Реферат: Петрарка - основоположник послесредневекового гуманизма

ПЕТРАРКА — ОСНОВОПОЛОЖНИК ПОСЛЕСРЕДНЕВЕКОВОГО ГУМАНИЗМА

Возрождение,или Ренессанс ( от фр. renaitre — возрождаться ), одна из самых ярких эпох вразвитии европейской культуры, охватывающая почти три столетия с середины XIVв. до первых десятилетий XVII в. Это была эпоха крупных перемен в историинародов Европы. В условиях высокого уровня городской цивилизации началсяпроцесс зарождения капиталистических отношений и кризис феодализма, происходилоскладывание наций и создание крупных национальных государств, появилась новаяформа политического строя — абсолютная монархия, формировались новыеобщественные группы- буржуазия и наемный рабочий люд. Менялся и духовный мирчеловека. Человек эпохи Возрождения был охвачен жаждой самоутверждения, великихсвершений, активно включался в общественную жизнь, заново открывал для себя мирприроды, стремился к глубокому ее постижению, восхищался ее красотой. Длякультуры Возрождения характерно светское восприятие и осмысление мира,утверждение ценности земного бытия, величия разума и творческих способностейчеловека, достоинства личности. Гуманизм ( от лат. humanus — человеческий )стал идейной основой культуры Возрождения.

Гуманистывыступили против диктатуры католической церкви в духовной жизни общества. Оникритиковали метод схоластической науки, основанный на формальной логике (диалектике ), отвергали ее догматизм и веру в авторитеты, расчищая тем самымпуть для свободного развития научной мысли. Гуманисты призывали к изучениюантичной культуры, которую церковь отрицала как языческую, воспринимая из неелишь то, что не противоречило христианской доктрине. Восстановление античногонаследия не было для них самоцелью, а служило основанием для решения актуальныхпроблем современности, для построения новой культуры. Зарождение ренессанснойлитературы во второй половине XIV в. связано с именами Франческо Петрарки иДжованни Боккаччо. Они утверждали гуманистические идеи достоинства личности,связывая его не с родовитостью, а с доблестными деяниями человека, его свободойи правом на наслаждение радостями земной жизни.

ЯвлениеПетрарки огромно. Оно не покрывается пусть даже самым высоким признанием егособственных литературных заслуг. Личность, поэт, мыслитель, фигура общественная- в нем нераздельны. Вот уже более шестисот лет человечество чтит великогоитальянца прежде всего за то, что он, пожалуй, как никто другой, способствовалнаступлению новой эпохи открытия мира и человека, прозванной Возрождением.

ФранческоПетрарка (1304-1374) был первым великим гуманистом, поэтом и гражданином,который сумел прозреть цельность предвозрожденческих течений мысли и объединитьих в поэтическом синтезе, ставшей программой грядущих европейских поколений.Своим творчеством он сумел привить этим грядущим разноплеменным поколениямЗападной и Восточной Европы сознание — пусть не всегда четкое — некоегодуховного и культурного единства, благотворность которого сказывается и всовременный наш век.

Петрарка — родоночальник новой современной поэзии. Его “Книга песен” надолго определилапути развития европейской лирики, став своего рода непререкаемым образцом. Еслина первых порах для современников и ближайших последователей у себя на родинеПетрарка являлся великим реставратором классической древности, провозвестникомновых путей в искусстве и литературе, непогрешимым учителем, то, начиная с 1501года, когда стараниями Пьетро Бембо и типографщика Альдо Мануцио Ватиканскийкодекс “Книги песен” (“Canzoniere”) был предан широкой гласности, началасьэпоха петраркизма, причем не только в поэзии, но и в области эстетической икритической мысли. Петраркизм вышел за пределы Италии. Свидетельством тому“Плеяда” во Франции, Гонгора в Испании, Камоэнс в Португалии, Шекспир иелизаветинцы в Англии, Кохановский в Польше. Без Петрарки их лирика была бы нетолько непонятной для нас, но и попросту невозможной.

Мало того,Петрарка проторил своим поэтическим наследникам путь к познанию задач исущности поэзии, познанию нравственного и гражданского призвания поэта.

