Реферат: Добрынин Анатолий Федорович

<strong/>

Герой Социалистического Труда, Чрезвычайный иПолномочный Посол, Заслуженный работник дипломатической службы РФ, Почетныйдоктор Дипломатической академии МИД РФ

Родился16 ноября 1919 года в деревне Красная Горка Уваровского района Московскойобласти. Отец — Добрынин Федор Павлович (1892 г. рожд.). Мать — ДобрынинаАлександра Тарасовна (1894 г. рожд.). Супруга — Замкова Ирина Николаевна (1921г. рожд.). Дочь — Добрынина Елена Анатольевна (1947 г. рожд.). Внуки — Екатерина и Алексей. Правнуки — Петр и Анна.

А.Ф.Добрынин — один из старейших дипломатов послевоенного периода, занимающийуникальное место в истории отечественной и мировой дипломатии. Особенно яркоего дипломатический талант проявился в Соединенных Штатах Америки. Напротяжении четверти века Анатолий Федорович работал Чрезвычайным и ПолномочнымПослом в этой стране и внес весомый вклад в нормализацию двусторонних отношенийи укрепление международного престижа Советского Союза.

А.Ф.Добрынину довелось иметь дело с шестью американскими президентами, весьмаразными по своему характеру, знаниям, темпераменту, умению вестигосударственные дела, прежде всего в области внешней политики и отношений сСоветским Союзом. Были среди них действительно крупные фигуры, надолгозапомнившиеся, и те, которые оставили сравнительно небольшой след в памяти, нокаждый из них, несомненно, обладал своей индивидуальностью. Он работал посломпри президентах Кеннеди, Джонсоне, Никсоне, Форде, Картере и Рейгане, скоторыми ему приходилось периодически встречаться. Лично был знаком также спрезидентами Трумэном, Эйзенхауэром и Бушем. Фактически он оказался нынеединственным здравствующим свидетелем всех советско-американских встреч навысшем уровне начиная с конференции в Женеве в 1955 году.

Междутем на дипломатическую дорогу А.Ф. Добрынин вступил неожиданно для самого себя.Произошло это довольно необычным образом. Его отец, кадровый рабочий, всю жизньпроработавший слесарем, делал все, чтобы сын получил высшее образование и сталинженером. Так и случилось. В 1944 году по окончании Московского авиационногоинститута А.Ф.Добрынин стал работать инженером-конструктором на опытном заводе№ 115 под руководством известного авиаконструктора А.С. Яковлева. Егознаменитые самолеты-истребители составляли значительную часть парка советскойавиации на фронтах Великой Отечественной войны.

Главныйконструктор хорошо относился к молодому инженеру, курировал его работу назаводе и, как признавался позднее, надеялся, что лет через десять он станет егозаместителем. Однако судьба распорядилась иначе.

Наодном из заседаний Политбюро летом 1944 года И.В. Сталин поднял вопрос одипломатических кадрах. По его словам, после войны понадобитсяквалифицированный и достаточно многочисленный отечественный дипломатическийкорпус для того, чтобы вести оживленную внешнеполитическую работу, поддерживатьновые связи и контакты с разными государствами, а также решать многие сложныепослевоенные проблемы. Для этого следовало, не мешкая, организоватьдипломатическую школу (ВДШ) и готовить соответствующие кадры. При этом И.В.Сталин особо отметил, что набирать молодых людей в Высшую дипломатическую школунужно прежде всего из среды инженеров, работающих на заводах, имеющих опытвзаимоотношений в рабочих коллективах и проявляющих способность улаживать в нихнеизбежные чисто человеческие конфликты в небывало трудных условиях жестокойвойны. Если они могут это делать, то смогут работать и с дипломатами, — считалон. Это был своеобразный «сталинский призыв» в дипломатию, хотя никтоне знал и не говорил об этом.

Водин из летних дней военного 1944 года на авиационный завод, где я тогдаработал, — вспоминает А.Ф. Добрынин, — позвонили из ЦК КПСС и предложилиявиться к ним на следующий день.

Яникогда прежде не бывал в столь высоких инстанциях и поэтому терялся вдогадках: зачем я, рядовой инженер, мог там понадобиться. Прихожу на другойдень в бюро пропусков ЦК КПСС. Меня направляют в Управление кадров.

Принялменя солидный, неулыбчивый и строгий на вид человек, который произвел, конечно,впечатление, во всяком случае на новичка, и тем более на человека моеговозраста. Я даже до сих пор помню его имя. «Сдобнов — инструктор ЦК КПССпо кадрам», — отрекомендовался он. Всем своим видом он показывал, что неочень-то склонен вступать в какие-то длинные разговоры или обсуждения.«Есть мнение, — изрек он, — направить Вас на учебу в Высшуюдипломатическую школу». Надо сказать, что формулировка «естьмнение» (чье, кого конкретно — неизвестно) была долгое время излюбленнойфразой в советском партийном и государственном лексиконе. Налет таинственностии властности: не знаешь, к кому и апеллировать по своему личному делу, остаетсявроде один выход — соглашаться.

Дляменя такое предложение, означавшее коренную ломку профессии и прыжок внеизвестность, было полной неожиданностью. Сказать, что я был ошеломлен, — пожалуй, ничего не сказать.

Невидя какого-либо восторга с моей стороны (я даже попытался что-то возразить),Сдобнов отрезал: «Идет война. Партии видней, как и где использовать своикадры. Так что вопрос, по существу, предрешен. Впрочем, можете подумать дозавтра, утром я снова жду вас».

Озадаченныйи сбитый с толку я отправился домой на «семейный совет». По довольнораспространенному тогда в рабочей среде мнению, разделявшемуся моим отцом,дипломаты, вращавшиеся в «высших сферах», — либо «жулики»,либо «обманщики», и отец никак не хотел, чтобы его единственный сынвступил на такой путь. Я сам, хотя и был более начитан, но все же имел довольносмутное представление об этой профессии. Работа на авиазаводе мне нравилась, ия, разумеется, никогда не помышлял идти в какие-то дипломаты. Короче, укрепилсяво мнении, что дипломатия не для меня.

Услышавна следующее утро мой ответ, инструктор Сдобнов страшно разгневался. Заявил,что я молод (мне было 25 лет) и не понимаю той великой чести, которую мнеоказывают, направляя на учебу в Высшую дипломатическую школу, и что если я непонимаю добрых слов, то тогда должен рассматривать сделанное мне предложениеуже как приказ военного времени, который подлежит безусловному выполнению.

Такмне пришлось расстаться и с заводом, и с авиацией, которую я любил и заразвитием которой старался урывками следить всю свою жизнь, даже уже находясьна дипломатической работе.

Первыйнабор в ВДШ (около 50 человек), куда был направлен А.Ф.Добрынин, почти целикомсостоял из молодых инженеров, преимущественно из авиационной промышленности,поскольку еще до войны авиационные институты считались особо престижными в СССРи туда охотно шла учиться наиболее способная и энергичная молодежь.

Последвух лет учебы в Дипломатической школе в 1946 году состоялись выпускныеэкзамены. Всех выпускников приказом министра иностранных дел В.М. Молотовазачислили в разные отделы МИД СССР. Однако А.Ф. Добрынина оставили еще на годпри ВДШ для защиты диссертации на соискание ученой степени кандидатаисторических наук, посвященной дальневосточной политике США, которую он успешнозащитил через 10 месяцев (она была затем издана в виде монографии подпсевдонимом А. Добров).

