Лекция: Елена Чалова 12 страница

Мири кивнула, глядя на него неправдоподобно зелеными и совершенно круглыми от ужаса глазами.

– Тогда делайте вот что, – продолжал шофер. – Лезьте под сиденье и найдите там такой рычаг с круглой ручкой. Нашли?

– Да, – сдавленно прозвучал голос девушки.

– Поворачивайте направо, к двери.

– Не идет.

– А вы сделайте, чтобы пошел! – рявкнул Рами, и то ли от испуга, то ли от отчаяния, но она рванула железку, и та подалась. Заднее сиденье сложилось, придавив Мири, которая начала было вылезать. Игнорируя ее жалобный писк, Рами продолжал командовать:

– Теперь перелезайте через сиденье в багажник. Эту серую штуку просто поднимите, она легко откидывается. Так, теперь вперед.

Он поглядывал на девушку, которая, наплевав на роскошный костюм, неловко перебиралась через сложенные сиденья. Пожалуй, хорошо, что она такая тощенькая. Его Марте нипочем бы не пролезть.

– В багажнике увидите такую маленькую канистрочку с маслом.

– Нашла!

Мири зародышем елозила по ковровому покрытию, стукаясь то о канистру в бензином, то о сундук с инструментами.

– Когда они будут достаточно близко, я открою замок багажника. Услышите щелчок, толкнете вверх, и он откроется, ясно?

– Да.

– Когда я скажу, приподнимитесь и вылейте масло на дорогу. Постарайтесь не вывалиться. Колпачок у канистры открутите заранее.

В багажнике оказалось чисто, тут Мири пожаловаться было не на что. Впрочем, костюм от Шанель однозначно такого приключения не переживет. «Нашла о чем жалеть, – одернула себя девушка, в который раз стукаясь о чемоданчик с инструментами. – Плевать на костюм, главное, чтобы я пережила очередную серию кошмара». В багажник проникал свет из салона, и она без труда нашла небольшую жестянку с маслом. Крышка отворачиваться не хотела, да к тому же ладони вспотели. Вспомнив, как это делала бабушка, Мири прихватила пластмассовый колпачок полой пиджака и с огромным трудом, но отвернула крышку. Снаружи донесся хлопок, на который она, занятая трудами, не обратила внимания. Машина вильнула, и многострадальное плечо опять встретилось с сундуком.

– Открыла? Давай лей! – завопил Рами, и Мири, прижав к груди канистру с маслом, изо всех сил толкнула дверцу. Та плавно поднялась, и в лицо Мири ударил холодный сырой воздух.

Совсем близко перед собой девушка увидела капот серебристой машины. Водитель крутил руль, а из люка в крыше торчал человек и целился в нее из пистолета. То есть на самом деле целился он в бензобак, но Мири от ужаса показалось, что в нее.

– Лей справа налево, на всю дорогу! – закричал Рами и удивительно, что она услышала его за гулом мотора и выстрелом. Извернувшись, Мири оказалась лицом к багажнику, попой почти вверх. Но изящество позы заботило ее сейчас в последнюю очередь. Главное – высунуть руку достаточно далеко, чтобы не израсходовать масло на собственный бампер и еще описать канистрой дугу как можно шире. Бутылочка опустела быстро, Мири выпустила ее из рук и, задыхаясь, упала набок.

Она не видела, как занесло серебристую машину, как яростно крутил руль водитель, пытаясь удержать автомобиль на дороге. Еще два выстрела прозвучали для Мири ударами грома, и она закрыла голову руками, не желая ничего больше видеть, сотрясаясь от страха смерти и боли, которая ждет ее, если пуля попадет в бензобак или в колесо. Визжали тормоза, раздался крик, и серебристая машина соскользнула с дороги. Их преследователям не повезло: склон в этом месте был особенно крутой и каменистый. Отправляясь в погоню, они залили полный бак бензина и прихватили запасную канистру. Машину и сидевших в ней людей разнесло в клочья.