В невольновозникающем при чтении Петрарки автопортрете бросается в глаза черта:потребность в любви. Это и желание любить и потребность быть любимым. Предельночеткое выражение эта черта нашла в любви поэта к Лауре, главному предметусонетов и других стихотворений, составляющих “Книгу песен”. Любви Петрарки кЛауре посвящено неисчислимое количество ученых и беллетризованных произведений.Лаура — фигура вполне реальная. Любовь к ней, как это часто бывает в настоящейпоэзии, сублимированная, к концу жизни поэта несколько приутихшая и едва ли неслившаяся с представлением о любви райской, идеальной.

Конкретнее вжизни Петрарки любовь к домашним ( матери, брату Герардо, племяннику Франческо), к многочисленным друзьям: Гвидо Сетте, Джакомо Колонна, Джованни Боккаччо имногим другим. Вне дружбы, вне любви к ближним и вообще к людям Петрарка немыслил себе жизни. Это накладывало определенный нравственный отпечаток на всеим написанное, привлекало к нему, повсеместно делало своим, любимым.

Еще одначерта, которую обнажил в себе сам поэт, за которую порой ( особенно на склонелет ) себя бичевал: это любовь к славе. Не в смысле, однако, простоготщеславия. Желание славы у Петрарки было теснейшим образом связано с творческимимпульсом. Оно-то в большей степени и побудило Петрарку заняться писательством.С годами и эта любовь, любовь к славе, стала умеряться. Достигнув славыбеспримерной, Петрарка понял, что она вызывает в окружающих куда большезависти, чем добрых чувств. В “Письме к потомкам” он с грустью пишет о своемувенчании в Риме, а перед смертью даже готов признать триумф Времени надСлавой.

Любопытно,что любовь к Лауре и любовь к Славе между собой не только не враждовали, нодаже пребывали в тесном единении, что подтверждается устойчивой в поэзииПетрарки сим великой: Лаура и лавр. Но так было до поры до времени. В годы самоочистительныхраздумий Петрарка вдруг почувствовал, что и любовь к Лауре, и желание Славыпротивны стремлению обрести вечное спасение. И вовсе не потому — а эточрезвычайно существенно для Петрарки! — что они греховны сами по себе. Нет!просто они мешали вести тот образ жизни, который надежно подвел бы его кспасению. Осознание этого противоречия повергло поэта в глубокое душевноесмятение, умеряемое, впрочем, писанием трактата. где он пытался со всейоткровенностью обнажить свое душевное состояние.

Конфликт этотбыл лишь частным случаем конфликта более общего и философски более значимого:конфликта между многочисленными радостями земного бытия и внутреннейрелигиозной концепцией.

К земнымрадостям Петрарка относил прежде всего окружающую природу. Он, как никто изсовременников, умел видеть и наблюдать ее, умел наслаждаться травой, горами,водой, луной и солнцем, погодой. Отсюда и столь частые и столь любовнонаписанные в его поэзии пейзажи. Отсюда же и тяга Петрарки “к перемене мест”, кпутешествиям, к возможности открывать для себя все новые и новые чертыокружающего мира.

К несомненнымземным радостям относил Петрарка и веру в красоту человека и могущество егоума. К ним же он относил любое творческое проявление: будь то в живописи ( егосуждения о Симоне Мартини и Джотто ), в музыке, философии, поэзии и т. д. Новсе это таило и множество побочных соблазнов, которых, по мнению Петрарки,человеку, по слабости его, трудно избежать. Отсюда и сомнения в абсолютнойценности земных радостей.

Петрарка былпоразительно восприимчив ко всему, что его окружало. Его интересовало ипрошлое, и настоящее, и будущее. Поразительна и широта его интересов. Он писало медицине и о качествах, необходимых полководцу, о проблемах воспитания и ораспространении христианства, об астрологии и о падении воинской дисциплины, овыборе жены и о том, как лучше устроить обед.

Петраркапревосходно знал античных мыслителей, но сам в области чистой философии несоздал ничего оригинального. Критический же его взгляд был цепок и точен. Многоинтересного написано им о практической морали.

