Первые представители России

 

История создания на территории Японии дипломатических представительств Российской империи ведет свой отсчет со статьи 6 Договора о торговле и границах между двумя странами, подписанного в портовом городке Симода 26 января 1855 г. (7 февраля по новому стилю), известному также под названием «Симодский трактат». С российской стороны договор был подписан генерал-адъютантом, вице-адмиралом Е. В. Путятиным, с японской стороны — представителями сёгунского правительства Цуцуи Хизен-но ками и Кавадзи Саэмон-но дзё. Согласно формулировке указанной статьи договора, российское правительство получало право, при наличии в том необходимости, назначить консульского агента во вновь открываемые для торговли порты Симода или Хакодате, по выбору.

 

Новый Эдоский трактат, подписанный 7 августа 1858 г. также Е. В. Путятиным, возведенным за предшествовавший успех в Японии в графское Российской империи достоинство, развивая права российских граждан в Японии (в нем, в частности, оговаривались условия временного и постоянного проживания русских в Японии, вопросы аренды ими земли, покупки и строительства домов, магазинов, православных церквей и т.д.), предоставлял России право содержать при японском императорском дворе своего дипломатического представителя, а всем русским дипломатическим агентам совершать поездки по территории страны. Для сравнения: прочим российским гражданам право перемещения внутри Японии было ограничено в радиусе до 10 ри от места проживания (1 ри равен примерно 4 км). При этом правительству России также позволялось иметь консулов или консульских агентов во всех или в некоторых открытых для российской торговли японских портах, количество которых существенно увеличилось: помимо уже открытых к тому времени Хакодате и Нагасаки, к ним с июля 1859 г. планировалось добавить Канагаву (вместо Симоды, который предполагалось закрыть ввиду его очевидной непригодности для ведения внешней торговли), с 1 января 1862 г. — Эдо, а еще через год — Осаку и Хёго (Кобе), причем в Осаку и Эдо иностранцы допускались только для осуществления ими торговых операций. Эдоский трактат оговаривал также право России на аренду участка земли в окрестностях Нагасаки для использования его в качестве ремонтной базы судов Тихоокеанского флота.

 

Так вышло, что первым, неофициальным исполняющим обязанности российского представителя в Японии оказался не профессиональный дипломат, а военный моряк И. С. Унковский (1822–1886), бывший участником первого плавания Путятина в Японию в 1854 году (он тогда командовал знаменитым фрегатом «Паллада», везшим русское посольство). Спустя 4 года корабль «Аскольд» под командованием Унковского пострадал от тайфуна и восемь месяцев (ноябрь 1858 г. — июнь 1859 г.) находился в местечке Инаса в окрестностях Нагасаки, где его командир вынужден был периодически решать вопросы, относящиеся в большой степени к дипломатической сфере. Судя по всему, Унковский с этими задачами справлялся успешно, что отчасти подтвердилось во время пребывания в Японии русской эскадры под флагом генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева-Амурского летом 1859 года. Именно Унковскому Муравьевым было поручено уладить с японской стороной последствия инцидента в Иокогаме, где в августе того же года на группу русских моряков было совершено вооруженное нападение, окончившееся убийством русского мичмана и рядового матроса. Унковский помог японцам разрешить ситуацию, «сохранив лицо»: были принесены официальные извинения, снят с должности губернатор Иокогамы, хотя убийц разыскать так и не удалось.

 

Первое российское консульство в Японии открылось на Хоккайдо, в городе Хакодате в 1858 г. (первый официально назначенный консул России — И. А. Гошкевич). Спустя десять лет оно было преобразовано в Генеральное консульство (сроком на три года), а фактически все это время вплоть до учреждения в 1874 г. российской миссии в Эдо, в 1868 г. переименованном в Токио, консульство в Хакодате выполняло функции российского посольства. За ним последовало открытие консульских пунктов, преобразованных затем в консульства, в Нагасаки (1873), Иокогаме (1874, с 1903 г. — Генконсульство) и Кобе (1881); позднее к ним добавилось консульское агентство в Цуруге, открытое накануне первой мировой войны.