Послезащиты диссертации А.Ф. Добрынин был назначен на работу в МИД помощникомзаведующего Учебным отделом. Эта работа была далека от практическойдипломатической деятельности. Отдел занимался организационной иучебно-методической работой по руководству двумя учебными заведениямиминистерства: ВДШ и МГИМО.

Черезгод его вызвал к себе новый министр Вышинский (он заменил Молотова) и предложилстать заведующим Учебным отделом. Однако перспектива застрять в этом отделе намногие годы и погрязнуть в разработке всевозможных инструкций и методическихпособий фактически ставила крест на всех мечтах молодого дипломата вырваться на«оперативный простор». Поэтому он вежливо, но твердо отказался отсделанного предложения.

Этосильно рассердило министра, ибо предложенная им должность по бюро- кратическойиерархии министерства выводила на высокий чин мидовского генерала(государственный советник II класса).

Какойтут поднялся шум! Вышинский вообще не стеснялся в выражениях, особенно сподчиненными ему людьми, и тут он дал себе волю. «Мальчишка! Емупредлагают генеральскую должность, а он отказывается. Ему, видите ли, ненравится работа! — кричал на меня министр. — А ты знаешь, сколько людей в МИДе,не раздумывая и с благодарностью приняли бы такое предложение?»

Высказаввсе, что он думает обо мне, он крикнул: «Можешь уходить!» И с размахуперечеркнул синим карандашом проект приказа о моем назначении, бросив егоначальнику кадров Струнникову, попутно обругав последнего «за полноенезнание кадров и непродуманные предложения».

Нечегои говорить, какое было у меня настроение после такого первого личногознакомства с новым грозным министром. Пришлось вернуться на прежнюю должность вУчебный отдел и тянуть еще некоторое время ту же лямку.

Однако«провинившемуся» дипломату все же повезло. Вскоре на должностьзаместителя министра был назначен В. Зорин, один из опытнейших дипломатов(впоследствии, в 60-х годах, он был постоянным представителем СССР в ООН, и онивместе с А.Ф. Добрыниным, который стал к тому времени послом, одновременноработали в США, один — в Нью-Йорке, другой — в Вашингтоне). Он и взял к себепомощником молодого сотрудника, стремившегося к активной дипломатическойработе.

Послепяти лет работы в этой должности встал вопрос о назначении на загранработу, таккак по существующим правилам в МИДе работа в Москве, в Центральном аппарате,должна чередоваться с работой за рубежом, в одном из посольств. В. Зорин иУправление кадров предложили назначить А. Добрынина на пост главы посольства вШвейцарии.

ОднакоВышинский, вспомнив его отказ идти в Учебный отдел, воспротивился такомуназначению, с сарказмом заявив, что поездка в Швейцарию «такого молодогоздоровяка была бы равносильна курорту и что его надо направить на настоящуюработу, где пришлось бы все время активно и в полную силу трудиться.»Например, в США, с которыми у нас плохие отношения", — добавил онназидательно.

Такполучилось, что это спонтанное назначение положило начало «американскомунаправлению» во всей дальнейшей дипломатической службе А.Ф. Добрынина.

27сентября 1952 года стало его первым днем работы в посольстве в Вашингтоне вкачестве советника. Он довольно быстро заслужил репутацию знающего иответственного сотрудника. Во многом сказался опыт, полученный им за времяработы в Центральном аппарате МИД СССР. 24 июля 1954 года он был назначенсоветником-посланником посольства.

В1955 году в Сан-Франциско торжественно отмечалось 10-летие со дня создания ООН.Советскую делегацию возглавлял В.М. Молотов. В Нью-Йорк он прибыл пароходом, нов Сан-Франциско решил поехать поездом, чтобы немного посмотреть страну. А.Ф.Добрынину довелось сопровождать В.М. Молотова в этой поездке. Посколькупостоянный переводчик министра О. Трояновский был вынужден срочно вернуться изСША в Москву, ему пришлось выполнять функции помощника и переводчика во времямногочисленных встреч и бесед Молотова с представителями политической элитыАмерики, в частности с госсекретарем А. Даллесом. (Эта встреча, вспоминал он,могла служить классической иллюстрацией конфронтации двух великих держав.)

Сосвоими новыми, неожиданными обязанностями А.Ф. Добрынин справился, видимо,неплохо. Спустя несколько месяцев после возвращения Молотова в Москву былполучен неожиданный приказ о его назначении одним из помощников министра.

Вэтом качестве он проработал около года. По признанию Анатолия Федоровича, впсихологическом плане это был, пожалуй, самый трудный период всей егодипломатической работы. Все больше обострялись отношения Молотова с Хрущевым,он становился раздражительным, подозрительным и несдержанным, а все этоболезненно отражалось на сотрудниках его аппарата.

Послесмещения Молотова с должности А.Ф. Добрынин продолжал работать в секретариатеминистра при Шепилове, а затем — Громыко. По рекомендации последнегоГенеральный секретарь ООН Хаммершельд назначил его в 1957 году своимзаместителем.

ОдновременноА.Ф. Добрынину был присвоен ранг Чрезвычайного и Полномочного Посла.

СХаммершельдом у него установились своеобразные личные отношения. Добрынин былединственный из его заместителей, который не очень зависел от него как«работодателя», так как был как бы отдан ему «взаймы» издействующей дипломатической службы и мог туда вернуться в любой момент порешению своего правительства. Это способствовало тому, что Генеральныйсекретарь ООН стал рассматривать своего «советского» заместителя вкачестве негласного канала связи с руководством СССР. Молодой дипломат приобрелздесь свой первый опыт работы по конфиденциальным каналам, который впоследствиишироко использовался им при негласных контактах с различными президентскимиадминистрациями в США.

Надосказать, что с самого начала министр А.А. Громыко предоставил А.Ф. Добрынинуправо самостоятельной негласной шифропереписки из Нью-Йорка, минуя постоянногопредставителя не только по делам ООН, но и вообще по вопросам наших отношений сСША. Так сложилось, что часть его телеграмм направлялась в порядке информации вправительство СССР. Видимо, это сыграло свою роль, когда через три года, вначале 1960 года, его отозвали из Секретариата ООН и назначили членом коллегииМИДа и заведующим отделом стран Америки.

Приступивв очередной раз к работе в Центральном аппарате МИД СССР, А.Ф. Добрынин попал всамый разгар подготовки в Москве к новому совещанию глав правительств четырехдержав, которое было намечено провести в Париже 16 мая 1960 года. Ранее, в 1955году, он в качестве помощника министра иностранных дел принимал участие вовстрече глав правительств в Женеве, в которой участвовали Булганин, Эйзенхауэр,Иден и Фор. На Женевском совещании тогда обсуждались вопросы объединенияГермании, различные аспекты европейской безопасности, разоружения, развитияконтактов между Востоком и Западом.

НаПарижском совещании предполагалось вновь рассмотреть вопросы разоружения иотношений между Востоком и Западом, а также прекращения испытаний ядерногооружия, заключения мирного договора с Германией, включая вопрос о ЗападномБерлине.