Сторонясьмирской суеты, Петрарка жил интересами времени, не был чужд и общественныхстрастей. Так, он был яростным патриотом. Италию он любил до исступления. Еебеды и нужды были его собственными, личными. Тому множество подтверждений. Одноиз них — знаменитейшая канцона “Италия моя”. Заветным устремлением его быловидеть Италию единой и могущественной. Петрарка был убежден, что только Римможет быть центром папства и империи. Он оплакивал разделение Италии, хлопотало возвращении папской столицы из Авиньона в Вечный город, просил императораКарла IV перенести туда же центр империи. В какой-то момент Петрарка возлагалнадежды на то, что объединение Италии будет проведено усилиями Кола ди Риенцо.Самое страшное для Петрарки — внутренние раздоры. Сколько усилий он приложил,чтобы остановить братоубийственную войну между Генуей и Венецией за торговоепреобладание не Черном и Азовском морях! Однако красноречивые его письма кдожам этих патрицианских республик ни к чему не привели.

Петрарка былне только патриотом. Заботило его и гражданское состояние человеческогообщежития вообще. Бедствия и нищета огорчали его, где бы они не случались.

Но ниобщественные и политические симпатии, ни принадледность к церковному сословиюне мешали основному его призванию ученого и литератора. Петрарка отличнопонимал, что для этого нужна прежде всего личная свобода, независимость ( тут ион мог бы воскликнуть, что “служенье муз не терпит суеты” ). И надо сказать,что Петрарка умел добиваться ее повсюду, где ему доводилось жить. Кроме,понятно, Авиньона — этого “нового Вавилона”, — за что он ненавидел его еще иособенно. Именно благодаря такой внутренней свободе — хотя иной раз дело необходилось без меценатов — Петрарке удалось создать так много и так полновыразить себя и свое время, хотя многое до нас дошедшее осталось внезавершенном, не до конца отделанном виде. Но тут уж свойство самого поэта:тяга к совершенству заставляла его возвращаться к написанному вновь и вновь.Известно, например, что к таким ранним своим произведениям, как “Африка” и“Жизнь знаменитых мужей”, он возвращался неоднократно и даже уже наканунесмерти.

Петрарка былне только великим писателем, но и великим читателем. Так, произведения античныхавторов, которые он читал и перечитывал с неизменной любовью, были для него непросто интересными текстами, но носили прежде всего отпечаток личности ихавторов. Так и для нас произведения Петрарки носят отпечаток одной из самыхсердечных и привлекательных личностей прошлого.

ЛитературуПетрарка понимал как художественное совершенство, как богатство духовное, какисточник мудрости и внутреннего равновесия. В оценках же порой ошибался. Так,он полагал, что его “Триумфы” по значимости настолько же превосходят“Канцоньере”, насколько “Божественная комедия” превосходит дантовскую же “Новуюжизнь”. Еще он ошибался в оценке своих латинских сочинений, кстати говоря,количественно превосходивших писанное им по-итальянски в пятнадцать раз! Всонете CLXVI Петрарка говорит, что не займись он “пустяками” ( стихами наитальянском языке ), “Флоренция обрела бы поэта, как Мантуя, как Арунка иВерона”. Флоренция обрела поэта не меньше, чем Вергилий и Катулл, и подарилаего Италии и всему миру, но именно благодаря этим “пустякам”.

Конечно же,главным произведением Петрарки является его “Книга песен”, состоящая из 317сонетов, 29 канцон, а также баллад, секстин и мадригалов.

Стихи наитальянском языке ( или в просторечии, “вольгаре”) Петрарка начал писатьсмолоду, не придавая им серьезного значения. В пору работы над собраниемлатинских своих посланий, прозаических писем и началом работы над будущей“Книгой песен” часть своих итальянских стихотворений Петрарка уничтожил, о чемон сообщает в одном письме 1350 года.

Первуюпопытку собрать лучшее из своей итальянской лирики Петрарка предпринял в1336-1338 годах, переписав двадцать пять стихотворений в свод так называемых“набросков” ( Rerum vulgarium fragmenta ). В 1342-1347 годах Петрарка не простопереписал их в новый свод, но и придал им определенный порядок, оставив местодля других, ранее написанных им стихотворений, подлежащих пересмотру. Всущности, это и была первая редакция будущей “Книги песен”, целиком подчиненнаятеме возвышенной любви и жажды поэтического бессмертия.

