годы НЭПа.
Изучение глубинных социально-экономических процессов, определявших характер и направление общественного развития в 20-е годы, захватывает сферу мелкого производства. В аграрно-крестьянской стране, какой была Россия, именно мелкие товаропроизводители – крестьяне, мелкие промышленники и торговцы, кустари и ремесленники в силу своей подавляющей численности являлись тем огромным социальным маятником, колебания которого решали исход исторических конфликтов.
Общая картина развития мелкого производства периода НЭПа, как она предстает в трудах историков, является следующей. В начале 20-х годов государство пошло на определенные, очень ограниченные по масштабам уступки крестьянству, городским кустарям и ремесленникам, разрешило открывать небольшие предприятия, вести торговлю. Целью этих мер было восстановление разрушенного народного хозяйства. К 1925 году оно в основном достигло уровня, существовавшего до первой мировой войны, и политика, допускавшая существование мелкого производства, исчерпала себя. Замедлился темп развития аграрного сектора, дальнейший рост сельского хозяйства стал возможен только на основе колхозов. В городе усиление спекуляции и коррупции превысило положительный эффект от деятельности частного сектора. Таким образом, в силу объективных экономических причин преемникам политики уступок мелким собственникам стал курс на массовую коллективизацию и ликвидацию частной промышленности и торговли. В социальной сфере в период НЭПа ведущим был процесс дифференциации мелких производителей. На протяжении первой половины 20-х годов он являлся неизбежным злом, с которым, однако, можно было мириться, но затем, по мере углубления дифференциации, социально-политические издержки, связанные с формированием зажиточных слоев, стали нетерпимыми. Сам ход вещей заставил государство перейти к политике вытеснения кулачества и ликвидации капиталистических элементов в городе.
Утвердившаяся в исторической литературе схема опирается на два базисных положения марксистской теории. Во-первых, это тезис о том, что крупное производство всегда и во всех отношениях эффективней мелкого, которое отождествляется с отсталостью, независимо от уровня развития конкретного общества. Во-вторых, это убеждение, что результатом функционирования товарно-денежных отношений неизбежно является процесс дифференциации. Убежденность в том, что эти положения являются универсальными законами, действующими при любых условиях, была у исследователей столь велика, что их проверка представлялась излишней. Однако опыт мирового хозяйственного развития показывает, что историческая судьба мелкого производителя оказалась не такой, как предсказывал Маркс. Повсюду оно сохранилось до наших дней, удачно вписалось в изменившуюся структуру экономики, адаптировалось к требованиям научно-технического прогресса. Непрерывно происходящая ликвидация части мелких предприятий, не нашедший места на рынке, компенсируется возникновением новых. Все это заставляет критически взглянуть на положение об экономической неэффективности мелкого производства и неизбежности дифференциации мелких собственников в условиях рынка.
Первый вопрос – это вопрос о том, действительно ли основной тенденцией развития мелкого производства 20-х годов является дифференциация.
Расслоение мелких производителей является результатом того, что положение одних собственников ухудшается, а другие, напротив, становятся более зажиточными. Под воздействием такого явления и формируются полярные социально-экономические группы. Поэтому для того, чтобы исследовать процесс дифференциации, необходимо проследить, как изменился статус крестьян и городских мелких собственников. Первое – это чрезвычайно высокая подвижность мелких производителей. За один 1924 – 1925 год из группы в группу переместилась почти треть крестьянских хозяйств. Среди городских мелких предпринимателей лишь немногим больше половины сохранили на протяжении года свой прежний статус. Во-вторых, перемещения происходят как бы в двух направлениях. В группе малообеспеченных крестьянских дворов и самых мелких городских предпринимателей преобладала тенденция к переходу вверх, в то время как статус зажиточных снижался. Группы, объединившие средних, с точки зрения зажиточности крестьян, имевших посев от 4 до 10 десятин земли, и владельцев кустарно-ремесленных предприятий, использовавших главным образом собственный труд с привлечением незначительного числа наемных рабочих, были наиболее стабильными. В них доли обедневших и разбогатевших собственников оказались приблизительно равными. В-третьих, перемещения из группы в группу были результатом не только социальных, но и демографических причин. Они особенно сказывались на динамике крестьянских хозяйств. В зажиточных группах частым явлением были разделы, связанные с отделением от родительской семьи взрослых детей. За год делилось 10 – 12% крупных дворов и на месте каждого образовывалось по несколько мелких и средних хозяйств. Бедные семьи, ослабленные из-за отсутствия работников – мужчин, напротив, объединялись. Образовавшиеся в результате этого хозяйства попадали главным образом в среднюю группу. Наряду с движением «вверх-вниз» весьма интенсивным было перемещение «по горизонтали». В год ликвидировало свои хозяйства или временно покидало деревню 3-4% крестьянских семей, почти столько же возвращалось к земледельческому труду. В городе ежегодно закрывалось более трети частных предприятий, но этот процесс компенсировался возникновением новых. Движение «по горизонтали» так же сказывалось на распределении мелких производителей по социально экономическим группам.