Когда за спиной грянул взрыв, Рами инстинктивно пригнулся и крепче вцепился в руль. Но скорость он удерживал в пределах нормы. Через некоторое время, обеспокоенный тишиной в багажнике, он крикнул:

– Эй, вы живы? Мадемуазель!

Она завозилась, и теперь он расслышал всхлипывания.

– Вы ранены? Тогда я остановлюсь…

– Нет! Езжайте дальше! Я просто… я испугалась. И тут очень холодно. Можно мне обратно в салон?

– Да. Вы точно не пострадали?

– Плечо отбила о какой‑то сундук. И головой пару раз приложилась, а так ничего.

Мири пробралась в салон, вернула на место сиденье, выпила полбутылки воды, потом глянула на себя в зеркальце и, слабо пискнув от ужаса, схватилась за салфетки. Рами хмыкнул: если женщина вспомнила о внешности – не так уж и пострадала, это точно.

Через некоторое время девушка спросила:

– Может, я обратно слажу? Там моя сумка, надо бы переодеться. И дует из багажника. Вы не могли бы его закрыть?

– Потерпите, минут через десять будем на ферме.

Рыбное хозяйство располагалось в долине, где текла быстрая речка и лаково блестели на неярком солнце запруды. Крепкие дома под черепичными крышами, аккуратные ограды, амбары, наполненные сеном, запах навоза, неизбежный на любой ферме – просто пастораль, которая никак не вяжется с недавней погоней и взрывом. Гостей встретил хозяин фермы, Рами представил его как Бэзила. Он отвел гостью в чистенькую комнатку, где она умылась, переоделась, с сожалением покосилась на ванну, но шофер, еще подъезжая к ферме, недвусмысленно дал понять, что расслабляться не стоит.

– Если они решили взяться за вас по‑настоящему, то нельзя останавливаться – надо все время быть на шаг впереди. Я договорюсь с хозяином о транспорте, а вы постарайтесь не раскисать.

Поэтому в ванну Мири не полезла и довольно быстро спустилась на первый этаж, где за столом сидел хозяин дома: крепкий мужчина лет пятидесяти, с обветренным лицом и стриженными ежиком волосами. Рами устроился напротив и что‑то с аппетитом ел из глубокой миски. Щеголеватый костюм шофера контрастировал с шерстяным свитером грубой вязки и мешковатыми джинсами хозяина. На Рами были кожаные туфли, на фермере – грубые высокие ботинки. Но что‑то их странным образом объединяло. Мири сразу сообразила, что оба, видимо, бывшие военные.

Когда она вошла, хозяин указал гостье на стул, взглянул на нее внимательно, потом крикнул что‑то в сторону кухни, и в дверях появилась сухощавая пожилая женщина. Она поставила перед девушкой небольшую миску, исходившую ароматным паром, положила салфетку и прибор. Мири улыбнулась женщине, поблагодарила, но та осталась странно безучастна, поджатые губы даже не дрогнули. Взглянув в ее голубые глаза, девушка поежилась; ей показалось, что мимо нее глядит незрячий. Но женщина явно не была слепой.

Она вышла, и Мири невольно с опаской посмотрела ей вслед.

– Как вас зовут, мадмуазель? – спросил хозяин.

– Мириам.

– Вы, Мириам, не пугайтесь нашей Терезы. Ее муж, майор Шеппард, служил вместе с отцом Рами… А сын Терезы попал во Вьетнам. Он сошел с ума на той войне, потом умер. Много лет прошло, но она так и не смогла оправиться. Здесь ей лучше, чем дома в Америке, ничто не напоминает о бедняге Робби.

– Робби, проснись, Робби! – голос матери вторгся в кошмарный сон, прохладным дождем потушив пламя пожара.