Втораяредакция осуществлена Петраркой между 1347 и 1350 годами. Во второй редакциинамечается углубление религиозных мотивов, связанных с размышлениями о смерти исуетности жизни. Кроме того, тут впервые появляется разделение сборника на двечасти: “На жизнь Мадонны Лауры” ( начиная с сонета 1, как и в окончательнойредакции ) и “На смерть Мадонны Лауры” ( начиная с канцоны CCLXIV, что такжесоответствует окончательной редакции ). Вторая часть еще ничтожно мала посравнению с первой.

Третьяредакция (1359-1362) включает уже 215 стихотворений, из которых 174 составляютпервую часть и 41 вторую. Затем следует еще несколько редакций.

Седьмаяредакция, близкая к окончательной, которую автор отправил Пандольфо Малатеста вянваре 1373 года, насчитывает уже 366 стихотворений ( 263 и 103 соответственно частям ). Восьмая редакция — 1373 год, и наконец, дополнение к рукописи, посланное тому же Малатеста — 1373-1374 годы.

Девятую,окончательную, редакцию содержит так называемый Ватиканский кодекс под номером3195, частично автобиографический.

По этомуВатиканскому кодексу, опубликованному фототипическим спосоьом в 1905 году,осуществляются все новейшие критические издания.

В Ватиканскомкодексе между первой и второй частями вшиты чистые листы, заставляющиепредполагать, что автор намеревался включить еще какие-то стихотворения.Разделение частей сохраняется: в первой — тема Лауры — Дафны ( лавра ), вовторой — Лаура — вожатый поэта по небесным сферам, Лаура — ангел-хранитель,направляющий все помыслы поэта к высшим целям.

Вокончательную редакцию Петрарка включил и некоторые стихотворения отнюдь нелюбовного содержания: политические канцоны, сонеты против авиньонской курии,послания к друзьям на различные моралные и житейские темы.

Особуюпроблему составляет датировка стихотворений сборника. Она сложна не потому, чтоПетрарка часто возвращался к написанному даже целые десятилетия спустя. А хотябы уже потому, что Петрарка намеренно не соблюдал хронологию в порядкерасположения стихотворного материала. Соображения Петрарки нынче не всегда ясны.Очевидно лишь его желание избежать тематической монотонности.

Одно лишьналичие девяти редакций свидетельствует о неустанной, скрупулезнейшей работеПетрарки над “Книгой песен”. Ряд стихотворений дошел до нас в несколькихредакциях, и по ним можно судить о направлении усилий Петрарки. Любопытно, чтов ряде случаев, когда Петрарка был удовлетворен своей работой, он делал рядом стекстом соответствующую помету.

Работа надтекстом шла в двух главных направлениях: удаление непонятности идвусмысленности, достижение большей музыкальности.

На раннейстадии Петрарка стремился к формальной изощренности, внещней элегантности, ктому, что так нравилось современникам и перестало нравиться впоследствии. Сгодами, с каждой новой редакцией, Петрарка заботился уже о другом. Ему хотелосьдобиться возможно большей определенности, смысловой и образной точности,понятности, языковой гибкости. В этом смысле очень интересно суждение КарлоДжезуальдо ( конец XVI — начало XVII вв. ), основателя знаменитой Академиимузыки, прославившегося своими мадригалами. Про стих Петрарки он писал: “В немнет ничего такого, что было бы невозможно в прозе”. А ведь эта тяга к произациистиха, в наше время особо ценимая, в прежние времена вызывала осуждение. Вкачестве образца такого намеренного упрощения стихотворной речи приводят XVсонет:

        

         Я шаг шагну — и оглянусь назад,

         И ветерок из милого предела

         Напутственный ловлю...

         . .  .  . .  .  . .  .  . .  .  . .  .

        

         Но вспомню вдруг, каких лишен отрад,

         Как долог путь, как смертного удела

         Размерен срок, — и вновь бреду несмело,

         И вот — стою в слезах, потупя взгляд.

В самом деле,отказавшись от стиховой разбивки и печатая этот текста в подбор, можно получитьотрывок ритмически упорядоченной прозы. И это еще пользуясь переводом Вяч.Иванова, лексически и синтаксически несколько завышенным.