Вторжениеамериканских разведывательных самолетов У-2 в воздушное пространство СССР 9апреля и 1 мая 1960 года, а также публичное оправдание этих полетов ПрезидентомСША Эйзенхауэром и госсекретарем Гертером, после того как американский самолетбыл сбит под Свердловском, привели к срыву Парижского совещания. Не состояласьи намеченная ранее поездка Президента США в Советский Союз. Произошло общеерезкое ухудшение советско-американских отношений.

Всвоих первых публичных выступлениях после победы на выборах 1960 года новыйПрезидент США Кеннеди заявлял о намерении своего правительства улучшитьотношения с СССР и урегулировать международные проблемы путем переговоров.

Всвою очередь, в приветственной телеграмме Советского правительства президентуКеннеди от 20 января 1961 года выражалась надежда на достижение «коренногоулучшения отношений» между двумя странами, а также на «оздоровлениевсей международной обстановки».

Дальнейшиесобытия показали, однако, что двигаясь по этому пути, сторонам предстоялопреодолеть немало препятствий. Одним из постоянных раздражителей всоветско-американских отношениях на длительный период времени стал так называемый«кубинский вопрос», переросший в 1962 году в печально известныйопасный Карибский кризис. Так случилось, что А.Ф. Добрынин стал одним из самыхнепосредственных участников этих драматических событий, но уже в новом качестве- посла. Вот как он сам рассказывает об этом.

4января 1962 года состоялось очередное заседание Политбюро. На заседаниирассматривался ряд вопросов, касающихся отношений с США, поэтому был приглашени я. В конце обсуждения Хрущев сказал, что у него остался еще один вопрос«вне повестки дня» — о назначении нового посла в США в связи с уходомМ.А. Меньшикова на пенсию.

Ожидая,что Хрущев может спросить мое мнение на этот счет, как это нередко бывало поамериканским делам, я стал лихорадочно перебирать в уме возможные кандидатуры.

Однакоон не стал ничего спрашивать (как после выяснилось, члены Политбюро обсуждалиуже этот вопрос в узком кругу еще до начала заседания, но я не знал этого).Хрущев сказал, что у него есть одна кандидатура. В полушутливой форме ондобавил, что лучше всего, видимо, назначить на этот пост человека, которыйчасто умеет отгадывать реакцию американцев на то или иное его предложение.«Ему и карты в руки». И тут он назвал мою фамилию, спросив, какоебудет мнение на этот счет.

ЧленыПолитбюро заулыбались, «Поддерживаем, поддерживаем», — сказали они.Хрущев подытожил: «На этом и решим», — после чего поздравил меня сназначением.

Дляменя действительно все это было полной неожиданностью. Я и не думал об этом.Мне исполнилось всего 42 года, и я еще ни разу не был послом ни в какой стране.А тут назначение на пост № 1 в советском дипломатическом корпусе.

Когдая пришел домой и сообщил жене, она сперва тоже не поверила. «Вечно тышутишь». Да я и сам как-то еще не освоился с этой мыслью. Лишь когда намдомой позвонил Громыко и поздравил с назначением, только тогда до нас обоихстала доходить ожидавшая нас крутая перемена и в жизни, и в работе.

Такя стал девятым по счету советским послом в Америке (после Трояновского,Уманского, Литвинова, Громыко, Новикова, Панюшкина, Зарубина и Меньшикова). Ноя, разумеется, не знал и не мог даже предполагать, что пробуду на этом поступочти четверть века, с 1962 по 1986 год.

Началсясовершенно новый этап в моей жизни.

* * *

Передотъездом в Вашингтон вновь назначенный посол был у Н.С. Хрущева для получениянапутственных инструкций. Его наказ был энергичен: твердо отстаивать ипродвигать интересы Советского Союза и «не поддаваться напровокации». Вместе с тем он дал несколько необычный для его общегоэмоционального поведения совет: «Не задираться без нужды». Он прямосказал, что война с США недопустима и что посол должен исходить из этого. Это — главное.

Изсказанного им далее было видно, что основной задачей на тот момент в нашихотношениях с США он ставил решение германского вопроса и проблемы ЗападногоБерлина (в духе того, что он говорил Кеннеди в Вене: заключение мирногодоговора с двумя германскими государствами — ФРГ и ГДР, при этом ЗападныйБерлин наделяется статусом «вольного города»). Такое решение должнобыло, по его мнению, внести стабильность в послевоенной Европе и несколькоограничить влияние США в возрождавшейся Германии, что вызывало озабоченность усоветского руководства. О Кубе он не сказал ничего, хотя через полгода именноэтот вопрос перерос в опасное противостояние двух великих держав.

Советскоепосольство в США было во многих отношениях уникальным. Оно являло собой как бывнешнеполитическое ведомство в миниатюре, занимаясь всеми основныминаправлениями внешней политики. Наряду с общими направлениями политики в посольствеимелись отделы по Европе, Южной Азии, Китаю, Ближнему Востоку, ЛатинскойАмерике, Африке, если говорить только о региональных аспектах работы.Одновременно действовали отделы внутренней политики, экономики, науки итехники, культурных связей, информации, не говоря уже о таких традиционныхзвеньях любого посольства, как консульская работа, а также работникиразведывательных ведомств.

Вте времена в посольстве работало не менее 100 дипломатов. Это было самоебольшое посольство Советского Союза в мире, и роль его, безусловно,предопределялась напряженностью «холодной войны», в которой СССР иСША следили за поведением друг друга во всех уголках земного шара.

Вкачестве советского посла А.Ф. Добрынин прибыл в здание советского посольствана 16-й стрит в Вашингтоне 15 марта 1962 года, когда президентом был ДжонКеннеди. И хотя инструктировавший его перед отъездом А.А. Громыко, как и Н.С.Хрущев, делал упор на то, что главной проблемой, которой нужно заняться впервую очередь, был германский вопрос, в частности ситуация вокруг ЗападногоБерлина, жизнь распорядилась так, что уже в первые месяцы посольской службынового посла отношения между СССР и США прошли серьезное испытание на прочностьсовсем в другом районе — вокруг Кубы, где возник один из самых опасных кризисовпослевоенного периода. Сам Анатолий Федорович об этом позднее скажет так:«За долгие 24 года моей работы в качестве посла СССР в США пришлосьпережить немало драматических и напряженных событий, которыми изобиловалисоветско-американские отношения в период холодной войны. Пожалуй, наиболеезапомнившимся был опаснейший Карибский кризис 1962 года, впервые поставившиймир на грань ядерной катастрофы».

Какизвестно, после провала интервенции на Кубе в апреле 1961 года, предпринятойкубинскими контрреволюционерами, США продолжали оказывать всесторонний нажим наКубу. В январе 1962 года они добились исключения Кубы из Организацииамериканских государств и прибегли к экономической блокаде.

Летоми осенью 1962 года обстановка в Карибском бассейне еще более обострилась. Кберегам Кубы направлялись американские боевые корабли, в воздухе в этом районекруглосуточно находились самолеты стратегической авиации США. ЦРУ и Пентагонразработали долгосрочный план под кодовым наименованием «Мангуст». Онбыл направлен на подрыв и свержение режима Кастро. План был одобрен ипрезидентом Кеннеди.

Усиливалсяпсихологический прессинг на Кубу, а также пропагандистская кампания против СССРв связи с оказываемой Москвой военной и экономической помощью Кубе.

