Реферат: Иван Сергеевич Тургенев

С. Марков

Очем он думал, прожив красивую жизнь и уходя с этой земли? О чем вспоминал, лёжау окна виллы в Буживале близ Парижа, глядя на проплывающие по Сене баржи илодки, на зеленые луга, каштаны, тополя, ясени, плакучие ивы, на сверкающиеоблака? О чем он думал, уходя?

«Когдабудете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу — родинепоклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу». Ему прислали вписьме цветы и листья спасского сада. Он просил «сиреневый цветок». Очем он думал, что вспоминал, глядя на Сену, на каштаны?.. Спасское-Лутовиново.«Мой адрес: Орловской губернии, в город Мценск, И. С. Тургеневу… Есликому-нибудь из вас случится ехать через Мценск и вам вздумается ко мнезавернуть, скажите только: в Лутовиновку — всякий вас довезет».

«Напостели под белым байковым одеялом лежал, как опрокинутый колоссальный дуб,автор „Записок охотника“ и тяжело дышал, — вспоминала А. Г.Олсуфьева. — Он был бледен как смерть, точно вылитый из воска и в полномбессилии. Я села к нему и у меня невольно слезы брызнули из глаз. Он рассказалмне шопотом, что он всю ночь был страшно болен, что страдания его невыносимы, ичто он чувствует, что умирает. Просил меня посидеть… — Так хорошо слышать вашрусский голос».

Бытьможет, вспоминал, как вместе с навестившим его во Франции Миклухо-Маклаем,направлявшимся в Австралию, он, помогая путешественнику, мечтал об устройствекоммуны в Новой Гвинее? Или вспоминал свое первое путешествие за границу, вГерманию, на пароходе «Николай I», на котором начался пожар, и юный,тщательно выбритый, в модной «листовской» прическе, с галстуком,завязанным в виде шарфа вокруг шеи, Тургенев в панике метался по палубе,кричал, что не хочет умирать, что он единственный сын у матери, и предлагал отимени матери десять тысяч матросу, если тот спасет его; «острое чувствобытия, верный спутник избранности, — заметит век спустя писатель Б. Зайцев, — крикнуло его устами». Вспоминал Берлинский университет, где одолел латыньи греческий и благодаря этому всю жизнь свободно читал классиков; вспоминалВену, Геную, Рим, Флоренцию, «где прожил десять прелестнейших дней»,Неаполь, Франкфурт, где влюбился во встреченную в кондитерской красавицу(Джемма из «Вешних вод»); вспоминал первую встречу со знаменитойиспанской певицей, гастролировавшей в Петербурге, Полиной Виардо-Гарсиа, еечерные пламенные выразительные глаза, ее улыбку, «жестокую исладостную», которой так боялся Гейне, ощущавший в Полине «некуюстихию, самое Природу» и уверявший, что когда она поет, то внезапно насцене могут появиться тропические растения, лианы и пальмы, леопарды, жирафы«и даже целое стадо слонят»; за Виардо Тургенев отправляется снова вБерлин, затем в Лондон, из Лондона в Париж...

Передкончиной вдали от родного Спасского Тургенев думал о матери.

Вовсех знаменитых «тургеневских барышнях», начиная с Аси, Одинцовой из«Отцов и детей» и заканчивая сумрачной черноволосою«цыганкой» Кларой Милич и Валерией из «Песни торжествующейлюбви», есть черты матери — Варвары Петровны (хотя литературоведы об этомне писали). И поразительно верно заметил писатель-эмигрант Борис Зайцев, чтоесли бы не уцелели ее «прелестные» письма сыну, то «ВарвараПетровна казалась бы просто самодуркой-крепостницею. А это далеко не так. Когдаумер Сергей Николаевич, вся ее любовь перешла на сына. (»Иван мое солнце.Когда оно закатывается, я ничего больше не вижу, я не знаю, гденахожусь".) Роман с сыном оказался столь же мучительным, как и с отцом".

Здесь,в Спасском, начался этот «роман», отразившийся во многих гениальныхповестях и романах.