Странно, чтотакой проницптельный критик и знаток итальянской литературы, как Де Санктис, неувидел этой тенденции в Петрарке. Де Сантосу казалось, что Петрарке свойственнообожествление слова не по смыслу, а по звучанию. А вот Д’Аннунцио, самтяготевший к словесному эквилибризму, заметил эту тенденцию.

Единицейпетрарковской поэзии является не слово, но стих или, вернее,ритмико-синтаксический отрезок, в котором отдельное слово растворяется, делаетсянезаметным. Единице же этой Петрарка уделял преимущественное внимание,тщательно ее обрабатывал, оркестровал.

Чаще всего уПетрарки ритмико-синтаксическая единица заключает в себя какое-нибудьзаконченное суждение, целостный образ. Это прекрасно усмотрел великий Г.Р.Державин, который в сврих переводах из Петрарки жертвовал даже сонетной формойради сохранения содержательной стороны его поэзии.

Показательнои то, что Петрарка относится к ничтожному числе тех итальянских поэтов, чьиотдельные стихи стали пословичными.

Как общаязакономерность слово у Петрарки не является поэтическим узлом. В работах оПетрарке отмечалось, что встречающаяся в отдельных его стихотворениях некоторая“прециозность” носит скорее концептуальный характер. Тут можно было бысослаться на сонет CXLVIII, первая строфа которого состоит из звучныхгеографических названий.

Интересно,что этот рафинированно-виртуозный, “второй” Петрарка, особенне бросался в глазаи многим критикам, а еще больше переводчикам. Эта ложная репутация, сложившаясяне без помощи эпигонов-петраркичтов, воспринимавших лишь виртуозную сторонувеликого поэта, сказалась на многих переводческих работах. В частности, и у насв России. Словесная вычурность, нарочитая усложненность синтаксиса в переводах- болезнь распространенная.

К сожалению,репутация эта оказалась довольно устойчивой. Она надолго если не заслонила, тозначительно исказила “первого” и “главного” Петрарку, который и позволил емустать одним из величайших поэтов мира.

Различныепоколения, в зависимости от своего литературного сознания, господствующихэстетических вкусов, прочитывали Петрарку по-разному. Одни видели в немизощреннейшего поэта, ставившего превыше всего форму, словесное совершенство,видели в Петрарке некую идеальную поэтическую норму, едва ли не обязательнуюдля подражания. Лругие ценили в нем прежде всего неповторимую индивидуальность,слышали в его стихах голос нового времени. Одни безоговорочно причисляли его к“классикам”, другие с не меньшей горячностью к “романтикам”.

Первое серьезноезнакомство с Петраркой в России произошло в начале XIX века, когда восприятиеего было в значительной степени подсказано именно “романтической” репутациейПетрарки, сложившейся под пером теоретиков и практиков западноевропейскогоромантизма. Последующая история русского Петрарки внесла в это восприятиесущественные поправки, порой предлагая в корне иные прочтения.

Началознакомству читающей русской публики с Петраркой положил известный поэтКостантин Батюшков, едва ли не первый итальянист в России, автор статей оПетрарке и Тассо. В конце 1800-х годов он предпринимает перевод одного из самыхзнаменитых петрарковских сонетов (CCLXIX) и пишет переложение канцоны I,названной им “Вечер”.Батюшков не соблюдает тут сонетной формы, а также изменяетсодержание сонета “на романтический лад”. Но именно таким пожелал видеть иувидел Петрарку романтический век.

Взначительной степени продолжателем такой романтической трактовки Петрарки,только в еще более сгущенном виде, без отрезвляющего батюшковского классицизма,выступил поэт Иван Козлов. Кстати, он перевел тот же CCLXIX сонет, что иБатюшков, добавив к нему еще два четверостишия четырехстопного ямба, а заодно и“мечтание души”, “томление”, “бурное море”, “восточный жемчуг”, “тоску”,“утрату сердца”, “слезы” и “обманчивую красу”. Козлов же переложил еще одинсонет Петрарки в стансы. Начинается он так:

        

         Тоскуя о подруге милой

         Иль, может быть, лишен детей,

         Осиротелый и унылый,

         Поет и стонет соловей.