Взаявлении ТАСС от 11 сентября 1962 года советское правительство осудиловедущуюся в США враждебную кампанию против СССР и Кубы и подчеркнуло, что«сейчас нельзя напасть на Кубу и рассчитывать, что это нападение будетбезнаказанным для агрессора».

Какпозже стало видно, подобное заявление подкреплялось конкретными шагами. Еще вмае 1962 года между советским и кубинским руководством были достигнуты встрожайшей тайне договоренности о размещении на территории Кубы советскогоядерного оружия.

Воктябре американские самолеты-разведчики У-2 неожиданно засекли на Кубестартовые площадки, предназначенные для ракет средней дальности.

ПрезидентуКеннеди пришлось срочно переоценивать кубинскую ситуацию. В Белом доме началисьнепрерывные заседания созданной при президенте «кризисной группы».Многие ее члены высказывались за немедленное проведение силовых акций, вплотьдо бомбардировки советских стартовых площадок и высадки на Кубе американскихвойск. Однако Кеннеди после долгих колебаний пришел к выводу, что при решениивозникшей проблемы предпочтение должно быть отдано прежде всего дипломатии,переговорам и компромиссам при одновременном использовании силового нажима.

Именнов момент лихорадочной закулисной активности американской администрации вокругкубинских дел 18 октября состоялась встреча президента Кеннеди с министроминостранных дел СССР Громыко.

ПосолДобрынин присутствовал на этой далеко не ординарной встрече. Беседа с Кеннеди,как признавал позже в своих мемуарах Громыко, была, пожалуй, самой сложной изтех бесед, которые ему пришлось вести за 48 лет с каждым из всех девятиПрезидентов США.

Беседаизобиловала резкими поворотами, недоговоренностями. И Кеннеди, и Громыконервничали, хотя внешне старались этого не показывать. Разговор в значительнойстепени шел вокруг Кубы и политики США и СССР в этой связи. Президент вел делок тому, что обострение обстановки произошло из-за действий СССР,осуществляющего поставки оружия Кубе. Впрочем, он не проявлял особойвоинственности. Даже повторил свое признание, сделанное им еще в Вене привстрече с Хрущевым в 1961 году, что вторжение на Кубу в прошлом году былоошибкой.

Диалогшел в рамках напряженной, но в целом привычной дискуссии об«оборонительном» и «наступательном» оружии на Кубе, т. е.без прямых ссылок с обеих сторон на ракеты. Следует отметить, что президент напротяжении всей беседы ни разу не поднял вопрос о наличии на Кубе советскогоракетного оружия с возможными ядерными боеприпасами (хотя, как позжевыяснилось, снимки стартовых площадок советских ракет среднего радиуса действияу него лежали в столе). Следовательно, и мне, писал, оправдываясь, в своихмемуарах Громыко, не надо было давать ответ, есть на Кубе такое оружие или нет.

Почемупромолчал президент Кеннеди? Точного ответа на это нет, но думается, что он неимел еще ясного отработанного плана действий, а без этого он вряд ли хотелвступать в бесцельную дискуссию с Громыко.

Обсуждались,как обычно, и германские дела с Западным Берлином. По ходу беседы Громыкоисполнил «поручение Москвы»: передать президенту Кеннеди предложениесоветского руководства о проведении советско-американской встречи на высшемуровне для урегулирования спорных международных проблем и рассмотрениявопросов, вызывающих расхождения между СССР и США.

Хотянепосредственно во время беседы Кеннеди положительно реагировал на этопредложение, позже, в тот же день, Громыко было сообщено, что, по мнениюамериканской стороны, указанная встреча, если бы она состоялась в ноябре 1962года, носила бы неподготовленный характер и вряд ли привела бы к положительнымитогам. Таким образом, Вашингтон, не отрицая возможности встречи на высшемуровне, отложил ее на неопределенное время.

Громыко,будучи введенным в заблуждение довольно спокойным внешним поведением Кеннеди, вцелом остался доволен беседой с президентом. Весьма показательно его«оптимистическое» сообщение об этой важной встрече с Президентом США,которое он сразу отправил в Москву.

Всето, что нам известно о позиции правительства США по кубинскому вопросу,докладывал Громыко, позволяет сделать вывод, что обстановка в общем вполнеудовлетворительная. Это подтверждается как официальными заявлениями деятелейСША, включая президента Кеннеди, в том числе заявлением последнего в беседе снами 18 октября, так и всей информацией, которая доходит до нас по неофициальнымканалам. Есть основания считать, что США сейчас не готовят вторжение на Кубу исделали ставку на то, чтобы путем помех экономическим связям Кубы с СССРрасстроить ее экономику и вызвать голод в стране, а тем самым и восстаниепротив режима…

Впоследние дни, писал он далее, острота антикубинской кампании в США уменьшиласьи, соответственно, стала больше выпячиваться острота вопроса о ЗападномБерлине. Газеты шумят о надвигающемся кризисе в связи с Западным Берлином…Можно сказать, что в этих условиях военная авантюра США против Кубы почтиневероятна.

Таковбыл в целом успокоительный вывод Громыко буквально накануне кубинского кризиса.Посол попытался убедить его дать более настораживающую оценку ситуации, однакоминистр не согласился, видимо, ему хотелось сделать приятное Хрущеву.

Темвременем события приняли стремительный оборот. В тот же момент, когда посолпроводил Громыко в Москву из Нью-Йорка, он был срочно вызван из аэропорта к 6часам вечера к госсекретарю Раску в Вашингтон для ответственного разговора.

Добрынину,едва успевшему на беседу, было сказано, что президент Кеннеди через час намеренвыступить с обращением к нации по радио и телевидению в связи с событиямивокруг Кубы и, в частности, объявить строгий карантин на все виды советскогонаступательного оружия, перевозимого на Кубу. Одновременно послу было врученоличное послание Кеннеди для Хрущева, в котором озабоченно отмечалось быстроеразвертывание баз для ракет средней дальности на Кубе и появление там другогонаступательного оружия. Президент США указывал, что если события вокруг Кубыбудут сохранять эту направленность, то Соединенные Штаты полны решимостисделать все необходимое для защиты своей безопасности и своих союзников.

Кеннедивыражал надежду, что советское правительство воздержится от любых акций,могущих лишь углубить этот опасный кризис.

Самоепоразительное состояло в том, что до этого ни президент Кеннеди, нигоссекретарь Раск ни словом не намекнули находившемуся здесь еще наканунеГромыко о том, что события примут такой опасный оборот. Посол оказался переднепростой дилеммой выбора: между лояльностью к министру, который только чтоуспокоил своей телеграммой Москву, и реальностью, которая складывалась вопрекиошибочно составленному им прогнозу.

Вернувшисьв посольство, — вспоминал он впоследствии, — я минут пятнадцать-двадцать провелв одиночестве в своем кабинете, чтобы немного «остыть» и повозможности взвешенно оценить обстановку. Разговор с Раском вызвал у меняпонятную тревогу. Я впервые так остро почувствовал всю серьезность ситуации.Дело явно шло к крупному и опасному кризису в отношениях с СоединеннымиШтатами.

Добрынинпроявил здесь свойственную ему черту — быть максимально объективным в своихоценках и прогнозах. Рискуя вызвать недовольство своего министра, он направил вМоскву жесткий, откровенный доклад, высказавшись о возникшей угрозе прямоговоенного столкновения с США.