 

Следует отметить, что нахождение российского консульства в Хакодате, весьма удаленном от политических центров Японии, создавало определенные неудобства. Это во многом определило отставание России от других ведущих стран в деле форсирования двусторонних отношений с Японией. Достаточно сказать, что к началу 1870-х гг. в Иокогаме, уже ставшей к тому времени главным японским портом для внешнеторговых операций, где активно рос и развивался иностранный сеттльмент (с правами экстерриториальности), не было не только российских официальных представительств в виде консульской службы, но и постоянно живущих российских граждан. Это тем более удивительно, что, как гласила инструкция министра иностранных дел России князя А. М. Горчакова, данная им первому консулу Гошкевичу 8 февраля 1858 года, заключением с Японией Симодского трактата «Россия после полувековых усилий достигла важной цели. Ее политической и торговой деятельности открыто новое поприще, на котором дальнейшие успехи несомненны при благоразумии и постоянстве». Пункт 3 инструкции указывал, что «мы желаем единственно упрочения и распространения нашей торговли с Японией». Правда, «периферийность» российского консульства частично компенсировалась выдающимися кадрами. О первом консуле Гошкевиче уже весьма много написано; его преемник Е. К. Бюцов (обязанности консула исполнял с 1866 г. по 1873 г.) был также заметной фигурой дипломатического ведомства России, и после службы в Хакодате получил повышение, будучи назначен на пост российского посланника в Китае.

 

Переезд в Токио

 

С открытием миссии в Токио в течение длительного времени интересы Российской империи в Японии представляли дипломаты в ранге сначала поверенного в делах, а затем (с 1876 г.) — посланника; эти оба поста последовательно занимал (до 1883 г.) один и тот же человек, Кирилл Васильевич Струве. После некоторой чехарды со сменой руководства миссии, продолжавшейся несколько лет (в документах отмечены двое: М. Ф. Бартоломей и А. П. Давыдов, первый из которых в 1883 году являлся посланником в Китае и одновременно в том же ранге числился в Японии, очевидно, «подстраховывая» ожидаемый приезд Давыдова, пробывшего в Японии весьма недолго), в качестве полномочного представителя России в Японии был назначен Дмитрий Егорович Шевич, который пребывал на этом посту 6 лет (1886–1892). На долю Шевича выпало немало трудностей; так, ему первому из российских официальных лиц пришлось столкнуться с открытой вспышкой агрессии местного населения, когда в ноябре 1890 г., накануне открытия первой сессии японского парламента, разъяренная толпа, бросая камни, пыталась взять штурмом здание российского посольства. Всего полгода спустя произошел еще один инцидент, превзошедший ноябрьские события. Наследник престола России, будущий император Николай II, отправлялся в путешествие на Восток, и в последний момент в его программу было включено посещение Японии. Основным предлогом с российской стороны послужило предполагаемое участие Николая в освящении православного собора в Токио, строительство которого как раз завершалось. Против этого визита активно возражал российский посланник, указывавший, в частности, на серьезные сомнения в способности японских властей организовать должным образом охрану высокого гостя (еще у всех был в памяти случай с принцем Генрихом Прусским, братом кайзера Вильгельма, который, находясь с визитом в Японии, был однажды арестован местным полицейским «за охоту в неположенном месте»; впрочем, дело тогда сумели замять, ограничившись, как обычно, увольнением губернатора). Однако доводы Шевича не были приняты во внимание, и Николай Александрович прибыл в Японию, где 29 апреля 1891 года в городе Оцу был легко ранен японским полицейским как раз из состава патруля, обеспечивавшего безопасность визита. Николаю была немедленно оказана первая помощь, после чего его срочно доставили в дом губернатора, причем весь путь до его резиденции (более получаса) российский посланник проделал бегом, прикрывая своим телом одну из дверей коляски с наследником российского престола (с другой стороны коляски бежал гувернер царевича князь Барятинский), дабы избежать возможного вторичного покушения. Когда на следующее утро из Токио прибыл с личными извинениями император Японии, то его принял не кто иной, как Д. Е. Шевич, и именно он выслушал первым слова императорского соболезнования. Вскоре был получен приказ императора Александра III о немедленном возвращении Николая в Россию. Таким образом, визит наследника был прерван, и в Токио он не попал.