Таким образом, данные о социальных перемещениях крестьян и городских мелких собственников в 20-е годы плохо подтверждают вывод Маркса о дифференциации. В его схеме расслоение является прямым следствием товарного производства. Под воздействием конкуренции в условиях рынка большая часть мелких собственников разоряется и переходит в категорию наемных рабочих, а меньшая превращается в предпринимателей, эксплуатирующих наемный труд. Тем самым формируется социальная структура, присущая капиталистическому обществу. В то же время дифференциация мелких производителей является и одним из путей «первоначального накопления капитала» — богатство, которое было рассеяно в руках многих, концентрируется у небольшого числа собственников. Расслоение, по мысли Маркса, оказывается тем механизмом, действие которого приводит к становлению капиталистического способа производства. Раз начавшись, этот процесс продолжается до тех пор, пока мелкие собственники окончательно не распадутся на две полярные группы. Его наиболее заметным проявлением является размывание среднего слоя и рост удельного веса бедняков и зажиточных. В 20-е годы численно преобладающий средний слой даже несколько увеличивался. Несмотря на очень высокую мобильность, полярные группы практически не росли. Мелкое производство возрождалось почти в неизменном облике.
Но дифференциация, как и любой другой глубокий социальный процесс, идет медленно. Требуются многие годы, чтобы ее результаты проявились достаточно отчетливо. А политика НЭПа осуществлялась по историческим меркам очень недолго: к 1923г. сложилась экономическая система, в рамках которой могли формироваться товарно-денежные отношения, а уже в 1928г. началась ее ликвидация. Вот если бы НЭП продолжался еще хотя бы полтора десятка лет, то тогда, быть может, поляризация мелких производителей достигла высокого уровня. Что могло бы быть в случае сохранения НЭПа? Для ответа на этот вопрос нужно дать своего рода прогноз того, как бы изменилась структура мелких производителей в условиях товарного производства.
Одним из способов анализа различных вариантов развития общественных процессов является имитационное моделирование. В математике разработаны специальные методы, которые позволяют по сведениям о социальных перемещениях предсказывать, как будет меняться социальная структура. В ЭВМ были заложены данные о мобильности крестьян и городских мелких собственников в период НЭПа, и на основе программы, составленной математиком Л. Бородкиным, рассчитано, какой оказалась бы численность бедной, средней и зажиточной групп через 10-15 лет при том, что условия развития мелкого производства не изменились бы по сравнению с существовавшими в 20е годы. Оказалось, что даже в этом случае поляризация все равно не достигла высокого уровня. В деревне доля самых бедных хозяйств, имевших посев менее двух десятин, снизилась бы за 15 лет с 29 до 19%. Удельный вес наиболее зажиточных дворов, засевавших свыше 10 десятин, возрос бы с 3 до 5 %. По-видимому, самой многочисленной оставалась бы группа средних по размеру хозяйств. В середине 20-х годов их было 34%, а через 15 лет стало бы 44 %. Социальные процессы, которые, как показывает прогноз, происходили бы в деревне в случае продолжения политики НЭПа, очень слабо напоминают классическую картину дифференциации. Средний слой не размывается, а наоборот – укрепляет свои позиции; одна из полярных групп – зажиточная – увеличивается, но зато другая сжимается. Скорее в деревне, если пользоваться языком социологов, действовал бы «социальный лифт»: бедняки становились середняками, а середняки могли стать зажиточными. Вместо поляризации происходило бы общее небольшое повышение уровня крестьянских хозяйств.