Роберт пришел в себя. Ему было страшно и в то же время мучительно стыдно, что все повторяется, что опять он напугал и расстроил мать. Но вместо того, чтобы признать это, он сжал зубы и оттолкнул от себя миссис Шеппард. Та смотрела на сына с жалостью и некоторым страхом. Но нельзя против воли приласкать двадцатипятилетнего парня, а потому она лишь сказала:

– Я принесла тебе холодного чая, – и вышла из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.

Роберт с трудом встал на ноги. Его трясло, голова болела и казалась тяжелой, как чугунная болванка. Когда же это кончится? Уже год прошел, как его демобилизовали, он вернулся домой и даже раненая нога почти не болит. Но что‑то случилось с ним там, в душных и влажных джунглях Вьетнама. Словно влажная гниль, та гадость, что покрывала стволы деревьев и лиан на окраине болота, заползла в его голову и точит мозг. В госпитале, куда Роберт попал после ранения, ему, как и всем раненым, давали какие‑то успокаивающие таблетки, и он спал, хоть и тяжким сном, но без сновидений. Однако здесь, дома, в маленьком городке Литвуд штата Огайо, никто не прописывал ему лекарств.

Впрочем, вначале все было не так уж плохо: он устроился шофером в крупную компанию, которая развозила по магазинам штата бакалейные товары. Работа временная, говорил Роберт. Надо оглядеться, прийти в себя, а там посмотрим. Но не прошло и месяца, как ночью он проснулся от собственного крика и с ужасом увидел, что он уже не в собственной постели. Он сидел, забившись в кусты под забором на заднем дворе. Его трясло, тело покрывал липкий пот, а штаны были мокрыми, как в раннем детстве. Мать прибежала, разбуженная его криками, помогла дойти до кровати, переодеться. Краем сознания он отметил, что в соседском доме зажглись окна. Роберту мучительно стыдно было перед матерью. Любопытным соседям он с кривой усмешкой сказал, что после Вьетнама у него бывают приступы малярии, – а что он должен был сказать? Что, едва закрыв глаза, опять оказался в джунглях? Что за каждым кустом ему видятся ненавидящие глаза худеньких смуглых людей? А над землей стелется вонючий туман… запах болота, смешавшийся с вонью горелого мяса – неподалеку была сожженная деревня. И деться от этого запаха некуда: он набивался в ноздри, лез в глотку, пропитывал форму. Их задачей было осмотреть подвергшуюся бомбардировке деревню и убедиться, что там нет вьетконговцев. «Какие, к черту, вьетконговцы? – злобно думал Роберт. – Никто не остался бы в таком аду, не стал бы вдыхать этот запах». Ему становилось нехорошо при мысли о том, что им предстояло увидеть в деревне. И опасения Роберта оправдались в полной мере. Не было во взводе человека, которого не выворачивало бы наизнанку при виде тел, частей тел, а тем более при виде живых. Они добили их, добили тех немногих, кто еще дышал или кричал. Так было лучше, чем оставлять их мучиться дальше – напалм не дал бы людям выжить, эти искореженные тела все равно нельзя было вылечить.

Вечером, трясясь от озноба на своей койке, Роберт проклял тот день, когда решил пойти в армию. Это все мать виновата и ее рассказы о том, каким героем был его отец. Да и остальная родня не отставала. Стоило им собраться вместе, как все начинали повторять: «Ты станешь таким же героем, как твой отец, Робби! Майор Шеппард мог бы гордиться сыном! Не подведи, мальчик!» И он верил, как дурак. Как полный идиот. Неужели отцу тоже приходилось видеть такое? Приходилось добивать раненых? Засыпать наспех сделанные могилы, куда сваливали тела, не особо разбирая, все ли там действительно мертвые. Отец погиб уже после той войны, с которой вернулся героем. Роберт помнил его плохо. Он был тогда совсем малышом. Но мать каждый день взирала на снимки, которыми была увешана вся стена в гостиной, и повторяла: «Робби, учись так, чтобы папа мог тобой гордиться». «Робби, помни, ты сын героя».