 

После Шевича российскими посланниками в Японии были Михаил Александрович Хитрово (1893–1896), барон Роман Романович Розен (дважды: 1897–1899, 1903–1904) и Александр Петрович Извольский (1900–1902). Для последнего служба в Японии была лишь этапом на пути в большую политику, где главной вершиной стало занятие им поста министра иностранных дел России в канун первой мировой войны. Розен же за время пребывания в Токио приобрел богатый опыт, что, в частности, проявилось во время работы Портсмутской мирной конференции 1905 г., где он был вторым (после С. Ю. Витте) официальным представителем России. О пребывании Хитрово в Токио автору известно немного, хотя можно предположить, что оно оказалось не вполне удачным, ибо именно в те годы отношения между Японией и Россией начали стремительно ухудшаться, что и привело в итоге к войне 1904–1905 гг.

 

Не исключено, что покушение на Николая наложило свой негативный отпечаток на всю последующую политику России на Дальнем Востоке. Российская миссия в Токио была преобразована в посольство только в июне 1908 года, когда первым послом России был назначен гофмейстер императорского двора Н. Н. Малевский-Малевич. В этом назначении на столь ответственный пост не оперативного работника дипломатической службы, а придворного в значительной мере проглядывало то недостаточно серьезное, «неравноправное» отношение к Японии как к ближайшему соседу и партнеру в Азии, которое довлело над всей внешнеполитической линией России на Дальнем Востоке вплоть до начала первой мировой войны. «Личный момент» в отношении Николая к Японии проявился и в том, что для участия в похоронах императора Мэйдзи, умершего в 1911 г., не был отправлен кто-либо из представителей царствующего дома Романовых (чего требовал протокол), и эта роль была поручена российскому послу. Трудно поверить, что Николай II, чьи деликатность и щепетильность в соблюдении приличий были общеизвестны, сделал это по небрежению; скорее всего, это было последним эхом инцидента двадцатилетней давности...

 

Революции 1917 г. и положение российских дипломатов
 
 К началу 1917 г. посольству Российской империи в Токио подчинялись на территории Японской империи и подвластных ей регионов десять консульств: в Иокогаме, Кобе, Нагасаки, Хакодате, Цуруге, Дайрене, Сеуле, Гензане (Вонсане), Сейсине (Чондзине), Фузане (Пусане) и Масампо. Общая численность их сотрудников составляла приблизительно 30–35 человек, из которых примерно половина служила в посольстве в Токио (16 чел.). Возглавлял посольство Василий Николаевич Крупенский (был назначен на смену Н. Н. Малевскому-Малевичу в середине 1916 г. переводом из Пекина, где он исполнял обязанности посланника России в Китае); ему помогали советник М. С. Щекин и первый секретарь Д. И. Абрикосов, принявший на себя в 1921 г. функции посла после отъезда Крупенского из Японии; обязанности военного атташе исполнял полковник Н. Н. Морель, которого вскоре сменил генерал-майор М.П. Подтягин (1918–1924), морского — А. Н. Воскресенский (до 1918 г.), коммерческого — К. К. Миллер (до 1922 г.).