В среде мелких промышленников и торговцев, кустарей и ремесленников расслоение действительно могло происходить, но его темпы были бы исключительно низкими. Доля торговых заведений (часто такие заведения даже не имели специального помещения и все их «оборудование» помещалось в сундуке или заплечном мешке мастера, который работал на дому или где-нибудь на рынке) увеличилась бы за 10 лет с 71,9 до 72,5%. Удельный вес предприятий, которые несомненно имели капиталистический характер, так же возрос бы с 3,4 до 4,4%. Доля среднего слоя снизилась бы с 24,7 до 23,1%. Налицо, вроде бы, классическая картина дифференциации: за счет размывания средней группы растут полярные. Но при таких темпах потребовались бы многие десятилетия, чтобы на основе мелкого производства сформировалась социальная структура, присущая капиталистическому обществу.
Анализ данных о социальных перемещениях и прогнозирование приводят к мысли, что в сколько-нибудь значительных масштабах расслоения крестьян и городских мелких собственников в 20-е годы не происходило. Значит, нуждается в пересмотре одно из существенных положений всей концепции истории НЭПа. Ведь тезис о том, что в деревне под воздействием законов рынка формируется кулачество, как особый класс, а в городе укрепляются позиции «новой буржуазии», использовался для объяснения причин «великого перелома». Логика рассуждений при этом была следующей. В стране, где мелкие производители составляли более чем две трети населения, а промышленный пролетариат был всего лишь островком в крестьянском море, под воздействием объективных законов социально-экономического развития растут силы, которые по своей природе являются противниками советской власти. По мере того, как происходит концентрация богатства, укрепляются позиции имущих слоев, рано или поздно перевес сил окажется на их стороне. В.И. Ленин в начале 20-х годов подытожил подобные рассуждения одной фразой: «Свобода торговли, значит назад к капитализму». Кроме того, чем дальше бы шла поляризация общества, тем острее становились конфликты между бедными и богатыми. Продолжение политики НЭПа угрожало новым социальным взрывом. Поэтому «великий перелом», в ходе которого крестьянские хозяйства были заменены системой колхозно-совхозного производства, ликвидирована мелкая промышленность и торговля, а следовательно, исчез и сам источник противоречий – частная собственность на средства производства, был исторически неизбежен. Тот факт, что стремительной поляризации общества в 20-е годы не было, разрушает эту схему.
Нуждается в критическом анализе и положение о том, что к концу 20-х годов экономический потенциал мелкого производства был исчерпан и дальнейший прогресс был возможен лишь на базе крупной индустрии и коллективного сельского хозяйства. Если обратиться к экономическим результатам, которые были достигнуты в аграрной сфере, то можно заметить, что именно в ней трансформация мелкого производства в крупное, представлявшееся более эффективным, была осуществлена наиболее решительно и масштабно. Следовательно, и преимущества крупного производства должны были проявиться наиболее отчетливо. Позволила ли коллективизация ускорить развитие сельского хозяйства?
Для ответа на этот вопрос надо воспользоваться методом имитационного моделирования и сопоставить результаты, которые были достигнуты в аграрном секторе на протяжении 30-х годов, с теми, которые могли бы быть достигнуты в случае продолжения политики НЭПа.
Максимальная площадь посевов за весь предвоенный период, достигнутая 1938г., составила 125,6 млн. десятин. Уровень, который предсказывается на основе модели, — 127,5 млн. десятин. Он был превзойден лишь в 1953г., когда завершилось восстановление народного хозяйства после войны. По официальным данным, среднегодовой сбор зерновых во второй половине 30-х годов составлял около 75 млн. т. Расчеты, произведенные на основе модели, показывают, что урожай в предвоенный период мог достигнуть 87 млн. т. Лучший результат на протяжении 30-х годов был получен лишь в 1937г., когда сложились необычайно благоприятные для сельского хозяйства погодные условия, и было собрано 97,4 млн. т. Можно продолжить сопоставление по ряду других производственных показателей, и итог окажется схожим. Хозяйственные результаты, которые могли бы быть достигнуты в 30-е годы на базе мелкого производства, не столь уж существенно превышали бы реальные. Но очевидна и несостоятельность ссылок на то, что индивидуальные крестьянские хозяйства были бы не в состоянии прокормить страну. По крайней мере удовлетворить минимальные потребности населения в продовольствии они были в состоянии.