Ейбыло уже под тридцать, когда в Спасское заехал для закупки лошадей с ее заводаСергей Тургенев, древнего, но почти разорившегося рода, блестящий кавалергард,не пропускавший ни одной юбки, потомственный Дон-Жуан, дед которого Алексейслужил некогда пажом у императрицы Анны Иоанновны столь успешно, что был изревности услан Бироном на турецкую войну, где попал в плен, оказался в гареме идо конца дней раскуривал бы трубку и подавал кофе султану, если б несоблазнилась его красотой сама султанша, всего за одну (но какую!) ночь любвиозолотившая его и устроившая ему побег из гарема. Итак, Сергей НиколаевичТургенев, молодой человек «редкой красоты с тонким и нежным, как удевушки, лицом», с «лебединою» шеей, синими«русалочьими» глазами; у него — единственное имение в сто тридцатьдуш, у Варвары Петровны крепостных не менее пяти тысяч. Кавалергард, бытьможет, и соблазнил бы несколько полоумную девушку не первой молодости, ножениться… — для этого необходимо было Спасское. А молодость Варвары быламрачной. Ее мать, овдовев, вышла замуж за некоего Сомова, который без разборупил горькую и сладкую мятную водку, тиранил падчерицу, избивал вместе сматерью, заставлял подчиняться своим капризам и капризам своих дочерей, унижал,порой относился хуже, чем к крепостным, и в конце концов, когда девушкеблизилось шестнадцать, отчим «совершил покушение на ее юность», послечего полуодетая Варя бежала из дома, под дождем и снегом прошла 60 верст доСпасского, где укрылась у своего дяди Ивана Ивановича и прожила потом более 10лет, до встречи с кавалергардом.

Великароль случайности. Случайно нашлись в отделе рукописей бывшей«Ленинки» пожелтевшие листки, исписанные старческим почерком болееполувека назад: воспоминания Екатерины Николаевны Конусевич, урожденнойТургеневой, дочери Н. Н. Тургенева, дяди писателя.

Этотпочерк, огрехи и просто орфографические ошибки двоюродной сестры автора«великого и могучего», еще раз заставляют задуматься о воле и ролислучая в жизни и в литературе. (Кстати, на обороте одной из страниц рукописиможно, например, прочитать чье-то письмо от 23 ноября 1925 года. Видимо, нехватало бумаги, и для записи воспоминаний и рассказов родственников ЕкатеринаНиколаевна использовала старые письма.) Такая есть фраза: "… предложили1/2 пуда меда за 1 1/5 пуда книг". Это — о знаменитой библиотекеСпасского, которой так недоставало Тургеневу во Франции и Германии).

"… Богатымчеловеком Иван Сергеевич стал случайно. Отец его матери, Петр ИвановичЛутовинов, жил на хуторе Петровском, состояние имел среднее и имелодну-единственную дочь. Рядом было Спасское, где жил Иван Иванович Лутовинов,очень почему-то богатый и холостой. Однажды он собрался ехать в Мценск — писатьзапродажную запись фиктивную для передачи после его смерти имения в наследствопобочным детям. Настал долгожданный день отъезда. С утра был отслушан молебен,потом был обильный завтрак. На десерт подали фрукты, в том числе и персики(дело было летом). Иван Иванович взял персик и нечаянно проглотил кость. Оназастряла в горле. Ничего нельзя было сделать — и он скончался. Брат его ПетрИванович умер раньше. Оставалась одна Варвара Петровна. Она и получила всебогатство своего умершего дяди… В таком богатстве родился, рос и получилблестящее воспитание с гувернером и учителями, со знанием иностранных языковИван Сергеевич Тургенев. Талант его, конечно, развился бы и без богатства, ноне в таком обширном виде. И не смог бы Иван Сергеевич ездить за границу так, какездил, тратить свободно большие деньги. Так бы и остался в России… ИванСергеевич провел довольно бурную жизнь. Это и видно было по нему: рановнедрилась в него болезнь, он долго страдал перед смертью в свои 65 лет...

Большаячасть его состояния пошла за границу, на семейство Виардо, Она много поглотилаего денег. Потом она купила виллу в Баден-Бадене, стоившую очень крупную сумму.А он постепенно продавал свои имения. Их было поначалу восемь, а под конец, к1867 году, осталось только одно Спасское с хуторами. Ко времени смерти ИванаСергеевича — лишь Спасское с незначительным количеством земли, которое онперевел в пользование Виардо. Наследники лутовиновские, желая оставить Спасскоеза собою, выплатили за границу Виардо 90 тысяч золотом. Так что Иван Сергеевична память о себе оставил только свои сочинения..."