Да, его отец был героем и об этом помнили все, и соседи и начальство. Вернувшись с войны, майор Шеппард пошел служить на «объект», который находится меньше чем в часе езды от их городка.

Военный объект был строго засекречен, но, как водится, все местные знали, что там располагаются лаборатории и полигон. Что‑то у них там случилось, на полигоне, и отец погиб. Но миссис Шеппард получала за мужа хорошую пенсию, работала секретаршей в нотариальной конторе, и они не нуждались. Несмотря на гибель отца, у Робби было вполне счастливое детство. Но оно кончилось, промелькнул колледж, и он оказался в армии.

А потом был Вьетнам, и теперь каждое утро Роберт просыпался с ощущением, что жизнь его кончена. Да, он смог вернуться домой, но все пошло не так, как ожидалось. Никто в Америке не относился к нему как к герою. Местные, бывшие одноклассники и их родители, не осуждали, но и уважения особого не выказывали. Роберт смирился с этим, у него все же было чувство, что надо переждать и потом, когда от него перестанет пахнуть смертью, он опять станет своим.

Но как‑то вечером Роберт тихо пил в углу бара, никого не трогая. Он осилил уже полбутылки джина и вполне дружелюбно взглянул на подсевших к нему ребят. Пара сопляков из соседнего городка. Ребята учились там в колледже и спиртное в местных барах им не продавали, вот они и таскались за пятьдесят километров в Литвуд. От них не пахло спиртным, но оба парня были несколько на взводе и то и дело разражались глупым смехом, должно быть, успели курнуть травки. Они принялись цепляться к Роберту, и что‑то гомонили об агрессии, империализме, военных преступниках и прочем. Он даже не сразу понял, в чем его обвиняют. А когда понял… когда понял, то молча рванулся вперед. Хорошо, что у него не было с собой даже ножа, иначе не отделаться бы придуркам так легко. Да и другие посетители были начеку и сразу бросились разнимать драку… вернее, отрывать Роберта от студентов. Парни еще легко отделались: один попал в больницу с трещиной в черепе и ушибами, а другой – с синяками на шее. Роберт удушил бы его, он просто сжимал руки и сжимал, глядя в безумные глаза подростка и видя перед собой того маленького смуглого вьетнамца, который набросился на него из засады и ранил в ногу. Он убил бы студента, если бы кто‑то не вырубил его ударом бутылки по голове. Очнулся Роберт в участке, но, когда мать пришла за ним, шериф выпустил его под честное слово.

– Не уезжай никуда, сынок, – сказал он. – И постарайся держать себя в руках.

Через день целая толпа придурков прыгала перед его домом и размахивала плакатами, крича: «Убийца!»

Он смотрел на них из окна и думал: «За что? Я выполнял свой долг, долг солдата. И еще я очень хотел выжить».

На следующую ночь Роберту опять привиделся кошмар. И он жил в нем; он опять шел по джунглям, вглядываясь в кусты, стараясь уловить любое движение раньше, чем будет поздно.

Миссис Шеппард в этот вечер не спалось, и она спустилась в кухню, чтобы согреть себе молока. И вдруг увидела сына. Он крался мимо двери, глаза его были широко открыты и пусты, а тело блестело от пота. Она выплеснула ему в лицо кувшин воды, и только тогда Роберт очнулся.

На следующий день Роберт поставил решетку на окно своей спальни, укрепил дверь, и мать на ночь запирала его на ключ. Теперь он мог метаться только по комнате, и им обоим так было спокойнее: хотя бы соседи ничего не узнают. Роберт видел, что мать боится его. Она больше ничего не говорила о героизме, об отце. А он все пытался понять, что же будет дальше. Что, если сны не пройдут, если ужас, изувечивший душу, не отпустит его? Какая девушка согласится быть рядом с тем, кто ночью превращается в убийцу, крадущегося по джунглям? Что ж, так ему и спать теперь всю жизнь одному в запертой комнате с зарешеченными окнами?