В концепции истории 20-х годов очень важное место занимают так называемые хлебозаготовительные трудности. Они рассматриваются как доказательство того, что аграрное производство в конце 20-х годов находилось в глубоком кризисе, из которого был единственный выход – массовая коллективизация. Экономически она была неизбежна, так как иначе стране угрожала бы хозяйственная катастрофа.
Основной вывод состоит в том, что прогресс сельского хозяйства на основе мелкого производства был возможен, причем его результаты были бы, по крайней мере, не хуже, чем в условиях колхозного строя. Таким образом, и в части, касающейся экономического объяснения причин «великого перелома», концепция нуждается в пересмотре.
И в экономическом, и в социальном плане объективно было возможно относительно длительное сохранение тенденций развития, присущих периоду НЭПа. При этом продолжение политики, проводившейся в 20-е годы, означало более или менее безболезненный для непосредственного производителя путь. С точки зрения общества с ним были связаны, конечно, некоторые издержки. Это был вариант медленного экстенсивного роста сельского хозяйства, которое поглощало бы практически все трудовые ресурсы страны. Незначительным бы оказался отток населения из деревни, замедляя бы процесс урбанизации. В городе же развивались главным образом те производства, которые не требуют больших капиталовложений, сложной техники, быстро дают отдачу. В такой ситуации «прыжок» к индустриальному обществу был бы невозможен. Почему же объективно возможная политика, которая по логике вещей должна пользоваться поддержкой массы мелких производителей, и, прежде всего, крестьянства, была отброшена? Причина этого кроется в пассивности мелких собственников, так и не вставших сколько-нибудь решительно на защиту принципов НЭПа. В 1921г. крестьянство единым фронтом выступило против политики «военного коммунизма». Сила его противодействия оказалась столь велика, что поставило государство на грань гибели и заставила пойти на уступки. При свертывании рыночных отношений в конце 20-х годов ничего подобного по размаху и силе сопротивления не было, хотя речь шла о самом существовании мелкого производства.
Объяснение того, почему мелкие собственники, больше других слоев заинтересованные в сохранении НЭПа, смирились с его ликвидацией, следует искать в экономическом положении мелкого производителя, и прежде всего крестьянства. Основным стимулом развития для мелких хозяйств является увеличение потребления. До определенного момента они могут развиваться в условиях относительной экономической изоляции. Увеличение потребления обеспечивается главным образом за счет тех продуктов, которые в них же и производятся. Хозяйственные связи при этом носят натуральный характер, а рыночные отношения весьма слабо воздействуют на производство. Когда первоначальные потребности удовлетворены, начинается следующих этап в развитии мелкого хозяйства. Для него характерен рост потребления за счет покупных товаров. Мелкий собственник стремится расширять производство для того, чтобы реализовать продукцию за деньги. В этой ситуации экономическая изоляция становится тормозом в развитии хозяйства. Его дальнейший рост возможен только в условиях рынка.
Социально-экономические приоритеты мелких производителей, находящихся на разных этапах развития, заметно различаются. Существует определенный минимум условий, необходимых для нормального функционирования мелкого хозяйства. Он включает прежде всего экономическую свободу: право самостоятельной организации производства без каких-либо внешних, административных ограничений и возможность по своему усмотрению распоряжаться результатами своего труда. Кроме того, доли прибавочного продукта, которая остается у собственника, должно быть достаточно не только для простого воспроизводства, но и для развития хозяйства. И, наконец, мелкий производитель должен быть огражден от произвола в широком смысле этого слова. Он не должен опасаться возможного изменения законодательства, применения насилия, нарушения своих имущественных прав. Борьба за этот минимум условий объединяет всех мелких собственников. Отстаивая свои интересы, они способны на удивительно упорное и решительное сопротивление. А вот рыночные отношения важны лишь для тех хозяйств, первичные потребности которых уже удовлетворены. Для них товарно-денежные связи выступают необходимым условием развития. В силу этого борьбу за укрепление рыночных отношений поддерживает лишь часть мелких производителей. В благоприятной обстановке мелкий производитель реализовал продукцию за деньги, в менее благоприятной происходила натурализация его хозяйственных связей.