Мне,- писал он в своих мемуарах, — навсегда запомнилась лихорадка октябрьскогоракетного кризиса, когда всеобщий мир буквально висел на волоске и когдаруководители СССР, США и Кубы вынуждены были, что называется, «налету» вчитываться в тексты адресованных друг другу посланий. В решающиймомент кризиса Кеннеди и Хрущев оказались на высоте, проявив политическоемужество и выдержку. Что если бы на месте Кеннеди оказался Рейган, вместоМакнамары — Уайнбергер, а госсекретарем был бы не Раск, а генерал Хейг?

Чтобыпонять всю опасность военного конфликта вокруг Кубы, достаточно сказать, чтосоветские ракеты среднего действия имели десятки ядерных зарядов, целямикоторых могли стать крупнейшие города Америки, включая Нью-Йорк, Вашингтон,Чикаго.

Небезынтересно,что кульминацией развязки кризиса, по мнению самого Н.С. Хрущева, была встреча27 октября наедине посла Добрынина с братом президента Робертом Кеннеди (тайно,глубокой ночью в резиденции посла), которая наметила контуры возможногокомпромисса.

Кубинскийкризис имел важные долговременные последствия. Оба правительства, оба лидера — Хрущев и Кеннеди — вольно или невольно стали осознавать большую опасностьвозможности взрыва такого кризиса, в котором они прямо противостоят друг другу.Более того, они поняли необходимость ослабления напряженности послеурегулирования кризиса. В течение следующего 1963 года был подписан рядсоглашений между Москвой и Вашингтоном, включая договор о частичном запрещенииядерных испытаний и соглашение об установлении «горячей линии»(прямой связи) между обеими столицами.

Показательнотакже, что после октябрьского кризиса 1962 года не возникало новых серьезныхкризисных ситуаций, связанных со спорами вокруг другого опасного очага — Берлина. Не возникало больше и угрозы американского вторжения на Кубу во всепо- следующие годы, а ведь это была одна из главных задач Москвы в связи сКарибским кризисом.

Кризисдал обоим правительствам и лично послу хороший дипломатический урок: сохранениенегласных контактов между противоборствующими сторонами, особенно в периодострых кризисов, имеет большую ценность. Опыт кубинских событий, по существу,задал основное направление дальнейшей четвертьвековой дипломатическойдеятельности А.Ф. Добрынина на посту посла: он хорошо знал, сколь важно бытьактивным звеном, а нередко и прямым участником сугубо конфиденциального каналасвязи на высшем уровне для ответственного диалога между руководством обеихстран. Подчас это был, пожалуй, единственный путь, который не давал«холодной войне» перерасти в «горячую» или в затяжнойопасный конфликт. Дальнейшая история советско-американских отношений этонаглядно подтверждает.

Прошлодесять лет после карибских событий. Довольно быстро промелькнули годыпрезидентства Линдона Джонсона, которые не характеризовались какими-либосерьезными конфликтами между СССР и США. Наоборот, было заключено нескольковажных соглашений, хотя война во Вьетнаме и арабо-израильский конфликт наложилиопределенный негативный отпечаток на их отношения.

Насмену ему в Белый дом пришел Ричард Никсон — политик, который изначальнопроповедовал жесткий антисоветский курс. В результате в первые месяцы правленияНиксона отношение к нему Кремля было настороженное, в частности в светеактивизации политики США в Европе, на Ближнем Востоке (вообще противодействиенам в странах «третьего мира») и особенно заигрывание с Китаем впротивовес СССР. Не торопился Никсон сначала и с продолжением переговоров сМосквой по вопросам контроля над вооружениями, особенно ядерным.

Вэтот непростой период перед советским посольством в Вашингтоне стояла нелегкаязадача по завязыванию и развитию деловых связей с новой администрацией. На этобыл нацелен дипломатический состав посольства и лично посол, на которого леглаосновная тяжесть выполнения этой задачи.

Надосказать, что А.Ф. Добрынин обладает хорошим природным даром устанавливать иподдерживать человеческие отношения и деловые контакты с представителями высшейэлиты США. Почти не было политиков высокого ранга, с кем бы он не был знаком.Это относилось не только к официальным лицам правительства, членам Конгресса,но и к ведущим фигурам общественной и культурной жизни, деловых кругов ипрессы. Он никогда не делал крена в сторону какой-то одной партии — демократовили республиканцев, слишком хорошо понимая закономерности, по которымфункционирует американский политический механизм. Ко всему этому он в течениеряда лет был дуайеном дипломатического корпуса в Вашингтоне.

Такполучилось, что в силу ряда обстоятельств (помимо указанных выше) вся нагрузкапо поддержанию доверительных связей между руководством обоих государств впериод «холодной войны» начиная с 60-х годов приходилась насоветского посла в Вашингтоне. Этот конфиденциальный канал действовал даже вобход дипломатических служб. Знал о нем лишь строго ограниченный круг лиц. Поэтому закрытому каналу шла основная личная переписка между главами СССР и США,проходили поиски развязок кризисных ситуаций и тупиков сложных дипломатическихпереговоров. Существование такого тайного канала, возможно, не совсемукладывается в привычные, удобные схемы конфронтационных отношений периода«холодной войны». Но жизнь была шире таких схем. Конфиденциальный канал,будучи производным продуктом конфронтации, вносил элементы стабильности,известной предсказуемости в отношения ракетно-ядерных держав, уменьшаяопасность серьезных просчетов и конфликтов между ними, и облегчал поисквзаимоприемлемых решений.

УстановлениеА.Ф. Добрыниным закрытых встреч (в рамках конфиденциального канала) лично спрезидентом Никсоном и его помощником по делам национальной безопасностиКиссинджером поставило на прочную основу доверительную связь между руководствомобеих стран. Между совпослом и Белым домом была проведена даже прямая закрытаятелефонная линия.

ПосолДобрынин, — вспоминает Киссинджер, его партнер по многим переговорам тех лет, — был свободен от склонности рядовых советских дипломатов к мелкимпрепирательствам для демонстрации своей бдительности перед начальством; онпонимал, что во внешних делах репутация надежности является важным капиталом.Человек тонкий и организованный, обаятельный внешне и внутренне неизменноосмотрительный, Добрынин парил в верхних эшелонах Вашингтона с редким искусством.Сочетание незаурядного дипломатического таланта с апогеем подпиравшей еголичные усилия советской геополитической мощи позволило Добрынину стать самымвлиятельным послом СССР в Вашингтоне за всю историю советско-американскихотношений.

Кначалу 1970-х годов в число приоритетных задач вошло ограничениестратегических, а позднее и космических вооружений. Становилось все более иболее очевидным, что наращивание стратегических вооружений с обеих сторонприближалось к опасной грани, за которой мерцала мировая катастрофа.Бесконтрольное развитие военных ядерных программ только увеличивало риск того,что по каким-то причинам, в том числе техническим, гонка ядерных вооруженийможет погубить всю планету. Понимание необходимости обсуждения этих вопросов напрямуюмежду Вашингтоном и Москвой появилось почти одновременно в обеих столицах.