… СергейТургенев Варвару не любил, грешил нещадно и с благородными и с крепостными. Но,говорят, знал и Любовь истинную, понимал ее силу и силу женщины. «Бойсяженской любви, этого счастья, этой отравы!» — говорил он сыну Ивану

Здесь,в Спасском Варвара Петровна из забитой девушки превратилась в Салтычиху (какучили нас в школе). Она любила и мучила сына. «Драли меня за всякиепустяки, чуть ли не каждый день, — рассказывал в старости Тургенев поэтуПолонскому. — Раз одна приживалка… донесла на меня моей матери. Мать безвсякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь, — секла собственнымируками, и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: самзнаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секутебя!» Мальчик пытался бежать из дому, за него заступился учитель,добросердечный немец, которому тоже попало. Варвара Петровна будто отыгрываласьна окружающих за свое тяжкое детство и некрасоту. Ей хотелось, чтобы Спасскоепоходило на «двор»: слуги назывались министрами, дворецкий — министром двора по фамилии шефа жандармов Бенкендорфа, компаньонки и женскаяприслуга — гофмейстринами, камер-фрейлинами и т.п. Мальчишку четырнадцати лет,«министра почт», ежедневно посылали за почтой в Мценск. Но не сразуможно было отдать письма Варваре Петровне, до того нервной, что стук оконнойрамы или падение ножниц доводило ее до истерики. «Министр двора»просматривал почту, отсеивая письма глупые или с траурной печатью, а дворовыйфлейтист, подготавливая барыню, играл веселую или печальную мелодию. За пыль наполке или разбитую чашку горничных ссылали на скотный двор или в дальниедеревни на черную работу. Садовников секли за сорняк на клумбе или сорванныйтюльпан. За «непочтительный» поклон барыне можно было угодить всолдаты на много лет. Порой она отменяла даже пасхальный колокольный звон исаму Пасху в Спасском, а однажды заставила священника исповедовать себяпублично, при народе. Но и пригреть Варвара Петровна могла, приблизить. Любилаокружать себя красивыми фаворитками, «фрейлинами». Одной из них она ивелела, когда юный барин Иван приехал домой из Москвы на каникулы, отвлечь егоот вредных мечтаний. «Ростом я был в 15 лет не выше семилетнего, — вспоминал И. С. Тургенев. — Затем совершилась удивительная перемена. Я заболел.Со мной сделалась страшная слабость во всем теле, лишился сна, ничего не ел, икогда выздоровел, то сразу вырос на целый аршин. Одновременно с этимсовершилось и духовное перерождение. Прежде я знать не знал, что такое поэзия;а тут математику с меня точно что сдуло, я начал мечтать и пописыватьстихи».

Горничнаябыла гораздо старше и опытнее его, «статная и красивая, с глупымвидом», и глупость эта, по мнению барыни, придавала ей нечто«величавое». Варвара Петровна направила ее сырым весенним вечером впарк, где задумчиво бродил студент. «Дрозды перепархивали в яблонях,иволга заливалась. Березы Спасской рощи были в зеленом клейком пуху, — пишет Б.Зайцев. — Афродита-Пандемос предстала ему со своим „глупо-величавым“видом. Его раба, крепостная. Но и властительница. Она взяла его за волосы назатылке и сказала: „Пойдем“.

Вечерами,в непроглядную темень он прокрадывался к ней на свидание в заброшенную избу.Сова кричала в парке. Накрапывал теплый дождик… Но исчезла деревенская богиняс пышной грудью и горячими влажными губами. Даже имени ее не сохранилось.Возможно, это была та самая Лукерья, из-за которой в 1835 году мценскимиуездными властями было заведено „Дело о буйстве Тургенева“. Суть егов том, что Варвара Петровна, натешившись, продала крепостную девушку соседнейпомещице, которая была известна во всей округе тем, что изощренно мучилагорничных и „устраивала театры с мужиками“. В то время в Спасскоеприехал Тургенев и заступился за Лукерью, хотя сделка уже была оформлена позакону: девушка считалась собственностью новой хозяйки. Когда урядник прибыл,чтобы забрать „товар“, Тургенев вышел с ружьем и прогнал его прочь.На молодого помещика было заведено уголовное дело: неподчинение властям...