В начале 20-х годов развернулась борьба всех мелких производителей, и прежде всего крестьянства, за минимум условий, необходимых для их хозяйственной деятельности. Политика «военного коммунизма», предусматривавшая полное изъятие прибавочного продукта, делала существование мелкого собственника в экономическом плане невозможным. Замена продовольственной разверстки налогом с фиксированной величиной, введение некоторых норм частного права означало, что такой минимум условий создан. Достигнутое удовлетворило основную часть мелких собственников. Страна только что вышла из полосы войн и революций и в это время речь могла идти лишь об удовлетворении первичных потребностей мелких хозяйств. Они могли развиваться, не прибегая к механизмам рынка.
Успех дальнейшего движения к рынку зависел от того, как быстро основная масса мелких хозяйств исчерпает свои возможности экономического роста, которые им были предоставлены в начале 20-х годов. Это создало бы широкую социальную базу для преобразований. Возникло бы давление на власть с требованием продолжать реформы, начатые в 1921г., «углубить НЭП». Ряд факторов свидетельствует о том, что в середине 20-х годов давление на власть со стороны мелких производителей, нуждающихся в более благоприятных условиях для развития своих хозяйств, действительно стало нарастать. На сельских сходах и беспартийных конференциях высказывались требования снизить размеры обложения и увеличить цены на зерно. Крестьяне отказывались выполнять налоговые задания. Недовольство проявлялось и в том, что уменьшилось число избирателей, участвовавших в выборах в местные Советы. Осенью 1924г. вспыхнуло восстание в Грузии. По своим масштабам оно, конечно же, не представляло опасности для политического строя, но было воспринято как грозное предостережение. Под давлением снизу власти на протяжении 1925г. пошли на новые уступки мелким производителям. Было законодательно разрешено право аренды земли, облегчен найм рабочей силы в сельском хозяйстве. Практически произошла либерализация цен на хлеб. Очень существенное значение как для крестьян, так и для городских мелких собственников имело снижение налогов. В общем русле экономических мер, отвечавшим интересам мелких производителей, лежат и важнейшие политические кампании 1925г. Были расширены права сельских Советов и укреплена их финансовая база. Началась «кампания по борьбе с бюрократизмом», целью которой было ограничение произвола чиновников, особо болезненно сказывавшемся на сельском населении. Объективно все эти меры были направлены на то, чтобы создать условия, необходимые для функционирования рыночных отношений.
Однако силы давления мелких производителей хватило лишь на то, чтобы заставить государство сделать первый шаг в сторону углубления товарно-денежных отношений. Данные о социальной мобильности, результаты прогнозирования социальной структуры мелких собственников указывают на незначительную численность зажиточных групп в городе и деревне, низкие темпы их роста, медленное увеличение объема производства. Образно говоря, мотор, который должен был двигать вперед рынок, оказался слабым, начавшееся с 1926г. движение в сторону все большего ограничения экономической свободы мелких собственников не вызвало решительного отпора с их стороны. После этого НЭП был обречен. Экономическая система, сложившаяся в России в 1921-1923гг., в силу своего переходного, промежуточного характера либо в сторону административно-командной системы (такая возможность была связана с наличием централизованной государственной промышленности), либо в сторону рынка. Этот путь мог бы реализоваться в случае поддержки его мелкими производителями. Но доля хозяйств, заинтересованных в развитии товарно-денежных отношений, оказалась слишком незначительной.
Заключение.