Воктябре 1969 года после первых негласных прощупываний посол получил инструкциюсвязаться с президентом Никсоном и передать ему предложение правительства СССРначать обсуждение возможных ограничений стратегических вооружений. В какой-тостепени к этому Москву подталкивала тогда и растущая озабоченность по поводунамечавшейся программы по созданию в США противоракетной обороны«Сейфгард». Вскоре переговоры начались в Хельсинки на уровнеофициальных делегаций. Переговорщики с самого начала почти захлебнулись втрудностях прежде всего концептуального характера, начиная с вопроса о том,какое ядерное оружие можно считать стратегическим, какое — нет.

Вэтих условиях был активно задействован конфиденциальный канал. Все основныевопросы отрабатывались сначала на уровне Добрынина — Киссинджера, где велсяпоиск развязок, определялись рамки возможных компромиссов. Когда достигалсяопределенный уровень взаимопонимания по ключевым вопросам, достаточносогласованные по этому каналу позиции затем передавались на рабочую правовую ивоенно-техническую доработку делегациям в Хельсинки.

Успешноеприменение двухуровневого подхода, когда одновременно работали тайные и обычныедипломатические каналы, привело к серьезным прорывам в области переговоров поограничению и сокращению вооружений.

Киссинджери Никсон были убежденными сторонниками скрытой дипломатии, полагая, что такимобразом можно добиться большего, чем на обычных переговорах, подверженныхболезни пропагандистской полемики и утечки доверительной информации. Никсонпозднее писал, что «молчание является особенно эффективным вариантомдипломатической тактики. Если даже действия говорят громче, чем слова, всеравно бывают времена, когда молчание говорит все же громче». Примеромуспешного применения этой тактики он считал разоруженческие переговорыДобрынина — Киссинджера.

Досих пор заключенные тогда соглашения по ОСВ-1, а также важнейший Договор опротиворакетной обороне (ПРО), который был подписан в 1972 году, остаются вчисле фундаментальных основ всего процесса по ограничению и сокращению ядерныхи стратегических вооружений.

Надосказать, что еще в 1967 году правительство Л.Джонсона дважды поднимало передМосквой новый тогда вопрос о взаимном отказе от строительства системпротиворакетной обороны. Аргументация: развертывание таких системдестабилизирует общую стратегическую обстановку и повлечет за собой новуюдорогую гонку ракетно-ядерных вооружений без реального обеспечения безопасностиобеих стран. Впервые заговорил об этом министр обороны США Макнамара во времяприватного ужина с советским послом у него дома вдвоем. Он привел при этом рядрасчетов, сделанных по его указанию американскими учеными (первоначальнаястоимость, например, будет 30-40 миллиардов долларов, а строительство займет10-15 лет). Макнамара предлагал совместно прикинуть возможности установлениясоответствующего взаимопонимания в строительстве сбалансированныхракетно-ядерных сил при полном запрете систем ПРО. Он выражал даже готовность,с согласия президента Джонсона, лично поехать в Москву для первоначальногообмена мнениями.

ОднакоМосква отмолчалась в связи с соответствующей телеграммой посла (с положительнойрекомендацией) на этот счет. Против каких-либо ограничений на системы ПРОрешительно высказались советские военные, так как в СССР начали негласносоздаваться первые элементы таких систем вокруг Москвы и Таллина, хотя они былиеще весьма несовершенны (о чем послу прямо говорил и Макнамара, ссылаясь наамериканские данные).

Черезнесколько месяцев, в июне того же года, вопрос о запрете ПРО вновь, уже насвоем уровне, поднял президент Джонсон при встрече с Косыгиным в американскомгороде Гласборо, которая была организована в связи с попытками урегулироватьарабо-израильский военный конфликт. Косыгин ответил фактическим отказом повопросу о ПРО («Как можно запрещать оборонительное оружие?»).

Досих пор этот вопрос остается предметом разногласий, а с приходом к властиадминистрации Буша он резко обострился, так как она фактически настаивает наего пересмотре или отмене. А ведь еще 30 лет назад была реальная возможностьдоговориться о полном запрете ПРО!

Вцелом в тот период было заключено немало соглашений по разным аспектамдвусторонних отношений. Далеко не все эти полезные договоренности получалинеобходимое публичное признание или известность, ибо основные идеологические идругие противоречия оставались и довлели над умами современников. Однакомноголетняя работа дипломатии обеих сторон принесла все же определенные результаты:была создана достаточно широкая ткань советско-американских международныхдоговоренностей, которая — как своего рода страховочная сеть — помогла нетолько сохранить мир, но и двинуть его на более высокую ступень прагматизма ивзаимопонимания.

Конечно,определяющую роль при этом играли встречи на высшем уровне, которые тщательноготовились дипломатией обеих стран. Так, во время первого государственноговизита президента Никсона в СССР в 1972 году была подписана совместнаядекларация «Основы взаимоотношений между СССР и США». Это был важныйдокумент, закладывавший основы нового политического процесса в отношениях междудвумя странами — процесса разрядки, хотя он и оказался недолговечным. Не менеетрудными были переговоры и по ОСВ-2 (так и не ратифицированный американскимипарламентариями), в которых посольство СССР в США сыграло наряду с советскойделегацией в Женеве важную переговорную роль.

Помимовопросов стратегических вооружений посол вел в Вашингтоне непростой обменмнениями по региональным проблемам, в то время будоражившим международноесообщество. Кроме Вьетнама в повестке дня бесед с американцами были вопросыБлижнего Востока, Афганистана, Камбоджи, Анголы, Никарагуа. Не было, посуществу, ни одного глобального или регионального вопроса, который не проходилбы через посольство в Вашингтоне.

Разрядка,которую удалось добиться в 1970-х годах в советско-американских отношениях,была важным достижением тех лет и, пожалуй, звездным часом нашей дипломатии,полезный опыт которой можно использовать и сейчас. Она показала возможностьразвития — при определенных условиях — нормальных, даже партнерских отношений сСША.

Ксожалению, период разрядки в условиях «холодной войны» так и оставилнерешенным принципиальный вопрос: что же было на самом деле основополагающим всоветско-американских отношениях — разрядка напряженности или противоборство?Не случайно президент Картер в 1978 году в своем публичном выступлении, как быобращенном к советскому руководству, задал свой знаменитый риторический вопросо выборе: «конфронтация или разрядка?» Не дав при этом своеговразумительного ответа на этот вопрос, он сам же скатился через год к прямойконфронтации с СССР.

А.Ф.Добрынин признается, что в советском посольстве в Вашингтоне при избрании в СШАкаждого нового президента обычно задавали себе тот же «гамлетовский»вопрос: «быть или не быть» разрядке или хотя бы просто болеенормальным отношениям между нашими странами в очередное президентство? Правда,со своими прогнозами на этот счет посольство не очень спешило в Москву: ужочень неустойчивыми и непредсказуемыми были эти отношения.

Разрядкав советско-американских отношениях в 70-х годах сменилась новым обострениемнапряженности и новым витком «холодной войны», совпавшими с советскойавантюрой в Афганистане и приходом к власти в США президента-республиканцаРональда Рейгана.

Впервые годы новый Президент США отказывался от конструктивного диалога иливзаимодействия с СССР. Стремление к военному превосходству и к возобновлениюактивного идеологического противостояния с Советским Союзом — таковы были двесоставные части его политики. Первые четыре года его президентствахарактеризовались засильем воинствующей идеологии, окончательным разваломпроцесса разрядки, которую Президент США открыто отвергал, заменив ее конфронтацией,ростом опасной напряженности в отношениях между двумя супердержавами. Тут был иобъявленный Рейганом «крестовый поход» против «империизла», и программа «звездных войн», и лихорадочное наращиваниеновых видов вооружений.