Ивсе же точное имя Афродиты-Пандемос неизвестно. А вот имя первой настоящей,искренней и неразделенной любви известно — княгиня Зинаида, соседка по даче вНескучном. Но она предпочла сыну отца, Сергея Николаевича, и будущий великийхудожник подсматривает за ними, видит, как ссорятся, как отец бьет хлыстом пообнаженной ее руке и как она целует этот рубец...

Отсюда,из Спасского, Салтычиха — Варвара Петровна писала сыну в Берлин: »… А!Так ты изволил гневаться на меня и пропустил пять почт, не писав… Дядя, испуганныйсам, старался меня успокоить. — Нет! Ваничка болен, говорила я. — Нет! — Онопять переломил руку… Словом, не было сил меня урезонить. Все перепугались…Думали, я с ума сошла. И текущую неделю я была как истукан: все ночи без сна,дни без пищи. Ночью не лежу, а сижу на постели и придумываю… Ваничка мойумер, его нет на свете… Похудела, пожелтела. А Ваничка изволилгневаться..."

«Сколькострасти, блеска, кипения в ее письмах! Какой темперамент! Гибкость, остротаслов, чудесная их путаница, огонь, и как мало это похоже на всегда ровную икруглую прозу, прославившую сына. Ее писание — монолог без всяких условностей,из недр, из „натуры“.

»Мояжизнь от тебя зависит. Как нитка в иголке; куда иголка, туда и нитка. CherJean! — я иногда боюсь, чтобы тебя не слишком ожесточить своими упреками инаставлениями. — Но! — ты должен принять мое оправданье. Век мой имела я однихврагов, одних завистников".

Отсюда,из Спасского Тургенев, сосланный лично Николаем I за «Запискиохотника», не имевший права выезда далее Мценска, с паспортом на имякакого-то мещанина отправился в Москву для свидания с Полиной Виардо,гастролировавшей там «хорошо поющей проклятой цыганкой», как говорилаВарвара Петровна, к тому времени уже покоившаяся в земле Донского монастыря.

Издеревни Тургенев писал Виардо грустные и нежные письма — о том, как онипознакомились, как он по ней скучает и не мыслит творчества без нее, как«часами целует ее ноги...»

Словоо Тургеневе, убежден Бальмонт, должно начинаться нежным женским именем изолотым именем Пушкина. Женщина была основным верховным божеством всего еготворчества… «Тургенев был первым поэтом русской прозы, равного которомудоныне еще не было, — он воспринял все пушкинское золото и сковал серебряныезвоны еще более певучие, он был не только учеником Пушкина, но и его роднымбратом, его равноправным наследником, и путь от Пушкина к утонченной и нежнойпоэзии наших дней идет… именно через Тургенева, воспитавшего наш язык, нашумногопевную мечтательность, научившего нас понимать через красивую любовь, чтолучшая и самая верная сущность, благовеющая в художественном творчестве, естьДевушка-Женщина»...

Здесь,в ссылке в Спасском, Тургенев не был вовсе одинок. С охоты, с долгой ходьбы потетерева, бекасы и вальдшнепы с калужскими и орловскими мужиками возвращался онв дом, где ждала его Феоктиста, горничная, которую он выкупил за огромныеденьги у своей двоюродной сестры Елизаветы Алексеевны Тургеневой. «Отбарыни Фетистка перешла к барину, стала его любовницей, нарядней одевалась и сытнееела, жизнь вела бесцветную. Скучала и даже раздражалась при его попыткахсколько-нибудь ее просветить — научить чтению, дать какое-нибудьобразование».

«Садмой сейчас великолепен, — писал он Виардо ранним майским утром, поглядывая наспящую у раскрытого окна Фетистку, — зелень ослепительно ярка — такаямолодость, такая свежесть, мощь, что трудно себе представить. Перед моимиокнами аллея больших берез… В саду множество соловьев, иволг, кукушек идроздов — прямо благодать! О, если бы я мог думать, что Вы здесь когда-нибудьбудете гулять!»