Вопрос о том, почему рыночные механизмы оказались в 20-е годы столь уязвимыми, требует специального исследования. Ответ на него следует искать как в природно-климатических условиях ведения сельского хозяйства, так и в особенности исторического развития страны. Длительная и суровая зима, короткий период полевых работ, периодически повторяющиеся неблагоприятные для земледелия годы – все это требовало от крестьянина огромного напряжения сил для простого воспроизводства своего хозяйства. Производимый им прибавочный продукт всегда оказывался небольшим, а временами он вообще отсутствовал. Соответственно и рыночные связи играли маленькую роль в функционировании мелкого хозяйства. В этом заключается глубинная причина медленного возникновения товарно-денежных отношений в аграрной сфере. Слабость рыночных механизмов в городе усугублялась тем, что семь лет войн и революционных потрясений подорвали производственную базу мелкого хозяйства и привели к предельной натурализации его связей. Они не могли восстановиться в одночасье. Заинтересованность мелкого собственника в функционировании рыночных механизмов ослаблялась и экономической конъюнктурой 20-х годов: товарным голодом, завышенными ценами на промышленные товары, недоверием к деньгам. В сознании крестьянина прочно отпечаталась мысль, что хранить хлеб выгоднее, чем накапливать деньги.
Длительная полоса в истории России, охватывающая последнюю треть ХIX – первую треть XXв., прошла под знаком попыток модернизации страны. Это была задача, которую пришлось бы решать любому правительству, оказавшемуся у власти. К модернизации подталкивало давление «снизу» — со стороны наиболее экономически активной части населения. И «наверху» — на уровне руководства страны осознавалась необходимость повышения эффективности народного хозяйства. Особенно назревшей была задача модернизации аграрного сектора. Однако неоднократные попытки провести преобразования, которые усилили бы рыночные начала в сельском хозяйстве, не были успешными. Ресурсов мелкого производства оказалось недостаточно для того, чтобы самостоятельно преодолеть полосу модернизации. Иначе говоря, страна была слишком бедна для того, чтобы рыночные отношения укрепились в аграрной сфере в результате естественного процесса экономического развития. Когда деревня становилась более зажиточной, шансы на успех процесса модернизации повышались, когда же, в силу того или иного катаклизма, деревня беднела – шансы уменьшались. В этих условиях для проведения модернизации нужна была мощная поддержка государства. Но и его ресурсы были ограниченны. В аграрной стране источником их пополнения могли быть только изъятия из прибавочного продукта, который создавался в крестьянских хозяйствах, а это означало ухудшение материального положения деревни. Кроме того, даже те небольшие ресурсы, которые имелись в распоряжении государства, направлялись, прежде всего, на решение задач, которые представлялись более существенными и неотложными, чем помощь крестьянскому хозяйству.
В конечном счете, был реализован самый тяжелый для непосредственного производителя способ внерыночной модернизации аграрного сектора – массовая коллективизация. Она привела к созданию крупного сельскохозяйственного производства и принудительному повышению его товарности. В силу своего искусственного, бюрократического характера новая система оказалась экономически неэффективной. Она на короткое время позволила снизить остроту текущих экономических проблем, но в долгосрочной перспективе неизбежно означала стагнацию сельскохозяйственного производства.
В определенном смысле можно говорить о том, что глубинной причиной трагических событий в истории России ХХ в. является бедность. Рыночный путь модернизации и связанное с ним утверждение демократических форм политической жизни оказались для нее слишком дорогостоящими.
Список литературы.
1. Амбарцумов Е.А. «Вверх, к вершине» Москва, 1974.
2. Экономическая энциклопедия. Т.2. Москва, 1975.
3. « Кредитно-денежная система СССР» Под ред. А.А. Посконова.
Москва, 1967.
4. Вайнштейн А.Л. «Цены и ценообразование в СССР в восстановительный
период 1921‑1928 гг.» Москва, 1972.
5. Лацис О.Р. «Искусство сложения: Очерки» Москва, 1984.
6. Ленин В.И. Полное собрание сочинений.
7. Шмелев Н. «На переломе: перестройка экономики в СССР» Москва, 1989.
* ВСНХ – Высший Совет Народного Хозяйства. Высший центральный орган по управлению промышленностью в Советском государстве 1917-1932гг. Создан при Совете Народных Комисаров РСФСР.