Всеэто — во имя провозглашенной администрацией Соединенных Штатов стратегии«прямого противоборства» с Советским Союзом на глобальном ирегиональных уровнях. Был взят курс на ломку военно-стратегического равновесия.Стремление Белого дома к военному превосходству явно отодвигало назад любуюперспективу конструктивных переговоров и договоренностей по ограничениювооружений. А эти переговоры были своеобразным барометром советско-американскихотношений.

Трагическийинцидент с южнокорейским лайнером, сбитым 1 сентября 1983 года советскимистребителем, еще больше накалил обстановку. Отношения между Советским Союзом иСША оказались почти полностью парализованы.

Ивсе же запас прочности, наработанный при активном участии советской дипломатиии посла Добрынина в предшествовавшие годы, помог сохранить на плаву необходимыйминимум отношений, оставшихся от разрядки, а затем и придать новый импульспроцессу разрядки.

Вначале 1984 года в позиции администрации США на советском направлении вродестали проявляться некоторые сдвиги. За первые четыре года пребывания у властиПрезидент США претерпел определенную эволюцию от жесткой оппозиции контактам ипереговорам с СССР к постепенному использованию их для достижения своихвнутриполитических и внешнеполитических целей. Он не прочь был обрести в глазахамериканцев и мировой общественности имидж не только сильного президента, но ипрезидента-миротворца. Начавшаяся кампания по выборам президента, трудности вотношениях с западноевропейскими союзниками побудили Рейгана предпринять первыешаги на пути возобновления диалога с Москвой.

Кэтому времени и большинство в советском руководстве стало приходить к мнению,что необходимо искать какой-то выход из опасного тупика в отношениях с США,прежде всего на путях возобновления переговорного процесса по ограничениюядерного оружия. Несколько позже советское руководство пошло на трудный длясебя в тот момент шаг: отказ от своего давнишнего требования — условиявозобновления переговоров по ограничению вооружений — о предварительном выводеамериканских ракет «Першинг-2» и крылатых ракет из Европы, нарушавшихстратегическое равновесие в этом районе.

Однаконастоящего диалога с Вашингтоном сразу не получилось. В Москве все еще сильныбыли подозрения, что наметившиеся в это время некоторые подвижки в позиции администрацииРейгана в пользу такого диалога объяснялись главным образом предвыборнымисоображениями. Да и в самой администрации в этот период не было еще никакогоотработанного курса на активизацию отношений с Советским Союзом.

Однаковскоре после переизбрания Рейгана на второй срок в начале 1985 года в Женевебыла достигнута важная договоренность относительно рамок начинавшихсядвусторонних переговоров: впервые речь шла о включении в них вопроса поядерно-космическим вооружениям.

Послесмерти Черненко в марте 1985 года идея первой за шесть летсоветско-американской встречи на высшем уровне начала обретать конкретныеочертания. Новый Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев с самого началастал сторонником личных контактов на высшем уровне. Рейган тоже высказался запроведение встречи с Горбачевым.

19-25ноября 1985 года в Женеве состоялась их первая встреча. К удовлетворению обоихучастников обнаружилось, что они могут разговаривать не только как непримиримыеидеологические антагонисты, но и как лидеры, ведущие практический диалог поискапутей к решению давних проблем. Открывалась новая эпоха советско-американскихвстреч на высшем уровне, которые в конечном счете привели к изменению отношенийобеих стран, да и не только их одних.

Сокровенныенадежды на восстановление и развитие сотрудничества времен разрядки, непокидавшие посла А.Ф. Добрынина даже в мрачные годы конца президентстваД.Картера и первой половины правления президента Р.Рейгана, стали вродесбываться.

Какникогда цель сохранения и развития высокого уровня связей между двумя странамивходила в высшую задачу обеспечения национальных интересов собственной страны.Посол считал, что эта задача достигается применением широкого арсенала средств,среди которых умная, расчетливая дипломатия занимает ведущее место. Всядеятельность его в Вашингтоне подтверждала это.

Онне был сторонником сугубо декларативных ходов, на которые падки некоторые изполитиков, поддакивающие настроениям зачастую неинформированной общественности.Публичным конфронтациям он предпочитал терпеливые переговоры с целью нахождениякомпромиссных решений. В этой связи он придавал особое значение такомупрактически важному для дипломатов вопросу, как умение вести переговоры (илистроить ответственные беседы). В МИДе была неплохая практическая «школадипломатов-переговорщиков», к которой принадлежал прежде всего сам министрА.А. Громыко, ряд послов и ответственных сотрудников, среди них был и наш посолв Вашингтоне.

Вотнесколько примеров-афоризмов из неписаных правил и традиций для переговорщиков:дипломат — официальный представитель своего государства, он не имеет праванести отсебятину или произвольно импровизировать; если не уверен, что говорить,лучше промолчи. Компетенция — непременное качество дипломата, нельзя давать впереговорах волю эмоциям, но надо использовать эмоциональность другой стороны.К каждому партнеру по переговорам важен свой подход, с учетом его сильных ислабых качеств. Нельзя торопиться в переговорах, иначе проиграешь, абсолютнонедопустимо сразу раскрывать все карты, хотеть решить проблему одним махом. Это- иллюзия!.. И конечно, главное для дипломата — внутренняя убежденность в том,что он отстаивает правое дело во имя интересов своей страны.

Сампосол умел выстраивать варианты бесед в зависимости от характера собеседника иситуации. Тщательно к ним готовясь, он раскладывал в уме (тут ему помогалохорошее знание тактики в шахматной игре) систему собственных аргументов ипытался предвидеть систему защиты или нападения другой стороны. Получалосьнекое ветвистое логическое древо будущих переговоров. В запасе всегда былонесколько шуток или юмора для разрядки напряженных моментов встреч.А.Ф.Добрынин вообще нестандартно вел даже официальные беседы. Он крайне редкобрал с собой помощников, никогда, досконально владея английским языком, — переводчиков. Он не приглашал с собой записывающего беседу, что делают обычнодругие послы, а представители американской администрации полагаются наспециалистов-стенографов. Он же приходил на беседу, как правило, один, по ходудиалога мало что записывал.

Обладаяфеноменальной памятью, он по возвращении с важной беседы обычно закрывался вкабинете и бисерным почерком точно записывал содержание разговора в видешифротелеграммы в Москву. Но этим посол не ограничивался: он либо в той же телеграмме,либо сразу вслед за ней давал анализ беседы или полученного сообщения, вскрывалмотивы демарша, предлагал конкретные ответные ходы.

Добрынинпонимал, что для принятия решений Москве важны не только информация о том, чтопроисходит, но и анализ событий, мотивов, скрытых пружин происходящего и, чтоособенно важно, истинных намерений другой стороны. Выявление намерений — всегдатруднейшая задача дипломатии. Такой она остается и сегодня. И только опытностьпосла, его профессиональная экспертиза, умение, вращаясь в элитных кругахстраны пребывания, отбирать из вороха фактов золотники — сведения, дающиевозможность проникнуть в сферу настроений другой стороны, могут помочьправительству принять верное решение, предостеречь его от ходов, таящих риск дляинтересов государства. Добрынин поднял роль посла до участника выработкирешений по крупнейшим вопросам мировой политики.