 

 Происшедшие в России политические события долго не влияли впрямую на регламент и порядок функционирования российского посольства в Японии, хотя и происходили определенные перемены. Так, последовавшая вскоре после получения в Токио известий о февральской революции в России, политическая амнистия привела к резкому наплыву большого количества российских политэмигрантов, следующих из Америки на родину транзитом через Японию. В посольстве появился ряд назначенцев Временного правительства, среди них — новый морской атташе, контр-адмирал Б. П. Дудоров. После октябрьского переворота стали появляться первые беженцы с запада, и поток их непрерывно ширился. Японская вооруженная интервенция в Сибирь также поставила перед посольством много новых и сложных проблем, в частности осуществление посреднического взаимодействия между японской военной администрацией и местными сибирскими и дальневосточными правительствами и группировками. Но в политическом плане значительных перемен не наблюдалось. Японское правительство не только демонстрировало свою полную поддержку «старого» российского посольства, видя его единственным законным представителем и выразителем российских интересов, но и сам посол Крупенский оставался дуайеном всего дипломатического корпуса в Токио. Что же касается финансовой стороны вопроса, то содержание дипломатических учреждений России в Японии и Китае производилось в пределах сметы 1917 года. Это было возможно благодаря наличию в распоряжении военного и морского агентов посольства, а также коммерческого атташе значительных финансовых средств из сумм, отпущенных в свое время Министерством финансов для закупки в Японии военного снаряжения и боеприпасов для русской армии в годы первой мировой войны. Основная доля расходов шла на организацию сопротивления установлению советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке, при этом постоянно осуществлялись различные денежные дотации российским организациям и отдельным лицам в Европе, Китае и Америке. Кроме того, на счета посольства в Токио поступали выплаты Русско-Азиатского банка — денежная компенсация, причитающаяся России в качестве возмещения убытков, понесенных ею во время «боксерского восстания» в 1900–1901 гг.
 
Изменение политики Японского правительства
 
 После завершения эвакуации войск из Сибири правительство Японии стало активнее искать пути сближения с Советской Россией. Одним из первых шагов в этом направлении стало постепенное умаление роли и значения посольства в Токио как официального представительства России. Сначала русский посол был лишен звания дуайена дипломатического корпуса, затем последовал ряд акций, ущемляющих права отдельных сотрудников посольства, в частности судебные иски по поводу присвоения ими казенных сумм.

 

 По мере того как перспектива грядущего признания Японией советской власти в качестве полноправного партнера в международных вопросах становилась все более очевидной, в посольстве росли опасения лишиться статуса официального и полномочного представителя России. Особую тревогу в русском посольстве вызвало опубликование по случаю шестилетней годовщины Октябрьской революции в токийской газете «Токио Нити-Нити» интервью с военным министром, генералом Г. Танака, данного им советскому представителю А. Н. Вознесенскому, в котором министр, бывший изначально активным организатором и сторонником продолжения интервенции и борьбы с большевиками, теперь высказывал свою крайнюю озабоченность вопросом скорейшего сближения двух стран, отдавал дань организаторским способностям своего советского коллеги, военного министра Троцкого и в завершение интервью специально подчеркивал: «Передайте вашим, что я друг России».
 
Последний год работы старого посольства
 
 1924 год начался для работников посольства с весьма невеселых арифметических подсчетов. Средства таяли, их уже не хватало на всевозможные выплаты пособий и поддержек, направляемых чуть ли не во все части света. К осени всем стало ясно, что вопрос о взаимоотношениях между СССР и Японией, а вместе с ним и судьба старого Российского посольства в Токио и его деятельности должны разрешиться в течение ближайших недель. Незадолго до наступления 1925 года Абрикосов, исполнявший обязанности посла, был вызван в японский МИД, где его официально уведомили о готовящемся признании советского правительства и попросили подготовить дела к сдаче. Абрикосов попросил разрешения передать здание и собственность посольства японским властям, что ему было в итоге разрешено, и провел оставшееся время за приведением в порядок архива и ликвидацией всего того, что, по его мнению, не должно было попасть в руки большевиков. Всем российским консулам было велено передать консульское имущество местным японским властям, не вступая в контакт с советскими представителями. Никто из российских консулов не перешел на службу новой власти, все сохранили тем самым лояльность прежнему режиму, хотя японские сотрудники посольства и прислуга в полном составе выразили свое желание остаться на службе и даже просили Абрикосова представить их новому послу, приезжающему из СССР.