Апозже, во Франции, рассказывал навестившему его Фету, соседу по Спасскому,тяжелые, горькие вещи о себе и Полине. Сам себя ненавидел: лишь тогдаблаженствовал, когда женщина каблуком наступит ему на шею и вдавит лицо в грязь.Девять месяцев спустя Полина родила сына Поля. Но и по сей день остаетсятайной, от кого: от Тургенева, от известного художника Ари Шеффера, писавшегоее портрет, или… Еще один удар по нашему классику, драма, воплотившаяся чутьпозже, после вечного Рима, «способного до некоторой степени заменить все:общество, счастье, даже любовь», уже здесь, в Спасском, — в«Дворянское гнездо», в «тишайший и христианнейший образ»Лизы, в прощание со старой Россией.

Многоебыло здесь, в Спасском. В мае 1861 года гостил у Тургенева Толстой (не любили,но влекло их всю жизнь друг к другу — как единство и борьбупротивоположностей). Поехали в гости к Фету. Говорили об охоте, рыбалке, ожеребятах и навозе, о России и благотворительности… И вдруг так разругались,что вызвали друг друга на дуэль. Толстой послал домой за ружейными пулями,настаивал на ружьях, а не на пистолетах, чтобы уж наверняка. Вернувшись в ЯснуюПоляну, записал в дневнике о Тургеневе: «Он подлец совершенный, но ядумаю, что со временем не выдержу и прощу его». Что было бы с русскойлитературой, если б дуэль в самом деле произошла? И тот и Другой былипрекрасными стрелками...

Именноот Тургенева Европа узнала о Пушкине, о Толстом. Тургенев, которого называлисамым европейским писателем, для которого немецкий, итальянский, английский,испанский языки были родными (с Виардо, например, он говорил по-испански), ачто касается французского, то и Золя, и Готье, и Жорж Санд, и Мериме, иГонкуры, и Доде, и Мопассан восхищались его стилем и признавали, что даже«Флобер не мог состязаться с Тургеневым в вольной простоте речи, еекруглости, естественности, незакованности — дающей более места дыханиюжизни»; он, Тургенев (учредивший в Париже первую русскую библиотеку),очень сердился, когда у него спрашивали, не французский ли он писатель, иотвечал, что рассказы свои пишет всегда по-русски! Высоко ценя Флобера, онругал его за то, что тот плохо понимал Пушкина и Толстого. Яростно спорил сЗоля, который утверждал, что любовь к женщине ничем не отличается в существе своемот дружбы или любви к родине — лишь обострена жаждой обладания; Тургенев же былубежден, что любовь — чувство совсем особое, ни на что не похожее и загадочногохарактера, что «в глазах любимой женщины есть нечтосверхчувственное». Он не только считал, что видит Божество в глазахлюбимой, но уверен был, что любовь вообще расплавляет человека, заставляетзабывать о себе.

Они,эти русские великаны Тургенев и Толстой, мирились и вновь ссорились, и опятьмирились — земляки, «две подлинные России, европейская и азиатская».В последнем своем письме незадолго до кончины Тургенев писал Толстому в ЯснуюПоляну: «Милый и дорогой Лев Николаевич… Выздороветь я не могу, — идумать об этом нечего. Пишу же я Вам, собственно, чтобы сказать Вам, как я былрад быть Вашим современником, — и чтобы выразить Вам мою последнюю, искреннююпросьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! Ведь этот дар Вамоттуда же, откуда все другое… Друг мой, великий писатель Русской земли — внемлите моей просьбе! Дайте мне знать, если Вы получите эту бумажку, ипозвольте еще раз крепко, крепко обнять Вас, Вашу жену, всех Ваших, не могубольше, устал».

Серебрянымвеликаном из волшебной сказки называл Тургенева Мопассан. Поймают соловья,писал Бальмонт, он будет петь и в клетке, далеко от родимых лесов, отделенныйот родной, от душистой весны. Здесь, в Спасском, незадолго до ухода «этотнесравненный соловей, сладкоголосый среди всех птиц, повинуясь веленьювечности, живущей в сердце всех крылатых, спел „Песнь торжествующей любви“,и ни у одного народа нет такой красивой песни. И еще за год до смерти этотволшебный сказочник, сказками своими давший неумирающую жизнь всемурассказанному, спел такой гимн русскому языку, что он будет жить до тех пор,пока будет жить русский язык, — значит, всегда...»

Список литературы

Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта turgenev.org.ru/