– Робби, можно тебя?

– Иду.

Он спустился в кухню. Мать сидела у стола и по сжатым губам и тому, как напряженно она сидела на краешке стула, он сразу понял, что она хочет сказать что‑то важное.

– Что стряслось? – голова болела мучительно, и не хотелось ни о чем думать.

– Я посоветовалась в тетей Агатой, ты ведь ее помнишь? Ее муж врач… ее второй муж, потому что после того, как твой дядя… – миссис Шеппард увидела, как у сына дернулся угол рта, и торопливо вернулась к главному. – Так вот. Он сказал, что тебе нужен хороший врач. Есть специальная клиника во Флориде… мистер Хаймс, муж Агаты, уверен, что тебе там помогут. У них самые современные методы и очень хорошие специалисты. Он сказал, что ты не первый молодой человек, с кем неладно после того…. после возвращения оттуда.

– Клиника во Флориде? – Роберт помедлил. Наверное, дурдом. И что с того? Если ему хотя бы будут давать таблетки, то он сможет спать. От мысли, что не будет больше этого душного ужаса, что он перестанет писаться по ночам и биться до крови о дверь комнаты, Роберт чуть не расплакался. Закусил губы и спросил:

– Но ведь это, наверное, очень дорого? У нас все равно нет таких денег…

– Я могу кое‑что продать… – Миссис Шеппард встала и достала из секретера деревянную шкатулку.

– Вот, это твой папа привез с войны. Он говорил, что это очень ценная вещь. Только, думаю, продавать нужно не у нас, а съездить в Сент‑Луис или в Чикаго или еще куда, где люди побогаче.

Роберт сел к столу, взял шкатулку и открыл ее. Перед его глазами оказался камень, темно‑красный, с неровной поверхностью. Не в силах оторвать взгляд от кровавого тумана, который переливался внутри артефакта, как сгусток крови, он взял его в руки… Когда умирал Джейми, парень из его взвода, из его раны толчками выходили темные всплески крови… такие же темные и лаково‑блестящие, как эта штука. Роберт моргнул: внутри камня клубилось облако; словно лик, темный, страшный… как обожженное лицо того паренька из сожженной напалмом деревни, без глаз, без кожи… камень с глухим стуком упал на пол.

Миссис Шеппард бросилась к сыну, но не смогла удержать тяжелое тело. Роберт скрючился на полу. Он лежал, подтянув ноги к подбородку, из полуоткрытого рта вырывалось короткое дыхание, с губ тянулась нитка слюны, а взгляд остекленевших глаз был абсолютно пустым.

Горячая пища пошла Мири на пользу: щеки раскраснелись, и внутри все согрелось. Даже ужас пережитой на горной дороге погони отступил куда‑то в глубины сознания.

– Очень вкусный был супчик, – искренне сказала Мири, отодвигая тарелку, и с огорчением подумала, что мисочка как‑то слишком мала. Бэзил хмыкнул и принялся рассказывать сложный рецепт, который Мири благополучно пропускала мимо ушей, пока не услышала «и рюмку водки на порцию».

– Что? – она вытаращила глаза, торопливо прислушиваясь к собственному организму. – Водка? Я не пью водку!

– Ну вы же ее и не пили, – невозмутимо отозвался хозяин. – Вы ее съели.

Дальнейшие пререкания были прерваны молодым человеком, похожим на Бэзила так, как только сын может походить на отца. Он появился на пороге и объявил:

– Транспорт готов.

Мужчины поднялись, и Мири ничего не оставалось, как идти за ними. Юноша привел всю компанию к дальнему сараю, возле которого Мири с изумлением увидела непонятную конструкцию. На трех несерьезных колесиках покоилась кабина, больше всего напоминавшая недоделанный игрушечный гоночный автомобильчик. Сиденья, моторчик и руль есть, а бортов – нет, только остов. Рядом лежали рамы, обтянутые ярким материалом.

– Это что? – полюбопытствовала она.