Ссередины 1980-х годов начали исподволь создаваться уникальные возможности дляпостепенного завершения «холодной войны» на конфронтационнойдоговорной основе с Западом. В этом была немалая заслуга нашей отечественнойдипломатии. Непоследняя роль в указанном процессе на американском направлениипринадлежала нашему послу в Вашингтоне, характерной особенностьюдипломатической деятельности которого была постоянная заинтересованность всохранении и развитии стабильных отношений с США.

Видимо,эти соображения, наряду с другими обстоятельствами, привели руководство вМоскве к решению о переводе А.Ф. Добрынина на другую, еще более ответственнуюработу в центре. Весной 1986 года он был избран Секретарем ЦК КПСС помеждународным вопросам и заведующим соответствующим отделом ЦК. Назначение этоявилось определенной неожиданностью для самого посла, ибо всю свою жизнь онпосвятил только дипломатической работе и ни разу не был на партийных постах.

Кстати,госсекретарь Шульц рассказывал послу эпизод полуанекдотического порядка. Когдаон, Шульц, сообщил президенту Рейгану, что посол Добрынин уезжает в связи сизбранием его на высокий партийный пост по международным вопросам, то президентс изумлением спросил: «А разве он коммунист?!» Рейган, видимо, незнал, что в то время все советские дипломаты обязательно были членами партии.Во всяком случае в устах Рейгана такой вопрос — в условиях идеологического противостояния- звучал чуть ли не комплиментом.

Нужносказать, что накануне отъезда посла из США президент Р. Рейган получил личноепослание М.С. Горбачева, в котором, в частности, говорилось следующее:«Хочу сказать, что мы (советское руководство) ценим многолетнююдеятельность А.Ф. Добрынина на посту посла в Вашингтоне, его энергичные усилияпо налаживанию взаимоотношений между нашими народами. Этому, конечно, взначительной степени помогали те постоянные контакты, которые у него были самериканским руководством, в том числе при Вашей администрации». В такомже духе высказался и сам Рейган при прощальной встрече с послом, подарив ему сличной подписью цветную фотографию, сделанную в Белом доме при их встречевместе с супругами.

Средимногочисленных писем и посланий выделялось письмо бывшего президента Никсона:"… ни один из послов, которых я знал в течение последних сорока лет, неслужил своей стране с большей отдачей, чем Вы. Без Вашей деятельностиневозможно было бы развить новые взаимоотношения между нашими странами,кульминацией которых была встреча на высшем уровне в 1972 году".

Такв 1986 году завершилось рекордное в истории отечественной дипломатии 25-летнеепребывание А.Ф. Добрынина на посту Чрезвычайного и Полномочного Посла в США.

Сампосол считал, что для развития советско-американских отношений складываласьблагоприятная обстановка. Придя к власти, М.С. Горбачев заявил о новом мышленииво внешней политике, основную ставку делая при этом на взаимодействие исотрудничество с США. Только так, конечно, можно было покончить с«холодной войной». Кроме того, у нас для дипломатического торга сЗападом к тому времени были достаточно сильные военно-стратегические позиции.Вывод наших войск из Восточной Европы и объединение Германии, к чему стремилсяЗапад и был готов «заплатить» за это немалую цену, в конце 1980-хгодов продолжали целиком зависеть от решения Москвы. А такое знаковое решениена неконфронтационной основе было бы вполне закономерно обусловить в договорномпорядке одновременными встречными обязательствами Запада, и в первую очередьСША, — не расширять границы НАТО и не усиливать ее военную инфраструктуру, атакже согласием на совместную выработку эффективной архитектуры общеевропейскойбезопасности.

Именнотакую схему масштабного урегулирования предлагали эксперты МИДа. Их этогоисходила и наша дипломатия в долгосрочном плане. Об этом же писал и наш посол вВашингтоне.

Однакобурные события в нашей стране конца 1980-х и начала 1990-х годов, вызванныесильными социальными потрясениями, немалыми эмоциями вокруг идей перестройки иострой борьбой за власть в высшем руководстве страны завершились трагическимрезультатом: распадом нашего единого государства.

Всеэто привело к тому, что Запад во главе с Вашингтоном — по существу уже безсогласования с нами — сам стал стремиться подвести свою одностороннюю черту подитогами второй мировой войны и под завершением «холодной войны» путемперекройки политической карты Европы. При этом проводившаяся перекройка нефиксировалась уже как будущий статус-кво, а открыто провозглашалось дальнейшеепродвижение границ НАТО на восток.

Таковбыл драматический итог наших взаимоотношений с Соединенными Штатами накритическом, переломном этапе от советско-американских к российско-американскимотношениям.

Нетнужды подробно говорить о событиях последующего постсоветского десятилетия. Онивсем хорошо памятны. На повестку дня для нас стала необходимость суровойадаптации к реалиям международной обстановки и международной политики.

ПрезидентствоВ.В. Путина знаменует этап, когда утверждается новый образ демократическойРоссии, отрабатываются и реализуются ее собственная внутренняя и внешняяполитика. Активизируется российская дипломатия на базе утвержденной новойгосударственной доктрины. Заметно расширяется личная роль президента в установлениии развитии прямых связей с главами других стран. Россия и российская дипломатияготовы сотрудничать с другими государствами, в том числе, разумеется, с США.

С1988 года А.Ф. Добрынин перешел с партийных постов на государственную службу,став советником по международным вопросам председателя Президиума ВерховногоСовета СССР, а с 1990 года — Президента СССР.

С1992 года он вернулся в Министерство иностранных дел в качествесоветника-консультанта, имея пожизненный ранг Чрезвычайного и ПолномочногоПосла.

Свидетельствомпризнания его дипломатических заслуг стало присвоение ему высокого звания ГерояСоциалистического Труда (1982). Это был единственный посол в нашей дипломатии,удостоенный такого звания, работая за рубежом. А.Ф. Добрынин награжден такжепятью орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, медалями. В 1997году первым в МИДе он удостоен звания Заслуженного работника дипломатическойслужбы Российской Федерации.

Напротяжении уже 50 с лишним лет Анатолий Федорович в той или иной форме связан исотрудничает с Дипломатической академией. В 1997 году ему, первому изотечественных дипломатов, присвоено звание Почетного доктора Дипломатическойакадемии МИД РФ. В том же году он избран академиком Международной академииинформатизации.

А.Ф.Добрынин — автор многочисленных публикаций в отечественной и зарубежной прессе.Он часто выступает с лекциями и по телевидению (в США и России) по различнымаспектам внешней политики.

Заметнымсобытием научной жизни стал его фундаментальный мемуарный труд «Сугубодоверительно», изданный на нескольких языках. Книга повествует не только ожизненном пути дипломата, но и является своеобразным пособием по дипломатии,документально раскрывающим сложнейшие процессы международных отношений. Те, ктодолго работал с послом в Вашингтоне, порой упоминают о «добрынинскойшколе» на практике, как подчас полушутливо говорят между собой сотрудникипосольства.

В1999 году А.Ф. Добрынину исполнилось 80 лет.

Список литературы

Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.biograph.comstar.ru/

еще рефераты
Еще работы по биографии