Такоесентиментальное исполнение Петрарки не опровергается и уже настоящим переводомдругих сонетов Петрарки ( CLIX и CCCII ), следанным И.Коздовым на этот разшестистонгым ямбом, имитирующим плавный французский александрийский стих, и ссоблюдением сонетной формы.

Нет сомнений,что Петрарка был прочитан как свой, вполне романтический поэт. Петрарка попал внадуманную родословную романтиков “унылого направления. Между тем петрарковскоенедовольство собой, его acidia, и лежащая в основе “Книги песен” контроверзамежду влечениями сердца и нравственными абсолютами, земным и надмирным,страстным стремлением к жизни, полной деятельности и любви, и возвышеннымипомыслами о вечном не имеют ничего общего с ламентациями, разочарованностью иинертностью.

Русскихпоэтов того времени привлекали лишь некоторые мотивы, которые они, изъяв изобщего художественного контекста вычитали у Петрарки. Так, вачитали они мотив“поэта-затворника”, мотив мирной сельской жизни в противовес суетной городской.Лирику Петрарки прочитали как свою “вздыхательную” ( определение Батюшкова ).

Втораяполовина XIX века изобилует переводами из “Книги песен”. Этому способствовалокак развитие филологической науки в целом, так и русской итальянистики вчастности. Научный и просветительки-популяризаторский подход, малосообразующийся с потребностями живой отечественной литературы, наложил на новыепереводы определенный отпечаток. С точки зрения буквы они стали точнее, бытьможет, формально строже, но при этом они стали несомненно бездушнее, то естьприобрели культурно-информационный характер, в сущности, не связанный спотребностями живой русской поэзии.

Принципиальноновую страницу в истории русского Петрарки открывает XX век. Связана она срусским символизмом, и прежде всего с именем Вячеслава Иванова.

В самом деле,несомненная заслуга Вяч.Иванова как переводчика Петрарки заключается в том, чтоон первый из крупных русских литераторов подошел к Петрарке не “вдруг”, а вовсеоружии основательнейших филологических и историко-культурных познаний,оставаясь при этом изрядным стихотворцем. Мало того — подчиняя задачи переводане просто познавательным культурным целям, но насущным потребностям живойотечественной литературы.

Вяч.Иванов,вернув Петрарку в треченто, сумел внушить русскому читателю живой к немуинтерес и веру в реальность печальной повести о Лауре и Франческо.

Путь,проторенный Вяч.Ивановым, оказался соблазнительным. По нему пошли, в сущности,почти все, кто брался за переводы Петрарки.

Изпереводчиков близкого к нам времени больше и длительнее других работал надПетраркой А.М.Эфрос. У него было много данных, чтобы переводить Петрарку:эрудиция, глубокая начитанность в итальянской литературе, великолепное знаниекультуры Возрождения, итальянского языка. Со всем тем нового слова он так и несказал. Как переводчик Петрарки, он шел за Вяч.Ивановым. Ради соблюденияусловий стиха ему приходилось порою жертвовать петрарковской легкостью иизяществом. Инверсии, громоздкие словосочетания у А.Э.Эфроса не результатпродуманной системы, а следствие непреодоленного сопротивления стиховогоматериала.

Таким образом,и по сей день в более чем полуторавековой жизни Петрарки в русской поэзиинаиболее примечательными эпизодами остаются два: первый связан с периодомрусского романтизма, второй — со спорами о “новом искусстве”. В обоих случаяхрусский Петрарка оказался живым участником литературных схваток. Все другиефакты из жизни Петрарки в России относятся не столько к истории русской поэзии,сколько к истории русской образованности.   

Списокиспользованной литературы:

1. АбрамсонМ.Л. От Данте к Альберти. М.: “Наука”, 1979.

2.Веселовский А.Н. Петрарка в поэтической исповеди “Canzoniere”. 1304-1904. Спб.,1912.

3.Ревуненкова Н.В. Ренессанское свободомыслие и идеология Реформации. М.:“Мысль”, 1988

4.Томашевский Н. Русский Петрарка. М.: “Правда”, 1984.

5.Энциклопедический словарь юного историка / сост. Елманова Н.С., Савичева Е.М.М: “Педагогика-пресс”, 1994.

еще рефераты
Еще работы по философии