– Дельтолет, – любезно пояснил Бэзил.

– Дельто… – девушка попятилась, но буквально через пару шагов врезалась спиной в Рами, который стоял, как темный утес, и смотрел на нее то ли с сочувствием, то ли с насмешкой.

– Послушайте, мадемуазель, – сказал он. – Такой подход к путешествию на первый взгляд кажется немного экстремальным, но, поверьте мне, это хороший выход из ситуации. Вы полетите невысоко и быстро минуете несколько долин. Машине понадобится гораздо больше времени, чтобы проделать тот же путь. И они гарантированно не догадаются, куда вы делись.

– Если кто‑нибудь спросит, скажу, что вы взяли мою машину (она сейчас в ремонте) и расспрашивали о дороге на перевал Лермиль, – сказал Бэзил.

– Но я не умею управлять этой штукой! Я упаду! – Мири показалось, что она крикнула, но на самом деле голос не поднялся выше испуганного шепота.

– Дельтолет рассчитан на двоих, – пояснил Рами. – Вы будете пассажиром, а управлять будет Этьен, – он кивнул в сторону юнца.

– Я рассчитывал на свою подружку, когда покупал дельтолет, – парень улыбнулся. – Но Моника сейчас ждет ребенка, так что временно мы кататься перестали. Но он на ходу, бензин я залил, мотор работает. Не бойтесь. Я позвонил ребятам; на плато, где мы будем приземляться полно народу, нас встретят. Кстати, Моника крупнее вас, так что сумку, если хотите, тоже можем взять.

Мири молчала, испуганными глазами озирая несерьезную машинку, улыбающегося Этьена и окрестные горы. Мужчины терпеливо ждали. Девушка нерешительно взглянула на Рами. Ей все еще казалось, что это шутка, что есть другой путь. Шофер пожал широкими плечами.

– Это ваша война, мадмуазель, – сказал он. – И вам решать. Мы можем просто продолжить путь по намеченному маршруту.

И Мири сдалась. То есть наоборот! Она отказалась сдаваться и следовать путем, где, весьма вероятно, их уже ждала новая засада. Нет уж! Она не пойдет, как овца, на заклание! Нужно добраться до Женевы и провести экспертизу чертова рубина. Тогда безумная погоня потеряет смысл и ее оставят в покое. По крайней мере, Мири решила, что будет думать именно так, иначе уж совсем страшно.

Она вновь и вновь повторяла про себя, что полет на дельтаплане, или как его там – дельталете – не такая уж из ряда вон выходящая вещь. Вот летал же Этьен со своей подружкой – и ничего… она не только жива, но даже беременна. И ради бабушки… и собственного будущего… Ой, мама, как же страшно!

Тем временем мужчины, поворачивая девушку, как куклу, облачили ее в комбинезон, на голову поверх капюшона надели шлем, на руки – перчатки. Потом они поднялись на холм, и перед Мири открылась долина и вздымающиеся вокруг горы. Где‑то вдали холодным светом блеснуло озеро. В который уже раз она подумала, что Творец был в благостном настроении, когда создавал эту землю. Горы и озеро вносили успокоение в самые смятенные души. Чистота ледников и синева отраженного в чистых водах неба прояснили разум, придали сил и уверенности.

Мири села на неудобное сиденье, позволила пристегнуть себя ремнями, на лицо ей опустили шерстяную маску, а потом – прозрачный пластиковый щиток шлема. Мири опять взглянула на горы и крепко зажмурила глаза.

– Рами, Бэзил, – слабым голосом позвала она. – Спасибо вам.

– Удачи!

Сзади сопел Этьен, потом машинка дрогнула, затарахтел мотор, и Мири затрясло на кочках. Потом трясти перестало, но в лицо ударил холодный ветер.

– Охо‑хо! Здорово! – кричал Этьен. – Эй, мадам, вы как? Живы?

– Да! – крикнула Мири и захлебнулась воздухом. Продышавшись, она все же решилась открыть глаза.

Некоторое время она просто смотрела, не пытаясь думать или разбираться в собственных впечатлениях. Так вот, значит, что видят птицы и ангелы. Вот почему Этьен купил своей Монике такой необычный подарок. Наверное, он ее сильно любит…

Солнце пряталось за тучи, день был серенький и в палитре гор преобладали холодные и мужественные тона: серый и белый, синий и лиловый. Невероятные изломы и причудливые очертания склонов, темнеющий тут и там хвойный лес. Металлическим блеском отсвечивает вода: река и озеро. Вьется дорога. На склоне горы прилепилась деревня, видна остроконечная кирха. Мир на ладони. Я как ангел, парящий над миром. И мир этот торжественен и прекрасен. И кажется пустынным. Впрочем, нет, вон же на дороге… там двигаются машинки. И одна, ярко‑красная, несется быстрее всех. Блик ветрового стекла больно кольнул глаза Мир; она заморгала, борясь со слезами. И увидела, что ее воздушное такси приближается к плато. Там пестрели машинки и маленькие человечки, приветливо махавшие им руками.

Она опять струсила и зажмурилась изо всех сил. Удар при приземлении был довольно чувствительным, но машинка шустро перебирала колесиками, а Этьен оказался мастером, и они не опрокинулись. Когда Мири поняла, что ее больше не качает и не трясет, а рядом гомонят люди, она разлепила ресницы. Лагерь, который казался таким крохотным сверху, вмещал кучу народу: молодые и не очень мужчины и женщины, подростки, дети, собаки, машины и летательные аппараты всех видов и мастей. В сторонке задумчиво медитировала пара коров и несколько лошадей. Тут и там на просторном плато разметали яркие крылья дельтапланы, парапланы и еще какие‑то аппараты и агрегаты, названий которых Мири не знала. Сверху они казались подбитыми пташками, а теперь увеличились до значимых размеров и походили на гигантских археоптериксов доисторических времен.

Щекам стало холодно, и Мири, проведя по лицу ладонью, поняла, что плачет. Этьен, извлекая ее из кабины, смотрел на нее с тревогой. Подхватил девушку на руки и отнес в сторонку, где на земле были разложены надувные кресла. Он опустил Мири на колеблющуюся поверхность, и ей сразу показалось, что они опять в полете. Голова закружилась, Мири прикрыла глаза. Через минуту у губ оказалась кружка с горячим вином. Она сделала пару глотков и ожила.

Погладила по руке Этьена:

– Я в порядке, честно. Спасибо тебе. Это было чудесно. Никогда в жизни я не видела ничего подобного. И больше не увижу.

– А вы приезжайте к нам, – начал юноша, но Мири замотала головой, и он засмеялся.

– Ладно, но я рад, что вам понравилось. Вы посидите немного, а потом кто‑нибудь отвезет вас в ближайший городок, а там возьмете такси до Женевы. Тут недалеко, километров восемьдесят. Кстати, я сказал, что вы моя кузина из Франции.

– Спасибо, – она чмокнула его в холодную щеку, и Этьен вспыхнул румянцем.

Несколько минут передышки. «Какая странная жизнь, – думала Мири. – Я все время куда‑то бегу и от кого‑то ускользаю. Ведь и слезы потекли не потому, что так уж испугалась полета, то есть страшно было жутко, но дело не в том!» Мири вдруг отчаянно захотелось стать частью компании, собравшейся на плато. Болтать с друзьями. Смотреть в небо и думать, не пойдет ли снег. Пить горячее вино. Доить корову, чтобы напоить детей и всех желающих парным молоком. Вернуться на ферму усталой и счастливой, залезть в ванну, а потом спать под периной… Господи, как мало надо человеку для счастья и как трудно заполучить хоть кусочек этой малости.

Она отпустила машину на набережной Женевы и не спеша пошла к старому городу. Мири всегда любила Швейцарию: благополучное и богатое государство, а Женева – воплощение всех самых положительных его черт. Здесь нет даже улицы красных фонарей, что частенько раздражает туристов. Зато в городе полно банков и штаб‑квартир разных солидных международных организаций, включая ООН.

Река Рона делит Женеву на две части. Мири шла по левому берегу, где расположился Старый город. Здесь находятся главные памятники архитектуры. Вон виднеются купола собора Святого Петра. Его строительство было начато в романскую эпоху в одиннадцатом веке и продолжалось в течение готического периода, в шестнадцатом веке он стал одним из главных храмов протестантизма. Недалеко от собора находится площадь Бург де Фур, когда‑то игравшая роль рыночной площади и форума. Мири с умилением проследила взглядом за группой детишек, которых преподаватели и женщины‑полицейские конвоировали куда‑то. Наверняка на экскурсию, может быть, к монументу Реформации – это гигантское панно с высеченными фигурами деятелей протестантской Реформации: Жака Кальвина, Кнокса, Цвингли и других.

А еще здесь есть целый студенческий квартал, где расположены здания Женевского университета.

Вот и тот самый антикварный магазин. Машина Антуана – дорогущий кабриолет – стоит у тротуара, он курит в открытое окно, нетерпеливо поглядывая вокруг. Мири распахнула дверцу и села рядом с приятелем.

– Мадмуазель, извините, я жду… – он осекся, и девушка в полной мере насладилась шоком, в который ее новая внешность повергла приятеля.

– Мири? – Антуан потянул ворот рубашки, словно ему вдруг стало нечем дышать.

– Тебе не нравятся блондинки? – кокетливо спросила она.

– Ты… С ума сойти!

– Ладно, только покорми меня. Я буквально умираю от голода. А я за это расскажу тебе все новости, идет?

Через несколько минут они уже сидели в небольшом ресторанчике. Ничего пафосного, только свежайшие продукты и хорошие вина: хозяин – страстный коллекционер и большой приятель Антуана. Мири изложила Антуану отредактированную версию своего появления в Женеве. Поросенок – добропорядочный буржуа, привыкший полагаться на полицию и заботящийся о семье и репутации фирмы. Не нужно, чтобы он знал, в каком опасном предприятии она участвует.

– Так вот, этот жутко богатый тип решил купить исторический камень на закрытом аукционе. Оплатил мне билеты, гостиницу и все такое. Ну, и за экспертизу я, само собой, получу очень неплохо. А ты как?

Она слушала, кивала, задавала вопросы и время от времени незаметно поглядывала на часы.

– Антуан, давай вечером сходим куда‑нибудь, как раньше? В театр или хоть в кино?

– Давай, – он отложил вилку; видно было, что Поросенок нервничает.

– Я сейчас на аукцион, а ты меня подождешь? И потом… я вся твоя.

– Я подожду, – он опять потянул ворот рубашки. – И у меня тоже есть небольшое дело в городе.

Мири стало стыдно, что она использует Поросенка так беззастенчиво, но вреда ему от этого не будет, а он такой весь положительный… ну, и в случае чего не без связей.

Они довольно быстро добрались до нужного места. Мири болтала о том о сем, но глаза ее, скрытые темными стеклами очков, внимательно оглядывали улицу. Вот полицейская машина. А вот просто машина… государственные номера. Здесь улица перекрыта… Мужчина в штатском, до смешного похожий на персонажа бесчисленных киношных детективов и боевиков, склонился к окну:

– Вам куда, месье?

– Я антиквар, у меня офис в этом здании. Это моя подруга… а что происходит?

– Меры безопасности… Документы, будьте добры, – агент набрал имя Антуана, сверил его с изображением, появившимся на карманном компьютере. – Закрытая вечеринка, иностранные гости. Сами понимаете, сейчас в мире неспокойно.

– Я ничего не желаю понимать! – Антуан надул губы. – Мне уже можно попасть на работу?